Ксюша.
Капельницы творят чудеса. Тупая боль отступила, оставив лишь слабость и сонливость. Я уже свободно передвигаюсь по квартире, даже выхожу на лавочку, чтобы посидеть. На мини-вмешательство, а иначе говоря, прерывание, Милка обещала записать у себя. Чем раньше, тем лучше. На таком сроке все проходит быстро и безболезненно.
Запрещаю себе думать о предстоящем. Но не очень-то получается. Каждую ночь подушка мокнет от слез, а я боюсь, что не смогу решиться. Очень боюсь. Но и будущего в своем положении не вижу. Мало присмотра за малышками, нам нужно что-то есть. Девочкам нужна одежда. Даже минимально. Брось я сейчас учебу, работу беременной найти сложно. Да и какую без опыта и образования найдешь? Замкнутый круг.
Скорее бы уже закрыть эту страницу жизни. Жалеть буду, не сомневаюсь. Урок от жизни. Вся грязь такая, какая она есть. Без прикрас. Чтобы не было даже желания мечтать и хотеть. Чтобы знала свое место. Будто мало мне было слов Ирины Иосифовны.
— В понедельник идем к двум. — Подружка влетает в квартиру, как метеор. — Отговаривать тебя не будут, но о всех последствиях предупредят. Тут, ромашка, как уж повезет. Некоторые без проблем потом вынашивают и рожают, а кто-то на всю жизнь остается…
— Мне так страшно, Мил. Так страшно…
— Короче, я тут подумала. Давай в субботу сгоняем в деревню. Девчонок заберем, в понедельник утром в сад отправим. Тебе после аборта больняка не дадут. К бабке сходим вместе.
— Она слушать не будет.
— А нам и не надо. Пусть знает, что её любимый внучок натворил и голову в кусты. Какого хрена не предохранялся, когда полез?! А ты теперь одна все последствия расхлебываешь.
Милка носится по кухне, размахивая руками. А мне хочется, как страусу, спрятать голову в песок. Вытащить, а все уже прошло. Так извела себя мыслями…
— Мил, считаешь, я не думала об этом? Думала. Но я просто не выдержу еще одного унижения.
А в том, что оно будет, нет сомнений.
— Надо сделать всё возможное, чтобы потом не жалеть. Ксюха, Ксюха…
Обнимаемся и ревем вместе, как раньше. Сколько всего мы прошли вдвоем, не сосчитать.
— Хорошо, что мы есть друг у друга, правда?
***
Чем ближе суббота, тем больше себя накручиваю. А когда она наступает, внутри уже нет шторма. Наступила апатия. Плыть по течению и будь, что будет. Сил бороться с судьбой, самой собой и собственными мыслями не хватает ресурсов. Чувство, что меня вычерпали до стенок.
Милка понимает мое состояние и не трогает, с разговорами не пристает. Единственные слова, которые звучат в машине, адрес дома бабушки Егора.
Едем долго, потому что машина старенькая, а водитель из подруги пока неопытный. Это к лучшему. Хочется оттянуть встречу, а внутренне вообще надеюсь на чудо, которое изменит планы. Но у жизни на этот счет свои намерения.
Знакомый забор, дрожь до красных точек перед глазами.
Воинственная Милка, жмущая на звонок со всей дури.
Стою в стороне, зажмурив глаза.
Пожалуйста, пусть никого не будет дома. Пожалуйста. Будет считаться, что я пыталась.
Малодушно? Однозначно.
— Добрый день. Вы к кому?
Милка косится на меня, отрицательно качаю головой. Голос не знаком.
— Здравствуйте. А я к Ирине, хозяйке. Можно пройти или позовёте?
Ну да, подружка может быть наглой, когда нужно. Я бы стояла и мямлила. Часто ненавижу себя за проявление слабости. Может, будь я сильнее, и Ивану бы смогла дать отпор…
— Сейчас уточню. Как Вас представить?
— Скажите, что я по важному вопросу по поводу её внука. Все подробности передам лично.
От нервов скручивает живот, и я сползаю по забору вниз.
— Ксю?
— Всё нормально, Мил. Сейчас пройдет.
Часто дышу, чтобы боль успокоилась.
Появление Ирины Иосифовны скорее чувствую, чем вижу. Хочется сжаться в комок или стать невидимкой.
В голове шумит, и разговор на повышенных тонах слышу обрывками.
… от кого нагуляла… не смейте сюда даже соваться… найдем управу…
Этого хватает, чтобы встать и молча потянуть Милу за руку. В сторону женщины сознательно не смотрю. Бессмысленно. У нас никогда не будет ничего общего с этой семьей. Только горькие воспоминания, которые притупятся со временем.
— Ну и сууууукааааа… — Милка громко выдыхает, заводя машину. — Даже слушать не стала.
— Я тебе говорила, что бесполезно. Как стучать в закрытую дверь.
— Я надеюсь, судьба на ней отыграется.
— Мил, ты что говоришь такое? — Мне даже страшно становится от ненависти, что звучит в голосе подруги.
— А что, Ксюш? Это ты копейки считаешь. Ты не из-за прихоти рискуешь здоровьем и будущим. Думаешь, я не слышу твоего воя по ночам? Вот пусть ей все отольется. Все твои слезы. Может, внук не такой подонок. Может, помог бы тебе. Раз сам накосячил. А там бы вырастили.
— Не хочу больше про это. Послезавтра все вернется, как было.
— Дура ты, Ксюха. Еще и оправдания им найдешь. Я тебя знаю.
Не обижаюсь. На правду же нельзя, да? А Мила права.
Так, смотря в окно, добираемся до дома тети Зои. Получаем порцию обнимашек, новостей, и вкусного чая. А потом сажаем девчонок и прощаемся.
Старушка вытираем платком слезы, провожая нас. Она понимает намного больше, чем говорит.
Остаток субботы и воскресенье проходят в заботах о Маруське и Дашуньке. Мы выбираемся в ломбард, я отдаю долг Миле, а на остаток едем покупать девчатам одежду. Милка балует крестниц и дарит им по мягкому медведю. Сестренки счастливы, щебечут весь вечер.
Утром, конечно, в сад обе идти не хотят. Приходится уговаривать и обещать поход в парк со сладким попкорном.
— Домой или посидим где-нибудь?
— Все равно, Мил.
Меня не по-детски трясет. Не удивлюсь, если поднялась температура. Пока готовилась в теории, убеждала себя в правильности решения. Но ближе к часу иск уверенность испаряется, как лужа под палящим солнцем.
— Давай тогда по мороженому? Как в старые добрые.
— Давай. — Слабо улыбаюсь. Мысленно я уже там. В том месте, где жизнь разделится на две части.
— Боишься?
— Боюсь.
— Это не должно быть больно.
— Я, Мил, не боли боюсь. Страшно, правильно ли поступаю. Обратно не переиграешь.
— Я тоже так думала. Про тебя. Ну смотри: оставишь и дальше что? Я, конечно же, помогу. Но не всегда смогу быть рядом, Ксюш. Дети растут, болеют. Ты с двумя как справляешься? На грани. А прибавь еще одного младенца!? Загнешься, и кому они нужны будут? Отчим сдаст в детдом и забудет. А я не потяну, Ксюш. И не отдадут мне их.
— А если…
— Без «если», серьезно. Тебя сейчас еле вытащили. Это ты молодая и пока справилась. Но ребенок высосет все силы, и что делать будешь? Не глупи. Да, это плохо и грех. Только так говорят, кто не стоял на пороге отчаяния. А ты стоишь. И я со стороны вижу, в каком ты положении. Бледная, под глазами круги. Не из-за сна же, правда? А еще шатаешься, когда идёшь.
— Ты права, — произношу еле слышно. Но Мила понимает и сжимает плечо, словно хочет передать свою силу.
— А зря ты не узнала фамилию, к кому работать шла. Было бы проще.
— Мил…
— Всё, молчу. Больше не вспоминаем.
И мы не вспоминаем. Не идя до больницы, не в холле, не перед кабинетом.
Серый кафель, сердитое лицо. Всё, что врезается в память, пока смотрят мою выписку из клиники и делают УЗИ. От экрана отворачиваюсь. Слышать и видеть не могу. Ужас от всего, что творю, рвет на части. Прошу врача не задавать вопросов. Пусть осуждает, пусть. Я и сама себя презираю за слабость и ту яму, в которую попала.
— Прочтите и распишитесь, что ознакомлены с возможными осложнениями.
Бегло просматриваю то, что уже изучила раньше, и ставлю закорючку. Руки дрожат, а в глазах скапливаются слезы.
— Раньше надо было думать, милочка. — Пренебрежительный тон заслужила, чего уж обижаться…
Мне вручают таблетку, которую необходимо выпить сегодня. Кратко объясняют возможные симптомы. Следующая явка через 36 часов для принятия второго препарата.
— Я могу ее выпить в коридоре?
— Хоть дома, лежа на диване. Сегодня крайний срок, потом только вакуумное или хирургическое вмешательство. Не тяните.
Зажимаю в кулаке желтый кругляшок и выхожу к Миле.
— Ну?
— Вот. Сегодня надо выпить. У тебя есть вода?
— Странно, что не при них… Ладно, поехали домой, там выпьешь. И не жалей, Ксю… Подумай о себе хоть разочек.