Единый

Глава 6. Миссия выполнима?

Я нацепил рюкзак на одно плечо — в случае чего легче сдернуть с себя. Гуж, между прочим, тащил его по тоннелям на обеих плечах, ни о чем не беспокоясь. Безусловно, надумай Честное Собрание детонировать бомбу, я не успею и вздрогнуть, не то что избавиться от рюкзака, но нам предстоит встреча с князьградскими жителями и пренеприятнейшими Модераторами, которым может взбрести в голову идея нас схватить. Как бы то ни было, рюкзак, надетый сразу на два плеча, может сослужить плохую службу.

Бомба за спиной — удовольствие ниже среднего. В тоннелях она тоже была рядом, но сейчас нуары не с нами, а мы с Витькой — люди чужие, и теракт проще простого устроить и у подножия квест-башни. Остается надеяться на честность Честного Собрания.

“Гришана” и шпагу я переложил в тот же рюкзак — чтобы не отсвечивать. Гуж и Май закрыли за нами дверь, и мы остались в плохо освещенном из узких окон под самым потолком подвале. Когда-то здесь хранились большие ящики не пойми с чем. Сейчас от них остались одни прямоугольные следы на пыльном полу, щепки, доски покрупнее, фарфоровые и стеклянные осколки.

Следуя инструкциям нуаров, мы прошли через несколько подвальных помещений с гнилыми трубами под потолком к лестнице, поднялись на первый этаж, пребывающем в таком же запустении, как и подвал. Тут даже пахло аналогично — пылью, плесенью, гнилью и сырой штукатуркой.

Этаж был устроен без затей: длинный, как кишка, коридор и одинаковые помещения в два ряда по обе стороны. Не любит сиберийское правительство архитектурное разнообразие! Все помещения пустые, один мусор. За окнами — не выбитыми, что удивительно — близкие кирпичные и бетонные стены соседнего здания.

Где это мы, любопытно? Больница? Государственное учреждение? Квест-зал? Общага? Если общага, то она определенно намного лучше посадских бараков, хотя здание тоже старое. Вот он какой, Князьград-2!

Мы с Витькой молча прошли по коридору, изредка заглядывая в открытые комнаты. Кое-где окна были забиты досками, в таких комнатах царила темень. Я ощущал, что здесь бывают нуары, причем сидят именно в темных помещениях, следят за кем-то, ждут или караулят.

Через равные промежутки на стенах коридора встречался набивший оскомину еще во время моего первого визита Знак Вечной Сиберии: светлый круг, темный полумесяц рядом и линия, соединяющая середину круга и луну.

— Похоже на Знак поклонников Аннит, — пробормотал я. — Если б у них был Знак…

Мое магическое чутье (или зрение?) подсказывало, что ни единой живой души поблизости нет. Здание абсолютно пустое. И вряд ли здесь понатыканы микрофоны для подслушивания. Не исключено все же, но вряд ли. Можно и поговорить без опаски быть подслушанным.

— На что похоже? — не понял Витька.

— Есть такие религиозные фанатики, — пояснил я. — То есть были… То есть, их племя-то и сейчас где-то живет, наверное. Поклоняются луне и верят, что луна — это богиня о двух лицах: светлом и темном.

— Битеизм, — сказал эрудированный Витька. — Вера в двух богов — хорошего и плохого. Что-то вроде персонифицированных Инь и Ян. Типа зороастризма. А при чем тут Вечная Сиберия? Здесь же в богов вроде не верят?

— Не верят. И магии у них нет. Но Знак является предметом священного поклонения. Что странно.

— Значит, магия есть, — заключил Витька легко. — Просто о ней не знают. Точнее, знают — но не все. Магическая конспирология.

Он остановился, огляделся, пригладил волосы. В коридор попадало маловато света, но достаточно, чтобы понять: снаружи день, клонящийся к закату. Причем пасмурный. Витька выразительно мотнул головой в тот конец коридора, откуда мы выбрались, приподнял вопросительно брови. Дескать, они нас по-прежнему слышат?

— Не слышат, — сказал я. — Рядом никого. Но говори потише.

— Уверен?

— Мое чутье еще не подводило.

— Называй его аджна.

— Чего?

— Твое чутье. Это же как третье око. Аджна на санскрите. Вот здесь, где индусы точку рисуют.

— Предлагаешь мне тоже нарисовать такую? — фыркнул я. — Чем тебе слово “чутье” не нравится?

— Звучит по-звериному. Вот у собаки чутье. Или медведя. Ты когда о чутье говоришь, я тебя представляю ползающим по земле и принюхивающимся к каждой какашке.

— Спасибо. Ладно, буду называть его третьим оком.

— Короче, — сказал Витька. — Ты им веришь?

— Предлагаешь бросить бомбу здесь и валить?

— Как вариант.

— А как мы тетю найдем?

— С помощью твоего третьего ока.

— Не уверен, что оно разглядит тетю на каторге.

— Значит, все-таки взрываем квест-башню?

— Да. Мне она тоже неприятна. Эта башня промывает мозги всем сиберийцам, в том числе и моей тете. И знакомым из Посада.

Витька кивнул.

— Ладно, взорвем, — сказал он таким тоном, словно речь шла о чем-то маловажном и несущественном. — Мне тоже это кажется правильным. И нуары нас не кинут… Простые они, бесхитростные.

Мы дошли до входной двери — она была заколочена, но через окно сбоку явно часто лазали. Деревянная рама легко вылезла из проема, мы забрались на затоптанный подоконник, оттуда — на пожарную лестницу. Крыльцо оказалось высоким, окна располагались от земли высоковато. Мы спустились без приключений и очутились в тесном проулке меж двух бетонных зданий.

“Наше” здание имело шесть этажей, соседнее (кажется, жилое) — восемь. Вдоль стен тянулись балконы из арматуры, соединенные металлическими лесенками. Между зданиями висели взлохмаченные пучки старых проводов.

В очень холодном климате строить подобные внешние галерки и лесенки невозможно, но я напомнил себе, что в этом мире климат намного мягче. Переулок напомнил трущобы Нью-Йорка — Большое Яблоко как раз таки находится у океана, и в нем не бывает слишком холодных зим. Поэтому там много таких вот выходов с этажей на внешние лестницы.

Если верить мультикам про Человека-Паука.

В распахнутых окнах слышались голоса и звуки музыки, издали доносился шум автомобилей. Шум был не такой интенсивный, как в Скучном мире.

С серого неба сыпал мелкий дождик, от него намок и потемнел выщербленный асфальт в этом безлюдном переулке.

Мы двинулись направо, как и посоветовали нам нуары. Оттуда вышли на небольшую мощеную улицу, зажатую между высокими зданиями. Кое-где валялся мусор — какие-то бумажки и стеклянные бутылки.

Все эти сомнительные красоты удивляли. Это совсем не футуристический Князьград-1, а что-то старинное, забытое, из советских фильмов. Ни рекламы. Ни неона. Ни шумных, пыльных, вонючих проспектов, забитых людьми и транспортом. На улице, кроме нас, вообще не было живых существ — за исключением черной кошки, умывающейся в уголке.

Пока шли по улице в полном молчании, стараясь не вертеть башкой, нам несколько раз попадались вывески магазинов в олдфажном стиле: открытые деревянные двери под простыми навесами, крыльцо из двух ступенек, цветы в вазах на перилах. Надписи магазинов гласили: “Хлеб”, “Молочная кухня”, “Овощи и фрукты” — и прочее в том же духе. Никаких вам иностранных слов, имен и непонятных словосочетаний. Что продается, то и написано на вывеске — причем написано краской, с помощью трафарета, без подсветок и разных изысков.

— Первый Князьград строили россы по заказу Детинца, — наклонившись к Витьке, прошептал я. — А на этот ресурсов, видно, не хватило. Справлялись своими силами.

Несмотря на полное отсутствие высоких технологий (вместо движущегося тротуара — грязноватая брусчатка), дома были добротные, построенные на века. Собственно, судя по внешнему виду, построили большинство домов именно век назад. А то и раньше.

Дождик то усиливался, то полностью затихал. Темнело быстро, и на стенах и столбах зажглись фонари — самые на вид обычные, с лампами накаливания. Один раз мимо пробежала, не глядя по сторонам, женщина в простом платье под зонтом с авоськой в руке. Еще по дороге попалась пара ребятишек — они посмотрели на меня, потом на Витьку, но чрезмерного любопытства не проявили. Значит, выглядим мы как надо, из толпы не выделяемся.

В конце улицы, где виднелась освещенная площадь, на балконах второго этажа громко переговаривались два старичка.

— …да я бы на месте Детинца повысил пенсионный возраст до девяноста! — говорил один. Ему самому было хорошо за семьдесят, худой, желчный, интеллигентного вида.

— Так не доживем же! — усмехался второй, более корпулентный.

— А зачем доживать? Разве смысл жизни в том, чтобы дожить до пенсии? Это философия дармоеда и лентяя! Смысл в труде — честном и достойном. Пенсию вовсе надо отменить!

— Ну это ты загнул, Алексей Тимофеевич! Мы ж стареем, не можем трудиться наравне с молодыми! Для государства это вред.

— Тем, кто не может, надо больничный брать, вот и все. До конца болезни или жизни. Учредить комиссию, которая будет определять, способен человек трудиться дальше или нет. А тех, кто симулирует болезнь, строго наказывать. О лодырстве только нуарные деграданты мечтают. Им лишь бы, как крысам, в своих сырых подземельях сидеть да еду у нас воровать.

Голоса затихли вдали, а мы вышли на площадь. Впечатления она не производила: обычная площадь. Широкая, обрамленная пяти- и девятиэтажными зданиями (и это центр столицы!). Мощеная брусчаткой, затертой тысячами и миллионами ног. Зато впечатляла квест-башня, что возвышалась на другом конце площади. Залитая электрическими огнями, огромная, она пронзала хмурые вечерние небеса, а далеко-далеко наверху — приходилось сильно задирать голову, чтобы посмотреть на это чудо, — красным недреманным оком горел могучий прожектор.

Башня была повыше Останкинской, но пониже Бурдж Халифа. Хотя я могу ошибаться. В любом случае, она создавала впечатление чего-то могущественного, нерушимого, вечного…

Кстати, над входным порталом, в который свободно закатился бы Боинг 747 и еще место для трех БелАЗов хватило бы, торжественно сиял золотой Знак Вечной Сиберии. Опять-таки широкие порталы, которые не закрываются круглый год, строить можно только в теплом климате.

И все эти огроменные пространства со стопроцентной гарантией отпугнут людей с агорафобией.

— Интересно, какие комплексы у того, кто это строил? — задумчиво произнес Витька.

— Да известно, какие. Мания величия и крохотный писюн.

Витька захрюкал, стараясь подавить смех. “Шрека” он, конечно, смотрел, но шуточка из мультика все равно его сильно рассмешила. А тру-сиберийцу никак нельзя смеяться или даже лыбиться перед этакой красотой.

Народа на площади гуляло много — если сравнивать с пустынными улицами. Неиссякающий поток тянулся в портал и из него — посетителей квест-башни было много, несмотря на погоду и позднее время. Это радовало, легко затеряться в толпе.

При виде этой махины я усомнился в том, что бомба что-то изменит. Это ж как слону дробина! Потом вспомнил, как нуары рекомендовали поместить бомбу прямо под прожектором на самом верху. Наверное, там уязвимое место рядом с квест-излучателем. Разрушать-то всю башню смысла нет…

Многие люди пребывали в состоянии полнейшей экзальтации — падали на колени, тихо плакали, шлепали себя ладонью по лбу, взирая на символ величия их страны. Такое поведение, по всей видимости, было совершенно обычным: на исступленных граждан никто не обращал внимания. В том числе Модераторы, шмыгающие туда-сюда в поисках нарушителей спокойствия. Этих малоприятных господ я сразу узнал по бордовым робам с нашивками на рукавах и штанинах в виде буквы “М” и каменно-презрительным выражениям лиц.

Среди посетителей также часто наблюдались личности с сумками и рюкзаками вроде моего. И все же, видимо, в нас с Витькой было что-то, что иногда заставляло встречных задерживать на нас взгляды. Я подбавил в выражение лица восторга, и, кажется, это немного помогло. Тем не менее, многие — особенно те, кто выглядел как холеные горожане, а не понаехавшие колхозники — глядели на нас с неприкрытой брезгливостью.

Ну, это ничего, это мы переживем. Нам главное — не выделяться из толпы.

А как сейчас разгуливает Катя, моя бывшая подруга из Посада, которую я совсем не помню? Тоже корчит эту презрительно-брезгливую гримасу при виде колхозников, которые понаехали немного позже нее самой?

— Сколько вход стоит? — негромко спросил Витька, пока мы шагали по площади к башне.

— Ни сколько. Бесплатно. Гуж говорил же — не слыхал?

— Слыхал, но не поверил. Так разве можно? Так бывает?

— Об этом мечтали когда-то… О мире без денег. Заходишь в магазин и берешь, что тебе надо.

— Тогда один человек унесет вообще все! И всем, кто после него зайдет, ни фига не достанется!

— Предполагалось, что в таком мире будут жить исключительно добрые, щедрые, культурные и дисциплинированные люди.

— Какой идиот это предполагал? А что делать с не добрыми и не щедрыми? Таких завались, знаешь ли!

— А таких на каторгу, — прошептал я. — Не ори. Здесь эта мечта сбылась. Видишь?

— Вижу. Но город какой-то стремный… Нельзя сделать так, чтобы бесплатный город был красивый?

— Сразу всего не бывает, — хмыкнул я. Приближаясь к гигантскому порталу, я нервничал все больше и старался скрыть это за веселым разговором. — Или бесплатно — или красиво, третьего не дано.

Деньги или их аналоги в виде рейтинга на нейрочипе тут, наверное, все-таки использовались. Но вход в квест-башню был свободен. Каждый житель Вечной Сиберии имеет полное право посещать это овеществленное величие родины и восхищаться. Детинец гарантирует.

Мы влились в толпу и зашли в портал. За аркой взорам открылся колоссальный зал, похожий на собор исполинов. На его сводчатом потолке концентрическими кругами раскинулись цветные барельефы — они изображали каких-то людей в величественных позах, занимающихся возведением небоскребов, которых в Вечной Сиберии отродясь не видывали, поднятием целины и прочими детинцоугодными делами. В центре этой мегаломанской Сикстинской капеллы на людей-букашек сурово взирал пожилой человек с аскетичным строгим лицом. Портрет Председателя Вечной Сиберии напоминал колоссальную икону — лик изображен в анфас, черты неподвижны, ладонь приподнятой руки сложена горстью, точно Председатель держит что-то незримое — например, державу. Вокруг головы нимбом-полукругом идут слова “Вечная Сиберия воистину вечна”.

— Когда Председатель помрет, придется переделывать, — шепотом сказал Витька. — Ох, и работы у строителей и художников будет!

Я одернул его — не хватало, что нас услышали.

Глядя на Знак Вечной Сиберии над “иконой”, я задумался: а при чем здесь магический символ? Или это не магический символ? Довелось мне не раз убеждаться, что Знаки связаны с допартами и волшбой Поганого поля. Не обладает ли Председатель таким же нейрочипом, как у меня, и не установлен ли у него допарт Вечной Сиберии, дающий ему власть над этой страной?

Кто он такой вообще — Председатель? На чем жиждется его власть? Исключительно на квестовой промывке мозгов?

Вдруг захлестнуло ощущение присутствия чего-то зловещего и насмешливого. Словно кто-то разразился беззвучным телепатическим смехом — как тогда, когда с нас пропала одежда. На секунду подумалось, что смеется Председатель на потолке, подслушавший мои мысли. В то же время чувствовалось, что смеется не один человек (или нечеловек), а сразу несколько, но синхронно…

Витька, незаметно осмотревшись, запрокинул голову и принялся истово хлопать себя по лбу.

— Ты чего? — буркнул я.

— Стараюсь не выделяться из толпы. Тебе, кстати, тоже советую.

Он был прав. Толпа вокруг то и дело тянула руки к Знаку и Председателю, зачерпывая благодать и вбивая ее в себя жестом “рука-лицо”. Чисто дурдом. Или религиозный экстаз. А это почти синонимичные понятия…

Я молча повторил жест.

Так, хлопая себя по лбу и даже тихонечко подвывая от фальшивых восторга и экзальтации, мы вместе с толпой паломников прошли под одной из пяти арок в другом конце гигантского зала. За ними обнаружились помещения поменьше, но все равно огромные. Здесь к лифтам стояла зигзагообразная толпа в коридорчике из специальных перил. Модераторы следили за порядком. Мы пристроились в конце очереди.

Нуары нам поведали о лифтах и дальнейшем маршруте. Кажется, я понял. Кажется — потому что незрячий человек описывает дорогу иначе, чем тот, кто видит. К тому же сами нуары здесь, по всей видимости, не бывали — лишь слышали описание от зрячих инсайдеров. Расстояние нуары указывали в шагах, про вывески и таблички, которых здесь хватало, ни слова, и часто употреблялись такие описания как “гулкий зал”, “скользкий или шероховатый пол”, “механический гул лифтов вдали”.

Несмотря на слепых поводырей, я не сомневался, что идем мы туда, куда надо. Другой дороги и нет. Нас увлекла очередь. Все это напоминало паломничество в священные места или посещение Ленина в мавзолее.

Очередь то стояла на месте, то резко сдвигалась на десяток шагов, когда очередная порция людей исчезала в пастях десятков лифтов. В целом, двигались мы медленно. Я все беспокоился, что меня заставят оставить рюкзак, но Модераторов мой баул не смутил. Возможно, от паломника, чьи мозги напрочь раздолбаны квестами, не принято ждать неприятностей.

В какой-то момент очередь снова мотнулась вперед, я шагнул со всеми вместе, но Витька зазевался — остался стоять на месте. Я потянул его за плечо, и он отчетливо вздрогнул, поглядел на меня диким взглядом, точно я его разбудил посреди ночи.

— Ты норм? — спросил я.

— А? Не знаю… У меня сейчас типа галлюцинации было.

Я мысленно чертыхнулся.

— Нам только глюков не хватало!

— Не, я сознание не терял, все вроде бы понимал и осознавал. Просто завис немного. Видение было прям очень четкое.

— Что за видение?

Мимо, по другую сторону хрупкого парапета из хромированных трубок, прошел Модератор. Мы умолкли, дождались, пока он отойдет и продолжили перешептываться.

— Да ну, херня какая-то, — отмахнулся Витька. — Это от волнения. Или давление малость упало — такое у меня бывает.

— В мире Поганого поля херни не бывает, — сообщил я. — Особенно если речь о видениях и знаках. Что ты видел?

Витька помолчал, глядя на очередь впереди, пожевал губами. Наконец сказал:

— Привиделось, что они все мертвые… Лежат вповалку, в кровище… Некоторые разодраны в хлам. Как бы месилово здесь было нешуточное… И багровое знамя прямо посреди груды тел, а на нем знак.

— Какой Знак?

— Что-то острое, мудреное…

— Вспомнить можешь?

Витька поморщился, напрягая память.

— Не, не смогу.

— Ладно.

Меня рассказ возбудил и встревожил. После всех приключений я в знаки верил как никто. И в глюки. Но что означает видение Витьки? Вряд ли что-нибудь хорошее, раз речь о мертвецах и кровище…

Перемещаясь дальше к лифтам, я постоянно с тревогой поглядывал на Витьку. Он тер лоб и переносицу и выглядел ошарашенным. Когда он что-то пробормотал под нос, я наклонился к нему:

— Что?

— Мы материализовались, — повторил он. — Мы не переходили через дольмен, мы заново материализовались в этом мире… но то, что нам якобы принадлежало в Скучном мире, со временем рассыпалось в пыль…

— Ты о чем?

Тревога во мне нарастала. Я начал подумывать, не свернуть ли операцию до лучших времен.

Но Витька встряхнулся и улыбнулся мне. На бледных щеках появился румянец.

— Все, вроде отпустило… После глюка какие-то мысли необычные…

— Ты говорил про то, что мы материализовались…

Но тут подошла наша очередь заходить в лифты. Мы поместились в обширной кабине вместе с десятком паломников. В лифте работал кондиционер, но все равно воздух был спертый и попахивало плохо вымытыми и потными человеческими телами. Двери закрылись, кабина вздрогнула и с отчетливым гулом поехала вверх. Скорость увеличивалась, причем рывками, так что нас впечатывало в пол, а в ушах заложило. Строители лифта не озаботились комфортом для людей — удивительно, что кондер поставили.

В лифте, где все прижаты друг к дружке, не поговоришь, и мы молчали — как, собственно, и все остальные. Лифт ехал и ехал, и я вспомнил, что нам предстоит вознестись на огромную высоту. Этот лифт не поднимет нас до самой верхушки, придется пересаживаться на другой лифт.

Я все же исхитрился наклониться и шепнуть на самое ухо Витьки:

— Может, отменим дело?

— Нет, — твердо сказал он. — Я в порядке. Тебя я в глюке видел живым… Ты был рядом, как и всегда.

Я не совсем понял, почему он это сказал. Видно, еще не отошел от галлюцинаторного инсайта.

Я выпрямился и встретился взглядом со стоящей рядом девушкой. Хорошо одетой, почти модно, с золотыми серьгами, макияжем, аккуратно уложенными волосами. Несмотря на всю эту сбрую, было в ее внешности что-то неисправимо деревенское — в круглых глазах, круглых щеках, форме губ и веснушках на шее (на лице они были замазаны тональным кремом). И глядела она на меня хоть и снизу вверх — ввиду разницы в росте, — но при этом насмешливо-высокомерно. Так глядит дама из приличного общества на неуклюжего крестьянина, чудом попавшего на званый ужин и мнущегося в углу, не зная, куда девать руки.

Я в упор уставился на нее, и она, ничуть не смутившись, завела разговор:

— Недавно у нас?

— Впервые.

— Ну как, нравится?

— Очень! — сказал я, напомнив себе, что я — колхозник из Посада, допущенный благим рейтингом в святая святых Сиберии, и должен писать кипятком от восхищения и радости.

Вмешался Витька, звонко заявив:

— Поражаемся величию нашей страны!

— О да! — с придыханием отозвалась ухоженная дама, но тут же вернула на лицо гримасу насмешки и чванства. — Желаю вам приятно и с пользой провести время.

Она отвернулась, а Витька незаметно для окружающих мне подмигнул. Он всем видом демонстрировал, что в порядке, но тревога за него из меня еще не выветрилась — хоть в целом я успокоился.

Лифт, наконец, остановился, постоял, не спеша распахивать двери. Народ, как водится, заволновался, невнятно зашумел, мотнулся к дверям, слегка придавив тех, кто уже там стоял. Затем двери с легким скрежетом распахнулись, и пассажиры хлынули наружу.

Мы очутились на первой смотровой площадке в виде кольцевого помещения. Вместо внешней стены этого кольца протянулись окна от пола до потолка. Отсюда открывался захватывающий вид на весь город. В сумерках тускло блестела гладь большой реки, что раздваивалась, образуя полуостров, на котором и расположились квест-башня и центр Князьграда. Невысокие, максимум десятиэтажные, здания казались кубиками разных оттенков серого. По другую сторону реки, впрочем, торчало несколько небоскребов — их-то я и заметил, когда ехал вслед за Решетниковым по Поганому полю. По дорогам ползли букашки машин — их было очень мало. Автомобильные пробки определенно не являются проблемой столицы Вечной Сиберии. Зато пешеходов хватало. Кое-где на зеленых пятнах парков и аллей люди прямо-таки роились, как пчелы.

Паломники и здесь учудили — одни храбро подошли к стеклянной стене и прилипли к ней лбами, охая и ахая на разные голоса (между прочим, стекло на уровне головы было заляпано такими вот отпечатками жирных лбов), другие шарахнулись в глубь помещения от страха высоты, некоторые даже присели. Немногие сохраняли сдержанность — были здесь, судя по поведению, не впервые. Большинство изголялись каждый во что горазд, проявляя свою дикость.

Мы с Витькой едва глянули в окно и сразу зашагали в поисках лифтов на самый верх. По дороге снова попалась насмешливая дама.

— Желаете подняться еще выше? — осведомилась она на правах старой знакомой.

— Конечно! — воскликнул Витька.

— Лучше оставьте это на потом, — посоветовала дама. — Не надо слишком перенапрягаться за один раз. Вы же раньше не поднимались… м-м-м… выше барака.

Вероятно, не хотела она нас уколоть. Это у нее на автомате выходило, по въевшейся в плоть и кровь привычке. Причем не особо тонко.

— Мы по деревьям лазали еще! — сообщил Витька радостно. — Они повыше бараков будут!

Я усмехнулся, а у дамы немного вытянулось круглое лицо.

— А ты смешной, мальчик! — сдержанно сказала она. — И как только вы улучшили свой рейтинг, чтобы попасть в Князьград?

— Вы же как-то улучшили свой рейтинг, чтобы попасть сюда, — ляпнул я. Самую малость, но я все же разозлился. — Вы ведь тоже с Посадов, не так ли?

Она аж побледнела от такого оскорбления.

— Я здесь родилась! — отчеканила она, забивая каждое слово, словно гвоздь. — И не пойму, зачем трачу на вас время.

— Аналогично, — сказал я.

Пока она думала, как отреагировать, мы поспешили к лифтам, ведущим на маковку квест-башни.

***

Чтобы попасть на лифты, ведущие на самую вершину, мы вынуждены были снова отстоять очередь — к счастью, гораздо меньше той, что снизу. Кабина лифта тоже оказалась поменьше, и ехала она недолго. Когда вышли на обзорную площадку, увидели, что она ничем не отличается от первой, разве что размерами. Людей здесь хватало, но вели себя они сдержанней — лбами к стеклу не прижимались, в приступе экзальтации по полу не ползали. Подумалось, что новенькие сюда не добираются, а видами любуются в основном бывалые, давно в Князьграде проживающие или урожденные горожане — такие как круглолицая ехидная дама, если верить ее заявлению.

Этой дамы видно не было — она поднялась на другом лифте и находилась, вероятно, на другой стороне кольцевой обзорной площадки.

Мы с Витькой подошли к стеклянной стене. Снаружи — стремительно нарастающие вечерние сумерки, затянутое темными тучами небо, тот же мелкий дождик, оросивший бетонный карниз шириной меньше метра сразу за окном. Вид открывался величественный и зловещий: залитый россыпью огней город, тусклая река и черная равнина, уходящая за горизонт. Поганое поле…

Летающих машин нет — это вам не Республика Росс. И обычных не густо.

Мы обошли смотровую площадку по кругу, разок встретив даму, которая не заметила нас или сделала вид, что не заметила. Я нашел одно местечко, где можно выбраться на карниз через неплотно приоткрытую створку, предназначенную, судя по всему, для обслуживающего персонала. До красного прожектора, чьи кровавые отсветы падали на карниз и сверкали в мелких капельках дождя, от створки надо шагать по карнизу без парапета метра три.

Что ж, терпимо… Наверное.

Я напряг память, чтобы вспомнить, проявлялся ли у меня когда-либо страх высоты, однако, как ни странно, ничего подходящего не припомнилось. События детства расплывались в памяти, как что-то очень далекое и капитально позабытое. Будто глюк, спровоцированный россами, изменил другую мою память — о Скучном мире.

Копаться в детских и юношеских воспоминаниях было некогда. Я посмотрел на светящиеся россыпи в темнеющей бездне и заключил, что высота меня особо не пугает. Тем более темно. И вниз я смотреть не буду.

Но как незаметно выбраться через “форточку” на “балкон” и установить шестиугольный сюрприз под маяком? Посетители не собирались уходить, а скоро башня закроется, и будет поздно. На этом уровне слонялась парочка Модераторов, надзирая за порядком.

Мы с Витькой переглянулись.

— Надо бы их отвлечь, — сказал я.

— И отвлечь придется мне, — недовольно сказал Витька.

— Я ж не могу одновременно отвлекать и лезть наружу!

— Наружу могу вылезти я, — сказал Витька и поглядел на мой рюкзак. — Я меньше, и мне будет легче.

— Не факт. Тебя ветром сдует.

— Нет там никакого ветра!

— Это здесь тебе так кажется…

— По-любому, он не сильный.

— Не пущу, — выпучил я глаза. — Я лезу, а ты отвлекаешь. Для этого тебя и взял.

— А я думал, что ты меня взял, потому что окончательно превратился в няньку, — язвительно сморщил нос Витька. — Ладно. Я отвлекаю, ты лезешь. Но как это провернуть?

— Может, притворишься, что тебе плохо? Блеванешь там? — хмыкнул я. — В припадке начнешь биться? Мол, это из-за высоты.

— Чтоб меня Модераторы увели?

Он быстро огляделся. Что-то приметил и, бросив на меня выразительный взгляд, пошел в сторону.

Там стояла давешняя коренная князьградка — задумчиво смотрела в окно.

Витька заговорил с ней. Даже с расстояния в двадцать шагов было видно, что дама недовольна разговором. Голоса их повышались. Витька звонко воскликнул:

— Как вы можете такое говорить? Князьград — самый великий город на Земле, и в нем полно удивительных вещей.

— Я этого не говорила! — задохнулась от возмущения дама.

— Вы сказали, что если я поднимусь сюда, то больше и смотреть будет не на что! — упрямился Витька, причем делал это очень громко.

На них заоглядывались. Два Модератора неспешно направились к ним.

Дама тихо, но злобно зашипела на Витьку, но Модераторы уже подошли к ним вплотную. Заговорили негромкими, ленивыми голосами уверенных в себе людей при исполнении.

— Что вы делаете? — услышал я. — Вы знаете, кто я? Я урожденная жительница Князьграда.

Ха! Видимо, быть урожденным столичным жителем — это какой-то особенный рейтинг, закрепленный законодательно. Особая каста. Так что горожане презрительно кривят губы и цедят про понаехавших на вполне законных основаниях.

Впрочем, особый статус этой дуры на Модераторов подействовал не сильно, отваливать они не спешили. Витька обернулся на меня и скорчил гримасу: дескать, чего встал, пошевеливайся!

Я и впрямь застыл на месте, захваченный сценой. Как и все без исключения посетители верхней смотровой площадки. Действовать нужно было в темпе.

Я сделал несколько шагов назад, убедился, что никто на меня не смотрит — и скользнул за створку прямо на мокрый карниз. Рюкзак пришлось снять с плеча, чтобы не цеплялся на раму и стены, и держать в руке. Почти сразу же заметил камеру, равнодушно взирающую и на меня и участок карниза под створкой. Урод с ней, мы должны успеть.

Здесь было гораздо прохладнее, чем в помещении и на площади внизу, поддувал несильный влажный ветерок. Доносились приглушенные звуки вечернего города. Голоса позади сразу стихли, а я собрался с мыслями.

Не обращая больше внимания на то, что происходило в освещенном кольцевом помещении за стеклом, боком двинулся налево по карнизу, передом, так сказать, к миру, задницей к башне. Не лучший вариант для того, кто боится высоты, но разворачиваться — терять время. Кроме того, высоты я, кажется, не особо боялся, хотя и идти обычным способом по узкой дорожке желания не возникло.

Вскоре проявил себя жар прожектора. Слева было жарко и сухо, справа прохладно и сыро. Неприятное сочетание. Словно тебя жарят на вертеле под дождиком, и вертел не крутят…

Я на миг повернул голову налево, но ничего не увидел, ослепленный ярчайшим светом гигантского прожектора. Пальцами выловил из нагрудного кармашка темные очки, надел. Пользы от них было мало, но все же… В таких условиях и маска сварщика не поможет… Я зажмурил глаза и дальше крался по-крабьи вслепую, ориентируясь на ощущение жара и магическое третье око, ранее именовавшееся просто В-чутьем.

А жар все нарастал… Если так пойдет и дальше, у меня закурчавятся и начнут дымиться волосы на голове…

Нога соскользнула с мокрого карниза, промелькнула мысль: всё! Но нет, не всё — в последний момент уперся ладонями в стену позади, с трудом сохранил равновесие. И рюкзак ухитрился не выронить.

Прошел еще несколько шагов. Стало совсем жарко, точно я подошел вплотную к огромной раскаленной печи. Зато карниз высох — никакая сырость тут не задерживалась. Должна быть охладительная система, но она явно не рассчитана на то, чтобы охлаждать внешнюю стену.

Я присел на корточки, потому что терпеть сил больше не было, — скорчился под самым прожектором с плотно зажмуренными глазами, что, впрочем, не спасало от сияния. Торопливо вынул из рюкзака бомбу и придавил к стене, размышляя, что буду делать, если адская машина заупрямится и не возжелает прилипать. Но технологии россов не подкачали и на этот раз — бомба почти сразу каким-то образом прикрепилась к стене. Я подергал — не оторвать. Схватил рюкзак, в котором болтались шпага и “гришан”, и полез обратно.

На обратном пути было одновременно и проще, и сложнее. Я ничего не видел — перед глазами расплывались огненные круги и пятна. Неприятный экспириенс, зато я не видел бездны под ногами — просто шел боком, скользя спиной по стене. С другой стороны, жар прожектора спал, я словно из печки выскочил в последний момент, и дождик охлаждал лицо и голову.

Возле створки окна притормозил, пытаясь проморгаться. Проморгаться, разумеется, не удалось. К тому же выяснилось, что я забыл снять темные очки. Сдернув их, я обнаружил, что кое-как вижу, но для полноценной ориентации в пространстве — в частности, для того, чтобы ловко залезть внутрь — этого недостаточно.

К счастью, третье око работало недурно, я его уже натренировал в кромешной тьме нуарных подземелий. Обычное зрение даже в чем-то мешало.

Я просочился сквозь окно, не особо переживая о том, что там меня может ждать. Бомба установлена — это главное. Теперь надо делать ноги, пока нуары не нарушили слово (у меня не было оснований так думать, но проклятая паранойя не желала успокаиваться). Подумалось: если бомба жахнет прямо сейчас, я что, снова очухаюсь на койке у доктора Пономарева? Или окажусь где-нибудь в другом месте Скучного мира — например, на хате или в ТРЦ? Сколько у меня жизней и сколько из них я истратил?

Без проблем я забрался обратно и ступил на пол кольцевой площадки. Даже не верилось, что миссия провернулась так быстро и легко. Хотя — стоп, миссия не закончена.

На смотровой площадке тем временем гремел скандал. Коренная князьградка рвала и метала, но чувствовалось, что скоро дело дойдет до слез. Модераторы вцепились в нее клещом, она била их ладонями, вырывалась и поливала словесной грязью, совсем, видимо, позабыв, что весь ее статус не стоит и ломаного гроша перед этими не менее напыщенными представителями официальной власти. Витька стоял в сторонке, как ни в чем не бывало, о нем и забыли. Внимание привлекает тот, кто больше шумит, а молчание, как известно, золото.

Когда я забирался в помещение, щурясь, моргая и неловко надевая на плечи опустевший рюкзак, даму уже за обе белы рученьки вели к лифтам — к ужасу и восторгу наблюдавшей скандал публики.

Третьим оком я заметил, что на меня уставилась парочка, стоявшая в отдалении. Они меня спалили. Недолго думая, я погрозил им кулаком и скорчил зверскую рожу. Они побледнели и отступили на шаг, потом отвернулись, якобы ничего не видели и не слышали. Хороший поступок для граждан такой “человеколюбивой” страны, как Вечная Сиберия.

— Ну че? Валим? — прошипел Витька, невесть как оказавшись рядом. Он держался таким молодцом, что лучше и не надо.

Мы не торопясь прошли к лифтам, шмыгнули в кабину — не ту, куда погрузились Модераторы с горожанкой, а соседнюю, — рядом оказалось еще трое пассажиров: один немолодой, морщинистый, такая же бабуля и совсем юная девочка. Все трое покосились на меня — у меня были мокрые от дождя волосы и рубашка, и пахло от меня, должно быть, альпийской свежестью.

Ехали на вторую площадку в молчании. Немного восстановившееся зрение обнаружило камеру и в лифте; я ее прозевал, когда ехали вверх, слишком был напряжен. А сейчас вижу фигово, но замечаю больше!

Если нас засекли — а нас не могли не засечь, — то внизу встретят радужно и гостеприимно.

Незаметно закатал не особо длинный, в общем-то, рукав рубашки, полностью обнажив Знак Урода, но прикрыл его рюкзаком.

На средней площадке мы пересели на другой лифт, отстояв небольшую очередь. Дама и Модераторы пропали из виду — видно, стражи порядка провели ее какими-то своими ходами.

Без помех спустились до колоссального холла с потолочными росписями и, неосознанно убыстряя шаг, помчались к выходному порталу, не веря, что все обошлось так просто.

Но просто ничего не бывает. Посреди зала к нам наперерез выскочили два Модератора, вынимая из карманов на ходу знакомые приборы с кнопками и маленьким экранчиком. Такими приборами считывают рейтинг и личные данные с чипов в башке.

— Постойте-ка! — громко обратился к нам один.

Если они просканируют наши с Витькой краниумы, то сразу поймут, что мы не коренные князьградцы, не гости столицы и вообще не сиберийцы. У Витьки чипа нет, а мой иной. И будут с нами обращаться, как с враждебными иноагентами.

Чуть сбавив шаг, я направил на них Знак Урода.

— Идите и арестуйте рыжего человека! — велел я первое, что пришло на ум.

Они остановились, словно натолкнувшись на невидимую преграду, заозирались, растерянные до смешного, затем кого-то засекли в редеющей толпе посетителей и рванули к несчастному рыжему человеку — не представляю, кто это был.

Мы полубегом-полушагом помчались к выходу.

— А почему рыжего? — захотел узнать Витька на бегу.

— Ничего другого не придумал…

— Вечно рыжие подвергаются дискриминации! Прямо жалко их! То у них души нет, то прав. Нужен закон по защите прав рыжих…

— А ты молодец, Витька, — похвалил я, когда мы оказались на площади и поспешили в наш переулок. — Артист! Сущий артист! “Оскара” бы тебе!

— Спасибо.

— Как самочувствие?

— Видений больше нет. Не беспокойся.

— Когда пойму, что нет повода для беспокойства.

— Не все же тебе одному видеть невидимое и слышать неслышимое? — усмехнулся Витька. — Может, я тоже стал ведуном после смерти? Кстати, о смерти. Когда бомбу взорвут? Нуары что, следят за нами?

В подробности нас не посвящали, а я не лез с вопросами, посчитав, что Честное Собрание знает, что делает. Вопрос Витьки навел меня на тревожные размышления: если нуары за нами следят, то как это делают без зрячих шпионов? Если у них в распоряжении есть зрячие шпионы, то почему они, вместо нас, не установили бомбу? Если же шпионов нет, то о нашем прибытии в подвал заброшенного здания первыми узнают Гуж и Май. О т к л ю ч е н н ы е от Честного Собрания. То есть они не сумеют известить через чип-эгрегор о нашем возвращении и благополучно завершенной миссии. Странно.

— Пойдем быстрее, — сказал я. — И болтай потише.

Уже не таясь, бегом добежали до края площади, промчались по пустынной улице с редкими прохожими. Я ждал взрыва с секунды на секунды. Вот сейчас грянет так, что заложит в ушах, небо расколется на две половины, сверху посыпятся обломки, задрожит земля, когда сотни тонн строительного мусора обвалятся на площадь и близлежащие здания.

Но взрыва все не было — мы почти добрались до конца пути. Пока мы поднимались и опускались по башне, совсем стемнело и светили фонари. Зрение восстановились почти на сто процентов.

Что за дела? Где взрыв?