Его сладкая девочка

Глава 26

Александр Клементьевич.

Не придал значения шуму у ворот с неделю назад, а зря. Снова змеиное гнездо зашевелилось, снова на сходку собираются, не иначе. И ладно, молодые, заняться им нечем. Но моя-то во главе угла.

Всю неделю слушаю телефонные разговоры, шушуканье и наблюдаю наигранные слезы.

— Ир, что творишь? — Не выдерживаю, хотя вмешиваться не хотел. — Оставьте парня жить своей жизнью. Самому выбирать, кого любить и с кем жить.

— Никто Егора не трогает. Нам обсудить надо. Кинет проходимка парня нашего. Они ж ушлые сейчас через одну. Нагуляла, а этот дурачок глазами хлопать будет,

— Ну что несешь, а?

— Мы договорились, что ты не лезешь в мои дела.

Прошли, слава Господу, те времена, когда дети зависели от мнения родителей. Хотя, чего греха таить, и в нынешнее время встречается еще подобное. Объединение капиталов. Благородно звучит. Да…

А на деле всё то же принуждение, практически проституция собственными детьми. И ладно еще, если ума хватает «объединить» ровесников. А когда супруг в отцы годится?! Это уже даже не просто неэстетично, а уродливо как-то. Нет, я, безусловно, не сноб. И про «любви все возрасты покорны» в курсе. Всякое бывает. Да. Но когда по договоренности, да старик лезет на молоденькую. Черти драные, а не чувства это. Болезнь.

Или с Егором вот. Прицепились с шалашовкой этой. А не люба ему девица. Пусть бы и распущенная, и высокомерная, но если бы внук любил. А он нет. Не впустил в сердце. Другую выбрал.

Знаю про его любовь, знаю. Делится со мной. Понимаю я его. Сам жену полюбил, конечно. Но не той любовью, не искренней. Сейчас это называют привычкой и притиркой. Ирина хорошая женщина, хорошая жена. Но нет у нас той искорки. Да.

Я счастливый человек. Потому что познал настоящее чувство. Успел. Через всю свою жизнь пронес память о Ней. Давно её нет на земле. Давно. Не успел найти. Грех на мне великий. Но мой он, грех этот. И расплату свою принимаю со смирением.

А вот в Егоре есть искра. Разгорается чувство. И ему надо его удержать. Хорошую девочку он себе выбрал. Достойную. Даже не так. Надежную. Не за деньги полюбит внука, а за душу его. Внутренний мир у Егорки богатый. Не в мать пошел характером, к счастью. Та-то меркантильная особа, мерилом всего доллары считает.

Ладно, пусть женщины потешат свое эго, мужчины поступают умнее.

— Алло, Егор. Хорошо слышишь меня?

***

Егор.

Смотрю, как моя птичка клюет завтрак, и думаю, что совершенно нет желания уходить.

— Ксюш, ты совсем ничего не съела. Ну так же нельзя. Невкусно? Может, ты другое что-то хочешь?

— Ты что? — Мне кажется, она даже пугается моего предположения. — Очень вкусно! Я правда наелась.

Эээ, нецелый сырник и полчашки какао — наелась?

— Так не пойдет, моя милая. — Сажусь на кровать и устраиваю Ксюшу на коленях. — Будем через «не могу». Где ты собралась силы брать, чтобы поскорее выписаться? А?

— Меня тошнит.

— Ещё бы. Я, когда долго ее ем, тоже тошнюсь.

Беру вилку и отламываю кусочек.

— Давай. За Машу.

Смеется и открывает рот. А я залипаю па губах. Долгое воздержание уже не просто дает о себе знать. Как бы яйца не лопнули. Прямое доказательство, что все мужики помешаны на сексе. Ну вот о чем я сейчас думаю? А должен о чем?

Кстати, да. Кладу кусочек в рот и отламываю следующий.

— Теперь моя очередь.

Девчонка забирает прибор и отламывает кусок омлета.

— Ты за Дашу.

— Лаааадно.

Хитрая лисица пытается скормить свою порцию мне, но я быстро это просекаю и немного поддаюсь. Хотя бы сырники съела. Запоминаю, что завтрак надо контролировать. Может, она к обеду проголодается? Ну там типа не все утром едят и все такое.

— Чего бы ты сейчас хотела вкусненького?

— Ничего. Я объелась.

— Объевшаяся ты моя, подумай хорошо. В тебе богатырь растёт. Ему нужны витамины и что там еще в рекламах болтают? Короче, его надо кормить.

— А если там девочка?

— Тоже хорошо. Но я думаю, пацан.

Улыбаюсь. Меня прям распирает. Впервые мы так спокойно и открыто говорим о ребенке. Да, еще пару месяцев назад я о таком не то что не мечтал, вообще не думал! Но как повернулась моя жизнь, какой смысл она обрела, мне чертовски нравится! Как при сборке пазла: уже есть картинка, но не хватает одной детали. Сюжет виден, работа готова, а нет целостности. И только с добавлением детальки головоломка оказывается собранной. Вот и в моей жизни так. Всё было вроде бы хорошо. Размерено. А появилась Ксюша и стало правильно. Именно так, как должно быть.

— Дай свой телефон.

— Зачем?

— Номер свой забью. И задание тебе дам: пока я езжу по делам, ты пишешь список, что тебе привезти. И «ничего» не прокатит, имей в виду.

— Ой. А ты сможешь в общагу ко мне заехать? Или к Миле? Мне хотя бы халат нужен. А то здесь одноразовый, мне даже переодеться не во что.

Черт. Совсем забыл.

— Про одежду не переживай. Я все купил, сейчас принесу. В багажнике пакеты ездят.

— Как это… когда ты успел?

— В то утро, когда одна девочка вбила себе в голову, что мне не нужна. Хулиганка. — Чмокаю в нос и оборачиваюсь от двери: — Сейчас принесу.

— Егор, подожди. Можешь Миле отдать, она постирает и погладит?

— Чёт я не сообразил сразу. Всё будет без участия твоей Милы. Пусть учится. Если соскучилась, могу её к тебе привезти. Мне как раз к вечеру еще отскочить надо будет.

— Очень хочу. Очень. А можно?

— Я же говорил. Тебе можно всё. — Ксюша улыбается, а я плыву. Да ради такой улыбки… — Не забудь про задание и поспи. К обеду приеду.

Ягодка машет рукой и послушно ложится на бок. Надо скорее уходить, а то не сдержусь, устроюсь рядом. Ночью, конечно, и так устроюсь. Как там Тарас, который Алексеевич, сказал? Удовольствие никто не отменял. А уж доступных способов я знаю много. И с радостью научу некоторым свою девочку.

Испытываю чувство вины за небольшой обман. Сказал, что еду в офис, а сам мчусь домой. В офис тоже поеду, но позже.

Пока был в душе, позвонил Давид. Он сейчас временно обитает у меня, потому что затеял переделку кухни. Зачем-то снес стену, объединив кухню и столовую и нашпиговывает помещение техникой. На хрена ему это, так никто и не понял. Телок он к себе не возит, а Наташка, с которой он то вместе, то нет, даже не в курсе, где готовят еду.

— Приезжай и сам имущество свое спасай. К тебе тут якобы невеста явилась. С твоей матерью, между прочим. Я долго оборону держать не могу.

— Чего творят?

— Ничего пока. Пришлось подключать обаяние и поить твоих женщин кофе. Ты б с одной решил, прежде чем к другой в больницу сваливать, а?

— Дава, бля. Я так-то решил давно. Светке сказал. С матерью не общаюсь, сам знаешь, почему.

— Короче, зубы не заговаривай. Приезжай и выгоняй. Детскую увидят, ещё квартиру подпалят. А вот ни фига не пожарный.

— Через час-полтора. Может, им в кофе подсыпать чего?

— Легко. Я ж в правом кармане слабительное ношу, а в левом снотворное. На случай, если мама с бывшей явятся. Чем барин сегодня изволит заправить напиток для маман?

— Очень смешно. Я оценил. Так и быть, приеду — спасу тебя.

У парадной, к которой я практически бегу, застает звонок от деда. Шпион сотого левела. Горячо благодарю. Как раз сейчас мне и пригодится вся информация.

— С чем пожаловали? Привет, мам. — Кричу с порога, скидывая ботинки. У Дейва пунктик: обожает ходить босиком дома и, по-моему, нас всех к этому приучил.

— Привет, сынок. Вот со Светочкой решили заехать. И не зря, как оказалось. Ты посему дома не ночуешь? Расстраиваешь бедную девочку.

— Ма, вообще-то рабочий день. На минуточку. А вы домой приехали. Нелогично как-то.

— Вот именно! Рабочий! А друг твой что здесь делает?

— В смысле что? Кофе варит.

— Не дерзи. Почему не на работе?

— Вы у меня еще дневник попросите, тетя Рита.

— Просто Рита, Давид. Просила же. — Мама морщится, не понимая стеба друга. Он-то веселится вовсю. Не по его душу карательный отряд прибыл.

— Ма-а-м, — тяну, чтобы привлечь к себе внимание. Чем быстрее выясним всё, быстрее закончим. У меня еще куча дел, стирки вон целый багажник.

Сначала в химчистку думал сдать, но хрен знает, чем там пользуются. Вполне сам справлюсь, я так-то не белоручка.

— Я поехал, наберешь. — Давид хватает с полки ключи и делает ручкой. — Тетя Рита, Светлана, мое почтение.

— Давид, — мама рычит, а он ржет, как конь и скрывается в лифте. Идеально было бы не закрывать дверь и выпроводить гостей следом.

Странно, да? В одночасье мама стала всего лишь гостьей. А на самом деле это давно началось, я значения не придавал. Или не хотел обращать внимание.

— Давайте на кухне быстро обсудим, для чего в итоге вы явились в таком составе. Потом вы отдадите ключи, и разойдемся. Да, Света? Сколько еще запасных вариантов ты сделала?

Надо бы замок сменить. Проще пацанам новые комплекты отдать.

— А ты? Сколько еще запасных вариантов себе нашел? Поломойка, фу, блин… может, кухарку и официантку еще подогнать?

— Среди твоего круга нет таких, — улыбаюсь от того, как морщится бывшая. А я нездоровый кайф ловлю от этого. Сколько же в них лицемерия. Неужели и я таким был?!

— Ради тебя, дорогой, я бы постаралась.

— Свет, ты ради меня ни разу на завтрак не встала. О чем вообще говорить?

— Егор!

— Ма, к чему этот бред? Вам заняться нечем? Новые коллекции закончились, массажисты вымерли? Куда вы там еще ходите? — Останавливаю словесный поток, готовый вырваться из возмущенных ртов. — Я, мам, давным-давно самостоятельный мальчик. Ни от кого не завишу. Угрозы о лишении карточки и поддержки — они еще в старшей школе перестали работать. А ты, Свет, ну ты чего добиваешься? Мы расстались. Я говорил.

Во время моей пламенной речи мать успела пройтись по комнатам в поисках непонятно чего. И, конечно, наткнулась на переделанную гостевую.

— Это… Егор, бабушка была права? Ты с этой прислугой… Да как ты смеешь?! Это же такой позор, люди начнут говорить…

— Двоеееее? Как ты это объяснишь?!

О, и вторая на визг сорвалась. Демонстративно смотрю на часы. Время цирка вышло, пора клоунам по домам.

— Трое, Свет. Трое. Многодетным буду. Всё? Закрыли вопрос? — Разворачиваюсь к матери, которая уже колотит посуду. Сколько себя помню, любой их с папой скандал так заканчивался. А вот любит же её. И я люблю. И буду любить. Только лезть в свою жизнь не дам. — Ма, хватит. Я пока не планировал менять тарелки и чашки. И плевать я хотел на чужое мнение. Я, мам, жить хочу. Любить хочу, и меня чтоб любили. Как у вас с папой. Понимаешь? Не чтоб Светка вылезая из-под другого вспоминала про наши типа отношения, а чтоб моя только была женщина. Чтобы домой хотелось.

Мама подозрительно замолкает. А Светка не была бы Светкой. Это она с виду только спокойная. Гадючья кровь даёт о себе знать.

— А сам? На себя смотрел? Или думаешь, я не знаю, как вы там с дружками отдыхаете? У Лихацкого твоего как зависаете? Ты считаешь, так и надо, да?

— Ты Даву не трогай. Он к себе девок принципиально не водит. Иди уже, а? Мужику кайфово быть со своей женщиной. Я теперь это знаю. И ты узнаешь, когда полюбишь.

— А если я уже? Ты не думал, что я тебя люблю?

— Не, Свет, — мне снова смешно, — я в это ни за что не поверю. Только не ты и только не меня.

Подталкиваю к дверям рычащую бывшую. Оглядываюсь на маму. Она аккуратно собирает осколки и жует губу. Верный признак того, что быть слезам. Бляха. Время тикает, скоро ехать к Ксюше, а я так ничего и не успел. Ну кроме того, что теперь меняю посуду, видимо.

— Мам, я сам.

Наконец, Бинковская убралась, швырнув напоследок всё с тумбы. Что за манеры, блин. Одна чашки, вторая вещи. Никакого порядка не напасешься.

Отбираю у мамы тряпку, иду за шваброй и сметаю осколки.

— Сынок…

— Не начинай. Не надо, мам. Я не хочу ссориться. Но не отступлюсь. Люблю ее, мам. У нас ребенок будет. Твой внук, между прочим.

— Внук?

— Или внучка. Этого же уже не изменить. Ты просто не знаешь Ксюшу. Какая она. Насрать мне, кем она была раньше. Я ей всё могу дать. А она, представляешь, только грушу попросила.

— Грушу? — Мама непонимающе смотрит.

— Иди сюда. — Наливаю в уцелевшую посуду чай и ставлю на стол. — Ксюша в больнице сейчас. Не всё гладко с беременностью. Я её про вкусное спросил, что привезти. Она грушу попросила. Не манго там, не вишню… Она вот такая, ма.

— Не манго и не вишню, — повторяет мама и грустно так улыбается. — Света бы краба королевского потребовала.

— Вот видишь. И ты это понимаешь. Ну какая у нас жизнь бы была?

— Бабушка тебя не простит. И отец…

— Когда-нибудь простит. Главное, дед понимает.

— Сдал нас?

— Предупредил. А папа… папа сам любит. Поэтому поймет.

Мы еще некоторое время сидим молча. Мама переваривает услышанное, а я мысленно строю диалог с отцом. Не вижу смысла прятаться. Как только Ксюшу выпишут, со всеми ее познакомлю. Кто не примет мой выбор… ну что ж… Я уже в том возрасте, когда могу себе позволить не жить во лжи и фальшивых улыбочках.

Мать ерошит волосы и встает из-за стола. Тихо прощается и прикрывает дверь. Приняла? То, что загрузилась, это уже хорошо. Может, не всё ещё в ней потеряно? Безусловно, в перевоспитание с одного разговора я не поверил. И с них станется устроить очередную провокацию. Но я свою позицию обозначил. Дальше их ход — понять или не понять.

Мать твою. Время! Некогда думать. Бегом в вниз за вещами. Закидываю в стиралку. Сегодня – то уже не успею больше. А еще подругу обещал привезти.

Смотрю на таймер, пара часов есть. Успею, если больше нигде не встряну. Вспоминаю, что в гардеробной стоит гладильный шкаф. Я им, правда, ни разу не пользовался. Если срочно — утюг спасал. Будет повод освоить.

***

Дорвался до сладкого. Шумно выдыхаю, устраиваясь на уже привычном месте. Хорошо хоть кровати удобные, а не односпальные койки, как раньше в больницах были.

— Устал?

— Немного.

Много. И сильно. Но ей знать необязательно. Чтобы успеть всё намеченное, пришлось скакать галопом. Сколько за весь день проехал, лучше не вспоминать. Но награда того стоила. И сейчас вопросительно смотрит на меня.

— Прости. Ты что-то спросила?

— Угу. Чем тебе помочь.

— А ты очень хочешь помочь?

— Очень. Мне нравится, когда ты улыбаешься.

Ксюша, Ксюша… знала бы, на что подписываешься.

— В душ хочу. Давай вместе? Ты меня намылишь, а я тебе буду улыбаться.

— Егор, — строит сердитую моську и брови хмурит, — здесь больница вообще-то.

— Вообще-то, — копирую её интонацию, — дядя доктор утром сказал, что маме надо делать приятное. И папе тоже. Поэтому в душ.

Ксюшка подозрительно молчит, голову отвернула. Ну что не так опять? Я сегодня замучился от разговоров, хочу просто насладиться своей девочкой, быть с ней. Я не против пошептать на ушко, но не выяснять отношения. Добби на сегодня сдох.

— Повернись-ка ко мне. Ты что, плачешь? Я не то сказал, да?

— То. Это просто… мама и папа… Ты так спокойно говоришь про это, я никак… никак не могу привыкнуть…

Потому что ты одна давно. И от этих слов отвыкла. Но ей я этого не говорю, конечно. Просто молча сгребаю на кровати и несу в душ. Будем отвлекаться. А уж рабочий способ я сто пудово знаю.

— Егор, что ты делаешь? — Пищит моя заноза, когда я начинаю стягивать с нее всю больничную белиберду.

— Я же сказал, принять душ. Ты меня не слушала что ли?

Как заставить себя не улыбаться, глядя на нее? Хочется быть серьезным, но губы сами в улыбке разъезжаются.

— А я…

— А ты со мной. Мы теперь много чего будем делать вместе. Давай вот так, аккуратно, — приседаю, помогая снять белье. А она хватает полотенце, закрываясь. Ну правильно, чё.

Настраиваю воду, параллельно избавляясь от своей одежды. По природе своей мужчины, видимо, лишены чувства стыда. Меня вот закрыться не тянет.

— В полотенце неудобно мыться, Ксюш. И я уже видел тебя без всего. Шагай сюда.

— Неа. — Еще и головой мотает. Меня и так накрывает, а её поведение распаляет до предела. Приходится себе напоминать, где мы и что наши нежности сейчас несколько ограничены.

— Упрямая ты моя. Я же все равно тебя не отпущу. — Прикусываю плечико и подтягиваю девочку в душ. На руки взять не позволяет метраж помещения, это дома хоть пляши, места хватит.

— Правда?

— Что правда? — Заговариваюсь? Про танцы что ли сказал?

— Что не отпустишь?

— Конечно, правда. Я же тебя люблю. — А ничего так, романтично даже. Обнаженные мы под струями воды. — Ты единственная, кому я говорю и говорил эти слова. Родителям не считается. И как же я тебя могу отпустить, если так долго искал?

Сам, кажется, таю в моменте. Так она смотрит сейчас, душу выворачивает наизнанку. Не могу больше… в глазах темнеет от желания. Желания прижать, прикоснуться, поцеловать.

Приникаю к приоткрытым губам. Сразу беру напором. Потом, в кровати, буду нежным и ласковым, а сейчас дико хочу пометить свою территорию. Слетаю наши языки, вжимаясь в плоский животик каменной эрекцией. Ксюша вздрагивает, но не отстраняется. Уже хорошо.

Выливаю на ладони гель и провожу по плечам, рукам. Беру запястья и перемещаю девичьи руки на свою шею. Прерываю поцелуй и шепчу:

— Не стесняйся, тебе можно всё.

В глазах моей девочки буря не меньше, чем в моих. Ловлю её дыхание, когда скольжу руками к аккуратной груди. Нет, здесь не будет никаких откровенных ласк. Я хорошо помню, что у Ксюши постельный режим. Все происходящее затеяно ради того, чтобы она не зажималась со мной.

Моя понятливая девочка забирает с полочки флакон и льет гель на мои плечи. Несмело растирает по коже, пока касаясь только шеи и плеч.

— Смелее, моя хорошая. Не бойся.

И она не боится. Сама приближается к губам, оставляя невесомый поцелуй. Как настоящий дикарь, подхватываю его, углубляя, покусывая. Срываю тихие стоны с желанных губ.

Размыливаю пену, показывая пример. Спинка, животик, бедра. Ксюша повторяет за мной, задерживаясь на животе. Жду, пока осмелеет и спустится вниз сама. Но нет. Надо помочь. Целую, отвлекая, и кладу ее ладошку на своего джентльмена. Не зря же он встал в присутствии дамы.

— Тише, всё хорошо. Просто сожми.

Долбаный мазохист. Устроил себе сам пытку. Ксюша медлит, а потом проводит по стволу рукой, от чего уже из меня вырывается хриплый стон. Не помню такой реакции раньше на простые действия. С любимыми всё иначе? Каждый нерв оголен, каждая мышца напряжена.

— Так?

Не сразу понимаю, о чем спрашивает.

— Так, моя девочка. Так. А сейчас быстро смываем мыло и в кровать. Продолжим урок?

На автопилоте заканчиваем банные процедуры. Если у меня уже дыхалки не хватает, про Ксюшу молчу. Она прерывисто дышит, и то и дело прикрывает глаза. Пусть в голове она еще стесняется, но тело ее реагирует так, как мне нужно. Пара таких «уроков» и смущение из нашей кровати должно уйти.