Ее превосходительство адмирал Браге

Глава 1

Домашние называли Варвару Варей, подруги по гимназии - Вавой, но сама она хотела, чтобы ее звали Арой, вот только никто с ее мнением не считался. Впрочем, если ей удастся уговорить отца отпустить ее в Псков, то среди прочего появится и возможность поменять не только судьбу и образ жизни. Ара – это да, а Варвара – отстой. Имя, конечно, красивое, статусное, но ей, увы, никак не подходит. Услышишь «Варвара» и сразу представляешь себе высокую статную красавицу «в теле», с высокой полной грудью, широкими бедрами и толстой пшеничной косой через плечо. И обязательно голубые глаза. У Ары из всего этого великолепия только синие глаза, но все остальное не выдерживает никакой критики. Росту в ее худом поджаром теле – четыре вершка[14], сисек, почитай, что нет, бедра узкие, и волос черный, доставшийся, верно, от кого-то из пращуров – эвенков или орочей. Хотя, правды ради, среди русских и карел тоже встречаются черноволосые люди, так что, может быть, в ее роду обошлось и без нацменов[15].

Ара – про себя она себя так и звала, - проследила за тем, как отец поднимается по лестнице, и мышкой-норушкой шмыгнула за ним, так что, оказавшись в коридоре второго этажа, успела заметить, как закрывается за «тятей» дверь в кабинет.

«Пора, - решила она, подходя к двери, - сейчас или никогда. Главное – не праздновать труса!»

Подошла, постучалась, выбрав довольно-таки агрессивную манеру, чтоб не было сомнений в серьезности ее намерений, дождалась разрешения, - хотя была готова в случае надобности идти напролом, - отворила дверь и вошла в кабинет отца.

- Есть разговор! – сказала без предисловий, едва переступив порог.

- Проходи, садись, - кивнул отец на стул, поставленный перед его рабочим столом. – С чем пожаловала?

- Отец, - начала Ара.

- Дочь, - усмехнулся в ответ отец.

- Я хочу поступать в Псковскую Академию Аэронавтики.

Что ж, вот она и произнесла это вслух, теперь только вперед.

- А примут? – поинтересовался отец, ничуть, кажется, не удивившись ее заявлению. Впрочем, с чего бы ему удивляться: сам ведь поощрял ее отнюдь не девичьи увлечения. Брал на охоту, оплачивал занятия в летной школе, нанимал инструкторов. Но, с другой стороны, потворствовать девичьей дури и отпустить восемнадцатилетнюю дочь в свободное плавание - отнюдь не одно и тоже.

- Аттестат зрелости[16] первой категории, - сказала она с вызовом.

- Получишь медаль?

- Анна Дмитриевна говорит, что получу.

- Молодцом! – улыбнулся отец. – За мной подарок.

- Спасибо, - заторопилась Ара, - но я о другом. Золотые медалисты поступают в Академию без экзаменов.

- Серьезно?

- Да, - кивнула Ара. – Таковы правила.

- А медкомиссию пройдешь? – Вопрос по существу, медаль медалью, но хлюпиков в авиаторы не берут.

- Я в 1-й городской больнице платное обследование прошла, - гордо вскинула голову Ара.

- Пятьдесят рублей, которые ты у меня на серебряный гарнитур выцыганила? – уточнил отец. Казалось, его ничем не проймешь. Недаром про него в городе говорят «кремень мужик». Кремень и есть. Сидит, смотрит, и ни удивления не выказывает, ни расстройства, ни насмешки.

- Извини, - покаялась Ара, - не хотела раньше времени пугать.

- Врать нехорошо, - покачал головой отец, - али не знаешь?

- Простите, тятенька! – детским голоском проблеяла Ара.

- Не дерзи!

- Извини!

- Извиняю. Но ты учти, твои тайны мадридского двора до добра не доведут. Мать думала, ты аборт делать отправилась. Насилу успокоил!

«Так он знал? – удивилась Ара. – Знал и молчал?!»

Но додумать мысль не успела. Высказав претензию, отец перешел к сути вопроса.

- Каков результат?

- По женским нормативам прохожу легко, - отчиталась Ара. - По мужским – в притирку, но над планкой.

Результат, что и говорить, выдающийся. Никто от нее такого никак не ожидал.

- Еще доводы имеются? – продолжил между тем допрашивать отец.

- Я патент пилота легких машин еще в прошлом году получила.

- Помню, - кивнул отец. – Дерешься хорошо, стреляешь отменно, водишь локомобиль, плаваешь, ныряешь… Я ничего не пропустил?

- Да, вроде, все, - пожала плечами Ара.

- А что с рекомендациями? Там же рекомендации требуются или нет?

- Требуются, - кивнула она. - У меня есть две – из гимназии и из летной школы. Если бы еще Гавриил Викентиевич написал… Но он без твоего разрешения не может. Он на тебя работает, сам понимаешь.

- Понимаю, - тяжело вздохнул отец. – Все я Варя понимаю, но и ты меня пойми. Отпустить тебя в Псков, значит признать полную твою самостоятельность и, как следствие, независимость. Во всем, Варя, абсолютно во всем. Понимаешь ли, о чем говорю?

- Понимаю! - решительно ответила она.

- А вот я думаю, что ни хрена ты не понимаешь! – остановил ее отец. – Ты сейчас помолчи и послушай. Я на эту тему не сегодня и не вчера задумался. И не я один. Мать твоя тоже в беспокойстве.

- Значит, не отпустите, - сникла Ара.

- Отпустим, - отмахнулся от нее отец. – Глупостей-то не говори! Вопрос, Варвара, не в том, отпускать тебя или нет, а в том – как отпускать!

- Не понимаю, - нахмурилась Ара, очевидным образом запутавшись в словах отца.

- Деликатный вопрос, - снова вздохнул отец. – По идее, это бы мать должна с тобой говорить, но она женщина, ей при таком обороте дел получается не с руки. Приходится мне.

- Ничего не понимаю, - честно призналась Ара.

- Сейчас поймешь, - пообещал отец и, встав из-за стола, пошел к книжным шкафам. – Выпьешь со мной?

- Что, прости? – обомлела Ара.

- А ты, как думала? – оглянулся на нее отец. – Если я тебя отпущу в Академию, это значит, ты теперь взрослый самостоятельный человек. Это я кисейной барышне могу запретить даже нюхать вино и с мальчиками целоваться – ни-ни! А флотскому офицеру? Летать разрешу, в бой идти позволю, а выпить водки – нет? Так что, спрашиваю, со мной выпьешь?

- А можно? – Ара чувствовала себя окончательно дезориентированной и не знала даже, что сказать.

- Тебе теперь все можно. Сама решай!

- Окосею.

- Наверняка, - согласился отец. – Но лучше со мной попробовать, чем с кем-нибудь другим. Ты же будешь служить в чисто мужском коллективе, вот и прикинь.

- Ну, - Ара уже поняла, что отказа не будет, но вот что ей на самом деле разрешат, было все еще непонятно, - тогда, давай попробую.

- Попробуй, попробуй, - отец вернулся к столу с пузатой бутылкой и двумя гранеными стаканчиками из богемского свинцового стекла. – Это полугар, - объяснил, открывая бутылку, - ржаная водка крепостью 38 с половиной градусов, выдержанная в дубовых бочках восемнадцать лет. Крепкая, ароматная и вкусная. Ей-ей не хуже франкского коньяка.

Отец разлил водку по стаканчикам и один из них подвинул к Аре:

- Держи, авиатор!

- Издеваешься?

- Ни в коем разе, - улыбнулся отец. – За единственного мужика среди моих детей! Будем!

«Гордится? – удивилась Ара. – Любит и гордится!»

Она пригубила стаканчик. Вопреки словам отца, водка оказалась совсем невкусной.

- Не нравится? – вопросительно поднял бровь отец. Он-то свою порцию полугара выпил одним коротким глотком и даже не покривился.

- Не очень.

- Вот для того и надо знать все обо всем, - как-то не слишком понятно «подвел черту» отец, - чтобы не ошибиться и глупостей не наделать.

- Ты, о чем?

- О нашем, о девичьем, - хмыкнул отец. – А сейчас серьезно. Я много думал, Варвара, но на самом деле ответ мне был известен с того самого момента, когда возник вопрос. Просто храбрости не доставало произнести его вслух. И вот оно мое решение. Ты поедешь в Псков и поступишь в Академию, но раз так, то и отношение к тебе должно быть, как к парню. Так и сделаю. Раз мужик, то и живи свободно. Однако ж, ты, Варвара, по факту все-таки не парень, а девка. И это сильно усложняет дело, потому что перед молодым человеком, уходящим во взрослую жизнь, возникают серьезные соблазны. Три соблазна, если обобщить, три опасности. Алкоголь, карты и бабы. В твоем случае, мужики.

- Сидеть! – остановил он Ару окриком, едва она попробовала возразить.

- Ты что же думаешь, если о чем-нибудь не говорить, то этого, вроде как, и не существует? Ошибаешься. И дураки те, кто этого не понимает. Мать твоя и ее подружки – клуши богобоязненные! Ах, ох, а потом девка приплод в подоле приносит или с мужем жить не хочет. И все потому, что ничего вовремя ей не объяснили. Стеснялись, понимаешь ли! Традицию блюли. Боялись девушек испортить. Но я не баба, и скажу, как есть, потому что люблю тебя, дочка, и не хочу, чтобы ты из-за эдакой ерунды пострадала. Ты, Варвара, будешь учиться с парнями. Вас, девиц, там сколько бы ни было, все равно основной контингент - мужчины. То же самое и в армии, и на флоте. Мужчины, да еще и военные, пьют много. Это надо знать. Но дело не в самой пьянке, а в последствиях. Подрались по пьяному делу, и один другого прибил или покалечил. Случайно. Без умысла. Просто был пьян. А все равно из армии загремит и в тюрьму сядет. Мужики по пьяни и женятся, и деньги теряют, и бог знает, что еще творят. А все потому что меры не знают. Но ты-то не мужик, Варвара, а женщина, и тебе надо быть вдвойне осторожной. Ты же не хочешь, чтобы тебя пьяную изнасиловали? Полагаю, не хочешь. И родить по глупости не желаешь тоже. Значит, что? Держать себя в узде. Пить – без этого никак, - но знать меру, блудить… Да не стреляй ты в меня глазками! Наступит момент, сама не поймешь, как с парнем в постели оказалась. Говорить, что с тобой такого никогда не случится, себе врать. Случится, и тогда, все будет зависеть от того, сделаешь ли ты все правильно, по-умному или дров наломаешь. Компреву?

- Да, - хмуро ответила Ара, чувствуя, что сгорает со стыда.

- Не будь ханжой! – посоветовал отец, наливая себе вторую порцию полугара. – Это жизнь.

Он выпил. Помолчал. Потом закурил папиросу и снова посмотрел на дочь:

- До отъезда в Псков еще месяц почти. Научись курить. Не захочешь – не будешь, но уметь должна. Попробуй алкоголь. Я распоряжусь, тебе в буфетной дадут попробовать того-сего, вино, водки, коньяк. Задача - понять, как твой организм реагирует на алкоголь, и какова твоя норма. Узнаешь и сама себе поклянись никогда эту черту не переходить. То же и с картами – более десяти рублей на кон не ставишь. Это твой предел. Раз и навсегда, и переходить его нельзя. Запомнила?

- Да.

- Хорошо. Теперь о парнях. Завтра пойдешь к доктору Залесовой, - отец вытащил из стола две визитки и одну положил перед Арой. – Зинаида Сергеевна врач по женским болезням.

- Но я здорова… - попробовал возразить Ара.

- Дура! Сиди и слушай. Отец дурного не присоветует. Зинаида Сергеевна научит тебя тому, чему ни я, ни мать твоя тебя не научим. Вопросов, к слову, много, если сама еще не сообразила. Как летать с месячными, как не залететь по дури, на что обращать внимание, если подцепишь дурную болезнь, и к кому с этим всем идти. И не красней мне тут. Хочешь быть пилотом, учись быть независимой. В Пскове, если что, - положил он перед Арой вторую визитку, - можешь смело идти к профессору Шифману. Моисей Аронович – один из трех лучших гинекологов страны, и тебя примет без очереди, а, если вдруг, что-то спешное, то и ночью. Он о тебе знает, скажешь, чья дочь, и можешь ни о чем не волноваться. И не обижайся, это я о тебе так забочусь. Мать у тебя добрая. Будет плакать, но объяснить по-человечески, что и как надо делать в постели, чтобы и самой удовольствие получить, и мужчину не отвадить, не решится. Так что, не валяй дурака и иди к Залесовой. Она тебе все про все объяснит и советы даст, не говоря уже о лекарствах. Компреву?

- Уи, папа?!

- Так-то, - усмехнулся отец и кивнул на ее стаканчик. – А ну ка до дна!

Пришлось выпить. Получилось не очень. Кашляла потом минут пять, да еще и слезы полились, и голова «пошла кругом».

- Вот об этом я и говорил, - наставительно поднял отец указательный палец. – Учись!

Он налил себе третий стаканчик и закурил очередную папиросу. Выпил, задымил, пережидая Арины неприятности. Потом снова заговорил:

- Поступать в Академию под моей фамилией тебе не стоит. Не поймут. Вернее, поймут, но не так. Поэтому поедешь с этим, - он достал из стола и положил перед Арой новенький паспорт.

- Варвара Авенировна Бекетова, - прочла Ара, открыв паспортную книжку. – Фальшивый, что ли?

- Головой думай!

- А как тогда?

- А так, - с удовольствием объяснил отец, - что моя маменька, твоя, Варя, бабушка Варвара Павловна Струмилина передала тебе в вечное дарение свое имение Бекетово. Это недалеко от Хлынова[17]. Там деревня Бекетовка и старый терем дворян Бекетовых. Терем в руинах, пахотной земли – кот наплакал, вся, вместе с заливными лугами, отдана в аренду местным крестьянам, но ценность твоего нового владения, Варвара, не в земле, а в том, что, получив Бекетово, ты стала столбовой дворянкой[18]. Так что ты теперь единственная дворянка в нашей семье и, по совести сказать, единственный, не считая меня, разумеется, настоящий мужик. Тут все бумаги, - подвинул он по столешнице к Аре папку черной кожи. – Владей!

- А как же Кирилл? – вспомнила Ара о старшем брате.

- А зачем банкиру дворянство? – пожал широкими плечами отец. – А вот на Флоте дворяне все еще в чести. Республика республикой, а белая кость она, Варенька, и в Африке, белая.

«Дворянка Бекетова, - ошалело думала между тем Ара. – Я Бекетова? Варвара Бекетова, честь имею! Уссаться можно!»

- Спасибо! – только и смогла она сказать вслух.

- Ерунда! – отмахнулся отец от ее невысказанных возражений, сомнений и прочего всего. – Поступать будешь под этим именем, служить тоже. Кстати о поступлении. Вот тебе рекомендательное письмо от Гавриила Викентиевича, - достал отец из ящика стола конверт плотной бумаги, - а вот еще твоя крестная мать побеспокоилась.

«Елизавета Аркадиевна? – обомлела Ара, взяв в руки голубой конверт с символикой Сената Республики Себерия. – Сама княгиня Виндавская! Честь-то какая!»

Честь, чего уж там! И вес у рекомендации, написанной вице-адмиралом Флота и первой выпускницей Академии, не хухры-мухры. Можно сказать, пропуск, открывающий все двери.

- Даже не знаю, что сказать.

- Вот и молчи! – усмехнулся отец и наполнил стаканчики по новой. – Ну, за тебя, Варя!

Выпили. Аре легче не стало. А голова у нее кружилась и без водки. Слишком много всего, да еще и разом.

- Переходим к подаркам! – объявил между тем отец и достал из ящика стола очередную папку. – Я, Варюша, открыл на имя Варвары Бекетовой счет в Кредитном банке. Там у тебя начальный капитал – пять тысяч золотом…

- Пять тысяч? – не поверила Ара своим ушам.

- Потому и говорю, больше десяти рублей проигрывать в карты запрещаю. Была бы парнем, предупредил бы еще насчет шлюх, но ты, чаю, от этого застрахована. Вот документы, вот чековая книжка, а вот от меня на дорогу десять червонцев. На твой счет буду переводить ежемесячно двести рублей. Хочешь - транжирь, хочешь – копи. Твои деньги.

- Я…

- Ты! - улыбнулся отец. – Окосела, поди?

- Да, нет, вроде бы, - прислушалась Ара к своим ощущениям. – Голова немного кружится, да зрительный фокус удерживать приходится. Но так я, пожалуй, даже самоход водить могу.

- Кстати о локомобилях, - словно бы, по ассоциации «вспомнил» отец. – Я тебе на поступление «Помора» купил. В гараже стоит…

- Нового?

- Да, триста пятого, - подтвердил отец.

Ну, что тут скажешь, Ара давно мечтала о собственной машине, но «Триста пятый Помор» производства ниенского завода товарищества "Самолет" - это что-то с чем-то! Полноприводной гражданский вездеход, на котором куда хочешь проехать можно: хоть по асфальту, хоть по бездорожью.

- Можно прямо сейчас? – едва сдерживая крик ликования, поинтересовалась Ара.

- Водка не помешает?

- Никак нет!

- Тогда, вперед и не оглядывайся!

До Пскова добиралась своим ходом. Девятьсот километров за двенадцать часов. Совсем неплохой результат, хотя и не рекордное время. Но, с другой стороны, она же не в соревнованиях участвовала. Никуда не спешила, ехала и получала удовольствие. Дорога, пейзажи, то да се. Одним словом, лепота! В Тихвине – почти на середине пути, - сделала остановку. Поела в чайной, - тарелка куриного бульона с двумя расстегаями, мясным и грибным, и чашка крепкого цинского чая, - сходила в уборную, размяла ноги, и снова в путь. В Псков приехала около шести вечера. Подрулила к гостинице на Лесной площади, которую выбрала заранее из-за местоположения – рядом с набережной Псковы и недалеко от моста к Псковскому крому, - припарковалась, вселилась в номер, зарезервированный на имя Варвары Бекетовой, бросила вещи и пошла искать Академию. Судя по карте, от Лесной площади до Академии Аэронавтики, кампус которой располагался на левом берегу реки Великой, рукой подать – прогулочным шагом четверть часа. Однако неспешно идти Ара попросту не могла. Ей не терпелось увидеть наконец свою будущую «альма-матер»[19]. Ара вихрем промчалась по улицам, выскочила на площадь перед главным корпусом, поклонилась адмиралу Вараксину, бронзовый памятник которому стоял как раз перед фасадом Академии, и пошла смотреть мемориальные доски. Досок было много, как и знаменитых выпускников Академии, и Ара так, увлеклась чтением имен и кратких биографий, что не заметила, как за ее спиной возник некий незнакомец.

- Что, парень, тоже хочешь стать авиатором?

Ара обернулась. Рядом с ней остановился красивый молодой офицер. Высокий, широкоплечий, к тому же флотский.

«Целый мичман, сука!» - обиделась она на обращение.

Ну, то есть, она знала, разумеется, что, если не приглядываться, вполне может сойти за мальчика – худая, плоская, без бедер и задницы, да еще и с короткой стрижкой, и к тому же одета по-мужски в штаны и куртку, - но ей все равно стало обидно.

- Так точно, дяденька, - подтвердила она тоненьким голоском. – А долго ли учиться?

- Долго, - улыбнулся мичман, переведя взгляд на мемориальную доску, посвященную адмиралу Юфереву. – Но сначала тебе, братец, придется закончить гимназию, или ты в реальном учишься?

Парень явно повелся на ее невеликую хитрость, - «Вот же тупой баран!» - и, как ни в чем ни бывало продолжал вести разговор с «любопытным подростком».

- В реальном училище. Через год заканчиваю, - «похвасталась» Ара, вживаясь в роль. Она и в гимназии порой прикидывалась мальчиком. Подружки говорили, что из нее получался просто замечательный паренек лет четырнадцати-пятнадцати. «Красавчик и умничка» - по определению Маши Засекиной.

- Ну вот и молодец, - похвалил ее мичман. – Закончишь училище, приходи. Нам такие люди нужны. Только ты сначала спортом займись. А то ты мелкий пока. Могут не принять. Авиаторам сила нужна.

«И мозги!»

- А вы, дяденька, авиатор? – сменила Ара тему.

- Да, - подмигнул ей парень. – И ты станешь, если захочешь.

- Я-то захочу.

- Ну, вот и славно, - улыбнулся ей мичман. – Удачи тебе, приятель! Может, еще и свидимся!

И пошел себе куда-то в сторону. Судя по всему, двигался он к проходной, располагавшейся справа от главного здания Академии и, значит, служил он здесь же, инструктором или бери выше – преподавателем.

«Да, - вдруг с горечью подумала Ара, -вот такому я бы дала. Да только он не возьмет…»

Она тяжело вздохнула и хотела, было, отвернуться от уходящего вдаль красавчика, но тут неожиданно припомнила слова отца о том, что она по сути единственный – кроме него, разумеется, - мужчина в семье. А как ведет себя настоящий мужчина, встретив незнакомую красивую девушку, которой до него и дела нет?

«Он ее завоевывает!» - решила Ара, наблюдая, как исчезает за проходной так понравившийся ей мичман.

«Придется постараться, - призналась она себе. – Но кто не рискует, тот не пьет шампанского!»

Мысль эта разом подняла ей настроение, и Ара едва ли не вприпрыжку отправилась искать харчевню или кухмистерскую. Ей надо было пообедать, а заодно и поужинать, и уже затем идти гулять по одному из красивейших городов республики Себерия.

Мытарь появился у ворот Филипповой Горы в полдень. То ли специально так подгадал, то ли попросту случай вышел. Виктор его почувствовал загодя, издалека, с поворота дороги, уловив «образ целенаправленного движения», но прятаться не стал. С чего бы? Татей он не боялся, знал, что, если не отобьется, то уж наверняка убежит и скроется в тайге, а больше ему, - так он считал по наивности, – опасаться в этом медвежьем углу было некого. Поэтому, пока незнакомец медленно преодолевал подъем, Виктор продолжал рубить дрова. До зимы было уже рукой подать, а крепостица ему в наследство досталась старая и ветхая, и починить жилые помещения в одиночку нечего было и думать. Поэтому жил он на бывшей кухне, перетащив туда из горниц и светелок «красного терема» кое-что из уцелевшей мебели. Кухня находилась в цокольном этаже и отапливать ее было проще, тем более, что махонькие оконца под потолком Виктор заложил битым кирпичом, заткнув щели мхом. Но все равно дров на зиму требовалось много, вот он и старался.

- Есть кто живой? – окликнул молодой мужской голос из-за закрытых наглухо ворот.

Человек был один и приехал верхом. Это Виктор уже знал. Теперь вот определился и с возрастом.

- Погодь, мужик! – откликнулся Виктор. – Сейчас на стену выберусь, поговорим.

- А калитку открыть не судьба?

- С чего бы? – Виктор бросил топор-колун рядом с колодой и бегом взбежал на стену. Со стороны двора она была едва ли выше двух метров, и пары нетолстых бревен с зарубками, положенных в виде аппарели, вполне хватало, чтобы подняться на оборонительную галерею.

- Здоров будь, отрок! – приветствовал его мужчина, одетый в темно-зеленый мундир гражданского чиновника.

- И вам доброго дня! – Вежливо ответил Виктор, вставая на край стены. – С чем пожаловали, сударь?

- Хозяина позови! – Ну и то сказать, одет Виктор, как крестьянский сын, в домотканые порты и рубаху, и это чиновник еще не видел его босых ног.

- К твоим услугам, - усмехнулся Виктор в ответ, переходя с вежливого «вы» на спесивое дворянское «ты».

- Хочешь сказать, ты дворянин Петр Якунов? – прищурился мужчина.

- Хочу сказать, что я его внук и наследник, - зло, как и подобает «взбрыкнувшему» шляхтичу, объяснил Виктор. – Я Виктор Якунов, плоть от плоти посадника Захария Якунова, дворянин и владетель. А ты кто таков будешь, мил человек?

За многие века войн и торговли Новгород, превратившийся позже в Себерию, воспринял немало терминов и понятий, существовавших в европейской культуре и германских языках. Так в русском языке появились «дворяне», «графы» и «бароны», «замки» и «феоды» и многое другое, чему не было соответствий в восточнославянских языках.

- Я служащий мытного приказа Иван Ануфриев, - представился мужчина.

- Мытарь, значит.

- Можно сказать и так.

- Ну, и чего тебе надобно, господин мытарь? – задал Виктор закономерный вопрос. - Дед от налога был освобожден за свои геройства, а с меня, как с несовершеннолетнего, тем более нечего взять.

- Это да, - не стал спорить мытарь. – Но я здесь, господин Якунов, не только из-за налогов. Чиновники да ваших краев нечасто добираются, так что я заодно и перепись произвожу, жалобы принимаю и объявляю указы.

- Хорошо, - не стал спорить Виктор. – Можешь записать. Я стало быть Виктор сын офицера Ильи Хромова и девицы Софьи Якуновой, по завещанию деда своего и по старшинству в роду дворянин Якунов владетель Филипповой Горы, замка и прилежащих земель.

- Кто еще живет в замке? – Мытарь тщательно записал в блокнот все, сказанное Виктором, и теперь вновь смотрел снизу-вверх на крепостную стену.

- Я живу один.

- Тогда, позвольте задать вам вопрос, ваше благородие, - переходя на «вы», продолжил чиновник. – Сколько вам лет, господин Якунов?

- Шестнадцать, - ответил, не подозревая подвоха, Виктор.

- То есть, - уточнил чиновник, - вы, Виктор Ильич, несовершеннолетний гражданин республики Себерия, живете один и не находитесь под частной опекой?

- Зачем бы? – пожал плечами Виктор. – Я и сам с усам. Справляюсь помаленьку.

- А затем, - отвечая на риторический вопрос Виктора, улыбнулся ему чиновник, - что по закону несовершеннолетние выходцы из благородного сословия в обязательном порядке берутся под опеку государства.

- Что это означает на практике? – понимая уже, что попал в переплет, уточнил Виктор.

- Это означает, что вы, Виктор Ильич, поедете со мной в Усолье Камское, ну а там уже градоначальство решит куда дальше, в Пермь или в Хлынов[20]. В гимназии вам положено учиться, ваше благородие. Да и, в любом случае, до восемнадцати лет одному вам жить никто не позволит. Таков закон.

«Вот пример посрамления гордыни, - тяжело вздохнул Виктор. – Назвался бы разночинцем, никому бы до меня дела не было!»

Но кто мог знать, что в республике Себерия действуют настолько «прогрессивные» законы? Никто и никак. Виктору за годы его скитаний ни разу не пришлось сталкиваться с законами республики Себерия или сопредельных государств. Другие у него были интересы, да и возможности так себе. Первым делом надо было выживать и устраиваться под суровыми северными небесами, да и потом, когда он пришел в Филиппову Гору, не до того было.

Виктор попал в этот мир шесть лет назад. Как и почему, он так до сих пор и не разобрался. Не знал, не помнил, не понимал. И о прошлой жизни, как на зло, не вспоминалось ничего конкретного. Память, вообще, работала из рук вон плохо. Иногда что-то вдруг всплывало. Чаще всего какие-то необязательные вещи, типа выборов президента или выхода на рынок нового корейского мобильника, но зато вся конкретика его прежней жизни оставалась недостижима. Впрочем, кое-что он все-таки знал. По факту, случилось вот что: взрослый мужик, каким, по-видимому, был Виктор «до того, как», оказался вдруг в теле десятилетнего беспризорника, пришедшего в себя на товарной железнодорожной станции города Кунгур. Где-то там, позади, остался двадцать первый век, - в этом Виктор был абсолютно уверен, - но при всем при том он даже настоящего имени своего вспомнить не мог, не говоря уже о точном возрасте и стране проживания. Вспоминались очень разные пейзажи, города и интерьеры, из чего можно было сделать вывод, что он в свое время много где побывал и много чего повидал. Вот только никак не вспоминалось, были ли это рабочие поездки, или он просто путешествовал для развлечения. Однако казус заключался не только в том, что он неожиданно сменил тело взрослого человека на тело ребенка. Судя по всему, он умудрился попасть не просто из «настоящего» в прошлое, но и в совершенно иной мир. Во всяком случае, он твердо знал, что никакой Себерии ни в двадцатом, ни в двадцать первом веке на старушке Земле не было и быть не могло. Так распорядилась история, и в мире, где он жил прежде, Новгородская республика проиграла в борьбе за выживание Московскому княжеству. А вот в мире, где он жил теперь, это было нормальное государство, вроде той же Англии или еще какой-нибудь долбаной Пруссии. Новгород, правда, побогаче Пруссии, но дела это не меняет. Другой мир, другая история. Так что он не только «упал назад», оказавшись в начале двадцатого века вместо начала двадцать первого, но, похоже, умудрился «отступить» при этом куда-то в сторону, попав, как кур во щи, в иную реальность, в другую историческую последовательность.

Здесь даже русский язык звучал иначе, да и английский, к слову, тоже. Английский Виктор, по всей видимости, знал в прошлой жизни на ять. Говорил на нем, читал и писал, но родным для него все-таки был русский. Но здесь и сейчас граждане республики Себерия говорили на совсем другом диалекте великорусского наречия, на слух напоминавшем Виктору скорее польский, чем, скажем, куда более близкие к русскому языку украинский и белорусский. В общем, какое-то время пришлось ему побыть немым мальчиком, - просил подаяние, воровал и изображал из себя юродивого, - ну а затем, осмотревшись и поднабравшись того-сего, решил, что пришло время устраиваться в этой жизни на человеческий манер. Все-таки, на самом-то деле, он был взрослым, а возможно, и немолодым, опытным мужчиной и, худо-бедно, понимал, как устроена жизнь. Вот тогда он и стал Виктором Якуновым, а случилось это так.

Замок старика Якунова стоял в излучине Колвы на невысокой скалистой сопке – Филипповой Горе. А в трех верстах выше по течению реки, там, где в Колву впадает невеликая речка Цидовка, находился едва влачивший существование погост. В Вильгорте – так называлась деревушка на языке пермяков, - когда-то жило довольно много народа. Сто дворов, а то и поболее. Но после чумного поветрия, случившегося лет за шесть до того, как Виктор добрался сюда на краденой плоскодонке из Усолья по Каме, Вишере и Кольве, погост почти полностью вымер. Из двух церквей нынче действовала только одна, самая маленькая, да на берегу реки стояла построенная недавно купцом из Чердыни торговая фактория. Жизнь на погосте едва теплилась, но и то больше стараниями чужаков – переселенцев из Прикамья. Это и послужило основной причиной того, что Виктор выбрал именно Вильгорт, чтобы осесть здесь и начать новую жизнь на новом месте. В деревне, да и вообще в округе, его никто толком не знал, и Виктор мог «втюхать» местным любую историю. Даже такую, в которую ни один разумный человек в другом месте и в другое время никогда бы не поверил. Впрочем, он не стал торопиться, решив прежде осмотреться, и оказался совершенно прав.

Первым его побуждением было обжить один из оставшихся во время эпидемии бесхозными домов. Это было явно лучше, чем слоняться в одиночку или в составе ватаги таких же, как он, сопляков по чужим городам или, того хуже, по уральской тайге. Просто поначалу у него не было выбора. Без языка и без понимания основ местной культуры ему в одиночку было бы не выжить. Вот он и мотался с бандой беспризорников туда-сюда вдоль железных дорог и речных путей. А вот когда подрос и обжился в этом мире, то решил покончить с бродяжничеством, осесть, где получится, и жить наособицу. Оно, конечно, опасно – все-таки двенадцатилетний пацан легкая добыча для любого ушкуйника или лиходея, - но Виктор старался не зевать и таким злодеям на глаза не попадаться. А на самый крайний случай у него в рванине был припрятан нож, которым, по смутным воспоминаниям, он владел в прошлой жизни довольно хорошо. Откуда что взялось, он, разумеется, не знал, - может быть был бандитом, а может быть, и спецназовцем-парашютистом, - но зарезать обидчика мог, хотя никто от него такой прыти не ожидал. Но это зря. Откуда-то Виктор точно знал, что рука у него не дрогнет и угрызениями совести страдать ему не придется. Однако бог миловал, обошлось без крови.

Осмотревшись в Вильгорте, он узнал среди прочего про Филиппову Гору - обветшавший замок, стоящий в излучине Кольвы, и о доживающем в нем свой век отставном бригадире Якунове. Вот к этому старику, он в конце концов и прибился, став для него по случаю слугой «за все» и назвавшись Виктором, поскольку успел уже привыкнуть к этому имени. Хозяйство у старика-ветерана находилось в полном упадке. Доходов, кроме военной пенсии, никаких, а из родственников, как понял Виктор, была у бригадира одна лишь дочь София, лет десять уже, как лежавшая под могильной плитой на заросшем бурьяном кладбище, расположившемся рядом с давно закрытой церковью Архангела Михаила.

Быт в замке был прост и по-военному непритязателен, тем не менее, больной полубезумный старик действительно нуждался в помощнике, - поскольку других слуг в доме не было, - а Виктор, успевший вволю натерпеться за время пребывания в этом мире, не чурался никакой работы. Он колол дрова, чистил дымоходы, прибирался в обжитой части замка, ходил в деревню за продуктами и в меру своих талантов готовил еду, таскал воду из колодца, стирал и делал множество других необходимых даже в самом убогом быту дел. Однако время брало свое: старик все больше дряхлел, теряя вместе со здоровьем остатки разума, а замок ветшал. Понятно, что Виктор, худо-бедно справлявшийся с простейшими хозяйственными заботами – а он ко всему прочему еще и рыбу ловил, ставил силки на зайцев и прочую лесную мелочь и собирал в тайге грибы, ягоды и орехи, - не мог в одиночку починить прохудившуюся крышу, рассохшиеся оконные рамы или провалившийся от старости пол. И все-таки здесь – в замке бригадира Якунова, - ему жилось куда лучше, чем где-нибудь еще в этом мире. Он был более или менее сыт, одет, - перешив, как умел, кое-что из стариковских обносков, - и имел какую-никакую, а крышу над головой. Кроме того, в замке хранилось изрядное количество самых разных книг, так что за годы, прожитые в Филипповой Горе, Виктор превратился в довольно образованного по местным меркам человека.

Многое из того, что он нашел в книгах отставного бригадира, Виктор хорошо знал из своей прошлой жизни, но отнюдь не в терминах этого мира. Это, прежде всего, касалось математики, геометрии и естественных наук. Но многое другое пришлось учить, что называется, с нуля. Например, историю этого мира, его политическую географию или закон божий вкупе с обязательными молитвами. Кое-что другое, можно было бы и вовсе не учить, но делать длинными зимними вечерами ему было нечего, вот Виктор и читал от скуки книги по военному искусству, агрономии, охоте и рыболовству. Впрочем, пока Петр Якунов оставался в уме – хотя и не всегда в твердой памяти, - он не только рассказывал своему юному компаньону о долгой и насыщенной приключениями жизни кадрового артиллерийского офицера, но и научил от нечего делать говорить и читать по-французски и по-немецки, ну а стрелять Виктор научился сам, хотя, возможно, не столько научился, сколько вспомнил то, что умел в прошлой жизни.

У старика в замке имелись старенький штуцер австрийской работы и не менее заслуженная тульская двустволка, не считая нескольких револьверов. Оказалось, что стрелять интересно, а охотиться с огнестрелом и того лучше. Патроны к револьверам и припас к охотничьим ружьям - порох, пули и дробь - Виктор покупал в торговой конторе у купца из Чердыни, обеспечивая себя и старика свежим мясом. На зайцах он оттачивал меткость, но все-таки лось, кабан или сибирская косуля были куда предпочтительнее. Их мясо он научился коптить и вялить, так что им с Якуновым одного зверя хватало надолго. Впрочем, далеко в тайгу Виктор уходить не рисковал. Опасно и бессмысленно. Зверья хватало и вблизи замка, а в тайге водились опасные хищники - волки, рыси и медведи, - а также, как рассказывали бывалые люди, там можно было встретить и кого похуже.

- Ну, так что вы решили, ваше превосходительство? – спросил мытарь после короткой паузы. – По своей воле поедете, или мне моих стрельцов кликнуть?

«Значит, он прибыл в Вильгорт на лодке, да не один… Увы!»

Скорее всего, речь шла о большой лодке с шестью или даже восемью гребцами. И на веслах не простые мужики, зарабатывающие речным извозом, а стрельцы, как по привычке называют в Себерии младших чинов Гражданской стражи. А со стражниками не побалуешь. Да и куда бежать? В тайгу? В горы? Лучше уж в интернат на государственный кошт.

- А с замком как быть? – спросил он на всякий случай, хотя развалины эти волновали его в последнюю очередь. – Разграбят ведь.

- А есть, что грабить? – Закономерный вопрос, потому что Виктор продал уже все мало-мальски ценное, что имелось в Филипповой Горе, денег-то ему покойный Якунов не оставил, а без денег даже натуральное хозяйство не прокормит. В особенности, если ты не крестьянин и живешь один.

- Было бы желание…

- А что скажете, господин Якунов, если я от лица государства возьму Филиппову Гору в аренду? - неожиданно предложил мытарь. – Мне все одно, пост где-нибудь в этих краях ставить надо. Ваш замок как раз подойдет.

- Сколько? – спросил Виктор, удивленный таким поворотом дела.

«Браконьеров ловить собрался? Ну-ну, бог в помощь! Видели мы таких охотников!»

- Червонец в год, - пожал плечами Ануфриев.

- Два, - начал Виктор торг.

- Рубль в месяц, и закрываем сделку! – жестко остановил его мытарь.

«Больше не даст, а жаль…»

- Бумагу подпишем?

- И бумагу подпишем, и деньги на руки получите. Вот доберемся до Усолья Камского…

- А не обманете? – решил Виктор поупрямиться.

- Да, зачем мне? – мытарь старался не показать своего раздражения, но было видно, новоявленный наследник рода Якуновых его достал. – Подпишем договор, а свидетелем будет батюшка в Вилгорте…

- Ладно, - согласился тогда Виктор, выбора-то у него все равно не было. - Сам поеду. По доброй воле. Только мне вещи в дорогу собрать надо.

Вещей у него было немного, но все равно, кое-что оставлять в разрушающемся замке не стоило. Могло еще пригодиться.

- Другой разговор, - улыбнулся мытарь. – Вы, Виктор Ильич, начинайте тогда сборы, а я пока за стражниками схожу. Вернусь часа через два со «сменой караула», идет?

- Идет! – Пары часов ему должно было хватить, что называется, за глаза и за уши.

Виктор спустился со стены и прошел в дом. Здесь было мрачно, холодно и сыро, пахло грибами и плесенью, гуляли сквозняки. Жить в таком месте нелегко, но, даже в этих развалинах было лучше, чем скитаться беспризорником по огромной стране. Поэтому Виктор и не ушел, когда полтора года назад умер бригадир Якунов. Остался и жил один, лишь изредка появляясь в Вильгорте, чтобы купить крупу, свечи, соль и огневой припас. Приносил на продажу шкурки куницы и ласки, - на которых ставил капканы, - привозил на лодке мясо, когда удавалось подстрелить кабана или лося. Денег как раз хватало, чтобы держаться наплаву. И как-то так вышло, что люди на погосте, - а они в большинстве своем были пришлыми, - стали звать его Якуновым внуком. Виктор не возражал, а потом и вовсе сообразил, что быть дворянином, пусть и не особо знатного рода, куда лучше, чем безродным бродяжкой. Тогда он и занялся созданием «полноценной истории», и хорошо, что так. Сейчас та его хитрость могла сослужить хорошую службу. Раз уж мытарь решил забрать его с собой в Усолье Камское, пусть и статус заодно подтвердит.

Первым делом, Виктор вскрыл свой тайник. Там в жестянке из-под печенья лежали все его документы, золотое кольцо «матери», старинный серебряный крестик на потемневшей цепочке и стальные траншейные часы[21] «деда». Кольцо и часы Якунов хранил в комоде, но, оставшись один, Виктор их перепрятал. Кому, на самом деле, принадлежало кольцо, он не знал, но оно хорошо подверстывалось к его истории. А документы он сделал себе сам. Забрался как-то ночью в церковь Архангела Михаила, из которой церковные власти все еще не удосужились забрать хранящиеся там документы, и вынес подходящие ему по годам метрические книги. В этих троечастных[22] книгах – благо записи в них велись малограмотными и не слишком прилежными попами, - Виктор добавил данные о бракосочетании его «матери» Софии с неизвестным ему лично офицером, погибшим во время Себерско-Польской войны, а так же о своем рождении и крещении. Вместе с документами бригадира и «собственноручно» написанным завещанием Петра Якунова эти записи превращали случайного приблуду в чистокровного дворянина и владетеля. Ну а верность записей была подтверждена документами, выданными ему отцом Зосимой новым священником, прибывшим в Вильгорт только в прошлом году. По просьбе Виктора священник, служивший в малой и более новой церкви «Рождества Христова», открыл старую церковь, – благо хранил ключи от нее и церковную утварь, - нашел метрические книги и сделал из них выписки, заверив их своей подписью и печатью.

Кроме жестяной коробки, в тайнике находились два золотых червонца, серебряные рубль и полтина, и револьвер системы наган, выпущенный тридцать лет назад Ижевским оружейным заводом. Патронов к револьверу было мало, - всего десять штук, - но оружие было исправное и содержалось в чистоте. Это Виктора еще покойный бригадир научил, заставлявший мальчишку чистить хранившееся в доме оружие. Собрав свои ценности в старый гренадерский ранец из телячьей кожи, он добавил туда несколько книг, которые жалко было оставлять на произвол судьбы, одну из двух более-менее приличных рубах, запасные портянки, чистое исподнее и дневник с техническими идеями, которые предполагал воплотить в жизнь, когда подрастет и выучится на инженера. Переоделся – поношенные, но все еще крепкие сапоги, доставшиеся ему в наследство от бригадира, исподнее, чистая рубаха, а также штаны и куртка, перешитые из офицерского мундира, - опоясался ремнем, повесив на него второй свой револьвер в потертой поясной кобуре, надел полевую фуражку без кокарды, и после недолгого раздумья приготовил себе в дорогу «припас на первый случай»: хлеб, вяленое и копченое мясо, сушеная клюква и обшитая тканью фляжка из немецкого серебра[23] с самогоном. Самогон, к слову, он гнал сам, построив для этого неплохой перегонный куб и соорудив систему угольных фильтров.

«Надо было сторговать «машину» с мытарем… - подумал он с сожалением. – Ну, да ладно. Другой раз умнее буду. Хотя…»

Идея, пришедшая ему в голову, была проста, но при этом, как говорили в прошлой его жизни, имела потенциал. Оставалось ее реализовать, чем он и занялся, едва на Филиппову Гору вернулся мытарь с двумя стрельцами.

- Ну, пойдемте, что ли, господа стрельцы! – позвал он стражников. – Покажу вам хозяйство.

Первым делом он провел их по терему, показав помещения пригодные для жизни, если конечно починить кровлю.

- Окна целы, - объяснил он, - но в рамах щели. Если сами умеете, почините к зиме, а то дует ужасно. Инструмент есть, я вам потом покажу. Ставни тоже целые, но кое-где не хватает петель. На погосте есть кузнец, Кузьмичом кличут. Он может сделать. Печи исправные, но крыша протекает, да и ненадежная, если будут сильные снегопады, а они будут, может рухнуть. Одному мне было не починить, но, если хотите жить с комфортом, пила, топор, рубанок и долото есть, древесины – хоть завались, а гвозди можно в Вилгорте прикупить.

Он вел их по замку, оставив мытаря, составлять опись принадлежащего Виктору имущества – книг, охотничьих ружей и инструментов, - показывал где, что. В том числе, и запасы продовольствия.

- А это самогонный аппарат, - показал он им перегонный куб. – Там, в бочонке, очищенный ректификат, настоянный на травах. Хотите купить, отдам все, и аппарат, и бочонок за два червонца ассигнациями, а нет, так попрошу сейчас господина Ануфриева уничтожить…

В результате, сторговались за тринадцать рублей. На том осмотр замка закончился, бумаги были составлены, и Виктор, по всей видимости, навсегда покинул Филиппову Гору. Возвращаться сюда, раз уж уезжает в большой мир, он не предполагал.

В Усолье Камское прибыли только в середине октября. Виктор смотрел на город, но не узнавал, да и не мог, если честно. В свое время, он прожил здесь совсем недолго, обретаясь большей частью на задворках речного порта. Там, у рыбачьей пристани, он и украл лодку, на которой пять лет назад уплыл искать счастья на реке Колва. Теперь вот вернулся, но уже не сам по себе, а под надзором чиновника Пермской пятины Ивана Ануфриева. Для начала мытарь сводил его в торговые ряды на Чердынском тракте, где помог купить, не переплачивая, пристойную одежду – брюки, льняную рубаху-косоворотку, свитер грубой вязки, бекешу темного сукна на сайгачьем меху и волчий малахай[24], - а затем направил в баню и к цирюльнику. Так что в уездную управу Виктор пришел, имея вполне пристойный вид. Это произвело приятное впечатление на чиновника, принявшего их с мытарем Ануфриевым, но, как бы то ни было, в Усолье несовершеннолетнему владетелю Филипповой Горы делать оказалось нечего. Не нашлось здесь для него подходящего по статусу интерната или гимназии с пансионом, и Виктора отправили дальше – на этот раз в Хлынов. Посадили на поезд, передав по телеграфу на станцию назначения имя и приметы пассажира, и «езжайте к лучшей жизни», господин Якунов. Но для него – учитывая, что дело происходило поздней осенью - не сыскалось подходящего места и в Хлынове. Все-таки голубая кровь как-никак, куда ни попадя не сунешь, и местные власти отправили Виктора еще дальше. Сначала в Вологду, затем в Кострому, а еще позже в Тверь, куда он добрался лишь в начале ноября. Однако не срослось и там, и Виктор уже всерьез задумался о том, чтобы «соскочить» и, послав всех служивых и чиновников далеко и надолго, отправиться в свободное плавание, тем более, что, пусть и небольшой, начальный капитал у него все-таки имелся, как, впрочем, и боевой револьвер, страху ради. Но тут ему неожиданно повезло, и ударяться в бега не пришлось.

В Твери по случаю находилась комиссия министерства Народного Просвещения, и Виктор попался на глаза ее председателю, - советнику министра Павлу Николаевичу Головнину, - который с удивлением обнаружил, что этот юный дворянин из далекой приуральской провинции, кроме родного русского, говорит и читает на двух иностранных языках, недурственно знает историю и географию и более чем хорошо разбирается в алгебре, геометрии, физике и химии. Это и решило судьбу Виктора Якунова, и он нежданно-негаданно оказался под опекой одного из самых влиятельных людей нынешнего министерства, с которым и прибыл в первых числах декабря в господин Великий Новгород – старую столицу республики Себерия.

Ни в прошлой своей жизни, ни, тем более, в нынешней, Виктор в Хольмгарде[25] не бывал. Каким город был где-то там когда-то в будущем другой реальности, не знал, но сейчас, проезжая по улицам Новгорода в шикарном локомобиле статского советника Головнина, пришел к выводу, что прежняя столица республики представляет собой причудливую смесь русской и западноевропейской старины и западного модерна в стиле Петербурга, Лондона или Стокгольма конца девятнадцатого - начала двадцатого века. Старинные белокаменные церквушки и русские терема соседствовали с фахверковыми «залами гильдий» и «залами комиссионеров», напомнившими Виктору об Амстердаме и Стокгольме, краснокирпичными зданиями школ и больниц, помпезными, одетыми в гранит и мрамор дворцами, строгими – в лучших традициях классицизма - корпусами коллегий, банков и прочих сооружений общественного, правительственного или религиозного назначения. Большинство жилых домов, во всяком случае в центре города, были построены – на взгляд Виктора – в семнадцатом и восемнадцатом веке, хотя, наряду с по-настоящему древними, - вроде того же новгородского кремля, - встречались и более современные постройки.

- Нравится? – спросил его Головнин.

- Да, ваше высокоблагородие, - подтвердил Виктор. – Могу я спросить, куда мы едем?

- Павел Николаевич, - поправил его собеседник. – Я уже говорил вам, Виктор, мы не на службе. Имени и отчества будет вполне достаточно. А едем мы ко мне домой. Поживете пока у нас. А я в это время подыщу вам подходящее учебное заведение с полным пансионом.

- Спасибо, Павел Николаевич!

Что ж, так все и обстояло. Встретился на пути хороший человек, и жизнь сразу же начала налаживаться. Разумеется, Виктор не знал пока, насколько кардинальными станут грядущие перемены, но, тем не менее, предполагал – и, кажется, не без оснований, - что «зима тревоги нашей миновала»[26] и что все, что не делается – все к лучшему.

Между тем, попыхивающий паром локомобиль достиг тихого пригорода, застроенного старинными особняками в два-три этажа – каменными, под многощипцовыми черепичными крышами. Вдоль улиц и около домов росло много деревьев: старые клены, ясени и вязы. За выкрашенными в зеленый цвет штакетниками были видны цветочные клумбы и разросшиеся кусты сирени, смородины и малины. В общем, красивое место, - даже зимой, припорошенное кое-где снегом и с черными силуэтами облетевших деревьев и кустов, - уютное и уж точно, что небедное.

- Добро пожаловать в Троекурово, - улыбнулся Головин. – Думаю вам здесь понравится.

Виктору и в самом деле понравилось, хотя он и не понял, отчего это должно его занимать. Ему в этом доме не жить, да и на вечное покровительство Павла Николаевича Головина надеяться не стоило. Все проходит, как говорил Экклезиаст, пройдет, верно, и эта, пожалуй, излишне экзальтированная вовлеченность столичного чиновника в судьбу самородка из дальней провинции. Тем не менее, на данный момент хорошо было оказаться в гостеприимном доме статского советника, где Виктор был радушно принят супругой господина Головина Анастасией Игнатьевной, накормлен вкусным и сытным обедом и устроен на ночлег в гостевой спальне, находившейся во флигеле – небольшой относительно новой пристройке в левом крыле особняка. И более того, в доме статского советника Головина Виктор впервые в этом мире обнаружил нормальную ванную комнату, в которой стояла большая чугунная ванна на довольно высоких массивных ножках и куда вода поступала по трубам. Здесь имелась даже угольная колонка для подогрева воды, так что сразу вспомнилось, что в той, прошлой, жизни ванные комнаты являлись непременной частью любой городской квартиры. Однако нагреватели там, вроде бы, были газовыми и электрическими, если предусматривались вообще, так как в некоторых местах горячая вода поступала в квартиру извне. Правда, вспомнить, откуда она в этом случае бралась, Виктор так и не смог.

«Откуда-то…»

Он принял ванну, отскоблив наконец наросшую за время многодневного пути грязь, и лег спать. В комнате было довольно тепло, не говоря уже о толстом пуховом одеяле, которое принесла ему немолодая горничная. Так что, лег Виктор, как был, «наг и бос». Что оказалось весьма опрометчивым решением, так как будить его утром заявились хозяйские дочки – две мелкие блондинки лет шести-семи отроду, выгнать которых из спальни оказалось делом непростым и небыстрым, так как вежливые просьбы и увещевания на них не действовали, а встать с кровати, чтобы выпроводить их вон, Виктор не мог. Получилось неловко, пришлось ждать, пока в комнату заглянет давешняя горничная, которая, похоже, догадалась, что гость спал даже без исподнего. Виктор смутился и, кажется, покраснел, но от комментариев, разумеется, воздержался. Нечего ему было в этом случае сказать. Так начался его первый день в Хольмгарде.

После завтрака отправились по инстанциям. Виктора следовало официально зарегистрировать в новгородском градоначалии и в местном отделении министерства внутренних дел, а также найти для него подходящее по статусу учебное заведение с полным пансионом. Дела это были утомительные и совсем небыстрые, и это при том, что Виктора сопровождал статский советник Головин. Тем не менее, управились только к окончанию рабочего дня. Столоначалия закрывались в пять, а последние необходимые Виктору бумаги оформили – подписали везде, где надо, и скрепили печатями – в четыре с четвертью по полудни.

- Ну, вот, собственно, и все! – улыбнулся Головин, сложив в папку последние необходимые для устройства Виктора бумаги. – Завтра найдем тебе подходящую гимназию, и все окончательно наладится.

- Думаете, меня кто-нибудь захочет взять в декабре-то месяце?

- А мы их и спрашивать не станем, - пожал плечами статский советник. – Уж в своем-то министерстве, Виктор, я быстро порядок наведу.

- Спасибо, Павел Николаевич, - искренно поблагодарил Виктор, решивший, что все хорошо, что хорошо кончается. Хорошая гимназия с полным пансионом – да еще и в старой столице, - была всяко лучше, чем полуразвалившийся замок на краю цивилизации. Тепло, покойно и сытно, как раз то, что нужно, чтобы скоротать время, оставшееся до совершеннолетия. Так что, благодарил он не проформы ради, а от чистого сердца.

- Не за что! – отмахнулся Головин, которому и самому, по-видимому, было приятно, что приключения Виктора наконец завершились, и не лишь бы как, а к лучшему.

– А пойдем-ка, друг Виктор, в трактир, - предложил он через мгновение. – Пообедаем. Я что-то проголодался и устал. Ты, чаю, тоже. Вот и посидим, отдохнем, поговорим о разном, а потом я тебе город покажу. Ты же нигде пока не был и ничего не видел.

Он хотел добавить что-то еще, но не успел. Головина окликнули:

- Ваше высокоблагородие!

Виктор обернулся вместе с Головиным и посмотрел в конец длинного коридора. Оттуда к ним спешил какой-то чиновник в годах. Виктор его сегодня уже видел, когда тот вносил поправки в государственный реестр владетелей замков.

- Павел Николаевич! – У немолодого мужчины в вицмундире взяло время добежать и отдышаться, но было видно, он догонял Головина неспроста.

- Не торопитесь, - попросил Головин. – Мы подождем.

- Я вспомнил! – сказал чиновник, раздышавшись. – Вы ведь Якунов, молодой человек, ведь так?

- Так, - подтвердил, - Виктор.

- Но не по праву наследования, а по завещанию? – уточнил немолодой чиновник.

- Да, - кивнул Виктор, начиная опасаться дурного поворота. – Мне дед по материнской линии имя и владение завещал.

- А деда вашего, Виктор Ильич, как звали, - продолжал допытываться чиновник.

- Петр Карлович.

- Вот! – воздел палец к небу коллежский советник, засиявший вдруг, как начищенный до блеска медный самовар. - Я только сейчас вспомнил, откуда мне знакома эта фамилия.

- Откуда же? – сразу же заинтересовался Головин.

- Лет несколько тому назад, - объяснил чиновник, - по министерству был объявлен розыск на некоего Петра Якунова. Дело было о наследстве, и возбудил его как раз наш, Новгородский, департамент по просьбе частного поверенного Иноземцева. Я думаю, бумаги эти будет нетрудно найти, тем более, что я точно знаю, где их искать. Весьма возможно, молодой человек, у вас и родственники имеются, и наследство какое-никакое вас дожидается…

Глава 2

Списки поступивших вывесили в понедельник третьего августа в девять часов утра. Ара к этому времени вся уже извелась. Вот хоть сто раз повтори, что нервничать не с чего, потому что с ее данными не поступить в Академию надо еще суметь, а все равно ночью не спалось, утром не елось, и на одном месте было никак не усидеть. Вскинулась ни свет, ни заря, приняла холодный душ и час «убивала» организм комплексом цинской гимнастики. Потом снова в душ, но уже с помывкой, однако аппетита так и не нагуляла. Выпила стакан воды, оделась просто – ковбойские джинсы, вошедшие в моду после Техасско-Мексиканской войны, белая хлопчатобумажная футболка, мужская фланелевая рубашка навыпуск и черная косуха[27], - натянула на ноги тяжелые ботинки десанта с высокими берцами, добавила к имиджу очки с темными стеклами, отчасти напоминающие пилотские гоглы, и кожаные митенки с напульсниками, выскочила из гостиницы и рванула к Академии. Добежала за рекордные семь минут, но на часах все еще была половина восьмого и пришлось в ожидании «момента истины» полтора часа слоняться по центральным улицам Пскова. «Мучилась дурью», впрочем, не она одна. За четверть часа нервной прогулки Ара заметила еще с дюжину таких же бедолаг, как и она сама. Молодые здоровые парни и пара девушек «спортивной» комплекции тоже мыкались, как неприкаянные, которым никак и нигде не сидится и не стоится. Узнав в них себя и осознав, как это все выглядит со стороны, Ара заставила себя зайти в попавшееся на пути франкское кафе, заказала крепкий кофе и круассан с маслом и малиновым джемом и просидела за столиком целых сорок минут. Чего ей это стоило, отдельный разговор, но она была горда своим достижением. Все-таки воля у Ары была железная, и это не пустые слова.

Без пяти девять она была уже на месте, стояла чуть в стороне от доски объявлений и, неторопливо попыхивая папироской, «равнодушно» ждала результатов. Табачный дым ей не нравился, но курить она все-таки научилась, и сейчас, стоя в коридоре Академии, поняла наконец, насколько прав оказался ее отец. Папироса делала ее другим человеком, позволяла спрятаться ото всех и не показать, насколько она может быть уязвима в своем нетерпеливом желании стать настоящим авиатором.

- Черт, - сказал где-то за плечом знакомый голос, - ты снова здесь?

Все повторялось – «Судьба?» - он стоял, как и накануне, за ней, и видел ее в лучшем случае в три четверти и сзади. Тем не менее, похоже, узнал, хотя все еще считал парнем, а не девушкой.

- Это вы мне? – взглянула она через плечо.

- Прошу прощения! – сдал назад давешний мичман. – Обознался, наверное.

- Может быть, и обознались, - раздумчиво произнесла Ара, одновременно выпуская папиросный дым носом. Трюк непростой, но она его хорошо отрепетировала.

- Мы вчера?.. - неуверенно спросил офицер.

- Точно! – усмехнулась Ара. – Вы меня еще за парня приняли. Обидеться, что ли?

- Вот же черт! – Ей-таки удалось вогнать его в краску.

- Серьезно? – отрепетированным движением подняла она брови над линией очков. – И это все, что вы, мичман, можете сказать бедной девушке?

- Виноват! – подтянулся молодой офицер. – Разрешите представиться, барышня. Мичман Якунов-Загородский!

- Вольно! – улыбнулась Ара, вполне довольная его реакцией. – Варвара Бекетова, честь имею!

«Имею, имею! – хохотнула мысленно. – Чай не шлюха шалманная!»

- Очень приятно! – Мичман быстро пришел в себя и теперь вел разговор вполне пристойно. – Полагаю, вы абитуриентка?

- Сейчас посмотрим, - бросила Ара и поспешила ввинтиться в толпу, разом возникшую перед доской объявлений.

Списки уже висели, прикнопленные к доске, и пробежавшись быстрым взглядом по черным строчкам на белом фоне, Ара «выцелила» свою фамилию. Надпись гласила: «Бекетова, В.А. - 1-я категория».

«Что и следовало доказать!»

Она обернулась, проталкиваясь назад, и увидела, что мичман Якунов-Загородский стоит все на том же месте, где она его оставила, и, то ли ждет ее там, то ли приходит в себя после представления, устроенного Арой.

- Курсант Бекетова, - представилась она. – Уже не абитуриент.

- Поздравляю! – Сказано скорее из интуитивной вежливости, чем сознательно, но Ару пока все устраивало.

«Куй железо пока горячо!» - вот был ее девиз дня, но в данном конкретном случае, он означал: «Хочешь парня, возьми его! Да поспеши, а то другие заберут».

- Спасибо за поздравление, - улыбнулась она, отметив мысленно несколько женских взглядов, сошедшихся как бы невзначай на молодом авиаторе. – Приглашаю вас, господин мичман, отметить это важное событие скромной выпивкой. Выбор ресторации за вами, - я все равно города не знаю, - но плачу, разумеется, я.

- Вообще-то приглашать и платить – моя привилегия, - возразил офицер, по всей видимости, успевший взять себя в руки.

- С чего вдруг? – «не поняла» Ара.

- Я мужчина, а вы…

- Курсант, - перебила его Ара. – Я курсант, господин мичман. Будущий авиатор. Нам ли считаться?

- Но женщиной-то вы от этого быть не перестали!

- А кто вам сказал, что я женщина?

- А кто же вы? – опешил мичман.

- Девушка, - пожала плечами Ара. – Девочка. Барышня. Но лучше просто – «Курсант Бекетова».

- Тогда пополам, - предложил Якунов-Загородский.

- Куда идем? – согласилась Ара.

- В дом купца Меньшикова.

- Когда?

- Сегодня в девятнадцать ноль-ноль.

- Будьте любезны, господин мичман, - попросила Ара, доставая из кармана и протягивая мужчине карту Пскова, - поставьте навигационный знак.

- Интересный вы человек, курсант Бекетова, - не без восхищения улыбнулся Якунов-Загородский, - сделали меня на раз, я даже мяукнуть не успел! Кстати, я Виктор.

- Ара, - протянула она руку. – Рада знакомству!

Вот так она позвала его на первое свидание. Разумеется, дело было еще далеко не сделано, но, как говорится, лиха беда – начало. А начало было положено, и теперь главное не зевать, потому что, как говорят авиаторы, кто не успел, тот опоздал.

Отметившись в канцелярии, – она была там сегодня одной из первых, - Ара выскочила из Академии, пересекла площадь адмирала Вараксина и, немного попетляв по центру города, в одиннадцатом часу утра достигла Великолуцкой улицы, выводящей на Торговую площадь и к Поганкиным палатам – местному Гостиному двору. Следует отметить, что сделала она это исключительно по памяти, запомнив на карте города месторасположение псковского Пассажа и главных торговых рядов. А добравшись до искомого места, быстро нашла подходящий для ее непростых целей магазин. Это была по всем признакам не только дорогая, но, главное, стильная лавка, наподобие той, которую в Вологде прозвали «смерть мужьям».

Войдя в торговый зал салона мадам Закревской, Ара подозвала одну из работавших там девушек и приказала, как отрезала:

- Главного сюда! Кто там у вас, управляющий, хозяин, старший приказчик?

- Хозяйка.

Дама, вмешавшаяся в разговор, появилась откуда-то «из-за кулис». Немолодая, красивая, ухоженная и одетая так, как и должна одеваться великосветская дама.

«В яблочко!» - улыбнулась мысленно Ара и пошла навстречу женщине.

- Я Варвара Авенировна Бекетова, и у меня к вам дело, - заявила она с порога.

- Очень приятно, - окинула дама Ару испытующим взглядом. – Зовите меня Анной Леопольдовной, сударыня. Должна отметить, у вас оригинальный стиль. Нравится быть мальчиком?

Вопрос был с подоплекой, но, к счастью, Ара его поняла правильно. Она про такое слышала и однажды даже читала.

- Не в этом смысле, - сказала она вслух.

- Вот и славно! Чем могу помочь?

- Сегодня в семь вечера я приглашена в ресторан, - объяснила Ара. – Кавалер, он флотский офицер, знает меня такой, - провела она ладонью от груди и ниже, - а я хочу, чтобы вечером он увидел перед собой стильную женщину. В общем, кого-то, кто достоин его любви.

- Любопытная задача, - прищурилась Анна Леопольдовна, по новой оценивая исходный материал. – Одежда, прическа, подходящий макияж… И все это буквально с нуля! Очень интересная задача! Каким бюджетом располагаете, сударыня?

Бюджетом, - и не малым, - Ара, спасибо тятеньке, располагала.

- Не стесняйтесь, Анна Леопольдовна, - улыбнулась она, и понеслось!

Такого ужаса, если честно, Ара никак не предполагала. Она ведь знала только то, как прихорашиваются перед балами и званными обедами маман и сестры. Но сама никогда этим не злоупотребляла. У нее были другие интересы, и Ара довольствовалась малым. Однако сегодня, позвав на свидание красивого молодого офицера, она уже не могла, просто не имела права ударить в грязь лицом. Она должна была завоевать его, и здесь любые средства были хороши. Оттого и терпела все, что от нее требовали обстоятельства. Но, следует признать, результат стоил всех ее страданий. Чуть больше чем через семь часов, чудо свершилось, и Галатея ожила.

- Сейчас! – разрешила Закревская, и Ара шагнула к ростовому зеркалу, словно с обрыва в реку бросилась.

«Ох, ты ж!»

Ну, что сказать, преображение случилось, разом превзойдя все ее самые смелые ожидания.

На ней было надето зауженное платье и приталенный жакет кирпичного цвета, чисто визуально увеличивавшие ее рост и делавшие Ару более женственной, имея в виду бедра и грудь. Не обошлось, разумеется, и без бюстгальтера, превратившего вместе с покроем платья ее первый размер во вполне внушительный второй. Чулки телесного цвета и черные туфли-лодочки на высоком – чуть меньше трех вершков[28] – тонком каблуке-шпильке дополняли ее наряд. В этом случае Аре просто повезло: она умела ходить на высоких каблуках, на спор выучившись этому непростому искусству еще в предпоследнем классе гимназии. И вот сейчас это глупое и бесполезное умение вдруг пригодилось. Встав на каблуки и надев парик с высокой – «взбитой» - прической, Ара серьезно подросла, легко перешагнув шестнадцативершковый[29] рубеж. Теперь она была высокой и стройной, а не мелкой и тощей, какой привыкла видеть себя всю свою не такую уж длинную пока сознательную жизнь.

Изменилось и лицо. Ара даже представить себе не могла, что могут сотворить с внешностью женщины длинные волосы, собранные в прическу, и правильно подобранный грим: тональный крем, помада, тушь для ресниц и множество других небесполезных в хозяйстве вещей.Такая Ара понравилась даже себе самой.

«Вот такая точно может вскружить голову! - решила она, рассматривая себя в зеркале то так, то эдак. – Но отдаваться придется в темноте, иначе пропадет весь эффект!»

Впрочем, доводить дело до постели она сегодня не собиралась. Рано еще. Пусть сначала заслужит!

- Ну, и последний штрих! – Закревская протянула Аре пару шелковых перчаток и сумочку испанской кожи.

- Великолепно, но недостаточно, - решила она, еще раз рассмотрев стоявшую перед зеркалом Ару.

- Нужна крошечная шляпка и франкские тонкие сигареты… С длинным мундштуком. Согласны?

- Не знаю, - честно призналась Ара.

- Зато знаю я! – отрезала Закревская.

- Ну, разве что так…

Естественно, он ее не узнал. Стоял, как дурак у входа в ресторан, держал в руках скромный букетик и крутил головой. На Ару, подошедшую к нему едва ли не вплотную, взглянул мимолетно и тут же переключился на очередного извозчика, притормозившего у дома купца Меньшикова.

«Нервничает», - не без удовлетворения констатировала Ара и тут же пыхнула сигареткой, вставленной в длинный резной кости мундштук.

- Мы кого-то ждем, господин мичман, или можем уже пройти в зал? – спросила она просевшим на октаву чуть хрипловатым «зазывным» голосом которому, как бы в шутку, обучила ее однажды сестра Ольга.

Якунов-Загородский вздрогнул, обернулся к Аре и форменным образом обалдел.

- Курсант Бекетова? – осторожно спросил он после довольно длинной паузы.

- Можно просто Ара.

- Умереть не встать!

- А что случилось-то? – поинтересовалась она своим будоражащим мужскую душу голосом.

- Вы, Ара, удивительная девушка!

- Это комплимент или осуждение?

- Комплимент, разумеется! – нашелся мичман. – Вашу руку, сударыня!

Ара не стала жеманиться и подала руку. Сейчас она была ненамного ниже Виктора. Ну, максимум на два с четвертью вершка[30], и идти с ним под руку ей было легко и приятно. Между тем, метрдотель провел их к зарезервированному мичманом столику, усадил, вооружил брошюрами меню a la carte в переплетах из тесненной кожи и буквально растаял в воздухе, оставив один на один с непростой задачей правильного выбора. Впрочем, Ара открывать книжку меню не спешила. Сидела и бестрепетно – не без наглости и с чувством собственного достоинства, - изучала лицо своего визави. И чем дольше она на него смотрела, тем больше убеждалась в безупречности своего выбора. Мичман был красив правильной, по-настоящему мужской красотой. Твердый подбородок, высокий лоб, средней длины прямой нос, красиво очерченные губы и внимательные серые глаза. Универсальный набор безжалостного разбивателя женских сердец дополняли коротко стриженные светло-русые волосы, длинные ресницы и почти идеальные пропорции черепа. В общем, Якунов-Загородский был хорош собой, наверняка знал об этом, привык к женскому вниманию, но был сейчас по всем признакам обескуражен и дезориентирован, встретившись с девушкой совсем иного типа, нежели те, с кем он был знаком прежде, и с невероятным и уж точно, что непривычным ему модусом операнди[31]. Используя, как чисто женские, так и совершенно мужские методы обольщения, Ара вела свою линию без страха и сомнения. У нее была цель, и она собиралась ее достигнуть, чего бы это ей ни стоило. В этом смысле, как, впрочем, и во многом другом, она была истинной дочерью своего отца. Тот тоже никогда не отступал перед трудностями, но и не лез в воду, не зная броду. Одним словом, не пер дуриком на вилы, но и труса никогда не праздновал. Оттого и стал тем, кем в конце концов стал.

- Может быть, закажем шампанского? – осторожно спросил Якунов-Загородский, преодолев наконец не характерную для него робость. Нерешительность наверняка не входила в число присущих ему психологических черт. Просто Аре удалось выбить его из колеи. Устроила ему, так сказать, амбускад[32] и захватила «дурика» врасплох.

- Значит, шампанское, - согласилась Ара.

- Могу я узнать, о чем вы сейчас думаете? – Не всякому мужчине понравится то, как она его рассматривала в этот момент, оттого и вопрос прозвучал более чем уместно.

- Да вот думаю, как мне повезло, - «наивно» улыбнулась Ара. – Сижу в ресторане с красивым мужчиной-авиатором и отмечаю свое поступление в Академию Аэронавтики. А ведь можно вообразить, что пришла на свидание…

- А вы, Ара, хотели бы пойти со мной на свидание?

- Не заморачивайтесь, Виктор, я вас сама приглашу!

Это был опасный поворот беседы. Он мог увести их как в правильном, так и в неправильном направлении, и один бог знает, как далеко они могли бы туда зайти, но тут в их приватный разговор вклинился некто третий, и возникший было момент был безжалостно разрушен.

- Виктор! Вот так встреча! – Подошедший к их столику лейтенант флота был постарше ее собеседника, но вел себя совершенно по-детски.

Разумеется, встреча была чистой случайностью, - по этому поводу у Ары не возникло и тени сомнений, - но некто Тряпицын подошел к ним не потому, что так уж соскучился по старому товарищу, с которым не виделся с прошлого лета. Его, как ни странно, заинтересовала именно Ара, и ради нее он взялся портить вечер «своему другу» Якунову. Нагловатый, с безосновательно раздутым самомнением, он вел себя сейчас так, как вели себя некоторые парни из мужской гимназии, беззастенчиво делая подножку своему истинному или мнимому конкуренту на внимание юных гимназисток, и одновременно пытаясь нахальством и развязностью завоевать девичьи сердца. Это было глупо и некрасиво даже для того возраста, хотя справедливости ради следует отметить, некоторым девицам эта бесцеремонность даже нравилась. Они принимали ее за достоинство. Но Ара к их числу никогда не относилась, хотя и становилась пару раз объектом «страстных воздыханий». Не из-за особой женской привлекательности, разумеется, а из-за денег своего отца. Но дела это не меняло. Она знала этот тип людей и была удивлена лишь тем, что сейчас выпендривался перед ней не прыщавый подросток, а флотский лейтенант с крылышками пилота 2-й категории.

- Господин лейтенант, - вмешалась она, когда истощилось даже ее терпение, не говоря уже о том, как чувствовал себя сейчас Виктор Якунов, - вы ведь знаете, что это моветон? Где ваши хорошие манеры? Мы с Виктором вас за наш столик не приглашали. Вам здесь не рады, господин Тряпицын. Поздоровались с господином графом, познакомились со мной, пора и честь знать! Вас там, - кивнула она на дальний столик, - компания ждет. Не смею вас более задерживать!

Сказано холодно, тем противным тоном, который Ара сама терпеть не могла, хотя и слышала иногда даже от своих ближайших родственников. Слишком много в нем неумной спеси и дешевой фанаберии. Но конкретно на лейтенанта Тряпицина ее слова произвели очень сильное впечатление. Он ожидаемо оскорбился. Ну как же, ведь его – такого замечательного, - обидела какая-то вздорная баба, место которой только в койке или, в крайнем случае, на кухне.

- Виктор, уйми свою фемину! – Выдал на-гора откровенно взбесившийся от ее слов лейтенант. Увы, он, как Ара и предположила, был из тех, кого республика вознесла из грязи в князи, но кто, в отличие от таких людей, как ее собственный отец, так ничему путному и не научился. Хамом был, хамом и остался. Тем более, что был уже порядком пьян.

- Ты забываешься, Глеб! – вскинулся мичман.

- Минуту! – остановила его, вставая из-за стола Ара.

- Еще слово, мразь, - сказала она, брезгливо цедя слова сквозь зубы, - и я вызову тебя на дуэль. Я курсант Академии с сегодняшнего дня и имею право. А стреляю я, господин Тряпицын, так, как тебе, сучий потрох, и не снилось: с двадцати метров в переносицу, даже если боком встанешь. Компреву?

Вообще-то, она сказала истинную правду, но дело было в другом. Ара оскорбилась и сейчас намеренно провоцировала пьяного дурака. Ни о какой дуэли, разумеется, и речи быть не могло. Трезвый, Тряпицын бы ее вызов не принял и был бы при этом совершенно прав. Принцип равенства полов – это конечно великое достижение республики Себерия, но стреляться с девушкой не комильфо, это любой баран знает. Другое дело, что ее слова подействовали на Тряпицына, как розовый капоте[33] на быка. Сознание его окончательно помутилось, и он шагнул к вышедшей из-за стола девушке. Движение было двусмысленное, но его можно было трактовать, как открытую агрессию, ведь, возможно, он хотел ее ударить, и Ара нанесла удар первой. Она выполнила классический хук с левой руки. Удар в челюсть сбоку, без замаха и видимой подготовки, но с большой силой за счет разворота корпуса. Главное было самой устоять на каблуках-шпильках и не полететь на пол вслед за лейтенантом Тряпицыным. А тот, получив удар в челюсть, рухнул, как подкошенный. Ара качнулась вслед за ним, переступила с ноги на ногу, но все-таки устояла.

- Нокаут, - злобно усмехнулась она. – Можно не считать, господа хорошие, раньше, чем через минуту не очнется!

Ее эскапада, как и следовало ожидать, наделала много шума, но поскольку свидетелей свинского поведения сильно принявшего на грудь лейтенанта было хоть отбавляй, ни к Аре, ни к Виктору, ни у кого претензий не возникло, тем более, что била женщина, а это, согласитесь, сильно меняет дело. «Товарищи по оружию» - «Господа, надеюсь, у вас нет претензий к слабой женщине?» - поспешно забрали полубездыханное тело. Они, и не напрасно, опасались появления военного патруля или гражданской полиции. Официанты быстро прибрались на месте эпического поединка, и жизнь в ресторанном зале вернулась на круги своя. Однако для Ары и Виктора вечер был уже порядком испорчен, им оставаться в ресторане было неприятно и не с руки.

- Извините, Виктор! – подвела Ара итог не состоявшемуся свиданию. – Испортила вам вечер…

- Ничуть! – неожиданно улыбнулся мичман. – Мы просто пойдем в другое место, если не возражаете!

- То есть, шампанское не отменяется? – поинтересовалась она, чувствуя, как отпускает сердце. Все-таки она сильно погорячилась в свойственной ей манере и едва не загубила на корню все свои надежды на продолжение отношений.

- Ни в коем случае! – утешил ее Виктор, настроение которого, вместо того, чтобы упасть, напротив, неожиданным образом поднялось.

- Пойдемте, Ара, - предложил он ей свою руку, - я знаю в городе еще пару неплохих кабаков. А кстати, с чего вы взяли, что я граф?

- Я, Виктор, в школе хорошо училась, - объяснила она, опираясь на его руку. - Якуновы-Загородские в Себерии могут быть только потомками новгородского посадника Якуна Мирославича, представлявшего Прусскую или по-нашему Загородскую часть. Ну, и раз вы, Виктор, носите двойную, а не одинарную фамилию, значит вы он и есть посадник Якунов-Загородский. А поскольку потомственное звание посадника соответствует титулу графа, то вы граф[34]. Я права?

- Вы прелесть! – вот такой ответ ее устроил гораздо больше, чем любой другой.

И, да, этот вечер удался. Нашлось подходящее место, где им никто не мешал, – уютный семейный ресторан в северорусском стиле, где вместо шампанского они пили крепкую рябиновую настойку, - и разговор у них получился такой, что улыбаться хотелось даже от одних только воспоминаний. Сидели за столиком, смотрели друг на друга и просто говорили. О том, о сем, а в общем, обо всем на свете, но больше всего об авиации. А еще смеялись, но вот до интима дело так и не дошло. И, слава богу, что так. В такого рода делах, как поняла вдруг Ара, торопиться не следует.

«Как-нибудь в другой раз, - подумала она, стоя на ступенях гостиницы и провожая уходящего Виктора долгим взглядом. – Мне нигде не свербит, я еще какое-то время могу и в девушках походить… Но не слишком долго».

Занятия начались двадцатого августа. На общем построении начальник Академии контр-адмирал Заболоцкий с «неподдельной» гордостью сообщил господам курсантом, что в наборе одна тысяча девятьсот пятидесятого года числятся аж целых семь девушек-курсанток: две на пилотажном факультете, две – на штурманском, одна – на инженерном и две на недавно открытом логистическом. Соответственно, и жить они будут вместе в отдельном дортуаре[35] четвертого этажа жилого корпуса. Как позже выяснилось, несколько лет назад в связи с резко увеличившимся количеством девушек-курсанток там под самой крышей была сооружена мансарда на два дортуара на десять коек каждый со своими уборными и душевыми и даже отдельной от курсантов-мужчин комнатой отдыха. В первой спальне сейчас жили девять девушек со второго, третьего и четвертого курсов. Во вторую заселили первогодок.

К слову сказать, условия проживания оказались отнюдь не спартанскими. Окна, правда, были прорезаны в потолке, который, на поверку, крыша, но света в комнате хватало, и это главное. Дощатый, покрытый надраенной мастикой пол, гармошки батарей парового отопления вдоль внешней стены, десять железных коек с панцирной сеткой, поставленные в два ряда вдоль прохода. Рядом с каждой кроватью объемистый флотский рундук, запирающийся на ключ, у входа в спальню – по обе стороны от двери, - два вместительных шкафа для верхней одежды и обуви. Электрические лампы под потолком, несколько плакатов на стенах и все, собственно. Живи и радуйся.

В торце коридора, проходившего между двумя дортуарами, находились уборная и душевые, в другом конце - комната отдыха: несколько столов, кресла и диваны, полка с книгами, цветной радиоскоп[36], газетная стойка и крошечный кухонный уголок, включавший в себя электрочайник и кофеварку, маленький ледник[37] и шкафчик с посудой. Устав Академии не запрещал выпить в свободное время чашку чая или кофе, хотя еда в комнате отдыха не поощрялась, а в самих дортуарах была строго запрещена. Для этого на первом этаже имелась кантина[38] с обеденным залом, лавкой баталера, какна боевом корабле, и небольшой чайной для курсантов старших курсов, которыми являлись все, кроме первокурсников. Офицерская кантина находилась этажом выше.

Ара прошлась по зданию, разведала, что, как и где, и вернулась в казарму. Там уже устраивались девушки, пришедшие после нее. Ара поздоровалась, назвалась и быстро перезнакомилась со всеми остальными курсантами женского пола. Потом сбросила вещи в рундук, повесила в изголовье кровати репродукцию с картины Агалакова «Атака коча[39] на польский крейсер-тримаран» и пошла к каптенармусу получать вещевое довольствие курсанта. Как ни странно, наученное горьким опытом, руководство Академии, желавшее видеть своих курсантов щеголеватыми молодцами и молодицами, а не мокрыми курицами, озаботилось подгонкой форменных тужурок и штанов под размеры своих воспитанников. Для этой цели рядом со складом вещевого довольствия разместилась портновская мастерская, так что на ужин Ара пришла уже одетой по форме. Все по фигуре и в соответствии с ее невысоким ростом. Ей даже ботиночки подобрали искомого тридцать пятого размера, что было вообще-то похоже на настоящее чудо, поскольку это были настоящие флотские башмаки на толстой каучуковой подошве, а не хрустальные туфельки для какой-нибудь сопливой золушки. Ну и кормили в Академии, к слову, тоже неплохо. Просто, но сытно. Об этом Ара узнала тем же днем, сначала отобедав, а затем и отужинав в училищной кантине, где оказалось по-флотски чисто и не слишком сильно пахло кухней.

Так прошел ее первый день в Академии Аэронавтики, а назавтра - побудка под боцманские дудки в пять тридцать утра, интенсивная зарядка, бег на пять верст и водные процедуры. И сразу после плотного завтрака начались занятия. Шесть часов теории – изучение конструкции истребителей-штурмовиков, их тактико-технических характеристик и основ боевого применения, - и четыре часа практики: осмотр всамделишных «кoчей» и старых «лoдей», выкатка вручную, снятие и обратная установка алюминиевых панелей обшивки, изучение устройства кабины пилота и демонтаж оружейных блистеров. А между тем и этим – до обеда и во второй половине дня – два полуторачасовых занятия по физподготовке. Снаряды, канат, самооборона без оружия и центрифуга для укрепления мозгов. Нагрузка очумительная и по большому счету безжалостная, так что у курсантов не оставалось сил даже на «поговорить». Вылезла из-под душа, - не обратив внимания и не запомнив, была ли вода холодной, теплой или все-таки горячей, - кое-как обтерлась, доплелась до койки, упала лицом в подушку и все. Следующее воспоминание – врывающиеся в сон боцманские дудки. Подъем, и вперед с песнями. И так две недели подряд, но, как вскоре выяснилось, не зря. В смысле, не просто так.

На пилотажный факультет принимали только тех, кто успел уже получить сертификат пилота легких машин, и руководство Академии стремилось как можно скорее пересадить будущих авиаторов с автожиров и геликоптеров на настоящие, пусть и устаревшие штурмовики. Класс надо было нарабатывать с первых часов обучения, а заодно проверялись выносливость, воля и самодисциплина курсантов. Поэтому сразу же по окончании двухнедельного марафона, за время которого первокурсники не раз разобрали и собрали долбаный «коч» убогой пятой серии и выучили, как «отче наш», устройство кабины штурмовика и порядок действий при взлете и посадке, весь первый курс пилотажного факультета переехал на учебное аэрополе в Колинце на берегу Псковского озера, над которым им и предстояло летать. Да, да! Вот так сразу – в кокпит и за штурвал.

Ара, можно сказать, опомнится не успела, как оказалась в кабине коча-спарки, и услышала в наушниках чуть искаженный электрическими помехами голос диспетчера:

- Брезг[40]-девять, взлет разрешаю!

А дальше все случилось, как в сказке, - «по щучьему велению, по моему хотению», - ноги сами собой встали на педали управления, руки вспорхнули над приборной доской, прогрев машины, набор мощности, разбег, штурвал на себя, и штурмовик-умничка выполнил, как нефиг делать, «подскок Гущина» и взмыл в прозрачные небеса…

Поиски родственников, а вернее, архивные изыскания на эту тему, затянулись на долгих три месяца. Виктор успел уже обжиться в интернате при новгородском университете, догнал одноклассников практически по всем предметам и втянулся наконец в рутину гимназического образования. И все это время ни шатко, ни валко, но зато практически безостановочно вращались тяжелые жернова огромной бюрократической машины. Долго и медленно, хорошо хоть не вхолостую. Так что однажды в марте 1945 года Виктора срочно вызвали с уроков и в сопровождении классного наставника отвезли в новгородское столоночалие Министерства Внутренних дел.

«Что-то будет!» - сообразил Виктор.

За прошедшие месяцы он успел уже обдумать все возможные варианты развития событий и пришел к выводу, что опасаться ему практически нечего. Даже если вдруг обнаружатся неизвестные ему родственники, это ничего уже не изменит в судьбе Виктора Якунова. Докопаться до того, что он сам – когда, как? - подделал завещание «деда» и прочие «семейные» документы, никто уже не сможет. Нет в этом мире такой техники. Генетическую экспертизу – и по тем же причинам, - тоже не сделают, так что не только доказать, но даже догадаться, что он самозванец попросту невозможно. Никому такое и в голову не придет. Однако по случаю этих размышлений, Виктор кое-что сообразил. Похоже, в том своем странном прошлом-будущем он был весьма образованным человеком. О том, что он хорошо разбирается в точных науках, Виктор уже знал. Теперь же осознал, что кое-что смыслит и в криминалистике. Возможно, там и тогда он работал следователем прокуратуры или служил в контрразведке. Впрочем, здесь и сейчас это ему ничем не поможет: слишком велик разрыв между мирами в уровне науки и техники. Пятьдесят-шестьдесят лет – никак не меньше.

Между тем, пройдя длинными коллегиальными коридорами и внушительными лестницами – по которым они спускались только для того, чтобы снова подняться вверх, - Виктор и сопровождающий его господин наставник достигли наконец приемной директора канцелярии при новгородском столоначалии Министерства Внутренних Дел. Это было просторное помещение, едва ли уступающее размерами актовому залу 8-й городской гимназии, в которой теперь учился Виктор, но здесь было сравнительно мало стульев, расставленных вдоль стены напротив высоких узких окон, зато имелось два письменных стола, поставленных по обе стороны от таких же высоких, как окна, двустворчатых дверей. За одним столом сидел референт-делопроизводитель, а за другим - секретарь директора канцелярии. Вот этот секретарь, - невысокий, холеный молодой человек с лицом, не выражающим ровным счетом никаких чувств, - и вызвал Виктора в директорский кабинет всего лишь через сорок минут ожидания в приемной.

- Проходите, молодой человек, - приветствовал его директор канцелярии. – Проходите и садитесь, - указал он на стул, предназначавшийся для посетителей. – Разрешите представиться, коллежский советник Ставров, ну а вы, стало быть, Виктор Ильич Якунов.

- Совершенно верно, ваше высокоблагородие, - подтвердил Виктор и сел на предложенный стул.

- Что ж, Виктор Ильич, - чиновник пододвинул к себе лежавшую справа от него папку и развязал тесемки, - вопрос о вашем родстве оказался совсем непрост…

«Можно подумать, это я вас просил разбираться! Сами напросились, к себе и претензии выдвигайте!»

- Да-с, совсем непрост, - повторил Ставров, смотрел он при этом Виктору в глаза и, словно бы, ждал от него какой-то определенной реакции. Но не дождался, поскольку Виктор еще не знал, радоваться ему или горевать, но предпочел бы попросту плюнуть и растереть.

- Позволю себе задать вопрос, - все-таки сказал он вслух, - вам удалось узнать что-то определенное?

- Удалось! – кивнул директор канцелярии. – Якуновы, видите ли, Виктор Ильич, являются, как выяснилось, младшей ветвью Якуновых-Загородских. Разветвление это возникло сто двадцать три года тому назад, когда младшему брату посадника Якунова-Загородского генералу Борису Федоровичу Якунову Сенат республики Себерия даровал право основать свой собственный род, независимый от основной линии. Однако указ этот не отменял наличия родства между двумя линиями, и в связи с этим в тот момент, когда пресекся посаднический род, права на титул перешли к вашему деду.

«К моему деду? – удивился Виктор. - А там что же вообще никого из родственников не осталось в живых?»

- Почему именно к моему деду? – поинтересовался он вслух.

- Потому что Игнатий Понтелемонович Якунов-Загородский не оставил после себя ни детей, ни внуков, ни даже родных племянников - объяснил чиновник. – Никакого прямого потомства. В этом случае, преимущество в наследовании имеют родственники по боковой линии, в особенности, если они носят ту же фамилию, что и представители основной линии.

- То есть, достаточно того, что мы Якуновы?

- Именно так, - подтвердил Ставров.

- И никто не может оспорить факт наследования в суде? – не унимался Виктор, что-то такое помнивший из своей прежней жизни.

- Что ж, - усмехнулся в ответ чиновник, - отдаю должное вашему уму, Виктор Ильич. Могут. Есть кому, и они бы оспорили, да только граф Игнатий озаботился оставить завещание, передав титул своему троюродному брату Ивану Якунову, сиречь вашему деду. А с завещанием, молодой человек, не поспоришь. Хотя ваши родственники и попробовали его оспорить. Оттого ваше дело, Виктор Ильич, и легло в долгий ящик.

- И что теперь?

- Теперь титул принадлежит вам, - улыбнулся, наконец, коллежский советник. – Вот официальное извещение Сената Республики Себерия, что с первого марта сего 1945 года вы, Виктор Ильич официально являетесь не Якуновым, как прежде, а посадником или по новому стилю графом Якуновым-Загородским. Вот, стало быть, бумаги, подтверждающие сей неоспоримый факт. А неоспорим он оттого, что таковым его признал сенатский суд, а с Сенатом республики бодаться – себя не уважать!

- Благодарю вас, ваше высокоблагородие! – поднялся со стула Виктор. – Это… неожиданно… но, разумеется, приятно! Спасибо вам!

- Не торопитесь, молодой человек, - остановил его коллежский советник. – Вместе с титулом к вам переходит и все завещанное Игнатием Пантелеймоновичем движимое и недвижимое имущество. А именно, квартира в Ниене[41] со всей обстановкой, коллекцией клинкового оружия и живописи и банковский счет на три тысячи шестьсот семьдесят пять рублей. Оружие, картины и кое-какие личные вещи графа находятся в камере хранения Объединенного Новгород-Ниенского банка, квитанция прилагается, - кивнул он на лежащую перед ним папку. - Квартира в долговременном наеме. Деньги – шестьдесят рублей ежемесячно – поступают на банковский счет все в том же Новгород-Ниенском банке. Счет следует переписать на ваше имя, но думаю, в гимназии вам с этим помогут. На данный момент у вас там скопилось уже тысяча семьсот сорок рублей…

Так неожиданно Виктор стал графом и обладателем кое-какого нестыдного имущества, которое, уж верно, превосходило и ценой, и значением все то, что он оставил на Филипповой Горке. В гимназии, к слову, эта метаморфоза произвела на всех весьма сильное впечатление. Республика республикой, а дворянство никто пока не отменял и со счетов не сбрасывал. И графский титул, как начинал теперь понимать Виктор, для этих людей, - имея в виду и преподавателей, и гимназистов, - отнюдь не пустой звук. Что-то такое он добавлял человеку. Что-то важное, что не сразу выразишь словами, но прибавка эта оказалась достаточно весомой, чтобы не обращать на нее внимания. Да и деньги оказались Виктору весьма кстати.

Он жил в интернате при гимназии на полном пансионе, и надо сказать, Павел Игнатьевич Головин не зря старался, подыскивая для Виктора подходящее по всем статьям место. Воспитанников здесь хорошо одевали, - гимназическая форма из хорошего сукна и ботинки из натуральной кожи, - неплохо кормили, имея в виду, что пусть не всегда вкусно, но всегда досыта, и спали гимназисты в теплых дортуарах на шесть кроватей со своей уборной и общими на четыре спальни душевыми. Однако полными сиротами являлись здесь лишь трое гимназистов, остальные были попросту иногородними или происходили из хороших, но обедневших семей. А так, чтобы вообще ни одной родной души на всем белом свете, не имевшим никаких, пусть даже самых дальних родственников, являлся один лишь Виктор. Ему никто не слал писем и не выдавал денег на карманные расходы. Тем не менее, учитывая его возраст, - все-таки шестнадцать лет как никак, - по выходным и праздничным дням его отпускали в город, так сказать, давали увольнительную на берег. И вот здесь наличие собственных денег оказывалось крайне важным фактором. Сиротам и детям из обедневших семей полагалась, разумеется, стипендия, чтобы, выходя в свет, гимназисты могли себе «ни в чем не отказывать»: выпить, скажем, стакан сельтерской воды, съесть мороженое пломбир или сходить на дневной сеанс в синематограф. Однако небольшой личный капитал, в этом смысле, значительно расширял список удовольствий, которые, отправляясь в город, мог себе позволить Виктор. Ну, а нынешнее богатство, упавшее на него, что называется, прямо с неба, еще больше расширяло горизонты, позволяя думать о вещах, о которых ученику старших классов гимназии обычно не приходилось и мечтать. Выпить кружку хорошего пива, пообедать в ресторации, сходить на представление в бурлеск[42]. Там конечно косо смотрели на гимназическую форму, но капитал тем и хорош, что открывает множество закрытых, вроде бы, дверей. Сначала – за мелкую мзду, - ему позволяли посмотреть на полуголых девиц из темного угла близ кулис, а потом он купил себе нормальный костюм, в котором не выглядел уже безусым юнцом, и стал выходить в город в «гражданском». Теперь на него косились уже в гимназии, но, в конце концов, оставили в покое. Так что Виктор вплотную задумался над посещением борделя. Желание «спустить пар» совершенно нормально для физически здорового шестнадцатилетнего парня, но ведь на самом деле Виктор был куда старше и знал о сексе отнюдь не понаслышке. И томление в чреслах, возникавшее у него все чаще и чаще, в особенности, в виду красивых дам и полураздетых танцовщиц, он понял сразу и однозначно. Однако возможности начать в городе настоящий роман, как это делала молодежь в «будущем прошедшем», у него попросту не было. Негде познакомиться, не с кем, да и результативность этого метода, учитывая его юный возраст, а также имевшую место историческую эпоху, стремилась к нулю. Так что для удовлетворения полового инстинкта оставались одни лишь шлюхи.

Обдумав эту мысль, Виктор решил отложить посещение публичного дома до летних каникул. Поскольку ехать ему все равно было некуда, он на все лето оставался в своем интернате при гимназии, но получал при этом гораздо большую свободу, чем в обычное время. Была возможность иногда даже не возвращаться ночевать. Этот интересный факт поведал Виктору Михаил Корчемкин, как раз завершавший свое пребывание в 8-й гимназии и уезжавший учиться – он получил стипендию от богатого мецената, - в Шлиссельбургскую Академию – лучший университет Новгородской республики.

- Дашь смотрителю серебряный рубль, и он тебя целый месяц будет покрывать. И выпустит, и впустит, и начальству доложит, что ты спал в дортуаре аки агнец божий. Но, если есть деньги, я бы тебе, брат, посоветовал сходить в шведский ночной клуб или на франкский стриптиз. Одухотворяющее зрелище, да и кого-нибудь из танцовщиц можно снять. Но это, знаешь ли, стоит дороже, чем простая профура[43]…

Слова старшего товарища пробудили у Виктора какие-то смутные воспоминания о его прежней жизни, в которой он, похоже, бывал в ночных клубах и видел вожделенный танец-стриптиз. Вспомнил он и то, что в питейных заведениях, - кажется, там и тогда они назывались барами, - ближе к ночи можно было подцепить не только проститутку, но и вполне добропорядочную шлюху, которая приходит туда не ради денег, а ради половых излишеств. Существуют ли такие женщины в этом мире и в эту эпоху, Виктор не знал и знать не мог, но признавал, что идея хороша, и ее, как минимум, следует проверить. Так что на лето у Виктора имелись весьма серьезные планы, но, как оказалось, он с ними несколько поторопился. За неделю до окончания семестра ему пришло неожиданное письмо.

«Дорогой Виктор, - писала ему некая Екатерина Владимировна Рязанцева, - к сожалению, мы лишь совсем недавно узнали о вас и о том, что вы наш родственник. Я прихожусь вам двоюродной тетей, так как являюсь родной племянницей вашей бабушки Елены Васильевны Якуновой в девичестве Урванцевой. Я дочь ее сестры Ксении и в раннем детстве была знакома с вашей покойной матушкой. В дальнейшем, так уж распорядилась жизнь, наши семьи отдалились друг от друга, и связь между нами была потеряна. Соответственно, мы ничего не знали ни о судьбе Софьи, ни о том, что у нее родился сын. Теперь, когда мы узнали о вас, - нам сообщил об этом чиновник из МВД, - мы бы хотели возродить наше родство. Третьего июля я буду в Новгороде и, если вы не возражаете, хотела бы забрать вас на лето из вашей гимназии и познакомить с некоторыми из наших общих родственников. Я предполагаю взять вас с собой в Шлиссельбург и далее в Печеру. Близ Шлиссельбурга находится имение, принадлежащее жене моего дяди по отцу – генерала Рощина, а в Печере его собственное обширное имение. И там, и там по летнему времени ожидается много гостей, среди которых немало людей интересных, и я бы даже сказала, значительных. Будет там и много молодежи близкого к вашему возраста. Думаю, такие вакации позволят вам хорошо отдохнуть перед новым учебным годом и наконец познакомиться с вашей родней.

С уважением, Екатерина Владимировна Рязанцева»

Это был неожиданный поворот, но, разумеется, поворот положительный. Родственные связи еще никому не повредили, тем более, если среди вновь обретённой родни числится даже настоящий генерал. И еще одно немаловажное обстоятельство: это явно были не те родственники, которые хотели прибрать к рукам его громкий титул. А это, согласитесь, многое меняет.

Родственники у Виктора оказались, и в самом деле, зачетные. Не то, чтобы богачи и помещики, но, в то же время, люди отнюдь непростые и, наверняка, не бедные. Начать с того, что тот самый Рощин, к которому в Шлиссельбург повезла его Рязанцева, оказался генералом-лейтенантом пластуном и совсем недавно принял командование армейским корпусом. Однако имение «Кобонский Бор» – на самом деле старинный замок с современными пристройками посреди девственного леса, - принадлежал не ему, а его жене баронессе Елизавете Аркадиевне фон дер Браге, которая на поверку оказалась контр-адмиралом Флота и носила почетный титул «княгиня Виндавская» за невероятные свои подвиги «на поле брани и в сложнейших экспедициях в неизведанные земли». Виктор читал о ней в книжке про Себерско-Киевскую войну, которая по случаю завалялась у «деда» в замке на Филипповой Горке, и позже, в журналах, которые просматривал от скуки в поездах, путешествуя по Себерии в поисках подходящего интерната. Интересная женщина, но и гости у нее оказались не менее интересные.

На второй день пребывания в Кобонском Бору, Виктор познакомился с Настей Берг. Берги – брат адмирала генерал-лейтенант Григорий Берг, его супруга профессор медицины Полина Берг и дети, Настя и ее братья Дмитрий и Глеб, - приехали ближе к вечеру. Виктор как раз вернулся из леса, куда ушел исключительно от скуки, - и увидел, как въезжает во двор замка или, как здесь говорили, мызы, - роскошный локомобиль. Огромный, черного лака, с никелированными, сияющими, как начищенное серебро, деталями, на высоких обутых в натуральный каучук колесах, он был попросту неотразим. И, видит бог, Виктор, умевший ценить прекрасное, готов был залюбоваться этим чудом технического прогресса, если бы не стройная темно-русая девушка, вышедшая из просторного, отделанного кожей салона. Наверное, ей было лет шестнадцать-семнадцать. Очень женственная, высокая и зеленоглазая, она произвела на Виктора мгновенное и очень сильное впечатление. Он попросту не мог оторвать от нее глаз, хотя и заметил, что девушка та еще кокетка. Она ведь видела Виктора и наверняка заметила его к себе интерес, - не могла не заметить, - но делала вид, что не знает об этом, или, что ей это безразлично. Однако на самом деле ей это было интересно и приятно, иначе зачем бы ей было совершать все эти простые и, вроде бы, случайные движения, которые, тем не менее, позволяли увидеть то плавный изгиб бедра, то обтянутый тонкой тканью аккуратный зад, а то, и вовсе, рисунок груди в три четверти. Это чтобы у него не осталось и тени сомнения относительно того, насколько полная и высокая у нее грудь. В общем, представление получилось запоминающееся и продолжалось минут пять, пока его не позвали знакомиться.

- Виктор, - представился он, заглянув в ее огромные зеленые глаза. – Я дальний родственник госпожи Рязанцевой. Одним словом, седьмая вода на киселе.

- Анастасия Берг, - девушка чуть раздвинула в улыбке полные красивого рисунка губы. – А у вас, Виктор, какая фамилия?

- Якунов-Загородский, - назвался Виктор, неожиданно застеснявшийся доставшегося ему по случаю титула.

– Граф, - добавил, сообразив, что без титула формальное представление невозможно. – Граф Якунов-Загородский.

- Ого! – искренно удивилась Анастасия Берг, - целый граф? А у нас в республике, что есть собственные графы?

- На самом деле, посадник, - поморщился Виктор, - но мне сказали, что лучше использовать общеевропейский аналог…

- Как все сложно! – уже более естественно улыбнулась девушка. – Пойдемте, Виктор, вы должны мне рассказать, где прятались до сих пор. А то я, вроде бы, всех родственников знаю, - и дальних, и не дальних, и, вообще, не родственников, - а вас в этом доме вижу впервые. Согласитесь, что это более чем странно.

- Ничего странного в этом нет, - стушевался под ее взглядом Виктор. – Я и сам только недавно узнал, что титул перешел ко мне по наследству. А так всю жизнь был просто Якуновым и жил с дедом у черта на куличиках. В смысле, очень далеко отсюда, почти у подножия Уральских гор. Там в Пермском крае есть такая река, называется Колва…

- Там у вас тайга, наверное, дикий край, - аккуратно мотивировала его девушка на продолжение рассказа.

- Не наверное, - объяснил Виктор, которому наконец-то удалось взять себя в руки, - а именно тайга. Медведи, волки, кабаны… Действительно дикий край. Красиво, но сурово, да и жизнь непростая…

Он вдруг вспомнил, что никакой он не «безусый въюнош», а взрослый мужик в цыплячьем теле. А вспомнив об этом, сразу сообразил, что гормоны гормонами, а голова у мужчины на плечах не только, чтобы шляпу или фуражку носить. Ею думают. Ею, а не головкой члена. Иначе любая симпатичная фемина, вроде этой вот красотки, - а то, что Настя Берг красива и дико привлекательна, спору нет, - станет крутить им, как захочет. А должно быть все с точностью до наоборот. Он должен крутить ею и вертеть, как в голову придет, но при этом так, чтобы ей казалось, что он на нее никак не надышится и готов «отсюда и до конца своих дней» не иначе, как носить любимую девушку на руках.

- Я вырос без родителей, - добавил он романтического флера. – Меня воспитал дед – отставной артиллерийский бригадир…

Его рассказ был выстроен в лучших традициях жанра, но при этом Виктор девушке ничего не наврал. От волков – было дело, - убегал. Переплыл тогда Колву, и даже винтовку не утопил. И на дереве всю ночь просидел, пока медведь, загнавший его туда, не плюнул и не ушел по своим медвежьим делам. И в пургу с дороги сбился, было дело. Вот только случилось это еще тогда, когда он беспризорничал, и в ту ночь замерзли насмерть четверо из их ватаги. Но Насте он об этом рассказывать не стал. Зачем? Лишнее о себе он никому не рассказывал и изменять этому правилу не собирался ни сейчас, ни в будущем. У него была своя история, и он нигде и ни с кем не позволял себе отклоняться от канона. Иди знай, где и когда всплывет нечаянно утерянная правда!

В общем, Виктор развлекал Настю до самого ужина, сидел рядом с ней за общим столом и еще часа полтора выгуливал ее после этого перед сном. Других сверстников в гостях у адмирала Браге не оказалось – одни были сильно старше, другие, как братья Насти и сыновья адмирала, на несколько лет младше, - так что никого не удивил тот факт, что молодые люди проводят все время вместе. О том же, что они не только чинно прогуливаются по окультуренным просекам Кобонского бора или беседуют о книгах и фильмах, сидя в беседке у всех на виду, не знал никто. А между тем, первый раз они поцеловались на третий день знакомства. Инициатором нежного поцелуя стал Виктор, но, похоже, Настя Берг ожидала именно такого развития событий. Во всяком случае, поцелуй ее не ошеломил и не привел в трепет. Напротив, он ее воодушевил.

Разумеется, в имении полном разновозрастных гостей, находить возможность остаться наедине было совсем непросто, но дом у Елизаветы Аркадиевны – старый краснокирпичный замок и новые пристройки из светлого камня, - был большой, а лес вокруг и того больше. Виктору однажды удалось даже раздеть Настю до «без трусов», уговорив искупаться в речке нагишом, но перейти к «главному блюду» им в то лето - ни в Кобонском Бору, ни на Печере в имении генерала Рощина, - так и не удалось, хотя хотели этого оба. Настя Виктору тогда прямо сказала, что не против, и боится только залететь. Но, к сожалению, хотеть не всегда означает – мочь. По-быстрому не хотелось ни ей, ни ему, а по-другому никак не выходило. В общем, не сложилось, а там уже и лето прошло.

Виктор вернулся в гимназию с двумя чемоданами обновок – новоявленные родичи, словно соревнование устроили, кто ему сделает больше подарков, - переехал в дортуар старших классов, просторную спальню на три кровати с рабочими столами и платяными шкафами, и начал снова выстраивать привычный уже для него образ жизни. Учился, как и следует быть, прилежно, дисциплину демонстрировал отменную, принципиально не участвуя в глупых детских шкодах, но зато в выходные увольнялся в город и был полностью предоставлен самому себе. Партикулярное платье, - костюм, сорочку с галстуком, пальто, шляпу и перчатки, - и небольшой кофр с мелочами, типа очков с дымчатыми стеклами, коробки папирос и зажигалки, он хранил у сторожа кафешантана «Салон де варьете» на Ниенской улице. Там он переодевался, там же чаще всего проводил вечер. Смотрел представление, обедал, выпивал немного водки или коньяка и пару раз познакомился с молодыми дамами, которые приходили сюда без кавалеров. Таких женщин здесь называли на франкский лад демимонденками[44], но, разумеется, эти были рангом пониже настоящих дам полусвета. Впрочем, веселые, неглупые и чистоплотные, они составляли полный контраст обычным городским шлюхам. Так что пришлось Виктору раскошелиться, но игра, как говорится, стоила свеч. Обе кокотки оказались симпатичными и умелыми, и Виктор той осенью провел в городе – в одной из небольших гостиниц городского центра, - несколько замечательных ночей. Прикрывал его при этом сосед по комнате Кирилл Манчуков. У Кирилла в городе жил родной брат – студент университета. Он официально оформил в гимназии документ, позволяющий его брату Кириллу Манчукову и другу брата Виктору Якунову-Загородскому проводить у него в гостях выходные дни, имея в виду и ночлег в его холостяцкой квартире. Чем занимался в эти дни Кирилл, Виктор не знал, но и тот особо не интересовался тем, как проводит время его гимназический приятель.

А потом эти приключения закончились, но зато начались новые. Перед самым Новым Годом в Новгороде объявились Берги. Виктор всю осень переписывался с Настей, но она ему так и не сказала, что семья переезжает в Новгород. Готовила сюрприз, и он ей, следует сказать, удался. Перед самыми выходными в гимназию приехала мать Насти профессор Берг и спросила Виктора, не хочет ли он провести зимние праздники – Новый Год и Рождество – вместе с ними в Кобонском Бору.

- А после праздников вернемся в Новгород вместе, - сказала она как бы, между прочим. – Ты же знаешь, мы переезжаем…

О переезде и его причинах Виктор не знал, но, как тут же выяснилось, генерал Берг получил новое назначение – начальником кафедры в Новгородскую Военную Академию, и вся семья будет теперь жить здесь же, в Новгороде.

- Мы уже и квартиру сняли, - рассказывала Полина Дмитриевна за чашкой кофе в близлежащей кондитерской, - а я себе работу нашла. Буду служить во 2-й Градской больнице.

Так жизнь Виктора снова переменилась. Как ни странно, совершенно чужие ему Берги довольно быстро стали его семьей. Полина Дмитриевна настаивала, чтобы он проводил в их доме выходные дни и праздники, и, сама того не подозревая, потворствовала развитию довольно бурного романа между Виктором и Настей. Внешне все выглядело более, чем благопристойно, да, в общем-то, таким и являлось. Виктор ведь круглый сирота, и даже те его дальние родственники, что недавно нашлись, благодаря сложным архивным изысканиям, все поголовно жили в других, иногда далеко отстоящих от Новгорода городах. Поэтому женщины семьи Берг посчитали правильным и необходимым взять на себя заботу о Викторе, введя его в круг семьи. Ему даже выделили собственную комнату в большой двухэтажной квартире Бергов, и, разумеется, он стал непременным участником всех торжеств и званных обедов, устраиваемых Георгием Аркадиевичем, командовавшим в последнюю войну полком гвардейских пластунов, и Полиной Дмитриевной – ученой женщиной-хирургом. Однако старшие Берги были людьми занятыми и к тому же должны были уделять внимание и время двум своим младшим сыновьям-погодкам. Поэтому на прогулки по городу – с обязательным посещением разнообразных кондитерских, франкских кофеен и себерских чайных, - Виктор ходил с Настей. Она опекала его, как родственника из провинции, он сопровождал ее, как защитник и кавалер. И надо сказать, Виктору это нравилось. Конечно, походы в кафешантаны и прочие бурлески пришлось прекратить. Но зато теперь он ходил в театры и музеи, на концерты классической музыки и на выставки современных художников, читал вместе с Настей книжные новинки, обсуждал новости искусства и занимался прочими интеллигентскими глупостями.

Что-то из этого было ему внове, - по-видимому, в той его первой жизни он не был страстным любителем пирожных, оперного пения и струнных квартетов, - а что-то, напротив, оказалось знакомо и близко. Виниловые пластинки с мелодиями танго и фокстрота, буги-вуги и рок-н-ролл, который он, похоже, умел танцевать и раньше, джаз, художники-модернисты и городские пейзажи северных городов. Но, главное, это, разумеется, Настя. Трудно сказать, чего здесь было больше: юношеского пыла, разогретого бурным половым созреванием, или влюбленности немолодого мужчины в совсем еще юную красавицу. Однако, по факту, отношение Виктора к Насте трудно было назвать простым увлечением. Возможно, это была любовь. Во всяком случае, проанализировав свои чувства, Виктор решил, что все именно так и обстоит. Однако сложность его ситуации заключалась в том, что, будучи человеком разумным и опытным, он понимал всю бесперспективность этих отношений. Не в смысле секса. Любить они друг друга могли сколько угодно, вернее, настолько, насколько позволяли обстоятельства. Но думать в семнадцать лет о браке было бы странно и для нее, и для него. Разумеется, чисто формально выйти замуж в этом возрасте было бы для Анастасии вполне нормально. Однако сама она предпочитала пойти по стопам матери и прежде чему-нибудь выучиться, - той же медицине, например, или дизайну платьев, как Надежда Федоровна Вербицкая, - а уж потом можно и под венец. И, кроме того, Виктор подозревал, - при том, что это никогда не было произнесено вслух, - что в перспективе Настя предполагает выйти замуж за мужчину постарше и, разумеется, состоятельного. Виктор же пока не мог предложить ей ничего достойного внимания, не считая титула, который в Себерии значил все-таки меньше, чем хороший счет в банке или пакет ценных бумаг. Но и сам он не видел возможности жениться, не имея, как говорится, ни кола, ни двора.

То есть, оба они – и Виктор, и Анастасия, - не смотря на возраст и острую влюбленность, прекрасно понимали, что продолжения не будет. Однако обоим хватало ума, чтобы не поднимать эту тему в разговорах и стараться по возможности обходиться без выяснения отношений, тем более, что жизнь была прекрасна и удивительна даже в дождь и снегопад. Ведь для того, чтобы остаться наедине, не обязательно было прятаться по углам. Можно было, - что они и стали вскоре практиковать, - выйти воскресным утром из дома с официально задекларированной целью погулять по городу, пока погода позволяет, посидеть в кондитерской, съездить в парк развлечений, чтобы покататься на русских горках, навестить друзей и сходить на концерт камерной музыки, а на самом деле забраться в номер приличной гостиницы в туристическом центре города, заказать в ресторане сладости и шампанское, а позже - обед и вино, и со всей страстью юности предаваться там половым излишествам, которые ни ей, ни ему никоим образом не приедались.

Вообще-то, после сдачи выпускных экзаменов Виктор предполагал уехать в Ниен, чтобы поступить в Политехнический институт. Но затем все повернулось так, что прежние планы вдруг потеряли актуальность, и вместо одного жизненного пути Виктор избрал другой.

Инженер – это хорошая, уважаемая в Себерии, - да и не только в ней, - профессия. К тому же, у Виктора имелось в запасе где-то с дюжину научно-технических идей, проходивших по разряду «смутные воспоминания прошлого - будущего состоявшегося». Он начал записывать их еще в ту пору, когда жил в разваливающемся от старости замке на Филипповой Горке и продолжил затем, уже учась в гимназии. Парадокс состоял в том, что Виктор практически не помнил свою жизнь «до того, как», однако порой что-то всплывало вдруг в памяти по тому или иному случаю. Какой-то визуальный образ, - иногда яркий, но чаще размытый, - конструкторское решение, которое так сразу и не сформулируешь словами, или математический расчет, в котором еще предстояло разбираться. Иногда это была картинка, в другой раз, словно бы, техническое описание или вот цепочка символов и чисел, расставленных в неслучайном порядке. Скорее всего, это были знания из той прошлой жизни, которую он так и не смог толком вспомнить, но где, судя по всему, имел профессию технического профиля и являлся хорошо образованным человеком. Важным, однако, в его нынешнем положении было то, что эти странные послания из другого мира могли иметь, - и, скорее всего, действительно имели, - не только научную, но и коммерческую ценность. Ничего подобного тому, что он записывал в свою старенькую тетрадь в коленкоровой обложке, здесь, в мире, в котором он теперь жил, Виктор не встречал. Нигде не видел. Не слышал о таком. Не читал в книгах. А между тем, это были весьма любопытные и, скорее всего, невероятно полезные для науки и техники идеи, которые – после доведения их до ума, - можно было, наверное, продать за большие деньги. Собственно, поэтому Виктор и выбрал Ниенский Технологический Институт. Это учебное заведение славилось уровнем подготовки выпускавшихся из него специалистов, как, впрочем, и достижениями своих научных лабораторий, то есть оно было буквально создано для Виктора.

Однако события того лета внесли в его планы существенные коррективы. Аттестат зрелости Виктор получил двадцать третьего июня, а двадцать пятого – за неделю до запланированного отъезда в Ниен, - Настя Берг сообщила ему, что выходит замуж. Если до этого момента он и предполагал, что влюблен, - хотя никогда не думал об этом всерьез, - едва девушка рассказала ему о принятом решении, Виктор понял, насколько сильно, на самом деле, он ее любит. Ему потребовалось время, чтобы переварить ее слова, и еще больше времени, чтобы осознать размеры свалившегося на него несчастья. Любовь на поверку оказалась не веселым приключением, а горьким чувством и непростым испытанием на прочность. Хорошо еще, что ему хватило ума и силы воли спрятать свое горе в себе.

Он внимательно выслушал не на шутку разволновавшуюся девушку и ответил ей по видимости спокойно и рассудительно, ровным голосом и тщательно подбирая слова. Не скрывая того, что удивлен и разочарован скоропалительностью ее решения, он не стал, тем не менее, устраивать истерику. Напротив, сохраняя внешнюю невозмутимость, он расспросил Настю о подробностях, как и следовало настоящему другу и «почти родственнику». Оказалось, что девушка выходит замуж за полковника медицинской службы Селифонтова – старинного приятеля ее собственного отца. Фамилия счастливца показалась Виктору знакомой и уже на следующий день, заглянув в справочник «Кто есть Кто в республике Себерия», он понял подоплеку происходящего, хотя и был ею немало удивлен, очень уж это было непохоже на ту Настю, которую он любил. Викентий Борисович Селифонтов носил титул новгородской старшины. Природный новгородский боярин, унаследовавший несколько лет назад огромное состояние, он являлся к тому же довольно известным в Себерии и мире военным хирургом и героем-добровольцем давней уже Себерско-Польской войны, на которую пошел, будучи гражданским врачом. Фотографии его Виктор так нигде в те дни и не нашел, но зато выяснил, что мужику, слава богу, сорок шесть лет, и это к тому же его первый брак.

Было несложно представить себе, что такому человеку могла приглянуться знакомая, по-видимому, едва ли не с детства юная красавица из хорошей семьи, но вот, что заставило Настю принять его предложение, было Виктору совершенно непонятно. Ну, богат и знатен, но куда ей спешить, а главное - зачем? Она ведь сама и не раз говорила, что замуж не торопится, поскольку прежде хочет выучиться и узнать жизнь. Так с чего вдруг такая спешка? Будут еще в ее жизни соискатели руки и сердца с тугим кошельком и громким титулом. Виктор и сам, если на то пошло, природный аристократ – посадник древнего новгородского рода, и денег предполагает заработать быстро и много, о чем, между прочим, Настя была хорошо осведомлена, поскольку эти свои планы он с ней обсуждал в открытую, не рассказывая лишь о том, откуда берутся его идеи. Тогда что? Любовь? Но любовь к полковнику Селифонтову казалась Виктору полным нонсенсом. Больше всего в этой истории его обижало как раз то, что Настя спала с ним практически до самого последнего момента. И более того, судя по всему, не собиралась прекращать отношений даже после того, как станет боярыней Селифонтовой. Однако дело даже не в этом. Она сообщила о том, что выходит замуж буквально за неделю до венчания, а ведь такие дела не в один день решаются, и получалось, что она Виктора обманывала, скрывая от него правду, в течении, как минимум, двух-трех месяцев.

В общем, расстались они по видимости мирно, но Виктор свою позицию при этом обозначил более, чем решительно: «Умерла, так умерла!» Встретились, переговорили коротко, Виктор пожелал девушке счастья и в тот же день уехал из Новгорода. Однако отправился он не в Ниен, как планировал прежде, а в Псков, куда поехал по мгновенной прихоти, и поступил там в Академию Аэронавтики, причем сразу на два факультета – на Пилотажный, и на Инженерный. Добиться этого оказалось непросто, тем более, что для Пилотажного направления у Виктора не было ни подходящих рекомендаций, ни патента пилота легких машин. Но тут уж ему помогло знакомство с адмиралами Браге и Кенигом. Елизавета Аркадиевна, симпатизировавшая «талантливому юноше» практически с самого их знакомства два года назад, приехала по такому случаю в Псков и лично продавила необычное решение своего протеже силой своего же немереного авторитета. Помог, разумеется, и адмирал Кениг, задействовавший свои особые связи в Адмиралтействе, где он занимал должность директора отдела Документации при Набольшем Боярине, а это, как догадывался Виктор, был обычный эвфемизм, обозначающий бойцов невидимого фронта и лиц, приравненных по статусу к этим самым шпионам и прознатчикам.

В результате, Виктор стал-таки инженером, хотя формально носил все-таки знаки различия флотского пилота. Пилотом он, на самом деле, и был – военным пилотом-инженером - испытателем воздухоплавательных машин.

Глава 3

Атакующие «Кочи» 5-й серии давно уже не в строю. Старая машина со множеством недостатков. Аэродинамика ни к черту - тупорылый штурмовик, с толкающим трёхлопастным винтом за спиной и дурацким прямоугольным оперением, – вооружение, допустим, неплохое, но это только если выходить один на один с таким же легковесом, как он сам, а с фрегатом или крейсером в одиночку уже никак не справиться, хотя случалось и такое. Ну и скорость. Мало того, что коч похож на бочку с пропеллером, так еще и машина у него маломощная[45]. Эти штурмовики выдают максимум триста восемьдесят километров в час и при крутом пикировании могут потерять обшивку, потому что не предназначены для больших скоростей. И тем не менее, коч - это настоящий боевой самолет или, по современной классификации, ударный истребитель-штурмовик. И, подняв его в воздух, Ара почувствовала себя настоящим авиатором. Все-таки коч – не автожир и не геликоптер и уж точно, что не планер. Коч – это коч!

Конечно, Аре хотелось бы полетать на «коче» 11-й серии, которыми укомплектованы полки, базирующиеся на авиаматки, или на «гридне»-перехватчике с тянущим двухлопастным винтом. Вот где настоящая скорость, вот где драйв. От шестисот до семисот километров в час в зависимости от конфигурации. Да бог с ними с ударными истребителями-штурмовиками, сейчас Ара согласилась бы и на торпедоносец – «струг» или «лoдью» продвинутых моделей. Пятьсот пятьдесят километров в час на форсаже – тоже не фунт изюма. Но на данный момент ничего кроме старого коча пилотировать ей никто не доверит. Спасибо еще, что практически сразу пересадили со спарки на настоящую учебно-боевую машину. К слову сказать, такое счастье привалило только Аре и двум ее сокурсникам: Леше Аникееву и Мише Кону. А получилось это так.

Едва она успела посадить свой коч на аэрополе, - в тот самый первый день полетов, - как ее тут же взяли в оборот инструктор, летавший с ней на спарке, начальник летной практики и командир учебной роты.

- Чудес на свете не бывает, - упредил любые ее возражения лейтенант Вяземский. – Взлет с «подскоком Гущина» - это стиль палубной авиации. Посадка с изменением шага винта оттуда же.

- В небе держится уверенно, - добавил свои две копейки инструктор. – Коробочку прошла, как два пальца об… асфальт. Высота, скорость, мощность машины – все, согласно инструкции и без обычного для малолеток курсантского мандража.

- Значит, машину знаете, - подвел итог командир роты. – Летали. Вопрос, где?

- На аэрополе Коржа-Испытательный, - признала Ара.

Ей было стыдно, что она так запросто – и, в сущности, из одной своей немереной гордыни, - слила всю свою хитрожопую легенду.

- Кто же вас допустил в запретную зону? – удивился лейтенант Вяземский.

- Я там выросла, - тяжело вздохнула Ара, решившая, что будет врать до последней возможности. – Я из Устья-Вологодского, на аэрополе к отцу на велике ездила. Ну, и пилоты меня с детства знали. Шеф-пилот Скурихин с отцом, бывало, водку пил.

- А отец у нас кто? – задал закономерный вопрос командир учебной роты лейтенант Колдузов.

- Инженер.

- Понятно.

«Что б ты понимал!» - усмехнулась мысленно Ара, уловившая, что «вроде бы, пронесло».

Ее отец действительно имел инженерный диплом. В свое время закончил в Ниене Технологический институт. И про место проживания не соврала. Дом Авенира Никифоровича Кокорева – хозяина огромной индустриальной империи, которому, собственно, и принадлежали Вологодские авиастроительные заводы, - и в самом деле, располагался в Устье-Вологодском, как раз на краю полуострова, образованного извивом рек Сухона и Вологда. Красивое место, - вода, леса, заливные луга за плесом, - и Ара действительно с семи лет гоняла на велосипеде по всей округе. Правда, о том, что ее сопровождает негласная охрана, она тогда не знала.

- Так вы, курсант Бекетова, значит, уже летали на коче? – уточнил лейтенант Вяземский.

- На спарке шестой и девятой серий. Одну меня, разумеется, не выпускали, - почти честно доложила начальству Ара, - но на спарке я без малого сорок часов налетала.

Вот об этом ее отец не знал. Это была тайна, покрытая мраком, строго конфиденциально между шеф-пилотом испытателей Скурихиным и Варварой Авенировной Кокоревой.

- Вообще-то, противозаконно… - раздумчиво протянул лейтенант Колдузов.

- Да, будет тебе Василий Кузьмич! – отмахнулся от приятеля лейтенант Вяземский. – Законно или нет, но это не у нас случилось, не нам и головная боль прописана. А по факту, у нас на потоке уже третий курсант, которого хоть сейчас на сборы третьекурсников отправляй! Сорок часов налета, не кот насрал!

- Не возражаю, - усмехнулся Колдузов. – Мне-то что.

- Значит, решено, - подвел итог руководитель летной практики. – Три тестовых вылета на спарке по программе А-100 и может вылетать самостоятельно. Но в этот сезон исключительно на пятых. Зимой, может быть, разрешим оседлать семерку, но только при успешном завершении первой летной практики.

Так все и произошло. Ей еще и то помогло, что Аникеев и Кон тоже научились летать в сходных и не слишком законных ситуациях: Миша, потому что его отец был комендантом армейского аэрополя в Ямбурге[46], а Леша успел отслужить срочную механиком на аэрополе в Кемской крепости, там и научился летать. Главное, однако, что их истории подтвердили правдивость той басни, которую рассказала командирам Ара. Вот никто и не стал докапываться, что там да как. Но уже через пару дней, как и обещал лейтенант Вяземский, Ара начала самостоятельные полеты.

Взлет, коробочка, посадка – это, разумеется, скука смертная, но без этой рутины не было бы и всего прочего: «разведывательных» полетов по азимуту, и бреющих над гладью Псковского озера, и, наконец, подходов к фигурам простого пилотажа: к виражам, горизонтальной восьмерке и боевому развороту. А перед самым окончанием практики ей разрешили выполнить горку с углами кабрирования[47] до 45 градусов. И это был вообще улет какой-то, потому что, выполнив все шесть фигур простого пилотажа, Ара приземлила свой штурмовик «на короткой», то есть так, как сажают самолеты на палубу авиаматки. Выпендреж, конечно, но уж очень хотелось пофорсить, тем более, что все у нее вышло на «ять».

Села, вырулила к месту стоянки, встала на тормоза и заглушила машину. Привела все рычаги и тумблеры в нейтральное положение, отсоединила шнур шлемофона от разъёмной колодки, отстегнула привязные ремни, сдвинула фонарь остекления и выбралась наконец из кабины на крыло. Холодный сырой ветер с озера ударил в разгоряченное лицо, и Ара почувствовала невероятный прилив сил. По идее, должно было быть наоборот – все-таки час в воздухе, - но для Ары полет на самолете никогда не был работой, не стал ею и сейчас. Она улыбнулась, потягиваясь, спрыгнула с крыла на землю и побежала рапортовать о выполненном задании и об окончании полета. Подлетела к лейтенанту Вяземскому, бросила руку к виску и доложилась по уставу.

- Добро! – кивнул руководитель полетов. – Зачет. Зимой, чаю, разрешим вам, курсант Бекетова, летать на седьмой модели. Но там, учтите, и условия будут куда тяжелее, - зима в наших краях, сами понимаете, не фунт изюму, - и пилотаж сложный.

- Благодарю за оказанное доверие!

- Не за что пока, - усмехнулся Вяземский. – На данный момент это всего лишь планы. Ступайте отдыхать. Заслужили.

Ара снова бросила руку к виску, повернулась через левое плечо и едва не споткнулась на первом же шаге. Среди офицеров, собравшихся чуть поодаль, стоял Виктор. Она не видела мичмана с того самого памятного дня, когда, проводив ее до гостиницы, он ушел в ночь. Нет, он ее не кинул. Напротив, телефонировал на следующий день портье, чтобы сообщить, что вынужден срочно уехать по делам службы. Ара расстроилась, но делать нечего, военные не всегда – а на самом деле, крайне редко, - могут распоряжаться своим временем, вернее, жизнью. Думать же о том, что Виктор ее попросту избегает, ей не хотелось.

В следующий раз он дал о себе знать на второй день после начала занятий в Академии. Прислал Аре письмо – короткую записку, но зато в настоящем конверте с марками и почтовыми штемпелями, - пообещав связаться с нею, как только вернется в Псков. Судя по обратному адресу мичман Якунов-Загородский находился в Амурске[48], а значит, скорее всего, был командирован в Центральное Училище Военных Авиаторов Земли Хабарова[49]. С тех пор прошел уже без малого месяц, и вот он, Виктор, жив-здоров, стоит среди других офицеров и смотрит на Ару. То ли удивляется ее присутствию здесь и сейчас, на учебной базе в Колинце, - хотя с чего бы вдруг, он же знал, что она зачислена в Академию, - то ли просто рад ее снова увидеть, или, напротив, ни чуточки не рад. Иди знай этих злыдней, как говорила в давние годы Арина кормилица. Мужская душа – потемки, и этим все сказано!

Ара не споткнулась и не сбилась с ноги, ответила взглядом на взгляд и пошла своей дорогой. Вышла к палаточному лагерю и хотела было уйти в свой «дортуар», чтобы прилечь там под брезентовым пологом на раскладушку и чуток с устатку вздремнуть, как вдруг сообразила, что за всеми делами нечувствительно пропустила обед. Едва вспомнила о еде, как тут же, что не странно, почувствовала лютый голод и услышала гневное урчание в пустом животе. Полеты, вообще, сжигают уйму калорий, но мало этого, Ара же ко всему порядком перенервничала, готовясь к итоговому вылету, а нервы, это все знают, тот еще потребитель калорий. Но и это еще не все. Варвара Бекетова - девушка от природы, мягко говоря, некрупная, а ведь известно: чем меньше организм, тем больше он должен есть [50]! И за прошедший с начала полевой практики месяц, Антонина Николаевна Переверзева - повариха летного лагеря, - видела этот феномен своими глазами и не раз, поэтому, едва Ара, взглянув на нее «несчастными глазами голодной кошки», спросила, не осталось ли с обеда чего-нибудь пожевать, выдала курсанту Бекетовой эмалированный тазик с еще теплыми макаронами по-флотски. Макарон этих перемешанных с прожаренным мясным фаршем было тут, как бы, не на три курсантские порции, и с этим делом вполне можно было заработать себе заворот кишок с осложнениями. Однако сердобольная повариха учла такую возможность и выставила перед Арой еще и пол-литровую кружку с крепким, как чифирь, котловым чаем, чтоб, значит, было чем еду запивать.

Ара принюхалась к содержимому тазика, сглотнула слюну и, вооружившись вилкой, принялась за еду. Ела она быстро, что не мешало ей, впрочем, тщательно пережевывать макароны с жареным фаршем. В общем, жевать и запивать. Прожевал, проглотил, запил. И так раз за разом, пока за стол напротив Ары не сел Виктор.

- Привет! – сказал он, с интересом отследив очередной этап процесса. – Вижу, ты проголодалась!

- Угу! – буркнула Ара, с остервенением проталкивая в пищевод наспех прожеванные макароны. С полным ртом не поговоришь, а ей хотелось. Поэтому и старалась.

- Привет! – улыбнулась, сделав глоток чая. – Рада тебя видеть. Как прошло?

- Прошло хорошо, - пожал плечами Виктор. – Места там красивые. Земля Хабарова, то да се.

- Лучше или хуже, чем на Колве? – уточнила Ара.

- Надо же, - удивился мичман. – Ты запомнила!

- Я все помню, - ответила она двусмысленно, как бы намекая на «свидание, которое не свидание». – У меня, вообще, память хорошая.

- Ну, тогда, вы должны помнить, курсант, - перешел Виктор на уставное «вы», - что собирались пригласить меня на свидание. Крепко ли ваше слово, госпожа Бекетова?

- Крепче некуда! – хмыкнула в ответ Ара. – Выбейте девушке увольнительную, офицер, и я вся ваша.

Грубый намек, если честно, да еще и стилизованный под текст из кино «для взрослых», но Ара со всей искренностью юности пыталась везде и всюду оставаться настоящим мужиком, даже если родилась женщиной.

- Звучит двусмысленно, - констатировал очевидное молодой офицер. – Мне стоит принимать в расчет не только текст, но и подтекст?

- На ваше усмотрение!

- Отлично! – кивнул Виктор. – Завтра у нас пятница, и вас всех возвращают в Академию. Соответственно, в субботу будет у вас, Варя, увольнительная.

- Отлично! – энергично повторила за мичманом Ара. – Когда, где?

- В десять утра в чайной Прокопьева, как смотрите?

- Положительно, - покосилась Ара на недоеденные макароны.

- У вас есть гражданское платье?

- Именно платье? – переспросила Ара, удивляясь тому, насколько несообразительными могут быть некоторые мужчины. Ну, куда, спрашивается, могла деться та одежда, в которой она приехала в Псков?

- Нет, - покачал головой Виктор. – Платье не обязательно, хотя я бы не отказался снова встретиться с той девушкой, с которой мы так удачно сходили в ресторан.

- Тогда, так, - подвела Ара черту, - в десять утра я, если не возражаете, буду мальчиком, а ближе к вечеру, если придумаете подходящее занятие, - театр, концерт, на худой конец, ресторан, - будет вам светская дама во всей своей недюжинной красе.

- Тогда, я, пожалуй, займусь составлением культурной программы, - встал из-за стола Виктор. Посмотрел на нее внимательно, словно, пытался рассмотреть нечто, чего не увидел прежде, коротко отдал честь и ушел.

Ара проводила его взглядом, вздохнула и вернулась к прерванному занятию. Впрочем, процесс поглощения макарон по-флотски, никакому нормальному человеку думать не мешает. Делала это сейчас и Ара. Она думала о Викторе, вновь признавая, что первое впечатление ее не обмануло: красивый мужчина, сильный и неординарный. Нерядовой, в общем, представитель противоположного пола. Однако в связи с этим неизбежно возникал вопрос, настолько ли он хорош, чтобы дать ему уже на втором свидании? Да, и вообще, нужно ли ей это, и, если нужно, то с ним или когда-нибудь где-нибудь с кем-нибудь другим? Вопрос, к слову сказать, не праздный, поскольку разлука, как говорят знатоки, должна обострять чувства. Должна, но обострила ли, если говорить о ней самой? Влюбись Ара по-настоящему, должна была бы в этот месяц вынужденной разлуки – да еще и на казарменном положении, - уже на стенки лезть. Во всяком случае, у других девушек такое бывало, но является ли это обязательным условием? Могло случиться, что она Виктора не любит или любит, но не так, как это случается у других.

«А вот интересно, - вдруг спохватилась Ара, - будь я парнем, а он девушкой, я точно так же терзалась бы вопросом, «иметь или не иметь»?

Наверное, мужчины о таком даже не задумаются. Живут по принципу, дают – бери! И, если она ему все-таки даст, он возьмет, даже если это не любовь, а всего лишь похоть.

А с партикулярным платьем все у нее было в полном порядке. Курсантам не возбранялось, выходя в увольнительную, надевать штатское. На этот случай в рундуке у Ары был припасен тот самый «мальчиковый» набор, в котором она пришла проверять списки поступивших: джинсы, футболка, рубашка да черная кожаная косуха, а еще армейского фасона берцы и кожаные митенки с напульсниками. Весь же прочий багаж, как, впрочем, и купленный в тот памятный день «комплект светской дамы», хранился в небольшой квартирке, которую, по совету отца, она сняла в городе на другой день, после зачисления. Квартира-студия под самой крышей: крошечный кухонный уголок, уборная и душевая кабинка, отделенные от комнаты тонкой фанерной перегородкой, большая кровать, чтобы было где, если приспичит, стол, несколько стульев и платяной шкаф с большим зеркалом. Сюда можно было привести мужчину, здесь удобно было устроить пьянку с приятелями по Академии или просто отлежаться, подремывая и посматривая краем глаза радиоскоп. Ара на такой случай даже запас завела: несколько бутылок водки и вина, банки с печеньем и конфетами, кофе, чай и сахар. А в леднике - головка сыра, нарезанный крупными ломтями хлеб в пластиковой упаковке, брусок сливочного масла, шмат копченого сала и три банки варенья: вишня, брусника и малина…

Мичман не соврал. По-видимому, он просто заранее знал, что после первого выезда в поле всем курсантам – кроме штрафников, разумеется, - дают увольнительную. Так что в десять часов утра ровно, одетая «мальчиком», Ара вошла в чайную Прокопьева. Любопытно, что, назначая рандеву, кавалер не объяснил ей заранее, ни что это за место, ни где оно находится территориально. То ли думал, что такое все должны знать, то ли специально выделывался. Впрочем, Ара переспрашивать его не стала, хотя и обратила внимание на этот, скажем прямо, не слишком дружелюбный жест – не хотела унижаться. Спросила у девушек с третьего курса. Те, в отличие от парней, своих младших не тиранили и относились к «салагам» по-человечески. Так что ей и на словах объяснили, что чайная Прокопьева – это образец себерского декаданса[51], и на бумажке чертёж участка местности, именуемый у авиаторов кроками, изобразили. И захочешь, не ошибешься.

Ара вошла в зал, расписанный в стиле новгородского «фэн де сьекль»[52], увидела мичмана, устроившегося за столиком у полукруглого окна, кивнула в знак приветствия и пошла к нему. Пока шла, Виктор встал ей навстречу и даже улыбнулся. Улыбка эта Аре понравилась, поэтому и она ему улыбнулась в ответ.

- Привет! – сказал он.

- Привет! – ответила она.

- Что будешь есть, пить?

- А что порекомендуешь? – Она-то здесь была впервые, а он как-никак псковский старожил.

- Сладкое или соленое?

- Это провокация? – подняла она бровь.

- Ничуть не бывало, - усмехнулся Виктор. – Здесь два меню: сладкое и соленое, в смысле, ватрушки или шанежки[53]? И тогда уже, под ватрушки – цинский чай или белое франкское вино, а под шанежки – пиво или первач, но в десять утра, я думаю, можно обойтись без самогонки.

- А ты, что закажешь? – спросила Ара, которой понравилась вводная мичмана Якунова-Загородского.

- Соленое с пивом.

- Тогда и мне соленое с пивом, - решила Ара. – Заказывай на свой вкус. Я девушка неизбалованная, поддержу.

- Ну да, ну да, - покивал ей не без иронии Виктор. – Столбовая дворянка Бекетова, и вдруг неизбалованная да непривередливая. Верю, верю!

- Проверь! – предложила Ара.

- Ладно, - отмахнулся Виктор. – Верю. Я ведь сам такой. Одно слово, что посадник, а в детстве, поверишь, ел то, что сам добывал.

- Воровал, что ли? – не поняла Ара.

- Да, нет, - усмехнулся в ответ мичман, но Аре почудилось, что она-таки ткнула его в больное место. – Я о другом. Мы вдвоем с дедом жили. Замок у нас на реке Колве. Ну, замок – одно название. Тын дубовый, да терем кособокий. И все это в пермской тайге. Хлеб и порох, свечи и керосин, соль, перец, крупу – покупали на погосте…

- Погост – это же кладбище, разве нет? – удивилась Ара.

- Погост – это еще и поселение, - объяснил Виктор. – Это старое значение, но у нас там, на Колве так называют поселки до сих пор. Так вот, пенсия у деда была хоть и бригадирская, но ведь и дом надо было содержать, а в собственном доме знаешь сколько всего потребно? То стекла в окнах в бурю выбило, то петли надо на окнах и дверях сменить, печку переложить, одежду купить. Вот мы и добывали зверя, и себе на прокорм, и на продажу.

- О, как! – восхитилась Ара. – Так ты охотник?

- Есть такое.

- На медведя ходил?

- Нет, - покачал головой Виктор. – Я же не самоубийца! У нас патрон был двадцатого калибра. Значит, стрелять надо было прицельно и с короткой дистанции, а ранить медведя и не убить, почитай самоубийство!

- Я таким патроном своего первого мишку и положила, - похвасталась Ара, имевшая, благодаря отцу, богатый охотничий опыт. - С двадцати метров прямо в сердце.

- Серьезно? – удивился мичман. – Но, если это был первый…

- Всего четыре, но это мы с отцом далеко на север ездили…

Тема, как выяснилось, интересовала обоих, и время за разговором пролетело – не заметили. Очень уж оба любили охоту, к тому же знали в ней толк. Аре было что рассказать, ее отец брал собой в лес, почитай, с младенчества. Как только смогла удержать ружье, так и стал брать. Ходили они на медведя, на лося и кабана, летали на север Чукотского царства, чтобы поохотиться на моржей и белых медведей, но приходилось ей стрелять и зайцев, лис, тетеревов и куропаток, на уток еще охотилась и на диких гусей.

У Виктора не было такой богатой практики, но зато он жил в тайге и тайгой, много чего видел, многому научился. В общем, они еще долго гуляли потом по городу, беседуя о том, о сем, но больше все-таки об охоте. А незадолго до того, как Виктор отпустил ее, чтобы привести себя в порядок перед походом в оперу, возник в разговоре еще один немаловажный вопрос.

- Так ты в Академии служишь? – спросила Ара.

- И да, и нет, - ответил Виктор.

- Я, видишь ли, приписан к лаборатории ударных летательных аппаратов, - объяснил он. – Испытываю новую технику.

- Ты испытатель? – не поверила Ара своему счастью. Еще бы, пилоты-испытатели – элита Флота, иметь одного такого своим парнем представлялось верхом девичьих мечтаний, в особенности, если девушка – курсант Академии Аэронавтики.

«Красив, обходителен и к тому же пилот-испытатель, очевидно, это все-таки он!»

Как и в прошлую их встречу, преображение девушки поставило Виктора в тупик. Утром в чайной и днем, когда они гуляли по городу, он проводил время со своим в доску парнем, с младшим приятелем, с девочкой, одетой мальчиком и похожей на симпатичного парнишку-подростка. Эта Варвара училась на пилота, охотилась на крупного зверя и с ней легко и просто было говорить на темы, совершенно неподходящие для девушек. Во всяком случае, все те девушки, которых в разное время знал Виктор – некоторых ближе, других шапочно, - никогда бы не заинтересовались сравнительными характеристиками револьверов и автоматических пистолетов и не стали бы обсуждать с ним достоинства и недостатки новых себерских и флорентийских геликоптеров. Единственная из любезных сердцу Виктора тем, которая оставила Варю равнодушной – это футбол. Но зато она оказалась страстной поклонницей баскетбола – при ее-то невеликом росте! - и боевых единоборств, которыми, по ее словам, владела совсем неплохо. Но это утром и днем, а вечером около оперного театра он встретил совсем другую девушку.

Эта Варвара обладала всеми любезными взгляду мужчин признаками женственности. Гораздо более высокая, - он понимал, разумеется, что все дело в трехвершковых каблуках, - и правильно оформленная во всех предусмотренных природой местах, она привлекала внимание не одних лишь мужчин. Женщины тоже порой бросали на нее раздраженные и ревнивые взгляды, что являлось лучшей похвалой ее внешности и умению одеваться. И при всем при том, Варвара не была красавицей в общепринятом смысле этого слова. В этом Виктор вполне отдавал себе отчет, но в то же время он не мог не признать, что такая курсант Бекетова способна понравится ему уже не только, как симпатичный парнишка-авиатор, воспринимаемый, кем-то вроде младшего брата.Такая Варвара нравилась ему, как женщина. Такую ее ему безусловно хотелось обнять и поцеловать, подхватить на руки, чтобы перенести в спальню, где вдумчиво без спешки раздеть и любить потом всю ночь до утра. Вот какие мысли и чувства пробудила в нем вечерняя Варвара. И следует признать, во всех прочих отношениях она была ничуть не хуже себя утренней: легко поддерживала беседу на любую подходящую месту и времени тему, свободно рассуждая о классической музыке, вообще, и об оперной музыке, в частности; о литературных достоинствах пьесы, легшей в основу либретто – они слушали «Травиату», и речь зашла о «Даме с камелиями», - и о голосах исполнителей основных партий, как, впрочем, и о великолепном хоре, задействованном в спектакле. Но было и еще кое-что. Она явно с ним заигрывала, и ее флирт довольно часто становился попросту провокативным. Не понять такого рода намеки было бы крайне сложно, так что уже к первому антракту Виктор твердо уверился, что спать сегодня он будет не один.Однако в антракте его ожидала неожиданная встреча, которая самым решительным образом изменила ход его мыслей на корню погубила такой многообещающий дебют.

Предложив Варваре руку, он повел ее к буфетной стойке, чтобы угостить обещанным перед началом представления шампанским, но по пути нос к носу столкнулся с Анастасией Берг. То есть, давно уже не Берг, а боярыней Селифонтовой, но дела это не меняет. Анастасия в сопровождении своих младших братьев шла ему прямо навстречу. С последней их случайной встречи на каком-то общесемейном торжестве прошло чуть больше года, но там она была с мужем, успевшим получить к тому времени генеральские погоны, и они не сказали друг другу даже пары слов. Раскланялись, улыбнулись формальными улыбками и разошлись. Но сейчас, в опере, игнорировать ее было попросту невозможно.

- Здравствуй, Настя! – поздоровался Виктор, стараясь загнать свою растерянность и свое раздражение куда поглубже, чтобы спрятать от этого проникающего в душу взгляда зеленых глаз. – Здравствуйте, мальчики. Рад вас видеть!

- Варя, - повернулся он к своей спутнице, - позволь представить тебе моих родственников, боярыню Анастасию Григорьевну Селифонтову и ее братьев Дмитрия и Глеба Бергов.

- Очень приятно, - чуть улыбнулась Варя. – Варвара Авенировна Бекетова.

Познакомились, взяли шампанского, - парни-то уже выросли, не маленькие, поди, - завязался вежливый разговор. Но за нейтральными словами, за благожелательными интонациями, за случайными, казалось бы, взглядами, все время, словно бы, шел другой разговор: тет-а-тет, между Виктором и Настей. Что-то она хотела ему сказать и объяснить, в чем-то он хотел наконец разобраться. Однако чуда не случилось. Читать между строк и угадывать не высказанное вслух, Виктор не умел. Поэтому так и не разобрался в том, что и зачем она хотела ему сейчас сказать. Так что, вроде бы, ничего не изменилось, но, на самом деле, встреча эта не прошла для него бесследно. Виктор вспомнил Анастасию – вспомнил все, что их связывало, - и понял, что настроение бесповоротно и безоговорочно испорчено. Скорее всего, заметила это и его спутница. Уловила нечто, возникшее в атмосфере вечера, и сделала из этого соответствующие выводы.

Женщины, насколько знал Виктор, необыкновенно чувствительны к настроению момента, и по-видимому, это свойственно всем женщинам, даже таким странным созданиям, как курсант Академии Аэронавтики Варвара Бекетова. Разумеется, она ни о чем его не спросила, - хватило природного такта и воспитанного в семье чувства собственного достоинства, - но флирт прекратился, как не было. Она, вроде бы, осталась самой собой: ироничной, уверенной в себе и несколько излишне волевой девушкой. Оставила случившееся в первом антракте без комментариев, и вела себя весь вечер в обычной для себя манере. Вот только исчезла легкость, возникшая было сама собой в их с Виктором только начавших выстраиваться отношениях, растаяла в воздухе симпатия, так и не став чем-то большим, чем мимолетное чувство. Варя вела себя ровно, оставалась по видимости спокойной и благожелательной и не произнесла ни одного предполагающего двойное толкование слова. Позволила проводить себя до подъезда солидного дома в старом центре города, благожелательно попрощалась, и все, собственно. Просто, как отрезало.

Учиться на двух факультетах сразу оказалось непросто. Впрочем, ничего другого Виктору от взятых на себя обязательств ожидать не приходилось. Много, трудно, и времени ни на что не хватает. Даже на сон. Но оно и к лучшему: напряженная учеба позволила буквально выдавить Анастасию из души и мозгов. Помогла забыть о ней, вычеркнув женщину из своего прошлого и настоящего. Облегчила период острой абстиненции[54]. А когда Виктор вынырнул из омута своих душевных невзгод, оказалось, что он Настей уже переболел и готов двигаться дальше. А дальше была жизнь курсанта Академии, который изучает в полтора раза больше предметов, чем его сверстники, и летает не только на серийных аппаратах, но и на таком, чего в здравом уме и твердой памяти трезвому человеку даже не вообразить.

Испытателя из него начали строить, начиная с окончания Виктором первого курса. Но, как он вскоре понял, увидели в нем кандидата на это самоубийственное занятие много раньше, и принципиальное решение было принято где-то в начале марта 1947 года, иначе не успели бы организовать ему индивидуальную практику на базе Флота в Пулково. Все остальные ребята с пилотажного факультета поехали на аэрополе Академии в Качалово, а с инженерного – на базу Флота в Раквере. И только он один отправился в Ниен. Выбор места был сделан с умом: в ангарах аэрополя в Пулково стояло огромное количество действующей несерийной, экспериментальной и устаревшей техники. Так что Виктор «получил по заслугам»: шесть недель осваивал пилотирование на всем, что может летать. На том, что летать не может, кажется, тоже. Однако его летная практика отнюдь не сводилась к простому – изучи машину, подними ее в воздух, полетай там в небе, поделай всякого разного и домой. По возвращению на аэрополе Виктор садился писать самый настоящий по всей форме отчет об испытаниях, и вот это была работа, так работа! Но зато к окончанию практики он научился обращать внимание на такие нюансы полета, о существовании которых раньше даже не подозревал. Стал лучше понимать конструкцию аппарата, его прочностные и летные характеристики. И «печёнкой чувствовать», взлетит эта штука или нет, и где начинаются недопустимые предельные нагрузки. Так что практика пошла ему впрок, но отнюдь не только летная практика.

Поскольку Пулково – это не учебная база, а Испытательный центр, и, соответственно, к прохождению курсантской практики специально не подготовлен, заместитель начальника аэрополя по тылу предложил Виктору побыть в течение предстоящих шести недель гражданским специалистом. Курсант не возражал, и поэтому жил все это время в Ниене, в гостинице Испытательного центра. Одевался в штатское и ездил на базу и обратно на мотоцикле. Эти машины как раз вошли в моду, - их выпускали в Себерии три разных компании, - но, с другой стороны, до сих пор являлись невероятной экзотикой, поскольку на них стояли карбюраторные двигатели внутреннего сгорания, работающие на синтетическом бензине[55]. Виктор и раньше приглядывался к этим любопытным механизмом, но не покупал, поскольку не было надобности. Теперь же, когда он жил в Ниене, где пять дней в неделю, - и часто не по одному разу, - ему приходилось ездить на базу и обратно, покупка мотоцикла из роскоши превратилась в настоящую необходимость. Тем более, что мобильность в таком большом городе, как Ниен – это все. Не говоря уже о том, что мотоциклисты этим летом неожиданно вошли в моду, и на них стали западать продвинутые девушки.

Виктор был холост и не обременен серьезными отношениями, а значит, свободен делать со своей жизнью буквально все, что вздумается. Он модно одевался и ездил на мотоцикле, успевая и на службу, и на джазовый концерт, в кино или на дружескую вечеринку с алкоголем. И везде, куда бы он ни пошел, его окружали веселые и разбитные девушки, которым нравилось сидеть на мотоцикле позади кавалера, прижавшись грудью к спине спортсмена. В общем, Виктор не знал отказа у девушек определенного типа, но ему другие в то время были без надобности. Так что летная практика 1947 года прошла для него в буквальном смысле слова «на ура».

Отдыхать после Ниена и перед новым учебным годом Виктор отправился тоже на мотоцикле, проехав – благо граница с Киевским княжеством была открыта, - 2300 километров по маршруту Ниен, Москва, Белгород, Павлодар, Крария[56], Мелитополь, Чангар, Джанкой, Ак-Мечеть[57], Инкерман. Посмотрел на города и веси, покупался в Черном море, позагорал на солнышке, поел южных фруктов – прямо с дерева, - пофлиртовал с местными девушками и поехал дальше, объехав налегке едва ли не все примечательные места Крымского полуострова, где причудливо пересекались границы Киевского княжества, Византийской империи и Генуэзской республики.

В Псков вернулся загорелым, отдохнувшим и готовым к новым приключениям, а их у пилотов-испытателей, как говорится, конца нет. Но в этом, возможно, и заключена особая прелесть ситуации. Военный авиатор и, уж тем более, пилот-испытатель живет на всю катушку, дышит полной грудью и пьет жизнь, сколько бы ее ни было, большими глотками. Виктор учился невероятно интересным вещам и летал на совершенно невозможных аппаратах, гонял во время увольнительных на мотоцикле по Пскову и окрестностям, знакомился с красивыми и раскованными девушками и нередко уговаривал их «на койку», хотя некоторых и уговаривать не нужно было, сами туда запрыгивали. И по правде говоря, ему нравилась такая жизнь, и он ни за что не стал бы менять свой модус операнди, но потом, он встретил Варвару Бекетову и, едва не сошел из-за нее с дистанции.

Черт его знает, что такого он увидел в этой девушке. Не уродина, отнюдь нет, но и не красавица, если уж на то пошло. И уж точно, не его тип. Не высокая блондинка с полной грудью, если без подробностей. Тогда, что его в ней вдруг привлекло? Анекдотичность их первой встречи, когда он принял девочку за мальчика? Неожиданный образ на первом свидании, когда в ресторан заявилась потрясающая своими статями светская львица? Ладная фигурка? Симпатичное личико и большие синие глаза? Или твердый характер, дерзость и способность моментально принимать не бесспорные, но вполне приемлемые решения?

Он не знал ответов на эти вопросы, но предполагал, что правдой здесь было все, а не что-то одно из этого списка. Однако, какими бы ни были причины, в конце концов, он, похоже, все-таки увлекся курсантом Бекетовой, и, если бы не случайная встреча с Настей Бывшей Берг, все, наверное, могло бы у них получиться, но, увы, не судьба. Встретив свою первую и единственную на данный момент любовь, Виктор дал слабину, и Варя это увидела. Заметила, оценила и, по-видимому, поняла, - ведь не дура, - о чем на самом деле идет речь. И естественно уже не захотела никакого продолжения. Она ушла, и это тоже был факт…

- Ну, что, мичман, готовы? – начальник испытательного полигона Каргополь-3 кавторанг Устинов спрашивал не проформы ради, первый самостоятельные вылет на новом аппарате – дело серьезное, и поверхностного к себе отношения не терпит.

- Так точно, господин капитан 2-го ранга, готов! - доложил Виктор. – Документацию изучил, пилотскую кабину обжил, аппарат знаю.

- Ну, тогда с богом, Виктор Ильич! Удачного полета!

- Спасибо! – совсем не по-уставному ответил Виктор и пошел к «Уродцу».

Уродцем машину прозвали еще на опытном заводе за серийное обозначение «УРО-7/23» и за внешний вид, от которого пилотов бросало в холодный пот. Это был двухфюзеляжный моноплан с высоким расположением крыла и двухкилевым хвостовым оперением. Силовая установка — два паровых двигателя тройного расширения, установленные продольно в общей надфюзеляжной мотогондоле, с приводом на тянущий и толкающий воздушные винты противоположного вращения. Размеры этого монстра ужасали, но конструкторы полагали, что у него будет неплохая грузоподъемность при несопоставимо высокой скорости. Не воздушный корабль, но и не штурмовик. Другой вопрос, для чего он мог бы пригодиться? Какую функциональную нишу он должен занять в линейке боевых машин Флота? Не ударный самолет, даже не торпедоносец, но кто тогда? Брандер? Скутер? Почтарь? Однако, похоже, эти вопросы занимали всех, кроме конструкторов, которые активно экспериментировали с размерами, компоновкой и прочим всем летательных аппаратов тяжелее воздуха. Однако не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понимать: у монстра «УРО-7/23» есть еще один существенный недостаток – длина разбега. «Уродец» не мог взлетать с коротких полос, а такими были большинство ВПП в стране, - не говоря уже о кораблях-носителях.

Тем не менее, приказ есть приказ, и, если велено испытать «Уродца», то вот оно «Воронье поле» с длинной и широкой, специально для таких случаев построенной бетонной взлетно-посадочной полосой, с которой можно, как говорят, поднять в небо даже «летающий утюг», лишь бы разбега хватило. И поднимали, разумеется. На то и существует испытательный полигон. Другое дело, что Виктор никогда еще опытных машин первым в небо не поднимал, и сейчас ему предстояло сделать это впервые в жизни и сразу с такой охренительной махиной. Страшновато, положа руку на сердце, и, чего уж там, волнительно, но когда-нибудь надо же начинать! Пилот-испытатель потому так и называется, что должен испытывать. И Виктор знал, на что подписывается, когда соглашался на эту специализацию, так что ничего неожиданного – обычная рутина.

Механики подкатили к аппарату алюминиевый трап, и Виктор забрался в кокпит. Высота расположения кабины и практически полное остекление передней полусферы обеспечивали хороший обзор при взлете и посадке. С задним обзором все обстояло гораздо хуже, но на самом деле кабин было две, – Виктор сидел сейчас в левой, функционально лучше приспособленной для стартов и финишей, - и обе были двухместные. Так что, если бы это был боевой вылет, пилотов тоже было бы двое, а еще штурман и стрелок радист, прикрывающие заднюю полусферу. Другое дело, какое боевое применение можно придумать для такого невероятного монстра: грузоподъемность 1600 кг, максимальная скорость 530 км/ч. На этот счет пилоты-испытатели были полны пессимизма. Все, кроме Виктора, который пытался сейчас вспомнить, для чего применялись такие вот тяжеловесы в его прежнем мире. Что-то такое пыталось пробиться со дна его памяти, но пока образы были слишком смутными, чтобы начать прямо сейчас создавать новую авиационную концепцию.

«Ладно, - решил Виктор, предприняв очередной бесплодный мозговой штурм, - полетаю, посмотрю, может быть, что-то и придет в голову. Не в первый раз».

Он запросил разрешение на взлет, сверил полетный план с картой местности, получил свежую метеосводку и, наконец, башня ЦУПа дала «добро». К этому моменту двигатели уже разогрелись и набрали обороты, так что Виктор снял тормоза и начал разбег. Что ж, предупреждение испытателей прототипа оказалось верным: машина была тяжеловата, несколько излишне инертна и имела не слишком удачную аэродинамическую схему, проще говоря, ее оказалось непросто разогнать и поднять в воздух. Тем не менее, отрыв прошел благополучно, и, продолжая набирать скорость, Виктор начал потихоньку карабкаться в облака. Заданного эшелона 1300 метров он достиг уже над озером Лача и повел машину над водой. От устья Онеги озеро было вытянуто в длину почти на пятнадцать километров, так что Виктор успел проверить работу практически всех бортовых систем, включая моторную группу и камеры радиоскопов, позволявших пилоту смотреть назад. Все работало согласно параметрам, отмеченным в заводской документации, и, достигнув точки поворота на траверзе колокольни церкви Рождества Пресвятой Богородицы, Виктор начал левый разворот. И вот, разворачиваясь чтобы сменить курс с севера на юг, он наконец сообразил, о чем напоминала ему память прошлого.

«Bomber! – всплыло в памяти английское слово. – Бомбер! Ну, конечно! Тысяча двести килограмм бомб в отсеках, скрытых внутри фюзеляжей, или на внешней подвеске, как это делают сейчас на торпедоносцах… Или… Или поставить мощный радиоискатель вместо правой кабины… и… и получится… Как же он там назывался у нас? Вот зараза! – напрягся Виктор, вспомнивший странный силуэт самолета со шляпкой гриба-переростка на спине. - Самолет разведки? Нет, не то! Там была еще такая запоминающаяся аббревиатура. ДЛО? ДРЛО? Самолет дальнего радиолокационного обнаружения? Точно! ДРЛО. Радиоискатель. Морской разведчик? Разведчик зональной ПВО? Неплохая идея! Что-то еще?»

Но ничего больше сейчас в голову не приходило. Впрочем, и этого достаточно. Речь ведь немного-немало о двух новых классах боевых машин. И не сказать, чтобы себерская военно-техническая мысль совсем уж не работала в этом направлении, но концептуального перехода пока не произошло, - себерцы, как и все остальные в этом мире, застряли между воздушными кораблями и штурмовиками, - так что Виктор вполне мог оказаться первооткрывателем. Но все это, разумеется, стоило сперва хорошенько обдумать. Как бы не занести в этот мир ненароком какую-нибудь интеллектуальную гадость из его прошлой жизни. Там, помнится, люди успели наворотить такого, что не знали потом, как со всем этим жить.

Как предписывало полетное задание, Виктор поменял эшелон и прибавил скорость, обходя Каргополь по большой дуге. Погода стояла так себе, - переменная облачность, временами дождь, ветер порывистый, слабый до умеренного, - но напрямую на параметры полета это не влияло. Виктор снова проверил все контрольные приборы и пошел на второй круг. Теперь уже вдоль западного берега озера, но в виду воды. Все это время он обдумывал свои новые старые идеи, пытаясь выудить из памяти еще что-нибудь полезное, но так в этом деле и не преуспел. Зато по какой-то хитро-кривой ассоциации вспомнил вдруг о Варваре и, откровенно говоря, едва не застонал от огорчения. Последняя их встреча явно закончилась фиаско, и виноват в этом он сам.

Встретив ее после месячного перерыва на учебном аэрополе близ Псковского озера, куда курсантов-первогодков вывезли на первую летную практику, Виктор понял две вещи. Во-первых, Варя - пилот от бога. Достаточно было посмотреть на то, как мастерски она провела взлет-посадку, какими безукоризненно точными получились у нее фигуры простого пилотажа, чтобы понять, перед ним будущий первостатейный ас. Если бы сам этого не увидел, никому бы на слово не поверил, что курсант первогодок, да еще к тому же мелкая девушка, способна на такое совершенство на своей первой летной практике. Впрочем, было и «во-вторых». Варя оказалась куда симпатичнее, чем запомнилось ему с прошлой их встречи. Некрупная, но ладненькая девушка, одевающаяся в недавно вошедшем в моду стиле Гарсон[59]. На самом деле, поветрие это началось из-за двух-трех актрис, сыгравших в получивших известность франкских фильмах. Тогда в моду и вошли худенькие и невысокие девочки-мальчики. Варя, скорее всего, им не подражала, но в тренд[60] попадал безошибочно, и Виктору она скорее понравилась, чем наоборот. Было в ней что-то необычное, что привлекало его внимание. Недаром же на этот раз он сам пригласил ее на свидание, и она согласилась. Приехала в оперу на извозчике, словно по волшебству, снова обратившись изысканной светской дамой, - такое, оказывается, она умела тоже, - и была само очарование, практически прямо высказавшись о возможности продолжения чудесного вечера на ее квартире. Оказывается, она снимала студию в старом центре, и обещала по такому случаю, - гость же не лишь бы кто, а настоящий пилот-испытатель, - откупорить бутылку коллекционной гдовской старки крепостью в сорок шесть градусов.

- Э… - сказал на это Виктор, прикинув размеры своей собеседницы и ее гипотетическую устойчивость к крепкому алкоголю, - а не захмелеем?

- Серьезно? – удивилась она. – Боишься захмелеть? Или это ты обо мне беспокоишься?

- О тебе, - признался Виктор, вспомнив, что в некоторых ситуациях честность лучшая политика.

- Ну, и зря! – улыбнулась она. – Если захмелею, тебе же лучше.

- А тебе? – спросил тогда он.

- А я пью только пока весело не станет, а после сразу прекращаю, - без тени смущения ответила девушка. – Ты меня еще по-настоящему веселой не видел, вот и посмотришь!

Если честно, ему нравился такой стиль общения. Но, с другой стороны, он Виктора смущал. Никак не удавалось понять, что бы это могло быть? Раскованность, свойственная некоторым уверенным в себе мужчинам, или распущенность, которую некоторые девушки принимают за независимость? Однако сейчас, пилотируя «Уродца», Виктор понял наконец, что Варя в этом смысле скорее парень, чем девушка. И дело не в какой-то ее внешней мужиковатости или грубости нрава, - встречал Виктор пару раз в жизни таких женщин, - а в том, что она по-настоящему свободна, независима и попросту бесстрашна. Не зря же она любит охоту и учится на авиатора, явно тяготея к профилю пилота-истребителя. Однако все это он понял только сейчас во время полета, а в тот момент, в опере, когда она прямым текстом – без экивоков и околичностей, - пригласила его к себе, он просто предвкушал чудесное продолжение вечера, которое должно было превратиться в восхитительную ночь. Но не сложилось. В антракте они встретили Настю, и все его планы пошли коту под хвост…

Чем дольше Ара училась в Академии, тем определеннее становился ее профиль: истребитель. Скорость реакции – одна из самых высоких в Академии, интуиция, граничащая с магией, невероятная выносливость и концентрированная воля – все по высшему разряду. Но все-таки главное – это чувство пространства и ситуации. Такое у пилота или есть, или нет. Научиться этому невозможно. С этим, как с цветом волос и глаз, рождаются, но вот развить дар, если уж повезло с ним родиться, в человеческих силах. И, если вы готовите настоящего истребителя, то делать это не только можно, но и нужно. Этим, собственно, и занимались в Академии ее учителя и инструкторы. День за днем, месяц за месяцем, кропотливо и последовательно, не пережимая, но и не давая спуску. И результат был, что называется, налицо. Ее техника пилотирования совершенствовалась постоянно, и это было еще одно доказательство того, что Академия – это то единственное место, где она должна быть, и слава богу, что она действительно здесь.

Летом пятьдесят первого Ару и еще девять курсантов пилотажного факультета послали в Саратов в центр боевой подготовки истребителей - «Березина речка». Это была известная база Флота, где пилоты истребителей-штурмовиков овладевали теорией и практикой воздушного боя или проходили соответствующую переподготовку. Сюда же, на правый берег Волги ежегодно присылали лучших курсантов Академии, перешедших на 3-й или 4-й курс. Вот такими и были девять парней, прибывших в «Березину речку», чтобы овладеть техникой и тактикой скоростного, а значит и маневренного воздушного боя. Ара, десятый член команды, была среди них единственной девушкой, к тому же она, в отличие от этих ребят, перешла всего лишь на второй курс. Возможно, поэтому и разговаривали с ней отдельно ото всех других. Парни отправились на общую встречу с заместителем командира базы по боевой подготовке, а курсанта Бекетову дежурный кондуктор[61] препроводил в кабинет старшего инструктора базы капитана-лейтенанта Франка.

- Меня зовут Макс Иосифович Франк, - представился невысокий, но широкоплечий каплей. – Я старший инструктор по технике воздушного боя и занимаюсь обычно только с молодыми пилотами из линейных полков. Вас курсант Бекетова я, по просьбе вашего академического наставника старшего лейтенанта Васнецова, беру на обучение только в качестве исключения. Иван Никанорович говорит, у вас талант, а раз так, вашей задачей, Варвара Авенировна, является овладение летным мастерством на уровне курсанта четвертого курса. Полноценным офицером-авиатором это вас не сделает, но, если справитесь, то к окончанию академии наработаете себе звание пилота 2-го класса. Задача ясна?

- Так точно! – бросила Ара руку к фуражке, от открывшихся перспектив у нее едва не случился нервический обморок, но, слава богу, обошлось, благо нервы у нее с рождения крепкие.

- Вот ваше расписание занятий, - протянул ей между тем каплей листок бумаги. – Четыре часа в день физподготовка. Задача максимум – повысить выносливость организма к перегрузкам, укрепить вестибулярный аппарат и научиться расщеплять внимание. Понимаете, о чем говорю?

- Так точно!

- Отставить солдафона! – неожиданно улыбнулся ей инструктор. – Успеете еще, Варвара Авенировна! Наслужитесь. Вот она где будет у вас вся эта шагистика, - показал он на горло. – Поэтому, учитывая особый характер организованной для вас практики, предлагаю, упрощенный вариант общения без формальностей. По именам, но на «вы». Что скажете?

- Скажу, «спасибо»! – сразу же ответила Ара.

Каплей начинал ей нравится, рыжий и голубоглазый он отнюдь не выглядел коверным[62], которые в себерских балаганах по традиции все – рыжие. Серьезный такой дяденька, непростой и заслуженный – два ордена и медаль на груди, - но при этом не самовлюбленный и без чувства собственной неполноценности, которое иной раз возникает именно у таких застрявших между небом и землей мужиков.

- Ладно тогда, - кивнул каплей. - Еще четыре часа в день – техническая подготовка. Летать будете на кочах 9-й и 11-й серий. Вы их в Академии еще не изучали, придется наверстывать.

«Одиннадцатый? – опешила Ара от такого подарка судьбы. – Мне? Я не ослышалась?»

Коч 9-й серии являлся на данный момент основной рабочей лошадкой кадровых полков, - и в Академии к его освоению они еще не преступали, - но 11-й – это новейший ударный самолет, поступающий пока, как рассказывал отец, лишь в приграничные полки первой линии Завесы. Полетать на таком звере – предел мечтаний не одних только курсантов младших курсов, на такое с удовольствием подписались бы и многие кадровые авиаторы.

- И, разумеется, полеты, - продолжал между тем свою вводную лекцию каплей Франк. - Два часа в день – тренировочные полеты со мной или с кем-то из моих инструкторов. Первоклассного бойца, Варвара, я из вас за два месяца не сделаю. Просто не успею, даже если вы совершеннейший аэронавтический гений. Но к концу практики вы должны, хотя бы вчерне, освоить все основные фигуры сложного пилотажа: виражи с большим креном, переворот, «мертвая петля», иммельман… В общем, работы нам предстоит много. Как говорится, непочатый край. Начинаем завтра. Жду вас в восемь утра у 9-го ангара. Вылетим на учебно-тренировочном «Шнеке»-спарке, хочу посмотреть на ваш уровень пилотирования. Все понятно?

- Так… - начала было Ара, но успела поймать себя за язык. – Да, - улыбнулась она. – Спасибо, Макс!

- Хорошо, - улыбнулся в ответ инструктор. – На сегодня вы, Варвара, свободны. Спросите у дежурного, где находится женское общежитие офицерского состава и идите устраивайтесь пока. Время позднее, а вам еще поужинать надо. Кастелянша там, в общежитии, вольнонаемная, Пелагея Ниловна. Она про вас знает.

Кастелянша приняла Ару равнодушно. Она, видно, не любила работать по вечерам, но делать нечего, - выдала новой жиличке белье, одеяло и подушку и определила в комнату на третьем этаже, а комнаты в общежитии, - поскольку оно офицерское, а не лишь бы как, - оказались отдельными, объединенными по три вокруг общей гостиной, туалета и душевой. Так что Ара разместилась с неожиданным комфортом, а вернувшись в общежитие после ужина, нашла в гостиной импровизированную вечеринку, организованную ее новыми соседками – лейтенантом медицинской службы Верой Вершиной и мичманом-радиометристом Ниной Савельевой, -пригласившими повечерничать еще двух девушек-соседок, мичманов технической службы Капу Теличкину и Алису Гуллямову.

- Алсу, на самом деле, - объяснила Гуллямова, - но вам, русским Алису, вроде бы, запомнить легче.

- Мне без разницы, - пожала плечами Ара. – Ты Алсу, я Ара, хотя на самом деле Варвара. Приятно познакомиться!

Она хотела уйти в свою комнату и почитать что-нибудь перед сном, но не тут-то было. Девушки буквально силком усадили ее за стол, налили стакан крепкой черемуховой наливки и пригласили закусывать кондитерскими изделиями в ассортименте, которыми был заставлен весь стол. Ара не стала жеманиться, выпила немного, закусила сушкой с маком и стала слушать разглагольствования опытных женщин, вознамерившихся, - вероятно от скуки гарнизонной жизни, - научить юную курсантку, как надо жить, а так же с кем, сколько раз в день и на каких условиях. Большей частью озвучивались известные Аре, пусть пока только теоретически, «правила хорошего тона в постели» и всякие неизвестные глупости, совершенно ее к тому же не заинтересовавшие. Но между тем и этим, она услышала и пару-другую вещей, о которых или не знала вовсе, или никогда не задумывалась. И вот это оказалось никак не лишним, потому что неожиданно позволило ей взглянуть на себя совсем по-другому, другими глазами и, как бы даже, с другой стороны.

К третьему стакану она уже твердо знала, что мнение, - в большой степени являвшееся отражением взглядов ее матери, сестер и братьев, - что Ара лишена женской привлекательности, ошибочно. Взгляд на себя, как на женский вариант парнишки-сорванца - в корне неверен. И, вообще, все оценки ее внешности, и связанных с нею перспектив оказаться предметом чей-нибудь любви и страсти, являются предвзятыми и неосновательными. Она нормальная, не лишенная привлекательности и даже особого, как раз вошедшего в моду шарма в стиле Гарсон. Миниатюрная, стройная, но при этом отнюдь не слабая девушка, обладающая к тому же приятным лицом, красивыми глазами и выразительным ртом. Вот такая она могла понравиться и себе, и другим.

Эти мысли неминуемо заставили ее вспомнить о Викторе, чем она, собственно, и занялась под третий стакан наливки. Разумеется, тогда, почти год назад, мичман поступил, как козел, выставив напоказ свои чувства к красавице боярыне Селифонтовой. Впрочем, сейчас Ара была уже не столь категорична, как в тот вечер в опере. Тогда она обиделась, конечно, но кто бы на ее месте остался равнодушным? И то, что передумала звать его к себе и пускать в свою постель, чтобы предаться там с ним любовным утехам, было абсолютно правильно. Однако делать из этой истории столь далеко идущие выводы явно не стоило. Что, собственно, случилось-то? В чем трагедия? Ну, встретил твой парень свою бывшую и вспомнил, наверное, про то, что и как там у них было до того, как эта бывшая вышла замуж за другого, а то, что дело именно так и обстоит, Ара не сомневалась. Вопрос, однако, в чем крамола? Отнюдь не грех, если подумать. Во всяком случае, не большой грех, да и, в любом случае, не смертный. Не криминал, одним словом, и нечего ей было раздувать из мухи слона. Обиделась? Бывает. Не дала – ее право. Но зачем было дуться на парня едва ли не целый год? А затем, наверное, поняла она сейчас, что история эта хорошо легла на глубоко скрытое в душе Ары чувство собственной женской неполноценности. Сравнила себя с боярыней Селифонтовой, и осталась этим сравнением недовольна. Отсюда и ноги у ее проблемы растут.

Но в результате, вроде бы, и не поссорились окончательно, - с чего бы вдруг? - но то, что начало было возникать между ними двоими, куда-то неожиданно ушло. Остались холодноватая доброжелательность и приятельский интерес, но вот о любви речь явно больше не шла. Виделись нечасто, тем более, что Виктор бывал в академии лишь наездами, но встречались при этом, как друзья, и могли даже провести за разговором вечер в пивной. Пара-другая кружек ола[63], вареные раки, вяленый лещ и разговоры буквально обо всем на свете. Еще и переписывались. Нечасто и без подробностей, но по факту, писали друг другу письма и посылали поздравительные открытки на Рождество и по случаю именин. И все, собственно. Даже не дружба, - во всяком случае, не настоящая дружба, - а скорее хорошее знакомство. Хотя, положа руку на сердце, Виктор Аре нравился, как мужчина. Любовь – не любовь, но увлечение и, пожалуй, даже влечение - на лицо…

Тринадцатого июня, как раз за две недели до начала сессии, она снова и опять же совершенно неожиданно увиделась с Виктором. Он приехал в Псков на неделю из Каргополя, где служил на испытательном полигоне «Воронье поле», и сразу же, не откладывая, наведался к Аре. Она как раз находилась в 8-й аудитории на лекции по оперативному искусству, когда дежурный по курсу вызвал ее в коридор. Ну а там ее уже ждал радостно улыбающийся лейтенант Якунов-Загородский. Вообще-то, это было более, чем странно. Она не его девушка. В лучшем случае, она ему приятель женского пола. И тем не менее, вот он стоит под портретом адмирала Токарева, улыбается и, кажется, ждет, что они сейчас обнимутся от полноты чувств. Даже руки, что характерно, развел, приглашая с разбегу прыгнуть в братские объятия. И что с этим делать?

Если честно, Ара не знала, как будет правильно поступить: оставить все, как есть, или поддаться соблазну и перевести дружеские отношения в разряд любовных. Виктор явно ожидал второго, но был осторожен и, пожалуй, даже деликатен, боясь, как видно, отпугнуть Ару напористостью, характерной для флотских пилотов, вообще, и для истребителей, в частности. О том, чего он добивается, Ара догадалась не сегодня и даже не вчера. Он весь год ее обхаживал, как провинившийся жених «надувшую губки» невесту, и получалось, что не напрасно старается, поскольку на данный момент он ей нравился куда больше, чем все прочие ее ухажеры вместе взятые.

На втором курсе, – и, в особенности, после зачетной практики в Саратове, где она, наконец, почувствовала себя не только пилотом, но и женщиной, - Ара вдруг стала в Академии необычайно популярна в том самом, прямом смысле слова, который подразумевается, когда говорят о популярности девушек. Причем клеились к ней не столько однокурсники, честно сказать, зело робевшие перед девушкой-истребителем, сколько курсанты 3-го и 4-го годов обучения. И не только пилоты, что характерно, но и штурмана с инженерами. Ей это было, по правде сказать, жуть, как приятно, и Ара не только благосклонно принимала выпадавшие на ее долю знаки внимания, но и сама сделала целых четыре попытки сблизиться с представителями противоположного пола. Впрочем, ничего путного из этого не вышло. С Ваней Скопиным четверокурсником с инженерного факультета отношения зашли так далеко, что дело едва не завершилось постелью «со всеми вытекающими», но «едва», как известно, в Себерии не засчитывается. А греха не случилось, поскольку в самый последний момент, - оставалось только избавиться от бюстгальтера и трусов, в чем Ваня уже готов был ей великодушно помочь, - Ара спросила себя вдруг: «А оно мне надо?». И сразу же поняла главное: раз задается вопросом, значит не нужно.

Так что у будущего флотского инженера случился форменный облом, но вот Ара не расстроилась. Напротив, испытала род облегчения, «отряхнулась и пошла дальше». Но, уходя в «туманную даль» от брошенного ею на произвол судьбы Ванечки Скопина, Ара вынуждена была признаться самой себе, что будь на месте Ивана Виктор, она бы его в тот момент, скорее всего, не остановила. Поэтому, собственно, и сейчас не стала противиться дружеским объятиям, предпочитая пока не задумываться над тем, дружественные ли они, или Витьке просто остро захотелось ее помацать.

- Привет! – сказал он, аккуратно чмокнув Ару в щечку и выпустив из своих как бы дружеских объятий. – Ты как?

- Да, что мне сделается, - пожала она плечами. – Это ты у нас испытываешь новую технику, за тобой и рассказ.

- Давай, тогда, посидим завтра в чайной Прокопьева, - сразу же предложил Виктор, - вот я тебе там все и расскажу.

- Я-то не против, - усмехнулась Ара, вспомнив про «сладкое или соленое» в чайной Пантелеймона Прокопьева, - но это не от меня зависит, Вить. Дадут увольнительную, посидим, не дадут – увы, - развела она руками. – Мы люди военные, подчиняемся приказам.

Разумеется, она лукавила, и увольнительную ей, естественно, дали, так как лейтенант Якунов-Загородский визит свой подгадал точнехонько к пятнице, а увольняли второкурсников «на берег» - если ненароком не проштрафились, - по субботам в 16.00. Так что, в пять часов вечера Ара была уже в чайной, где ее ждали Виктор и заказанный им на «свой вкус» обед: осетровая калья[65], щука, запеченная в тесте, и разнообразные пироги, калитки[66], накрёпки[67] и прочие шаньги. И все это под пиво, разумеется, и с парой рюмок полугара, который ей теперь полагался, как взрослой девушке и авиатору. Лучше обеда и вообразить нельзя, тем более, что все это было с пылу с жару, вкусно и сытно. И просидели они за обедом и разговорами без малого два часа. И вот, что любопытно: по ощущениям, словно бы, и не было никакой разлуки. И ссоры, - или ее подобия, - не было тоже. Сидели за столом, - она и он, - трепались, рассказывая друг другу новости, смеялись и снова были близки, как в самом начале, сразу после их странного знакомства. Свободны от обид и неловкости, и, может быть, даже немного влюблены. Совсем чуть-чуть. Самую малость, достаточную, впрочем, чтобы оказаться ночью в одной постели с Виктором. Однако не срослось и на этот раз. На поздний вечер, как выяснилось, у Виктора имелись определенные планы: пьянка в стопроцентно мужской компании. На этом и расстались в восьмом часу вечера, и увиделись в следующий раз уже в июле при довольно необычных обстоятельствах.

А дело было так. Сразу после окончания сессии, которую она сдала, как и следует, на «ять»[68], Ару вызвал к себе начальник летной практики кадваранг Бессонов и сообщил ей новость невиданной разрушительной силы. Учитывая успешную прошлогоднюю практику в Саратове и по отличным результатам осенне-зимних и весенних полетов на истребителях и торпедоносцах, Ару и еще двух курсантов – в качестве однозначного исключения из правил, - посылают для прохождения летней практики на авиаматку «Архангельск».

- Пилотом палубной авиации? – не веря своему счастью, переспросила Ара. – На «Архангельск»?!

«Архангельск» - это ведь тот самый авианосец, как теперь называли в Себерии корабли этого класса, на котором ее крестная адмирал Браге-Рощина воевала в прошлую войну. И не просто воевала, а умудрилась обидеть, «унизив в ближке», великобританскую эскадру, за что тогда же, однако, и поплатилась. Политика, черти бы ее побрали! Но корабль-то от этого хуже не стал. На тот момент это был новейший и крупнейший авианосец Себерии, но он и сейчас, спустя почти двадцать лет, оставался серьезной боевой единицей. И базировались на нем самые современные истребители, торпедоносцы и разведчики. Так что, услышав новость, Ара наполнилась гордостью за себя любимую и счастьем, которому не было конца и края. А еще через три дня случилось такое, чего она и вовсе не могла ожидать, хотя, учитывая ее чреватые протекцией связи в верхних эшелонах власти, могла, на самом деле, если не предвидеть, то хотя бы объяснить.

Ей прямо в Академию телефонировал Виктор и сообщил, что для перегона на «Архангельск» двух экспериментальных машин ему нужен напарник. Вот он и попросил академическое начальство «одолжить» ему для такой оказии курсанта Бекетову. Кадваранг Бессонов не возражает, и теперь дело за малым: согласится ли на это Ара.

- Ты серьезно? – осторожно спросила она. Все-таки, если без шуток, посадка на палубу – это настоящая жесть, тем более, что она этого ни разу в жизни еще не делала.

- Абсолютно! – сразу же ответил Виктор. – Но, если не хочешь…

- Хочу! – заорала Ара, до смерти напугав секретаршу начальника курса, говорила-то она из его приемной. – Очень хочу.

- А справишься? – поинтересовался тогда Якунов-Загородский.

- Сам же знаешь!

- Я-то знаю, - согласился лейтенант, - но тут важно, чтобы и ты, Ара, об этом не забывала.

- Не забуду! – пообещала Ара. – Когда летим?

- Завтра с утра! – объявил Виктор. – Так что собирай вещи, курсант. Перегоним истребители и уже останешься на авианосце. Чего два раза летать? Успеешь?

- А то! – довольно ухмыльнулась Ара. – Нищему собраться – только подпоясаться.

- Глупости! – возразил Виктор. – На пять недель едешь и служить будешь, считай, на закрытой базе. С авианосца в ближайший город за покупками не сбегаешь, только на геликоптере.

И он был прав. Как ни мало вещей нужно курсанту для скромного существования в казарме, все равно, коли собираешься прожить на авиаматке целых пять недель, ничего лишним не будет: ни сменное белье, ни гигиенические принадлежности в ассортименте, ни пара бутылок старки для снятия стресса и усмирения прочих жизненных невзгод.

- А что за машина? – спохватилась Ара. – Грузовой отсек-то в ней есть?

- Машина секретная, - усмехнулся в ответ Виктор. – Но отсек есть. Только маленький. Не больше ста кило полезного груза… И это… Твое начальство уже готовит на тебя документы, так что утром их получишь и в путь. Я за тобой заеду часов в девять утра.

Ну, он и заехал. Но полетели они чуть позже, поскольку Аре требовалось взять кое-что из своей съемной квартиры, но и тогда отправились они не на аэрополе Псков-Главный и не на базу Флота в Голованово, а на служебную площадку, притулившуюся к железнодорожной станции Черёхи. Там, оказывается, их дожидался геликоптер, на котором Виктор и доставил Ару на заводское аэрополе товарищества «Зенит» в Зеленом Бору – поселке, расположенном в пяти километрах южнее Луги. Вот там, в ангаре и стояли те самые истребители, которые требовалось перегнать на базу в Унд-озере, где квартировал сейчас «Архангельск».

- Смотри! – кивнул Виктор на двух писанных красавцев, замерших у самого входа. – Это «Девятки-ММ». Их мы и должны перегнать.

То, что это «Коч-9», сомнения не вызывало. Очень уж характерный силуэт, но что, тогда, означают буквы ММ? Между тем, штурмовики были уже готовы к вылету, снаряжены, заправлены и обихожены стараниями техников и мотористов, все еще колдовавших вокруг машин.

- ММ – означает «Морской, модернизированный» - догадавшись, по-видимому, о вопросе, вызревающем в возбужденном увиденным мозгу Ары, объяснил Виктор. – У него, Ара, увеличен почти вдвое боевой радиус и все положенные по регламенту штурманские приборы размещены в кабине пилота. Можно летать ночью и над морем в низкой облачности. Я имею в виду, без видимых ориентиров.

- С приборами понятно, - кивнула Ара. – А за счет чего увеличен радиус? Габариты-то не изменились, и внешняя подвеска под 250-кг бомбу осталась на месте.

- У него машина[69] новая, - улыбнулся лейтенант, оценивший скорость, с которой его подруга разобралась в вопросе, довольно сложном не только для курсанта, едва завершившего второй год обучения, но и для многих опытных пилотов. – Более мощная при тех же массе и размерностях. Собственно, ее-то я и испытывал. А теперь должны освоить пилоты палубной авиации.

- То есть, в смысле пилотирования изменений нет? – Ара летала не только на «Девятках», но и на «Одиннадцатых» - спасибо Саратовской практике, - однако сейчас-то ей предстоял не простой вылет, а перегон на добрых тысячу двести километров и посадка на бронепалубу авианосца. Так что никакой вопрос лишним не будет.

- Только приборы, - кивнул Виктор. – Но они тебе сегодня без надобности. Летим днем, погода, как утверждает метеосводка, хорошая – ясная и солнечная, - и от ориентиров отходить не станем. Пойдем курсом норд-тень-ост до Ниена, а потом на норд-норд-ост в направлении на Архангельск. Да ты не бойся, вот тебе полетная карта, - протянул он ей планшет. - Курс проложен, и я рядом. Пойду чуть впереди и выше, иди за мной, и будет тебе счастье! Даже если бы у нас не было радио, но радио-то у нас тоже есть, потеряться будет сложно. Долетим. Ты только при посадке не облажайся!

- Не дрейфь, Витя! – улыбнулась в ответ Ара, хотя сейчас ее немного потряхивало, все-таки первый полет на авианосец, да еще и через полстраны. – Не облажаюсь и тебя не опозорю.

- Тогда, грузись, и полетели!

Ара загрузилась, всунув в багажный отсек, - небольшую нишу, расположенную сразу за бронеспинкой кресла пилота, - свои баул и флотский сак, надела парашют, благо летный комбинезон и шлем она натянула заранее, и наконец заняла свое место в кокпите. Застегнула упряжь привязных ремней, подключила гарнитуру шлема к кабелю с разъемом, запустила машину и, набрав минимально необходимую мощность, снялась с тормозов. Самолет показался ей в меру послушным, но при том не чрезмерно податливым, что было хорошо, поскольку позволяло достаточно легко соразмерять свои действия с ответом аппарата. Во всяком случае, ее так учили, и сейчас она снова, в который уже раз, убедилась, что это была правильная наука.

- Слышишь меня? – спросил Виктор.

- Ты кого спрашиваешь? – напомнила ему Ара о позывном.

- Ладно, Второй, как слышишь меня? Прием!

- Слышу тебя хорошо, Первый. Иду за тобой, - как раз в этот момент ее коч выкатился из ангара, и Ара вслед за Виктором начала выруливать к ВПП.

Шла змейкой, чтобы видеть поле перед собой. Новая аэродинамическая форма носа самолета порядком закрывала обзор вниз. Впрочем, старая, - на коче пятой серии, например, - была ничуть не лучше. Заглянуть под нос коча, - тупой он или острый, - было затруднительно, тем более, что пропеллер у Девятки тянущий, а не толкающий, и расположен спереди, а не сзади.

- Второй, я Первый, как слышишь меня?

«Зря я, наверное, начала к нему прикапываться, - вздохнула мысленно Ара, - но, как говорится, сделанного не воротишь. Сама напросилась».

- Первый, здесь Второй! Слышу тебя хорошо. Извини, больше не буду!

- То-то же! – хохотнул Виктор в ушные телефоны. – Никогда, девушка, не связывайтесь со своим командиром!

- А с чего ты взял, что я девушка?

Виктор не ответил. Наверное, переваривал.

- Нас слушают, - сказал он, наконец.

- Я сказала что-то не то?

- Да, нет, все правильно. Взлетаешь сразу за мной!

- Есть, взлетать за тобой.

Взлет прошел штатно. «Девятка ММ» - машина мощная и довольно тяжелая, но явно заточенная под палубную авиацию. Разбег, как и предупреждал Виктор, оказался коротким, а отрыв резким и почти автоматическим, что для подобного класса машин являлось большой редкостью. Максимум двести метров разбега, никак не больше. Как раз подойдет для «Архангельска», у которого взлетная палуба имеет в длину двести тридцать метров. Впрочем, посадка не взлет, все равно придется цеплять тормозным гаком трос аэрофинишёра. Иначе вылетишь с палубы, никто не поймает!

- Ну, ты и даешь! – восхитился в эфире лейтенант, верно, видевший ее взлет.

- Вопрос, кому? – снова заелась Ара, которой смертельно надоело оставаться одной, наедине со своей невинностью. И хотелось любви и понимания, с тем же Виктором, например. Почему бы нет?

- Нас слушают, - напомнил Виктор.

- Пусть слушают, - откликнулась Ара. – Извини! Критические дни, вот характер и прет!

На самом деле, до месячных оставалось еще дней шесть, но сослаться на разрешенное законом женское нездоровье показалось хорошей идей. Подумалось, что прокатит, и, по-видимому, так и случилось. Виктор заткнулся, и после этого говорили во время полета только по делу.

Между тем лететь было далеко и долго. Почти 1200 километров, а крейсерская скорость «Девятки» в эшелоне 3000 метров, который им выделили для перегона, всего 450 км/ч. Так что, тащиться, как минимум, два с половиной часа, но Ара даже заскучать не успела, такое это было запредельное удовольствие – пилотировать морской ударный истребитель. Она, и вообще-то, любила летать, - причем, на всем подряд, лишь бы можно было поднять это нечто в воздух, - но пилотировать такую машину, как «Коч-9ММ», новую, сильную, способную совершить перелет едва ли не через всю страну, - это, вообще, уже нечто ни с чем не сравнимое. Полный улет, короче, как говорили у них в гимназии девочки старших классов. К тому же, пейзаж. Над головой голубое в синь небо, а под крылом то города и веси[70], то поля и леса, а еще реки и озера. Зелень всех оттенков, темные лоскутья пашни и сверкающая под солнцем водяная гладь. И чем дальше на север, тем более дикие места. Прошли над краем Ладожского моря, пересекли Онежское, и вот она - девственная красота таежных массивов. Темнохвойные леса – это вам не лиственный лес. Совсем другие краски, да и характер леса иной.

В общем, Ара оглянуться не успела, а их уже вызывает диспетчер Архангельской зоны ПВО. Ну, эти-то быстро разобрались, а вот с «башней» авианосца возникли трудности. Дежурный офицер не знал о том, что к ним – сегодня, сейчас, - должны перегнать два новых истребителя. Хорошо хоть у них с Виктором имелся приличный запас хода, смогли продержаться в воздухе лишних четверть часа, пока там, на «Архангельске», разыскивали начальство, имеющее право выдать разрешение на посадку. В конечном итоге, нашли, но перспектива садиться на воду, - а больше в этом медвежьем углу садиться было попросту некуда, - сильно испортила Аре настроение, и это было первое, но, увы, не последнее огорчение постигшее ее в тот день.

Вторым на очереди стал разнос, устроенный ей и Виктору командиром корабля капитаном 1-го ранга Погадаевым. Павел Евгеньевич пришел в дикое бешенство, когда осознал, что, во-первых, на практику к нему прислали девку, и, во-вторых, что эта «мокрощелка» - цитата, - сажала на вверенный его командованию авианосец тяжелую экспериментальную машину. А ведь могла бы сопля грабануться, и что тогда? Бабу не жаль – расходный материал, но она ж зассыха бронепалубу могла повредить. И так минут двадцать подряд и все при свидетелях. Ара таких обормотов прежде уже встречала, но все как-то «по касательной». В открытый конфликт никогда не вступала, а тут, как кур в ощип, сразу и по полной программе. И озверела она не из-за того, что каперанг через каждое второе слово сыпал матом, - на Флоте без мата никуда, - и даже не из-за того, что он испугался за свой корабль. В конце концов, курсант Академии – это еще никак не полноценный пилот. Ара рассвирепела из-за того откровенно пренебрежительного отношения к женщинам, которое неприкрыто звучало в гневных филиппиках Погадаева. Поэтому на каком-то этапе разноса, она шагнула навстречу каперангу и бросила руку к виску:

- Курсант Бекетова! Господин капитан 1-го ранга, разрешите обратиться по личному вопросу!

- Что? – обалдело уставился на нее «сбитый с мысли» каперанг.

- По личному вопросу, - объяснила Ара и, сделав в это время три быстрых шага, приблизилась к хаму практически вплотную.

- Не хочу позорить вас при свидетелях, - тихо сказала она Погадаеву, - но не могу не задать вам вопрос. Все вами сказанное в адрес «ссыкух» относится так же и к адмиралу Браге-Рощиной?

- А? – не врубился сходу разгневанный каперанг. – Что?

- А то, что Елизавета Аркадиевна - моя крестная мать. Хотите, чтобы я передала ей ваш монолог дословно или все-таки смягчить некоторые формулировки?

Видит бог, Ара ни разу в жизни не козырнула ни фамилией отца, ни близким знакомством с адмиралом Браге и многими другими адмиралами и генералами, запросто бывавшими в доме Авенира Кокорева. Но сейчас она попросту озверела от солдафонского хамства, продемонстрированного самодуром, командовавшим авианосцем, первым капитаном которого была именно женщина - капитан 1-го ранга Браге.

- Браге? – дошло наконец до мужчины. – Браге она…

- Она женщина и командовала этим авианосцем в бою, - напомнила ему Ара. – Так что, мне нажаловаться тете Лизе или спустим на тормозах?

- Лучше на тормозах, - тихо ответил каперанг после секундной паузы.

- Ну, и ладно, тогда, - закрыла тему Ара и добавила уже громче, для всех присутствовавших:

- Благодарю вас, господин капитан 1-го ранга!

С этими словами она по-уставному повернулась через левое плечо и вернулась к Виктору.

- Значит, так, - скомандовал успевший взять себя в руки Погадаев, - вы, курсант приступаете к тренировочным полетам завтра с утра. Ответственным за вашу практику назначаю лейтенанта Мальцева. А вам, господин лейтенант, мы сегодня же организуем оказию до Плесецка… у нас туда как раз летит связной самолет…

И это было третье огорчение, выпавшее Аре в тот день. Виктор улетал, и объясниться с ним они тогда так и не успели.

В тот день Виктор испытывал новый ударный истребитель «Бэ-47» - «Байда»[71]. Машины этого типа – тип тяжелого двухмоторного штурмовика, - на вооружение еще не поступали. Решался вопрос, какой из трех прототипов «47-й», «32-й» или «50-й», пойдет в серию. «47-й» был неплох и, по итогам предварительных испытаний, набрал девяносто три очка из ста возможных, примерив на себя «майку лидера». Однако пятого октября цель полета была иной, испытывались реактивные бустеры[72] для «Байды», которые, если бы их удалось довести до ума, подошли бы любому из трех прототипов. Быстрый взлет по тревоге мог оказаться для боевого самолета более, чем полезным качеством. Не менее важными могли стать дополнительные пятьдесят километров в час во время погони за быстроходной целью: фрегатом или эсминцем противника. «Байда» потому и была двухмоторной, что, «затачивалась» на охоту на крупного зверя и вооружалась, соответственно: трехствольным «гатлингом»[73] калибра 37-мм, стрелявшим бронебойными и зажигательными снарядами. Но дела с бустерами шли плохо, и в тот пасмурный день на высоте около трех тысяч метров один из двух ускорителей попросту рванул во время включения. «Байде» сходу оторвало половину хвостового оперения и сильно повредило заднюю оконечность фюзеляжа и моторную гондолу на левом крыле. Самолет, впрочем, не упал, однако сажать его пришлось на вынужденную, на брюхо и на неподготовленную площадку. Приземление, как и следовало ожидать, получилось жестким, так что очнулся Виктор после этого только в госпитале в Каргополе, куда его вывезли с места аварии на геликоптере.

Очнулся, открыл глаза и сперва не понял, где находится и что с ним приключилось. Просто не успел сообразить, но потом его догнала боль, и чуть позже, ощутив, все еще не осознавая этого в полной мере, всю прелесть своего положения, Виктор начал вспоминать.

«Вот же, черт!»

Он вспомнил наконец, как сажал штурмовик на какое-то вспаханное под озимые поле, и ему снова стало плохо. Очень уж невеселая получилась история. Да и боль все время напоминала ему о том, что приземляться надо уметь, тем более, если идешь на вынужденную. Впрочем, боль болью, однако ничего существенного он себе, к счастью, не повредил.

- Ничего критического, - успокоил его лечащий врач, когда провел очередной осмотр. – Сотрясение мозга и перелом плечевой кости и трех ребер. Ушибы не в счет…

Синяки и шишки никто считать и не собирался. Плечевая кость, как обещал ему доктор, должна была вскоре срастись, как, впрочем, и ребра, а сотрясение мозга проявлялось лишь в нечастых приступах головокружения и устойчивой боли в висках и затылке. Все это можно было терпеть, хотя, правду сказать, чувствовал себя Виктор хреново. Но мир не без добрых людей, да и чудеса порой еще случаются. На отделении служила сестрой милосердия одна чудная девушка с глазами, как васильки, и волосами цвета льна, заплетенными в длинную и толстую косу. Звали ее Глашей Никитиной, и она в Викторе души не чаяла. Ну, и развлекала его, как могла, скрашивая тем и сем его пребывание в больнице. И вот на третий день его страданий случился у Виктора с этими «тем и сем» большой конфуз. Вставшая на колени рядом с кроватью, Глафира только забралась головой ему под одеяло, чтобы побаловать Виктора «па-де-буре»[74], как дверь в палату открылась, и на пороге возникла Варвара Бекетова собственной персоной.

- Продолжайте, пожалуйста! – совершенно не смутившись, попросила она, увидев, как Виктор лихорадочно пытается остановить не подозревающую о случившемся реприманде[75] Глафиру. – Я подожду в коридоре.

И все, собственно. Если бы специально захотел испортить с ней отношения, и то ничего лучше, наверняка, не придумал бы. А так… Только-только, - после той дурацкой истории в псковской опере, - дела помаленьку стали налаживаться, и надо же, чтобы так влипнуть! Разумеется, Виктор не испытывал никаких угрызений совести ни по отношению к Глаше, ни по отношению к Варе. Он мужчина молодой, ему нужно и можно. Другое дело, что курсанту Бекетовой об этом знать ни к чему. Но подвела дружба.

Едва только Виктор оказался на больничной койке, его командир старший лейтенант Северцев, видевший в комнате своего подчиненного фотографический портрет курсанта Бекетовой и знавший, - в общих словах, разумеется, - о нежной дружбе, связывающей двух пилотов, телефонировал в Академию и попросил известить Варвару о случившемся. Ну, а там, как водится, вступила в действие знаменитая пилотская солидарность, и уже через сутки Бекетовой организовали увольнительную «по семейным обстоятельствам», и она рванула в Каргополь. Больше девятисот километров и, большей частью, не по центральным трактам, а по дорогам местного значения. Двадцать часов без сна, и вот она на месте.

«Сюрприз удался!» - вздохнул Виктор, видя, как закрывается за девушкой дверь.

И не то, чтобы она стала ему пенять или выговаривать. Ничуть не бывало. Она же ему друг или кто? Получалось, что друг – то есть, свой парень в доску, - но он-то уже хотел другого. Во всяком случае, иногда. Поскольку никак не мог понять, что ему с такой девушкой делать? Женится? Он был пока к этому не готов. Сделаться любовником? Это было бы неплохо, но иди знай, как она отнесется к такому повороту, да не на словах, а на самом деле! В результате всех этих метаний, ему потребовалось еще почти целых полгода, чтобы окончательно разобраться в своих чувствах и потихоньку, не форсируя событий, снова наладить с Варей доверительные отношения, которые уже не дружба, но все еще не любовь.

Глава 4

Летнюю практику 1953 года Ара проходила на себерской авиабазе на Тихоокеанском побережье Земли Хабарова. И, если прошлым летом она летала на коче 11-й серии, являвшемся на данный момент основным палубным истребителем республики Себерия, то сейчас ей предстояло «поупражняться» на «морских охотниках» - ударных самолетах «Коч-9М», где буква «М» означает «морской». В принципе, она на таком уже один раз летала, - перегоняла вместе с Виктором на авиаматку «Архангельск», - только тот был «ММ», то есть «морской модернизированный». Но в смысле пилотирования разница небольшая, да и вообще все там, - и в морском, и в морском модернизированном, - сводилось к базовой модели, за исключением навигационных приборов, разумеется. Однако сейчас Аре впервые предстояло пилотировать истребитель-штурмовик над океаном, и летная практика предусматривала в том числе полеты по приборам. Ночью или вне видимости береговой линии. И это был, разумеется, серьезный шаг вперед. Мало кто из четверокурсников мог похвастаться тем, что взлетал с палубы авианосца и на нее же садился, цепляя тормозным гаком трос аэрофинишёра, а вот Ара могла. Летала, знает! У нее даже в летной книжке так черным по белому и написано: «имеет право на взлет с палубы авиаматки, в том числе и с использованием трамплина, и на посадку на палубу авиаматки в дневное время». Ну, а теперь у нее будет еще и право летать по приборам, причем не только над сушей, но и над морем. Для этого она, собственно, и прибыла на Дальний Восток, на авиабазу Веселый Яр в заливе Владимира.

Несмотря на то, что Земля Хабарова стремительно дрейфовала в сторону полной независимости, хабаровчане совсем не торопились разрывать исторически сложившиеся связи со своей бывшей метрополией. Военные связи, так уж вышло, в особенности. Слишком опасные были у хабаровчан соседи: жадные до выгоды, легкие на подъем, по-восточному коварные и отнюдь не слабые в военном отношении. Цинцы и ниппонцы держали местных жителей в постоянном тонусе, но плотность населения на Земле Хабарова была низкой, а территория, а значит, и границы - огромными. Потому и себерские военные базы были здесь отнюдь не исключением, а, скорее, правилом. Жестокая необходимость, так сказать, и никакой дурной политики. Вот и Веселый Яр являлся как раз таким форпостом вооруженных сил Себерии на западном побережье Ниппонского моря.

На самом деле, в заливе Владимира, вернее, в так называемой Южной бухте находилась база подводных лодок ВМФ Себерии, на полуострове Ватовского размещался Центр Контроля Обстановки, оснащенный старыми, но довольно мощными радиоискателями, а рядом с поселком Веселый Яр - одноименное аэрополе, на которое базировались, в основном, истребители-перехватчики, легкие скоростные разведчики и торпедоносцы. Туда же время от времени заходили на дозаправку патрульные суда Себерской Тихоокеанской эскадры и тяжелые корабли хабаровских «партизан», как почти официально назывались Силы Территориальной Обороны Земли Хабарова.

Ара прибыла на базу одиннадцатого июля в составе сводной группы курсантов псковских и ниенских военных учебных заведений на фрегате «Грумант[76]». Большинство прибывших были моряками-подводниками или слушателями инженерного факультета Ниенского Училища Дальней Связи. Авиаторов было всего шестеро, и все, как одна, девушки, перешедшие на третий курс Академии. Исключением из правила – не в смысле пола, разумеется, - являлась Ара, получившая в связи с переходом на четвертый курс погоны гардемарина[77]. Она, соответственно, и стала, как старшая по званию, командиром временного экипажа.

Когда сошли на бетон аэрополя, сразу почувствовали, что здесь, на Земле Хабарова – как раз напротив ниппонского острова Хоккайдо, - лето в самом разгаре. Тепло, - пожалуй, даже жарко, довольно влажно, но зато замечательно пахнет океаном и тайгой. То есть, теоретически Ара знала, каков, на самом деле, климат на побережье Тихого океана, но одно дело знать и совсем другое – испытать на собственной шкуре, и опыт этот ей, следует признать, весьма понравился. Ведь Ара, как и абсолютное большинство жителей северо-запада Европы, любила солнце и тепло, которых на родине, увы, не хватало. Ну, а здесь, на Дальнем Востоке и того, и другого сейчас было в избытке.

Она сделала несколько шагов по бетонным плитам посадочного поля: разминала ноги, прислушивалась к ощущениям и осматривалась. Выцелила внимательным взглядом встречающего курсантов-авиаторов офицера, он покуривал в теньке около штабного кунга[78], и, кивнув своим кавалерист-девицам – «За мной!» - пошла представляться местному начальству и выяснять обстановку. Встречал их немолодой армейский штабс-капитан с нашивками интендантской службы. Он вежливо выслушал Ару, покачал крупной седеющей головой и тяжело вздохнул.

- Куда катится мир, - печально констатировал тыловик. – Барышни пилоты! Кто бы мог подумать…

Ара не обиделась, поскольку ничего оскорбительного в словах штабс-капитана не нашла. Она знала, что людям старших возрастов – и, в особенности, в такой вот дальней провинции, - совсем непросто принять происходящие в мире либеральные перемены. Оставалось его только пожалеть, тем более, что мужиком штабс-капитан Болтнев оказался нормальным. Повздыхал для порядка, покивал своим невеселым мыслям, а затем быстро и четко организовал девушкам отличный обед в офицерской кантине и отвез на локомобиле-вездеходе в поселок Ракушка, где поселил в одном из лучших офицерских общежитий на самом берегу океана. Дом стоял на северной окраине поселка, чуть ниже гравийного тракта на Веселый Яр и, как и несколько других относительно новых коттеджей, принадлежавших авиагородку, был построен на высоком скалистом берегу, нависавшем над галечным пляжем, куда можно было спуститься по деревянной лестнице в четыре пролета.

- Вода теплая, - сказал Болтнев на прощание, - С метеостанции утром сообщили – двадцать градусов, но купайтесь, барышни, осторожно. Слишком много в воде камней. Можно ногу поранить или еще чего… Одним словом, не озеро и даже не море, океан.

Являясь командиром сводного отряда, Ара вошла в дом первой. Прошлась, осмотрелась, оценила дислокацию и удобства. На первом этаже здесь было две запертых сейчас жилых комнаты, небольшая кухонька, душевая на две кабинки и теплый ватерклозет на те же две персоны.

- Первый этаж занят, - подтвердила она информацию, полученную от штабс-капитана Болтнева. – В нашем распоряжении весь второй этаж.

Поднялись наверх. Здесь вдоль коридора располагались четыре комнаты на две койки каждая.

- Занимаем эту, - решила она, - эту и эту. Курсант Жихарева за мной!

Лена Жихарева показалась Аре наиболее подходящим партнером по общежитию. Во всяком случае, она, в отличие от других девушек, Ару не раздражала. Спокойная крупная блондинка с несколько сонным взглядом больших серых глаз, курсант Жихарева считалась неплохим пилотом. Ара ее пару раз видела за штурвалом штурмовика и отметила уверенное пилотирование и полное отсутствия желания изображать из себя жар-птицу или еще кого в этом роде. Из нее мог вырасти со временем четкий профессионал, но никак не бретер. И это было хорошо, потому что две экзальтированные девушки в одной спальне – это чистой воды перебор.

- Купаться пойдем? – спросила между тем одна из девушек.

- Сейчас телефонирую на базу, спрошу, когда нам заступать на дежурство, - ответила Ара, - тогда и пойдем.

Однако штаб базы ничего путного про их планы ей не сказал, попросту не знал. Предложили, ждите, мол, вечером свяжемся и дадим вводную.

- Хозяин барин! – пожала Ара плечами. – Не хотят – не надо. Насильно мил не будешь. Пошли купаться!

Девчонки обрадовались и тут же бросились собираться. Сама Ара надела глухой купальник – он выглядел скромно, черный, без финтифлюшек, но, на самом деле, был дорогой, из хорошего эластичного трикотажа, - влезла в летний хлопчатобумажный комбинезон, захватила трусы и тельняшку, чтобы не шляться потом с мокрой задницей, полотенце и пояс с револьвером в пристегнутой кобуре. На ноги надела лапти, сплетенные из липового лыка, которые обычно носила летом вместо домашней обуви. Удобно, не жарко и ход мягкий. Это ее еще в Вологде нянька научила: хорошие лыковые или веревочные лапти летом, укороченные по щиколотку войлочные валенки – зимой, ногам удобно, да, и вообще, здоровее будешь.

- Это чего у тебя, - удивилась Лена, - лапти, что ли?

- А что в ботинках идти? – усмехнулась Ара. – Учись, красавица. В Псков вернемся, первым делом иди на рынок и покупай лапти. Летом, как домашняя обувь, лучше не придумаешь. Да и вот так, к морю выйти – вполне ничего. И не забудь взять пистолет! Устав никто еще не отменял.

И в самом деле, по уставу, выйдя на практику «в поле», курсанты, как и все строевые офицеры, должны были иметь при себе табельное оружие. В общем случае, речь шла о себерской реплике прусского парабеллума, но устав не запрещал в частном порядке заменять его на более продвинутые модели, и Ара купила себе револьвер «Горбатов-мини»[79] под тот же 9-мм патрон. Его и носила в кобуре.

Собрались быстро. Спустились по скрипучим, выцветшим от солнца и океанской соли ступеням на пустынный пляж. Огляделись. Народу никого. Поэтому сложили одежду и оружие под камни недалеко от обреза воды и полезли в океан, который здесь, в бухте, был совсем не таким мощно дышащим, как на открытом побережье. Вода, как и следовало ожидать, оказалась бодрящей. Все-таки летом озера в Себерии – не считая Ладоги или Онеги, разумеется, - прогревались куда лучше. Но зато это был настоящий соленый океан, да и они все шестеро были тренированными спортивными девушками в хорошей физической форме. Так что, холода никто даже не заметил. Резвились, плескались, плавали и ныряли, но Ара службу знала, поэтому в каждый момент времени кто-нибудь из девушек следил по очереди за берегом, за вещами и оружием. Девчонки на нее сердились, разумеется, но она старшая – к тому же гардемарин – ослушаться не решались. А вот когда вылезли из воды, переодеваться пришлось уже под жадными взглядами мужиков, притаившихся в кустах наверху. Однако им всем это было не впервой. В раздевалках спортивного центра Академии, да и в некоторых других ситуациях переодеваться девушкам-курсантам приходилось при парнях. Другое дело, что однокашники всегда деликатно отворачивались, хотя нетрудно было предположить, что не все и не всегда. Поэтому, имея опыт, будущие авиаторы не стали смущаться, а, изобразив плотный круг, переоделись, скрываясь по очереди за неширокими спинами подруг, и отправились отдыхать в «казарму».

В общем, первый день на базе прошел неплохо, тем более, что их еще и ужином накормить не забыли и сухпайки выдали на случай непредвиденных обстоятельств, и в довершение всех чудес в авиагородке действовала нормальная военторговская лавка, где девушки купили тростниковый американский сахар, цинский красный чай, бельгийский шоколад, свежие баранки и банку какого-то экзотического местного варенья из лимонника дальневосточного. Чайник-то у них на кухне был, но какой-же может быть чай без сахара и баранок с чем-нибудь вкусненьким? А они – вернее, Ара, как старшая по званию и возрасту, - купили к тому же бутылочку темного кубинского рома фирмы «Каней»[80]. Но выпили совсем по чуть-чуть. Пол-литра рома на шесть курсанток и двух офицеров-связисток, занимавших комнаты на первом этаже, это по себерским понятиям даже не смешно. Спасибо еще, у поручика Нины Первухиной нашлось НЗ – литровая бутылка местной водки из Владивостока.

Выпили, поболтали, благо спешить было некуда, - штаб все еще никак не мог определиться с тем, куда их направить и что с ними делать, - и спать пошли достаточно поздно, имея в виду, добрать недостающее утром, благо привычной побудки под боцманские дудки никак не ожидалось. Однако выспаться им в тот день так и не удалось. Побудка случилась в четвертом часу утра и была, мягко говоря, не из приятных. Ара проснулась от чудовищного грохота и в первый момент подумала, что это гроза. Грозы на Дальнем Востоке, как она вычитала в навигационном справочнике, отнюдь не редкость. Но, увы, это была не гроза, а натуральный артобстрел. Орудия били со стороны моря и под хорошо знакомым авиаторам углом - сверху вниз, - а разрывы снарядов слышались практически со всех сторон.

- Это что?! – вскинулась со своей кровати Лена.

- Это война! – определила окончательно проснувшаяся Ара.

Она вскочила с кровати, распахнула дверь и, выбежав в коридор, заорала во всю силу легких:

- Подъем! Тревога! Война! Пять минут на сборы. Взять оружие и тревожные рюкзаки с НЗ!

Проорав приказ, она вернулась в комнату и сразу стала натягивать комбинезон, благо спала в трусах и тельнике.

Где-то в поселке рвануло что-то очень крупное.

«Бомба? Двести пятьдесят килограмм, – определила Ара. – Значит, штурмовики тоже в деле. Вопрос, кто напал? Цинцы или ниппонцы? Впрочем, неважно. Напали, это главное!»

И у тех, и у других императоры были слабо вменяемые, а рулили военные хунты: у цинцев армейская, а у ниппонцев – флотская. И вот так неожиданно свинтиться с резьбы могли и те, и другие.

Новый взрыв раздался совсем близко, но это было что-то вроде 57-мм снаряда. Вышибло стекла в соседнем коттедже, но ничего, слава богу, не разрушило.

Ара быстро завязала шнурки, прихватила дежурный рюкзачок, называвшийся по традиции «тревожным» – к этому их приучали в Академии практически с первого курса, - и, застегивая на ходу пояс с револьвером, выскочила в коридор. Следует отметить, девчонки не подкачали, собрались быстро и без истерики. Так что уже через пять минут они выбежали из дома, и Ара повела свой маленький отряд прямиком к штабному коттеджу, находившемуся почти в самом центре поселка. А между тем, на улице творилось настоящее светопреставление. Где-то в начавшем светлеть небе, то снижаясь, то взлетая выше, гудели штурмовики. Они сбрасывали бомбы и расстреливали на бреющем подсвеченные пожарами цели из бортовых автоматических пушек. Артиллерийский же огонь вели, по всей видимости, тяжелые корабли, подошедшие к базе со стороны моря. Впрочем, прошляпившие противника себерцы начинали оживать. С мыса Билюзек ударили зенитные батареи, а когда команда Ары, протолкавшись сквозь мечущиеся толпы гражданских и военных, достигла наконец здания штаба, – наверняка, показав при этом рекордное время, - стреляли уже со всех сторон и не только с земли. Если судить по косвенным признакам, в небе над поселком и бухтой начинался воздушный бой.

«Значит, кто-то все-таки взлетел», - решила Ара, прислушиваясь на бегу к звукам, приходившим со все еще темного, усеянного бледнеющими звездами неба. И да, теперь там появились яркие многоцветные пунктиры трассирующих снарядов и вспыхнули осветительные ракеты подсветки ПВО. Но ни посмотреть толком на ночной воздушный бой, - а зрелище, надо сказать, получилось то еще, - ни оценить масштабы катастрофы, она не могла, потому что не имела права бездарно терять время. Она и курсантки из ее отряда могли оказаться полезными в этих драматических обстоятельствах, и теперь главное было выяснить, где и какую помощь они могут оказать.

- Гардемарин Бекетова! - отрапортовала она, ворвавшись в штаб и остановившись перед неизвестным ей лично кадварангом[81]. – Господин капитан, ваше высокоблагородие, имею в команде пять курсантов Псковской Академии Аэронавтики. Какие будут приказания?

- Приказания? – моргнул кадваранг, оборачиваясь к Аре. – Какие, на хрен, приказания?! Идите на х… барышня! Не до вас!

- Просрали нападение, а теперь на мне нервы срываете?! – окрысилась Ара, чувствуя, как кровь ударила в виски, и натянулась на скулах кожа. – Почему у вас, господин кавторанг оборона базы не налажена?! По минимуму двадцать минут боя, супостаты, поди, уже десант высаживают, а ваши пилоты чем заняты?! В штанах яйца катают?

Услышав эту злую, но, в принципе, справедливую, хотя и неуместную здесь и сейчас отповедь, кавторанг снова мигнул, и начал стремительно наливаться дурной кровью. Впрочем, вслух он ничего сказать не успел, остановленный какой-то неожиданной, но важной мыслью. Ну, так это поняла Ара по выражению его лица.

- Ты пилот? – выхрепел он наконец вопрос.

- Так точно!

- Торпедоносец поднять сможешь?

- Струг или дракар? – уже строго по-деловому уточнила Ара.

- Струг-вампир.

- Подниму, - решила Ара, наскоро обдумав поступившее предложение.

- А остальные твои? – прищурился кадваранг.

- Нет, - покачала она головой. – Разве что вторыми номерами. Они только на третий курс перешли. Воздушного боя вообще не знают.

- Подбери себе второй номер и жди во дворе! А остальных я сейчас пристрою офицерами связи на запасной командный пункт. Вперед, гардемарин! Не отвлекай больше!

- Лена! – вихрем выскочила Ара за дверь. – Сможешь вылететь вторым номером на торпедоносце?

- А первым кто? – оробела девушка, тогда как остальные курсантки подались ближе, чтобы понять, о чем, собственно, идет разговор.

- Пилотирую я, - твердо заявила Ара, убеждая скорее себя, чем кого-нибудь другого. – Но мне нужен кто-то, кто сориентирует и сбросит торпеду и прикроет пушечным огнем мою задницу. Возьмешься?

- То есть в бой? – переспросила Лена враз охрипшим голосом.

- А что нам остается?

- Я с тобой, - решилась наконец блондинка, и как раз в этот момент из штаба выскочил капитан-лейтенант в летном комбинезоне старого образца и в не застегнутом кожаном шлемофоне с болтающимся шнуром подключения к бортовой радиостанции.

- Так, красавицы! – сказал он, окинув девушек коротким взглядом – Вон стоит автобус. Он пойдет в сопки, у нас там запасной КП. Все туда. А экипаж «вампира» за мной!

И, не произнеся больше ни слова, побежал к стоящему на улице вездеходу. Ара кивнула Лене, и они вместе поспешила за каплеем…

- С кем хоть воюем? – спросила она каплея, когда вездеход миновал линию пожаров и углубился в лес. К слову сказать, пилот оказался довольно молодым и неожиданно симпатичным.

- Судя по всему, ниппонцы пытаются отжать у нас Сахалин, - коротко ответил он, быстро взглянув на Ару, и тотчас снова перевел взгляд на дорогу.

«Значит, ниппонцы. Ну, этого следовало ожидать, ведь так?»

- Как получилось, что они застали нас врасплох? – спросила вслух после короткой паузы.

- По первому впечатлению, провели диверсию на станции слежения и подсветили цели для своих кораблей.

«Так просто? И вся эта военная база оказалась мишенью на стрельбище?»

- Извините, капитан за нескромный вопрос, - сказала она через минуту. – Вы знакомы с кем-нибудь из контрразведки Флота?

- Знаком, - бросил на нее мрачный взгляд каплей. – И упреждая ваш следующий вопрос, гардемарин. Если переживем эту ночь, я этим говнюкам руки больше не подам. Впрочем, облажались все. Стыд и срам!

Между тем, вездеход мчался по лесной гравийной дороге. Где-то впереди мелькали габаритные огни тентованного грузовика, а метрах в ста позади трусил еще один легкий вездеход. Это флотские спецы торопились добраться до аэрополя, но все могло оказаться напрасно, если ниппонцы успели раздолбать взлетно-посадочную полосу и уничтожить склады. Времени у них было достаточно, за прошедшие сорок минут могли даже высадить десант. Однако идущий впереди грузовик неожиданно свернул куда-то влево, то есть в сторону от залива, и вездеход, в котором вместе с несколькими офицерами-авиаторами ехали Ара и Лена, последовал за ним, свернув на узкий, едва заметный проселок, огибавший невысокую сопку. Уже достаточно рассвело, и Ара худо-бедно видела и поросшую соснами сопку, и дорогу, идущую через густой лес. Позади видны были всполохи пожаров, впереди и справа, там, где располагалось аэрополе Веселый Яр, тоже что-то горело и взрывалось, а вот там, куда их вскоре доставил вездеход, было по-прежнему тихо и покойно. Локомобиль остановился на краю широкой просеки, с которой солдаты из батальона аэропольного обслуживания спешно убирали маскировочные сети.

- Резервная взлетно-посадочная полоса, - объяснил каплей.

– Нам туда, - кивнул он в сторону сопки.

Ара пригляделась. В каменной стене чернели устья выдолбленных в скале капониров.

«Ага, - сообразила она, увидев на сопке приземистую, похожую на дот железобетонную восьмигранную «гайку» центра управления полетами, а чуть в стороне несколько прикрытых маскировочными сетями кунгов радиостанций. – Значит, у кого-то все-таки достаточно мозгов в голове, чтобы не хранить все яйца в одной корзинке».

Тем временем, секретное аэрополе оживало на глазах. Подъехали два штабных кунга и полубронированный вездеход с автоматчиками охраны. Техники выкатывали из подземного склада прожектора на колесных платформах, а где-то в лесу, откуда тянулись к взлетно-посадочной полосе толстые электрические кабели, заработала, застучав шатунами и поршнями, большая – судя по издаваемому шуму, - паровая машина. Ну, а следовавшие за мужчинами девушки вскоре оказались внутри довольно просторного капонира, освещенного только что вспыхнувшим желтоватым электрическим светом. Здесь один за другим стояли два торпедоносца, вокруг которых уже суетились техники, мотористы и оружейники.

Ара прошла ко второму, на который указал ей каплей – «Тот ваш, гардемарин, позывной Сиг-3» - и погладила ладонью алюминиевый бок торпедоносца. Струг-вампир – суперсовременная машина. Мощный, довольно быстрый и живучий самолет, несущий под фюзеляжем крылатую ракету с боеголовкой весом в четыреста двадцать килограмм. Их по старой памяти все еще называют торпедами, но сходства между этой вот «сулицей»[82] и морской торпедой, какими вооружены, скажем, подводные лодки, нет и в помине.

«Сулица» - это реактивный монстр со стартовой массой в две тонны с копейками, мощным пороховым двигателем и «упитанным» длинным телом с неширокими крыльями – размахом всего лишь в 2,5 метра, - развивающий скорость в триста метров в секунду. Система наведения, правда, так себе, - заданный торпедоносцем курс и простейший гироскопический автопилот, - поэтому, чтобы попасть в цель с вероятностью выше 0.7, надо вывести торпедоносец на дистанцию прямой видимости. Однако дальше вступают в действие совсем другие факторы. Точность прицеливания, скорость и направление ветра, удержание ракетой заданного курса и плотность огня ПВО. Скорость у «сулицы» больше тысячи километров в час, но на дистанции в десять-двадцать километров поймать ее в прицел роторного пулемета – нефиг делать. Конечно, если речь о массированной атаке по крупной, идущей постоянным курсом цели, можно бросать торпеды издалека. Но сейчас они пойдут с капитаном Шкловским одной парой. Поэтому оптимальные дистанции сброса сократятся до минимума, при котором выживаемость экипажей носит исключительно случайный характер.

Атаковать придется под огнем и с самой малой дистанции, на какую решится пилот. Лена, скорее всего, этого не знала, но Ара отдавала себе в этом полный отчет. Она знала, на что подписывается, соглашаясь на вылет, и теперь страшно боялась возможного результата. Не того, разумеется, что не попадет, хотя и этого тоже, но не так сильно, как того, что этот бой станет для нее первым и последним. По всем выкладкам, результативность торпедных атак была гораздо ниже вероятности того, что пилот торпедоносца не переживет свою безумную атаку. Ара все это знала, но и отступить не могла. И жалела сейчас лишь о том, что не успела попрощаться с родными. Даже короткой записки им не оставила. И еще о том, что так и не объяснилась с Виктором и не узнала, любит ли он ее, как Аре хотелось бы думать, или нет, поскольку все эти чувства она напридумывала себе сама.

Она надела поданный техником парашют, прихватила свой тревожный рюкзачок и первой полезла по приставной лесенке на крыло и дальше в открытую пока кабину. Струг-вампир крупная машина, длинная, ширококрылая и высокая. В такую не сразу и заберешься, но, в конце концов, ей это все-таки удалось. Ара уселась впереди в кресло пилота, Лена сразу за ней – на место «штурмана-бомбардира». На самом деле, Ара летала на струге-торпедоносце всего пару раз, да и то на предшественнике того монстра, который ей предстояло вести сейчас в бой. Однако быстрый осмотр кабины никаких незнакомых приборов и механизмов не выявил, и Ара начала подготовку к полету. Она вытащила из рюкзачка шлем, очки и перчатки, подключилась к бортовой системе связи, переговорила коротко с Леной, осталась разговором довольна и тогда вышла на открытый канал связи с центром управления полетом:

- Я Сиг-три, к вылету готова.

- Ждите, Сиг-три, - откликнулась «башня». – Готовность «Ноль», идете в паре с Сиг-два.

- Здесь Сиг-два, - вклинился каплей. – Извините, гардемарин, не спросил вашего имени.

- Варвара Бекетова, - представилась Ара, - и курсант Елена Жихарева.

- Очень приятно! Я Олег Шкловский, но это вы уже знаете, мой штурман - Борис Домрачов. Я иду первым, вы, Варя, сразу за мной. Взлетаем с десятисекундным зазором. Сможете?

- Смогу, - довольно уверенным голосом предположила Ара.

- Хорошо, - продолжил давать вводную капитан-лейтенант. – Здесь полоса идет практически точно с юга на север. Взлетаем и сразу поворачиваем на запад. Сейчас уже рассвело, меня увидите. Идите тем же курсом, но, отставая на двести метров и метров на сто выше. Справитесь?

- Должна.

- Это точно, - подтвердил Олег, - должны! Пойдем по широкой дуге с набором высоты. В завершении маневра мы должны оказаться в эшелоне 2700 и идти с максимальной скоростью – а это пятьсот восемьдесят километров в час, - курсом с юга на север. Если не поступит иных команд, валим любые большие корабли. Все ясно?

- Так точно.

- Хорошо. Но учтите, Варя, атакуем вместе, и вы идете строго за мной. Это ясно?

- Да.

- Садимся сюда же, - продолжил между тем каплей, - ну, а если раздолбают и эту полосу, значит, в заливе на воду. Вода в бухте спокойная, сесть можно, только скорость надо сбросить.

- Я знаю, - успокоила Ара каплея. – Все будет хорошо, Олег.

- Ну, да! – хмыкнул в микрофон пилот. – Все будет хорошо, и мы поженимся!

- Делаете мне формальное предложение, господин капитан-лейтенант? – улыбнулась Ара.

- Непременно! Разговор продолжим по завершении миссии.

- По рукам!

- Готовность «ноль» - напомнила башня.

- Так точно! Готовность «ноль», - отрепетовала Ара.

Ждать было тяжело, но, к счастью, ей было чем заняться. Она разогревала машину, постепенно выводя температуру пара и его давление на стартовый оптимум, проверяла показания приборов, примеривалась к рычагам управления и к штурвалу.

- С пушками разобралась? – спросила она Лену по переговорному устройству.

- Да, вроде бы, все стандартно, - сразу же ответила та, она по-видимому тоже волновалась. Все-таки первый боевой вылет. Еще бы не мандражировать.

- Все у нас получится! – уверила ее Ара, проверяя пусковой механизм крыльевых пушек.

Струг-вампир тяжеловооруженный самолет. Кроме торпеды он несет две крыльевых двадцатимиллиметровых пушки и одну тридцатисемимиллиметровую, стреляющую через ось винта. Это оружие передней полусферы. И еще есть пара оборонительных пушек – спаренных двадцатимиллиметровых автоматов – у штурмана, прикрывающего в бою заднюю полусферу.

- Сиг-второй! – снова «ожила» башня. – Старт. Сиг-третий, приготовиться!

«Началось!»

- Пошли! – крикнул каплей Шкловский, и, глядя на то, как тронулась с места его машина, Ара прибавила мощности и снялась с тормозов.

Не смотря на размеры и неслабую энерговооруженность, струг-вампир – все-таки самолет, а не воздушный корабль. На нем нет левитаторов[83], и он взлетает с помощью паровой машины и винта, обеспечивающих тягу, и неподвижного крыла, создающего подъёмную силу. Поэтому взлет происходил по классической схеме: Ара вырулила на старт, увидела, как трудно отрывается от взлетно-посадочной полосы струг капитана Шкловского, и пошла вслед за ним. Разбег, набор скорости, отрыв, и тяжелая машина, несущая под фюзеляжем две с лишним тонны стремительной смерти, поднимается над землей, закладывает вираж с подъемом и начинает карабкаться в прозрачное рассветное небо. Набрав высоту и завершив маневр, струг Ары лег на возвратный курс. Теперь она шла над океаном с севера на юг, постепенно принимая вправо, от Рудной Пристани в сторону залива Владимира.

Уже на подходе к Веселому Яру Ара увидела дымы и пожары. База горела, пылали руины поселка, бушевало дымное пламя над взорванными складами боеприпасов, но высадить десант ниппонцам все еще, по-видимому, не удалось. С земли по вражеским кораблям и штурмовикам вели огонь батареи ПВО, а в воздухе мелькали быстрые тени себерских истребителей-перехватчиков. Как и откуда они взлетели, Ара не знала. Возможно, с той же самой полосы, с которой поднималась она или с какой-нибудь другой подобной. Но даже на беглый взгляд было видно, что истребителей этих было до обидного мало. И все-таки они были, и они вели бой.

- Вижу вас, - ожил в наушниках голос наземного центра. – Даю целеуказание. Тяжелый крейсер. Опознан, как крейсер «Кумано». Ведет обстрел территории, прикрывая высадку десанта. Координаты… высота…

Ара завершила маневр и увидела корабль, на который их с капитаном Шкловским выводил наземный центр. Он был огромен. Настоящий монстр. И его тяжелые орудия – никак не меньше 150 миллиметров, - утюжили сейчас позиции себерских батарей ПВО и окопавшихся на вершинах сопок бойцов сил береговой обороны.

«Ох, и большой же гад!» - Она представляла, пусть и в самом общем плане какими средствами ПВО оснащен такой большой корабль, и понимала, что пройти через заградительный огонь будет практически невозможно. И тем не менее, она не могла отступить. Страх, как ни странно, ушел. Сознание стало кристально-ясным, но адреналин уже порядком вскипятил кровь.

- Третий, здесь второй! – связался с ней капитан Шкловский. – Атакуем крейсер! Повторяю, атакуем крейсер. Идешь строго за мной! И не забудь, ты обещала подумать над моим предложением!

- Так точно! – ответила Ара. – Прижмусь к тебе ласково. Предложение принимается!

Как ни странно, этот короткий разговор поднял ей настроение, как бокал хорошего шампанского.

«Что ж, - улыбнулась она мысленно, - полетаем!»

Пока сближались с крейсером, Шкловский ей всю диспозицию расписал, что называется, от и до, и в приказном порядке потребовал производить пуск с дистанции не ближе шести километров. Ара пообещала – «Так точно!» и все такое, - но выбрасывать на ветер четыреста двадцать килограммов взрывчатки не собиралась. Чем ближе к крейсеру сбросишь торпеду, тем больше вероятность того, что ее не собьют в воздухе.

- Лена! – окликнула она штурмана по внутренней связи.

- Здесь.

- Ты как?

- За меня не беспокойся! – довольно твердо ответила курсант Жихарева. – Не подведу.

- Спасибо! Кстати, меня зовут Ара. Встретимся в раю!

- Давай, командир! Я с тобой! – Похоже, Ара в девушке не ошиблась. Не каждый сможет так хладнокровно идти на верную смерть.

- Вот он! – Крикнула Ара, завершив разворот. – Теперь, Ленка, держись!

В следующие три минуты Ара вела свой струг сверху вниз, выцеливая мидель[84] вражеского крейсера. И почти все это время торпедоносец шел сквозь мощный заградительный огонь. Ара шла змейкой, пытаясь вывести свою машину из-под огня, выполняла маневры уклонения, ложилась на крыло, хотя это было довольно рискованно, имея в виду размеры и массу подвешенной у нее под брюхом торпеды, но выходить из атаки не собиралась. Она лишь молилась, чтобы струг не развалился раньше, чем Лена сможет вывести торпеду прямо на цель. Штурман работала с системой наведения «сулицы», беспрерывно внося поправки в механизм удержания «мишени», которой был назначен мидель крейсера «Кумано».

- Сбрасывай торпеду! – Уже в третий раз приказал Шкловский, но Ара тянула до последнего.

- Сбрасывай! – крикнул он снова, получив несколько прямых попаданий в корпус торпедоносца. – Мне тебя не прикрыть!

Его струг парил, как перегретый чайник, от него отлетали куски обшивки, и, в конце концов, Шкловский вынужден был сбросить свою «сулицу» и уйти вниз с разворотом. Было очевидно, что его струг уже плохо слушается руля и вот-вот свалится в штопор.

«Прощай, Олег, встретимся… где встретимся!»

- Дистанция пять километров, - напомнила о себе штурман Жихарева, - есть захват.

- Уверена?

- Вероятность выше 0.8.

- Идем на цель.

- Вношу поправки.

Торпедоносец трясло так, что Ара никак не могла понять, были прямые попадания или нет. Впрочем, она об этом и не думала, если честно. Она вела струг сквозь огонь, и даже не сразу поняла, когда штурман доложила, что дистанция сократилась уже до трех километров. Как раз перед этим на подлете к крейсеру рванула торпеда Шкловского.

«Вот же непруха!»

- Две восемьсот!

- Сброс! – скомандовала Ара, выровняв самолет, почувствовала, как «подпрыгнул» торпедоносец, освобождаясь от тяжкого груза, увидела, как обгоняет их тяжелая ракета, и только тогда свернула с прежнего курса.

Вот на отходе от цели в них и попали. Не смертельно, но фюзеляж и правое крыло, по словам Жихаревой, стали, как дуршлаг. Однако самих Ару и Лену не зацепило, и машина летных качеств пока не потеряла, а значит, появилась возможность ударить по одной из ниппонских десантных барж. Боезапас-то к пушкам все еще не растрачен, так отчего бы и нет? Сказано – сделано.

- Дайте целеуказание на точку десантирования, - попросила она наземный центр, и в это время где-то близко за спиной раздался мощный взрыв.

Ара взглянула через плечо.

- В яблочко! – подтвердила Жихарева. – Точно в мидель! Ох ты ж! Командир, у нас на хвосте гости!

И завертелось. Торпедоносец большой, ниппонские штурмовики – маленькие. Даже меньше старых себерских кочей. И скорость у них выше, чем у струга, не говоря уже о маневренности. Но и струг не подарок, в особенности, когда бой идет не на жизнь, а на смерть, и ожесточение такое, что еще немного и из ушей пойдет пар. В результате, сначала Ленка подбила ниппонца где-то над мысом Рудановского, - Ара его добила с разворота из крыльевых пушек, - а потом догнали уже их, и выбрасываться с парашютом стало поздно, и она ухитрилась посадить раздолбанный самолет на воду в бухте Южной недалеко от устья Темофеевки. Приложились на славу, потеряв разом оба крыла, но, как ни странно, уцелели и даже смогли выбраться из быстро начавшей тонуть машины. Вынырнули отплевываясь, повертели головами и снова нырнули, потому что ниппонец - сукин сын - решил достать их хотя бы в воде, но, когда всплыли на поверхность в следующий раз, - чтобы глотнуть воздуха, - ниппонец сам уже горел на линии прибоя, а кто его сбил и откуда – с берега или с воздуха, где все еще крутились себерские кочи, - один бог знает. Но им было не до того, чтобы раздумывать над такими глупостями. Уцелели – вот, что главное, и они, не раздеваясь, не сбросив ботинок и не избавившись от табельного оружия, поплыли к узкой полосе пляжа.

До берега было недалеко, а плавали обе неплохо, - сказывалась флотская традиция, - так что добрались до устья речки и там уже выбрались на сушу, сразу же спрятавшись в кустах. Ситуация была непонятная. Где-то здесь, похоже, противник высадил десант, и напороться на головорезов из ниппонской морской пехоты совершенно не входило в их планы. Поэтому, едва выбрались на берег, сразу же взялись за оружие. По идее оно не должно было отказать, побывав в соленой воде, во всяком случае, так говорили преподаватели на курсе по выживанию. Проверить правдивость их слов, однако, не представлялось возможным. Оставалось надеяться на лучшее, тем более, что вскоре им действительно пришлось «нажать на курок».

Ситуация, как они ее оценили, сидя в кустах на берегу невеликой местной речки, все еще оставалась неясной. Крейсер они, судя по всему, убили на раз. Мидель – это ведь главная машина. Разумеется, она прикрыта броней, но для «сулицы» палубная броня не преграда. А взрыв главной машины убивает на месте даже тяжелый крейсер. Так случилось и с ниппонцем. Куда делся капитан Шкловский, было неизвестно. Скорее всего, погиб. Однако умер он не напрасно. Свою часть дела он выполнил, прикрыв Ару и выведя ее на дистанцию результативной атаки. Потеря тяжелого крейсера – в принципе, единственного тяжелого корабля, обеспечивавшего десантную операцию, - поставила ниппонцев в трудное положение. Кроме «Кумано», в высадке принимали участие старенький фрегат – он, к слову, уже горел, - и три слабо вооруженных десантных корабля. Ниппонские же штурмовики, наверняка, прилетели с островов. Скорее всего, с аэрополя в Шакотане и, значит, действовали на пределе боевого радиуса. Так что, судя по времени, те, что все еще летали над заливом, были уже третьей, а то и четвертой волной. И долго бой такой интенсивности уже не потянут. А вот по поводу десанта никакой определенности не было и в помине. То ли высадился, то ли нет. И неизвестно сколько высадили и где, если конечно десант добрался до земли. И, значит, девушкам надо было двигать к своим, но крайне осторожно, чтобы не нарваться на чужих. Ну, они и пошли. Сторожко и со всем вниманием к деталям, медленно, но верно, забирая к востоку, то есть, к сопкам, поскольку идти через лес казалось им наиболее разумным.

Вот в этом лесу они и наткнулись на ниппонцев. Встреча оказалась неожиданной и для тех, и для других, что не лучшим образом характеризовало морских десантников страны Восходящего Солнца. То, что их не услышали Ара и Лена, не удивительно: они все-таки не для этого готовились. Но вот, как ниппонцы умудрились прошляпить двух девушек-авиаторов, это, и в самом деле, вопрос. Однако, задумалась над ним Ара много позже, и даже тогда, это был второстепенный и уж точно, что не актуальный вопрос. А в тот момент, когда, выйдя на небольшую поляну – скальную проплешину среди не слишком густого леса, - Ара увидела людей в пятнистых серо-зеленых комбинезонах чужого покроя и действовать начала сразу, не задумываясь и не отвлекаясь на посторонние мысли. Сказались характерные качества пилота и выучка, полученная в родном доме. Она вскинула руку с зажатым в ней «горбатовым» и высадила в стиле техасских ганфайтеров все семь патронов в невероятном темпе резкого, быстрого и чрезвычайно решительного стрелка. Ниппонцы, что называется, даже мяукнуть не успели, а уже валялись на земле.

- О как! – выдохнула Ара и дернула за рукав впавшую в ступор Лену. – Ну, ты что, подруга, трупов никогда не видела?

- Н-нет… – проблеяла «штурман» слабеньким, совершенно не характерным для нее голоском.

- Ну, и ладно, тогда, - снова дернула ее Ара. – Я тоже. Как-то не привелось. Бежим!

Выстрелы-то прозвучали довольно громко, и не ровен час на шум могли прибежать другие десантники. Но, к счастью, не прибежали. Буквально через минуту, максимум – через две в лесу стали стрелять. Причем, кроме заполошной винтовочной пальбы, отчетливо были слышны стаккато сразу нескольких пулеметов и звучащие вразнобой короткие очереди автоматов. Это явно были как нельзя вовремя подоспевшие силы себерской береговой обороны. Судя по интенсивности огня, сразу в нескольких местах и не так, чтобы далеко от девушек, завязался ожесточенный бой. Вскоре в дело пошли и ручные гранаты, и даже минометы.

- Пойдем, заберем у этих сраных нинзей документы и оружие! – предложила Ара минут через пять, но Лена явно не была готова к новым подвигам. Ее била нервная дрожь, стучали зубы, но главное – эта «гуманистка», со спокойным сердцем запустившая в ниппонский крейсер крылатую ракету с мощной боеголовкой и тем самым убившая сотни офицеров и младших чинов, неожиданно запсиховала по поводу «невинно убиенных» ниппонских десантников.

- Они ведь нам ничего плохого не сделали!

- Если бы сделали, было бы поздно предпринимать ответные действия, - почти спокойно объяснила свою позицию Ара.

Однако Лена не унималась, неся какой-то совершенно неуместный в их обстоятельствах либеральный бред об общечеловеческих ценностях, о «не убий» и «возлюби ближнего». Это последнее достало Ару, что называется до печёнок.

- Слушай, подруга, - спросила она тогда, - ты с парнем когда-нибудь спала?

- Что? – не поняла ее боевой штурман торпедоносца.

- Мужчине давала? – уточнила Ара.

- Нет, - изумленно раскрыла глаза курсант Жихарева. – А при чем тут это?

- А при том, что я, так уж вышло, тоже все еще девица, и начинать половую жизнь с изнасилования ниппонскими десантниками не хочу. И это еще, если бы нас после этого не прирезали.

Похоже, что с этой стороны Лена на произошедшую «трагедию» не смотрела, и объяснение Ары заставило ее задуматься. Но теперь у нее началась истерика уже по другому поводу. Лена до икоты боялась жмуров и, вообще, боялась, - теперь уже живых ниппонцев, - и соответственно, ни в какую не хотела покидать россыпь валунов, среди которых они сейчас прятались. Так что, в конце концов, Ара плюнула на напарницу и пошла одна.

Очень осторожно, - прислушиваясь к каждому подозрительному шороху, насколько это было возможно в какофонии боя, - Ара вернулась к давешней проплешине, осмотрелась и, не обнаружив никакой опасности, подбежала к мертвецам. Двоим она попала в лицо и грудь, третьему – только в корпус: в грудь и живот. Честно сказать, Ара раньше трупов тоже вблизи никогда не видела. Тем более, ей не приходилось их кантовать. Но она напомнила себе, что не просто так погулять вышла, не барышня, чай, а боевой офицер-авиатор, и все-таки превозмогла страх и брезгливость. Собрала все документы, какие нашла в карманах ниппонских десантников, забрала три короткоствольных пистолета-пулемета и совершенно замечательные десантные ножи производства небезызвестной прусской фирмы «Золинген» и быстренько растворилась в лесу. Торчать на открытом месте ей категорически не хотелось, а убежище среди камней казалось вполне надежным…

Сообщение о начале ниппонского вторжения на территорию Земли Хабарова пришло около полуночи. Виктор, уже второй месяц кряду гонявший с аэрополя в Кардле новые модели истребителей над морем и островами, как раз заступил на дежурство по штабу, так что получал сейчас информацию буквально из первых рук – прямо со штабного телетайпа, и, следует сказать, «вести с полей» совсем не радовали. На этот раз императорскому флоту удалось подловить хабаровских партизан и себерцев, попросту говоря, со спущенными штанами. Атаковали перед рассветом, когда в Шлиссельбурге был уже поздний вечер, обеспечив внезапность и массирование ударов практически на всех главных направлениях. Разумеется, план минимум островитян состоял в том, чтобы захватить Сахалин. Тут, как говорится, и к гадалке не ходи, но ниппонцы давно пускали слюни и на всю остальную территорию Земли Хабарова, - в особенности, на тихоокеанское побережье, - так что наверняка задача максимум у них – разгромить хабаровчан и себерцев раньше, чем придет помощь из метрополии или вмешаются цинцы, у которых тоже губа не дура. При этом сообщения из зоны боевых действий поступали весьма противоречивые, так как, штабы экспедиционного корпуса оказались не на высоте. В общем, неразбериха, паника и брехня вперемешку с патриотическими лозунгами и обещаниями забросать супостата шапками.

Тем не менее, уже к одиннадцати часам утра по времени Владивостока наметилась некая слабая пока тенденция к наведению порядка. Судя по всему, занимались этим заместитель командующего силами территориальной обороны Земли Хабарова генерал Агалаков и командующий себерским экспедиционным корпусом вице-адмирал Мордвинов. Информационный поток тоже постепенно стал выравниваться, и к полудню – на Балтике было уже пять часов утра - появилась наконец возможность, хотя бы вчерне, нарисовать ситуационную карту. А в шесть тридцать пять – это Виктор запомнил точно, - пришло сообщение о том, что в заливе Владимира курсантским экипажем на торпедоносце струг-вампир уничтожен прямым попаданием ракеты в мидель ниппонский тяжелый крейсер «Кумано». Первым делом Виктор открыл флотский справочник и нашел там этот долбаный «Кумано». Зверь оказался матерым, и оставалось только гадать, как этим курсантам удалось прорваться сквозь заградительный огонь и так точно всадить ракету в корабль, прикрытый нехилой системой ПВО. Но стоило ему об этом задуматься, как он тут же вспомнил, что именно в залив Владимира несколько дней назад улетела на летнюю практику Варя Бекетова.

В следующие полчаса Виктор всеми правдами и неправдами пытался связаться с базой себерского Флота Веселый Яр. Но там все еще шел бой с высадившимся ниппонским десантом, и никто ничего определенного ни о чем сказать пока не мог. Лишь около пяти вечера по дальневосточному времени знакомый офицер, служивший в штабе экспедиционного корпуса во Владивостоке, сообщил, что по его данным экипаж струга состоял из гардемарина Бекетовой и курсанта Жихаревой, и что торпедоносец, по всей видимости, из боя не вышел. При этом известии сердце у Виктора оборвалось, и перед глазами встала на мгновение кровавая пелена.

«Этого не может быть! – орал он мысленно. – Господи, только не она! Она не может умереть! Она…»

Но он знал, что может, потому что все это было слишком похоже на Ару: вызваться добровольцем, поднять в воздух тяжелый торпедоносец и пойти в самоубийственную атаку.

«Она может! Могла?»

«Нет, - решил он через минуту, - пока нет подтверждения, что погибла, Ара жива!»

Сжав кулаки и выслав по инстанции просьбу включить его в первую волну подкреплений, которые Себерия наверняка пошлет на помощь своему протекторату, Виктор продолжал работать в штабе и после окончания своей вахты, продержавшись на ногах восемнадцать часов кряду. Однако ничего нового он так и не узнал. Лишь его приятель из Владивостока несколько позже уточнил, что в атаке на крейсер, вроде бы, участвовали два торпедоносца, - единственные струги, которые удалось поднять в воздух с резервной ВПП, - и что оба экипажа числятся пропавшими без вести. Одним командовал капитан-лейтенант Шкловский – командир отряда торпедоносцев на базе Веселый Яр, а другим – гардемарин Бекетова, и что, по данным, полученным с базы, зачетный бросок выполнил именно курсантский экипаж. Прочитав это сообщение, - связь осуществлялась через телетайп, - Виктор решился пустить в ход тяжелую артиллерию. Он позвонил сенатскому секретарю адмирала фон дер Браге и, представившись представителем штаба базы Флота на острове Хийумаа графом Якуновым-Загородским, - но не назвав при этом своего невысокого звания, - попросил срочно соединить его с сенатором. Секретарь было засомневался, но Виктор его все-таки дожал, объяснив, что лично знаком с Елизаветой Аркадьевной.

- Время не терпит, - сказал он секретарю, - поэтому я телефонирую в сенат, а не к ней домой.

Последний довод секретаря убедил, и он соединил Виктора с княгиней Виндавской.

- Добрый вечер ваше превосходительство! – поздоровался Виктор, услышав в трубке голос адмирала. Он специально выбрал обращение подчеркивающее ее военный статус, а не княжеский титул. Хотел сразу показать, что разговор будет носить чисто деловой характер, имея в виду нынешние события на Дальнем Востоке.

- Извините за поздний звонок. Это лейтенант Якунов-Загородский.

- Здравствуйте, Виктор! – откликнулась адмирал Браге. – Секретарь сказал, что это звонок из штаба базы. Что-то случилось на Балтике?

- Никак нет! – честно признал Виктор. – Извините, Елизавета Аркадиевна, но я ввел вашего секретаря в заблуждение. Я связался с вами по личному вопросу.

- Вот как… - протянула в ответ адмирал. – Ну, что ж, вы все равно уже на проводе. Излагайте. Только коротко.

- Так точно! – вытер Виктор испарину, выступившую на лбу. – На базе Веселый Яр в заливе Владимира… Это на…

- Я знаю, где это. Продолжайте!

- Там находится моя…

«Моя кто? – споткнулся Виктор на этом месте. – Моя знакомая? Моя подруга?»

- … моя девушка, - сказал он, не придумав ничего лучше этого определения. – По последним и, разумеется, непроверенным данным она атаковала ниппонский крейсер на торпедоносце струг-вампир и теперь числится пропавшей без вести. Я полдня пытаюсь выяснить через своих друзей и однокурсников хоть что-нибудь конкретное о ее судьбе, но моих полномочий явно недостаточно. Не могли бы вы…

- Фамилия, звание, должность! – прервала его адмирал.

- Варя… Простите! Гардемарин Варвара Бекетова, курсант четвертого курса Академии Аэронавтики, стажер.

- Варя? – вскинулась где-то там на другом конце провода прославленный адмирал фон дер Браге. – Это ты о Варе Бекетовой?

- Так точно.

- Вот черт! – выругалась адмирал. – А ну-ка давай рассказывай все, что знаешь…

Разумеется, Виктор догадывался, что Варя неспроста темнит, рассказывая о своей семье. Она конечно умело наводила тень на плетень, но не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что происходит она не из обычной семьи. Даже ее старое дворянство, скорее всего, было ширмой, за которой скрывалась тайна ее настоящего происхождения. И сейчас Виктор в этом окончательно уверился. Если для княгини Виндавской курсант Бекетова – это просто Варя, значит ее семья близка к клану Браге-Рощиных, а это в республике настоящая сила. Однако на данный момент гораздо важнее было другое: возможности сенатора фон дер Браге не сопоставимы с возможностями лейтенанта Якунова-Загородского, и она, судя по всему, сделает все, чтобы выяснить судьбу не безразличной ей лично девушки-курсанта. Так все, собственно, и случилось.

Почти ровно через сутки, Браге телефонировала ему сама, найдя Виктора отсыпающимся после проверки боеготовности базы в офицерской гостинице в поселке Кардла.

- Слушай внимательно, лейтенант, - сказала без предисловий, - нашлась наша Варвара. Жива и, представь себе, даже невредима. Она сейчас на базе хабаровских партизан в Каменке. У них там на такой как раз случай резервное аэрополе, оказывается, прихерено. Туда всех уцелевших из Веселого Яра и переправили. Остальное расскажу по дороге. Приказ на твое откомандирование в распоряжение командующего обороной Тихоокеанского побережья адмирала Минчакова уже спущен в Кардлу. Хватай вещи и стрелой лети в Шлиссельбург. Буду ждать тебя ровно через шесть часов на Самсоновском поле, сектор шесть, крейсер «Кострома». Сам увидишь.

Ну, что сказать. Воодушевление великая вещь, а связи решают все или почти все. Получив разрешение в штабе, Виктор воспользовался флотским грузовиком, чтобы за три часа добраться до Ниена, а уже оттуда ребята из третьего штурмового полка перебросили его на учебно-боевом коче-спарке прямо на Самсоновское поле, на ту его часть, где располагались взлетно-посадочные полосы. Аэродромная команда была предупреждена заранее, и не успел Виктор соскочить с крыла штурмовика на бетон аэрополя, как к нему подрулил здоровущий локомобиль-тягач, на котором его доставили прямо к лифтовой башне крейсера «Кострома».

«Без трех минут полночь! Точен, как часы!»

- Вы точны, - констатировала адмирал Браге, выходя из представительского локомобиля, подъехавшего к лифтовой башне минутой позже. – Люблю пунктуальных людей. Идемте, лейтенант, побудите пока моим офицером для поручений!

Виктор подхватил дорожную сумку и пошел вслед за женщиной. Сзади поспешали помощник адмирала в звании капитана-лейтенанта и секретарь сенатора, тот самый, с которым Виктор разговаривал давеча. А в это время нижние чины выгружали из локомобиля чемоданы, кофры и портпледы. Княгиня Виндавская давно уже не путешествовала налегке. Да и то сказать, она свое оттрубила от и до. Глядя сейчас на эту затянутую в адмиральский мундир властную женщину-политика, трудно было представить, что когда-то она ходила в атаку на ударном штурмовике, командовала крейсером в бою и авианосной эскадрой на двух разных войнах, в одиночку прошла через пустыни и джунгли Западной Африки и первой из ныне живущих и едва ли до сих пор не единственной среди военных и гражданских пилотов провела свой корабль в Лемурию, но главное – вернула его обратно[86]. Эта женщина была настоящей легендой. Героем без оговорок и скидок на женский пол. Всех орденов, - а она их носила на груди отнюдь немало, - не хватило бы, чтобы наградить ее по заслугам за все совершенные ею подвиги, за беспримерное мужество и твердую, как сталь, волю, за талант флотоводца и за дальновидность политика. И досталось ей все это нелегко: кровью, если говорить без обиняков. На флоте ходили упорные слухи о том, что у Браге на теле больше шрамов, чем орденов на груди. И Виктор знал, что рассказы эти близки к истине. Сам один раз оказался рядом с Елизаветой Аркадиевной, когда ее прихватил болевой приступ. Да и сын ее, Аркадий рассказывал как-то отчего его мать никогда не купается вместе со всеми.

- Не любит демонстрировать свои шрамы, - объяснил он тогда, - Не стесняется, Витя. Просто не любит. А купальник, сам понимаешь, ни рук, ни ног не прикрывает…

Между тем, лифт вознес их наверх, протолкнув в недра новейшего линейного крейсера типа «Молога»[87]. Корабль был хорош и попросту огромен, мало чем, в сущности, отличаясь от великобританских линейных крейсеров типа «Королева Виктория». Те же размерности, тот же калибр орудий в главных башнях. Вот разве что вместо шестнадцати 180 мм. орудий на «мологах» было установлено всего двенадцать, - по два в шести башнях, - но зато ходовая часть была много лучше, что давало преимущество, как по скорости, так и по потолку. Однако тридцать два сверхбольших левитатора и три мощных паровых машины требуют много места, поэтому и корабль получился довольно-таки большой.

Оказавшись на нижней палубе, они перешли в другой лифт, и уже на нем поднялись в носовую надстройку. Здесь наверху, на первой надстроечной палубе их встретили командир крейсера капитан 1-го ранга Карл Фредрикович Бонсдорф и офицеры его штаба. Встреча была короткой – акт вежливости и субординации и ничего больше, - и все занялись своими делами. Крейсеру в ближайшие минуты предстояло отчалить и взять курс на восток, но несколько позже – несмотря на позднее время, - капитан пригласил всех в свой салон на «скромный ужин». Ну, а до тех пор сенатор фон дер Браге и лейтенант Якунов-Загородский были предоставлены самим себе и могли, не торопясь, переговорить с глазу на глаз в салоне адмиральской каюты, предоставленной в распоряжение княгини Виндавской.

- Итак, Виктор, с каких пор Варя твоя девушка?

- Ну, - начал было оправдываться он, - не то, чтобы официально…

- А не официально? – Адмирал задумчиво прищурилась, потом взглянула в иллюминатор, за которым жило своей ночной жизнью Самсоновское поле, и снова посмотрела на Виктора. – Вы давно знакомы?

- Три года.

- Даже так… - Адмирал достала портсигар и зажигалку, но закуривать не спешила.

- Как познакомились? – спросила через мгновение.

- Случайно, - пожал плечами Виктор. – Я тогда служил в Академии. Жил там же, в офицерском общежитии. Возвращаюсь как-то вечером, смотрю, какой-то мелкий паренек читает мемориальные доски на фасаде…

- За мальчика принял?

- Уже смеркалось…

- А ты, случаем, на парней не западешь? – Вопрос закономерный, поскольку было в этой истории кое-что, чего Виктор и сам до сих пор толком не понимал. С чего это его вдруг потянуло на разговор с тем «мальчиком»? Но ведь факт. Заинтересовался, заговорил…

- Никак нет, ваше превосходительство! – четко ответил он адмиралу. – Я не по этой части.

- Ну, и славно, - улыбнулась каким-то своим мыслям прославленный адмирал. – Было бы обидно. Такой эталонный экземпляр мужественности и к тому же мой родственник и вдруг… Скандал! И, к слову, просто чтобы ты понял, что к чему. Варя – моя крестница, а это, сам понимаешь, обязывает…

Она закурила. Медленно, спокойно. Снова взглянула в иллюминатор.

- Рассказывай, - предложила, не оборачиваясь, и тогда Виктор стал рассказывать.

Ему нечего было скрывать, тем более, от Елизаветы Аркадиевны, которая Варе, оказывается, крестная мать, поэтому говорил, как есть, но и то правда, как такое расскажешь?

- Не поняла, - адмирал, явно недоумевая, смотрела сейчас на него и, по-видимому, ожидала объяснений. – Так ты с ней спал или нет?

- Нет, - поморщился Виктор.

- Почему? – продолжила давить адмирал. – Она же тебе сама предложила, я правильно поняла суть ваших отношений?

- Испугался, - неожиданно признался Виктор.

- Ну, и дурак! – Елизавета Аркадиевна затушила папиросу в пепельнице, вздохнула и недоуменно покрутила головой. – Ничего не понимаю. Если бы не хотел, мы бы сейчас с тобой тут не разговаривали. Значит, что? Отца ее испугался?

- Отца? – не понял Виктор. – А при чем тут ее отец? Почему я должен его боятся?

- Постой-ка, дружок, - вдруг нахмурилась адмирал. – Что тебе Варя сказала про своего отца?

- Ну, он инженер… Что-то не так?

- Она по отчеству Авенировна, - подсказала адмирал. – Ничего не напоминает?

- Нет, - честно признался Виктор.

- Варин отец – это Авенир Никифорович Кокорев, - невесело усмехнулась адмирал.

- Вы хотите сказать…

- Уже сказала.

- Но она же Бекетова, - попробовал Виктор оспорить очевидное.

- Это чтобы Кокоревой не называться, - объяснила Браге. – С такой фамилией, знаешь ли, ой, как непросто строить самостоятельную жизнь.

- Я не знал, - развел Виктор руками.

- Тогда, чего ты боялся?

- Не знаю.

- То есть, любить любишь, а осчастливить девушку не пожелал? – похоже, разговор развеселил адмирала, и она даже не думала этого скрывать.

- Хотел осенью объясниться, познакомиться с ее родителями, тогда бы и это…

Виктор был смущен. Вот вроде бы, взрослый человек, и женщины у него были, что в той жизни, что в этой, а все равно такого рода темы задевали его за живое и вызывали, если уж не испуг, то наверняка чувство неловкости.

- Вот только краснеть, как не половозрелая девица, не надо, - видя его растерянность, покачала головой адмирал. - На лейтенанте Флота стыдливый румянец плохо смотрится. А я тебе так скажу. Когда военный человек откладывает любовь на потом, всяко может случиться. Вот у тебя по факту и случилось.

Что ж, она была права, а от правды куда денешься?

- Так точно, - признал Виктор. – Проявил неуверенность и недальновидность. Был неправ!

- Неправ, - кивнула адмирал. – Что теперь?

- Теперь объяснюсь, а дальше… Дальше, как сама решит.

- Разумно. Куришь?

- Так точно.

- Кури! – она подвинула к нему свой портсигар и потом смотрела, как он закуривает, затягивается, выпускает дым.

- Ты ведь штурмовик, я правильно помню? – спросила после паузы.

- Пилот-испытатель, но летал в основном на штурмовиках и торпедоносцах, ну и, вообще, на всем, что летает.

- Тогда, так! – решила адмирал, как отрезала. – Мы сейчас идем в Порт-Артур, там собирается эскадра адмирала Минчакова. Но тебя мы перебросим через Харбин в Хабаровск. Там как раз будет посыльное судно, идущее этим маршрутом. В Хабаровске явишься в штаб Южной группы. Найдешь капитана-лейтенанта Орвурта. Доложишься. Он о тебе знает и поможет добраться до Каменки. Ты официально зачислен пилотом атакующего коча в состав корволанта Центральной группы. Кто сейчас там командует, я пока не знаю, но запрос на опытных пилотов от них поступил. Это о тебе. Теперь о Варе. Вот, что я знаю на данный момент.

Адмирал тоже взяла папиросу, покрутила в пальцах, закурила, выдохнула дым.

- Варя в составе женской курсантской группы прибыла в Веселый Яр одиннадцатого. Двенадцатого на рассвете началось вторжение. Наши силы в районе залива Владимира были атакованы и сразу же понесли большие потери. Однако в капонирах в районе резервной взлетно-посадочной полосы оставалась кое-какая техника. Конкретно, скоростной разведчик «Сапсан-6», семь старых «кочей» девятой серии и два новеньких с иголочки торпедоносца струг-вампир. Один экипаж у командира базы нашелся сразу. Уцелел командир отряда торпедоносцев каплей Шкловский со своим штурманом. Искали второй экипаж. Тут наша Варя и влезла. В общем, Шкловский ее вывел на цель, но сам сбросил торпеду неудачно. Ее сбили огнем ПВО. А вот наша красотка попала ниппонцу в мидель и взорвала ему машину. На отходе поймала ответку, но выкрутилась и даже сбила ниппонский штурмовик. Но тут ее везение кончилось, и другой ниппонец их срезал, так что Варя сажала торпедоносец, ну или что от него там осталось, на воду. До этого места большая часть информации достоверна, так как основывается на рассказе каплея Шкловского, он, в частности, прикрыл их посадку на воду, срубив того прохиндея, который прежде подбил Варин торпедоносец. Ну, и с берега кое-кто кое-что видел, да и пяток наших кочей в тот момент все еще действовал над заливом. Дальше начинается, смутный отрезок времени. Где-то около двенадцати часов, пока Варя и ее второй номер Елена Жихарева шли через тайгу и сопки к опорному пункту на южном берегу озера Озеро. В общем, там командовал некий придурковатый подпоручик из береговой обороны. С его слов, двенадцатого июля в сумерках в расположение вверенной его командованию части вышли две девушки, утверждавшие, что они пилоты со сбитого торпедоносца. Он им, разумеется, не поверил. Он вообще утверждал, что эти две мелкие «сыкухи» врали все напропалую. Даже такую дурь выдумали, что они, дескать, застрелили по пути трех ниппонских десантников. Правда, он был смущен тем фактом, что девушки принесли с собой документы этих трех ниппонцев и их личное оружие – десантные пистолеты-пулеметы. К сожалению, настучать обормоту по барабану не удастся. Погиб баран смертью храбрых на следующий день во время второй волны десанта. Но свое малограмотное мнение о происшествии отправил по инстанции. Его мне по телефону зачитал командир нашей базы в Рудной Пристани, куда и пришла эта филькина грамота. Он же сообщил мне, что обе девушки нашлись и находятся сейчас, - то есть, на тот момент времени, - в Каменке куда отступила большая часть военнослужащих и гражданских из Веселого Яра. Это все. И знаешь, что, Виктор, сдается мне, что они тех трех ниппонцев действительно положили. Не стала бы Варька о таком врать. Да, и может она. Сам знаешь, резкая девушка, и стреляет отменно. А сейчас иди-ка ты спать, горемычный. Спросишь моего адъютанта, он тебя устроит…

«Кострома» снялась с якоря в 0.30 по Пулковскому меридеанальному времени и, взяв курс на Итиль[88], почти всю дорогу шла с попутными ветрами, выдерживая крейсерскую скорость в 120 узлов[89]. В Итиль прибыли в одиннадцатом часу утра, приняли на борт миссию хазарских военных наблюдателей и, пользуясь тем, что ни Золотая Орда, ни Цинская империя в войне пока не участвовали, проложили курс в Порт-Артур без затей: то есть по кратчайшему расстоянию. И через пятьдесят три часа прибыли наконец в пункт назначения. К этому времени обстановка на Тихоокеанском побережье Земли Хабарова уже окончательно прояснилась. Ниппонцы высадились на нескольких островах Курильской гряды и атаковали, - правда, безуспешно, - базу хабаровчан в районе Северо-Курильска. Однако прорваться сходу к Петропавловску Камчатскому, являвшемуся для них первоочередной целью, так и не смогли, создав, однако три крайне опасных плацдарма на западном и восточном побережьях полуострова: в районе Усть-Большерецка, а также в бухтах Вестник и Асача. Туда, по данным разведки, противник гнал сейчас подкрепления, стремясь как можно скорее расширить сами плацдармы и построить там нормальные аэрополя.

У Себерии на Камчатке своих сил было недостаточно, только две передовые базы Флота: одна в Петропавловске, а другая в Усть-Камчатске. А на базах, в основном, находилась только ударная авиация, так что для наземных операций – не считая, батальона аэропольного обслуживания, оставались лишь батальон морской пехоты, две роты войск береговой обороны да несколько дивизионов зенитной артиллерии. Правда, у хабаровчан на юге полуострова теоретически квартировала территориальная бригада полного состава, но по факту вся она была раздергана командованием побатальонно и поротно и, как следствие, распылена на огромной территории. В общем, дела там обстояли, прямо сказать, хреново, но командование СТОЗа[90] пыталось хоть как-то выправить сложившееся положение, спешно перебрасывая в Усть-Большерецк и в поселки Ичинский и Крутогоровский маршевые роты, артиллерию и бронеходы из Софийска и Николаевска-на-Амуре. Впрочем, значительных резервов у хабаровчан в этом районе не было, так как одновременно приходилось перебрасывать подкрепления на Сахалин, где тоже развернулись тяжелые бои. Ниппонцы высадились сразу в десяти пунктах на восточном побережье острова, к северу от Катангли и пытались сейчас пробиться вглубь Сахалина, наверняка планируя как можно быстрее выйти к Александровску Сахалинскому и тем отрезать южную группу войск хабаровских «партизан» от северной.

А на юге, следует заметить, находится довольно много городов, имеется разветвленная система шоссейных и железных дорог и там же расположены крупные базы Флота Себерии и Сил Территориальной Обороны Земли Хабарова. Там ниппонцам закрепиться сходу не удалось, и они пытались сейчас подавить сопротивление обороняющихся силами своей действующей с Хокайдо авиации и трех тяжелых эскадр. Что же касается Тихоокеанского побережья от траверза пролива Лаперуза и до устья Туманной[91], то там развернулось настоящее воздушное сражение. Относительная близость острова Хоккайдо и северной оконечности острова Хонсю, позволяла ниппонцам задействовать против хабаровчан и себерцев свою ударную авиацию наземного базирования. Не остался в стороне и ниппонский флот. Против целей на побережье и в глубине внешней Манчжурии[92] действовали сейчас пять полноценных эскадр – 107 кораблей 1-го и 2-го класса.

Постоянным обстрелам и бомбардировке подвергались морской порт и аэрополе в поселке Терней в устье реки Серебрянки, база себерского Флота Пластун, прибрежные города Находка и Владивосток и материковые промышленные центры, находящиеся в некотором отдалении от побережья: Уссурийск, Мономахова Слободка[93], Кавалерово и даже далекий континентальный Харбин, куда ниппонцы летали из северной Кореи. Поначалу – в первые три дня боев, - досталось и Порт-Артуру, но атаковать малыми силами Ляодунский полуостров с его городами-крепостями Порт-Артуром, Дальним и Цзинь Чжоу – оказалось настоящим самоубийством, или как уж там это называется у супостата. Ниппонцы это осознали достаточно быстро, тем более, что себерский ВМФ сразу же бросил к побережью Кореи свои эскадры морского базирования, и сейчас в Порт-Артуре было тихо, зато «громко» от артиллерии главного калибра стало на западном побережье ниппонской Кореи. Вообще, обстановка во внутренней Маньчжурии, так и оставшейся в отличие от Земли Хабарова, себерским колониальным владением, была пока куда лучше, чем в Маньчжурии внешней. Но, скорее всего, ненадолго.

Крейсер «бросил якорь» на старом аэрополе Шаншигоу всего в паре километров к югу от Нового города, и, прихватив с собой Виктора и хазарскую миссию, Лиза сразу же направилась в штаб обороны Южного сектора. В городе действительно было тихо, но при этом ощущалось скрытое напряжение, поскольку было очевидно - долго это затишье не продлится. Если боевые действия не прекратятся, - а ниппонцы и не думали останавливаться, - в войну вступят еще и цинцы. Им давно не давали спокойно спать себерские колонии во внутренней и внешней Маньчжурии, но напасть на Себерию и Землю Хабарова в одиночку, они не рисковали. Сухопутная армия у цинцев была, допустим, большой, - или даже очень большой, - но оснащена она была на уровне едва ли не начала века, а морского и воздушного флотов у цинцев, почитай, что и вовсе не было. Во всяком случае, они не могли выставить ничего, с чем не справился бы себерский Флот. Другое дело – война на два фронта. Это всегда головная боль, причем для любого государства и в любую историческую эпоху, да и граница между Маньчжурией и Цинской империей была, что ни говори, очень уж длинной. Всю ее перекрыть было крайне сложно, но, если в мирное время это был всего лишь вопрос контрабанды и незаконной иммиграции, то в военное время – это могло стать по-настоящему серьезной проблемой. Единственное, что несколько утешало себерское командование - это полное отсутствие согласованности между двумя империями. Друг друга цинцы и ниппонцы ненавидели едва ли не больше, чем варваров с Запада.

Между тем, колонна представительских локомобилей и броневиков охраны покинула пределы аэрополя и понеслась по улицам города. Движение здесь было не настолько интенсивным, как где-нибудь в Новгороде, Ниене или Шлиссельбурге, но и улицы, если честно, узковаты, - все-таки дальняя провинция, - так что так на так и выходит. На тротуарах, как и следовало ожидать, оказалось много военных, в небе над городом барражируют фрегаты и корветы, заменяя собой отсутствующую систему зональной ПВО, а, когда выехали на набережную за Морским госпиталем, Лиза увидела низко зависшие над Западной бухтой тяжелые крейсера эскадры адмирала Минчакова. Впечатляющее зрелище, если честно. Огромные корабли, ощетинившиеся артиллерийскими орудиями в казематах и выносных башнях, стояли на якорях, как обычные крейсера ВМФ, снизившись почти до самой воды. Зазор там был минимальный: метров восемь-десять, если на глаз.

«Хороши! – оценила Лиза. – И расположены разумно. Погода хорошая, почему бы и не залечь в бухте?»

Сказать по правде, она испытывала странные и крайне смешанные чувства, когда озабоченность невеселым положением дел переплетается с удовлетворением оттого, что она снова в деле. В действительности, ей, как сенатору, нечего было сейчас делать в здешних местах, поскольку никаких реальных прав на вмешательство в ведение военных действий она не имела. Председатель сенатской комиссии по обороне – никак не боярин Адмиралтейства. Другие обязанности, да и права, соответственно, другие. И все-таки вице-адмирал, даже если это адмирал-резервист, многое может себе позволить, тем более, имея за спиной авторитет Сената республики Себерия. Оттого и сорвалась она с насиженного места, с боем выбив себе прерогативу сенатского наблюдателя за ходом боевых действий. Вмешиваться в командование войсками она, разумеется, не могла, - вернее, не должна, если исходить из писанных правил, - зато по умолчанию имела возможность «намекать», «рекомендовать» и «давать бесплатные советы», от принятия которых к сведению никто в здравом уме не стал бы уклоняться. Начальник или нет, а карьеру испортить может капитально, поскольку одна в двух лицах. Ну а для нее самой война с Ниппонией стала отличным поводом стряхнуть с себя кабинетную пыль и почувствовать себя снова живой.

Боже, сколько лет прошло с тех пор, как она участвовала в своей крайней военной компании! Трудно поверить, но ровно двадцать. Двадцать лет! Кто бы сказал ей тогда, перед боем над Мексиканским заливом, что наступит такое время, когда она позавидует сама себе. Позавидует адреналину в крови, холодной ярости изготовившегося к схватке хищника и боевому азарту, способному в мгновение вскипятить в жилах кровь! Однако так все и случилось. Сначала она завидовала той себе, которая была пилотом штурмовика, но не прошло и трех лет, как вполне оценила все преимущества командования крейсером в бою. А теперь, надо же, с умилением вспоминает те времена, когда «рулила» авианосными эскадрами. И вот, что любопытно. Вся ее флотская карьера, если иметь в виду нынешнюю Елизавету Браге, продлилась всего-ничего. Три года без малого, но по ощущениям, итог этих нескольких лет легко перевешивает опыт следующих двадцати. Впрочем, если не лукавить, все было просто зашибись! И замуж вышла, и детки народились, и в политике худо-бедно обжилась, став своей в кулуарах власти. И там не для красоты обреталась, а дело делала и, вроде бы, неплохо. Привыкла, приноровилась, нашла во «всем этом» нешуточный интерес. Но вот повеяло запахом пороха, уловила кожей лица «дуновение шрапнели», и, считай, не было этих двадцати лет.

«Черного кабеля, вернее, суку до бела не отмыть, - усмехнулась она мысленно, рассматривая незнакомый город из окна локомобиля. - Сколько ни старайся, а все равно, в конце концов, натура возьмет свое!»

И добро бы, она была такая одна. Так ведь – нет. Достаточно взглянуть на прохиндейку Варьку Бекетову. Заставила поволноваться – это так, но, если без истерики, до чего ж хороша! Ладненькая, веселая и пилот от бога. И не просто пилот. Истребитель, каких поискать, имея в виду, разумеется, прежде всего, мужиков. Женщин истребителей мало, хороших – еще меньше. А такая, как Варя, может быть, и вовсе одна. Мужчин истребителей высокого класса гораздо больше. Тот же Виктор, к слову сказать, невероятно хорош. Лиза видела, как он летает, и с первого же раза поняла – настоящий талант. Но суть в том, что Варвара Кокорева ему ни в чем, собственно, не уступает. Она играет в мужской лиге, и играет на равных даже при том, что не успела еще закончить Академию.

«Да уж, Варя – это нечто!» - мысленно покачала Лиза головой, и сразу же вспомнила случившийся много лет назад «бой юного Давида с Голиафом».

Дело давнее, но впечатление, которое тогда произвела на нее Варя, накрепко засело в Лизиной памяти, и, по-видимому, неспроста. Торпедоносец, - даже такая тяжелая машина, какой является «Струг-вампир», - в бою с линейным крейсером это в лучшем случае, гончая, - но скорее все-таки хорек или куница, - которая сцепилась с матерым медведем. Похоже, не правда ли? И значит, не зря Лиза запомнила тот зачетный бой, потому что именно из-за него она и написала Варваре рекомендательное письмо. Кокорев обратился за советом, - сам он, как ни странно, был не против, - но Лиза тогда засомневалась. Ознакомилась с Вариными документами, поговорила с Авениром, расспрашивая его о дочери и честно пытаясь понять его резоны. И следует заметить, при прочих равных условиях, не случись того «бой Давида с Голиафом» не стала бы давать рекомендацию. Но она ее написала и пока ни разу об этом не пожалела. Хороша оказалась девица, не посрамила чести Родины и Флота. Хотя могла, разумеется, и убиться нафиг, не без этого. Но на то она и авиатор, чтобы всегда ходить под дамокловым мечом риска. Не хочешь рисковать, не иди в пилоты ударной авиации.

Так что, да. Любила Лиза или ненавидела «это дело», но протекцию Варе оказала. И не только при поступлении, но и потом своим вниманием не оставляла. Приехала в сентябре пятидесятого на учебное аэрополе в Колинце, - ее пригласил туда старый товарищ, служивший теперь в Академии начальником летной практики, - посмотрела, не засветившись, как крутит Ара над Псковским озером фигуры простого пилотажа, и сказала каперангу Шаховцову:

- Не дай загнобить девку, Федор! Сам же видишь, пилот от бога, и не просто пилот, а настоящий истребитель. Скажешь, нет?

- Не скажу, - ответил Шаховцов, с минуту помолчав.

- Поможешь?

- Помогу, - кивнул мужчина. – И не волнуйся ты так, не пропадет твоя протеже. Организую ей тренировки по индивидуальной программе…

И не обманул. Посылал «блатную девочку» в такие правильные места, куда курсантов редко, когда посылают, потому как зачастую слишком сложно для салаг, а то и попросту опасно. Но Ару без оглядок на опыт и пол все-таки посылали, и она ничьих ожиданий не обманула. За три года умудрилась стать настоящим военным летчиком, что и доказали нынешние события в бухте Владимира.

И вот вопрос. Протекция – это однозначно плохо? Везде и всегда? Без оговорок? Ответ вроде бы очевиден. Если речь о синекурах и прочем подобного рода непотребстве, то наверняка. Но, вот какая беда, протекция, как социальное явление, увы, не истребима. Желание помочь близким и поддержать «своих» – неотъемлемая часть человеческой истории. Люди просто не способны быть объективными, когда речь заходит о родне или близких друзьях. И, наверное, с этим можно было бы смериться, если бы не конечный результат. Самое поганое, что, продвигая «своих» на теплые, специально для них пригретые места, проводя своих «родных и близких», с должности на должность, помогая им выстраивать карьеру, как лестницу в замечательное завтра, большинство таких радетелей о деле думают в самую последнюю очередь. И Флот в этом смысле, увы, не исключение. Двадцать лет мира, и, поди ж ты, штабы битком набиты дураками и бездельниками, хорошо умеющими только щеки надувать. Но, если бы речь шла об одних лишь штабных! Для успешной карьеры на Флоте одними штабными должностями ведь не обойдешься. Надобно отметиться и на боевых кораблях. Соответственно «выдвиженцы» появлялись и там. Однако в мирное время, командир башни главного калибра, третий помощник или офицер пилотажной группы – это просто хорошая должность. Форма красивая, уровень риска отнюдь не зашкаливает плюс известный комфорт. Отдельная хорошо оборудованная каюта, вкусный обед в офицерском салоне, возможность посмотреть мир… И, вроде бы, не страшно. Время-то мирное. Но вчерашний третий помощник сегодня, - после двадцати лет беспорочной службы под приглядом кого-нибудь из флотских небожителей, - уже каперанг или даже контр-адмирал, и именно этим людям придется теперь воевать с ниппонцами, а, возможно, и не с ними одними.

Конечно, не все на Флоте блатные, да и среди тех, кто пришел на службу по протекции немало неглупых, способных к обучению и патриотически настроенных людей. Вот на них сейчас и возлагала Лиза главные свои надежды. Война, разумеется, тоже вносит коррективы. Наиболее выдающихся трусов и дураков она в конце концов выполет, как сорняки с грядки, продвинув на их место толковых людей с относительно низкими чинами, но платой за такой «естественный отбор» станут жизни многих флотских офицеров и младших чинов. Так что за чужой блат кровью обычно расплачиваются совсем другие люди. И в этом контексте, Лиза о своей протекции Варваре ни разу не пожалела, получив сейчас однозначное подтверждение своей правоты.

Сейчас, зная уже некоторые подробности, она могла обрисовать, - хотя бы и вчерне, - ход событий в заливе Владимира. Себерская база была атакована и разгромлена буквально в считанные часы. Подготовлена она к войне, как выяснилось, была из рук вон плохо, и люди, которым по должности следовало возглавить оборону, действовали отнюдь не лучшим образом, наделав скопом едва ли не все возможные и даже частично невозможные ошибки. В общем, просрали бой и потеряли имеющую стратегическое значение базу. Но даже в этих неблагоприятных условиях кое-кто действовал настолько хорошо, что ниппонцы так и не смогли воспользоваться ни фактором внезапности, ни концентрацией сил, ни беспомощностью себерского командования. Кто-то когда-то, – лейтенант Слюсарев три года назад, если уж быть точным, - сумел прожать решение на строительство запасной взлетно-посадочной полосы и не где-нибудь, а на противоположной от океана стороне линии сопок. Потому она и уцелела. А еще ниппонцы ее не раздолбали в первые же минуты боя, потому что командовал там все тот же Дмитрий Слюсарев, но уже в звании капитана-лейтенанта. И пошло-поехало. Командир отряда торпедоносцев Олег Шкловский выбил у растерянного и едва ли не впавшего в ступор ИО командующего базой приказ на вылет. Варвара вызвалась добровольцем. И результат налицо. Уничтожен ниппонский тяжелый крейсер и сорвана высадка десанта.

Конечно, не обошлось и без героизма зенитчиков, организовавших огонь артиллерии ПВО с неподготовленных позиций. Взлетели и приняли бой с ниппонскими штурмовиками шесть себерских кочей. И так везде. Кто-то проявил инициативу, другой просто действовал строго по уставу, а третий продемонстрировал подлинный героизм. Потому, в конце концов, хоть и потеряли базу, - она была практически целиком уничтожена артиллерийским огнем и бомбардировкой, - но заставили ниппонцев, что называется, кровью умыться, и плацдарм те в заливе Владимира так и не захватили. А это уже кое-что.

И снова же мысли Елизаветы вернулись к Аре Бекетовой. Девочке довелось родиться не только настоящим мужиком, - как сказал о ней как-то ее собственный отец, - но и талантливым авиатором-истребителем. А в Академии, к слову сказать, последние лет десять, а то и больше готовили на пилотажном факультете в основном пилотов тяжелых кораблей. И не случайно. Себерская элита стремилась летать на крейсерах и авианосцах, в худшем случае на эсминцах. Оттого и Академия стала потихоньку менять свой профиль. Истребителей готовили четыре разбросанных по стране летных училища классом пониже. Оттуда же набирался и основной контингент пилотов на скутеры и фрегаты и, разумеется, на военные транспорты. Поэтому с каждым годом истребителей в Академии готовили все меньше, а универсальных пилотов перестали выпускать уже лет несколько назад. Вот во времена курсанта Браге там готовили в основном универсалов, а из теперешних с одинаковым мастерством пилотировать штурмовик и крейсер мог один лишь Виктор. Так и вышло, что два небезразличных Лизе человека оказались в своей возрастной группе настоящими белыми воронами. Один – летчик-испытатель, другая – прирожденный истребитель.

«Хоть поженились бы, что ли!»

До Каменки Виктор добрался только через пять дней, но Ару там уже не застал. Как раз накануне его приезда, штаб вновь сформированной оперативной группы Юг переехал в Рудную Пристань, и гардемарин Бекетова убыла вместе со штабным управлением. Известие это, с одной стороны, Виктора обрадовало – «Жива! Здорова! Служит!» - а с другой стороны, сильно озадачило. С какого перепуга Ара оказалась вдруг штабным офицером? И это он еще не знал, что положение его девушки при штабе группы является более, чем двусмысленным, если не сказать сильнее, и чревато скорым кризисом. Вот на «разрыв нарыва» он в Рудную Пристань и поспел.

Виктор приехал в поселок Монахово, где, собственно, и размещался теперь штаб оперативной группы, уже за полночь. Шофер попутки, подобравший его еще в Каменке, подсказал, что переночевать можно в палаточном лагере, разбитом интендантской службой в перелеске к востоку от Монахово. Там по предъявлении документов Виктор действительно смог получить миску пшенной каши с жареным салом, два ржаных сухаря и кружку сладкого, но жидкого чая. Там же в пустой палатке службы тылового обеспечения он провел ночь на тюках с какой-то мягкой рухлядью. А утром, не дожидаясь обещанного завтрака, по скорому привел себя в порядок и, побрившись, побежал в штаб на представление. Имелось в виду представиться кому-нибудь из вышестоящего начальства и выяснить, куда ему двигаться дальше, но попал он именно на самое настоящее представление.

Уже подходя к дому, в котором разместился штаб, Виктор совершенно случайно встретил гардемарина Бекетову. Вернее, он ее увидел, она его – нет. Была занята делом: спешила в штаб с пакетом. При этом одета она была отчего-то в комбез морской пехоты и вооружена короткоствольным ниппонским пистолетом-пулеметом. Лицо у девушки было хмурое, и пакет она сжимала в руке так, что, казалось, сейчас плюнет на все и порвет документ к чертовой матери.

«Плохо дело!» - понял Виктор и поспешил за Варей в штаб.

Он служил уже достаточно времени, чтобы понять, как устроен военный механизм. Да еще и рассказ Елизаветы Аркадиевны о придурошном подпоручике, накатавшем на Варвару дурную бумагу, все еще, как живой, звучал в ушах. Так что Виктор поспешил войти в дом, чтобы перехватить взбешенную девушку раньше, чем она устроит какой-нибудь скандал. Но пока предъявлял документы охране штаба и объяснял дежурному офицеру, кто он и зачем явился в Монахово, ситуация успела измениться и при том измениться самым драматическим образом. В небе над поселком раздалось хорошо узнаваемое «погромыхивание» двенадцатицилиндрового парового двигателя, и буквально через пару минут на площадку перед штабом села новенькая «стрекоза» - малый транспортно-боевой геликоптер С-7М. Лопасти несущего винта еще продолжали вращаться, когда из машины выскочил невысокий поджарый контр-адмирал и зашагал прямиком к штабу. Вслед за ним гуськом следовали высокий богатырского сложения каплей и не менее устрашающих размеров старший боцман. Оба, что характерно, имели при себе не только табельное оружие в кобуре на поясе, но и автоматические штурмовые винтовки, которые несли в руках.

«Правильная охрана», - отметил Виктор, просачиваясь вслед за адмиралом и сопровождающими его лицами прямо в штаб. Вот там его и ожидало то самое представление.

- Господа офицеры! – гаркнул сопровождавший Минчакова каплей. Сейчас он опередил адмирала и первым вошел в импровизированный операционный зал штаба группы.

Услышав уставной окрик, присутствующие развернулись ко входу и встали по стойке смирно.

- Господин адмирал, - шагнул от застеленного картой стола средних лет крепкого сложения кадваранг. – Разрешите представиться, капитан 2-го ранга Бакулев. Приказом адмирала Ковалева временно исполняю обязанности начальника штаба оперативной группы.

- А до событий? – поинтересовался адмирал, а Виктор в это время рассмотрел наконец диспозицию.

В комнате находилось несколько офицеров в званиях от лейтенанта до каплея и гардемарин Бекетова. Доставленный ею пакет лежал на краю стола – Бакулев вскрыть его не успел, - а сама Варя-Ара как раз отошла от стола в сторону. Лицо у нее было непроницаемое, но вряд ли она была сильно довольна прохождением практики.

- До начала боевых действий я находился в должности заместителя командира базы Веселый Яр.

- А где командир базы? – продолжил расспросы адмирал.

- Капитан 1-го ранга фон Виникен болен, - доложил кадваранг, -госпитализирован 23 июня, находится во Владивостокском Центральном Флотском госпитале.

- То есть, последние три недели командовали базой вы? – уточнил адмирал.

- Так точно!

- Рапорт о причинах разгрома, чаю, подан по инстанции?

- Никак нет, господин адмирал! - начал наливаться дурной кровью кавторанг. – Не успел.

- А что успели? – Виктор лица Минчакова не видел и, соответственно, не знал отражаются ли на его лице чувства и, если да, то какие. Но вот звучание адмиральского голоса ничего хорошего Бакулеву не предвещало.

- Организовал сопротивление… - начал мямлить кавторанг, по-видимому, почуявший, куда ветер дует, и что списать свои ошибки на обычную неразбериху военного времени у него, похоже, не получится. – Контратаковал…

- Извольте отвечать, как положено! – потребовал Минчаков и, повернув голову, осмотрел «операционный» зал. – Бардак, а не база Флота! Даже доложить по уставу не умеете, не то, что воевать. Это кто? – указал он пальцем на стоявшую чуть в стороне Ару Бекетову.

- П… посыльный, - выдавил из себя кавторанг.

- Посыльный? – хмыкнул адмирал. – Смешно! А ну-ка представьтесь, барышня!

- Гардемарин Варвара Бекетова! – шагнула вперед Ара и вскинула руку к виску.

- Почему одеты не по форме?

- Господин капитан 2-го ранга приказал переодеться, чтобы не отсвечивала. У меня ведь только курсантская форма и летный комбинезон.

- Понимаю, - кивнул адмирал. – Значит, не хотел, чтобы люди начали задавать вопросы? – снова повернулся он к кавторангу.

- Я… - начал было тот, но голос ему изменил.

- А я вам, господин кавторанг, сейчас объясню, что вы сделали и что собирались делать дальше, - пришел ему на помощь Минчаков. – Сначала, нарушив целую кучу инструкций, вы послали в бой курсантов. Двух девушек. Третьекурсницу и четверокурсницу.

- Не трудитесь объяснять, - убил на корню попытку объясниться адмирал Минчаков. – Я знаком с фактами. И могу понять, чем вы руководствовались, господин капитан 2-го ранга, принимая это решение, и, пожалуй, могу его даже оправдать. Дело было швах – не будем пока выяснять, отчего так, а не иначе, - и вам было попросту некого посадить на торпедоносец, потому что штатные экипажи, кроме капитана-лейтенанта Шкловского и его штурмана, или погибли при первом ударе, или оказались отрезаны от поселка и аэрополя. Не понимаю я другого, с чего вдруг курсанты оказались в немилости потом? Стыдно, что ли, стало? Или раззавидовался? А кавтаранг? Ты уж решай, кто они тут у тебя, девочки на побегушках или по факту лучшие твои асы? Ну, что замолчал?

- Я не… я…

- Мало того, что просрал базу, так еще и за поступки свои отвечать не умеешь! ИдиТЕ, господин капитан 2-го ранга, и пишиТЕ рапОрт. И чтоб без объяснительной, не смел мне на глаза показываться. И смотри мне, не ври! Я много чего знаю. Успели, знаешь ли, доложить!

- Гардемарин, - повернулся он к Аре. – Кто был у вас вторым номером? Курсант Жихарева, не так ли?

- Так точно, господин адмирал! – подтянулась Ара.

- Она далеко сейчас? – спросил адмирал совсем другим тоном.

- Недалеко, - Ара явно не знала, как ей себя вести. – В палаточном лагере.

- Можете за ней сбегать?

- Так точно, могу.

- Сколько это займет времени?

- На круг четверть час, - взглянула Ара на часы. – Никак не больше.

- Добро! – кивнул адмирал. – Бегите! Жду вас здесь обеих через четверть часа. Время пошло!

Ара подхватилась и выскочила из операционного зала, как ошпаренная, а Минчаков начал знакомиться с присутствующими, выясняя по ходу дела, кто из офицеров знаком с теми или иными аспектами обстановки, и к кому следует обратиться за разъяснениями по отдельным пунктам программы. Очень качественно и оперативно, надо отметить, исследовал вопрос и даже успел познакомиться с Виктором.

- Да, да! – кивнул он, выслушав представление. – Помню. Говорил о вас с адмиралом Браге. Пойдете пока пилотом на штурмовик, но как только сюда подойдет крейсер «Изборск», займете вакантную должность третьего пилота. С этим все?

- Так точно, господин адмирал! – козырнул Виктор.

- Ну, постойте, тогда, в сторонке, сейчас решим второй вопрос, - намекнул Минчаков на то, что знает о непростых обстоятельствах лейтенанта Якунова-Загородского, - и тогда уж пойдете к командиру штурмового полка.

И в самом деле, пятнадцать минут, отведенные адмиралом «на все про все», истекли и в операционный зал вбежали две запыхавшиеся девушки.

- Отличное время! – улыбнулся Минчаков, взглянув на часы. – Коротко. За уничтоженный крейсер «Кумано» вы, гардемарин, представлены к Себерскому кресту 1-й степени, а вы, курсант, к Себерскому кресту 2-й степени. Но это, как вы, возможно, догадываетесь, дело небыстрое. Наградят, разумеется, поскольку Адмиралтейство и Сенат – единогласно за, великий князь – тоже. Но не оперативно. Придется подождать. Однако, у нас в запасе есть еще сбитый вами в бою ниппонский штурмовик и три уничтоженных ниппонских десантника, не говоря уже о мужестве, проявленном в бою, фактах неоспоримого героизма и продемонстрированном вами воинском умении. В подобного рода случаях, Адмиралтейство имеет свои особые права, дарованные Флоту Конституцией республики Себерия и Флотским Уставом, в связи с чем довожу до вашего сведения следующее. Решением Адмиралтейского Совета вам, гардемарин Бекетова, присваивается внеочередное звание мичмана, а вам, курсант Жихарева, звание гардемарина. Алексей! – повернулся он к своему помощнику.

- Вот, господин адмирал! – протянул капитан-лейтенант две пары погон. – Мичманские и гардемаринские.

- Мичман Бекетова! – скомандовал Адмирал. – Примите погоны и приказ!

Оказывается, приказы он держал в нагрудном кармане адмиральской тужурки, так что Ара сходу получила и погоны, и сложенный вчетверо лист мелованной бумаги с копией соответствующего приказа.

- Служу Себерии! – Ара отдала честь и «вернулась в строй», отступив на три шага назад.

- Гардемарин Жихарева!

Ритуал повторился, и раскрасневшиеся от удовольствия девушки хотели было покинуть операционный зал, но не тут-то было.

- Куда! – остановил их окриком адмирал. – Я вас, господа офицеры, пока не отпускал!

- Мичман Бекетова, - посмотрел он на Ару, - в связи с ситуацией на фронте предлагаю вам – разумеется, на чисто добровольной основе, - место пилота штурмовика в приданном базе сводном штурмовом полку.

- Пилотом? – растерялась Ара. – На штурмовик? Да, конечно! То есть, спасибо, господин адмирал! Такая честь! То есть, служу Себерии! И… В общем, я не знаю, что сказать…

- Тогда, помолчите!

- Есть помолчать! – взяла себя в руки девушка.

- А я? – подала робкий голос свежеиспеченный гардемарин.

- Ну, в пилоты вам рано, наверное, - улыбнулся адмирал. – Поэтому пойдете офицером для поручений к командиру штурмового полка. Возражения?

- Никак нет!

- Отлично! – кивнул адмирал.

- И последний штрих, - добавил, выдержав театральную паузу. – Скажу, как есть. Обычно, все, сделанное вами в тот день, растягивается у строевых офицеров на войне на недели, а то и на месяцы. Оттого и награды не валятся на них, как из рога изобилия, а приходят в свой черед, неторопливо эдак, пешочком через все инстанции. Но ваш случай особый. Война многое меняет, здесь все происходит быстрее и резче, и потому в Адмиралтействе решили не скупиться и не медлить. Алексей! – протянул он руку к своему помощнику…

Ну, что сказать! Виктор был изумлен и едва ли не шокирован. На его глазах любимая девушка не только на год раньше срока получила мичманские погоны, но и была награждена медалью «За героизм в бою». Серьезная награда для настоящего боевого офицера. А ведь ей еще обещан Себерский крест 1-й степени! Правду говоря, на первый случай это показалось ему несколько преждевременным, чрезмерным и, пожалуй, даже несправедливым. На Флоте служит немало отличных офицеров, ни разу не удостоившихся такой высокой чести. Звания выслуживаются потом и кровью, и уж точно, что не в один день. Орденами же практически всегда награждают не столько за сам подвиг, - каким бы ярким он ни был, - сколько по совокупности прежних побед. Та же адмирал Браге получила свою «Полярную звезду» не только за то, что в одиночку атаковала польский крейсер-тримаран, но и за то, что была к этому времени опытным и заслуженным пилотом истребителя. Много летала, участвовала в боях, сбила пару-другую вражеских штурмовиков, и последняя ее, как тогда думали, самоубийственная атака была не исключением из правила. Это был апофеоз ее карьеры военного авиатора.

Однако с Арой все случилось с точностью наоборот. Ей все почести и награды достались разом, за один – пусть и насыщенный событиями, - день, проведенный на войне. Он даже подумал было о ее родственных связях. Крестница самой… дочь самого… Иными словами, Виктор позавидовал и был неправ. Свою неправоту он осознал не сразу и только тогда, когда наконец сумел взять себя в руки. Успокоился, отдышался и понял, что все, на самом деле, было верно и справедливо! Эти две девочки сделали нечто такое, на что решится не каждый тертый жизнью мужик. А из тех, кто все-таки решится, не многие сумеют, потому что торпедная атака на крейсер – это безумие, требующее и мастерства, и беспримерного мужества, и чудовищной выдержки. Так что, все это они заслужили, и даже больше, наверное, если говорить по справедливости…

- Варя! - окликнул он ее, когда все вместе вышли из здания штаба. – Можно тебя, на минутку!

Что ж, время пришло, и откладывать дальше разговор, который, по-хорошему, должен был состояться еще три года назад, было бы глупо. Тем более, теперь, когда он ее едва не потерял.

- Я… - начал было он, но Варя его остановила, покачав головой.

- Хочешь объясниться в любви? – спросила в лоб, прервав в самом начале заранее заготовленного объяснения.

- Откуда ты…

- Мне крестная весточку прислала, - объяснила она. – Оттого и знаю. Но ты, Витя, с этим разговором припозднился. А кто не успел, ты же сам знаешь, тот опоздал.

- Так я опоздал? – нахмурился Виктор, сообразив, что решил объясниться не вовремя и не там, где следует.

- Да, Витя, - кивнула девушка. - Извини. Я выхожу замуж. Дала слово, а мое слово не воробей.

- Кто счастливец? – вот и все, что он смог спросить.

- Ты его не знаешь. Мы с ним вместе в торпедную атаку ходили. Вернее, он меня на тот крейсер выводил…

Глава 5

«Я выхожу замуж», - Прозвучало совсем неплохо, и Ара еще немного покатала эти слова на языке. Она пыталась понять, что на самом деле означает для нее эта простая фраза.

«Еще можно так: я выхожу замуж?» - Предположила она.

Но знак вопроса оказался здесь не уместен, потому что речь шла о свершившемся факте: Ара действительно собралась замуж и отказываться от этой странной затеи отнюдь не собиралась.

«Тогда заменим знак вопроса на восклицательный знак, - предположила она. - Я выхожу замуж! Так лучше?»

Обдумав это, Ара решила, что не стоит перегибать палку. Она не колебалась, нет. Не сомневалась в принятом решении, но все-таки предпочла спокойную констатацию факта, - «Я выхожу замуж», - бессмысленной экзальтации.

«Да, - решила она тогда, - факты таковы: я выхожу замуж».

Сейчас, когда она сказала эти слова Виктору, ей показалось важным еще раз произнести их вслух, чтобы осмыслить и прочувствовать так, как они того заслуживают. Что ж, произнесла и прочувствовала, но, по большому счету, ничего не изменилось. Ни смысл слов, ни связанное с ними настроение. Возможно, добавилась нотка сожаления, виновником которого стал Виктор. Все-таки их странные отношения без отношений длились уже почти три года. Но ни сожалению, ни печали не было сейчас места в ее душе. Все стерла радость от того, что ее вернули в строй, повысили в звании – небывалый случай! – да еще и наградили орденом, а может быть, и двумя.

«Тут надо пить до изумления и танцевать голой на столе, а не печальки лелеять!» - усмехнулась она мысленно, проводив старого друга долгим взглядом.

Посмотрела. Запомнила, как он уходит из ее жизни, и пошла собирать свои немногочисленные пожитки.

А со свадьбой все случилось забавно и, пожалуй, даже эксцентрично. Ара ведь думала, что каплей Шкловский погиб при атаке на крейсер. Разумеется, ей было его очень жаль. Горько было сознавать, что на ее глазах погиб такой хороший человек и авиатор. Но кроме горечи и сожаления, было что-то еще, что в тот момент и в тех обстоятельствах она не смогла ни распознать, ни понять. Не то, чтобы влюбилась или еще что, но Олег, как ни странно, крепко запал ей в душу. Неожиданный поворот. Она и видела-то его всего несколько раз, да и то мельком и чаще всего при плохом освещении, но, тем не менее запомнила. И вспоминала весь тот день, пока выбиралась с напарницей к своим. Чаще слышала его голос. Спокойный, без нерва и ажитации, - и это во время атаки на заливший пол неба огнем ниппонский крейсер! - уверенный и вселяющий уверенность. И еще она помнила, как шла вслед за ним сверху вниз, и как отлетали в стороны ошметки от крыльев и фюзеляжа его струга…

В тот день, двенадцатого июля, - а это был, вероятно, самый долгий день в ее жизни, - Ара и Лена добрались до своих только в ранних сумерках. Довольно быстро потеряв всякую надежду на то, что себерцы разобьют ниппонцев и выйдут наконец к Южной бухте, они пошли на запад, обходя по тайге мыс Рудановского, к высоте 161.1, на которой, вроде бы, продолжала действовать батарея ПВО. К сожалению, батарея была разбита артиллерийским огнем с подошедшего на помощь своему десанту ниппонского фрегата. Ара видела обстрел и гибель артиллеристов, когда они с Леной только-только добрались до подошвы сопки. Но кое-кто там все-таки уцелел, и девушки присоединились к группе артиллеристов и бойцов батальона береговой обороны, отступающих к опорному пункту на южном берегу озера Озеро. Путь неблизкий и нелегкий, через тайгу и сопки, - без снаряжения и еды, и в компании тревоги, неопределенности и гнуса, - но они все-таки туда добрались. Другое дело, что встретил их там кретин-подпоручик, воображение которого буксовало перед фактами, никак не укладывающимися в его убогую картину окружающего мира. Ему было трудно, вернее, попросту не дано представить себе мир, в котором существуют девушки-курсантки Академии Аэронавтики. Скорее всего, если он и умел водить локомобиль, - а по идее должен был, будучи офицером, - помнил, как это трудно, овладеть столь сложной техникой. Что уж тут говорить о торпедоносцах и прочих летающих кораблях.

В общем, убедить его в правдивости своего рассказа Ара так и не смогла, а документов у них с Леной при себе, понятное дело, не было. Все остальное, - летные комбинезоны, документы и оружие японских десантников и факт того, что они пришли сюда вместе с артиллеристами, - отметалось подпоручиком, фамилии которого она так и не узнала, на том основании, что «этого не может быть, потому что не может быть никогда». Но, слава богу, уже на следующий день они с Леной попали в Каменку, где по-первости были приняты, как герои. И вот там, в Каменке, уже в поздние часы вечера она и встретила капитана Шкловского. Но, разумеется, не сразу. Сначала она нашла девчат из их курсантского отряда, и Лена Жихарева осталась с ними. Она была совершенно измучена физически, но главное – ближе к вечеру у нее окончательно сдали нервы. Поэтому Ара перепоручила ее заботам других курсанток с настоятельной рекомендацией за любые деньги купить у местных жителей самогон и «напоить Ленку до потери сознания». Сама же она пошла разыскивать хоть какое-то авиационное начальство и в процессе поисков совершенно неожиданно наткнулась на капитана-лейтенанта Шкловского, целого и невредимого, не говоря уже о том, что живого.

- Ты жив! – сказала она, замерев от неожиданности.

- Это очевидно, - улыбнулся он.

- Знаешь, - улыбнулась она, - я рада.

- А уж я-то, как рад! – расхохотался каплей.

– А ты, Варвара, - добавил, отсмеявшись, - ты просто что-то с чем-то! Нервы у тебя железные или что, но ты его сделала, гардемарин. Хотя и злостно нарушила мой приказ.

- Наложишь взыскание? – Она не помнила, как получилось, что они перешли на «ты», но ей это неожиданно понравилось.

- Надо бы, наверное… - пожал он плечами.

- И как именно? – она понимала, как это выглядит со стороны, вернее, определенно знала, что заигрывает с каплеем, как какая-нибудь провинциальная кокотка, но уже не могла остановиться. Ее попросту несло.

- Ремнем по мягкому месту? – прищурился более опытный в подобного рода играх каплей.

- Месье, знает толк в извращениях! – процитировала она старый анекдот, и сама же вдруг заржала, не удержав в себе рвущийся наружу истерический смех.

- Отпускает? – неожиданно серьезно спросил Шкловский, и Ара поняла, что с ней едва не приключилась самая настоящая бабская истерика. Или действительно приключилась, ведь не железная же она, в самом деле!

- Черт, - сказала она, с трудом проталкивая слова через схваченное спазмом горло. – Черт! Не смотри! Сейчас… разревусь…

- Это нормально! – успокоил ее Шкловский. – Ты это, похоже, два дня держала в себе. А сейчас начинает отпускать. Дело житейское.

Помолчал, глядя на нее в рассеянном свете выкрашенного в синий цвет фонаря, потом осторожно обнял за плечо и потянул за собой:

- Пойдем-ка, гардемарин! Давай, давай! Не стесняйся. Сейчас мы тебя приведем в порядок. Негоже, знаешь ли, герою Себерии ходить с заплаканным лицом. При мне можно, при других не стоит!

- Я не герой, - попробовала возразить Ара.

- Конечно герой! – остановил ее Шкловский. – Идти можешь или тебя отнести? Ты махонькая, я смогу.

«Он сможет… Большой, сильный… А на руках у мужчины, наверное, хорошо…»

- Нет, спасибо, - помотала она головой, отгоняя непрошенные мысли. – Не стоит. Я сама.

- А куда мы идем? – спросила, немного отдышавшись.

- Сейчас узнаем.

Увлекаемая сильной рукой капитана Шкловского, Ара прошла вместе с ним практически через весь поселок, а целью их похода оказался маленький домик, сложенный из дикого камня. Он стоял на краю леса, отделенный от тайги лишь довольно широким ручьем.

- Сейчас, - обнадежил ее капитан. – Думаю, мы пришли вовремя и не опоздали.

- Куда? – поинтересовалась Ара.

- Сюда, - указал он на дверь.

Они вошли в дом. В комнате, занимавшей весь первый этаж и являвшейся, судя по всем приметам, и гостиной, и кухней, и даже спальней, за столом, уставленным тарелками с разнообразной едой, сидели двое авиаторов и пили горькую.

«Ага! – сообразила Ара. – Здесь меня точно и накормят, и напоят!»

Но план Шкловского оказался куда завлекательнее.

- Знакомьтесь, господа! – сказал он, когда авиаторы повернулись на шум открывающейся двери. – Это гардемарин Варвара Бекетова, и это она взорвала ниппонца.

- Ох, ты ж! – под впечатлением от услышанного один из лейтенантов даже встал из-за стола. – Убийца «Кумано»! Это ж надо! Позволите, барышня, облобызать ручку?

- Хм, - только и смогла выдавить из себя совершенно сбитая с толку Ара.

- Да, гардемарин, это вы красиво выступили, - между тем поддержал приятеля второй лейтенант. – Эдак можно всю жизнь на Флоте прослужить, но ни разу не подстрелить такого матерого зверя. Снимаю шляпу! Кстати, я лейтенант Иван Ефимов, а мой экзальтированный с пьяных глаз приятель – лейтенант Федор Козлов, - указал он на собутыльника. – Присаживайтесь к столу, угощайтесь, гардемарин! Чем богаты…

- Баня остыла? – перебил его Шкловский.

- Да, нет, - пожал плечами все еще стоящий около стола лейтенант Козлов.

- Тогда, объявляю, что девушке нужны полотенце и чистая одежда. Варвара двое суток на ногах, и это после боя.

- У меня есть полотенце и чистая тельняшка, - предложил лейтенант Ефимов. – Госпоже Бекетовой, как раз по размеру будет вместо платья. И кстати, гардемарин, мы с вами земляки. Ваше имение недалеко от Хлынова, ведь так?

- Так точно, - улыбнулась Ара, сообразившая, что ей обещана баня, плотный ужин и алкоголь, чтобы окончательно убить бродившую в глубине души истерику. – Но я там ни разу в жизни не была. Я в Устье-Вологодском выросла.

- Но имение-то ваше, в смысле, вашего отца?

- Мое, - кивнула Ара. – В смысле, именно мое.

- О, как! А ведь там, господа, и замок есть.

- Развалины там есть, - усмехнулась в ответ Ара, вспомнив рассказ отца. – Одно название, что столбовая дворянка. Ни денег там, господа, ни земли, ни дома. От бабки в наследство досталось…

- Это мы потом обсудим! – остановил завязавшийся было разговор капитан Шкловский. - А сейчас – баня.

В следующие пять минут Ара была снаряжена в баню, как полагается. Мыло, липовое мочало, флакон кельнской воды с запахом трав – мужской одеколон, но все-таки лучше, чем ничего, - полотенце, тельняшка и шерстяные носки вместо домашней обуви. В последний момент Шкловский сообразил, что ей, возможно, будет неловко в одном тельнике на голое тело, и предложил свою запасную тужурку. В общем, все сложилось более, чем хорошо. Ара и намылась от души, и постирала свое белье и комбинезон. А когда вышла к столу – прошла от баньки, стоявшей за домом, в горницу, - там уже вкусно пахло жареной колбасой и разогретыми мясными консервами, а на столе были приготовлены хлеб, сало, квашеная капуста и соленые огурцы.

- Где вы достали все это богатство? – спросила она, усаживаясь за стол, и тут же сообразила, что в комнате они остались вдвоем со Шкловским. – А где твои друзья?

- Решили не смущать тебя своим присутствием, - безмятежно объяснил капитан, судя по всему имевший на Ару далекоидущие планы. – А припасы оттого, что мы здесь давно служим и всех местных знаем по имени отчеству. Да, ты кушай! Успеем еще поговорить!

Ара не заставила себя упрашивать и взялась за дело со всем рвением молодого изрядно перенервничавшего и сильно оголодавшего организма. Она почти сутки ничего не ела, если не считать пары ржаных сухарей, кружки кипятка и самокрутки с самосадом и измельченной коноплей. Поэтому миска гречневой каши с тушеной говядиной ушла, что называется, влет, легко потянув прицепом сковороду с жареной домашней колбасой. Шкловский, впрочем, от нее не отставал, тоже, видать, проголодался, но ел интеллигентно, не забывая при этом угощать Ару и подливать ей спиртного. Немного и только под хорошую закуску. Не спаивал, одним словом, а снимал стресс.

За едой почти не разговаривали, обмениваясь короткими репликами, осторожными взглядами и доброжелательными улыбками, то есть вели себя, словно, старые друзья. Во всяком случае, Ара чувствовала себя в компании Шкловского просто замечательно. Отпустила вожжи, позволив себе впервые за эти дни расслабиться и перестать просчитывать ходы, нести бремя ответственности, бояться и ненавидеть. Сейчас – после бани и сытного обеда, и, разумеется, не без воздействия крепкого алкоголя, - ей было попросту хорошо. Легко на душе, спокойно на сердце. И, прочувствовав момент, она вдруг подумала, что, возможно, ничто в этой жизни не происходит случайно. И что вот оно подходящее время и место, чтобы потерять наконец девственность, сделав это с правильным мужчиной, в соответствующей духу времени обстановке и с идеальным настроем на то, чтобы заняться сексом.

- Ну, - спросила она, опрокинув в рот четвертый стаканчик самогона, настоянного на кедровых орешках и корне женьшеня, - я уже достаточно красивая, или как?

- Что, прости? – не понял ее Шкловский.

- Ну, знаешь, как говорят, - ответила Ара, чувствуя приход истинного вдохновения, - не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки.

- Дура! – покачал головой каплей. – Не знаю, кто тебя обидел, но знаю, что он поц! Но и ты, Варвара, хороша, если ведешься на такую ерунду! Лично мне ты нравишься, и водка тут не при чем. Ты ведь об этом хотела спросить?

- Спросила, - кивнула она. – Ответил.

- Сложно с тобой, - покачал головой Шкловский. – На тех барышень, с которыми я знаком, не похожа. Но и на тех женщин, с которыми я… встречался прежде, тоже. Не знаю, право, как и поступить.

- Налей, - предложила Ара. – Выпьем. Авось, догадаешься…

Ну, он оказался вполне догадливым, капитан-лейтенант Шкловский: подсел к Аре и, без разговоров усадив к себе на колени, поцеловал в губы. Остальное получилось как-то, само собой. То есть, она даже не поняла, как очутилась в постели на втором этаже, куда пилот отнес ее на руках. Но вот, как она осталась без одежды, Ара помнила вполне отчетливо, и последовавший за этим интенсивный «экзерсис»[94] тоже. Не то, чтобы улет, как рассказывали ей знакомые девушки, которые уже отнюдь не девушки, но и не отстой, на что открытым текстом намекали другие. Для первого раза вполне познавательно и приемлемо по ощущениям, тем более, что второй заход оказался, и в самом деле, запоминающимся опытом. Но тут, возможно, все дело было в ней, а не в нем. Каплей, как и следовало ожидать, оказался опытным мужчиной. Чего он, впрочем, не ожидал так это того, что «нарвется на целку». Но Ара его утешила, как могла, и попросила, чтобы не брал в голову. А потом они выпили еще по паре стаканчиков и, то ли женьшень в голову ударил, то ли, потеряв девственность, Ара наконец по-настоящему расслабилась, но на второй заход они пошли практически крылом к крылу, и отбомбились так, что ни одному, ни другой мало не показалось! Еле отдышались, ей богу!

Вопрос о свадьбе всплыл уже наутро. Инициатором, к слову, выступил капитан-лейтенант. Но сперва он организовал Аре теплую воду, чтобы вымыться – заботливый мужчина, к тому же разбирающийся в женских потребностях, - потом накормил плотным завтраком, включавшим яичницу-глазунью с салом и жареным луком, хлеб и все ту же домашнюю колбасу, и только после этого, поставив перед свежеиспеченной женщиной большую чашку натурального цинского чая, заговорил о делах:

- Почему не сказала? – спросил в лоб, но сделал это тактично, без раздражения и прочих глупостей.

- Не посчитала нужным, - улыбнулась Ара, - такой ответ тебя устроит?

- Нет, но приму, как есть.

- Вот и молодец! – похвалила Ара и в задумчивости посмотрела на бутылку с настойкой. В ней оставалось еще на треть. – Один стаканчик, как думаешь?

- Думаю, что летать сегодня нам не придется, - Шкловский подтянул к себе бутылку и налил обоим.

- За тебя, красавица! – поднял он тост.

- Издеваешься? – поморщилась Ара и запила «горькую пилюлю» самогоном.

- Опять ты за свое! – покачал головой капитан-лейтенант.

- А что неправда? – посмотрела она ему прямо в глаза.

- Правда она разная бывает.

- Уточни!

- Ну, если следовать принятому стандарту, то нет, ты не Василиса Микулишна! Роста недостает, грудь маловата, бедра узкие. Не уродина, конечно, но и не красавица, - объяснил Шкловский, доставая пачку папирос.

- А по морде? – Ара не злилась, но этот его разбор ее внешности ей никак не понравился. Одно дело, когда она сама критику наводит, и совсем другое, когда об этом говорит мужчина, с которым она провела ночь.

- А ты не спеши, - остановил ее Олег. – Я еще не все сказал. Курить будешь?

- Буду.

Закурили, пыхнули дымом.

- Ты, - сказал тогда Шкловский, - другая. Невысокая, и что с того? Лицо у тебя хорошее и тело ладное. Лично мне нравится, а чужое мнение мне неинтересно. Своим умом живу.

- Неужели? - не поверила Ара, считавшая, что не будь у них боевого стресса и алкоголя в крови, ничего бы между ними не случилось. Во всяком случае, он бы точно ее не захотел.

- Я такими вопросами не шучу, - отрезал Шкловский. – Ты мне нравишься, и, на мой вкус, ты красивая, просто красота у тебя непривычная. Может быть, кто-то и не разглядит, не оценит, а я сразу и увидел, и оценил. Еще тогда, перед вылетом.

- Ты мне вот что объясни, - прищурилась Ара, - эти слова… Их можно трактовать, как признание в любви?

- Наверное, можно, - кивнул Олег, обдумав вопрос. – Но я думаю, что еще наступит момент, когда я это скажу тебе, как следует. Если только ты не будешь возражать.

- Я в изумлении! – признала Ара. – То есть, это только от меня зависит, будем мы встречаться или нет?

- Так точно, - не моргнув, подтвердил Шкловский. – Я бы очень хотел. И не только встречаться.

- А что еще? – не поняла Ара. – Я же тебе, вроде бы, уже дала. Два раза, если быть точным.

- Если бы это было возможно, я бы позвал тебя замуж.

- Замуж?! – не поверила Ара своим ушам. – Вот так сразу? Переспали и ага?

- Ну, мы же с тобой авиаторы, - улыбнулся каплей. – Торпедоносцы. У нас все решения принимаются быстро и бесповоротно. На раздумья обычно времени нет.

«А что, если и в самом деле? – задумалась вдруг Ара. – Шкловский мужчина видный, все девки обзавидуются! Вежливый, интеллигентный, внимательный, и в постели с ним хорошо…»

- Ладно, - сказала она вслух. – С этим разобрались. Но ты, кажется, в чем-то сомневаешься. В чем?

- А сама не понимаешь?

- Нет, - честно ответила Ара.

- Ты православная…

- Ну, и что? Тебе это мешает?

- Мне нет, но я же не православный!

- А то я ночью не заметила, - хихикнула Ара, до сегодняшней ночи знавшая лишь теоретически, чем обрезанные отличаются от необрезанных.

- То есть, тебе это не мешает?

- Нет, Олег, мне это не мешает, я не кулема слободская! Я авиатор, и третьего дня вместе с тобой ходила в атаку! И ты меня прикрывал от огня… Ерунду несешь!

- Брак дело семейное, - уточнил между тем Шкловский, - твоим родным это может не понравиться.

- А твоим? – перебросила Ара мяч на его сторону корта.

- На мнение моих родных мне насрать, - отмахнулся каплей. – Не подумай плохого, Варвара, я их всех нежно люблю. Но их мнение по данному вопросу мне совершенно не интересно.

- Что ж, - усмехнулась Ара, - мне нравится твой подход к делу. Беру на вооружение.

- Значит, да? – откровенно изумился Шкловский.

- Ты сначала сделай предложение, а потом уже спрашивай! – Снова отбила мяч Ара.

- Выходи за меня замуж! – сказал Шкловский, вставая из-за стола.

- Согласна! – Она тоже встала из-за стола. – Можешь взять меня на руки и поцеловать. Но не увлекайся, - хихикнула, едва он шагнул к ней, - мне еще начальство искать…

По правде сказать, известие, что ему придется служить вместе с Варей в сводном штурмовом полку, Виктора ничуть не обрадовало. То есть, случись это до того, как они с ней объяснились, он был бы этому только рад. Но, увы, его девушка, - вернее, «не совсем его», - окончательно ушла к другому, за которого, к слову, собралась идти замуж. При таком повороте дел видеть ее каждый день, - а на службе по-другому никак не выйдет, - представлялось актом жесточайшего мазохизма. Но тут Виктору неожиданно повезло. Не успел он представиться капитану-лейтенанту Корнееву, ИО командира корволанта Центральной группы, как тут же выяснилось, что летать с Арой ему не придется. Волевым решением контр-адмирала Минчакова штурмовой полк, вошедший в состав «передового охранения», был сокращен до трехэскадрильного состава, тогда как четвертую эскадрилью, к которой как раз и была приписана мичман Бекетова, срочно перебросили на аэрополе хабаровчан Моряк-Рыболов, находившееся почти в ста километрах на юго-восток от залива Владимира. Так что по службе они с Варварой теперь не пересекались, но и Виктор в полку надолго не задержался. Полетал на коче всего одиннадцать дней, поучаствовал в трех воздушных боях и даже сбил, - правда, в группе, - один ниппонский штурмовик, и тут как раз пришел обещанный Минчаковым крейсер «Изборск», и Виктор убыл к новому месту службы. Так что, в следующий раз Виктор увидел Варю только в конце августа на аэрополе Рисовая Падь.

За прошедшее время вооруженный конфликт с Ниппонской империей успел превратиться в полномасштабную войну, в которую не преминули ввязаться и цинцы, решившие под шумок отнять у Себерии Манчжурию.В отличие от Земли Хабарова Маньчжоу-Го до сих пор являлась колонией Себерии. Объяснялось это, прежде всего, этническим составом населения, среди которого преобладали китайцы. Здесь, правда, жили так же русские – выходцы из Себерии и Киева, - а также корейцы и эмигранты из южнославянских и прирейнских государств, сербы, баварцы и пруссаки, но китайцев все равно было больше. Оборонять этот огромный край было непросто, тем более, что в тылу действовала ниппонская и цинская агентура, а ниппонские войска давили на себерцев и хабаровчан не только с островов, но также из давным-давно проглоченной и, в известном смысле, переваренной Кореи.

В этой ситуации, бухта Троицы приобрела важное стратегическое значение. С военных баз в Зарубино, Сухановке, Андреевке и Рисовой Пади себерские войска и хабаровские «партизаны», не только прикрывали столицу Дальнего Востока – город Владивосток, но и контролировали с воздуха почти всю северо-восточную Корею, обеспечивая к тому же тылы военно-морских сил, оперирующих в Ниппонском море, и 3-ей армейской группы генерал-полковника Мохова, сражавшейся с ниппонскими войсками в Хамгён-Пукто. Соответственно, расширялась и база Флота в бухте Троицы, куда из метрополии сплошным потоком шли военные грузы и маршевые пополнения. Переброска людей и грузов производилась, в основном, по железным дорогам – это был гораздо более безопасный путь, чем морем в Порт-Артур или Владивосток, - но спешные грузы перебрасывались воздушным транспортом. Этот маршрут был короче по времени и практически безопасен на большей части пути. Однако приграничные области Золотой орды и Сибирского ханства стали в последнее время небезопасны из-за перехода ниппонцев и цинцев к откровенному каперству. Соответственно изменилась и тактика себерцев, хабаровчан и союзных им сибиряков. Транспорты теперь сбивались в группы, именуемые по старинке караванами или обозами, и на всех опасных участках их сопровождали военные корабли. Так попал в бухту Троицы и крейсер «Изборск».

Вахта Виктора – с 4 до 8 утра - как раз пришлась на крайний отрезок маршрута. Под наблюдением командира крейсера он проконтролировал обустройство судов каравана – двух малых армейских транспортов, флотского грузовика и трех коммерческих судов, зафрахтованных где-то в западной Европе, а затем провел снижение и постановку крейсера на якорную стоянку. Проследил за установкой башни лифта и только тогда, получив прямой приказ командира, застопорил машину и сдал пост следующей вахте. Спать он не хотел, хорошо отдохнув перед тем, как заступил на дежурство, поэтому решил проветриться и размять ноги. Проверил свое отделение, решил для младших чинов и двух мичманов неотложные бытовые вопросы, испросил у старшего помощника командира разрешение сойти на берег и, переодевшись в повседневную офицерскую форму – вахту он держал в летном комбинезоне, - спустился на щебенку аэрополя.

Огляделся. База была новой и выглядела, как всякое выстроенное в спешке и все еще не доведенное до ума новье. Бетонные полосы успели проложить только для самолетов. Все остальные корабли «швартовались» на огромном поле, засыпанном гранитным щебнем, утрамбованным тяжелыми асфальтовыми катками, но положить асфальт, по-видимому, не успели, точно так же, как построить капитальные ангары, башню управления и прочие необходимые на аэрополе здания. Их заменяли многочисленные вагончики и кунги, сборные ангары, а то и вовсе брезентовые армейские палатки. Там, насколько было известно Виктору, размещались даже две кантины и неплохой бар, но он все-таки решил ехать на Заимку Янковского, где можно было найти заведения получше.

Попутка нашлась тут же – буквально под днищем крейсера, куда уже начали подвозить необходимые припасы, - и через полчаса Виктор шагал, насвистывая какой-то мотивчик, по центральной улице городка, являвшегося до войны центром обширной зоны летнего отдыха. Неудивительно поэтому, что вдоль Троицкого бульвара расположились многочисленные лавки, салоны и парикмахерские, а также синематограф, летний театр и кабаки на любой вкус. Бордели здесь тоже имели место быть, но находились они, как, впрочем, и ночные клубы, казино и бурлески на боковых улицах, чтобы не смущать своим видом праздношатающуюся по бульвару чистую публику, хотя сейчас от тех отдыхающих не осталось и воспоминаний. Везде были видны одни лишь люди в военной форме или, на худой конец, в тужурках гражданского торгового флота. Ну, а все штатские, как легко было догадаться, являлись местными обывателями, и их на улицах города было почти не видно.

Виктор прошелся по бульвару, выбрал наугад приятную на вид чайную, - которые здесь, как он знал, не всегда являлись именно чайными, - вошел и сразу же увидел Варю. Мичман Бекетова сидела за столиком в глубине зала с незнакомым Виктору капитаном-лейтенантом. Судя по тому, что на столе перед ними в одиннадцатом часу утра стояли лишь едва пригубленные кружки с пивом, господа офицеры пришли незадолго до него и максимум успели сделать заказ. Небось тоже не завтракали. Вопрос, однако, состоял в том, как себя с ними вести? Подойти и поздороваться? Кивнуть издали, если пересекутся взглядами, или попросту уйти, пока его никто не заметил. Впрочем, уходить стало поздно в тот самый момент, когда он об этом подумал. Варя подняла взгляд, увидела Виктора и тут же радостно разулыбалась, призывно взмахнув рукой. Что-то сказала своему спутнику, тот обернулся, смерил Виктора оценивающим взглядом, сдержанно улыбнулся и кивнул на свободный стул, недвусмысленно приглашая присоединиться к компании. Оказалось, это и был тот самый торпедоносец, который увел у него Варвару.

Что ж, Виктор умел быть объективным. Каплей оказался симпатичным и приятным в общении мужчиной, хотя, зная предысторию, - а он ее, судя по всему, знал, - не мог не ревновать к Виктору, и ревновал, разумеется. Просто делал это сдержанно и не позволил себе ни одного косого взгляда или слова, способного задеть его несостоявшегося конкурента. И, если этого мало, то у каплея Шкловского на офицерском кителе присутствовали целых три ордена, одним из которых был Себерский крест 1-й степени, точно такой же, как у мичмана Бекетовой.

- Так вас можно поздравить? – спросил Виктор, присаживаясь.

- Смотря с чем? – тут же уточнила Варвара.

- Разве Себерский крест не причина? – удивился Виктор.

- Ах, вот ты, о чем! – рассмеялась мичман. – Причина, и еще какая! Но ты нас можешь поздравить и с тем, что мы наконец поженились!

«Вот черт! – выругался мысленно Виктор. – Это уже не намерения, а свершившийся факт!»

- Новобрачные мы! – разулыбалась между тем Варвара. – Правда, медовый месяц, мы отгуляли до свадьбы, а не после, как положено. Но Олег обещает устроить мне сюрприз сразу после войны!

«Вот же вляпался! Еще и на медовый месяц угодил!»

Сам Виктор женат, понятное дело, не был, поскольку проявил глупую беспечность и, опоздал на поезд. Но он знал, разумеется, как оно там происходит, причем вне зависимости от того, были у молодых супругов добрачные отношения или нет.

«Небось, тоже отлипнуть друг от друга не могут, и из постели их вставать заставляет один только устав корабельной службы!»

Он остро завидовал каплею, ревновал к нему, но при этом не мог позволить себе никаких внешних проявлений обуревавших его чувств. Во-первых, «рвать и метать» было бы унизительно, а во-вторых – поздно и несправедливо. У него было три года, чтобы разобраться в себе и понять, что любит эту женщину. Разобрался, в конце концов. Понял. Но опоздал с принятием решения на месяц или два. Так что теперь оставалось молча кусать себе локти и сохранять хорошую мину при плохой игре.

В общем, он их поздравил. Пожал Олегу Шкловскому руку и по-дружески поцеловал Варю в щечку, провозгласил тост, хотя из выпивки у них оказалось только пиво, и спросил:

- Так ты теперь мичман Шкловская?

- Пока нет, - безмятежно отмахнулась Варя. – Вот война закончится, тогда и займемся. Пока просто зарегистрировали брак. А то слишком много бумаг оформлять придется, ты же знаешь нашу бюрократию… Да еще родственников по разным углам ринга разводить…

Виктор посмотрел на Варю и вдруг понял, что его так в ней привлекало. У нее было невероятно выразительное лицо, правильные черты, большие синие глаза. Не красавица в общепринятом смысле слова, но это было хорошее, запоминающееся лицо. И в глазах, что немаловажно, светился ум, помноженный на волю.

«Упустил… Вот же дурак!»

На аэрополе в Рисовой Пади базировались два полка: 9-й истребительный и 2-й ударный. На самом деле, и тот, и другой находились в урезанном составе, потому что себерская авиация понесла в первый месяц войны на Дальнем Востоке довольно большие потери, да и техники в распоряжении командования было пока недостаточно. Поэтому первые две недели Ара прослужила безлошадной, но зато потом ей предложили временно перейти на торпедоносец. «Струги», в отличие от «кочей» поступили сразу в большом количестве, но зато в торпедоносных полках ощущалась острая нехватка экипажей. Вот ей и предложили. Не от хорошей жизни, положим, но, как говорится, на войне, как на войне. Ей даже Лену Жихареву разрешили взять вторым номером и дали потренироваться, то есть, полетать вволю, покрутить фигуры простого и сложного пилотажа, побросать мешки с песком, имитирующие бомбы, которые струг-вампир может нести внутри фюзеляжа и на внешней подвеске. Ну и, разумеется, пострелять. Практики-то у них, как ни крути, было мало. А то, что круто выступили в первый день войны, так это, скорее талант и удача, чем воинское мастерство.

Однако начиналось все не так уж просто. Ара нашла Лену на танцах в Рисовой Пади. Кто-то подсказал, вот она и пошла на большой танцпол в городском парке. Играл диксиленд из дружественного Техаса, и народу собралось достаточно много. Теплый вечер, запах цветов и горячий джаз, а в буфете холодное пиво и крепкий алкоголь, так что люди расслаблялись вовсю. Неудивительно поэтому, что Лену Ара нашла в объятиях какого-то здоровенного воентехника, и дело шло, учитывая дислокацию парочки – они обжимались в темном углу за кустами, - к очевидной развязке, но мичман сломала воентехнику все планы.

- Тысяча извинений, господа офицеры! – сказала она, подойдя к разгоряченным любовникам едва ли не вплотную, иначе они бы ее просто не услышали. – Гардемарин Жихарева, будьте любезны, на два слова. Срочно и очень важно.

Лена отлепилась от своего кавалера. Подтянула спущенные до бедер брюки, застегнула и оправила тужурку.

- Извини, Ара!

- Дело житейское! – отмахнулась Ара. – Это ты меня прости! Но выхода нет, мне твой ответ нужен сегодня, буквально сейчас.

- Какой ответ? – не поняла Жихарева.

- Ну, как тогда, - улыбнулась Ара. – Мне предложили торпедоносец, и, если хочешь, приглашаю тебя к себе вторым номером.

- Меня? – опешила Лена. – После всего?

- После чего? – теперь уже Ара перестала понимать свою собеседницу.

- Ну, я… - И она вдруг заплакала. Крупная красивая девушка гардемарин с двумя боевыми орденами на выразительной полной груди.

- Ты что, Лена? Что стряслось? – насторожилась Ара.

Иди знай, что там у Ленки могло произойти. Могла триппер подхватить, а могла и залететь. Дело житейское. Или в штабе с кем поцапалась. Спокойная-то она спокойная, но скандал может устроить любой.

- Я… я нахлебница! – выпалила сквозь слезы девушка. – Внеочередное звание, два ордена… А что я сделала-то? Мораль тебе в лесу читала… Трупов испугалась…

- Дура! – остановила Ара этот «поток самобичеваний». Она уже поняла, откуда ветер дует. Они же обе после награждения ходили именинницами, но, у Лены, по-видимому, были серьезные сомнения относительно заслуженности упавших на нее прямо с неба наград.

- Значит, так! Никакая ты не нахлебница! Ты в атаку на крейсер шла со мной и от страха в истерике не билась, а готовила торпеду. Я рулила, но целилась-то ты! И штурмовик ты подбила.

- Но добила-то его ты!

- Ну, на то мы и экипаж, чтобы работать вместе. Вот мы его и сработали. А с ниппонцами… Ты это близко к сердцу не бери. Ты, Лена, девушка городская. На охоту, как я, с шести лет не ходила, мертвых оленей и медведей не видела, туши кабанов не разделывала. И стрелять тебя так, как учили меня, никто не учил. Мы же авиаторы, а не кирза. В обычной жизни чужих трупов не видим. Так что прекрати истерику! Все твои награды получены за дело. Поэтому начальство и согласилось разрешить тебе летать. Но тут уж от тебя зависит. Хочешь, будем летать вместе. Не хочешь, имеешь право. Ты только на третий курс перешла, молодая еще…

- То есть, ты на меня не сердишься? – удивилась сквозь слезы девушка-гардемарин.

- Ничуть.

- Тогда я за! Спасибо тебе, Ара! Ты лучшая!

Так они снова стали летать вместе. И вот, что удивительно, тот выбор, который Ара сделала практически мгновенно перед атакой на ниппонский крейсер, оказался безошибочным. Слетались практически сразу и класс набирали куда быстрее, чем другие пары. Командир – ее собственный муж, между прочим, исполнявший обязанности начальника группы торпедоносцев, - только руками разводил:

- Просто чудеса какие-то! Такой слетанности за неделю тренировок и от опытных-то экипажей не дождешься!

А через две недели они составляли уже крепко слетанный экипаж, и результаты по бомбометанию и стрельбе по конусу были у них значительно выше среднего. Немного смущало отсутствие опыта в торпедировании. За плечами у девушек были лишь тренажеры Академии, да единственный, - пусть и сверхрезультативный, - вылет. И как оно получится, когда придется снова бросать «сулицу» в цель, не знал никто. Оставалось надеяться на лучшее и оттачивать умение заходить на цель и держать ее в прицеле до самого конца.

Первый боевой вылет капитан Шкловский разрешил их экипажу только двадцать пятого августа. Тогда торпедоносцы подняли в воздух без бомб и торпед, вообще без груза. Нужно было отразить массированный налет ниппонской авиации на Владивосток, а истребителей перехватчиков, да и просто истребителей-штурмовиков не хватало. И кто-то наверху, наверняка наделав в штаны при известии о четырех ниппонских кораблях-матках, приблизившихся к побережью, приказал бросить в бой «последний резерв» - шесть боеспособных стругов с хотя бы вчерне облетанными экипажами. Получив приказ, Олег жутко разозлился, - такого отборного мата Ара от него еще не слышала, - но приказ есть приказ, и они все-таки военные люди, офицеры, а не просто так погулять вышли. Пришлось выполнять, но, к счастью, тот вылет прошел без эксцессов и прочих инцидентов. Налет на столицу удалось отбить без помощи торпедоносцев, которые прибыли в район боевых действий, что называется, к шапочному разбору. Но опыт вылета группой, да еще и над незнакомой территорией оказался интересным. Так далеко Ара еще не залетала, и, хотя струги шли плотным строем, и курс задавали опытные экипажи, Лене впервые пришлось поработать не только «канониром» и стрелком, но и настоящим штурманом, что кстати неплохо и для будущего пилота.

Вот с этого и началась настоящая служба. За следующие девять дней торпедоносцы вылетали на боевые задания еще пять раз. Дважды пытались перехватить, - впрочем, оба раза безрезультатно, - ниппонские одиночные корабли и один раз попрактиковались в пусках «сулиц», зажав силами трех торпедоносцев сухогруз, идущий из Кореи на острова. Ниппонец был слабо вооружён и серьезного сопротивления не оказал. Экипаж покинул его по первому требованию, перейдя на легкие катера с обычными паровой машиной и крыльями, а струги расстреляли сухогруз с дистанции в семь километров отрепетировав для начала несколько вариантов атаки группой и маневров уклонения. Ну и сами стрельбы оказались весьма поучительными. Аре с Леной удалось всадить «сулицу» в сухогруз, заходя ему в корму против солнца. Дистанция - 7350 метров, эшелон – 1300, цель – расширение кормы, сопутствующие факторы – боковой ветер, умеренный – 15 узлов и солнце, встающее прямо перед ниппонским сухогрузом. Шкловский, следивший за их атакой в режиме реального времени – он летел выше и чуть в стороне, - сдержанно похвалил, добавив несколько практических советов на будущее.

А через два дня их подняли по тревоге и срочно перебросили на железнодорожную станцию Хасан, вернее, на временное аэрополе, где были построены две довольно длинные взлетно-посадочные полосы, смонтированные из тонких профилированных металлических плит, уложенных прямо на выровненную землю. «Перебросили» - это, разумеется, эвфемизм. Струги туда сами перелетели, своим ходом, все шесть. Там пилотов накормили, дали отдохнуть, пока техники обихаживали их торпедоносцы, коротко проинструктировали, и «вперед, вперед!»

На этот раз они летели бомбить корейский порт Наджин. В налете участвовало тридцать штурмовых кочей – десять из них прикрывали атаку, остальные использовались, как ударные самолеты, - и десять торпедоносцев: все, что смогло наскрести командование. Суть проблемы была Аре хорошо известна. Им об этом в Академии рассказывали на занятиях по тактике и оперативному искусству. Дело в том, что изначально создатели воздушных флотов исходили из опыта военно-морского флота. Они строили корабли разного класса и решали с их помощью практически все встающие перед командованием тактические и стратегические задачи. Время шло, цели и задачи флотов менялись в соответствии с обстоятельствами, но конструкторы и флотоводцы по-прежнему оставались в плену Концепции. Воздушные корабли мыслились, как основа флота. Предполагалось так же, что они способны решить практически любую поставленную перед ними задачу, но это было, разумеется, ошибочное мнение.

Артиллерийский огонь – отличный способ борьбы с чужими кораблями, но становится гораздо менее эффективным при обстреле наземных укреплений и скоплений армейских частей. Для этого гораздо лучше подходит бомбардировка. И в самом деле, даже легкий крейсер способен принять на борт от двадцати до тридцати тонн бомб. Правда, бомбить в большинстве случаев приходится с больших высот, так как армейские части быстро обзавелись орудиями ПВО, ну а точность бомбометания с высоты в три-пять километров оставляет желать лучшего. Тогда пытливые умы от аэронавтики предложили использовать для бомбометания легкие скоростные суда – фрегаты, корветы и эсминцы. Эти поднимали в воздух гораздо меньше бомб – максимум десять-пятнадцать тонн, - но зато производили бомбометание с «бреющего» полета. Впрочем, ниже шестисот метров на скорости не опускались и они. Все-таки следовало учитывать их большую массу, - и, соответственно, инертность, - и возможности маневрирования. И тогда вспомнили о штурмовиках. Первоначально эти машины появились исключительно для борьбы с воздушными кораблями, но затем умные люди в штабах сообразили, что, если подвесить под крылья штурмовика, скажем, пару бомб-соток, то «кочи», «гренадеры» и прочие «ландскнехты» смогут наносить удары и по наземным силам противника. Так ударные самолеты окончательно превратились в истребители-штурмовики, и тот же коч одиннадцатой серии мог брать внутрь фюзеляжа две сотки и еще две нести под крыльями. В перегруз он мог нести на подвесках две 250 килограммовые бомбы. Значительно позже в строй встали торпедоносцы, которые тоже можно было использовать, как бомбардировщики. Но универсализм – говорили профессора Академии – это не всегда хорошо. Возможно, - предполагали они, - пришло время создавать особые самолеты, предназначенные исключительно для бомбометания. Но бомбардировщики пока оставались лишь голубой мечтой теоретиков, и бомбовые удары по наземным целя осуществляли все, кто только мог.

Струг-вампир для этого дела подходил даже лучше других самолетов. Подвеска, на которой он нес ракету весом в две с четвертью тонны, могла быть использована для доставки к месту атаки четырех бомб весом в 250 килограмм каждая или даже двух пятисоток. При этом на крыльевые подвески струг мог принять еще две сотки. И что характерно, он с таким грузом не терял ни в скорости, ни в маневренности, не сокращались так же ни его потолок, ни боевой радиус. Вот Ара и везла сейчас ниппонцам подарочек весом 1200 килограмм.

Вылетели затемно, чтобы ударить на рассвете, когда противник меньше всего ожидает вражеской атаки. Шли выше линии облаков на высоте три тысячи метров. Над головой звездное небо, внизу – облачное море, а между «небом и водой» идущие группами самолеты. Ара покрутила головой, легко определив позиции близлежащих торпедоносцев и разглядев даже жопу «вожака гусиной стаи».

- Лена, - позвала она штурмана, - глянь, будь любезна, что у нас за кормой?

- Вижу двух замыкающих, - доложила гардемарин Жихарева после короткой паузы, потребовавшейся для того, чтобы развернуться лицом назад. Кресло второго номера на струге поворачивалось вместе с остеклением кабины и пушечной турелью. Впрочем, пушечной она уже быть перестала. Опыт первых боев этой новой войны внес кое-какие изменения в оснащение боевых самолетов. И на их струге-вампире вместо 20 мм пушечных автоматов появилась спарка крупнокалиберных пулеметов[95] под 12,7х108 мм мощный и с весьма хорошей баллистикой патрон.

- Принято! – ответила Ара, привычно оглядывая горизонт. – Держим строй.

Полет в строю – утомительное занятие. Летишь неизменным курсом, а вокруг все то же и все так же. Ничего не происходит, ничего не меняется. Ровный гул мотора и «монотонность пейзажа» убаюкивают, вгоняют в сон, но спать нельзя, и отвлекаться тоже. Ночь хоть и скрывает самолеты от глаз противника, не способна спрятать от всевидящих радиоискателей. Засекут – мало не покажется. Наведут перехватчики, и прости прощай скрытность. Поэтому Ара не отвлекалась, держала себя в тонусе, а за пять минут до подхода к цели проглотила таблетку метамфетамина[96], запив ее парой глотков крепкого и сладкого кофе из термоса.

Ну а потом была сама атака. Пикирование на максимуме возможной скорости и сброс бомбовой нагрузки на подсвеченные осветительными ракетами цели. В ответ ниппонцы почти не стреляли, видно, их все-таки удалось застать врасплох. Зато на отходе себерян перехватили ниппонские истребители-штурмовики типа «Н» - Ниндзя, бой получился плохо организованный, нервный, и Аре с Леной пришлось вволю покрутиться и пострелять. Ни в кого, впрочем, они, кажется, не попали, но и сами вышли из заварухи целыми и невредимыми. Не лучше оказался и следующий налет. А потом ситуация на фронте снова изменилась, и на исходе первой недели сентября торпедоносцы скоренько вернули в Рисовую Падь. Что конкретно затевается, - и затевается ли что-нибудь вообще, - никто не знал. Ну, кроме высоких штабов, разумеется. Тем не менее, оба полка и истребительный, и ударный срочно доукомплектовывали техникой и экипажами. И, кроме того, в торпедоносном начали, наконец, формировать полноценный штаб. Прибыли откуда-то из Рязани двое капитан-лейтенантов - новый начштаба и командир первой эскадрильи – и три лейтенанта, один из которых стал замом начштаба, второй – командиром второй эскадрильи, а третий – замом командира полка. Не совсем понятно было, на какую должность назначат Шкловского, когда прибудет новый комполка, но все разрешилось быстро и просто. Олега вызвали в штаб авиагруппы, а оттуда он вернулся уже кавторангом и командиром ударного торпедоносного полка…

Сигнал тревоги сыграли в 6.23 утра по времени Хабаровска. Крейсер «Изборск» патрулировал в это время в районе озера Ханка, а Виктор отсыпался после вахты, закончившейся в полночь. Он очень устал, потому что не спал почти двадцать часов, однако, когда включается сирена, сон с флотских слетает мгновенно. Более эффективным средством являются только колокола громкого боя. Так что Виктор вскочил с койки, как ошпаренный, и начал лихорадочно одеваться, - комбинезон, ботинки и пояс с оружием, - а еще через несколько минут, когда он выскочил из своей каюты в коридор по внутрикорабельной трансляции к экипажу крейсера обратился капитан 1-го ранга Питиримов:

- Господа, - сообщил он сухо, - около получаса назад противник начал генеральное наступление по всей линии Тихоокеанского побережья. Атакованы все основные базы Флота и ВМФ от залива Посьета и Новгородской бухты до Нельмы и Корсакова. Особенно жестокое сражение развернулось над Уссурийским и Амурским заливами и в районе Владивостока. Нам приказано двигаться на помощь гарнизону города со всей возможной поспешностью. Однако мы находимся сейчас над южной оконечностью озера Ханка, конкретно, на траверзе поселка Камень-Рыболов, то есть почти в двухстах километрах от Владивостока. Максимальная скорость, которую мы можем поддерживать в течении достаточно длительного времени – 90-95 узлов[97]. То есть, мы будем на месте чуть больше чем через два часа. Не думаю, что ниппонцам удастся сломить нашу оборону за столь короткое время, но нам в любом случае следует готовиться к ожесточенному сражению. Прошу всех занять посты по боевому расписанию. Все изменения в обстановке будут транслироваться в режиме реального времени. С богом!

Виктор добежал до лифта и, вскочив на платформу вместе с несколькими другими офицерами, поехал вниз. Остальные трое спускались в машинное отделение, но он вышел на минус первой палубе и вскоре подошел к бронированному овальному люку в основании кормовой башни. Вход в центр управления огнем охраняли бойцы флотского десанта. Они проверили документы Виктора и пропустили его в центр управления огнем и центральный штурманский пост. Здесь уже работали офицеры-артиллеристы и группа навигаторов, но у Виктора была иная цель. Он прошел через операционный зал к противоположной от входа стене и поднялся по вертикальному трапу наверх, в запасную рубку крейсера. Его кресло – пост третьего пилота по боевому расписанию – находилось в центре подковообразного пульта. Слева от него стояло кресло второго помощника, а справа уже устраивался офицер-связист, начавший оживлять ходовой, обзорный и тактический экраны.

- Доброе утро! – поздоровался он, оглянувшись.

- Доброе! – кивнул Виктор, располагаясь в кресле.

Первым делом он активировал центральную часть пульта, заодно выдвинув из наклонной столешницы и развернув к себе под удобным углом экран связи с мостиком. Потом проверил работу гарнитуры связи и подключение дыхательной маски.

- Для протокола, - сказал он вслух, расписываясь в вахтенном журнале, - все системы работают штатно.

Бросил взгляд на ходовой и обзорный экраны. Набирая скорость и высоту, крейсер шел над тайгой.

«Красивое место!» - отметил едва ли не машинально, занятый совсем другими мыслями.

Затем посмотрел на пульт и на тактический экран. Судя по поступающим данным крейсер быстро наращивал скорость и выходил на оптимальный курс к пункту рандеву с приданными ему кораблями, так же, как и он сам отозванными с патрулирования территории. Машины работали стабильно, давление и температура пара оставались в пределах средних допустимых значений, погода тоже благоприятствовала. Видимость отличная, небольшой встречный ветер, температура воздуха… барометрическое давление… координаты…

«Отлично!» - Виктор сел в кресло и пристегнул ремни безопасности, а тут подошли и остальные офицеры.

Следующие два часа крейсер шел курсом на Владивосток. Ждали возможного перехвата, но ниппонцы или не знали об их местонахождении, или не имели в этом районе сколько-нибудь значительных сил. Скорее всего, второе. Рейдер или пара – вот и все, что могло у них тут быть. С линейным крейсером – пусть и старым, - этим «джонкам» было бы не справиться. Новости с побережья приходили неоднозначные: кое-где себерцы лупили ниппонцев, что называется, в хвост и гриву, но зато в других местах все обстояло с точностью наоборот. В районе Владивостока силы сражающихся флотов оказались примерно равны. И к концу второго часа сражения ни одна из сторон не имела очевидного перевеса. Преимущество себерцев заключалось в наличии большого числа хорошо организованных наземных баз, зато ниппонцы стянули в этот район четыре больших корабля-матки, а это, даже если предположить, что все носители старые, чуть не две истребительно-штурмовые дивизии. Вот и случилось, что нашла коса на камень, причем сразу с обеих сторон.

В районе Уссурийска к идущему полным ходом крейсеру присоединились эсминец «Верный» и фрегат «Капитан Арбатов», они шли от Арсеньева, догоняя ушедший вперед «Изборск». А около Раздольного их догнали еще два фрегата, пришедшие прямо с судоремонтного завода в Заводском. Дальше оперативная группа Питиримова пошла в обход Владивостока через Уссурийский залив с задачей выйти к Амурскому проливу южнее острова Рейнике. Там, по данным разведки, прятался один из ниппонских кораблей-маток. Авианосец опустился почти к самой воде, прикрывшись от себерских радиоискателей высоким скалистым берегом. Его засекла подлодка хабаровских «партизан», но командование во Владивостоке не имело в этом районе никаких резервов. Так что пришлось послать так удачно появившегося на ТВД Питиримова. Долго, разумеется, - им всем до цели было еще пилить и пилить, но других вариантов у себерян просто не нашлось.

- Приготовиться к бою! – Приказ пришел без четверти девять, когда, спрятавшись в облака, маленькая флотилия на всех парах неслась над Уссурийским заливом в сторону острова Рейнике.

Виктор следил за обстановкой, но видимость в тумане была нулевой, а радиоискатель они пока не включали, чтобы не обнаружить себя раньше времени. Разумеется, их могли нащупать ниппонцы, которым прятаться было уже поздно, и чьи приборы наблюдения работали вовсю. И все-таки оставалась надежда, что удастся проскочить незамеченными. Впрочем, долго эта надежда не прожила. Разрыв снаряда по левому борту оказался не столько неожиданным, сколько неприятным: их все-таки обнаружили, но, судя по всему, не поняли, с кем имеют дело. По крейсеру надо бить бронебойными, а разрыв снаряда наводил на мысли о зенитном.

«Они приняли нас за группу штурмовиков?»

Такое могло случиться, если обнаруживший «Изборск» ниппонец был поврежден. Допустим, участвовал в бою и получил несколько попаданий в борт или, скорее, в башню.

«Антенны повреждены… Радиоискатель работает, но точной картины не дает… Поступает обрывочная информация…»

Виктору нечем было заняться, - он всего лишь дежурил на резервном посту, - вот и фантазировал. Однако его фантазии, как выяснилось в следующие несколько минут были недалеки от реальности. За первым зенитным снарядом последовало сразу с дюжину других. Стреляли в быстром темпе, с упреждением и из нескольких орудий сразу, так что волна осколков ударила в форштевень крейсера и в башни носовых орудий, и окатила обтекатель левой скулы. Но и там, и там их встретила толстая броня, так что никакой опасности для «Изборска» этот обстрел не представлял. Во всяком случае, пока. Однако командир решил не ждать, когда и если, ниппонцы сообразят, что нащупали «в темноте» всего лишь хобот слона, и крейсер произвел несколько сдвоенных залпов в сторону противника. Стреляли сотки с бака и дека[98] левого борта и стреляли отнюдь не зенитными снарядами, и не наобум, - а значит, наблюдатели не зря ели свой хлеб, - и похоже, ответка прилетела куда следует: снаряды попали в цель с первой попытки. Где-то впереди и слева полыхнуло – блеклое оранжевее пятно, вспухшее в густом облачном киселе, - и это означало прямое попадание в корпус вражеского корабля. Но главное, этот взрыв предоставлял артиллеристам по-настоящему четкий ориентир для прицеливания. Так что сразу же вслед за первым попаданием ударили еще несколько орудий. А вскоре, «Изборск» вылетел из облака в прозрачное небо августа, и Виктор увидел горящий ниппонский фрегат.

- Внимание! – объявили по внутрикорабельной трансляции. – Крейсер в бою!

И сразу же вслед за тем, Виктор получил приказ сдать пост лейтенанту Корначеву и незамедлительно проследовать в боевую рубку. Лейтенант, - стажер 2-го пилота, перешедший на крейсер со скаута, где был первым, - что характерно, уже топтался у входа в отсек и, значит, еще раньше получил соответствующий приказ.

«Капитан хочет посмотреть на меня в боевой обстановке?»

Это было возможно, в особенности, если о нем упомянула в каком-нибудь разговоре адмирал Браге.

- Пост сдал!

- Пост принял!

Виктор поспешно покинул запасную рубку и побежал – в буквальном смысле этого слова, - к лифту. Исполняя приказ, он должен был добраться до мостика раньше, чем начнется настоящий бой. Ниппонский фрегат, столь удачно подставившийся под удар «Изборска», погоды не делал, но сейчас крейсер стремительно приближался к острову Рейнике и, значит, до начала настоящего сражения оставались считанные минуты. Итак, перепрыгивая через комингсы люков, прорезанных в противопожарных переборках, он пробежал метров сто пятьдесят прямо по коридору и вызвал лифт. Пока ожидал платформу, связался по настенному переговорному устройству с дежурным офицером «трюмной команды» и сообщил, что, несмотря на приказ «к бою», люки на минус первой палубе все еще не закрыты. И вовремя кстати сообщил, потому, что, едва добравшись до мостика, почувствовал, как начала содрогаться под ногами палуба – это открыли огонь орудия главного и вспомогательного калибров, - а в тот момент, когда боец охраны потянулся к запорному рычагу, чтобы открыть люк на мостик, там, за толстой броней раздался недвусмысленный грохот, и тут же взвыла аварийная сирена.

«Только не это!»

Вообще попадание снаряда в рубку в самом начале боя – происшествие крайне редкое. Но такое иногда случается, поскольку все решают случай и статистка баллистических траекторий. Случилось и на этот раз. Боец охраны, которого, как и Виктора, отбросило к противоположной стене, вскочил на ноги и бросился к люку. Сначала, впрочем, запорный механизм не поддавался, - заело его, что ли? - но вдвоем они все-таки отжали рычаг и распахнули люк. В рубке было не продохнуть от какой-то вонючей химии, в воздухе плавали клубы дыма, кто-то кричал от боли, а кто-то уже не подавал признаков жизни. Но, как ни странно, пульт управления оказался практически цел, и даже экраны – ходовой, обзорный и тактический – продолжали работать. Чтобы разобраться в ситуации, Виктору потребовалось несколько мгновений, прошедших под завывание серены и нервное мигание аварийного освещения. Сначала он растерялся, затем его обдало волной ужаса, но уже в следующее мгновение он оценил обстановку и начал действовать.

Снаряд пробил рубку насквозь, пройдя слева – там красовалась рваная дыра во внешней броне, - направо к переборке, отделяющей мостик от ходовой штурманской рубки. Переборку, снаряд, по-видимому, пробил насквозь, но сразу за ней потерял скорость и, скорее всего, застрял во внешней стене башни. Во всяком случае, так показалось Виктору, когда он заглянул через еще одну рваную дыру в святилище навигаторов. Это был бронебойный снаряд-болванка. Он не взорвался, но дел все равно наделал немало. Осколки от пробитой брони, ударная волна, непонятно было только, откуда тогда взялась химия? Но пахло изрядно. Впрочем, в тот момент Виктору было не до запахов. Он должен был действовать и действовать быстро.

Сначала он думал, что его задачей будет помогать спасателям, но очень скоро выяснилось, что все не так плохо, как ему показалось в первый момент, и что Виктору есть чем заняться, пока другие выносят убитых и раненых, налаживают связь и восстанавливают электропитание. Каперанг Питиримов был ранен, первый пилот убит, два других пилота – ранены. «Рулил» один лишь второй пилот, но ему с крейсером, тем более, в бою, было не справиться. Нужен был еще один пилот, и Виктор был тем самым единственным, кто оказался в нужное время в нужном месте.

- Пилотирую я, - поставил задачу капитан-лейтенант Гриднев. – Вы, Виктор, берете на себя весь баланс!

- Так точно! – Виктор занял совершенно не пострадавшее кресло справа от второго пилота и надел гарнитуру связи. – Держу баланс.

Суть разделения обязанностей коренилась в сложной технике пилотирования больших кораблей. Некоторые авиаторы, - такие, например, гении пилотажа, как каперанг Абабков или вице-адмирал Браге, - судя по рассказам очевидцев, могли делать это в одиночку, но даже им было бы сложно маневрировать в бою таким огромным кораблем, каким являлся линейный крейсер «Изборск». Пилот – в идеальном случае первый пилот или командир корабля, - увеличивал или снижал скорость, набирал высоту или совершал спуск, выполнял повороты, в общем, управлял кораблем, совершая обычные для летательного аппарата эволюции в трехмерном пространстве. Они могли быть простыми или сложными в зависимости от размеров корабля, условий внешней среды и задач, стоящих перед пилотом. Однако, чем больше масса корабля и чем сложнее обстановка, - а это неизбежно во время боя, - тем труднее принимать в расчет все факторы сразу. И значит, кроме «рулевого», каким и является, в сущности, первый пилот, кто-то другой должен обеспечивать ему возможность эффективно пилотировать огромную махину крейсера. Кто-то должен постоянно следить за положением корабля в пространстве, выравнивая его движение в горизонтальной и вертикальной плоскостях, и поддерживать заданные пилотом маневры изменением подаваемой на винты мощности машин и подъемной силой левитаторов. Все это обычно делает второй пилот вне зависимости от того, кем на самом деле он являлся на корабле. Так и сейчас, как старший по званию среди находящихся в рубке боеспособных пилотов, капитан-лейтенант Гриднев принял обязанности первого пилота, а Виктор взял на себя баланс и таким образом оказался одним из главных действующих лиц во время боя на траверзе острова Вернике.

Оперативная обстановка, как увидел ее Виктор, сев за пульт управления, на данный момент была далека от критической. Попадание снаряда в рубку было практически случайной неприятностью, поскольку ниппонский фрегат, находившийся ближе всего к «Изборску», уже горел и серьезной опасности для крейсера не представлял. Другое дело – тяжелый крейсер и два эсминца, которые двигались себерцам наперерез, имея целью не допустить их к южной оконечности острова, за которой прятался тяжелый носитель. Все эти корабли уже вступили в бой с тактической группой себерцев, но дистанции были пока слишком большими, чтобы опасаться прямых попаданий. Однако оба отряда стремительно сближались, а значит, в ближайшее время более эффективным должен был стать и артиллерийский огонь.

Настоящий артиллерийский бой, как и предположил Виктор, вспыхнул лишь через четверть часа, и всем на крейсере сразу стало не до пустяков. Виктор, конечно, читал о сражениях в воздухе и видел множество документальных фильмов, снятых, как со стороны, так и с бортов сражающихся кораблей. Зрелище впечатляющее, а временами попросту устрашающее. Однако самому оказаться под обстрелом ему пришлись впервые, и этот опыт ему решительно не понравился. Хорошо еще, что он был занят делом и не успевал думать о всяких глупостях. А между тем, держать баланс стало крайне сложно. Приходилось компенсировать как собственный артиллерийский огонь, так и сбои, вызванные прямыми попаданиями вражеских снарядов. А тут еще и боевое маневрирование в двух плоскостях – а это, к слову, означает и резкую смену курса, и внезапное торможение, и неожиданную смену эшелона, - так что голова у Виктора была забита расчетами, поправками на ветер и атмосферное давление, коэффициентами плотности воздуха и прочим всем в том же роде.

Итак, крейсер маневрировал на скорости и вел бой. Грохотали пушки, басовито гудели выведенные на предельную мощность машины, свистел ветер в пробоине и летели через мостик голосовые команды. Кто-то репетовал, кто-то сообщал об исполнении, а кто-то всего лишь подтверждал прием. В общем, на мостике стоял невероятный шум, хорошо еще, что наушники резко снижали его интенсивность, превращая в ровный фон, и Виктор мог заниматься делом. А для дела ему нужна была связь только с первым пилотом и с машинным отделением. Больше его никто не интересовал. Но кое-какие сообщения, тщательно отобранные диспетчером связи, все-таки добирались и до него.

… Прямое попадание подкалиберного снаряда в броневой пояс в районе второй трюмной палубы…

… Разбита башня правого кормового орудия… Предположительно, сплошной 110-мм снаряд…

… Заклинило одно из двух орудий в 1-й башне главного калибра…

А потом вдруг заработали сразу все зенитные автоматы крейсера, и Виктор подумал, что артиллерия противника – это еще не самое страшное, и только в этот момент пришло сообщение центра ПВО о том, что в игру включились ниппонские штурмовики. Теперь «Изборск» не только вел артиллерийский бой, но и отбивался от наседающих на него увертливых «ниндзей». И все это, имея в виду главное задание командования: найти и уничтожить вражеский корабль-матку.

В конце концов к носителю они все-таки пробились. Получив с десяток прямых попаданий в корпус и в башни, окутанный клубами дыма и пара, «Изборск» прорвал оборону ниппонцев – взорвав один из эсминцев и сильно повредив вражеский крейсер, - и оказался «на чистой воде», всплыв над южной оконечностью острова Вернике. И тогда Виктор увидел на ходовом экране притаившийся у самой воды носитель «Сёкаку»[99].

Корабль-матка был огромен. Это было целое аэрополе, построенное из крепкой брони, и с него то и дело взлетали истребители-штурмовики. Похоже, «Изборск» поймал тот момент, когда новая волна «ниндзей» стартовала в сторону Владивостока. Была вероятность, что командир авианосной группы развернет их против себерского крейсера, но этого, к счастью, не случилось. И Виктор знал, почему.

«Изборск» все еще находился достаточно далеко, - 12670 метров по данным дальномера, - был сильно поврежден и вел бой. Вражеские корабли так и не оставили его в покое, и он был вынужден вести интенсивную перестрелку при том, что потерял одну из трех машин, вспомогательные винты левого борта и три левитатора. По ходу дела, - а на крейсере бушевало сразу несколько сильных пожаров, - пришлось отключить еще пять левитаторов и на восьми снизить нагрузку до 65% мощности. Упала скорость, стали неловкими маневры, и Виктор уже с большим трудом поддерживал баланс. Поэтому атаковать ниппонского гиганта сходу «Изборск» не мог, он лишь пытался подобраться поближе, чтобы прицелиться, выстрелить и попасть. Но и противник умел воевать. Отправив очередную эскадрилью в полет, «Сёкаку» включил свои левитаторы и начал всплывать, одновременно разворачиваясь к себерцам кормой, где у него имелось четыре башни с восемью 100 мм орудиями.

«Вот же черт!» - выругался Виктор, понимавший, что, если в дело вступят еще восемь дополнительных стволов, им несдобровать. Но, к счастью, именно в этот момент ниппонцу стало не до себерцев, и он так и не открыл по ним артиллерийский огонь. На него самого обрушилась «кара божья» - где-то с дюжину себерских штурмовых кочей.

«Мало! - отметил про себя Виктор, продолжая бороться за остойчивость корабля. – Их слишком мало, им не прорваться за периметр».

Средства ПВО ниппонца поставили на пути атакующих штурмовиков буквально стену огня. О том, чтобы преодолеть этот ужас и сбросить на ВПП носителя двухсот пятидесятикилограммовую бомбу, не могло быть и речи. Слишком сильное прикрытие средствами ПВО, и слишком малыми силами себерцы предполагали его преодолеть. Атаки кочей казались хаотичными и совершенно бессмысленными, тем более, что несколько штурмовиков уже ушли в сторону, волоча за собой дымный след. Однако, как вскоре выяснилось, никто не посылал этих ребят на убой. План атаки не предусматривал самоубийственного бомбометания. Ее цель была в другом – отвлечь ниппонцев от настоящей беды. И она пришла именно тогда, когда ниппонцы ее совсем не ожидали. Прикрывшись боем, который вела группа Питиримова, на расстояние удара вышли себерские торпедоносцы.

- Торпедоносцы в воздухе! – сообщили со станции радиоискателя.

- Веду цели визуально, - тут же откликнулись дальномерщики. – Восемь торпедоносцев типа «струг-вампир». Атакуют ниппонский носитель.

«Аминь!» - выдохнул Виктор, и увидел, как стремительные машины, обогнавшие покоцанный крейсер и успевшие уже уйти далеко вперед, запускают в сторону ниппонца свои тяжелые ракеты.

Пуски они произвели с дистанции три-четыре километра, и вот это уже, и в самом деле, было заявкой на самое красивое самоубийство дня. Но, по-видимому, по-другому было нельзя. Даже при таком раскладе из семи пущенных торпед, цели достигли только две. Остальные взорвались в воздухе или потеряли цель. Но две тяжелые «сулицы» все-таки поразили корабль-матку: одна попала в остров, а вторая пробила борт и взорвалась в недрах гиганта, вызвав вторичные взрывы то ли боеприпасов, то ли малитовых стержней. В любом случае, носитель был сильно поврежден, и при этом даже не смог выйти из боя, так как резко потерял ход. Впрочем, за победу торпедоносцы заплатили высокую цену. Ниппонцы подбили пять стругов из восьми…

Чудеса не повторяются, потому что они штучный товар. И в этот раз их струг не добрался даже до точки сброса. Судя по смутным воспоминаниям, которые пришли позже, их подбили огнем с ниппонского крейсера. Побитый и горящий сразу с двух концов, он вел бой с себерским крейсером «Изборск», за спиной которого торпедоносцы кавторанга Шкловского подобрались к кораблю-матке, что называется, на расстояние штыковой атаки. Увы, Ара поучаствовать в общем подвиге не смогла. Техники на аэрополе База Круглая сказали потом Лене, что их струг получил более тридцати пробоин. Но на ее счастье, достали их с Ленкой не из пушки и даже не из крупнокалиберного пулемета. У ниппонцев, оказывается, стояли на вооружении и такие допотопные игрушки, как счетверенный пулемет под 7,7 мм винтовочный патрон[100]. Но каким бы ни был этот агрегат, он бил из четырех стволов на дистанцию до 5000 метров. Вот такой вот струей свинца – практически на предельной дальности, - их и полоснули. И один бог знает, как их со штурманом не убило на месте сразу вдруг. Пожалел их всевышний, не иначе. И он же, - Всеблагой, - не позволил их торпедоносцу развалиться прямо тогда, прямо там - в небе над Амурским проливом. Не взорвалась у них под пузом и «сулица».

По факту же, Ара практически ничего о том, что с ней тогда происходило, не помнила, но со слов Лены выходило, что сразу же после обстрела она передала на общей волне – «Здесь Третий. Подбит. Выхожу из боя», - сообщила по переговорному устройству своему второму номеру, что ранена, но до аэрополя на мысе Брюса, скорее всего, дотянет. До базы Круглая было недалеко, всего, быть может, двадцать километров, но для нее это было, как перелет через Северный полюс на Аляску, другое дело, что это было единственное место в прямой досягаемости, до которого Ара вообще могла добраться. И она с этой задачей справилась. Сбросила торпеду над водой и дотянула. Она даже попыталась сесть на ВПП аэрополя, но это было уже за пределами человеческих возможностей.

Ара попросту отрубилась от потери крови и в следующий раз пришла в себя только через двое суток в эвакуационном госпитале в Седанке. Там она пробыла три дня, то приходя в сознание, то отлетая куда-то ввысь. Но каждый раз, когда Ара возвращалась, рядом с ней сидела гардемарин Жихарева с побитым лицом – один сплошной синяк, - забинтованной головой и загипсованной едва ли не до самой промежности левой ногой. Она Ару не оставляла, кажется, ни днем, ни ночью. Сидела рядом, держала за руку и рассказывала новости. Ара была ей за это благодарна, но каждый раз, когда хотела сказать Лене спасибо, тут же об этом забывала. Мысли в голове вообще держались плохо. Просто, как вода в решете. Вроде бы, только что налил, ан, ее уже нет. Но Олега она узнала и даже запомнила, впрочем, это было исключение из правил и неспроста. Все-таки муж. Первый мужчина. И командир полка.

Потом их с Еленой погрузили на эвакуационный транспорт, на котором, - кружным путем, через Арктику, вдоль побережья Ледовитого океана, с короткой остановкой в Нордвике, - доставили в Шлиссельбург. Вот там, в Центральном флотском госпитале она окончательно и очнулась. И опять, едва проснулась, увидела рядом с собой задремавшую в кресле Лену Жихареву. Подруга – теперь выходило, что, и в самом деле, подруга, - сидела в кресле, уложив ногу в гипсе на белый табурет.

- Ты где ногу сломала? – спросила Ара, удивляясь слабости и хрипоте своего голоса.

- Серьезно? – захлопала ресницами, сразу же проснувшаяся Ленка. – Неужели, ничего не помнишь?

- А должна?

- Думала, что должна, но теперь вижу, что не факт, - улыбнулась Лена разбитым лицом. - Это когда ты, командир, нашего вампирчика сажала брюхом на бетон…

- Ох! – испугалась Ара. – Не выпустив шасси? На брюхо?! Прости, ради бога!

- За что? – усмехнулась в ответ Лена. – За то, что ты мне жизнь спасла? Кости срастутся, а вот, если бы мы упали в океан, тогда точно кранты.

- Извини, Лен, - призналась тогда Ара, - вот те крест, ничего не помню, ни про океан, ни про бетонку.

- Ну, и ладно! – отмахнулась гардемарин. – Я тебе потом все в красках опишу, чтобы внукам было, что на старости лет рассказывать!

- Олег? – встрепенулась Ара, вспомнив о главном. – Олег жив?

- Жив твой Олег! – успокоила Лена. – Если бы не служба, сидел бы сейчас рядом с тобой. Но война, сама понимаешь!

«Война…» - но додумать мысль Ара не успела.

Неожиданно в коридоре за белой застекленной дверью – белые планки переплета и матовое стекло - возникла некая узнаваемая суета. Там кто-то шел, большой и сильный, втягивая всех остальных в мощный поток своего движения, присваивая и определяя их в свою свиту. Так ходят большие адмиралы, главные медицинские профессора, а еще Арин папенька, когда он не дома, один на один со своей семьей.

- Ох, как не вовремя! – вздохнула она и бросила быстрый взгляд на своего «штурмана». – Только ты, Лен, чур, ничему не удивляйся!

- А что случилось-то? – успела спросить Лена Жихарева, и в этот момент дверь отворилась, - спасибо еще не распахнулась, - и в палату вошел Арин отец Авенир Никифорович Кокорев.

Ну, что сказать? Кокорев старший был крупным мужчиной. Да и все остальные в семье были ему под стать, одна Ара уродилась мелкой и щуплой. Но лично ее его размеры никогда не пугали, напротив, они ее успокаивали. Отец для нее был не только авторитет и родная кровь, он был еще и защитник. Такие, как Кокорев, в былые, - и не сказать, чтобы в такие уж давние времена, - выходили на медведя с одним ножом, почитай, с голыми руками, или рубили топором закованных в железо тевтонов на льду Чудского озера.

- Жива?! – громыхнул, находясь, видно, в некоем полубезумии отцовской тревоги.

- Если бы померла, ты бы ко мне в морг пришел, - «пошутила» Ара, превозмогая дикую боль в спине и затылке.

- Юмор не изменился, - констатировал отец, снижая тон, и подошел к постели. – Как был черный… черным и остался. Выходит, и точно – жива!

- Спасибо, что пришел, - сделав над собой усилие, с хрипом и каким-то болезненным клекотанием выдохнула Ара, - и спасибо, что без мамы.

- Ну, я этих куриц придержал пока, - усмехнулся Кокорев, рассматривая дочь. – Хотел сначала убедиться, что их сюда вообще стоит пускать.

- Сколько и кто? – уточнила Ара, смаргивая с глаз кровавый туман.

- Софья, Ольга, Ирина, - пожал плечами отец.

- Ох, ты ж! – выдохнула Ара, но от резкого движения снова пробило болью грудь от левого плеча почти до солнечного сплетения.

- Доктор сказал, у тебя грудь пробита и ребра сломаны, так что ты поаккуратней! – предупредил Кокорев, уловивший подоплеку ее кривляний и морганий. – Без резких движений!

- Я Кокорев Авенир Никифорович, - повернулся он к притихшей в кресле Лене. – Отец Варвары. А вы, стало быть, Елена Николаевна Жихарева?

- Так точно! – попыталась подтянуться «штурман». – Гардемарин Жихарева!

- Не тянись, девочка! – успокоил ее Кокорев, переходя на «ты». – Я не военный. А ты теперь моей Варьке, почитай, сестра, а значит, мне как дочь, если батя твой на такое не обидится.

- Спасибо, - выдохнула Лена, расслабляясь. – А вы… вы тот самый Кокорев, который «Кокорев»?

- Тот самый, поэтому и Варька у нас Бекетова, чтобы всем и каждому этот вопрос не разъяснять.

- Ага… Так я пойду?

- А сможешь?

- Смогу, - кивнула Лена и начала стаскивать свою ногу с табурета.

- Давай помогу! – Кокорев подхватил Лену одной рукой, поднял из кресла, одновременно забирая другой рукой прислоненные к стене костыли. – Так-то лучше! Нет?

- Лучше! – поблагодарила улыбкой Жихарева и потащилась прочь.

- Что ж, - сказал отец, поцеловав Ару в щеку и устраиваясь в кресле рядом с ней. – О состоянии твоем осведомлен…

- Ну, значит, тебе и рассказывать.

- В смысле? – нахмурился мужчина.

- В смысле, что я только что проснулась и о событиях прошедших дней помню смутно, да и то урывками. Что тебе сказал врач?

- Только не ври! – предупредила, чтобы не стал ничего от нее утаивать. – Правду говори!

- Раны тяжелые, но не смертельные. Если бы не большая потеря крови, то и сознание так надолго не теряла бы. Не спала бы все время. Компреву?

- Уи, папа?! Что насчет полетов?

- Доктор смотрит оптимистично. Говорит, возьмет время, но тебе же все равно еще Академию заканчивать. Считай, год учиться. Вот и восстановишься.

- Значит, домой не заберешь?

- Ты Бекетова, дворянка и офицер, - грустно усмехнулся в ответ отец. – Кавалер Себерского креста 1-й степени. Забрал бы, если б мог. Но, чаю, такие мои поползновения до добра не доведут.

- Спасибо! – не стала вдаваться в подробности Ара.

- Рассказывай!

- О чем?

- Обо всем! Мне Ленка ничего толком рассказать не успела.

- Говорил я с твоей крестной, - вздохнул Кокорев. – Говорит, ты круче ее, и пойдешь дальше. Талант от бога, интуиция, мастерство не по годам и мужества вагон с прицепом. Это, если коротко. Говорит, что по мнению командиров, летала ты хорошо и воевала, как подобает. Так что, даже если не брать в расчет тот ниппонский крейсер, который вы с Леной взорвали в первый день войны, все равно заслужила все свои награды и повышение в звании. Поэтому вас вряд ли наградят еще раз, хотя вы с тех пор и навоевали порядочно. Елизавета Аркадиевна думает, что Адмиралтейство будет стоять до конца, - вы ведь с Еленой женщины, не забудь, - но адмиралы Мордвинов и Минчаков требуют справедливости, а они сейчас держат фронт против ниппонцев…

- То есть, были бы мы парнями…

- Получили бы еще по ордену.

- Вот же суки! – вырвалось у Ары. – Извини, но другого слова не подберу.

- Не извиняйся. Я высказался грубее. Но кто сильнее, тот и прав. А мне сейчас в эти дрязги встревать нельзя. Могут перебросить военный заказ западникам, а за мной не только совладельцы, но и тысячи рядовых держателей акций, не говоря уже о подрядчиках, поставщиках, инженерах и рабочих, которые, в свою очередь, кормят всю инфраструктуру севера: больницы, школы, транспорт и связь, торговлю и обслуживание. Такой расклад.

- Да, ты что! – возмутилась Ара. – Тебе за меня вписываться нельзя. Стыда не оберусь!

- Славно, что ты у меня такая, - кивнул отец, - Софья с Ольгой съели бы живьем!

- Может быть, поэтому они не авиаторы?

- Возможно! – кивнул Кокорев. – А сейчас просвети батьку, с каких пор ты числишься замужней женщиной, или об этом ты тоже забыла?

- Это в моей истории болезни записано?

- Именно. Но сама понимаешь, без подробностей. Просто в графе семейное положение записано «замужняя».

- Ранило не вовремя, - вздохнула Ара, понимая, что такое так просто не объяснишь. – Хотела вам все по-человечески сообщить, как только война закончится…

- Не все наши планы реализуются с той точностью, на какую мы надеемся, - почти спокойно прокомментировал ее тираду отец. - Итак?

- Я вышла замуж.

- Поздравляю, - улыбнулся отец, - но боюсь, мать тебя не поймет. Да и мне такое как-то непривычно. Вот так вот сразу и замуж? Без знакомства, без помолвки, без колоколов… Ну, ладно бы, просто переспала. Ты пилот, тебе можно. Залетела?

- Нет, - ответила Ара, чувствуя, что краснеет. Отчего-то стало стыдно, да так, что она даже про боль и слабость забыла. И отчего? От того, что отец заподозрил ее в небрежности или оттого, что он все-таки прав, и так делать нельзя?

- Тогда что? – продолжил между тем отец.

- Я, папа, была на войне, - сказала она в ответ, впервые сформулировав в словах тогдашние свои обстоятельства и чувства. – Я еще после первого боя так испугалась, что еле себя в руки взяла. Выйти замуж – это как вернуть себе нормальность. Не знаю, как объяснить. Но он был тем, кто мне нужен, там, где я находилась, и тогда, когда его предложение меня нисколько не удивило.

- Похоже на стихи, - задумчиво произнес Кокорев. – То есть, такой случай, какого, может быть, всю жизнь ждешь?

«О как! – удивилась Ара. – И кто из нас двоих больший романтик?»

- Да, наверное, - сказала она вслух. – Но, хочешь верь, хочешь нет, я ни тогда, ни после ни разу в своем решении не усомнилась.

- Да, дела, - тяжело вздохнул отец. – Твои чувства, дочь, я, кажется, понимаю, но мать все видит несколько по-другому. И свадьба – это как раз ее епархия, в смысле, право жены. Ладно, с помолвкой мы уже опоздали. Знакомство так или иначе состоится. А что насчет колоколов? В церкви, небось, не были?

- Боюсь тебя разочаровать, отец, - сказала тогда Ара, - но с колоколами ничего не выйдет.

- Так, - прищурился отец, - значит, иноверный?

- Вроде того, - хмыкнула Ара, которую вдруг пробило на смех. – Олег теоретически, иудей. Но просить его перейти в мою веру, я не стану. Это не обсуждается.

- Значит, иудейской веры… Не было еще у нас в семье, - задумался Кокорев. – Но все когда-нибудь случается в первый раз. Олег… А дальше?

- Шкловский. Он капитан 2-го ранга и командир моего полка.

- Отчество случайно не Аронович? – очевидным образом удивился Арин отец.

- Да, - подтвердила Ара. - Откуда ты?..

- Любопытное совпадение, - покачал головой Кокорев. – Понимаешь, Варя, какое дело. Арон… Ну, его все Александром кличут. Так привычнее. Но дело не в этом. Александр Михайлович Шкловский - хозяин самого крупного в стране частного конструкторского бюро. Бронеход наш тяжелый, к слову, его разработка. А сын у него, если память мне не изменяет, как раз авиатор. Служит на флоте. Тебе Олег про семью что рассказал?

- Много чего, - призналась Ара, - но про эту сторону вопроса мы не говорили. Я ему ведь о тебе тоже ничего не рассказала…

- Тэкс… и узнать, о том ли Шкловском мы говорим, никак?

- Если тебе приспичило, - предложила она, - позвони и спроси.

- И о чем мне его спрашивать? – растерялся Кокорев, которого смутить, надо постараться.

- Скажи, что был у дочери в госпитале. Вспомнил, что у него сын на флоте…

- Умно! – кивнул отец. – Ох твои бы мозги да в мирных целях! Я бы всех поувольнял нахрен, а тебя назначил председателем совета директоров. Даже без образования. А что, Варвара, может, все-таки согласишься? Федьку пошлю каким-нибудь филиалом заведовать, а тебя на его место – исполнительным директором, а?

- Не выйдет, - улыбнулась Ара. – И я не соглашусь, и совет директоров не одобрит. Но за доверие спасибо!

- Жаль, но… Неважно! Пойду позвоню Шкловскому…

- Давай!

Пока отец ходил к телефону, Аре сделали укол морфия, и она смогла, наконец, собраться с мыслями. Не то, чтобы под наркотой так уж хорошо думалось, но всяко лучше, чем под аккомпанемент сильной боли. А ей, если честно, было, о чем подумать. О себе, любимой, и о том, как жить дальше. За прошедший месяц, они с Ленкой хватили лиху, как говорится, не по возрасту, и не по званию. Формально обе они оставались курсантами Академии, а по факту получили «незабываемый боевой опыт». Такой, что на две жизни хватит, а, может быть, и на три.

«В принципе, можно считать, что я уже дважды пережила свою смерть». – Это была безрадостная правда, тем более в ее возрасте.

И от понимания того, как ужасно могло – и, к слову, не раз и не два, - закончиться это ее военное приключение, Аре стало по-настоящему плохо. Но она не была бы самой собой, если бы не сделала из охватившего ее было ужаса два небесполезных жизненных вывода и не выковала из него же, то оружие, которое разрешает все внутренние споры. Первый вывод касался самого чувства: страха, ужаса или паники, как хочешь, так эти эмоции и назови. Но как бы они ни назывались, их следовало подавить на корню. Жить с постоянным страхом в душе невозможно, еще сложнее служить, не говоря уже о том, чтобы воевать. Однако отказаться от службы и от себя самой, какой она хотела себя видеть, Аре не позволяла гордость. А значит, «Умерла, так умерла!»

«Я умерла! – сказала она себе. – Неважно, когда. В атаке на крейсер или потом. Утонула в океане, была убита ниппонскими десантниками, взорвалась в небе. Мертва и точка! А мертвые не умирают, значит, и бояться мне больше нечего!»

Как ни странно, эта вполне себе идиотская мысль принесла мгновенное облегчение. Кому другому такой интеллектуальный выверт, может быть, и не поможет, а ей он попросту развязал руки. Успокоил. Придал сил. Даже дышать, вроде бы, стало легче. Ну, или это так подействовал на нее морфий.

Второй вывод касался того, что означает для нее «осталась живой». Казалось бы, можно и не спрашивать, и так, дескать, ясно. Но есть люди, которым мало прочувствовать момент. Аре нужны были ясные формулировки, которые есть ни что иное, как руководство к действию.

«Надо жить! – сказала она себе. – Красиво, весело, пьяно! Так, как если бы, все, что ни делаешь, делалось в последний раз!»

Перестать оглядываться на мнение окружающих, на нормы поведения и уклад жизни, принятые другими людьми, на их заскорузлые ветхозаветные принципы.

«Долой домострой, свободу Аре Бекетовой! – сказала она себе, взлетая на волне наркотического опьянения. - Разрешено все, что однозначно не запрещено законом и уставом».

И значит, плевать слюнями, что там скажет маменька или еще кто. Решила выйти замуж за Олега, значит так тому и быть, иудей он или нет. Прежде всего, он ее муж, и она никому не позволит поставить под сомнение это свое решение. Ни его родственникам, ни своим, как бы она их всех не любила. Никому!