Мы с Эмилем возвращались через темный лес к нашим машинам.
Я почти ничего не видела и держала его за руку – он в темноте ориентировался лучше. Я могла бы включить фонарик, но он попросил не портить ему ночное зрение.
Теплая ладонь приятно сжимала мне пальцы, под ногами хрустели веточки, пахло летним лесом и немного прелой листвой.
Интересно, зачем убийца сообщает о трупах? И чего так испугался Николай?
Вряд ли Эмиль знает ответы на эти вопросы, но что-то знает точно – так почему я должна блуждать в неизвестности?
– Почему ты мне ничего не говоришь?
Он долго молчал и перебирал пальцами, но не нервно, а так, словно я ему дорога. Странное ощущение. Стоило раз оказаться с ним в постели, и все стремительно изменилось.
– Не хочу, чтобы ты глубоко вникала, – ответил он. – Это не важно. Просто высказывай свои соображения, дальше я сам.
Как всегда. Нет, он совсем не изменился.
– Мне сказали, тебя видели в клубе, – я хотела сказать это нейтрально, но тон получился убитым.
– Ну и что.
Ты был там не один? Что ты там делал, Эмиль, пока я решала, хочу ли с тобой быть?
Открыто ревновать его стыдно. Стыдно признаваться, чего я боюсь.
Интересно, кто она. Увлечение на пару ночей, девушка без проблем, с которой не скучно, как со мной? Которая не убегает, не огрызается, не имеет ему мозги. Вампирша или нет? Он признавался, его тянет к обычным женщинам, и я верила: из всех любовниц в списке лидировали именно они. Вампирши там экзотические гости. Запал же он на меня, в конце концов.
– У меня сейчас никого нет, – вдруг сказал он. – В клуб я хожу отвлечься. Когда я дома один, в голову лезут плохие мысли.
– Плохие мысли? – переспросила я.
Я хотела продолжить, но неожиданно мы вышли на проселочную дорогу, и Эмиль отпустил мою руку. Наверное, ему не понравился вопрос. Он мог не отвечать: некоторые воспоминания способны отравлять, я понимаю.
Я пожалела, что спросила о клубе. У каждого свой способ жить дальше. У Эмиля вот такой.
Он проводил меня до машины, и мы остановились. В темноте лица почти не видно, зато я снова почувствовала его руку – он взял мою ладонь. Мы прощались, как в аэропорту, хотя сейчас поедем к нему и расстанемся максимум на час.
– Не забивай голову ерундой, – посоветовал он. – Я о клубе.
Я сдержанно улыбнулась и села за руль. Не знаю, изменяет он мне или нет. И можно ли говорить об измене, если мы не вместе?
Новый дом Эмиля оказался в том же поселке, где жил Феликс – элитные особняки располагались в глубине, отделенные друг от друга лесопарковой зоной. Хороший выбор: людно, дорого, безопасно.
Высокий забор из бежевого кирпича скрывал двор, и это я тоже оценила: не то, что у Андрея, все насквозь видно. Ворота ждали меня, гостеприимно распахнутые, я загнала машину и поставила ее под навес рядом с джипом.
Эмиль дожидался меня у водительской дверцы. Когда я заглушила двигатель, на нас навалилась тишина, через какое-то время тихо запели цикады.
Дом прятался в глубине двора – темная громадина из основного крыла и двух пристроек. Такой же большой, как предыдущий. Я заподозрила, что купить меньше, чем у Андрея, ему не позволила гордость. Архитектура современная: с эркерами и огромными окнами, в которых не горел свет. Я бы спросила, зачем вампиру такие окна, но Эмиль дом купил, а не построил. К тому же, трудно объяснить окружающим, почему в вашем проекте нет окон.
Двор красивый, но видно, что необжитый: газон с чахлой травой и мощеными тропинками. Часть двора перепахана, рядом с навесом громоздились штабели гранитной плитки, укрытые полиэтиленом. Эмиль решал проблемы с газоном по-своему: нет травы, не грязи, нет проблем. А грязь он не любит. Я поняла, что с рассветом работа продолжится, и скоро все ляжет под плитку.
И все равно мне нравилось: этот дом был просто домом, нежилой, но без темной ауры. Он не пропитался кровью от крыши до подвала. Впрочем, рано или поздно это с ним случится.
– Нравится? – спросил Эмиль.
– Ничего, – пожала я плечами.
Мы направились к шикарному крыльцу – ступени тоже были из красно-коричневого гранита, дорогого даже на вид. Эмиль открыл двери, и я вошла в просторный вестибюль. От дома пахло свежей стройкой – ах, этот запах новой жизни…
Мебели не было совсем: в пустом холле шаги раздавались, будто в подземном гроте. С перил лестницы на второй этаж еще не сняли защитную пленку. Очень тихо. Неужели мы одни в доме? Раньше у Эмиля было битком охраны.
– Хочешь чего-нибудь выпить?
– Можно, – согласилась я. – Лучше кофе.
Он отвел меня на кухню по длинному темному коридору, включил свет – здесь хотя бы мебель была. Встроенная техника и все остальное, скорее всего, еще с тех времен, когда дом пошел на продажу.
Я открыла ближайший шкаф, затем следующий – ни посуды, ни еды. Вообще пусто.
– Ты давно здесь живешь?
– Около месяца. Заказать тебе что-нибудь?
Я покачала головой, а потом спохватилась.
– Не стоит, – упаковку молотого кофе я уже нашла, турку увидела, а большего и не надо. На мгновение мысль о еде показалась привлекательной, но затем я вспомнила переломанное тело в кустах, и решила ограничиться кофе.
Но Эмиль уже набирал номер.
– Тогда рыбу, – мясо я бы есть не смогла.
Я наполнила турку водой и поставила на плиту. Не знаю, из чего мы будем это пить – чашек я тоже не обнаружила. Эмиль снял пиджак, и я на мгновение обернулась: телефон лежал на столе, пиджак он повесил на спинку стула и расстегнул манжеты рукавов, слегка их закатал. Я поняла, что ему хочется раздеться, отдохнуть, но нас ждали дела. Кобуру оставил, только поправил ремни, выправив из-под них смятую рубашку.
Ему идет черный. Делает лицо ярче, из-за светлых волос он вечно теряется в своих бежевых костюмах. Наверное, ему нравится бежевый цвет, а не только красный.
Как много я о нем не знаю. За пару дней толком не познакомишься, а потом мы не хотели узнавать друг друга. Я могу сказать, какой кофе он пьет, что любит в сексе, знаю его кошмары. Больше ничего.
Кофе чуть не убежал, но я успела переставить турку. Эмиль открыл соседний шкаф, по очереди поставил две чашки рядом, задевая меня черным рукавом. Я ждала, обернув ручку турки кухонным полотенцем. Он так близко, что я ощущала незнакомую отдушку его геля для душа.
Я перелила кофе, себе добавила сахар. Было приятно вместе пить кофе в тишине, ни о чем не думать – ни о деле, ни о прошлом. Эмиль выглядел вымотанным, он слабо улыбнулся, заметив, что я смотрю и хотел что-то сказать, но его перебил дверной звонок.
– Заказ привезли, – он поставил кофе на стол и пошел открывать.
Вернулся он с фирменным пакетом «Фантома».
– Извини, вилку предложить не могу, – по очереди он поставил на стол несколько коробок.
Я проверила одну: куски обжаренной на гриле рыбы и овощи. Во второй был густой суп с сильным грибным запахом. Сверху плавал зажаренный шампиньон. Мне придется есть это чайной ложкой?
Я не стала злиться на отсутствие посуды. Он недавно переехал, к тому же, Эмиль не из тех мужчин, которые будут готовить или убирать. У него два способа следить за домом: заставить меня или кому-то заплатить.
Я начала с супа, а Эмиль отошел к окну, глядя на свой необжитый двор.
– Выходи за меня. Ты уже соглашалась.
Я чуть не подавилась шампиньоном.
– Тебя не убьют, – пробормотала я. – Перестань.
Он стоял ко мне спиной – я не видела лица. Нашел мое слабое место и давит на него… Сколько можно. О чем ты думаешь, Эмиль? О нас? О своем туманном будущем? О своей смерти? О том, как тебя унизили?
Эмиль пытался похоронить нашу историю, но о ней знают. При одной мысли об этом становилось больно. Наверное, и ему тоже. Мне хотелось поговорить, как-то успокоиться – но я не решалась. Что не сказано вслух, того и нет. А если скажу – наша общая боль станет острее. Все, чего я добьюсь.
– Скоро привезут свидетеля? – спросила я, пытаясь настроиться на рабочий лад.
– Он давно здесь, в подвале. Доешь и пойдем.
Замечательно… Я жду, а он, оказывается, просто тянет время. Ну ладно, хотя бы удалось поесть.
Но Эмиль прав: я уже соглашалась, только передумала. Я могу жить в этом доме, если захочу, и каждый день просыпаться с ним в одной постели. Нам было хорошо вместе. И не когда-то давно, а три месяца назад, в гостинице.
Но это значит выбросить последний год на помойку, признать его правоту – сдастся. Сказать: я тебе все прощаю, продолжай в том же духе.
Он ради меня пошел на жертвы, единственный, кто сделал для меня хоть что-то. И в то же время, когда я вспоминала пощечину, которую он отвесил в первый скандал, хотелось его удавить.
Внутренние весы колебались, не в силах перевесить ни в одну из сторон.
Ни да, ни нет. Подвешенное состояние. Равновесие.
А разве равновесие – это не то, к чему все стремятся?