Table of Contents
Пролог
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
85
86
87
88
89
90
91
Эпилог
1
2
Пролог
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
85
86
87
88
89
90
91
Эпилог
1
2
"Человек - это хищник, в котором самой природой заложен инстинкт убивать с помощью оружия".
Роберт Ардри
"Человеческая агрессия инстинктивна".
Конрад Лоренц
Пролог
Кто-то разрисовал стены собственными фекалиями.
На полу сидел голый, улыбающийся мужчина, его тело представляло собой карту из синяков и ушибов. Кожу покрывала кровавая корка. Частично это была его кровь, частично чужая. Он мог отличить ее по вкусу. Он смотрел на стены, слизывая соль с кончиков пальцев, пытаясь понять смысл замысловатых граффити на обоях, нарисованных дерьмом с помощью пальца.
Кто-то пометил это место своими нечистотами, чтобы можно было учуять его, и отыскать даже в темноте.
Он гадал, что могут значить все эти детские каракули, чувствуя, что за ними может крыться какой-то важный ритуалистический символизм. Они казались ему знакомыми. Будто однажды, возможно, в детстве, он разрисовал стены дерьмом в похожей комнате, пометив ее, как свое логово.
Что если тот, кто сделал это, вернется?
В руках у мужчины был нож. Он посмотрел на него, любуясь темными пятнами на нем. Он отличал каждое из них по запаху.
Отложив нож, он подошел к окну.
Солнце встало, и все ночные твари отступили в свои норы. На улицах стояли разбитые машины. На тротуаре распростерлось несколько тел. У одного не было головы. Два из них, мужское и женское, были уложены так, что было похоже, будто они совокупляются. Тот, кто сделал это, обладал чувством юмора.
Человек снова сел на пол, провел пальцами по грязным волосам.
В углу лежал труп и коллекция ножей. Хорошее гнездо из листьев, прутьев и ветвей. Исходивший от них запах был женским и знакомым.
Человек понюхал дерьмо на стене. Оно обладало густым, земляным запахом. Было в нем что-то уютное, расслабляющее и сближающее с природой. Не настраивающее против нее, а делающее ее частью. В логове, украшенном фекалиями, должно царить умиротворение. Человек вспомнил про девчонку, гадая, где она может быть. Если он найдет ее снова, то будет на нее претендовать. Ибо это было его право, и он завоевал его.
Мужчина почувствовал на зубах песок. Кусочек чего-то вкусного застрял в коренном зубе. Он извлек его с помощью языка, высосал из него сок и проглотил. Он сидел, обхватив себя руками и что-то тихо напевал себе под нос. Смрад собственного пота и немытого тела придавал ему сил. Позднее он будет мочиться на стены, на стулья, чтобы все, кто придет сюда, знали, что теперь это место принадлежит ему.
Терпкое зловоние телесных выделений - вот все, что у него было в этом мире. Его истинная метка. И было важно распространять его, помечать территорию и захваченное имущество. Другие чуяли этот запах и узнавали его.
Под креслом-качалкой что-то лежало.
Мужчина подполз и схватил.
Мясо.
Он понюхал его и лизнул, не зная, откуда оно взялось и как там оказалось. Мясо было солоноватым и пахло дичью.
Положив его в рот, мужчина стал жевать.
И ждать девчонку...
1
Пятница, 13...
Гринлон, шт. Индиана. Конец лета был очень жарким. Луис Ширз вдохнул полной грудью чистый, пьянящий аромат зелени. Он почувствовал запах свежескошенной травы, расцветших азалий, хотдогов, шкварчащих на грилях задних дворов... А затем что-то заставило его встревожено замереть, проникло в голову уродливым темным облаком: запах крови. Похожий на мимолетное дуновение, но настолько сильный, что у Луиса перевернулось все внутри. Запах крови, крови города. Запах богатый, насыщенный, почти соблазнительный.
А потом он исчез.
Луис просто покачал головой, как делают люди, чтобы отогнать наваждение.
И отгонял он его, в основном, потому, что не знал, что должно произойти. Что старый добрый Гринлон, шт. Индиана - как и остальной мир, тоже старый, но не настолько добрый - стоит на краю зияющей, абсолютной тьмы.
Но вернемся к лету.
Вернемся к чистому воздуху, зеленой траве, намыленным машинам на подъездных дорожках, детям на скейтбордах и длинным загорелым ножкам юных дам, разгуливающих в коротких шортиках. Маленькие розовые домики для нас с тобой, улыбающиеся ребятишки и счастливые лица, чистота и порядок. Американская мечта в концентрированном виде.
Сегодня Луис отпросился с работы пораньше, и грядущий уикенд напоминал толстую ленивую кошку, греющуюся на солнце. Он добыл два новых контракта для "СиЭсЭс", компании, занимающейся оптовой продажей сталью, где он работал торговым представителем. Казалось, все вокруг было хорошо. Он с нетерпением ждал неторопливой работы в саду с последующим дневным сном в субботу, и, возможно, ланча с Мишель в "Наварро" в воскресенье. А сегодня вечером они будут праздновать.
На заднем сиденье его маленького "Доджа" лежала пара отличных стейков, две печеные картофелины, и бутылка "Асти Спуманте".
Луис рассчитывал, что после трапезы они прыгнут голышом в горячую ванную и выпьют по паре бокалов вина.
Эти мысли проносились в голове у Луиса в бодром ритме, когда он, поворачивая на Тесслер-авеню, увидел парочку, идущую рука об руку по тротуару под развесистыми дубовыми ветвями. Это был теплый и влажный день, каким в этих местах всегда бывает конец августа, и Луис, опустив стекло, свесил из окна руку. Он чувствовал насыщенный запах густой зелени на берегу реки. Увидел в бирюзовом небе пару пролетающих мимо чаек, и летучего змея скользящего на фоне пушистых белых облаков. Это был день, чтобы жить и быть счастливым. День, когда хочется помахать и улыбнуться людям.
Он увидел, как Энджи Прин прогуливается по дорожке, толкая перед собой детскую коляску. Ее сапфировые глаза блестели на солнце, длинные каштановые волосы убраны в хвост. Он ходил из стороны в сторону, в ритме с покачиванием восхитительной груди. Она помахала. Луис тоже помахал. Энджи. Мать-одиночка. Гордая, независимая, сильная, уверенная в себе. Из приличной семьи, как любят говорить в Гринлоне за ужином или на церковных собраниях, когда жизни всех и каждого изучаются, как старая редкая керамика, тщательно проверяются на предмет несоответствий и недостатков.
О, Энджи. Луис всегда думал, что если б он не женился на Мишель, то они с Энджи могли бы...
Затем он вернулся в реальность, вспомнив про конверт, лежащий на соседнем сиденье.
Чек на автостраховку. Мишель дала его ему два дня назад, чтобы отправить по почте, а он, как водится, забыл. Иногда он страдал забывчивостью.
Заметив чуть выше по дороге голубой почтовый ящик, Луис свернул к обочине и остановился. Вышел из машины, насвистывая себе под нос, и опустил письмо в щель.
Затем посмотрел на улицу.
Неподалеку остановился серый седан, и из него выскочили двое мужчин с бейсбольными битами. Там стоял подросток-газетчик, на плече на ярко оранжевом ремне болтался рюкзак. Мужчины заговорили с ним, рассмеялись, и мальчик последовал их примеру. Казалось, это был совершенно обычный обмен репликами, но Луис вдруг встревожился. Небо будто внезапно посерело, поднялся холодный ветер. Луис по-прежнему чувствовал запах свежескошенной травы и речного дна, только теперь это был запах не жизни и роста, а смрад смерти.
Кровь.
Он снова почувствовал ее запах.
Луис стоял, и что-то нарастало у него в груди.
Двое мужчин снова рассмеялись, а затем обрушили на паренька свои биты.
Тот с глухим стоном упал. Они ударили его по животу и бедру. Какую-то долю секунды они стояли над ним, а затем вновь принялись избивать. Внезапно воздух наполнился смачными звуками ударов дерева по телу и прерывистыми воплями парнишки. Удары продолжали сыпаться, и Луис отчетливо услышал хруст ломающихся костей.
Все случилось за какие-то десять секунд.
И как у любого, кто сталкивается со спонтанным экстремальным насилием, первоначальной реакцией Луиса было недоверие, и даже скептицизм. Этого не было на самом деле. Эти два парня - совершенно обычных с виду парня - не выбивали дерьмо из газетчика бейсбольными битами "Луисвилл Слаггер". Это был розыгрыш, шутка. По близости определенно работала камера. Сейчас режиссер крикнет: "СНЯТО!", и два парня помогут мальчишке подняться, и все рассмеются.
Но этого не произошло, и крики, несущиеся изо рта паренька, определенно не были наигранными. Мужчины стояли и смотрели на мальчишку, а концы их бит были выпачканы в красном. Они смеялись.
Они только что избили этого паренька до полусмерти и теперь смеялись.
Смеялись.
Именно в этот абсурдный момент внутри Луиса что-то разбилось, потому что он понял, что все происходит по-настоящему. А затем он бросился бежать, бросился со всех ног к мальчишке и двум мужчинам. Он понятия не имел, что будет делать, когда столкнется с двумя психами, вооруженными бейсбольными битами, но что-то внутри него принуждало его вмешаться.
К тому времени, как он оказался возле паренька и увидел расплывающуюся под ним лужу, двое мужчин уже запрыгнули в машину. Она неторопливо проехала мимо Луиса - серый седан с обшитым проволокой передним бампером, разбитым задним стеклом и наклейкой на багажнике "ЮНИОН ЙЕС!". Двое мужчин улыбнулись ему и помахали, продолжив движение, будто направлялись в магазин за пивом, а вовсе не избили только что бейсбольными битами мальчишку-газетчика.
Луис хотел сперва бросится в погоню, но вместо этого запомнил номер машины и подошел к пареньку.
- О, боже, - произнес он, когда рассмотрел его.
Тот свернулся в клубок, как умирающая змея, из правой штанины торчал осколок бедренной кости. Левое колено было раздроблено, а нога была вывернута под неправильным углом. Правая рука представляла собой сплошной комковатый синяк, а лицо распухло до неузнаваемости. Голова напоминала аляповатую и шишковатую "хелоуиновскую" тыкву, увенчанную колючими пучками светлых волос.
- Черт, черт, черт, - услышал Луис собственный голос.
Кровь была повсюду... пропитала одежду парнишки, растеклась по тротуару, бежала изо рта, ушей и глаз. Луис увидел на дорожке россыпь каких-то белых кусочков и понял, что это мальчишкины зубы.
- Не двигайся, - сказал ему Луис, разрываясь между желанием расплакаться и исторгнуть из себя содержимое желудка. - Я... я вызову скорую.
Но когда он повернулся, чтобы побежать к своему "Доджу" за сотовым, парнишка схватил его за лодыжку окровавленной рукой, мизинец которой был сломан и выкручен в суставе. Он поднял голову и исторг фонтан крови и желчи, содрогаясь всем телом в кровавой луже и издавая при этом влажные, чавкающие звуки. Луис посмотрел на него со смесью отвращения и испуга. Было слишком много того, о чем он даже не подозревал. Макушка у паренька была раздроблена, кусочки черепа торчали, как осколки стекла. Среди них было видно мозг, и много крови. По лицу у него текла струйка прозрачной жидкости.
Внутричерепная жидкость. Господи, это - внутричерепная жидкость.
- Пожалуйста... не двигайся, - сказал Луис.
Но мальчишка его не слушал.
Он крепко, очень крепко, держался за лодыжку Луиса, конвульсируя и извиваясь. Луис наклонился и вынужденно прикоснулся к пареньку, почувствовав теплую влажность его тела. На него тут же накатила волна тошноты.
- Все будет хорошо, - сказал Луис, всхлипывая, дико озираясь и удивляясь, что никто больше это не видит.
И именно тогда безумие сменилось настоящим ужасом.
Парнишка отпустил лодыжку и бросился на него.
Он был ранен так сильно, что, наверное, мог лишь стонать, но внезапно наполнился жизнью, безумной, дьявольской жизнью. Вскинул вверх руки и крепко схватил Луиса за горло. Он давился и плевался кровью, но не отпускал. Внутри у него слышался треск чего-то ломающегося. Его глаза были черными и пронзительными, беззубый окровавленный рот растянулся в кривой ухмылке,
Луис закричал.
Это было невероятно. Смертельно раненные дети так себя не ведут... Откуда в его реакции столько ярости и злобы? Но именно это и происходило. Паренек держал его за горло, и это определенно не был какой-то вялый жест, вызванный черепно-мозговой травмой, а что-то другое. Его руки были твердыми и сильными, сдавливали трахею Луиса с пугающей настойчивостью. Луис схватил эти влажные руки и попытался освободиться... сперва осторожно, стараясь не травмировать паренька еще сильнее, а затем с маниакальным отчаянием, вызванным чистым ужасом.
Потому что лицо у парнишки... с ним было что-то не то.
Оно было каким-то безумным, одержимым. Те черные глаза были пустыми и беспощадными. Распухшее лицо вспучилось от напряжения. Рот превратился в кровавую дыру, из десен торчали осколки зубов.
Из-за усиливающегося давления и недостатка кислорода перед глазами у Луиса заплясали черные точки. То, что он сделал потом, он сделал, не задумываясь, чисто инстинктивно. Он слепо накинулся на мальчишку, нанес ему два или три крепких удара в лицо, отчего голова у того запрокинулась назад. Это было все равно, что колотить по мешку с влажным тестом... его кулаки буквально проваливались в него. Но это сработало. Паренек упал, перекатился на спину, содрогался пару секунд, а затем затих. Он продолжал истекать кровью, а из разбитой головы все еще сочилась та жидкость, но никаких других движений больше не было.
Он был мертв.
Две синих мясных мухи, похоже, прознали про это, ибо уселись ему на лицо. Третья расположилась на левом глазном яблоке и принялась потирать лапки.
Задыхаясь и ничего не соображая, Луис отшатнулся от искалеченного ребенка. Его белая, с короткими рукавами, рубашка была выдернута из штанов, несколько пуговиц отсутствовали, грудь покрывали ярко-красные пятна. Он поднес дрожащую руку к горлу и почувствовал, что пальцы мальчишки оставили на нем жирные, кровавые мазки. Мир вокруг наклонился в одну сторону, затем в другую. Луис подумал, что падает в обморок.
Но этого не произошло.
По лицу у него бежал пот, холодный кисло пахнущий пот. И Луис, наконец, почувствовал под собой твердую землю, услышал пение птиц на деревьях и увидел солнце в небе.
Ничего этого не происходило, - продолжал повторять внутренний голос. Боже милостивый, пожалуйста, скажи мне, что ничего этого не происходило. Скажи, что на меня не нападал умирающий мальчишка, и мне не пришлось отбиваться от него.
Но это случилось, и под тяжестью осознания его едва не придавило к бетону. Он сделал вдох-выдох, моргнул и огляделся вокруг. Все тот же летний день. Над травой и цветочными клумбами порхали бабочки. Гудели пчелы. В бескрайнем голубом небе светило жаркое, желтое солнце. Все тот же запах свежескошенной травы и жарящихся хотдогов, доносящиеся издали смех и крики детей.
Все было то же самое. Абсолютно то же самое.
И все же, глубоко внутри, где зарождались наихудшие подозрения, он знал, что это не так. Что-то было не так. Что-то изменилось. На улицы опустилась тень.
Крик застрял у Луиса в горле, и он бросился к своему "Доджу" и сотовому телефону...
2
Прибыла полиция.
В салоне патрульного автомобиля, припарковавшегося у тротуара, сидели двое толстошеих персонажей в синей форме. Побеседовав какое-то время, они вышли из машины. Казалось, они никуда не торопились. Что для Луиса было крайне удивительно, поскольку его звонок в службу "911" был отчаянным и граничил с истерикой. И все же копы не спешили. Выйдя, они поправили шляпы на своих огуречной формы головах, кивнули друг другу и вразвалочку направились к телу парнишки.
Нет, нет, торопиться некуда, мать вашу, - подумал Луис, недоуменно глядя на них.
Он не знал их имен, но лица были ему знакомы. В Гринлоне было меньше 15000 жителей, так что если живешь там достаточно долго, уже знаешь всех представителей власти в лицо. Одним из них был толстяк с блестящей от пота верхней губой. Другой - высокий и мускулистый, с татуировкой акулы на огромном предплечье. Они просто стояли и таращились на тело парнишки. При виде жестоко изувеченного подростка они не проявляли ни сожаления, ни потрясения. Будь Луис внимательнее, он заметил бы в глазах копов равнодушие с легким оттенком веселости.
Один из них наклонился, чтобы рассмотреть получше, и отогнал несколько мух.
- Осторожно, - сказал его напарник. - В кровь не наступи.
И Луис, конечно же, думал о том же. Все-таки это было место преступления, а криминальных фильмов он видел достаточно. Мишель всякий раз заставляла его смотреть с ней "СиЭсАй", хотел он того или нет. Поэтому он решил, что коп имел в виду: "Не наступай в кровь, иначе нарушишь место преступления".
Но толстяк просто сказал:
- Не хочу, чтобы ты притащил эту кровищу в машину. Я только почистил коврики.
Луис выпучил глаза, но промолчал.
Толстый коп посмотрел на него.
- Я - офицер Шоу, а это - офицер Коджозян. Это вы звонили? Луис Ширз?
- Да, я звонил, - сказал ему Луис.
- Что случилось?
Луис стал рассказывать и когда закончил, начал осознавать, насколько нелепо звучит его рассказ. Копы просто кивнули, и сложно было сказать, поверили они ему или нет. Глаза у них были мертвыми и серыми, как лужи апрельского дождя.
- Вы запомнили номер того седана? - спросил Шоу, царапая что-то в своем блокноте.
- Ага. ЗэдЭйчБи Три-Ноль-Один.
- А у вас хорошая память, - сказал Коджозян таким тоном, будто только что пошутил.
Луис сглотнул.
- Я каждый день работаю с цифрами. Приходится запоминать.
- Вы - бухгалтер?
- Нет, я...
- Математик?
- Нет, - вздыхая, ответил Луис. - Я - торговый представитель, и это не имеет никакого отношения к тому, что я только что вам рассказал.
- Расслабьтесь, - сказал ему Шоу.
Конечно, конечно, расслабиться. Отличная идея. Проблема в том, что Луис не мог расслабиться. После того, как он увидел, как два парня вышибли из мальчишки бейсбольными битами мозги, а потом тот напал на него, что уже само по себе невероятно, он просто был не в состоянии расслабиться. Ему хотелось кричать, ругаться, возможно, даже столкнуть этих дуболомов лбами, чтобы на их тупых лицах появилось хоть какое-то просветление. А после этого, как следует прореветься и напиться.
Шоу стоял, уперев руки в бока.
- Давайте все проясним, мистер Ширз. Те парни забили этого мальца до смерти, а когда вы подошли, чтобы помочь ему... он попытался задушить вас?
- Да, - сказал Луис. - Да. Понимаю, как безумно это звучит, но, господи, не на работе же я так выпачкался в крови. Он набросился на меня, схватил за горло. Он был сильным... весь переломанный, но все же сильный.
Шоу и Коджозян переглянулись.
- А что случилось потом? Он просто умер? - спросил Коджозян.
- Нет, он не отпускал меня, будто сошел с ума, или вроде того. Он продолжал меня душить, поэтому я... я...
- Что?
- Я... я ударил его.
Коджозян недоверчиво присвистнул.
- Ну, вот мы и подошли к сути.
Луис бросил на него жесткий взгляд.
- Что вы хотите этим сказать, черт возьми?
Коджозян пожал плечами.
- Вы весь в крови. Кулаки у вас в крови. Вы только что признались, что били умирающего ребенка...
Луис рассмеялся. Ему пришлось рассмеяться. Весь этот разговор был сплошной нелепицей.
- О, понимаю. Вы думаете, что я напал на этого ребенка. Что ж, вполне логично, не так ли? Мне было скучно после работы, поэтому я забил этого ребенка до смерти, а потом позвонил вам и сочинил историю про серый седан и двух парней с бейсбольными битами. Отлично, вы меня раскусили. Вы очень проницательны, Коджак.
- Коджозян, - поправил коп, пропуская насмешку мимо ушей. - А может тебе прикрыть рот, умник?
- Успокойтесь, вы оба, - сказал Шоу. - Мы не считаем, что вы убили ребенка или избивали его, мистер Ширз. Просто все это дело кажется каким-то диковатым.
Луис почувствовал, будто сделал что-то неправильное. Будто он оказался на скамье подсудимых. Может, поэтому люди в крупных городах отворачиваются, когда на их глазах совершается преступление? Они не вмешиваются, поскольку бояться, что парочка копов-недотеп вроде этих попытаются "повесить" на них то, в чем они совершенно невиновны?
- Конечно, диковатым, - сказал Луис. - Я просто рассказываю вам, что случилось. - Жаль, что не могу рассказать вам что-то, в чем будет больше смысла. Поверьте, если б я хотел сочинить историю, то, наверное, придумал бы что-нибудь получше.
Шоу кивнул.
- Конечно, конечно. Возможно, мальчишка запаниковал или типа того. Возможно, подумал, что вы - один из напавших на него.
- Интересно, почему он так подумал? - сказал Коджозян.
У Луиса внутри буквально все пылало от гнева.
Ему захотелось врезать Коджозяну по носу. Возможно, он так бы и сделал, если б его не посадили в тюрьму... сразу после выписки из больницы. Потому что, если б он замахнулся на эту обезьяну, тот не только надрал бы ему задницу, но и раскатал бы его в лепешку и сложил, как конверт. Забавно то, что он чувствовал, что Коджозян ждет от него чего-то подобного. Этот тип поддевал его, запугивал, провоцировал. Но Луис не поддастся уловкам такого животного, как Коджозян.
Не то, чтобы Луис не знал хороших копов. Просто эти двое были не из той категории.
Он заставил себя дышать очень медленно, чтобы успокоиться.
- Я рассказываю, что случилось, вот и все.
- Конечно, - сказал Шоу. - Конечно.
Коджозян посмотрел на него, и Луис почувствовал, как по спине у него пробежал холодок. Глаза у него были черными и пронзительными, как у атаковавшего его мальчишки.
Глаза бешеной собаки.
- Значит, говорите, этот паренек напал на вас? - сказал он. - Не похоже, что он был в состоянии на кого-то напасть.
- Но он напал.
Коджозян покачал головой, затем подошел к трупу.
- Давайте посмотрим... открытые переломы, пробитая голова, обширные внутренние повреждения... Я не понимаю, мистер Ширз. Думаю, вы врете. Этот парень не мог сделать ничего подобного. - И, вероятно, в доказательство своих слов, он ударил труп ногой. Раздался влажный звук. - У него же каша внутри. - Он снова пнул его. - Слышите, мистер Ширз? Слышите чавканье, как от желе в пластиковом пакете? Это плещутся его внутренности. Люди с такими травмами не способны нападать. Они могут лишь блевать и срать своими кишками, и ничего больше.
Луис почувствовал, будто внутри что-то оборвалось.
Не то, чтобы это было оскорбительно и отвратительно, это было полное безумие. Мальчишка мертв, а коп пинает его и говорит ужасные вещи. Луис попятился назад, голова у него закружилась. Ему показалось, будто он находится в "войлочной" палате, и ему все это снится. Потому что этого не могло быть на самом деле. Просто не могло быть.
- В чем дело? - спросил Коджозян. - Желудок слабый?
Луис покачал головой.
- Вы не можете... не можете так обращаться с мертвым телом. Вы не можете пинать его.
Коджозян снова ударил труп ногой.
- Почему нет?
- Скажите, чтобы он прекратил! - воскликнул Луис.
Но Шоу лишь пожал плечами.
- Он просто доносит свою мысль, мистер Ширз. Только и всего. Доносит мысль. Мальчишка не возражает.
Коджозян решил, что ему необходимо донести еще одну мысль.
Он поставил ногу пареньку на грудь и несколько раз надавил. По телу медленно прокатилась волна, будто оно было наполнено желе. А раздавшийся внутри плеск был для Луиса невыносимым. Из отверстий снова полилась кровь, только теперь она была почти черной.
- Да, я просто доношу до вас мысль, мистер Ширз. Учу вас кое-чему, только и всего, - пояснил Коджозян. Он продолжал упираться ногой в грудь трупа, его блестящий черный ботинок и низ штанины стали мокрыми от крови. Он снова принялся давить, только с еще большей силой, так, что его ботинок погружался в грудь паренька, издавая отвратительное чавканье, будто кто-то прочищал вантузом засорившийся унитаз.
Луис сделал еще один шаг назад, затем упал на колени, и его вырвало в траву. Тошнота прошла довольно быстро. Но когда он снова посмотрел на копов, его опять залихорадило. Потому что Коджозян продолжал давить ногой на грудь трупа, а Шоу по-прежнему стоял рядом с равнодушным видом.
- Пожалуйста, - выдохнул Луис. - Пожалуйста, прекратите.
Коджозян пожал плечами и убрал с трупа ногу.
- Слабый желудок, - сказал он.
Шоу посмотрел на его ботинок и штанину.
- Посмотри, как ты уделался. Ты не сядешь ко мне в машину в таком виде. Вытирай ботинок об траву.
Луис почувствовал, как из горла у него рвется крик...
3
Если смотреть сверху, Гринлон походил на почтовую марку, пересеченную рекой Грин-ривер. Северная сторона города была самой старой, и любой, разбирающийся в архитектуре, мог сказать это по виду домов. По мере приближения к Мэйн-стрит, главной улице, состояние домов улучшалось. Но по мере удаления они становились все более убогими, пока не сливались в узкую полосу кварталов с обветшалыми зданиями компаний, старыми железнодорожными отелями, промышленными концернами, пивными, и черными от копоти многоквартирниками. Все заканчивалось на подступах к железнодорожным депо. Южная часть города была более процветающей. К ней примыкали красивые старинные кварталы с высокими и узкими викторианскими домами, а деревянные каркасные дома, появившиеся перед Второй Мировой соседствовали с послевоенными кирпичными строениями в стиле ранчо. На южной окраине, сборные и уже готовые дома, получившие популярность за последние двадцать лет, захватывали поля, бейсбольные площадки и любое доступное пространство. Западную часть города занимали различные склады, мельницы и мастерские, большинство из которых были закрыты и разрушались. Река Грин-ривер проходила через весь город, бежала через старые и новые кварталы, текла под Мэйн-стрит и дальше на север через железнодорожные депо, за пределы города в сторону пшеничных полей, фермерских хозяйств и кустарникового редколесья.
В целом, Гринлон был обычным "среднезападным" городом, не отличающимся от любых других городов на востоке, западе или юге. Здесь поколениями жили точно такие же семьи, а если появлялись чужаки, то обычно обустраивались и привыкали, либо уезжали. Хорошие школы, чистые улицы, низкий уровень преступности. В парке устраивались фейерверки в честь Четвертого июля, а в рождество и День ветеранов проводились парады. В августе проходила окружная ярмарка, а в мае приезжал цирк. Зимой устраивался карнавал, и еще один - в сентябре. Лето было жарким и влажным, зима - длинной, снежной и холодной. Это было отличное место для создания семьи, отличное место для рыбалки, охоты и активного отдыха. В 1915-ом случился сильный пожар, который начался в трущобах в западной части города и пронесся по северной, после чего был потушен. Старики по-прежнему вспоминают его. Случались и редкие убийства, хотя это было давно, и все их можно пересчитать по пальцам.
Гринлон был обычным маленьким городом, какой можно найти где угодно.
А потом наступила та Черная Пятница...
4
Мэдди Синклер вытащила нож из горла мужа.
Склонив голову набок, как собака, слушающая, не идет ли хозяин, стала разглядывать окровавленное лезвие. Понюхала его. Затем лизнула. Издала звериный гортанный стон.
Замерла.
Какой-то звук.
Сжав нож, она стала ждать, готовая драться, атаковать, убивать. Всеми силами защищать то, что принадлежит ей и только ей. Шаги. Медленные, осторожные. Губы Мэдди растянулись в оскале. Она напряглась. Понюхала воздух. И стала ждать. Она чувствовала мускусный запах гостей. Он был ей знаком. Женский запах.
Она подняла нож.
Встала в боевую стойку, готовая броситься в атаку.
В гостиную вошли две девочки. При виде них в груди у нее что-то екнуло. Узнавание. Теплота, которая быстро сменилась чем-то холодным, заговорщицким и атавистическим. Мэдди узнала в них свою породу, свой молодняк, своих дочерей, но это не вызвало у нее никаких эмоций. Этим двум сучкам нельзя доверять. Пока, во всяком случае.
Зашипев на них, Мэдди понюхала воздух, который они принесли с собой.
Почувствовала запах мочи. Крови.
Это был приятный запах, который каким-то образом успокаивал ее. Они пахли охотой. Не как другие, отталкивающим запахом мыла. Она хотела посмотреть, будут ли сучки претендовать на ее добычу, не попытаются ли отобрать ее. Но они просто смотрели. Не убегали. Страха от них не ощущалось. Только колебание. Они обе были голыми. Они прокололи иголками себе груди, животы и руки, создав концентрические узоры из кровоточащих рубцов. Это тщательное шрамирование носило символический характер, и напоминало замысловатые нательные рисунки некоторых африканских племен.
Мэдди нравилось это.
Если б две эти сучки охотились, как часть ее группы, она тоже так украсила бы себе тело.
Сучки подошли ближе, заинтригованные.
Мэдди не стала возражать и просто смотрела. Их бледные тела, как и ее, были вымазаны грязью и запекшейся кровью, в спутанные волосы вплетены листья и прутья.
Мэдди зашипела на них.
Они не делали никаких угрожающих движений.
Взмахом ножа Мэдди пригласила их приблизиться. Они присели вместе с ней возле трупа. Стали трогать добычу кончиками пальцев, ощупывать, инстинктивно проверяя мышечную массу и жировые отложения и понимая, что отправится на вертел в первую очередь.
Мэдди сглотнула.
- Вниз... - сказала она хриплым голосом, с трудом произнося слова. - Отнесите добычу... вниз...
Сучки не стали спорить.
Кряхтя и задыхаясь, они схватили тело за ноги. Мышцы вспучились на их молодых, покрытых шрамами телах. Они потащили труп отца по ковровому покрытию. Мэдди наблюдала за ними. Она была довольна. Пища добыта, ее клан сформирован. Это хорошо. Напевая горлом давно забытую племенную мелодию, Мэдди отступила в угол и испражнилась на плюшевый сине-зеленый ковер. Закончив, понюхала то, что произвела.
Она слышала, как сучки волокут труп в подвал.
И как его голова стучит об каждую ступеньку.
Нюхая воздух на предмет непрошеных гостей и ни на секунду не забывая об опасности, Мэдди двинулась вслед за запахом трупа к двери в подвал, затем спустилась в него. Оказавшись в прохладной, влажной тьме, она принялась обучать сучек.
Вместе они стали разделывать труп...
5
Зародившийся где-то в утробе крик устремился к горлу, набирая по пути массу и силу звука. И Луис собирался дать ему волю, поскольку не думал, что у него есть другой выбор. Хотя, может, и был, но тут позади первой патрульной машины притормозила вторая. Вышедший из нее парень был высоким и худым, из-под фуражки торчали белые волосы. Он недовольно скривил рот.
- Что здесь происходит? - спросил он.
Луис понял, что здравомыслие наконец-то восторжествует. Он знал этого парня. Его звали Уоррэн, и он был, кажется, сержантом. Старый, бывалый коп. Луис знал, что тот вел в школах уроки безопасности, и не сходил со страниц газет из-за своего участия в гражданских и благотворительных организациях. А еще Уоррэн пел в хоре церкви св. Стефана и обладал чертовски зычным голосом. Нормальный мужик. Человек старой закалки, он обязательно "разрулит" весь этот бардак.
- Да, у нас тут натуральное месиво, сержант, - сказал Шоу.
- Выкладывайте, - сказал Уоррэн, доставая из-за уха сигарету и закуривая.
Шоу принялся рассказывать, и все это время взгляд Уоррэна перемещался между трупом и Луисом, и не было похоже, что его волновал внешний вид обоих. Когда Шоу закончил, Уоррэн просто кивнул.
- Они хорошо с вами обращались, мистер Ширз? - спросил он.
И Луис принялся рассказывать. Пересказ истории звучал ничуть не лучше, чем другая версия, но доказательства были на ботинке и штанине Коджозяна.
- У него слабый желудок, - сказал Коджозян. - Его стошнило в траву.
Уоррэн ухмыльнулся.
- Не врешь? Успокойтесь, мистер Ширз. Мертвец есть мертвец. Вы можете сплясать на этом мальчишке или снять штаны и наложить ему в рот. Ему будет все равно.
Луис уставился на него, побледнев и выпучив глаза.
- Вы все сумасшедшие, - сказал он.
- О, у него действительно слабый желудок, - сказал Уоррэн, выдыхая дым через ноздри. - Без обид, мистер Ширз, но вы невысокого мнения о нашей профессии. Мы всегда имеем дело с большим количеством трупов.
- На прошлой неделе у нас был один парень, - сказал Шоу, - на Вест-Райдер-стрит. Скопилась почта и все такое. Соседи позвонили, и мы приехали. Пришлось залазить через боковое окно. А вонь была, когда мы его открыли... Господи Иисусе! "Жмура" нашли на "толчке". У старика случился сердечный приступ, когда он "откладывал личинку". Весь был в мухах. И весь дом был в мухах. Жужжали так громко, что даже заглушали твои мысли.
- Это ерунда, - сказал Уоррэн. - Когда я только начал работать в Управлении, мы получили вызов из аэропорта. Середина лета, а один парень спит в машине с закрытыми окнами. Тоже жесть была та еще. Какие-то дети катались вокруг на велосипедах, увидели лежащего там парня, сказали, что он весь в рисе. В рисе. Ха, вот это было месиво! Запах с ног сшибал, богом клянусь. Он пролежал в машине почти неделю, разваливался, как переваренный цыпленок, когда мы пытались его вытащить. Большая его часть прилипла к сиденью...
Луис вскочил и бросился к "Доджу". Голова наполнилась визжащим черным шумом, и он был уверен, что сошел с ума. Другого объяснения быть не могло.
- Эй, вы куда? - крикнул Коджозян.
- Пусть валит, - сказал Шоу. - Он нам не нужен. Что нам сейчас нужно, это пара лопат, чтобы отскрести этого мальчишку от тротуара...
Луис забрался в машину. Он почувствовал под собой сиденье и руль в руках. Он крепко вцепился в него, пытаясь унять головокружение. Потому что это начиналось, он знал, что это начиналось.
Он резко развернул "Додж" и увидел в зеркале заднего вида, как Уоррэн машет ему. Когда он уносился прочь по Тесслер-авеню, едва не задев припаркованную машину, его всего трясло, а лицо заливал пот. Ему очень хотелось остановиться и проблеваться, но он не решился. Просто не решился. Ему нужно добраться до Раш-стрит и вернуться домой. И самое безумное и невероятное было то, что копы не стали его преследовать.
Не стали его преследовать...
6
Все началось в гринлонской школе.
Мейси Мерчант, одинадцатиклассница и отличница, сидела на пятом уроке СМИ и пыталась не обращать внимания на "мыльную оперу", ежедневно устраиваемую вокруг нее одноклассниками. Мейси не пользовалась популярностью. Она обладала смышленостью, амбициозностью и серьезностью - качествами, которыми она определенно не располагала к себе неофициальную элиту гринлонской школы.
Не то чтобы это как-то ее беспокоило.
По крайней мере, она не хотела признавать это публично. Некоторые из детей были "шутами", некоторые - "спортсменами", некоторые - "красавчиками", некоторые - "шпаной", а некоторые, как она, - просто "ботанами". Худенькая, светловолосая девочка, она знала, что ум - ее единственное истинное качество. И она была достаточно взрослой, чтобы понимать, что в реальном мире это будет учитываться в первую очередь. Иногда ей хотелось выглядеть как Шэннон Киттери, Челси Пэрис или другая красотка из выпускного класса, чтобы парни валялись у нее в ногах. Но не очень часто. Ибо она знала, что красота, как говорится, преходяща, и что и Шэннон и Челси, наверняка, будут жить в трейлерах с тремя орущими "спиногрызами" и непременно пьющим грубияном-муженьком, который когда-то был лучшим в забеге на сто ярдов, а теперь все его забеги ограничивались походами к холодильнику или телевизору, включить Чемпионат мира по рестлингу или ДиВиДи "Дикие девчонки".
В отличие от многих, кто носился по школьному лабиринту в поисках своего кусочка сыра, Мейси обладала амбициями. Учеба давалась ей легко, поэтому еще в первом классе она решила после школы поступать в юридический университет и начала планировать свои уроки соответствующим образом. Да, хороший юридический университет. Возможно, на факультет уголовного права, чтобы потом стать окружным прокурором или даже судьей. После этого прыжок в политику, и кто знает, чем все закончится?
Да, Мейси обладала большими амбициями, высокими устремлениями, но никто, кроме школьного психолога, не знал об этом. Никто из ее одноклассников не подозревал, что тихая, башковитая малышка Мейси нацеливается на вершины власти.
И причиной тому была сама Мейси.
К сожалению, она была застенчивой, интровертной и обделенной вниманием. Как бы она не мечтала стать "большой волчицей из зала суда", ей представлялось почти невозможным провести даже трехминутную презентацию перед классом или вообще заговорить, если только к ней не обращались напрямую. Она отлично понимала, что ей есть над чем работать.
По пути в класс СМИ она пролавировала среди толпящихся в коридоре учеников и скользнула на свое место. Никто не замечал ее. Для других учеников она была просто частью школьного инвентаря, чем-то вроде стула или парты. Сев в первом ряду, она разложила свои учебные материалы, пытаясь не обращать внимания на болтовню и сплетни вокруг нее. Иногда они казались ей невыносимо инфантильными, но ей приходилось терпеть.
- а если он сегодня не позвонит, то все...
- думает, что она охмурила меня, чувак, но ее ждет сюрприз...
- и они обвинили меня, можешь поверить? Всего лишь маленькая вмятина...
- топик обошелся мне в пятьдесят баксов, а эта тупая сучка сует его в сушилку...
- он сказал нам сдать завтра, как будто у меня есть время...
- если он так обо мне думает, пусть поцелует меня в задницу...
И так далее и тому подобное.
Мейси слышала, как Шэннон Китттери и ее компания с придыханием что-то обсуждают. Она догадывалась, что это наверняка как-то связано либо с краской для волос, либо с туфлями, либо еще с чем-то подобным.
- Тише, тише! - сказал мистер Бенц, когда вошел в класс, вальсируя и, как обычно, жуя большой комок жевательной резинки. - Все по местам, иначе сейчас я достану кнут.
Он открыл свой портфель и щелкнул "жвачкой". Все расселись по местам, и болтовня сменилась перешептываниями.
- Вы не должны жевать резинку, если не хотите делиться, - хихикнула Шэннон Киттери. Раздалось несколько приглушенных смешков, в основном - от членов ее компании.
Бенц с ухмылкой подошел к ней.
- Это все, что у меня есть, - сказал он, вытаскивая изо рта комок влажной "жвачки" и поднося ее к самому носу Шэннон. - Но ты можешь ее пожевать. Валяй.
Шэннон застонала от отвращения и замолчала.
- Кто-нибудь еще хочет? Нет? Ну, и черт с вами. - Он сунул "жвачку" обратно в рот и подошел к доске. Провел пальцами по лысой макушке и спросил: - У меня волосы в порядке?
Все рассмеялись.
- Отлично. Мои волосы - это моя жизнь. - Он стал перебирать у себя на столе какие-то бумаги. - Сегодня я хочу, чтобы все вы разбились по парам и приступили к работе над докладами. Да, да, знаю, что это всего лишь третий день занятий, но доклады нужны к следующей пятнице. Есть вопросы?
Вверх взметнулось несколько рук.
- Отлично. За работу.
Бенц сел за свой стол и принялся читать газету, не обращая ни на кого внимания.
Мейси почувствовала, как в ней зарождается медленный болезненный стон, ибо этого момента она боялась больше всего. По какой-то безбожной причине Бенц поставил ее в пару с Чэлси Пэрис, одной из подружек Шэннон. Челси была чирлидершей и второй после Шэннон "королевой улья". Челси терпеть не могла Мейси, и это чувство было взаимным. Челси подошла к ней с таким лицом, будто приблизилась к септик-танку, и села за соседнюю парту. Скрестила руки на внушительной груди, закатила глаза и попыталась изобразить невыносимую скуку.
- Мне нравится это не больше, чем тебе, - произнесла Мейси, удивившись, что вообще это сказала.
- О, не начинай, мелкое ничтожество, - отозвалась Челси, изучая свои ослепительные каштановые волосы на предмет секущихся кончиков. - Спэйси-Мейси. Все и так понятно.
- Я просто сказала...
Челси подняла вверх руку, ладонью к Мейси.
- Да, да. Только мне пофиг.
- Завязывай так себя вести, - сказала Мейси, чувствуя, будто в ней что-то закипает. - Сука.
Челси сделала лицо, будто ей влепили пощечину.
- Что ты сказала?
В ответ Мейси просто облизнулась.
Она поверить не могла, что только что сказала это.
Не то, чтобы это было неуместно. Только это было не в ее стиле, она никогда лишний раз не открывала рот... но почему-то сейчас ей это понравилось. Она уже давно хотела сказать Челси, Шэннон и остальной их компашке то, что она о них думает. И теперь сделала это. Это стало немалым потрясением для обеих девушек.
Мейси сидела и смотрела на Челси. Это было безумие, но в голове у нее будто звучал голос, говорящий ей, что делать, подначивающий ее. Только это был не мнимый голос, а настоящий, он шел откуда-то изнутри и звучал очень уверенно. Тебе еще не надоело это дерьмо? - обращался он к ней. Не надоело терпеть этих несносных, легкомысленных, недалеких сучек? Они постоянно тебя шпыняют, а ты все корчишь из себя добренькую. И всякий раз, когда подставляешь другую щеку, они платят тебе предательством. Сейчас самое время отплатить им, не так ли?
Мейси улыбнулась.
- Сука, - сказала она. - Гнилая, распутная гребаная сука.
У Челси был вид, будто она вот-вот расплачется.
- Ты, ты не можешь так со мной разговаривать, мелкая...
- Я буду разговаривать с "мандавошкой" вроде тебе так, как захочу.
Обе девочки поднялись на ноги, лицом друг к другу.
Все вокруг замерли, предвкушая кровопролитие.
Челси была более высокой и спортивной, но внутренне она была слабой и пугливой, как и вся остальная их компашка. Боявшейся непризнания, потери популярности. Боявшейся услышать правду, особенно от такого стоящего на более низкой социальной ступеньке ничтожества, как Мейси Мерчант. А Мейси? Впервые в жизни она не испытывала ни страха, ни колебаний. Стояла и улыбалась, глаза у нее были тускло-серыми, как кладбищенский мрамор. Она хотела причинить Челси боль, хотела пустить кровь и заставить эту шлюшку молить о пощаде.
Зверь, проснувшийся у нее внутри, был голоден.
- Манда, - сказала она.
- О, девочки... - сказал Бенц.
Челси прищурилась и влепила Мейси пощечину.
Раздались приглушенные одобрительные возгласы ее подружек
Мейси схватила Челси за горло, рывком наклонила ее над партой и дважды ударила лицом об столешницу. Челси издала сдавленный звук. Глаза у нее были выпучены, из носа бежала кровь. И прежде чем кто-либо успел вмешаться, Мейси схватила Челси за волосы, резко приподняла ей голову, схватила с парты заточенный карандаш и воткнула ей в левую щеку. Под охи и ахи Челси отшатнулась назад, с перекошенными от ужаса лицом, торчащим из щеки карандашом и кровавым ручьем, текущим по подбородку. Первоначальный шок прошел, и она раскрыла рот, чтобы закричать. Мейси увидела, что кончик карандаша проткнул ей язык, буквально прошел насквозь.
Челси поперхнулась, кровь хлынула у нее изо рта, прямо на розовую футболку "Олд Нэви".
- Гаааххх...
Звук был не из приятных.
Мейси почувствовала запах крови.
И рот у нее наполнился слюной...
7
В тот момент, когда Мейси Мерчант потеряла над собой контроль, Билли Суонсон ждал этажом выше, в биолаборатории мистера Каммингса.
Ждал.
Потому что даже лучшие планы требовали времени и хитрости. Новый Билли знал это, даже если прежний был слишком глуп, чтобы понимать такие основные законы. Поэтому он ждал, когда Каммингс разделит их на пары для лабораторного задания. Ждал, когда Каммингс попросит добровольца раздать мертвых лягушек для вскрытия.
- Я сделаю это, - предложил Билли, довольно ухмыляясь.
Каммингс был явно удивлен, но он просто пожал плечами.
- Приступай, - сказал он.
Томми Сидел рассмеялся, когда Билли проходил мимо.
- Думаешь, справишься, придурок?
Билли продолжал улыбаться.
- Я могу справиться с чем угодно, балбес. А ты не знал? - Он наклонился ближе. - Все еще встречаешься с Шэннон Киттери, Томми? Счастливчик. Думаю, я трахну эту сучку в рот.
Томми напрягся.
- Тебе капец, мать твою, - сказал он.
- Всем нам капец, Томми. Можешь мне поверить.
У Томми был вид, будто он готов был выпрыгнуть из штанов от злости. И Билли знал, что после уроков прежний Томми, эта футбольная звезда с маленьким членом, захочет ему отомстить, и это будет худшим решением, которое когда-либо приходило в его куриные мозги. Но с другой стороны, все знали, что высокомерный Томми Сидел коварен, как гиена. Да, он попытается отомстить, и Билли приготовит ему угощение, которое тот никогда не забудет. А когда он с ним разделается, то сотворит с трупом этого наглого урода такое, что даже его собственная мамаша проблюется.
Все они - засранцы.
Все заслужили смерть.
Как и в случае с Мейси Мерчант, что-то изменилось у него внутри. Тот, кем был Билли Суонсон все эти годы, исчез. Гусеница по имени Билли заползла в свой кокон и появилась в виде разозленной бабочки с совершенно новыми повадками, с отвращением глядящей на то недоразумение, которое прежний Билли сделал из своей жизни.
Настало время, как заверил его новый Билли, когда чаша терпения переполнилась. Когда ты перестал жевать чужое дерьмо и просить добавки.
И это время пришло.
Потому что дни прежнего пассивного говноеда Билли закончились. Канули в лету.
Над ним издевались, его унижали, гадили на него... но это в прошлом. Это удел слабаков. А Билли больше не слабак.
Лягушки содержались в большом вместительном холодильнике из нержавеющей стали, в хранилище, в которое вела дверь в дальнем конце класса. В помещении была еще одна смежная дверь, ведущая в класс химии. Она была закрыта, а находящийся за ней класс пустовал. В хранилище хранились химикаты, лабораторная посуда и приборы.
Каммингс и некоторые другие учителя еще оставляли там пакеты с ланчем и верхнюю одежду.
Билли увидел красный термос Каммингса.
Он улыбнулся.
На противоположной стене висел желтый металлический шкаф с ярко-красной надписью: "ОСТОРОЖНО! ОПАСНЫЕ ХИМИКАТЫ!". Ключ, как всегда, находился в замке. Спокойно и целенаправленно Билли открыл шкаф и извлек банку с серной кислотой. Натянул длинные защитные рукавицы из резины и сделал то, что было необходимо. Затем достал лягушек. Они находились в тяжелых полиэтиленовых пакетах. Он распределил их по одной на каждую лабораторную команду и бесцеремонно разложил на вощеные лотки для вскрытия.
Ничего сложного.
Обычно все проходило замечательно.
Затем он занял свое место. Его лабораторным партнером была Лиза Корн, еще одна "затюканная" ученица, которая постоянно выглядела слегка потрепанной. Она была нервной, плаксивой и склонной к внезапным обморокам. У нее присутствовали все признаки будущего невротика. Этому ее состоянию способствовала некомпетентная и слепая система школьного образования. Билли всегда жалел ее, потому что знал, как тяжело ей живется. Издевательства со стороны других учащихся преподаватели предпочитали игнорировать. Наиболее противные ученики и нахальные ублюдки вроде Томми Сидела и его "свиты", называли ее "Лиза -Жополиза".
Вид у нее, как всегда, был нервный. Возможно, она боялась, что сделает что-то неправильно, или скажет что-то не то, если посмеет открыть рот.
- Не переживай, Лиза, - сказал он ей. - Скоро все изменится.
Она молча посмотрела на него, и Билли улыбнулся.
Он почувствовал запах секса, шедший у нее из промежности, и у него закружилась голова.
- Давай сделаем это, - сказал он.
Взяв скальпель, он вскрыл живот лягушки так ловко, будто проделывал это тысячу раз. Когда лицо Лизы приняло забавный зеленоватый оттенок, он оттянул в стороны лягушачью кожу, закрепил ее с помощью иголок и приступил к работе.
Он ждал, когда все начнется.
Ждать пришлось недолго.
Мистер Каммингс ушел в хранилище и, вернувшись со своим термосом, налил себе кофе. Дойдя до своего стола, он сделал первый глоток. Каммингс всегда утверждал, что жить не может без кофеина, и сегодня был тот день, когда он напьется им вволю. Он поднес кружку ко рту, обвел учеников равнодушным взглядом и сделал большой глоток.
В тот момент никто особо не обращал на него внимания.
Никто, кроме Билли Суонсона.
Каммингс отвел чашку ото рта с перекошенным от ужаса лицом. Выражение отвращения вскоре сменилось гримасой боли. Кофейная чашка выскользнула из дрожащих пальцев и разбилась у его ног.
И тут вдруг все обратили на него внимание.
Каммингс шатался, хватаясь за горло, а изо рта у него вырывались облачка пара, похожие на сигаретный дым. Никто не произнес ни слова, все сразу же поняли, что с ним случилось что-то неладное. Очки слетели, глаза вылезли из орбит, а лицо стало цвета висконсинской вишни. По лбу струился пот.
- Что это с ним? - спросил Томми Сидел.
Каммингс упал на свой стол, уронив на пол стопку проверенных тестовых работ. Конвульсируя, он царапал скрюченными пальцами себя и все вокруг.
- Гггггхххх, - хрипел он, изо рта у него темными ручьями лилась кровь.
- Мистер Каммингс? - произнес Томми Сидел, первым вскочив на ноги. - Мистер Каммингс! С вами все... в порядке?
Каммингс рухнул на пол, раздирая ногтями себе рубашку и оставляя на горле глубокие красные борозды. Пронзительный, нечеловеческий вопль вырвался из него. Он бился на полу, стуча кулаками и скуля, после чего начал исторгать из себя большие сгустки дымящейся кровавой ткани.
- Мистер Каммингс, - сказал Томми. Он бросился, было, к нему, но когда в воздух брызнула кровь, с отвращением попятился прочь. - Мистер Каммингс! Черт возьми, кто-нибудь, вызовите скорую! Врача, мать вашу! Он же умирает...
Так оно и было.
Рот у него открылся в жутком протяжном крике, зубы скрипели и щелкали, разрывая губы в клочья. Лицо превратилось в красную маску ужаса, язык вывалился изо рта, и зубы буквально раскусили его надвое. Все ученики собрались в тесный круг и наблюдали за его агонией. Это был какой-то кошмарный "мультик", проигрываемый в ускоренном режиме. Зловещая карикатура на человека, одержимого дьяволом, который бился и выгибался с такой эпилептической скоростью и под такими невозможными углами, что было слышно, как лопаются сухожилия и смещаются суставы.
Никто из учеников не бросился ему на помощь.
Никто.
Что-то случилось с ними. Что-то, чего они не понимали, и о чем даже не задумывались. Это переходило от одного к другому как бациллы гриппа, и вскоре ученики биолаборатории были уже не теми, кем были всего пару минут назад. Они преобразовались, изменились. Они смотрели на мистера Камиминга, и в их взглядах не было ни капли жалости или сочувствия. Они испытывали лишь ярость, тупую, безумную ярость, поглощавшую их. Ярость, которую было необходимо выместить на чем-то. Или на ком-то.
Билли стоял у них за спиной, Лиза Корн - рядом с ним.
- Смотри, Лиза, - сказал он. - Сейчас ты увидишь их истинную сущность.
Лиза просто стояла, не говоря ни слова, и смотрела немигающими глазами. Рот у нее прекратился в прямую бесцветную линию.
Билли улыбался, чувствуя исходящий от толпы мощный запах регресса.
Это был вкусный запах.
Секунд двадцать-тридцать обступившие Каммингса ученики не шевелились. Они замерли в притворном изумлении от случившегося, глядя на умирающее существо у их ног. Затем начали двигаться. Медленно и неудержимо, словно некий единый механизм. Каммингс слабо шевелился, но это их не останавливало. То, что должно было случиться, было видно по их глазам и мрачному выражению их лиц.
Внезапно поднявшийся шквал голосов слился в сплошной гул.
- ... поставил мне тройку с плюсом за тот доклад...
- ... меня б не выкинули из команды, если бы не ты...
- ... мог бы не цеплять меня, урод...
- ... сказал моему "старику", что видел меня с сигаретой...
- ... всегда делал из меня посмешище...
- ... "завалил" меня на экзамене...
- ... настучал на меня, что я исправлял отметки...
Все продолжало выливаться, мелкие обиды, обвинения и подозрения, пока не превратилось в бессмысленную болтовню, нарастая в каждом и превращаясь в пульсирующее смертельное крещендо, пока воздух вокруг не пропитался горячей злобой.
Именно тогда случился первый в Гринлоне случай массового безумия. Ученики накинулись на мистера Каммингса, принялись пинать, царапать, колотить и кусать его. Накинулись на него с кровожадностью и жестокостью диких животных. Что-то внутри их требовало выхода, что-то нуждалось в общем враге, и они нашли его в своем умирающем учителе. Окружив его, они месили его, как тесто, пытались оторвать ему конечности и растоптать внутренности в кашу. Они даже не успокоились, когда пальцы у них стали красными, изо ртов потекли слюни, а одежда покрылась красными брызгами.
И только чей-то окрик вывел их из этого состояния:
- Что, черт возьми, здесь происходит?
Голос принадлежал Говарду Салливану, школьному дворнику. Преподаватели и учащиеся звали его "Салли", он пользовался всеобщей любовью, работал в школе со времен президентства Кеннеди, и ему оставался всего год до пенсии. В разгневанном состоянии Салли видели не часто. Он любил детей, искренне любил. Ему нравились их увлечения, музыка и беззаботность. Он говорил, что с ними чувствует себя молодым, школа была для него тем местом, где никогда не нужно взрослеть.
Но сегодня Салли был в бешенстве.
От шока и отвращения он даже потерял дар речи. Он бросился в толпу учеников и принялся оттаскивать их от мистера Каммингса, фактически расшвыривать их в стороны.
Увидев, что стало с телом Каммингса, он посмотрел на окруживших его учеников. Увидел их пустые глаза, ухмыляющиеся рты, выпачканную в крови одежду... Из глаз у него покатились слезы.
- Дети... Господи Иисусе... что... что вы делаете? Что вы натворили? Что, черт возьми, вы натворили?
Ученики обступили его плотнее.
Салли переводил взгляд с одного лица на другое. Потом он понял, то его ждет, попытался вырваться, но было уже поздно.
Они накинулись на него.
Накинулись, как львы на антилопу.
А у них за спиной стоял и ухмылялся Билли Суонсон...
8
Луис Ширз добрался до дома и, входя в дверь, поклялся себе, что никогда больше выйдет за нее.
Мир сошел сума, и он был доволен, что вырвался из него. Захлопнув за собой дверь, он запер ее. Затем, подумав, задвинул засов. Прошел в гостиную, потом на кухню, ощущая себя заводным солдатиком, который сперва движется в одном направлении, затем в другом. Сел в кресло, встал, сел на диван, снова поднялся на ноги. Подошел к шкафчику над холодильником, достал бутылку "Чивас Ригал". Плеснул себе в стакан для воды, выпил, налил еще.
Тебе нужно взять себя в руки, - сказал он себе. В теории это звучало хорошо, но на практике... все было по-другому.
Он снова сел в кресло.
Отстранился от стакана и выглянул в панорамное окно. Мир, казалось, был в порядке. По улице проезжали машины, на деревьях тихо шелестели листья. Он слышал шум газонокосилки. Какой-то ребенок катился на скейтборде по тротуару.
То были обычные образы и звуки августовского дня.
Но что тогда случилось на Тесслер-авеню? Как все это вписывается в общую картину? Как он квалифицирует то, что видел сегодня? Два парня избили до полусмерти мальчишку бейсбольными битами, после чего тот напал на него, а затем появились те чокнутые копы. Как это вписывается в общую картину летнего дня? Где бы ты нашел такую коробку, куда все это можно положить, или какой бы ярлык ты на это повесил?
- Нет, - сказал Луис. - Даже не пытайся. Просто сиди и пей. Нажрись в говно и забудь обо всем.
Очень, очень хорошо.
Хотя не совсем практично.
Он подумал о стейках и вине на заднем сиденьи "Доджа". Мясо нужно убрать в холодильник, пока не испортилось. Стейки были почти два дюйма толщиной, нарезаны по заказу, и обошлись ему почти по пятнадцать долларов за штуку.
Их просто нельзя там оставлять.
Но именно это он и собирался сделать.
Сотовый в кармане его рубашки зазвонил, и Луис подпрыгнул, едва не пролив напиток. Он поднес телефон к уху, ожидая, что на другом конце окажется один из тех сумасшедших копов. Но это были не они. Это была Мишель.
- Впереди выходные, - сказала она. - Надеюсь, я тебя не разбудила.
Луис рассмеялся. Нет, дорогая, я вовсе не сплю. Сижу в кресле и потягиваю виски. Выдела бы ты меня. Пуговицы на рубашке оборваны, весь в пятнах крови, горло в синяках, после того, как какой-то смертельно раненный мальчишка решил задушить меня напоследок.
- В чем дело, Луис? - спросила Мишель. Даже находясь в офисе Фермерского Бюро, почти на другом конце города, она почувствовала, что с ним что-то не то. Что-то определенно не то.
- С чего мне начать?
- О, нет... ты же не нашел новых клиентов, верно?
- Как раз нашел. С этой половиной дня все в порядке. Просто город сошел с ума. И вот я гадаю, не сможешь ли ты купить партию смирительных рубашек, потому что нам их потребуется очень много.
- О, так ты слышал? - спросила Мишель.
- Слышал что?
- Про банк.
Луис почувствовал тяжесть в груди. Что на этот раз? Рассказывай, - произнес он.
- Я знаю только с чужих слов, - сказала она. - По-моему, с час назад какая-то пожилая дама пришла в банк через улицу, знаешь, "Первый Федеральный", и захотела закрыть счет. Кассир сказала, что для этого ей нужно заполнить бланк. И та старушка просто озверела. Только послушай, она выхватила из сумочки нож, большой нож, и ударила кассиршу. Нанесла ей пять или шесть ударов. По крайней мере, так говорят. Мы слышали сирены. Это было ужасно.
- Вот, дерьмо.
- Но это не самое страшное. Старушка, похоже, вышла на улицу прямо с окровавленным ножом, села на скамейку, а потом... перерезала себе запястья. Перерезала их, Луис, положила руки на колени и тихонько истекла кровью.
- Кто она?
- Не знаю. Но говорят, она улыбалась. Просто сидела, истекала кровью... и улыбалась.
Луис сглотнул.
- Кассирша выжила?
Мишель ответила, что не знает.
- По-моему, она потеряла много крови. Луис, это была Кэти Рамслэнд.
- Кэти? - спросил Луис. - О, господи, младшая сестренка Вика?
- По-моему, да.
Называть Кэти "сестренкой", возможно, было перебором, потому ей было почти тридцать. Но, черт, они росли вместе, а с Виком Луис дружил в школе.
Он вспомнил, какой она была в детстве. Как он учил ее кататься на велосипеде без опорных колес. Как наряжал ее "Невестой Франкенштейна" на Хеллоуин. Как они с Виком рассказывали ей страшные истории. Вспомнил, как у нее умер хомячок, и она похоронила его на заднем дворе в металлической коробке из-под "аптечки". А потом они с Виком выкопали его через неделю, чтобы проверить, как тот пахнет.
Только не Кэти, боже, только не Кэти.
- Луис? - произнесла Мишель. - Не знаю, что происходит, но в школе что-то случилось.
Луис сглотнул.
- Что именно? Стрельба? - поспешно предположил он, как делало большинство людей после "Колумбины" (В 1999 году в школе "Колумбина" произошло массовое убийство - прим. пер.).
- Не знаю. Но, похоже, там штук десять полицейских машин... городские власти, шериф, полиция штата. Видимо, что-то очень серьезное. Так сказала Кэрол. Она проезжала мимо.
Теперь Луис чувствовал тяжесть не только у себя внутри, что-то давило на него сверху, вминая в кресло. В голову полезли тревожные мысли. Можно было списать со счетов пару странностей, но когда они происходят пачками, начинаешь уже задумываться. Начинаешь видеть взаимосвязь, исключающую совпадения. Взаимосвязь, которая запускает в тебя паранойю.
- Что, черт возьми, происходит? - громко воскликнул он, хотя не собирался произносить это вслух.
- Не знаю, - ответила Мишель. - Но это как-то странно, да?
- Не то слово, - сказал он и принялся рассказывать свою историю. Про нападение. Про умирающего мальчишку. Про сумасшедших копов. Закончив и вновь осознав, что его рассказ звучит совершенно абсурдно, он стал прокручивать все произошедшее у себя в голове. То, что он видел. Резню в банке. Непонятный случай в школе. Конечно, это могла быть серия мрачных совпадений, только это не укладывалось у него в голове. Ибо в глубине души он был напуган. Напуган тем, что с Гринлоном что-то случилось.
Что-то очень масштабное.
Издалека донесся вой сирен. Их было очень много. Он стал гадать, что еще могло произойти, какие ужасные вещи могли случиться за запертыми дверями теснящихся соседних домов.
Но остановил себя.
В этих размышлениях не было ничего хорошего. То, что произошло несколько очень странных вещей, не значит, что весь город сошел с ума. Это паранойя заставляла его так думать. Он не собирался идти той дорогой. Сперва начинаешь думать всякую безумную чушь, а потом и вообще боишься выходить из дома. У Луиса тетя была такой. Затворницей, опасавшейся внешнего мира. Он не собирался становиться таким же.
И все же ощущение чего-то плохого, очень плохого, не отпускало его. Он не мог избавиться от него, как от неприятного привкуса во рту.
- Луис? Луис? Ты там?
- Да, здесь, - ответил он жене.
- Говоришь, тот коп действительно бил ногами тело мальчишки? Топтал его?
- Да, именно так.
- Это страшно. Очень страшно.
- Конечно, - сказал он. - И это клятый Гринлон, кто бы мог подумать.
- Тебе лучше написать заявление, - сказала Мишель. - Сейчас же позвонить в полицейский участок или сходить туда, и рассказать, что творили те психи. Боже милостивый. Это ужасно. - Ее дыхание в трубке участилось. - Луис? Ты в порядке?
- Да, в порядке.
- Нет, это не так.
- Я в порядке, уверяю тебя. - Он сделал паузу, изучая виски у себя в стакане. - Я хочу, чтобы ты приехала домой. Знаю, звучит глупо, но мне будет спокойнее, если ты приедешь.
- Приеду, как только смогу. Но сперва я должна закончить здесь кое-какие дела. Приеду через час-полтора.
Луису это не понравилось, но он не сказал ей. С каждой минутой ее отсутствия пустота все сильнее заполняла его. Но как он мог объяснить ей свои ощущения? Как он мог заставить ее понять, почувствовать то, что чувствует сам?
- Хорошо, - сказал он. - Возвращайся, как можно быстрее.
- Луис... ты уверен, что с тобой все хорошо? У тебя странный голос.
- Я в порядке.
- Уверен?
- Да.
- Ладно. Приеду, как только смогу.
- Хорошо. Я... - Он замолчал.
- Что? Что такое?
Луис и сам не знал. Он услышал скрип ступеней на крыльце. Правда, это ничего не значило. Это мог быть мальчишка, доставивший газету, или почтальон. И все же, после того, через что он прошел и того, что ему рассказала Мишель, он ждал, чего угодно.
- Там... там кто-то на крыльце, - произнес он полушепотом.
- Луис... ты меня специально пугаешь, да? Прекрати немедленно.
- Приезжай быстрее. Пожалуйста, приезжай быстрее.
Быстрее...
9
Закончив разговор, Луис сунул телефон обратно в карман.
Отставив в сторону стакан, он задался вопросом, что будет использовать в качестве оружия, если ему таковое потребуется. Он не был ни охотником, ни стрелком-любителем, поэтому никакого оружия не имел. Если не принимать в расчет удочку с катушкой. На кухне, конечно же, имелись ножи. Он подошел к стенному шкафу у входной двери и вытащил из сумки для гольфа клюшку. Снова скрипнула ступенька на крыльце. Он отодвинул в сторону занавеску, закрывающую овальное окно в двери.
Просто почтальон.
Старина Лем Карниган.
Луис вздохнул. Да что, черт возьми, с ним не так? Зачем ему раздувать все это до какого-то безумного заговора?
Лем увидел его краем глаза и рассеяно помахал.
Луис открыл дверь.
Лему было под семьдесят, но он не уходил на пенсию, и уговаривать его было бессмысленно. Они наверняка заставят его уйти. Жена у Лема умерла два года назад, все дети разъехались. Видимо, у него не было ничего, кроме работы. При мысли об этом становилось очень грустно.
Он стоял на нижней ступеньке, сортируя письма и рекламные листовки. Висящая на плече почтальонская сумка выглядела невероятно громоздкой и тяжелой. Казалось, что она не по силам такому тощему старику, как он.
- Однажды, Луис, - произнес он, не поднимая глаз, - я уйду. Поеду во Флориду вместе с остальными старыми пердунами. На прошлой неделе повстречал Ронни Риггса, только что из Майами-Бич. Знаешь, что он сказал? Сказал, что там есть пляжи, где девчонки не носят лифчики. Как тебе такое? Поэтому, я сказал, Бобби, мне очень это нравится. - Посмеиваясь себе под нос, Лем поднял глаза, и его смешок оборвался. Он увидел растрепанный вид Луиса, пятна запекшейся крови на рубашке. - Господи Иисусе, Луис! Что, черт возьми, стряслось? Ты подрался?
Луис покачал головой.
- С каким-то мальчишкой произошел несчастный случай... мне пришлось помогать. Там было натуральное месиво.
Лем просто стоял на нижней ступеньке и смотрел на него.
Луису показалось, что по лицу у него прошла какая-то тень. Лем содрогнулся, рот у него растянулся в оскале. Казалось, будто из него только что ушло что-то, что-то важное. И произошло это очень быстро.
Потом он сделал одну очень странную вещь: понюхал воздух.
Понюхал, будто учуял кровь, которая была на Луисе. Словно дикий зверь.
- Ты в порядке, Лем?
- Так ты помог тому мальчишке, верно? - спросил Лем. - Что ж, это было мило с твоей стороны.
Луис сглотнул. На руках у него выступила гусиная кожа. Посмотри на его глаза. Посмотри на его клятые глаза. То, что Луис увидел, заставило его пожалеть, что он взял с собой клюшку для гольфа. Потому что глаза у Лема были пустыми, черными и блестящими, как у гремучей змеи перед атакой. Как глаза у того парнишки... в них не было ничего.
- Ты в порядке, Лем? - снова спросил он.
Лем прищурился, его губы растянулись в стороны, обнажив зубы.
- Нет... нет, я не в порядке, Луис Ширз. Я вовсе не в порядке. Я все думаю... думаю про прошлое рождество... ты так и не дал мне чаевые, как делал раньше. Да, да, знаю, это моя работа доставлять твою гребаную почту, но чаевые говорят мне, что ты ценишь то, что я делаю. Что я рву свою жопу шесть дней в неделю, в любую погоду, принося тебе твою гребаную почту.
Луис приготовился заскочить обратно в дом.
- Что ж, Лем, мне очень жаль. В прошлое рождество у нас были не лучшие времена. У Мишель болела мама, и все такое. Дурдом творился.
Лем провел языком по зубам.
- Конечно, Луис, конечно. У парней, вроде тебя, всегда на все есть ответ, верно? Что ж, не волнуйся мистер Луис Ширз, я знаю свое дело. И я делаю свою работу. И никто не должен говорить, как мне ее делать, особенно, ты. Вот твоя клятая почта. - Он смял в кулаке письма, журналы и листовки и бросил их в Луиса. - Вот тебе, сукин сын.
И затем он двинулся прочь, время от времени бросая через плечо полные ненависти взгляды. Он шел по тротуару, разговаривая сам с собой. Пугающим было то, что шел он, покачиваясь и подпрыгивая, как обезьяна.
А самое страшное - он запускал руку в свою сумку и подбрасывал письма в воздух.
Подбрасывал их пачками.
Затем он остановился у ряда розовых кустов на участке соседей Луиса, Мерчантов, расстегнул ширинку и помочился. На самом видном месте.
Луис просто стоял и смотрел.
Что-то было в воде, или в воздухе. Он не знал, что именно, но все начинали сходить с ума. Что, черт возьми, происходит? Он видел, как это случилось с Лемом. Будто все, что в нем было прежде, ушло, и осталось лишь нечто первобытное, нецивилизованное и яростное.
Он задумался, не в крови ли на его рубашке дело.
Лем был в порядке, пока не увидел кровь. Разве не говорили, что вид и запах крови может вызывать у животных агрессивную реакцию? У собак, например? Может, с людьми бывает точно так же? Нет, это нелепо. У Лема появилась внезапная необъяснимая агрессия, только это было нечто большее. Он стал похож на того мальчишку, или на копов. Каким-то образом такие вещи как этика и самоконтроль вдруг исчезли, уступив место первобытной ярости.
Луис захлопнул дверь.
Затем запер ее.
Выглянул в окно.
На лужайке перед домом Мерчантов Лем оставил рассыпанную почту. Через два дома, на участке у Лавмэнов, он остановился и принялся рыться в сумке, будто животное, ищущее пищу в земле. Затем поднес руку к лицу и встряхнул. Отбросил сумку в сторону и побрел по дорожке, будто у него случился солнечный удар.
Луис знал, что это началось.
Нечто пугающее и неведомое постепенно захватывало город...
10
Примерно в трех кварталах от того места, где Луис Ширз знакомился с новой почтовой системой Гринлона, на пересечении Тесслер-авеню и Эш-стрит, прямо у подножия зеленого холма с побеленными домами и пышными клумбами с "черноглазыми" рудбекиями и бледно-розовыми ликорисами, стоял магазин под названием "У Кэла". Назывался он так в честь Бобби Кэлхуна, который владел им с конца Второй Мировой до самой своей смерти полгода назад. "У Кэла" можно было купить разве что упаковку пива, галлон молока или пачку сигарет, в остальном цены там были очень сильно завышены.
Когда Энджи Прин выдвигалась в магазин "У Кэла", запихивая в коляску маленького Дэнни, не то, чтобы она нуждалась в пиве, молоке, сигаретах, или даже в бумажных тарелках или бутылке кетчупа. У нее были другие мотивы. И их нельзя было назвать альтруистическими.
Она шла туда, чтобы "закрутить гайки", как она любила говорить.
И так получилось, что вышеуказанные "гайки" разболтались у Брэнди Уэлч.
Я закручу их этой маленькой ведьме так, что будет корчиться от боли.
- Мы идем в магазин, Дэнни, - объявила она. - Нам кое-что нужно.
- Нам всегда кое-что нужно, мама, разве нет? - спросил маленький Дэнни, и Энджи на мгновение показалось, что в его словах прозвучал едкий сарказм. Хотя это было глупо. Ему было всего два года.
Паранойя, вот, что это.
К тому же, у нее начались месячные, и из-за обильного кровотечения она была капризной, вспыльчивой, готовой выцарапать глаза по любому пустячному поводу. Она знала, что некоторые женщины не сходят с ума, как она, когда у них менструации. Счастливчики.
Она посмотрела на Дэнни, поразившись, как всегда, тому, как сильно он походит на отца, и как мало на нее. У него была гладкая, безупречная, "средиземноморская" кожа и угрюмые, шоколадно-коричневые сицилийские глаза его отца. Он был красавцем. Как и его отец. Просто загляденье. И оставалось лишь надеяться, что во всем остальном он не будет походить на Джимми.
- Я хочу шоколадку, - сказал Дэнни.
- Хорошо. Купим тебе "Маундс", "Три мушкетера" или еще что-нибудь.
Дэнни, казалось, удовлетворил ее ответ, затем он нахмурился и сказал:
- Хочу пистолет.
- Прекрати! - проворчала Энджи. На виске у нее выступила капелька пота.
- Хочу пистолет, чтоб я мог убивать людей!
Энджи остановилась с коляской прямо посреди Тесслер-стрит, вдоль которой красиво росли дубы и липы.
- Прекрати, Дэнни. Чтобы я такого больше от тебя не слышала. Только плохие дяди стреляют в людей. А потом этих плохих дядь до конца жизни садят за решетку. Ты же не хочешь этого, верно?
Он замотал головой, в глазах у него заблестели слезы.
Боже, - подумала она. Неужели он уже превращается в своего отца?
Джимми Торрио. Энджи познакомилась с ним в Терре-Хоте. Через неделю она уже спала с ним. Джими Торрио ловко сменил роль незнакомца на роль любовника. Он вообще отличался исключительной ловкостью. Подарил ей Дэнни, красивого и обаятельного, но больше она ничего от него не видела.
Тогда почему ты продолжала раздвигать перед ним ноги?
О, это вопрос дня, года, столетия. Почему? У нее была хорошая работа, она происходила из хорошей семьи, по крайней мере, по гринлонским стандартам. Джимми был засранцем, эгоистичным и испорченным. О его судимости она не знала до последнего момента. У него хорошо получалось только пьянствовать, играть в азартные игры и жить за чужой счет. Даже в постели он был не особенно хорош. И все же Энджи оставалась с ним. По крайней мере, до тех пор, пока не узнала, что она - лишь одна из многих. Затем она поспешно вернулась в Гринлон, с животом, без денег, и без какого-либо уважения к себе.
Она не могла забыть его еще два года. Возможно, теперь это была тлеющая ненависть, но, как говорят, ненависть - это всего лишь обратная сторона любви.
- А можно мне две шоколадки? - спросил Дэнни.
- Конечно, можно, - ответила Энджи. - Почему нет?
День был прекрасным, и Энджи думала о Луисе Ширзе, который только что проехал мимо. Он, как всегда, улыбнулся ей, а его глаза блеснули, словно монетки в русле ручья, и в этом взгляде угадывалась толика тепла и интереса. Луис был хорошим человеком. Забавным. Но еще он был женат на Мишель, очень хорошей женщине. Поэтому Энджи оставалось любоваться издалека. Как и всегда.
Через улицу от нее она увидела Дика Старлинга. Очень хороший человек. Все его любили. Его дочь, Бриттани, была в команде по стрельбе из лука. Учась в школе, Энджи выиграла три чемпионата штата по стрельбе из лука, и Дик Старлинг поспособствовал тому, что она получила работу тренера. Сперва Энджи не хотела... но потом согласилась. Стрельба по мишеням была хорошим отвлечением от жизненных трудностей. Она с искренней радостью представляла себе вместо мишени Джимми Торрио. И всякий раз попадала "в яблочко", хе, хе.
Она помахала Дику Старлингу... но он ей не ответил. Он схватился руками за голову и, шатаясь, двинулся по тротуару, словно страдал от сильного похмелья. Энджи решила, что это не ее дело.
До магазина оставался квартал.
Энджи ухмыльнулась.
Кроме стрельбы из лука, помучить Брэнди было для нее единственной настоящей радостью в жизни.
Может, мне использовать эту сучку вместо мишени?
Завтра у Дэнни день рождения. Возможно, Джимми уже в городе. Иногда он приезжал. Он появлялся в Гринлоне, находил своих старых дружков, играл с ними в карты, блудил с дешевыми шлюхами, вроде Маленькой Мисс Дерзкие Сиськи, Брэнди Уэлч. Засранец. Трахал, наверное, вчера вечером эту мелкую ведьму. А, может, сегодня утром. Кто его знает?
Энджи втолкнула детскую коляску в двери магазина.
Там было шесть или семь посетителей. Кто покупал хлеб, кто изучал пиво в холодильнике, судача при этом, как принято у жителей Гринлона.
Энджи окинула магазин ядовитым взглядом.
Ха, вот она. За прилавком. Маленькая Мисс Дерзкие Сиськи. Эй, все, посмотрите на них, полюбуйтесь, поглядите, какие они пухлые. Женщины, разве вы не хотели бы иметь такие же? Мужчины, разве вы не хотели бы помять их, или зарыться лицом в сладкую лощинку между ними? Ням-ням!
При виде нее у Энджи слегка заломило затылок. Боль была такой острой и настойчивой, что ей пришлось прищуриться. И на долю секунды мысли у нее заволокла тень. Эту тень она сразу же узнала каким-то фундаментальным, полуподсознательным восприятием, древним и туманным. Она выползла из нее, прервав сон разума.
Затем исчезла.
Брэнди оторвала взгляд от журнала "Судоку", карандаш у нее в руке замер. Она увидела Энджи и напряглась. Боже, как же она напряглась.
Энджи улыбнулась ей, смертоносной, плотоядной улыбкой.
Бедная Маленькая Мисс Дерзкие Сиськи. Поглядите, как она нервничает. Посмотрите, как ее груди, крепкие и стоячие, почему-то обвисли. Как ее водянистые черные глаза нервно заметались, как у крысы, опасающейся кошки. Ее затрясло. Ее пухлые, розовые, сочные губы растянулись в бледно-серую линию отчаяния.
Бедняжка, - подумала Энджи. Ничего лично, понимаешь, но не стоило тебе трахаться с моим бывшим. Он приезжает в город, может, раз в году, а ты трахаешься с ним. Я знаю это, и ты знаешь это. И я никогда тебе это не прощу.
Энджи подняла Дэнни из коляски.
- Иди, найди себе шоколадку, - сказала она, затем переключила все свое полное ненависти внимание на Брэнди Уэлч, которая походила на увядающий перед первым октябрьским морозом цветок.
- Я хотела бы лотерейный билет, - сказала Энджи.
Брэнди сглотнула. - Э-э... какой именно?
- А какие у вас есть?
Хе, хе. Заставлю ее перечислить весь список от "Мегамиллионов" до розыгрышей штата и билетов мгновенной лотереи, типа "Горшок с золотом", "Миллион-Газилион" и "И-Зед Стрит". На перечисление с указанием стоимости и возможного выигрыша, со всеми необходимыми деталями, у нее ушло минут пять. И когда она закончила, заметно вспотев, Энджи сказала:
- Нет, я передумала.
Что Энджи сильно хотелось, так это отчитать перед всеми эту маленькую распутную ведьму. В присутствии Дэнни это будет та еще сцена! Открыто сказать этой Маленькой Мисс Дерзкие сиськи, что она о ней думает. Назвать ее той частью женской анатомии, которое обычно применяется для определения самых гнусных грымз, словом на букву "П". Словом, которое Энджи не позволила бы себе произнести на людях, потому что она из приличной семьи, и потому что она выше этого... не так ли?
- Мне нужны сигареты.
- Сигареты?
Энджи улыбнулась ей мертвой, как у манекена, улыбкой.
- Да, сигареты.
- В смысле... мне казалось, что вы не курите.
- Ты многого не знаешь, не так ли? - произнесла Энджи. - Но поверь мне, Брэнди, со временем ты все узнаешь обо мне.
Брэнди сглотнула. Она почувствовала скрытую угрозу, и напряжение, повисшее в воздухе, было таким плотным, что его можно было резать на куски, как пирог.
- Какие? Какие сигареты?
- А какие у вас есть?
Брэнди вздохнула.
- Послушайте, нам каждый раз придется через это проходить?
- Через что?
- Вы прекрасно знаете, о чем я.
- Я знаю лишь, что ты бываешь очень грубой с покупателями.
Дэнни, черт бы его побрал, подбежал и бросил на прилавок две шоколадки "Алмонд Джой", прервав едва начавшееся "веселье".
- Что-нибудь еще? - спросила ее Брэнди, натянуто улыбнувшись.
Энджи, разозлившаяся, обманутая, трясущаяся от плохо скрытого гнева, принялась рыться в своей сумочке, буквально копаться в ней, отыскала бумажник... и тут в черепе у нее, словно трупная архидея, расцвела головная боль, поглощая своим ароматом все ее прежнее естество.
Она перевела затуманенный взгляд от сумочки на Брэнди, не понимая, где находится. Из горла у нее вырвался низкий утробный рык. Ее пальцы продолжали копаться в сумочке, перебирая бумажник, косметичку, сотовый телефон, коробочку цветных мелков для Дэнни... вещи, которые она больше не узнавала и не понимала.
Затем они нащупали что-то еще.
Нож для картона с изогнутым стальным лезвием, похожий на ятаган.
Энджи не помнила, как бросила его в сумочку, когда разрезала коробки для утилизации. Она знала лишь, что ощущать его в руке было приятно. Он удобно лежал в ладони и просился в дело.
- Э-э... вы в порядке? - спросила Брэнди, испытывающая нечто среднее между замешательством и страхом.
Энджи подняла на нее глаза, изо рта свесилась нить слюны. Глаза у нее были неподвижными, как у рептилии. Она вытащила нож и полоснула Брэнди по горлу. Брэнди отшатнулась, с ошеломленным выражением лица. Из рассеченной гортани, пузырясь, вытекала кровь, и Брэнди отчаянно пыталась остановить ее пальцами. Кровь брызгала меду них, словно струя ярко-красного вина, попадая Энджи на лицо.
Эти теплые брызги не вызывали отвращения.
Они были приятными.
Энджи перепрыгнула через прилавок. Она принялась резать на лоскуты вытянутые пальцы брэнди, отсекла ей кончик носа, распорола ей одну грудь, а затем ударила ножом по красивым темным глазам. Изогнутое лезвие зацепило левый зрачок и вырвало блестящее от крови глазное яблоко с фрагментом зрительного нерва.
Люди бросились из магазина.
Но более тревожным было то, что так поступили не все.
Когда Энджи вышла из-за прилавка, оставив на полу порезанное, истекающее кровью существо, перед ней стояли двое мужчин и одна женщина. Они улыбались и смотрели на нее темными троглодитскими глазами. Понимающими глазами. Один из мужчин, средних лет и лысеющий, подошел к ней сзади, просунул руки под рубашку и грубо схватил за груди.
Энджи это понравилось.
Ее голубые глаза стали похожи на кристально-чистые озера, губы растянулись в стороны, обнажив зубы. Перед ее розовой безрукавки промок от крови, все лицо было в безумных красных завитушках. Ей нравился запах крови. Он возбуждал ее, будил первобытные воспоминания об охоте. Энджи слизнула с губ кровь.
Она двинулась обратно за прилавок, и осталбные последовали за ней. Она погрузила пальцы в раскроенное горло Брэнди, пошевелила ими в ране, затем направилась к стене. Опрокинула по дороге стойку с пирожными "Хостесс", отбросила ногой в сторону картонную фигуру Дэйла Эрнхардта, рекламирующего "Будвайзер"... и принялась рисовать кровью на стене. Затейливо переплетающиеся символы, сложные пересекающиеся линии, кровавые отпечатки рук и человеческие фигурки, повторяющиеся снова и снова.
Остальные присоединились к ней, используя труп Брэнди в качестве палитры. Принялись покрывать стены ритаулистическими иероглифами, странным образом напоминающими пещерные рисунки эпохи палеолита.
Они инстинктивно знали, что она рисует, и делали то же самое, пока вся стена не покрылась примитивным искусством.
Когда Энджи вышла из магазина, остальные последовали за ней, влекомые диким запахом крови. Теперь это был ее запах.
А оставшийся в магазине, забытый, но совершенно невозмутимый Дэнни запустил руку в шкаф с мясом и нащупал влажный, с прожилками сала, кусок филе. Он сочился кровью. Дэнни поднес его ко рту.
Напевая что-то себе под нос, он принялся высасывать из него сок...
11
После того, как Луис уехал, офицеры Уоррэн, Щоу и Коджозян еще долго стояли вокруг мертвого мальчишки и радостно вспоминали других "жмуров", на которых их вызывали. Как те выглядели, как пахли, и что было, когда они пытались упаковать их в мешки. Уоррэн, как и догадывался Луис, был тертый калач, и лучшие истории определенно принадлежали ему. Но двое других по-прежнему пытались перещеголять его, как парочка парней вновь переживающих свою славу на школьном футбольном поле.
Коджозян, на тот момент прослуживший копом всего пять лет, продолжал свои попытки произвести впечатление на Уоррена.
- Я рассказывал вам о случае с тем психом с Бирч-стрит, который произошел пару лет назад? Какой-то старик, вышедший на пенсию железнодорожник, подсел на бутылку, причем подсел жестко.
Уоррен кивнул, будто слышал это уже много раз.
- Зеленый змий одолевает их всякий раз. Поверь мне на слово. Могу рассказать тебе несколько историй, сынок. Подсаживаются на старушку "Сладкую Люси" (бурбон - прим. пер.), так что берегись, братец.
- Конечно, - сказал Коджозян, - конечно. Этому парню стало так плохо, что жена решила, что у него абстинентная ломка, поэтому взяла и заперла его в угольном погребе в подвале. Продержала его там с неделю. Можете поверить? Он лежал там, на соломе, ходил под себя. Она просовывала ему под дверь еду, но без бухла. Она и не вызвала бы нас, только сломала ключ в замке. Уверяю вас, когда мы сломали дверь, запах был... то еще. Старик совсем свихнулся от белой горячки. Разодрал себе нос, расцарапал его до мяса, потому что думал, что из него лезут жуки. Мы стали вытаскивать его, и это было нелегко, потому что он заляпал мне кровью всю рубашку, и орал про жуков, живущих у него внутри.
Уоррен продолжал кивать, наблюдая, как на трупе мальчишки собираются мухи. В тот момент они исследовали вмятину в верхней части его головы. Уоррен докурил сигарету и бросил ее в них. Мухи разлетелись, но окурок застрял в липкой жидкости, сочащейся из черепа.
Зашипел и погас.
- Жарко сегодня, - сказал Коджозян.
Он развязал галстук и бросил его. Затем расстегнул форменную рубашку, снял ее, затем стянул с себя футболку. Бросил ее в траву. Снова надел рубашку, но не стал застегивать. Солнце приятно грело голую грудь.
Шоу вытер пот с лица, и лишь покачал головой.
- Конечно, клятое бухло. Помните старого Отца Брауна из Церкви Св. Луки? О, это было еще до тебя, Коджозян. Отец Браун был отличным парнем, скажу я вам. У этого старого сукина сына была в управлении церковь, школа при ней, и все такое. Господи, он занимался этим с сороковых голов.
- С сороковых? - сказал Уоррен. - А с тридцатых не хочешь?
- Ну, так вот, дело у отца Брауна было поставлено с размахом. Все любили его, до самой его смерти. Церковный пикник летом, осенний карнавал, дом ужасов на Хеллоуин, рождественская программа... черт, какой же был парень. Каждая старуха в городе поклонялась ему.
- Когда я был маленьким, он дважды в месяц ужинал у нас дома, - сказал Уоррен.
- Конечно. Он был таким. Но мало кто в городе знал, что у него была одна пагубная привычка. Раз в неделю, обычно по четвергам, старый Отец Браун напивался вдрызг. Его экономка всегда звонила нам в участок, и мы уезжали на его поиски. Однажды он нашелся на Мэйн-стрит. Стоял, прислонившись к парковочному счетчику, и мочился на тротуар. - Шоу не смог скрыть ухмылку. - Когда мы вышли из патрульной машины, он нас сразу же увидел и сказал, чтобы мы шли на хрен и еще что-то про наших матерей. Это правда, Коджозян. Напившись, он был очень противным.
- Это так, - сказал Уоррен. - Господи, да он всегда таким был.
Шоу продолжил рассказ.
- Мы с напарником, Биллом Гудом... помните Гуда, сержант? Ну и намучились мы с ним. Браун был боксером в молодости и продолжал считать себя им. Начал махать кулаками, нам пришлось уклоняться, но потом мы, наконец, "схомутали" его. Но никто из нас не подумал про его торчащий из ширинки член. Он обоссал Гуда и припас несколько струек для меня. Вот это была жесть.
Коджозян попытался вспомнить какой-нибудь еще случай, но тщетно. Он подсунул носок ботинка под руку мертвого мальчишки и принялся трясти, отчего ладонь у того стала "нервно" похлопывать по бетону. Хлоп, хлоп, хлоп-хлоп-хлоп.
- Блин, не хотел бы, чтоб меня обоссали.
- Ну, - произнес Уоррэн. - Это ерунда. Если это будет самым срашным, что случится с тобой за все время службы, то это отлично. Мы задержали одного парня за нарушение условий УДО у него дома возле депо... знаете же там эти старые дома? Итак, мы заходим, а парень говорит, что ему надо по-большому. Дайте мне посрать, говорит. Но мы не купились. Надели на него "браслеты" и бросили на заднее сиденье патрульной машины. А когда выезжали с подъездной дорожки, он обделался. Черт, мне показалось, будто он не срал две недели. Дерьмо даже из штанин лилось. Господи, а запах... В тюряге мы обработали его из шланга. Я весь день потом отчищал заднее сиденье. В салоне еще месяц дерьмом воняло.
- Да, ну? - произнес Шоу. - А я спокойно дерьмо переношу. Ерунда. А вот блевотину не могу. Остановил одного парня за пьяное вождение, когда работал в ночную. Когда я его вытаскивал из машины, он наблевал на меня. Дело было летом, воротничок у меня был расстегнут, и блевотина затекла прямо под рубашку. Следующие два часа вся грудь и живот у меня были покрыты слоем блевотины.
Уоррен рассмеялся.
- Блевотина есть блевотина. Я рассказывал вам, как в первый год моей службы в Управлении один бомж попал под поезд? Господи Иисусе. Его протащило под составом и порезало кусочков на пятьдесят. Самая середина клятой зимы, а мы, блюя в снегу, фасуем его по пакетикам. Я ходил весь зеленый с его кистью в одной руке и ногой - в другой. Другой "салага" нашел вторую кисть и засунул ее мне в карман, потому что больше некуда было. Тогда на нас были те старые кожаные куртки с глубокими карманами. Так что кисть отлично там поместилась. Ночка была тяжелая, и про кисть в кармане я забыл. После смены мы напились. Я пришел домой и завалился спать. Вы бы видели лицо моей "старухи", когда она проверила мои карманы!
Все трое расхохотались.
Рядом то и дело притормаживали машины с зеваками, и Коджозян жестом указывал им проезжать. Это было дело полиции. И зеваки, видя его, ускорялись.
- Что ж, - наконец, сказал Уоррен. Надо как-то убрать "жмура" с общественного тротуара.
- Нам нужна лопата, - сказал Шоу.
Коджозян стал думать, где им взять лопату, но потом увидел в конце квартала парня, подстригавшего кусты возле аккуратного маленького домика. Его коллеги тоже увидели его.
Уоррен двинулся первым, остальные пошли следом...
12
- Прошу прощения, сэр, - произнес Уоррен, снимая шляпу. - Мы тут на задании. Как вас зовут?
Парень был в джинсах и футболке, и держал в руках садовые ножницы. Вид у него был таким же аккуратным, как и у изумрудно-зеленой лужайки у него за спиной. Он уставился на Коджозяна. Рубашка у того была расстегнута, грудь блестела от пота.
- На что смотришь? - спросил его Коджозян. - Копа никогда не видел?
- Нет... нет... просто... э-э...
- Я спросил ваше имя, - сказал Уоррен.
- Э-э... Рэй Доннел. Что здесь происходит... что случилось?
Коджозян усмехнулся.
- Он хочет знать, что случилось.
- Конечно, хочет, - сказал Шоу. - Он просто неравнодушный гражданин, вот и все.
Но Уоррен покачал головой.
- Извините, мистер Доннел. Но это - дело полиции, и мы не можем обсуждать детали. Нам нужна лопата, а еще, наверное, эти садовые ножницы.
Доннел перевел взгляд с одного копа на другого. Кровь отхлынула у него от лица.
- Инструменты у меня в сарае.
- Он говорит, что они у него в сарае, - сказал Коджозян.
- Конечно, а где еще им быть? - спросил Шоу.
Парень повел полицейских за дом, и всю дорогу они нахваливали его двор, траву и дорожку. Судя по их словам, все они были очень впечатлены. В сарае на полках висели сияющие чистотой садовые инструменты. Лопаты были отсортированы по размеру. Доннел определенно был из тех, кто считал, что все имеет свое место, и место есть для всего.
Уоррен схватил лопату, восхитившись чистым лезвием.
- Хорошо, - сказал он. - Очень хорошо. Постараемся не пачкать ее сильно.
- Все в порядке, - пробормотал Доннел. - Я... я, наверное, просто аккуратист.
- Ничего страшного, - сказал Шоу, вытирая с лица пот.
- Если я получу ее назад, то не буду волноваться.
Уоррен протянул лопату Коджозяну.
- Вы получите ее назад. Я прослежу за этим. Мы - копы, так что можете нам доверять. Мы - не воры, вы же понимаете?
- О, я не это имел в виду.
- Веришь этому парню, Коджозян? - спросил Шоу. - Он думает, что ты - вор. Думает, что ты не вернешь ему лопату. Как тебе такое нравится?
Здоровяк ощетинился.
- Мне совсем это не нравится.
Доннел смотрел на них, думая, что они шутят, но лица у всех были каменные. Они не видели ничего смешного в парне, который принял их за воров. На самом деле, по их мнению, не было хуже человека, который не доверяет копам. Куда катится мир?
Доннел лишь покачал головой, почувствовав в этих троих то, что ему совсем не понравилось. Что-то дикое и страшное.
- Послушайте, офицеры, я ничего не имел в виду. Совсем ничего.
Трое мужчин окружили его, будто не хотели, чтобы он убежал. И Доннеел почувствовал это. Лица у них стали жесткими, глаза блестели, как базальт. Они облизывали губы похожими на розовых червей языками. У Шоу заурчало в животе.
- Может, он хочет, чтобы мы прямо сейчас вернули ему лопату? - произнес Уоррен. - Вам лучше отдать ее ему.
Коджозян пожал плечами и со всей силы обрушил ее Доннелу на голову. Раздался звонкий звук удара, и Доннел упал к их ногам. Голова у него от левого уха до правой брови была рассечена, из раны хлестала кровь. Коджозян ударил его заляпанным кровью ботинком, но Доннел не шевелился. Он продолжал истекать кровью.
- Ну, что за человек? - произнес Шоу. - Некоторых просто невозможно убедить, понимаете, парни?
Они прекрасно все понимали.
Они взяли три лопаты, грабли и тележку, чтобы легче перемещать "жмура". Шоу и Коджозян вышли на солнечный свет.
- Эй, - позвал Уоррен. - Вы же не собираетесь просто оставить его здесь, верно?
- А почему нет? - поинтересовались они.
Уоррен покачал головой.
- Этот парень любит, чтобы все было аккуратно. Мы должны это уважать. Помогите мне.
Коджозян поднял тело к торчащему из стены крюку. Пока он держал Доннела, Шоу и Уоррен принялись насаживать тело на крюк. Тот с влажным хрустом вошел в череп прямо под затылком. Доннел держался хорошо.
- Так-то лучше, - сказал Уоррэн. - Доннел оценил бы это.
- Надеюсь, что когда умру, буду выглядеть очень аккуратно, - сказал Шоу.
Коджозян стал рассматривать кровь у себя на руках. Он был буквально заворожен ею. То и дело нюхал руки. Наконец, с нескрываемой глуповатой улыбкой потер кровь указательным пальцем правой руки и принялся разрисовать себе лицо. Провел крест-накрест две линии от скул к вискам, и их пересечение пришлось как раз на центр носа.
Двое других, казалось, не обращали на это внимание.
Они просто стояли там несколько минут, любуясь своей работой. Доннел висел на стене, из левого глаза по лицу бежала кровь. Какое-то время они слушали стук ее капель, затем отправились позаботиться о мальчишке...
13
В тот день Мейси Мерчант шла домой из школы словно в тумане. Она не понимала, что случилось. Знала лишь, что испугалась. Очень сильно испугалась. Она снова и снова мысленно возвращалась к произошедшему, но встречала лишь пустоту. Абсолютную пустоту.
Это была какая-то бессмыслица.
Конечно же, она не могла противостоять ни Челси Пэрис, ни Шэннон Китти, ни кому-то еще из их наглой элитарной компании. Но раньше она никогда не пререкалась с ними. Никогда не осмеливалась. И, конечно же, никогда не нападала на кого-либо из них. Мейси вообще не помнила, что когда-то дралась. Челси и Шэннон всегда плохо к ней относились, но даже когда они толкали ее в коридорах или выбивали учебники из рук, она никогда не давала сдачи.
Ты сделала больше, чем дала сдачи, Мейси, - прозвучал жесткий голос у нее в голове. Ты атаковала. Атаковала Челси. Воткнула ей в щеку чертов карандаш.
О, боже. Боже милостивый.
Дело в том, что она отлично помнила, как сделала это.
Помнила абсолютную ненависть и отвращение, которые внезапно испытала к Челси. Будто по ней распространялся какой-то яд, пока... пока она не потеряла над собой контроль. Внутри у нее все кипело, и она принялась обзывать Челси всякими словами.
Затем схватила ее.
Ударила головой об парту.
Потом воткнула в нее карандаш.
А эта кровь... Боже, ее запах. Он вызвал у нее голод. И рот у нее наполнился слюной. А хуже всего, гораздо хуже всего было то, что он вызвал у нее возбуждение.
От одного воспоминания об этом ее затошнило.
Мистер Бенц утащил ее в кабинет, а Челси отвели к школьной медсестре. Она помнила, как мистер Шор, директор, обвинил ее в нападении. Спрашивал ее снова и снова, почему она, круглая отличница с безупречной репутацией, сделала нечто столь ужасное и жестокое. Челси отвезли в больницу. Ей потребуется наложение швов. Пока Шор продолжал распекать ее, Мейси просто сидела и слушала, а тот черный яд по-прежнему кипел у нее внутри. Она продолжала улыбаться, даже когда Шор попросил ее убрать с лица эту чертову ухмылку. Но она не могла. Будто кто-то улыбался за нее, заставлял думать и делать всякие ужасные вещи, а она была здесь просто не причем.
Пока Шор бушевал, она смотрела на его круглый живот, выпирающий из-под накрахмаленной белой рубашки. Какое месиво будет, подумала она, если кто-то вскроет его ножом.
А потом... то, что охватило ее, куда-то ушло.
Мейси расплакалась.
И это были не притворные крокодильи слезы, она расплакалась по-настоящему. Чем бы ни было это ужасное принуждение, когда оно отпустило ее, из, казалось бы, разорванных внутренностей хлынула кровь. Эта кровь была прозрачной и лилась у нее из глаз, но в ее воображении она была красной и обжигала щеки. Даже Шор смягчился, когда увидел это.
Возможно, он увидел, что Мейси... милая, нежная, добрая... вернулась.
А та другая тварь исчезла. Шор как только не пытался утешить ее, разве что не говорил ей, что все в порядке и ей не из-за чего так расстраиваться. Но, по правде говоря, тогда Мейси была в настолько подавленном состоянии, что он уже подумывал сказать ей это. Затем в кабинет вошла миссис Блир, школьный секретарь, и сделала то, на что многие мужчины неспособны: утешила Мейси. Успокоила ее словами, обняла, сказала, что, да, нападать на других учеников плохо, но они с этим разберутся.
Если б на месте Мейси Мерчант был кто-то другой, сочувствия и понимания с ее стороны было бы гораздо меньше. Но миссис Блир, как и мистер Шор, знали, что Мейси - хорошая девочка. Смышленая, воспитанная, послушная... не какая-нибудь дикая кошка, постоянно атакующая других детей.
Они оба продолжали спрашивать ее одно и то же: Почему? Почему она так поступила с Челси? Что Челси ей сказала? Что она сделала? Потому что оба прекрасно знали Челси Пэрис. И считали, что на этот раз Челси наверняка сделала что-то очень, очень плохое, раз вызвала такую реакцию у Мейси Мерчант.
Да, они хотели знать причину.
И когда Мейси шла по Колидж-стрит в сторону 7-ой авеню и Раш-стрит, она тоже хотела знать причину.
Она увидела Кэтлин Сомс, стоящую на крыльце. Та помахала ей.
Но Мейси продолжила путь, занятая своими мыслями. Прижав учебники к груди и опустив голову, она смотрела на тротуар. На трещины в нем. Каждые пару футов ей на глаза попадались муравьиные гнезда.
Больше всего ее беспокоило чувство, будто она утратила над собой контроль, будто кто-то или что-то захватил над ней власть. Она гадала, не так ли ощущают себя сумасшедшие, когда открывают огонь по посетителям супермаркета или нападают на кого-нибудь с топором. Словно это была не их вина, словно существует некто или нечто, какой-то страшный импульс, который берет над ними полный контроль, и которому они не в силах противостоять.
Неужели с ней произошло то же самое?
И теперь она относится к категории этих людей?
Боже, никогда не было ничего подобного, никаких признаков того, что она сумасшедшая. У нее бывали нехорошие мысли, как и у всех, но за всю свою жизнь она даже мухи не обидела. В тот момент, несмотря на страх и печаль, ее самочувствие не особенно отличалось от того, которое было у нее две недели или два года назад. И это было страшно... Не повторится ли с ней подобное? Не нападет ли она внезапно еще на кого-нибудь? Не потеряет ли контроль над собой?
Какой ужас, какой все-таки это ужас.
Может, у нее химический дисбаланс, вроде шизофрении, или та штука, о которой она узнала в прошлом году на уроке психологии. Расщепление личности. Хорошая Мейси и плохая Мейси. Если это так, ей потребуются медикаменты и лечение. В любом случае, ее жизнь уже не будет прежней. В школе кто-то повесит на нее ярлык психа. Но для всех остальных, кто всегда хотел поставить Челси Пэрис на место, но боялся это сделать, она будет героем. Да, это будет своего рода слава. Слава, без которой она вполне могла бы обойтись.
Мама не обрадуется всему этому.
Ее папа умер от сердечного приступа, когда ей было пять. Хотя Мейси не помнила, какой была ее мама до этого, ей почему-то казалось, что раньше она не пила. Что могла удержаться на работе больше двух-трех месяцев. Что не спала с любым встреченным ей в баре мужчиной.
По крайней мере, Мейси надеялась на это.
Правда, иногда было сложно сказать, кто именно выполнял родительские обязанности. Теперь они остались вдвоем, и мама обычно страдала от похмелья. Поэтому все ложилось на плечи Мейси. Ей приходилось готовить, стирать и убирать по дому. Она распоряжалась чековой книжкой, если на ней вообще водились деньги. Все необходимые дела выполняла Мейси. Она знала, какие среди соседей ходят слухи. Знала распространенное предположение, что ее мать - пьющая шлюха, и что Мейси, без надлежащего родительского надзора, скоро тоже пойдет по ее стопам. Как говорится, яблоко от яблони не далеко падает.
Но все они заблуждались.
Мейси не курила, не пила, не принимала наркотики, и в шестнадцать все еще была девственницей, в отличие от Челси Пэрис, Шэннон Киттери и всей их компании. Что касается потри девственности, то тут, наверное, у нее было не так много шансов, поскольку к восьмому классу она не обладала достаточной привлекательностью. И все-таки, даже если она была бы похожа на Челси или Шэннон, то вряд ли прыгнула бы в постель к кому-то так быстро, как они. То же самое с алкоголем и наркотиками, и другими соблазнами, которые обычно сбивали подростков с пути истинного.
Мейси не интересовалась ими, потому что так решила.
Возможно, она имела самообладание и самоуважение. Возможно, была более зрелой в эмоциональном плане, чем ее сверстники. Тем не менее, она поставила себе высокую планку, и иногда гадала, не кроется ли причина в ее матери и отце. В ее матери, потому что Мейси искренне стеснялась ее, и не хотела на нее походить. А в отце, потому что тот умер молодым, и у Мейси не было возможности хорошо узнать его. Но она чувствовала, что ради его памяти должна вести себя так, что он гордился бы ею, будь он жив.
Мейси, конечно же, не признавалась в этом никому, тем более матери.
Потому что мама не любила говорить об отце. При любом его упоминании она впадала в хандру, и единственный, кто мог помочь ей выйти из нее, был "Джим Бим". Иногда Мейси думала, что мать хочет, чтобы она пустилась во все тяжкие, что ей было бы приятнее, если б ее дочь сбилась с пути истинного и перестала быть "паинькой", как часто ее называла.
А как же тогда родительские обязанности?
Но маме понравилось бы то, что случилось сегодня. Мейси атаковала другую девочку и была лишена права - Боже милостивый! - посещать школу до окончания расследования. У Мейси было странное чувство, что мама рассмеется, когда это услышит. Скажет что-нибудь глупое, вроде "Ну, ну, ты просто такая же, как и все остальные, верно?".
В том-то все и дело.
Мейси не хотела быть, как все остальные.
Она усердно работала, усердно училась, ставила себе высокие планки, а теперь все это рухнуло. Она напала на Челси Пэрис. Это было невероятно и необъяснимо.
Она не переживет это.
Дойдя до середины 7-ой авеню, Мейси внезапно подняла глаза.
Посмотрела и не поверила своим глазам...
14
Близнецы Майк и Мэтт Хэк стояли на тротуаре над грудой камней и с равнодушным видом швыряли их в припаркованный у обочины минивэн. Мейси остановилась и стала смотреть, как мальчишки бросают камни один за другим. Окна были покрыты паутиной трещин, двери и задние крылья поцарапаны и помяты.
Мейси не могла поверить своим глазам.
Последние три года она периодически нянчила их обоих. В душе они были натуральными монстрами, но подобного вандализма за ними не замечалось.
- Майки! - крикнула она. - Мэтт! Вы что делаете?
Они посмотрели на нее, улыбнулись и вновь продолжили бросать камни. Звуки ударов были достаточно громкими, так что все соседи должны были слышать их, но никто не обращал внимания. Даже Мистер Чалмерс сидел на крыльце неподалеку и просто читал газету.
- Мы бросаем камни, - ответил Майк с искренностью десятилетнего мальчишки.
Мейси бросилась к ним. - Перестаньте! Что с вами такое? Разве не видите, что вы разбиваете этот минивэн? Ваша мама с ума сойдет! Боже, что с вами?
Майк почесал свои светловолосую голову.
- Мама нам разрешила.
- Ага, - подтвердил Мэтт, - это правда.
Мейси покачала головой.
- Ну, конечно.
- Это не твое дело, - сказал Майк. - Лучше уходи.
- Майки...
Мэтт уставился на нее, взгляд у него был странным.
- Вали отсюда! Тебе здесь не место!
Пока Мэтт говорил это, Майк встал у нее за спиной. Так близко, что ей это не понравилось. И то, что он делал... заставило ее отпрыгнуть и дать Майку толчок, который пришелся ему прямо по заднице.
Он нюхал ее.
Как собака.
Нюхал ее зад.
Майк поднялся на ноги, вид у него был такой, будто он сопротивлялся чему-то.
- Может... может, тебе лучше уйти, Мейси. Сейчас все стало по-другому. И может случиться всякое.
- Именно, - сказала Мейси, хватая Мэтта за запястье. - Вы идете в дом немедленно, вы оба.
Но Мэтт вырвался от нее.
Увидев его глаза, Мейси сделала шаг назад. Никто из них никогда не оказывал открытое неповиновение, но теперь в их поведении было что-то дикое. Их веснушчатые лица были мокрыми от пота, волосы прилипли ко лбам. А эти глаза... пронзительные и полные ненависти, они будто были из черного стекла.
Мейси внезапно почувствовала, что баланс сил изменился.
Мальчишки не боялись ее. Совсем. На самом деле, вместо страха в глазах у них было нечто более глубокое и жгучее, как абсолютная ненависть. Они походили на зверей, готовых наброситься на нее с зубами и когтями, выпотрошить ее прямо на тротуаре.
- Вам, парни... лучше зайти в дом, - сказала она.
Майк ухмыльнулся.
- Да пошла ты, - сказал он.
- Что?
Мейси шагнула вперед, чтобы схватить его, хотя мысль о том, что придется коснуться мальчишки, внезапно вызвала у нее отвращение. Она сделала шаг, и Мэтт ударил ее ногой по голени. А Мэтт двинул кулаком по руке. Затем они оба вцепились в нее, и ей пришлось приложить все усилия, чтобы сбросить их с себя. Уронив учебники, Мейси бросилась бежать. Она преодолела футов десять, когда в спину ей ударил первый камень. Затем другой отскочил от брови, разорвав кожу.
- Прекратите! - крикнула она. - Больно же! Прекратите немедленно!
Но мальчишки даже не думали прекращать, и она это знала.
Они спятили, они оба. Будто внутри у них что-то сломалось, и она поняла это по их глазам, почувствовала по исходящему от них горячему, едкому запаху. Пытаться образумить их было все равно, что пытаться образумить бешеных собак, собирающихся разорвать ее. Еще один камень ударил в живот, другой - в изгиб локтя, и так сильно, что рука онемела до самого запястья.
Мейси побежала.
Мальчишки бросились за ней, швыряя в нее камни. Те отскакивали у нее от спины, свистели над головой. Она быстро увеличила дистанцию между собой и преследователями, перепрыгнула через изгородь и бросилась прямо к крыльцу мистера Чалмерса. Мальчишки тоже перепрыгнули через изгородь, но увидев его, резко остановились.
- Что, черт возьми, происходит? - спросил мистер Чалмерс. - Зачем вы гонитесь за девочкой? Это ты, Мейси?
- Да, - задыхаясь, ответила она. - Они спятили! Они бросаются камнями!
- Неужели? - Мистер Чалмерс сунул очки в карман рубашки и отложил газету в сторону. - Что за черт в вас вселился, мальчики?
- Мы бросали в не камни, - сказал Майк.
- Да, мы хотели убить ее, - добавил Мэтт.
Мейси почувствовала, что во рту у нее пересохло.
Не было таких слов, которыми можно было адекватно описать происходящее у нее в голове в тот момент. Страх, шок, ужас, и много чего другого. Она почувствовала себя слабой и беззащитной.
Мистер Чалмерс стоял, уперев руки в бока, и оценивал ситуацию. Несмотря на то, что ему было за шестьдесят, это по-прежнему был крупный, мускулистый мужчина с широкими плечами и мощной грудью - результат двадцатилетней службы десантником в составе 82-ой и 101 воздушно-десантных дивизий. У него все еще была соответствующая "бычья" шея и стриженные под "ежик" волосы, хоть и седые.
- Мистер Чалмерс, - сказала она. - Здесь что-то происходит. Не знаю, что. Но некоторые дети в школе тоже спятили и напали на учителя и дворника. Они убили их.
Но ее слова никак не заинтересовали мистера Чалмерса.
- Если вы, мальчики, хотите убить эту девчонку, делайте это только не у меня во дворе, слышите? Это - моя территория! Моя территория! Я пометил ее своим запахом, и вам лучше не нарушать чужих границ, поняли?
Мейси мотала головой из стороны в сторону.
Мистер Чалмерс тоже.
Его глаза, как и глаза близнецов, кипели первобытной пустотой. Бездонной пустотой.
- Как вы пометили свою территорию? - спросил Майк. - Мы хотим пометить свою тоже!
Мистер Чалмерс рассмеялся.
- Вот так, мальчики. Вот так.
И на глазах у Мейси он расстегнул ширинку и вытащил пенис. Продолжая улыбаться, он принялся мочиться на ступеньки, заливая их, так чтобы все знали, где границы его территории.
Когда он закончил, мальчишки понюхали мочу, узнали его запах и запомнили его.
Мейси закричала.
- Хватайте ее, мальчики, - сказал мистер Чалмерс. - Ловите ее! Кто догонит ее первым, тот ее и получит!
Мейси побежала, близнецы бросились в погоню.
Она пронеслась по тротуару, затем свернула в промежуток между двух домов и нырнула за гараж. Подбежавшие близнецы повертелись на месте, затем трусцой побежали дальше по переулку. Мейси продолжала сидеть в своем укрытии, тяжело дыша и истекая потом.
Она увидела вдалеке близнецов.
Теперь они были полностью раздетыми.
И мочились на деревья, как собаки.
Мейси пыталась отдышаться, пыталась не дать своему миру развалиться на части.
Это - какое-то массовое безумие, - решила она. Именно оно стало причиной поведения детей в биолаборатории и их нападения на мистера Каммингса и Салли. И именно оно заставило ее напасть на Челлси Пэрис. Это было что-то вроде вируса сумасшествия.
И теперь он поразил близнецов и мистера Чалмерса.
Мне нужно выбираться отсюда, - подумала Мейси. Эти безумцы могут быть повсюду. Весь город может быть таким...
И эта вероятность была очень велика.
Более-менее успокоившись, она пересекла переулок, проскользнула через несколько дворов, и, к счастью, никого не увидела. Она не знала, что происходит. Но ее не покидала мысль о том, что если она сумела выйти из этого состояния, то, может, другие тоже смогут. Но она даже не хотела думать, какой ущерб они успеют нанести за это время...
- Эй, Мейси, - раздался чей-то голос. - Как дела у моей любимой девочки?
Мейси повернулась, охваченная страхам, но потом на какое-то время расслабилась. С облегчением выдохнула. Это был всего лишь мистер Кеннинг, живущий через квартал от них. Мистер Кеннинг был командиром отряда бойскаутов, комментировал школьные футбольные матчи и продавал автомобили. Хороший человек, который любил спорт, детей и своего ирландского сеттера, Либби. Он всегда имел для Мейси парочку добрых слов.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги