Ее темный секрет (СИ)

1

Его окружали мир и покой.

Где-то вдали журчал ручей. Птицы, точно ошалевшие от тепла и слепящего солнца, громкоголосили в древесных зарослях, передразнивая друг друга на все лады. Природа и все, чему дала жизнь Богиня-мать, радовались наступлению теплого мая. Всеохватывающая гармония как будто миновала лишь его сердце, уже долгое время скованное сумрачной грустью. Окружающая красота проплывала мимо взора Ардена, устремленного себе под ноги. Мир и покой царили лишь снаружи, но внутри него простиралась выжженная пустошь.

Огибая поросль чертополоха и перешагивая через бурлящий ледяной ручей, Арден следовал за наставником вглубь леса. Альвейн, седобородый сид[1], видел, что с учеником что-то не ладно, и старался отвлечь его полезной работой. Как-никак, Арден ‒ будущий знахарь, а ему не пристало забивать голову чем попало. Единственное, что важно ‒ благополучие их соплеменников, все остальное — тщета и бессмысленная маета.

Когда они забрались в самую глушь, Альвейн остановил жестом юношу и присел, что-то усмотрев в траве. Арден опустился на колени рядом с наставником.

— Вот он, золотарник, — показал старый сид на молодые соцветия. — Нам нужны только те, что напились солнца, как следует. Их ты узнаешь по ярко-золотистому оттенку.

Высматривая самые сочные цветки, Арден аккуратно обрывал головки и укладывал в корзину. Альвейн, судя по всему, счел ученика не слишком-то бережным, а потому сдвинул брови и шлепнул того по руке. Арден охнул и отдернул ладонь.

— Осторожнее, не повреди лепестки, дурья голова! Трава не любит спешки: выдохни и срывай ее любя, а не так, будто ты землю пальцами прополоть надумал.

Арден раздраженно закатил глаза, но послушался сида, после чего работа заспорилась. Хоть сид частенько бранил своего преемника, юноша отлично знал, что тот в глубине души к нему добр.

— Думаю, этого нам до зимы хватит, а, глядишь, и до весны, — сказал Альвейн, наполнив корзинку, и дал знак к возвращению.

К полудню знахарь и его ученик вернулись в родное поселение, которое, впрочем, было родным лишь для одного из них. Для Ардена же каждое лицо, встреченное по пути, каждая хижина были и есть чужие, как и он для них был не более, чем пришелец из ниоткуда, без которого их жизнь текла бы в прежнем русле, зато его могла закончиться много зим назад.

Арден попал в общину еще мальчишкой годков пяти. Именно Альвейн привел его, он же и был ему вместо отца. Не зная, на что направить силы еще одного голодного рта, старик прилюдно признал его своим учеником ‒ будущим знахарем общины пиктов[2]. Сиды живут, конечно, куда дольше простых и магически одаренных людей, но даже они не вечны, а значит, кто-то должен стать его преемником.

И Альвейн, стоит отдать ему должное, растил из него достойного члена общины, наставляя все годы взросления и обучая ремеслу врачевателя. Да только как ни бился старик сид, а все без толку: соплеменники в упор не желали признавать Ардена. Они его преимущественно избегали, зато как недуг какой свалит, галопом неслись к обоим целителям, и уж там, когда болезный боролся с самой смертью, им было уже глубоко плевать, Альвейн вылечит страждущего или Арден, без роду и племени, чужак, нашедший их волею судьбы. Так они и прозвали его — Безродный, подчеркивая, как важна для них чистота и благородность крови, а коли Арден доказать своего благородства никак не мог, то и дело с концом. Родителей своих он не помнил, по крайней мере, живых, и ничего не мог сообщить об их родословной.

Последнее его воспоминание о родных заканчивалось картинкой трупов в канаве, испещренных зловонными язвами. Как он оказался там, Арден не помнил, не помнил он и где был до злополучного дня, но именно там-то Альвейн и нашел его, вдали от своего поселения, вопящего на всю округу от страха и бессилия что-то изменить. Арден много раз задавался вопросом, отчего та хворь не взяла и его, почему не заразился он, просидев так долго с разлагающимися трупами в яме, но ответов найти не сумел даже мудрый сид. Соплеменники задавались тем же вопросом и в том, что мальчик не заразился, столько времени проведя среди прокаженных, углядели недобрый знак. Даже сейчас, когда Арден шел мимо них, то видел в лицах пиктов лишь презрение и опаску, будто он повинен в том, что выжил.

Альвейн был одним из немногих, кто сумел разглядеть в юноше что-то светлое. Как говаривал сид, сам он жил в здешних лесах еще задолго до пришествия пиктов. Он вышел к первым поселенцам, чтобы нести магическое знание и помогать страждущим, в ком не было колдовской крови, в чем и нашел свое призвание.

Пока соплеменники чурались юноши, старик верил в его способности, и довольно быстро раскрыл в нем талант. Еще мальчиком Арден показал, что умеет творить колдовство, пусть и самое незатейливое, и мудрый сид пестовал юное дарование, как умел и считал нужным, и ученик за то был ему признателей, хоть и не умел правильно облечь благодарность в слова.

Арден шел следом за наставником, стараясь не глядеть лишний раз по сторонам, но его внимание привлек блеск бронзовых серег на солнце, вдруг сверкнувший перед глазами — то шла им навстречу дочь старейшины с большой бадьей воды в руке. Девушка прошла совсем близко, даже преступно близко, и едва заметно тронула мизинцем его ладонь. Арден ответил тем же и заговорщицки улыбнулся, когда они разошлись в разные стороны. Неизвестно, сколько глаз успели заметить их безобидную, но отнюдь не невинную игру, но Ардену было все равно. Пускай хоть весь свет восстанет против них, а свою Ниррен он не отпустит. Ведь она была для него всем: небом и землей, солнцем и луною, озаряя его жизнь своим сиянием.

Ниррен была хороша собою. Она влекла к себе, как огонь влечет замерзшего путника, как свет влечет мотылька или манят птицу небеса. Жгучие карие глаза ее пленяли сердце Ардена с каждым днем все больше. А если в какой праздник Ниррен пела вместе с девами из общины, голос ее пробирался ему под кожу, понуждая замирать в сладкой истоме. Он подарил ей сердце еще мальцом, совершенно околдованный дочерью старейшины. И не было для него большего счастья, чем когда Ниррен отдала ему свое сердце взамен.

Но, как единственная и любимая дочь старейшины Нандира, она была оберегаема и недоступна для него, презренного чужака. Арден знал, как сильно невзлюбил его Нандир, как только заметил, что его дочь оказывает знаки внимания безродному юнцу.

Но Ниррен игнорировала родительские предостережения. Они встречались с Арденом под ликом Луны-матери, в тайне от отца и соплеменников, и серебристая богиня укрывала их союз своим молчанием. Древесные сени служили им укромным местом, где они могли любить друг друга, не боясь отеческого гнева.

Вспоминая о последней их встрече, Арден только пуще расплылся в самодовольной ухмылке. Да, он сознавал, что Нандир никогда не одобрит их союза, и, тем паче, — брака. С тем же успехом старейшина мог выдать дочь за дворового пса. Но никто не отнимет у него тех жарких прикосновений, что Ниррен дарила ему тайком. Пока у них есть это, никакой суровый взгляд Нандира его не смутит.

Не удержавшись, Арден обернулся, желая еще раз взглянуть на удаляющуюся Ниррен, но, к своему огорчению, увидел, как к ней подошел светловолосый мужчина и, забрав бадью, последовал с ней до дома.

Хадригейн.

От одного этого имени у Ардена сводило скулы, а в груди закипала ревность. Верный воин Нандира был и стражем Ниррен, и, по совместительству, ее же возможным женихом. Вся община полнилась пересудами об их предстоящем союзе, и Арден, против своего желания, охотно этому верил. Хадригейн красив, силен и статен, не говоря уже о славном роде, чья кровь течет в его жилах. Отец Хадригейна до своей смерти в бою был Нандиру верным другом, почти что братом, а теперь и его сын устилался под ногами старейшины, добиваясь ближайшего расположения. Всякий раз видя пресмыкания бравого воина перед Нандиром, Арден едва сдерживался, чтобы не закатить глазные яблоки внутрь черепа и никогда больше не лицезреть его на горизонте. Особенно рядом с Ниррен.

Засмотревшись, Арден не рассчитал шага и налетел на Альвейна сзади. Наставник развернулся и отвесил ученику легкую затрещину.

— И куда ты только смотришь, дурья голова? — возмутился наставник, но разглядев вдали фигурку Ниррен, сам же снял вопрос. Делая вид, что не замечает, как зарделся его преемник, сид со вздохом развернулся и продолжил путь.

Как только они вернулись в хижину, Ардена объял привычный с малых лет аромат разнотравья: справа сушились полынь, тимьян и ягоды боярышника, заготовленные на долгую и холодную зиму; слева же, на криво сбитом столе, рядком стояли ступы с деревянными пестами, в которых хранились толченые зерна и соль. В глубине хижины были их постели, а посреди жилища они обычно топили огонь, чтобы не замерзнуть ночью.

Отгоняя соблазнительные мысли о ночи и том, как и с кем привык проводить темное время суток, Арден принялся за дело. Вместе с сидом он освободил корзину от собранных припасов и собрался было разложить их у окна на просушку, как вдруг кто-то показался на их пороге.

— Не найдется ли минутка для старины Бирна?

Бедолага Бирн в последнее время был у них частым гостем: он сломал руку, упав с уступа, когда охотился на оленя, и им с Альвейном стоило немалых трудов правильно срастить ему кость. Со дня ее весьма болезненного вправления Бирн захаживал к ним, чтобы получить новую перевязь с целительным компрессом из смеси тысячелистника и ромашки — это хорошо снимало боль и опухоль.

Такие легкие задачки Альвейн обычно перепоручал ученику, а потому махнул ему рукой, чтоб разобрался с гостем, в то время как сам взялся собирать соцветия в узенькие скрутки, похожие на спящих цикад. Арден усадил Бирна и присел рядом, аккуратно размазывая по припухшей руке заранее изготовленную травяную кашицу. Старик Бирн что-то лопотал, посмеиваясь, да активно жестикулировал здоровой рукой, но ученик знахаря его не слушал. Заматывая его руку лоскутом ткани, Арден думал о другом. Уже несколько дней одна навязчивая мысль не давала ему покоя. Она же преследовала его в лесу и вгрызлась в него по возвращении домой: ему хочется большего. Больше, чем тайные встречи в ночи; больше, чем жалкие компрессы, с которыми справится и ребенок. Большего, чем он есть на самом деле.

Он не хотел быть собой. Он хотел стать другим.

Отблески костра искрами плясали в ее темных глазах. Они лежали в траве, греясь в майской ночи у огня, и слушали, как потрескивают поленья. Это укромное место уже не впервые служило им домом, единственным в мире пристанищем, где бы их чувство не было встречено стрелами и копьями соплеменников. Арден гладил кожу на ее гладком животе и одаривал поцелуями каждый участок тела, покрытого синими татуировками. Пальцем он проводил по «кольцам», опоясывавшим ее предплечье, пересчитывал скругленные узоры, вьющиеся от шеи до локтя, словно проверяя, все ли на месте. Ниррен смеялась, как ребенок, говорила, что ей щекотно и ерзала под его ладонями. Он опустил голову ей на грудь и вслушался в биение влюбленного сердца.

— Ты всегда будешь моей? — прошептал он, зная, что Ниррен точно его услышит.

— Конечно, любовь моя, — отвечала она, утопая пальцами в его длинных каштановых волосах. — До самой смерти.

Арден удовольствовался этим ответом, другого он бы не принял ни под каким предлогом. Подхватил ее под голые бока и одним движением перевернул. Ниррен удивленно вскрикнула, когда оказалась сверху, но удержала равновесие, и теперь смотрела на него сверху вниз, как смотрят на свою собственность. Когда Ниррен дернулась, чтобы слезть и уйти, Арден ухватил ее за запястье.

— Прошу, останься, — сказал он и буравил ее умоляющим взглядом. Но девушка была неудержима.

— Прости, Арден, мне нужно идти, — ответила она с большой долей огорчения. — Иначе отец меня хватится и начнет задавать неудобные вопросы. Ты ведь не хочешь, чтобы про нас узнали?

Арден помялся.

— Мне кажется, все и так знают, когда видят, как я на тебя смотрю.

Он потянулся к ее бедрам, но она игриво шлепнула его по рукам.

— Тогда не смотри на меня, точно голодный волк, — она посмотрела на него многозначительно и ткнула указательным пальцем. — Да-да, именно об этом взгляде я и говорю.

— Но это невозможно, ‒ смеялся Арден, откидывая со лба пряди волос. — Иногда мне кажется, что я больше не выдержу. С каждым днем мне все сильнее хочется кричать о своей любви к тебе, ибо она безмерна и так и рвется наружу. Я не хочу больше скрываться, слышишь?

Ниррен оделась, натянула кожаную обувку и села подле Ардена, устало вздыхая.

— Арден, я знаю. Но приходится идти на жертвы, чтобы быть вместе. Отец ни за что не одобрит нашего союза. Более того, он…

На полуслове девушка осеклась и закрыла глаза, будто осознав, что проболталась. Арден уцепился за эту заминку и приподнялся на локте, напрягшись.

— Что, Ниррен? Он подыскал тебе жениха?

Девушка метнула в него изумленный взгляд и даже растерялась, безмолвно хватая ртом воздух.

— Перестань, это уже давно не новость, — Арден вновь плюхнулся в траву. — Вся община судачит о том, какой Хадригейн мужественный, как он силен и важен для старейшины. Пророчат ему стать преемником Нандира, когда пробьет час. И тебя в жены, конечно же. Кому, как не Хадригейну Ясноокому обладать такой прекрасной женой, дочерью Нандира Седовласого?

— Прекрати! — рыкнула Ниррен и стремглав вскочила на ноги. — Никто не смеет обладать мною. Я не вещь и не предмет одежды, чтобы надеть меня, а затем хвастать на все племя обновкой!

Тихий вечер, начавшийся так мирно, вдруг приобрел воинственные краски. На душе Ардена противно заскребло от мысли, что Ниррен может принадлежать другому мужчине. Кому-то, кроме него самого.

— Прости, если обидел и разгневал тебя, — сказал он, не желая искушать ее терпение. — Я лишь хочу сказать, что не вынесу, если тебя отдадут другому. В тот же миг я умру на месте.

Ниррен сменила гнев на милость, увидев, что ничего обидного возлюбленный не вкладывал в свои слова, и вновь присела рядом на колени. Она обхватила ладонями его горячее лицо и сказала тихо:

— Не умрешь. Я этого не допущу и что-нибудь обязательно придумаю, но сейчас мне правда пора. Как бы я ни хотела встретить с тобой зарю, мне нужно явиться к отцу, чтобы он ничего не заподозрил. Выжди еще немного, пока луна не опуститься за верхушки в-о-о-н тех деревьев, — Ниррен махнула рукой в сторону границы леса, — а затем можешь идти следом. Нас не должны увидеть вместе, впрочем, ты и сам знаешь.

Заметив, как помрачнел возлюбленный, Ниррен добавила обнадеживающе:

— Ну же, любовь моя, не печалься! Скоро Лита, а значит нас ждут праздные гуляния, где мы даже сможем прилюдно сплясать у костра, и никто ничего не заподозрит, ведь все танцуют с кем хотят.

— Вот это да, целый танец! — фыркнул он, не увидев, чем тут можно утешиться. — Танец, в то время как мое сердце сгорает от любви.

Она ничего не ответила, не поддаваясь на его подстрекательства, подарила ему прощальный поцелуй и с тем покинула Ардена, бесшумно, точно ночной зверь, скрывшись в темных зарослях. Он же, как и всегда, остался в одиночестве, глядел в черные небеса и пересчитывал мерцающие звезды. Старик Альвейн еще не скоро его хватится, если вообще вспомнит о существовании своего нерадивого ученика. Не заметив подкравшейся усталости, Арден сомкнул веки и окунулся в неглубокую дрему. Перед ним, точно издеваясь, плясала картинка с нарядной Ниррен, которую отдавали замуж, но не за него: рядом склабился самодовольный Хадригейн, чье лицо было сплошь разрисовано кровавыми татуировками — отметинами за отнятые в бою жизни.

К восходу солнца Арден очнулся в холодном поту. Вновь и вновь кошмар, занимавший все его мысли, возвращался и вгонял юношу в тоску. Но на сей раз он решил, что слепо надеяться на провидение больше нельзя: боги не дадут ему благословение сурового отца, каких бы щедрых жертв он им ни приносил. Он волен сам распоряжаться своей судьбой и первое, что он сделает, так это заслужит уважение Нандира. Заставит, наконец, взглянуть на себя, как на достойного соплеменника и, быть может, даже преклониться перед его могуществом. И уж тогда ни Хадригейн, ни кто-либо другой не сумеют оспорить его любовь к прекрасной Ниррен. Она будет принадлежать ему всецело, а уж какими средствами он ее получит — дело десятое. Когда на кону любовь, не стоит мелочиться.

И мелочиться Арден не собирался.

Шаг за шагом, с проворностью ночного хищника, Ниррен приближалась к своему дому. Завидев огни костра стражей, что несли бдение до самого утра, она обогнула поселение через терновые заросли, и незаметно вышла к хижине с другой стороны. Однако, когда она очутилась в отчем доме, то застала отца неспящим. Тот сидел напротив входа у очага и поджидал заблудшую дочь.

Сердце ее ухнуло вниз.

— Где ты была, Ниррен?

Лихорадочно перебирая варианты и стараясь не глядеть Нандиру в глаза, она солгала:

— Только что вернулась с отхожего места, отец.

Старейшина встал и подошел к дочери, осматривая ее сверху до низу, и вдруг схватил за руку. С ужасом Ниррен разглядела порез чуть выше локтя: кровь стекала по руке, а она и не почувствовала ничего от волнения. Должно быть, порезалась, когда лезла через кусты.

— Тогда откуда это? — спросил Нандир, кивая на пораненную руку. — В отхожем месте нет колючек.

Все пропало. Возразить отцу было нечего.

— Ниррен, я спрошу всего лишь раз: ты была с тем, о ком все шепчутся за моей спиной?

Внутри нее все перевернулось: неужели они были столь неосторожны, что породили в общине слухи?

— Нет, отец, я…

Но девушка не успела и слова добавить, потому что щеку пронзила жгучая боль от пощечины — то Нандир ударил ее за произнесенную ложь.

— Не смей лгать мне! — ревел отец, замахиваясь повторно, но остановился, обуздав свой гнев. Ниррен отвернула от него лицо, чтобы не показывать выступивших слез. — Я знаю, к кому ты ходишь в лес, я ведь не слеп! Как ты смеешь ослушаться воли отца? Разве я не говорил, что не пара тебе безродный ученик знахаря? Он чужак, он никогда не был одним из нас! Арден недостоин тебя.

— Но он любит меня, отец! — вскинулась Ниррен, как только боль в щеке отступила и позволила ей говорить. — И ничего худого для меня не сделал.

— Куда важнее, любишь ли ты его, дочь?

Ниррен молчала. Не потому, что сердце ее к Ардену было глухо, а чтобы не злить отца и дальше, иначе кто знает? После такого никого не удивит, если Ардена поутру найдут убитым в своей постели. Отеческий гнев воистину страшен, она знала это, и оттого молчала, покоряясь его воле. Здравие любимого было для нее важнее всего на свете, но и от отца Ниррен не могла отречься.

— Ты должна прекратить эти встречи, — отец приблизился к ней и обхватил плечи, словно пытаясь загладить свою вину. — К Самайну ты станешь женой Хадригейна.

Как бы ни противилось нутро бедной Ниррен, слова против ее желания медом потекли из уст, успокаивая старейшину:

— Да, отец. Я стану его женой.

[1] Сидами древние кельты именовали волшебный народ, проживающий, по их поверьям, в холмах, лесах или болотах. Еще их называли фэйри или ши.

[2] Пиктов считают потомками всем известных кельтов, проживавших на северо-востоке современной Шотландии во времена позднего Железного века Британии и Раннего Средневековья.