Единый

Глава 13. 37-й Западный Посад

— Катя? — не сразу понял я. — Это которая уехала в Князьград, бросив прежнего Олеся?

На автомате заговорил о себе в третьем лице. Не мог думать о себе в “доглючную эпоху” как о той же самой личности, что и сегодня. Да и разные это были личности, если верить Иве: мою личность полностью “переустановили”.

— Не бросала я тебя, — сдерживая рыдания, сказал Рина. То есть Катя. Он держала шпагу, с которой стекала кровь, и была, судя по всему, потрясена собственным поступком. — Насильно увезли…

— Как это — насильно увезли? Что за бред? И как тебя на каторгу занесло?

Рина (я называл ее про себя этим именем) взяла себя в руки. Бросила окровавленную шпагу на колени мертвого Председателя, на которого все мы перестали обращать внимание. Лицо ее затвердело.

— Как тетю твою схватили да на каторгу увезли, так и меня, — отчеканила она. — Без суда и следствия. Ни за что, ни про что. Просто так. Твоя тетя хоть Администратору нагрубила, а я и вовсе ничего не сделала.

— В Посаде все говорят, что ты подняла рейтинг и уехала в Князьград, — сказал я. — Меня бросила, хвостом вильнув и не попрощавшись.

Рина горько рассмеялась.

— Откуда ж у меня такой рейтинг бы взялся?

— Вот и наши все головы сломали… Выходит, тебя забрали без повода, а Админ с Модераторами пустили слух, что ты в Князьграде?!

Я вгляделся в ее черты. Если убрать все преждевременные морщины, представить вечно скорбно поджатые губы улыбающимися, распушить волосы и закрасить седину, то Рина — вполне ничего себе, симпатичная. И не старше меня, хотя поначалу показалась мне тридцатилетней или старше.

— И зачем это понадобилось? — воскликнула она.

— Чтобы не будоражить народ, — предположил я. — Внятной причины для ареста у них не было, вот они и придумали сказку о волшебном рейтинге, не особо беспокоясь о правдоподобности. Люди все равно клюнули, сами напридумывали, как ты рейтинг подняла. А на самом деле… тебя убрали от меня. Чтобы меня ничто не держало в Посаде и я пошел к россам, неся свой особенный нейрочип и собранные по пути допарты.

— Меня из-за тебя посадили? — с недоверием спросила Рина.

— Из-за меня, — твердо ответил я. — А потом стерли мне память, внушили новые воспоминания, и понесло меня по всему свету, как перекати-поле…

Губы Рина задрожали.

— Ты ж не виноват!.. Я за Верой ухаживала, потому как не чужие мы друг другу… А потом тебя увидала — так и обмерла! Думаю: почему здесь оказался, что тут делаешь? Почему тебе наши начальники грозные подчиняются, как детишки малые, нашкодившие и обруганные? Отчего тетю узнаешь, а меня — нет? Позже поняла, что не помнишь ты меня совсем.

— А потом почему не сказала, кто ты такая?

Она пожала плечами.

— Зачем зря человека тревожить?

— И все же потревожила, — улыбнулся я.

Она неуверенно вернула улыбку, но сразу перевела взгляд на мертвого Председателя. С неимоверным облегчением проговорила:

— Словно гора с плеч упала!.. Как долго я об этом мечтала-то! И не только я. Как хорошо-то мне стало, и не описать! Вот и вырвалось, что я твоя Катя.

Слова “твоя Катя” резанули слух и смутили. Эти слова тоже у нее вырвались? Или она проверяет меня — как отреагирую? Она меня отлично помнит в те времена, когда со мной еще не приключился глюк. Наверное, я был с ней ласков… А вот я не помню ни фига: Рина для меня — малознакомый человек, озлобленный, сломленный, пусть и не лишившийся доброты.

Я решил пока не форсировать события и предпочел многозначительные слова вслух не комментировать. Признаться, я был в страшном затруднении. И не из-за того, что возле меня несколько минут назад прикончили самого влиятельного человека в этом мире, а оттого, что внезапно всплыла моя старая и позабытая (не по моей вине) любовь, к которой я сейчас не испытывал никаких чувств, кроме сострадания.

Из-за этого затруднения я обратился за советом к Иве. Наш разговор обычно протекает очень быстро, для окружающих почти незаметно.

— Что делать, Ива?

— Ты ее не любишь, Олесь. Больше нет.

— Я и сам это понимаю. Я спросил, как поступить с…

— Это самое важное. Отсюда и следует плясать. Мне тут изнутри видно, к кому и какие чувства ты испытываешь — так вот, ты любишь Киру Огнепоклонницу и больше никого. Поэтому нельзя давать Рине надежды. Ни малейшей. Она должна понять раз и навсегда, что Олесь Панов из 37-го Западного Посада исчез, умер, растворился в небытии. Остался лишь Олесь-ведун, могущественный собиратель допартов. А это совсем другой человек во всех смыслах.

— Ясно… А что делать-то?

— Если ты не хочешь усложнять ситуацию, то должен оставить Рину. Не брать ее с собой.

— Оставить здесь, в Князьграде?

— Или в Детинце, — улыбнулась Ива. — Недоустановленный Знак Вечной Сиберии усилил твои способности к психосуггестии. Ничто не мешает тебе поселить Рину в самом шикарном особняке, со слугами и прочими удобствами.

— А ведь верно! — Я зыркнул на Рину. — А стереть ей память мы можем?

— Это рискованно. Ты планируешь стереть ей память?

— Нет, просто уточнил. Хотя неплохо было бы, если ослабить ее чувства ко мне. Ей же будет лучше. Но — не буду лезть ей в мозг. Спасибо, Ива, ты умничка!

Умбот зарумянилась и растворилась на интерфейсе.

— Значит так, — сказал я вслух. Рина внимательно слушала, а Витька, все еще держась за хозяйство и наклонившись вперед, сидел на стуле. — Нам нужно мыслить масштабно — теперь, когда мы свели наши счеты. Вечная Сиберия сейчас обезглавлена, и есть нешуточный риск, что наступит хаос. Я помню из истории, что когда тирана свергнут, настает жуткий бардак. За власть дерутся все, кому не лень, а хуже всего — когда побеждает хунта. Военные делают из государства военный плацдарм со всеми вытекающими…

— Куда уж хуже? — пробормотала Рина. Но я продолжил:

— Короче, мы не должны этого допустить в ближайшее время. Нужно позаботиться о простых сиберийцах. И о будущих поколениях, так сказать.

— На меня не надейтесь, — выдавил Витька. — Я точно не создам никаких будущих поколений…

— Не так и сильно я тебя ударила, — отреагировала Рина. — Не преувеличивай!

— Ага…

Не слушая их, я выглянул из комнаты. Как и следовало ожидать, мутноглазый политик был тут, ждал ценных указаний. При моем появлении поспешно соскочил со стула и вытянулся. Я поманил его пальцем, и он подошел.

— Часто ли Председатель показывается на людях? — спросил я, подбавив в голос волшбы.

— За последний год — ни разу. Болел.

— То есть народ привык его воочию не наблюдать… — задумчиво уточнил я. — Отлично. А вы кто вообще?

Чиновник приосанился.

— Верховный Представитель Председателя Артемий Витальевич Голованов!

— Большая шишка, получается? Типа адъютанта?

Невзирая на магический гипноз, чиновник возмутился:

— Адъютант — это совершенно иное… Я представляю Председателя во всех сферах власти!

Наверное, его должность была просто запредельно крутой, и рыбоглазый очень этим гордился.

— Понятно, — не спорил я. — Вы — первое лицо государства после Председателя… Тогда у меня для вас новости.

Я включил все три Знака — Вечной Сиберии, Урода и Морока — на полную катушку. Зачаровать Артемия Витальевича получилось сразу — видимо, Председатель часто пользовался Представителем как куклой, и башка Голованова была в магическом смысле дырявая, как сито. И без того пустые глаза чиновника опустели окончательно.

— Председатель умер, — сказал я.

Голованов, даже пребывая в замороченном состоянии, вздрогнул. Но выражение лица не изменилось.

— …и пока что заменять его будете вы, Артемий Витальевич. Вы понимаете?

Да, он определенно понимал. До меня донеслись флюиды радостного неверия в неслыханную удачу.

— Вы не будете ничего менять. Вы будете следить за порядком. Вы будете ждать моего возвращения. Когда я вернусь, то скажу первому попавшемуся Модератору, что я — Олесь Панов. Тогда служба Модераторов должна будет с комфортом препроводить меня и моих спутников в Детинец, к вам. Дайте соответствующие распоряжения Администраторам и Модераторам. Прием, как поняли?

— Это для меня великая честь, — механическим голосом сообщил Голованов. — Рад служить отечеству! Слава Вэсэ!

— Слава Вэсэ, — подтвердил я.

Голованов пожирал меня преданным взглядом, но меня грызли сомнения. Волшба испаряется со временем, и Представитель Председателя когда-нибудь избавится от магического наваждения, начнет думать и соображать, почему Председатель умер не от болезни и старости, а от дырки в сердце, проделанной шпагой. И какое отношение к этому имеют невесть откуда взявшиеся молодые люди. Я не знаю, как долго меня не будет — возможно, слишком долго, и волшба выветрится.

Я пока не прикидывал, как поступлю, когда вернусь и вернусь ли вообще. Наверное, надо устроить тут капитальные реформы. Важный вопрос — а хватит ли мне мозгов для этого? — останется без ответа до тех пор, пока я не возьмусь за дело. Прямо сейчас могу лишь заявить, что желания повелевать целым народом у меня нет и в помине.

— Ива, нужен совет, — мысленно обратился я к умботу. — Что делать? Снова этот вечный вопрос.

— Что делать именно в этой ситуации, учитывая, что твоя волшба имеет срок действия, ты чувствуешь ответственность перед Вечной Сиберией, но не хочешь ею управлять, а статус Катерины неопределен?

— Да! — подтвердил я, обрадовавшись тому, что хоть кто-то есть умный в моей башке…

— По первому пункту советую полагаться не на волшбу, а на обычные человеческие алчность и властолюбие. Скажи Голованову, что отныне он — полноправный Председатель, а не исполняющий обязанности. Когда вернешься, найдешь его и заколдуешь. Пусть избавится от тела Кирсанова, может пышные похороны устроить по желанию. И пусть запустит новый квест, чтобы местные радостно восприняли нового Председателя.

— О, точно! Волшба выветрится, а любовь к власти у таких вот представителей Хомо чиновникус — никогда!

— По второму пункту рекомендую тебе все же когда-нибудь вернуться… Править или нет, и если править, то как — все это решишь со временем. Я верю в то, что ты набираешься мудрости.

— Благодарю…

— По третьему пункту я уже советовала быть честным и с собой, и с Катериной.

— Окей. — Я повернулся к Голованову. — Подождите-ка здесь…

Вернулся в кабинет-спальню Председателя. Рина сидела возле Витьки, закрывая одной рукой лицо. Витька перестал хвататься за свое достоинство и при моем появлении с любопытством глянул на меня.

— Рина, я…

— Слыхала, — отозвалась она устало и убрала руку от лица. — Ты велел этому мордатому ничего не менять в государстве.

— Пока не вернусь, — добавил я. — Если устраивать реформы, то делать надо это с умом, а не делегировать кому попало… Будет хаос.

Она кивнула, не желая спорить.

— Поедешь прямиком в Республику Росс, Киру свою спасать?

— Да, — честно сказал я, вспомнив, что успел рассказать Катерине о любви к Кире, сидя ранним утром у костра по дороге в Князьград. Рина тогда сказала, что завидует ей белой завистью… Подумать только! Тогда я и не подозревал, что Рина — это Катя. Когда она сказала, что некий человек любил ее, но позабыл, я обозвал его сволочью. Рина рассмеялась и посоветовала не спешить судить других.

— Помню, как же, — улыбнулась Рина, — как ты про Киру мне толковал. Рада за нее — честно! Идти с вами, стало быть, мне нежелательно.

— Будет лучше для всех, если ты останешься здесь, — сказал я, испытав огромное облегчение оттого, что Рина такая сообразительная. — В Князьграде. Я дам задание новому Председателю, чтобы оформили на тебя хороший дом и посадили на довольствие… Так, кажется, это называется? Тебя вычеркнут из всех каторжных списков, начнешь жизнь с чистого листа. Выйдешь замуж, если захочешь…

— Да ты прям все распланировал! — чуть насмешливо проговорила Рина.

— Ты против? Единственное, на чем настаиваю, — останься здесь. Живи, как хочешь.

— Я не против, — сказала она. Помолчав, добавила: — И обиду на тебя не держу. Теперь вижу ясно: ты совсем другой человек. Прежний Олесь был романтичным, мечтательным, добрым… А ты, ведун Олесь, куда холоднее… Порой в дрожь от взгляда твоего бросает. И циничный, в людей не веришь совсем…

Я хотел отшутиться — сказать, что, дескать, циничным стал после жизни в Скучном мире, но вовремя вспомнил, что Рина даже после каторги не потеряла веры в людей. И промолчал.

— Желаю вам с Виктором успехов, — продолжила Рина неуверенно. — Спасите Киру, порешайте все свои дела и… возвращайтесь поскорей, что ли.

Она поднялась и неожиданно обняла меня за торс, пропустив руки у меня подмышками.

— Желаю тебе, Олесь, счастья, — проговорила она тихо. — От всего сердца. Хоть и стал ты другим, не забывай, кем был — добрым и отзывчивым.

Я неловко похлопал ее по спине.

— Спасибо, Рина… То есть Катя. Мы постараемся вернуться в ближайшее время…

***

Новому замороченному Председателю я (не без подсказок со стороны Ивы и Витьки) дал несколько поручений.

Во-первых, в срочном порядке организовать ночное освещение Посадов, фермерских жилищ и по возможности всей периферии Вечной Сиберии. После смерти Председателя и незавершенной установки допарта на мой нейрочип Поганое поле начнет пожирать территорию государства с удвоенной или утроенной силой, люди в опасности. Никто из нас не знал, когда и с какой скоростью атакует Поганое поле, но соломки подстелить следовало уже сейчас.

Во-вторых (и это поручение я дал громко, чтобы Рина не пропустила ни слова), нужно было отменить издевательства над людьми на каторге — вроде обливания холодной водой, внушения через чип всяких страшных мыслей, непосильных работ и неоказания медицинской помощи тем, кто в ней нуждался.

В-третьих, обеспечить Рину элитным жильем в Князьграде с прислугой и государственным обеспечением на постоянной основе. Имя Рины требовалось удалить из всех списков преступников, обелить, отмыть и припудрить.

В-четвертых, следить за тем, чтобы в Вечной Сиберии все оставалось на своих местах, и ждать Олеся Панова сотоварищи. Все Модераторы и Администраторы должны ожидать условной фразы “Олесь Панов из Скучного мира прибыл развеяться”, после чего оказать сказавшему эту фразу всякое вспомоществование. Фразу придумал Витька, заверив, что случайно ее никто не сболтнет. И если по каким-либо причинам в Вечную Сиберию заявится один Витька или Кира, без меня, эта фраза обеспечит им зеленый свет.

Я не уточнял, куда, по мнению Витьки, я мог подеваться. Мало ли что? Витька прав, что рассчитывает на будущее, в котором может меня и не быть.

В-пятых, я потребовал от нового Председателя найти нам самую лучшую машину для путешествий по Поганому полю, несколько смен одежды, запас жрачки, палатку и инструменты для выживания в диких условиях. Попросил еще вечную батарею, но таковой в Вечной Сиберии не нашлось; по крайней мере, Голованов про такую не знал.

— Заедем к Решетникову, — зловеще ухмыляясь, сказал я Витьке. — Пообщаемся со старым хрычем. Может, у него завалялась еще одна батарея.

— На фига она нам? — удивился пацан. — Чтобы снова взорваться?

— Бомбу при нас пусть обезвредит. Я его так зачарую, что он соловьем запоет…

— А еще он — ипостась Единого, — сказал Витька помрачнев. — Как и я… То есть мы трое.

— Чушь и профанация, — отрезал я. — Никакие мы не ипостаси. Кирсанов сам сказал, что Единый меняет личины. Мы — это мы.

— Почему же тогда я вижу видения? Про кровищу и Знак?

— Потому что в тебе проснулись ведунские навыки. Это мы выясним у тех северян на драккарах, у них тот самый Знак на флаге. Может, ты стал жертвой наведенной пси-передачи. Не обязательно быть для этого ипостасью Единого.

— У меня были такие видения до смерти? Я че-то не помню.

— Не было.

— Вот видишь! Единый нас обоих воскресил и кое-что изменил…

— И все же мы — это мы, Витька! Пусть даже нас создал Единый — ну и что? Всех людей рождают другие люди, это не значит, что любой человек — копия своих родителей. Не парься.

— Как не париться? Весь Скучный мир, оказывается, создан воображением многомерного существа! Весь! Я столько всего почерпнул из аудиокниг, не говоря уже про кино, общение и Ютубчик — неужели все это было в памяти Единого?

— Кирсанов сказал, — терпеливо произнес я, — что Единый использовал старые базы данных, записанные с реального мира, каким он был несколько столетий назад, вот и все. Расслабься. Напрягаться надо мне: кажется, я от этой Вечной Сиберии никогда не избавлюсь. Придется, чувствую, вернуться и навести здесь порядок…

— Ну и в чем проблема? В том, что тебе этого не хочется?

— В том, что я не уверен, что справлюсь!

— Справишься, — хихикнул Витька. — Будешь Председателем, а я — твоим Представителем! Я буду твоим Пр-пр, как Голованов при Кирсанове!

— Фу, — сказал я. — Вообразил — аж затошнило… Ладно, спокойной ночи, Пр-пр.

— Не знаю, усну ли, — с деланной тревогой заявил Витька. — Такие постели шикарные. Я привык на земле спать, в палатке, а тут такие хоромы.

Мы ночевали в действительно шикарных апартаментах во дворце Председателя. Поселились в двухместном “номере” с кроватями, каждая из которых без напряга бы вместила двоих таких, как я, и четверых, как Витька. В комнате был телевизор, показывающий все три канала Вечной Сиберии — на всех крутили сплошные концерты и танцы, долженствующие показать, как классно живется в стране. Имелись отделанная мрамором ванная с джакузи и небольшой бассейн. Из комнаты можно было выйти на просторную террасу с видом на парк Детинца.

Рина уехала заселяться в новое жилище где-то в центре города и ночевать должна была уже там. Меня это более чем устраивало. Ее присутствие стало меня не на шутку напрягать после того, как выяснилось, кто она такая.

Когда я отдал поручения, Голованов развил бурную деятельность по их выполнению. Я был уверен, что ему очень нравится заниматься этими организационными делами. Невесть откуда возникли многочисленные люди: обслуживающий персонал, охрана, водители, садовники, какие-то каменномордые военные и чиновники. Все они где-то прятались, пока Кирсанов нас принимал, — таков был приказ Самого Крутого Чувака В Стране.

Пока мы с Витькой ужинали на террасе, Голованов поставил весь Детинец вверх ногами. Туда-сюда шнырял народ, катались небольшие кары с обширным багажником, трещала рация. До наступления сумерек во все края Вечной Сиберии выехали строительные бригады с осветительными приборами.

“Когда приспичит, все у них получается и все они умеют! — подумалось мне. — Что, если и реформы замутить так же легко? Надо всего лишь как следует зачаровать самого главного и дать ему четкие указания…”

Нет, ответил я сам себе, организовать реформы как раз таки несложно, однако все проблемы накапливаются гораздо позже — в виде последствий мощных изменений в социуме. Причем там, где ты ничего дурного не ждал, и тогда, когда не ждал. Общество — как паутина: дернешь в одном углу, затрясется вся система, а последствия будут аукаться еще долго. Чтобы просчитать все причинно-следственные цепочки, нужен интеллект помощнее Ивы-1 со всеми ее ресурсами.

Согнать народ на поднятие целины — просто. А вот исправить все нарушения экосистемы практически невозможно. Великие цели — великие жертвы…

Засыпая, я подумал, что сделал все, что требовалось сделать прямо сию минуту. О последствиях пусть размышляет новый Председатель без Знака. А все-таки придется мне вернуться сюда и разгребать дерьмо. Как минимум научить сиберийцев жить в Поганом поле…

Проснулись мы с Витькой привычно рано. Умылись, переоделись, позавтракали, впервые за последнюю неделю почистили зубы настоящей щеткой и пастой, а не разлохмаченной веточкой. Потом без церемоний и долгих проводов сели в новую тачку — фургон на высокой подвеске, крупнее машины Самого, и меньше незабвенного мусоровоза. В новой машине, которую мы с Витькой, не сговариваясь, прозвали вездеходом, были четыре сидения и обширный багажник. Этот багажник под пристальным наблюдением Витьки заполнили всякой всячиной — от пресловутых зубных щеток и пасты до оружия.

Председатель Голованов провожал нас лично. За ночь волшба, между прочим, из него не выветрилась.

— Хорошей вам дороги, — сказал он, пожимая мне руку.

— Благодарю, — отозвался я. — Чем займетесь?

— Организую последние проводы Кирсанова, — с озабоченным видом сообщил Голованов. — Владилен Станиславович при жизни всегда говорил, что не хочет пышных ритуалов. Там и поступим. А желающие смогут посетить его тело в мавзолее позже, чтобы не было столпотворения.

— Его в мавзолей положат? — удивился я.

— Как и всех Председателей, — внушительно ответил Голованов. — Тела Председателей должны быть нетленны и вечны, как и наша великая держава.

— Воистину, — поддакнул я.

— Вот, — сказал Голованов и кашлянул. — А потом надо быстро развестись и принять все дела в полном объеме…

— Развестись?

— Да, именно. Председатель Вечной Сиберии женат только на Вечной Сиберии. Или замужем за Вечной Сиберией. Никакие супруга или супруг не должны отвлекать от государственных забот. — Заметив мою реакцию, Голованов добавил: — По факту, конечно, все остается на старых местах, но жена получает статус любовницы. Любовниц иметь допустимо, и сколько угодно!

Он радостно хрюкнул. Перспектива перевести жену в разряд любовницы ему нравилась.

— Правила как у воров в законе, — сказал Витька, когда мы усаживались в не по-сиберийски комфортабельную кабину вездехода. — Идея-то неплохая: не иметь родственников и семьи, ради которой должностное лицо будет воровать государственные бабки…

— …но на деле все делается через известное место, — подхватил я. — Этот Голованов разведет целый гарем, если ему приспичит, и будет делать своим любовницам дорогие подарки за счет тех же государственных бабок.

— Слушай, Олесь, — задумчиво сказал Витька, — а вообще реально создать идеальное человеческое общество? Или прав тот чел, который сказал, что любая система, зависящая от человеческой надежности, ненадежна?

— Круто сказано, — одобрил я, разглядывая приборную панель вездехода. — Кто это сподобился на такой афоризм?

— Это не афоризм, а закон Джилба, — вмешалась в разговор Ива. — Второй. А первый гласит, что техника ненадежна, а человек еще ненадежнее.

— Поэтому россы отдали управление Республикой умботам, но держат руку на выключателе? — спросил я Иву вслух, не слушая ответ Витьки о тех же законах остроумного Джилба, кем бы он ни был.

— Республика Росс находится в динамическом равновесии между людьми и умботами, между кастами и Изъявителями.

— Ты слышала аргументы Председателя Кирсанова. Он уверял, что ваша система скатывается в яму.

— Полагаю, что это кажущееся впечатление. Динамичность нашей социальной структуры бросается в глаза любому, кто привык к так называемой стабильности, в то время как ее равновесие далеко не всем очевидно.

— Ладно, поговорим об этом на досуге, Ива. — Я покосился на Витьку. — И о том, возможно ли построить утопию, если ты ведун, тоже поговорим! А теперь погнали! Поедем сначала по территории Сиберии, заглянем на огонек к парочке старых знакомцев. А потом — нас ждет воля вольная в Поганом поле!

— Йуху! — крикнул Витька.

И мы тронулись в путь, а вслед нам махал Председатель Голованов в окружении помощников.

***

Из Князьграда выбрались в рекордные сроки — меньше, чем за час. На дорогах никаких пробок, на выезде Модераторы пропустили нас в обход небольшой очереди.

После бетонной стены весь столичный шик разом сдулся, и мы моргнуть не успели, как очутились в пасторальной местности, свойственной большей части Вечной Сиберии. Поля, тракторы и комбайны — все в таком духе. Дорога оставалась в приличном состоянии довольно долго, но все же неизбежно превратилась черт знает во что. Впрочем, наш вездеход показал себя с самой лучшей стороны. Колеса на высокой подвеске скрадывали неровности дорожного покрытия, в кабине они почти не ощущались. Сидения были мягкими и рассчитанными на анатомию нормального человека, а не робота с прямоугольной задницей. Заводился агрегат ключом-картой — почти такой же, как на любимом мусоровозе, что не могло не навевать приятные воспоминания. И вообще, тачка была новая, в масле, — кайф, а не машина.

Поначалу мы с Витькой не разговаривали — любовались видами и самим путешествием. Потом Витька спросил:

— У тебя тоже офигенское настроение? Снова мы, как в прежние времена, на машине, полной лута! Свободные как ветер!

— Ага, — согласился я. — Давненько так хорошо не было. У меня вообще-то проблемы с управлением гневом, но если дела пойдут и дальше так же гладко, то, глядишь, стану добродушным как Санта Клаус.

— Бороду-то точно отрастишь, как Санта, — заметил Витька.

— Немного беспокоит этот Голованов, правда, — выразил я озабоченность. — Как бы за наше отсутствие дел не наворотил.

Витька отмахнулся:

— Ничего он не наворотит! Сколько лет он представлял Председателя? Всю свою карьеру? Тупо выполнял поручения, а личной инициативы у него ни на грош.

— Однако кипеш в Детинце навел, — возразил я. — И вон, смотри, электрики везде освещение делают!

— Это потому что мы дали ему конкретные задания. Вот он и выполняет. Привык! А вот чтобы самому генерировать идеи…

— Думаешь, страшиться нечего?

— Что он Вечную Сиберию похерит до нашего возвращения? Уверен, что нет. А ты, Олесь, все-таки надумал возвращаться?

— Не надумал. Но мы в ответе за тех, кого загипнотизировали. Похоже, придется вернуться и какое-то время здесь побыть, чтобы навести порядок. Если смекалки хватит.

Витька кивнул и ответил по-книжному:

— Вечная Сиберия может стать отличной отправной точкой для создания всеобщей человеческой цивилизации в Поганом поле.

— Вижу, у тебя глобальные планы? — усмехнулся я.

— Естественно! Почему нет? Это же не Скучный мир, где ты ничего не в силах поделать, где нет магии… и вообще, он больше не существует.

— В Скучном мире вполне можно было что-нибудь поделать. Всю историю люди что-нибудь этакое устраивали — то войну, то глобальную стройку. Но магии не было, верно. И если умираешь, то насовсем.

Мне припомнились события из Скучного мира. Туманные, неясные, полузабытые, как давнишний сон. Да, Кирсанов был прав: Скучный мир — не реальность, а всего лишь иллюзорная имитация, во многом опирающаяся на способность наших с Витькой умов находить оправдания и объяснения происходящему. Когда в том мире на моем предплечье выступило тату Глаза Урода, я автоматически внушил себе, что сделал эту татуху по пьяни, хотя этого не было — равно как и всего остального.

Витька помолчал, затем спросил:

— В этом мире тоже не все воскресают.

— Не все и хотят этого, — сказал я, подумав о тете Вере.

Но Витька имел в виду не тетю Веру.

— А что, если Единый вернет Кирсанова?

— Тогда Рина в опасности. Это она ведь его завалила. Если Единый вернет Кирсанова, его тело в мавзолее должно исчезнуть… Голованов узнает об этом первым… Хм… Нас с тобой, Витька, Единый вернул почти моментально. Пожалуй, позвоним из 37-го Посада в Князьград, спросим, на месте ли тело.

“А заодно повидаем одного толстого Админа”, — мстительно подумал я.

До 37-го Западного Посада мы добрались до обеда, но заехали в него не сразу — устроили пикник на обочине в чистом поле. Быстро перекусили и спустя считанные минуты оказались в том самом месте, откуда началась наша с Витькой одиссея. Батарея к тому времени подсела процентов на десять — неплохой показатель.

Здесь ничего, ясное дело, не изменилось, но после всех моих приключений рассыпающиеся от времени деревянные бараки представлялись еще более убогими, хотя это и трудно вообразить. Мы проехали по единственной асфальтированной в стародавние времена улице и остановились перед тем самым зданием, где меня посадили в обезьянник, а потом отпустили по высочайшему указу.

Людей было маловато. Пара парней в залатанных шмотках и пара Модераторов, треплющихся возле машины. При виде нашего вездехода парни поспешили скрыться от греха за поворотом, а Модераторы, наоборот, уставились на нас, вытянулись, выбросили папироски.

Я вылез из вездехода и сходу всадил в них заряд из всех психосуггестивных Знаков, разом лишив воли.

— Администратор здесь?

— Здесь… — ответил один.

— Веди. — Я поворотился ко второму Модератору. — А ты стой тут и карауль нашу тачку.

Я не боялся, что хоть кто-нибудь из посадских посмеет угнать нашу тачку или стибрить из нее что-нибудь, но береженого волшба бережет.

— Что ты с ним будешь делать? — поинтересовался Витька, спеша следом за мной сначала по ступеням крыльца, потом по узкому казенному коридору с обшарпанными стенами и прогибающимися под весом тела деревянным полом.

— В угол поставлю, — фыркнул я.

— А если серьезно? Замочишь гада?

— Я кто по-твоему? Серийный маньяк?

— Почему сразу маньяк? Палач и судья в одном лице. Как судья Дредд.

— У меня каски нету. И байка, — снова отшутился я.

И сам не представлял, что сейчас устрою Админу, засадившему мою тетю на каторгу за здорово живешь. Но пачкать руки убийством желания не было. Надо бы зачаровать всех Модераторов и приказать отправить Админа на каторгу самого, предварительно промыв ему мозги, чтобы не пытался оправдываться.

— Ива, — обратился я к умботу мысленно, — как долго держится волшба Знака Вечной Сиберии? Или это зависит от психического иммунитета?

— Я тут поизучала Знак, пока мы ехали… — сказала Ива. — Интересный допарт, очень интересный. Жалко, что он недоустановлен. Насколько я разобралась, он не просто подавляет волю на какое-то время, а создает замкнутый контур вроде эгрегора нуаров, но с Владельцем в центре. Эгрегор нуаров не имеет четкого центра, у них все нуары в той или иной мере члены Честного Собрания, а эгрегор Вечной Сиберии зациклен на Владельца Знака. Но ты, Олесь, пока не можешь создавать эгрегоры — лишь временные контуры. Они очень устойчивые.

— Насколько устойчивые?

— Если обработаешь Знаком Вечной Сиберии Админа, то он много месяцев будет думать так, как ты пожелаешь.

— Получается, и Голованов будет много месяцев жить с моей программой?

— Верно.

— Отлично. Тогда отправлю этого Админа на каторгу, и все дела.

Последнюю фразу я произнес вслух, и Витька отреагировал:

— Вот это правильно! Пусть понюхает собственного говнеца.

У закона подлости сегодня был выходной, и Администратор нашелся в собственном кабинете, где я успел побывать. Он не уехал в гости в соседний Посад, ни на конференцию Админов и прочих подонков, как выразился Витька. Он сидел, развалясь, в кресле во главе большого стола, трапезничал в гордом одиночестве. Жратвы на подносе хватило бы и на троих, но Админ, судя по всему, навострился заточить все это самолично, без посторонней помощи. Бумаги, прижатые массивным папье-маше, были отодвинуты в угол стола.

Два Модератора стояли напротив стола, сцепив руки перед собой, как завзятые телохранители. Одного я узнал — старый знакомый крысеныш.

Никто из присутствующих не удивился нашему появлению — не успел. Я наложил на всех заклятие, едва дверь открылась.

— Блин, Олесь, — сказал Витька. — И зачем мы пообедали? Смотри, сколько у него еды!

Я присел за стол напротив Администратора, бросил взор на портрет-икону Председателя Кирсанова. Скоро, поди, сменят портрет-то. Чем дальше от Князьграда, тем дольше будет висеть на стенах государственных учреждений мертвый повелитель. Даже в столице народ, поди, до сих пор не в курсе того, что Кирсанов отправился на тот свет. Голованов благоразумно решил не привлекать к смене высшего руководства внимания и сообщить об этом в гарантируемых Детинцем квестах вкупе с гипнотическим раппортом, чтобы обошлось без излишних эмоций. Сиберийцы воспримут смерть Кирсанова как обыденное, хоть и прискорбное событие.

— Как часто ты отправляешь людей на каторгу? — спросил я у Админа.

— Когда как, — задумчиво сказал Админ, с интересом взирая на меня.

Этот взгляд меня удивил. У зачарованных он пустой и бессмысленный.

— Ива, — сказал я мысленно, — он что, “егорушка”?

— Знак Вечной Сиберии создал замкнутый на тебе контур, — объяснила Ива, — но Знаки Урода и Морока, видимо, не оказали на него должного воздействия. Да, у него очень высокий порог внушаемости. Но не беспокойся, Знак Вечной Сиберии все же подавил волю, и он будет отвечать тебе предельно честно. И он выполнит любое поручение.

— Но сделает это с удивленным или возмущенным видом, да? — пошутил я.

— Да. У него останутся естественные эмоциональные реакции на происходящее.

Я обратился к Админу:

— Ты отправил на каторгу одну невиновную женщину по имени Вера…

— Допустим, — отозвался Админ, не дослушав. — И что? Это мое право, как Администратора.

— Ого! — присвистнул Витька, стоявший за спиной Админа. — А он борзый! Ты его точно зачаровал?

— Точно-точно…

— Ну и зачем с ним беседовать? Отправь его самого на каторгу, да и поехали дальше.

— Я хочу, чтобы он признал свою вину, — сказал я.

— Такие типы не признают свою вину, — возразил Витька. — Дохлое дело.

— Напоказ — да, не признают. А под действием чар? — вкрадчиво спросил я, не сводя глаз с жирного лица. — Итак, неуважаемый Администратор, вы не признаете своей вины?

— Вины в чем? — тут же откликнулся тот. Говорил он спокойно, уверенно, будто это не я его зачаровал, а он меня. — Я выполняю свою работу.

— В чем заключается твоя работа?

— В поддержании порядка и справедливости. И соблюдения всех законов и положений Вечной Сиберии.

Он протянул испачканные в соусе пальцы к Знаку на стене над ликом Кирсанова, но ко лбу не притронулся, чтобы не испачкать — лишь элегантно наметил движение.

— В законах и положениях есть такое, чтобы отправлять на каторгу невиновных?

— Олесь, — закатив глаза, сказал Витька. — Да ну его! Потеря времени!

— Пять минут! Итак, Администратор, отвечай на мой вопрос!

— Невиновных на каторгу не отправляют, — ответил Админ.

— Однако ты это сделал. С Верой.

— Она меня оскорбила. Она не невиновна.

— За оскорбление на каторгу не отправляют!

— Почему? — снова удивился Админ, подняв редкие брови.

— Такое есть в законах?

— За оскорбление власти полагается каторга или расстрел. Это закон. Я выбрал каторгу, а не расстрел. Проявил милосердие.

— Она оскорбила тебя лично, жирная ты свинья, а не власть! — рявкнул я, закипая. Админ был свято убежден в своей правоте, и это выводило из себя.

— Я и есть власть! — повысил голос и Админ.

— Ты не власть, ты… — начал я, привставая. Но одернул себя и сел обратно. Через силу улыбнулся. Разговор и вправду не имел смысла. Чего я хотел от этого говнюка? Раскаяния? Страха? Сожаления? Чувства вины? Ничего подобного он не выказывал даже под действием Знаков. — Хорошо, ты и есть власть. Ты вправе казнить и миловать. Но в данном случае ты не обошелся меньшим наказанием, не заключил Веру под стражу на пятнадцать суток, например. Ты сразу отправил ее на каторгу. Ты сделал это, потому что у тебя раздутое эго. Признай это!

— Ты прав, — снисходительно улыбнулся Админ. — Я мог ее засадить в подвал на несколько дней. Но я отправил ее на каторгу.

— Почему?

— Потому что я так решил.

— Почему ты так решил?

Витька снова встрял:

— Олесь, да хорош воду в ступе толочь! Дай ему по морде и отправь на лесоповал, пусть там худеет!

— Витька, не мешай! — заорал я. Меня заклинило, я закусил удила. — Я хочу знать, почему он так решил! Я хочу, чтобы он признал, что он скотина!

— Я не скотина, — сказал Админ. — Я — власть.

Я судорожно вздохнул и направил на него тату Знака Урода, силой воли усилив воздействие волшбы до предела.

— Скажи. Мне. Правду. Ты отправил беззащитную женщину на каторгу, потому что ты — скотина!..

Взгляд белесых поросячьих глазок Админа выцвел от могучего удара В-токов. Он стопроцентно находился под сильным действием волшбы и не мог лгать.

— Я… не… скотина… — прохрипел Админ. — Я… власть! Это Вера — скотина, потому что осмелилась поднять на меня руку… Она не власть, но посмела… Ей место на каторге… чтобы никто и никогда больше… Пусть бы и сдохла… Будет примером… Старая шлюха!.. Посмела… руку…

Его речь стала бессвязной. А может, это я уже не воспринимал ее как следует. У меня помутилось сознание от дикого, непреодолимого бешенства, замешанного на бессилии хоть как-то изменить мировоззрение этой твари.

Я схватил со стола вилку и с размаху воткнул в тыльную сторону ладони Админа, лежавшей поверх столешницы. Она пробила кожу, мышцы и сухожилия и застряла в деревянном столе. Жирдяй завопил. Я вскочил, подобрал тупой ножик, которым Админ до нашего прихода резал сочное мясо, и ударил Админа в глаз. Выдернул нож и мгновенно ударил вновь, в ту же глазницу.

Витька отшатнулся. Админ глухо, по-бычьи ревел, хватаясь невредимой рукой за окровавленную глазницу, кровь брызнула прямо на изысканную еду. Модераторы стояли, как манекены.

Я отбросил нож, схватил папье-маше и, ничего не соображая, принялся лупить им по башке Админа без остановки, в режиме отбойного молотка, до тех пор, пока череп не превратился в кровавую кашу. Жирное тело Админа дергалось в предсмертных судорогах.

— Олесь, остановись! — позвала меня Ива.

Кажется, она звала меня уже несколько секунд, но я ничего не слышал и не видел. Гнев — неслыханный, неудержимый, чудовищный и огромный, как вселенная, — охватил меня и покорил целиком, без малейшего остатка. Никогда прежде я так не злился.

Я остановился. Выронил окровавленное, в ошметках мозгов Админа, папье-маше. В наступившей тишине стук от падения прозвучал выстрелом. Затем Витька отошел на деревянных ногах к стене и издал звук, будто его стошнило. Но его не стошнило. Хотя позыв был. Он отвернулся от тела и сильно побледнел.

Я вдруг увидел собственное отражение в висящем на стене небольшом зеркале. У меня был вид абсолютно невменяемого существа — уже не совсем человека. Волосы и отрастающая борода торчали дыбом, а на лбу и щеках проступили темные геометрические узоры, как татуировки у Отщепенцев. Когда я пригляделся, они исчезли, и я так и не понял, привиделось это мне или нет.

— Что ты наделал? — спросила Ива.

— Показал власти, что никакая она не власть, а скотина, — пробормотал я.

— Ты его убил.

— Да ну? — Я сел на стул, обессиленный вспышкой. — И что?

— Ты не управлял собой. Это плохо. В будущем это принесет проблемы…

— Кому? Таким, как этот Админ? Согласен.

— Твое желание непременно заставить раскаяться человека, чья психика обрабатывалась пропагандой с рождения, глупо.

— Да, глупо! — заорал я. — Зато по-человечески! Тебе этого не понять, Ива, не так ли?

— О, Олесь, — грустно проговорила Ива и растаяла на интерфейсе.

Витька все еще стоял у стены, упираясь о нее одной рукой и отвернувшись от меня. Я его наверняка напугал.

— Видишь, Витька, — обратился я к нему, — как оно получается? Какой смысл наказывать человека, если он свято верит в свою правоту? Отправь я его на каторгу, он считал бы себя жертвой произвола! Как бы он исправился? Как бы исправились тысячи таких, как он, если они верят в свою правоту? Какой из меня монарх, если я даже этого жирного ублюдка не смог раскаяться под волшбой? Я его раздавил, но… проиграл.

Какое-то время царила тишина. Где-то забегали, но вблизи от кабинета Админа шаги стихали — сфера моего магического влияния гасила в людях любое желание заглядывать сюда.

Затем Витька отклеился от стены и двинулся к выходу, стараясь лишний раз не глядеть на повалившегося на стол Админа с раскуроченным затылком. Возле меня Витька остановился и шепнул сдавленным голосом:

— Он не победил… Он умер. В ты все-таки больше судья Дредд, а не Санта Клаус. Скажешь, что это не ипостась Единого сейчас в тебе проснулась?