Его трудное счастье

Глава 30

Три месяца спустя…

Валя повесила халат в шкаф и обернулась к заведующей:

— Гюзель Рафкатовна, завтра мне на кафедру надо заскочить, отдать дневник на проверку, а потом сюда.

— Да, хорошо, не забудь взять у профессора методички по диагностике.

Валя кивнула и сделала заметку в блокноте. Заведующая неонатологией Галиаскарова Гюзель Рафкатовна при знакомстве цепко оглядела Валю с ног до головы и со смешком заявила:

— Значит так, дорогая, я тебя к работе не допущу, пока ты не наешь килограмм десять хотя бы. — И на удивлённый взгляд Вали пояснила: — Потому что нам не только с малышами дело иметь надо, но и с разводными ключами, и с кислородными баллонами, поняла? А теперь пошли, хозяйство покажу.

И они не спеша двинулись по коридору, отвечая на приветствия дежурной смены.

— Моё имя не все с первого раза запоминают, я уже к этому привыкла. Знаешь, как меня наши сёстры называют? «Газель»! Мерзавки! Хорошо, что не «Рафик». Не думаю, что заграничный нынче автозавод смог бы конкурировать с моим характером. Что до нашей с тобой работы — институт по графику, но постарайся особо не увлекаться теорией. Таня, — неожиданно обратилась она к дежурной сестре, — капельницу замени и мух не лови! А то уволю, будешь знать.

Уставшая с покрасневшими глазами молодая женщина молча встала из-за стола, где что-то быстро писала в журнале, одним выверенным движением заменила флакон и наклонилась над спящим ребёнком.

— Сестёр катастрофически не хватает. Девочки мои, бедняжки, дежурят иногда по двое суток с небольшими перерывами на сон в комнате отдыха. Своих детей видят реже, чем чужих, про мужей я вообще умолчу. Но недавно выпуск в медучилищах прошёл, может, кто-то к нам придёт.

— После медучилища тоже многие не выдерживают, — тихо ответила Валя, вспоминая работу в операционной.

— Ты медсестра?

— Да, сначала санитаркой работала, потом медучилище, затем институт.

— Это хорошо, потому что работу эту знаешь с азов. Ну, а теперь всё на тебя вешать будут, но пока за все твои косяки в течение года ответственность несу я. Но ты не дрейфь, потому что всё просто — либо ты имеешь своё мнение, либо чужое мнение имеет тебя. Год, конечно, маловато, чтобы чему-то серьёзно научиться, но мы постараемся сделать из тебя доктора. Свои чада имеются?

— Да, дочь.

— Это хорошо, потому что с нашим графиком работы не до трахалок, лишь бы до постели дойти и упасть мордой вниз. Правда, есть один рецепт для хорошего и продуктивного сна. — Гюзель Рафкатовна поправила трубки у одного из кювезов и продолжила: — Если надо выспаться, то чаёк из корня валерианы и мяты прям огонь и рубит наповал. Из минусов — надо спать лицом к подушке, иначе отношения с котом могут выйти на новый уровень.

Валя прикрыла себе рот ладонью, стараясь громко не смеяться, но проходившая мимо сестра услышала их разговор и тихо сказала:

— Мой засранец ни на какую мяту не реагирует. Дома не ночевал, пришёл утром, наорал с порога, пожрал, полакал воды и завалился спать.

— Мужик! — ёмко закончила разговор Галиаскарова. — Ну вот наша такая себе компашка. Тут тебе и коты, тут тебе и котятки наши маленькие. Включайся. Есть пара моментов, не очень приятных, но ты сама всё узнаешь. — Она глубоко вздохнула и качнула головой: — Как проклятие, ей-богу! Один из наших врачей пить начал. Пока только дома, но девчонки как-то сказали, что запах спиртного и на дежурстве учуяли. Терплю это пока только потому, что сама не видела и у него какой-то кореш в министерстве работает, помогает нам иногда с лекарствами. Но увижу пьяным на работе, уволю к чёртовой бабушке! У тебя в семье как с этим?

— Папа не пьёт, муж тоже. Один из наших друзей тяжёлую контузию получил во время войны, ему пить нельзя, вот и все окружающие его в этом поддерживают.

— Хорошо иметь таких друзей. И я рада, что моё первоначальное мнение о тебе после разговора с главврачом не совпало с действительностью. Я, честно говоря, тебя другой представляла. Этакой гордячкой с растопыренными перстами, раз за тебя из самого департамента звонили.

— Это мой муж за меня хлопотал, — с улыбкой ответила Валя. — Я распределение получала… со скандалом, скажем так. Но теперь всё уладится, я очень надеюсь на это…

С того дня прошло уже три месяца. Валя училась, работала, иногда дежурила по ночам, тогда с Надюшкой оставался папа, приехавший вслед за ними. Когда он задерживался допоздна на работе, которой его обеспечил и завалил Вегержинов, за внучкой присматривали дедушка и бабушка Кучеровы, принявшие смешливую проказницу с первого взгляда.

Валентин познакомил Валю со своими родителями уже после того, как наконец-то смог рассказать им о своей проблеме. Поэтому мама тихо заплакала, когда сын с улыбкой представил маме с папой свою жену и дочь. Ничего не понимающая Надя вдруг громко разревелась, после чего у взрослых моментально высохли слёзы, потому что все пытались успокоить рыдающую малышку. И уже через несколько минут Лариса Евгеньевна и Павел Игнатьевич вовсю играли с неунывающей хулиганкой, знакомились с её игрушками, пытаясь понять серьёзный детский монолог. Валя периодически тихо подсказывала значение того или иного слова, на что отец Валентина тихо пробормотал:

— Женщина как переводчик, только она понимает и пьяный бред, и детский лепет.

Лариса Евгеньевна понимала трудности работы сына и внезапно появившейся в их жизни невестки, потому что и сама до недавнего времени работала медсестрой. «Это моя вторая специальность, — уточняла она. — Первая всё-таки — жена военнослужащего».

А отец Вали неожиданно для самого себя стал одним из руководителей в штате больницы Алексея Вегержинова. Однажды вечером, когда друзья засиделись допоздна у Кучеровых, обсуждая перепланировку помещений, Николай Александрович как бы между делом заглянул в чертежи и уверенно заявил:

— Вот этот узел нихрена у вас работать не будет, ребята. Тут проводов намешано так, что создаваемое магнитное поле будет глушить все сигналы.

Друзья молча освободили место у стола и вопросительно уставились на Баланчина, который несколькими штрихами карандаша показал, как должно быть устроено электропитание одного их этажей. После чего Вегержинов почесал заросшие щетиной щёки и выдал:

— Николай Александрович, а автором проекта быть слабо?

Баланчин усмехнулся, уже более внимательно посмотрел на разложенные на столе бумаги и молча протянул Алексею руку, давая своё согласие. С того вечера его как подменили. Он целыми днями был занят вопросами ремонта, замены и прокладки новых электролиний, забывая о таблетках и каплях, иногда замечая, что и сердце его стало работать мощнее и увереннее, как только хозяин занялся любимым делом. И вечерами долго засиживался за рабочим столом, делая заметки в записях и на технических документах, и подолгу разговаривал по телефону с мамой Димы Воеводина Мариной Михайловной, которая тоже уже жила с детьми в столице.

Время стремительно отсчитывало осенние деньки, месяцы сменяли друг друга, приближался очередной новый год. И всё было бы ничего, да только…

— Валь, ты так и не…

Люда по своему обыкновению сидела на подоконнике и медленно покачивала ногой. Валя отвернулась и уставилась на голый парк клиники. Вот и пришла поздняя осень с её ветрами и затяжными дождями.

— Нет, Люд. Иногда мне кажется, что вот сегодня точно смогу, а потом накатывает тошнота, страх появляется и всё.

— Но это ненормально, Валь. Кучеров, конечно, у нас парень терпеливый, вон сколько лет тебя ждал, да только ты же ему жена.

— Жена, — согласилась Валя, но тут же прошептала: — Но не любовница. И смогу ли когда-нибудь стать ею, я не знаю. Понимаю, что это… не по-человечески, что ли. Но он мне сам как-то сказал, что он не хочет благодарности с моей стороны, он хочет, чтобы и я желала близости, а я… я боюсь.

— Ты так с ума сойдёшь! Отметай всё, что вытягивает из тебя жизненные силы. Молча так, тихо, не привлекая внимания, просто выбрось из своей жизни воспоминания, сравнения, всё то, что тебя изматывает, Валь. Не пытайся что-то изменить — прошлое не изменится. Не пытайся объяснить — никто не поймёт, только ты сама сможешь что-то понять. Иногда единственный выход из ситуации — выход в прямом смысле этого слова, выход из своего страшного прошлого. Отказ от него — это не выбор слабого человека. Это разумное решение, Валя, чтобы сохранить себя и спастись от того, что медленно тебя отравляет.

— Ты стала такой мудрой, Люда, а я будто замерла в своём развитии.

— Глупости, просто жизнь прекрасный учитель. Знаешь, мне тоже тяжело, иногда так хочется врезать Воеводину, а потом вспоминаю, как мы сидели с ним на кухне, лепили пельмени, я его ругала, что лепит неаккуратно, говорила, что он сам этих уродов есть потом будет. И понимала, что люблю его. Всякого. И боюсь потерять. Что он снова вдруг завеется куда-нибудь, а я одна останусь, без него. И вся злость проходит. Хочется быть рядом, слушать его, смеяться, ругаться… Любить, одним словом. Ты просто отпусти прошлое. И тогда поймёшь, что то, что ты считала любовью, полная ерунда, а настоящее вот оно, рядом. Терпеливое, любящее и прощающее всё и всегда. А теперь пошли на лекцию, интерн Баланчина. Знания сами себя не нарисуют.

И Валя пыталась. Ей казалось, что она готова к новым отношениям, но так и не смогла забыть пьяный смех и разрывающую боль, хотя понимала, что их семейная жизнь с Валиком может закончиться, так и не начавшись.