Его трудное счастье

Глава 14

Весна пронеслась, звеня дождями и радуя людей тёплыми деньками после суровой зимы. На смену ей пришло жаркое лето с сухими ветрами и пылью, что оседала на листьях деревьев, превращая их в молчаливых гигантов с серыми ветками. Люда переносила жару плохо, бурчала и ласково поглаживала уже заметный животик.

— Не возжелай. Не прелюбодействуй. Не поддайся гордости, похоти, гневу, чревоугодию, лени… — Воеводина глянула сквозь тёмные очки на ясное без единого облачка небо и пробурчала: — Я вообще тогда не понимаю, ради чего просыпаться-то?

— Людка, с таким пузиком тебе осталось только прелюбодействовать, ага, — со смешком заметила Валя и глотнула тёплую воду из бутылки.

— А что мне остаётся, если мой Воеводин опять на полигоне? Да и так без всяких полигонов видимся только в выходные и то не всегда. Когда только успел мне живот надуть? — с видимым удовольствием от воспоминаний закончила Люда и откинулась на деревянную спинку лавочки.

— Ну тут, как говориться, реалии диктуют свои требования. Он не может жить в городе, ты не можешь жить в военном городке — почти два часа на электричке не для тебя. Ты и так спишь мало для беременной, а уж три-четыре часа сна в сутки вообще не рассматривается.

— Да, о моём уровне невысыпаемости можно слагать легенды. Сегодня едва не упала набок, пока застёгивала босоножки. Кажется, теперь я знаю, почему Наполеон, спавший по четыре часа в сутки, был странным, агрессивным и стремился всех убивать. Что-то мне опять есть захотелось. Пошли холодного чаю у наших мальчиков попросим.

Валя помогла подруге подняться, и они не спеша направились в сторону любимого кафе, где год назад отмечали своё поступление в институт. Официанты встречали их с радостью и всегда спешили порадовать подруг чем-то вкусным, а уж прознав про беременность Люды, старались обеспечить ей и удобный столик, и не шатающийся стул, помня историю годичной давности.

— А что ты с учёбой-то решила, рожать тебе осенью, а это только второй курс?

— Димка настаивает на том, чтобы я дальше училась, сказал, что мама его Марина Михайловна поможет с малышом. Но я не решила ещё. Только боюсь, Валь, что уйду в академ и не вернусь уже больше.

— Ты что? — строго спросила Баланчина, открывая дверь в кафе. — Ты столько сил на это положила, здоровья три куска, а потом всё это бросить? С твоими-то мозгами? Ты брось даже думать о таком. Учиться, обязательно учиться. И если Димкина мама уже сейчас говорит, что поможет, значит, этот вариант надо попробовать.

— А ты когда думаешь наследниками обзаводиться? — парировала Люда, стараясь сменить тему, потому что своё будущее с ребёнком на всего лишь втором курсе медина она представляла смутно.

Валя промолчала и уверенно пошла к свободному столику у окна. Люда на ходу сделала заказ и села напротив подруги.

— И чего ты молчишь?

— А о чём говорить, Люд? Вадим мне сразу сказал, точнее условие поставил, что никаких детей он не жаждет, у него уже есть взрослый сын. Достаточно. А потом, думаешь, ребёнок не будет видеть, как его родители живут? Дети — они всё понимают.

— Но неужели никаких чувств не осталось всего-то за два с половиной года?

Валя задумалась, пожала плечами и тихо ответила:

— А никаких чувств и не было, Люд. Была страсть. Всепоглощающая и безудержная. Со мной Король воплотил в жизнь почти все свои желания и фантазии. Не было почти никаких запретов, не существовало слова «нет». Он ощутил себя молодым, шальным, рядом с которым появилась смотревшая ему в рот молоденькая нетронутая девочка. Так что не было никакой любви, была похоть. А на одном этом семьи и счастья не построишь. Думаю, что Вадим пошёл на брак со мной, чтобы оправдать себя из-за развода с первой женой. Он просто нашёл повод. Не причину для брака, Люд, а повод для развода. — Валя замолчала, глядя в тающий лёд в стакане с чаем, прикрыла глаза и покачала головой, затем усмехнулась и с тоской продолжила: — Но оказалось, что выбранная им девица не оправдала его ожиданий. Хотя он, наверное, и сам не знает, что ждал от этого брака. Понимаешь, его первая жена Марина всю себя отдала мужу и сыну. Не работала, всегда была дома, готовила, обстирывала, слова лишнего против ни разу не сказала. Надоела, одним словом. Вот он и решил что-то поменять в своей жизни. Выбрал молодую дурочку, что пашет как слон, ночами в операционной до усрачки стоит. Согласись, другой типаж? Но эта дурочка вдруг решила перестать был любимой болонкой самого Короля, как обо мне некоторые говорили поначалу, и стать королевой. Да вот только терпеть рядом с собой королеву Король не собирался, ему нужна была пешка. А я посмела пойти против его представлений о семье и браке. Теперь я всё чаще и чаще задумываюсь — как же мне быть дальше? И изменится ли что-то по окончании института, если наша семья доживёт до этого момента? И что я сделала не так? Что не так?

— Знаешь, кажется, в твой жизни наступил очень важный этап, милая моя, — облизывая ложку заявила Воеводина. — Это когда сквозь череду обманов, измен, разочарований, разбитого сердца, слёз и ночей, проведённых за самокопанием в попытке ответить на вопрос — почему они так со мной, что со мной не так? — прийти к выводу, что с тобой всё в порядке, это рядом говно сраное! Понятно?

— Измен не было, — тихо проговорила Валя и добавила: — Пока не было. Но думаю, что скоро я об этом узнаю.

— Тьфу на тебя! — Люда махнула рукой и сердито уставилась на подругу. — Ты это брось! Вспомни, как нас на философии учили — наши мысли материальны. И чем больше ты будешь об этом думать, тем скорее это произойдёт. А вот если не думать…

— Ну да, я в домике, со мной ничего не может случиться. Люд, я уже большая девочка. И прекрасно понимаю, что я ему тоже скоро банально надоем, и он начнёт искать замену.

— А может, тебе с работы уйти, а? — Люда подпёрла щеку рукой и посмотрела на Валю.

— А на что я жить буду?

— Но он же отдаёт тебе зарплату?

— Не всю, Люда, да и зарплату нам сама знаешь как платят. Офицерам ещё что-то перепадает, а сёстрам до двух месяцев задерживают, а дальше, я думаю, ещё хуже будет.

— Господи, кто знал ещё года два назад, что мы будем жить впроголодь? — пробормотала Люда и сжала кулаки. — Разваляли такую страну! Димка говорит, что их дивизию расформировывать собираются, представляешь? И это не просто мотострелковая часть, а ВДВ! Ему знакомые офицеры звонили — они вместе служили, так говорят, что огромные самолёты режут на металлолом, представляешь? И корабли продают за копейки, офицеры массово увольняются, семьи кормить не на что.

— Вот поэтому ты, дорогая моя, должна выучиться, стать врачом и жить дальше! Итак, никаких академов, нам главное второй и третий курс продержаться, а там клинические дисциплины пойдут, полегче должно стать.

— Ага, нам бы день простоять да ночь продержаться. И два года отфуфырить, как для бешенной собаки — сто километров не крюк. Ладно, пошли, скоро перемена заканчивается, а любимая гистология начинается. Опять Наталья Александровна будет сознание терять от моих рисунков. Блин, школа-студия Грекова, а не медин. Я на прошлое занятие весь вечер эти слюнные железы рисовала, а она мне заявила: «Людмила, это что за колёса?» Какие колёса? Я, может, этим рисунком гордилась, блин! Потому что перед каждым открыванием альбома по гистологии спрашиваю себя: «Воеводина, я тебя как художник художника спрашиваю — ты рисовать умеешь?» И скажи, что Остап Бендер был не прав, а? Слушай, кажется, у нас будет праздник! Смотри, тучки набежали. Так, быстро погнали в корпус, пока под ливень не попали. Осталось всего ничего — две недели занятий, два экзамена — и вот он, второй курс!

Валя устало опустилась на диван и усмехнулась, слушая неунывающую Шахиню.

— Мы женаты уже много лет, муж почти никогда не произносит «люблю». Скажешь — обидно? А вот и нет! Вместо этого слова — горячий ужин, уроки с сыном, а как-то зимой вообще удивил: к моему приходу повесил на батарею мой домашний прикид, чтобы я, замёрзшая в дороге, могла переодеться в тёплое. Нафиг цветы и громкие слова, любовь — это поступки, Валь.

— Да я всё понимаю, да только и услышать что-то приятное тоже хочется. Помнишь, доброе слово и кошке приятно.

Евгения села рядом и внимательно посмотрела на сменщицу:

— Мне кажется или ты уже проснулась сегодня вусмерть уставшая?

— Не кажется, Жень. Но сегодня у меня последнее дежурство. Всё.

— Что всё? Чего я не знаю? Ты что, уволиться решила?

Валя прикрыла глаза и усмехнулась:

— Ты в своём уме? А на что я жить буду? В отпуск я иду, Шахиня, в отпуск. На целый месяц, представляешь? Ещё и половину сентября захвачу — буду ходить в институт и не дежурить по субботам. Красота!

— Красота, — пробурчала Евгения. — Тебе бы на море смотаться, чтобы рядом никого и ничего. Береги себя для себя, Валька. Береги, замены не будет. А Короля своего… Бросила бы ты его, а? Я же вижу, ничего хорошего тебе не светит.

— Не надо, Жень. У каждого свой опыт.

— Опыт — это то, что получаешь, не получив того, что хотел, милая моя. Ну ладно, вернёмся к нашим баранам. Значит так, стерильный стол я перекрыла, формалиновую камеру заполнила. Да-да, я помню твою любовь к этому волшебному аквариуму. Бригада у тебя сегодня нормуль — понапрасну дёргать не будут. Ну, я пошла.

В этот момент зазвонил телефон, Валя схватила трубку и коротко произнесла:

— Дежурная операционная сестра, слушаю!

— Девочки, оперативный дежурный беспокоит. Задержите уходящую смену, командир приказал всем оставаться на своих местах.

Валя положила трубку и посмотрела на Шахову:

— Жень, всем приказано оставаться на своих местах. Командир распорядился. Что происходит?

Шахиня пожала плечами, но потом быстро включила телевизор и уставилась на экран, где кружились балерины в белоснежных пачках.

— М-да, давно мы «Лебединое озеро» не смотрели. Помнится, последний раз мы это лицезрели в день смерти любимого Леонида Ильича. Ах да, ещё когда наши мальчики ездили в Москву картошку убирать*.

Валя сглотнула и тихо прошептала:

— Как думаешь, это что? Война? Или переворот?

— Спокойно, поживём — увидим. Ты пока кофе выпей, а то бледная стала, что тот лист бумаги. И не дёргайся без причины. Думаю, что скоро всё станет ясно. Я пока по хирургам прошвырнусь, может, они что-то слышали.

— А по радио ничего не говорили?

— Это опять же в ординаторскую надо идти.

— Нет, Жень, я к Вадиму пойду. Страшно что-то.

Валя сорвалась с места и быстро вышла из операционного блока, Евгения отправилась следом, приговаривая себе под нос:

— Вот и отдохнули, и в отпуск сходили. Теперь осталось только ещё один переворот пережить, будто августовский путч ничему никого не научил. Блин, и откуда это вся эта долбанутость взялась? Всё просрали, ещё и остатки грохнуть надо. Да так, чтобы от страны и места мокрого не осталось.

Валя бежала по коридору, глядя на испуганных медсестёр и взволнованных хирургов. Она постучала, распахнула дверь и выдохнула, увидев собранного и внешне спокойного мужа у окна.

— Вадим, что происходит?

Король отошёл от распахнутого окна и поймал рванувшуюся к нему жену:

— Ты чего? Испугалась? Послушай меня — не думай ни о чём, пока не станет ясно, что случилось. Слышишь? Успокойся. Я, к сожалению, знаю не больше вашего, слышал только, что командира вызывали в штаб округа рано утром. Нам пока сказано сидеть на рабочих местах, быть готовым к приёму больных и… и раненых, Валь. Так что вы с Шахиней проверьте оба операционных зала, перевязочные, запасные наборы с инструментами, в реанимацию позвони, чтобы они шкафы с растворами обновили. Если что — аптека работает. И успокойся. Нервами делу не поможешь. А теперь иди — проконтролируй всё, ясно?

Валя согласно кивнула, почувствовав прикосновение губ ко лбу и вышла из кабинета. Вадим был прав. И по мере перечисления того, что она обязана была сделать, её нервозность отступала, а на первый план выходил профессионализм. На ближайшие сутки она основная дежурная операционная сестра, на ней лежит ответственность за операционные. И Вадим не отмахнулся от неё, не фыркнул, он успокоил и дал понять, что рядом, что ничего страшного не случилось, что он поможет и во всём разберётся. Так что — работать! Мимо них ничего не пройдёт. К сожалению…

__________________________________________________

*В день смерти Брежнева Л.И. вместо заявленного концерта ко Дню советской милиции по телевизору показали балет «Лебединое озеро». Такое в Советском Союзе затем повторялось не раз, в том числе и 18 августа 1991 года в период августовского путча (ГКЧП), когда по тревоге в столицу перебросили три дивизии ВДВ с техникой. А потом объявили, что они приехали убирать картошку.