Его невеста

Глава 17

Лариса была в черном платье с рукавом до локтя, неподходящем для местного лета. Строгий фасон делал ее похожей на молодую учительницу, а убранные в пучок волосы это только подчеркивали. Она сказала, что только что с поминок.

Сегодня хоронили Олега Касьянова.

Лариса была печальной, но почти не заплаканной. Почему-то на похоронах всегда так – там плачут реже, из-за суеты или потому, что уже смирились с потерей.

Мы встретились в моем офисе. Она сидела напротив, плотно сжав колени и поставив сумку сверху. Нервничает?

– Оказалось, у Олега была банковская ячейка. Я разбирала вещи, нашла ключ и договор аренды… Хочу посмотреть, что там.

– Вы говорили про документы Ремисова. Что еще за документы? – я хмурилась, не выспавшись с утра. Вчера поздно вернулась, спала плохо – все думала о словах Эмиля, потом позвонил Стас… В общем, закрутилось.

Сейчас было десять утра и у меня слипались глаза.

– Доверенность, – она с готовностью расстегнула сумку. – Поэтому и позвонила.

Лариса положила прозрачную папку на край стола. Я быстро пробежала глазами содержимое: договор аренды, и доверенность Андрею на доступ к ячейке.

Я подняла глаза, стараясь не выдать удивления, когда Лариса продолжила:

– Я звонила в банк, мне отказали в доступе, понимаете? Сказали, неважно, что наследница, ячейку мне не откроют. А я хочу узнать, что внутри. Вы не могли бы поговорить с Ремисовым, чтобы он ее для меня открыл?

– Хотите кофе? – хмыкнула я.

Лариса наморщила лоб и покачала головой. Пальцы на сумочке сжались крепче. Ей не понравилась моя реакция на просьбу.

Лично я ужасно хотела кофе. Я сходила за кипятком к общественному кулеру, и уже за столом высыпала в кружку одноразовый пакетик дешевого кофе.

Девушка сидела в той же позе и явно чувствовала себя неуютно, пока я тянула время.

Чужому человеку не выписывают доверенность к банковскому сейфу. Ее и на родственников не все охотно дадут, а тут – просто старый друг, которого семь лет не видел? Он на дочь не выписал, а на Андрея с какой стати?

– А что Олег про него рассказывал? Про ячейку, я так понимаю, он не говорил?

– Нет, – Лариса поджала губы, словно извинялась за скрытного отца. Нашла, кого удивить – вампиры все такие.

Я попробовала кофе. Гадость.

– Говорил, они друзья. Просил обращаться, если что случится.

– И все? – насторожилась я. – Никаких подробностей, общих историй? Как они познакомились?

Лариса пожала плечами. Очень странно: что это за друзья такие, про которых ничего не рассказывают?

Я хочу первая увидеть, что лежит в этой ячейке.

– Что за банк? – я бросила взгляд в договор. – Понятно… Давайте для начала обойдемся без Ремисова… Я позвоню и попробую договориться, если в правлении есть вампиры, считайте, нам повезло. Мэру города не откажут.

Я не глядя начала набирать номер, надеясь, что Эмиль не спит.

Ошиблась: спустя долгих десять гудков я услышала хриплый, заспанный голос. Скорее всего, он только что лег… Прости.

Эмиль пообещал разобраться и отключился. Ни точного времени, ничего – я даже не знала, что передать Ларисе. Но к тому моменту, как я допила кофе, мне уже перезвонили – и не Эмиль, а заместитель директора отделения, в котором Касьянов арендовал ячейку. Рассыпавшись в извинениях, мне сообщили, что на мое имя выписана доверенность на доступ к сейфу и пригласили в банк прямо сейчас.

Может и не зря я его разбудила – судя по тому, каким вежливым тоном со мной разговаривали, Эмиль сгоряча на них нарычал.

Через полчаса мы были на месте. Сотрудник банка вместе со мной открыл ячейку и предупредительно оставил нас с Ларисой одних. Она была под впечатлением и смотрела на меня совсем другими глазами – мне даже стало неудобно.

Я выволокла ящик из секции и брякнула его на стол. Посмотрим, что у нас. Не думаю, что обнаружу улики – мой интерес в другом. Почему выписали доверенность на Андрея?

Первым делом в глаза бросились две пачки долларов номиналом по сто – обе пухлые, я бегло пролистала одну, и выложила на стол.

– Можете взять себе, – предложила я и полезла в недра ящика.

Пластиковая папка, газета – и больше ничего. Газета-то зачем? Может, случайно попала. Лариса развернула ее, просмотрела главную страницу, и отложила в сторону.

Я открыла ярко-зеленую папку, потрепанную на вид. Углы растрескались, словно она лежала здесь лет десять – на всякий случай я сверилась с договором, и оказалось, что только шесть.

Внутри оказался белый конверт для писем – заклеенный, я посмотрела на свет, там угадывался сложенный лист. Снаружи ни пометок, ничего – адрес не заполнен, кому письмо предназначалось, непонятно. Андрею, раз доверенность выписана на него?

Следом на свет появилась стопка старых фото, стянутых канцелярской резинкой, и сложенный план дома. Старый, на пожелтевшей бумаге, я развернула его, но не узнала планировку. Сгибы обтрепались. Сначала мне показалось, что это ксерокопия, но затем я поняла, что план рисовали от руки, только очень аккуратно – черной ручкой, абсолютно без помарок. План остался незаконченным, словно неизвестный чертежник не успел завершить работу.

Я сняла резинку с фотографий. Я думала, что план выглядит странно, но фото удивили еще больше. Просто виды улиц незнакомого города, почти на всех люди, словно кто-то фотографировал прохожих.

Я медленно листала стопку – их было штук пятьдесят, но смысл не менялся: улицы, люди, незнакомые лица. Судя по всему, поздняя весна или лето. Прохожие одеты легко, но попадались в куртках, хотя трава уже пробилась и даже кое-где распустились цветы.

От панорам устойчиво несло прошлым, словно фото сделаны давно. На одном я задержалась: в кадр попал разводной мост, а такое, насколько мне известно, можно встретить только в Питере.

– Что это? – спросила я. – Он был фотографом? Это его снимки?

– Не знаю, – Лариса пододвинула несколько штук. – Вот, это Олег. Молодой только. Меня у него еще не было.

Олега я с трудом узнала – на вид около тридцати, ни седины, ни морщин. Снимок странный: он будто попал в кадр случайно, шагнув к фотографу, лицо агрессивно-возмущенное, словно Олега разозлили.

На снимке он был не один.

– Остальных не узнаю, – добавила Лариса.

Зато я узнала: позади разозленного Олега стоял Андрей. Точь-в-точь такой же, каким я видела его вчера. Я поднесла снимок к глазам: нет, тут он немного моложе, но разница несущественная.

– Сколько Олегу здесь лет, как вы считаете? – поинтересовалась я, бросив фото обратно в кучу.

– Не знаю, – она склонилась над столом. – Лет тридцать?

– А сейчас ему сколько было? – спросила я, чувствуя непреодолимое желание укусить себя за язык, чтобы хоть немного вернуться в чувство.

– Шестьдесят три, а что?

– Вы знаете, кто это? – я ткнула в Андрея и развернула снимок к ней. – Нет?

Я чуть не ляпнула: это Андрей Ремисов, друг вашей семьи, но Лариса растерянно хлопала глазами.

– Узнаете что-нибудь еще? – я не стала ничего объяснять.

Она рассмотрела снимки и покачала головой.

– Ничего.

– Я возьму папку? – спросила я из вежливости.

Разумеется, я ее возьму.

Я сложила все обратно, не дожидаясь согласия – даже газету сунула, и вернула пустую ячейку на место. Мы покинули банк вместе, но мне хотелось остаться одной и все обдумать.

– Лариса, вы не возражаете, если я вызову вам такси? – спросила я на парковке.

Она мгновенно поняла намек – вежливые нежные девушки схватывают налету, когда становятся обузой. К тому же, я только что раздобыла ей две пачки баксов.

– Конечно… Я сама, – пробормотала она. – Спасибо.

Я села за руль «мерседеса», проводила взглядом Ларису – она пошла к автобусной остановке, и рывком расстегнула папку. Старый пластик треснул – кнопку я вырвала, как говорится, «с мясом».

Снова уставилась на фото: а вдруг ошибка? Но нет, точно Андрей. Или кто-то очень-очень на него похожий. А что, интересно, он делал в Питере? И где, черт возьми, взял эликсир вечной молодости?

Я смело вскрыла конверт. Белый лист, черные чернила, каллиграфический почерк – план из папки и письмо дело рук одного человека.

Содержимое ровным счетом ничего мне не сказало:

«Он был не один, прости. Я не смог. Деньги не трогал. Все моё в ячейке, с вещами делай, что хочешь».

Я перечитала еще раз, но так ничего и не поняла.

Деньги – те, что я отдала Ларисе из ячейки? Кто был не один, чего он не смог?

Я раздраженно сложила письмо и убрала в конверт. Руки дрожали, так что листом в прорезь я попала только с третьего раза.

Андрей сказал, они разговаривали семь лет назад. После этого Касьянов написал ему письмо и держал в ячейке с неценными вещами. Зачем? Почему не поговорил с ним открыто?

Это уже слишком: я вытрясу из Андрея всё – и прямо сейчас.