Его трудное счастье

Глава 35

Валентин откинулся на спинку стула и прошептал, потирая глаза:

— Всё, мужики, я пас. — Он прикрыл глаза и поднял брови: — Вот уж никогда не мог подумать, что планирование отделения может так вымотать! И вроде бы всё своё, родное, до последнего тазика знакомое, а тут, оказывается, столько всего, что голова кругом.

— Поэтому есть мы, инженеры и строители, — ответил Николай Александрович. — Вы должны заниматься своим делом, а мы можем помочь в этом. Взять на себя какие-то проблемы, обеспечить вам свет, воду и тепло. Тут, как говорится, каждому по образованию.

— Спасибо вам, Николай Александрович. Вы правы, мне нет нужды знать мелочи, я должен видеть общую картину.

— Вот именно. А теперь чай-кофе?

Воеводин посмотрел на часы и согласно кивнул:

— Людочка меня сегодня отпустила со словами «возвращайся, когда сам пожелаешь».

— У вас вообще отношения классные, — улыбнулся Вегержинов. — Я бы, наверное, так не смог.

— Почему? — Кучеров открыл холодильник, вытащил колбасу и сыр. Его девочки сегодня по просьбе бабушки остались ночевать у Кучеровых-старших, поэтому он тоже мог себе позволить провести вечер с друзьями и коллегами.

— Ревнивый потому что. Мне постоянно кажется, что за моей спиной заговор зреет.

— А ты никогда не замечал, Алёшка, что слова «ревность» и «верность» состоят из одних и тех же букв?

Вегержинов медленно поднял голову и уставился на Кучерова. Потом усмехнулся и пожал плечами:

— Ты прав. Да только после лжи как-то вера скукоживается до таких размеров, что и не замечаешь её, пока с новой ложью не встретишься.

— Молодой ты ещё, Алексей. И я сейчас не про года, — уточнил Николай Александрович, ставя на стол большой фарфоровый чайник с кипятком. — Максималист ты по натуре, а жизнь состоит не только из чёрных и белых полос. Бывают и серые, и красные, и фиолетовые в крапинку.

Мужчины переглянулись и молча уставились на Баланчина. Николай Александрович подсел к столу, сосредоточенно помешивая сахар в чашке, а потом тихо заговорил:

— Это только поначалу кажется, что сколько тут прожито? Ерунда, всё ещё впереди, зачем размениваться на мелочи. И ты отбрасываешь всё в сторону, не замечая, что отбросил самое для тебя важное. Я тоже так думал. И добивал себя мыслью, что кормлю из бутылочки убийцу своей жены. Женился повторно только для того, чтобы не видеть эту девочку рядом с собой. Если уж выжила, то пусть живёт где-то там, на задворках моей жизни. А у меня и без неё проблем хватает, да и времени в обрез. И так я думал почти четверть века. Не интересовался, не переживал, ничего не принимал на свой счёт. А жизнь мне потом всё доступно объяснила, когда только эта девочка и спасла меня. Она и её друзья. Так и у тебя будет. Вот увидишь. Тот человек, которого ты старательно вычёркиваешь из своей жизни, только он сможет помочь тебе. И не в работе, не в бизнесе. Он поможет тебе жить. Не существовать, а именно жить.

— А я, может, заядлый холостяк? — ответил Вегержинов, не поднимая головы. Он знал, что отец Вали был прав, но после того, как узнал, что Лена обманула его дважды, скрыв не только своё замужество, но и свою настоящую, данную при рождении фамилию, он стал сомневаться во всём, в том числе и в том, что недавно родившийся мальчик его сын. Понимал, что это гнусно по отношению к женщине, которую так и не смог забыть, но останавливался каждый раз, когда хотел позвонить или увидеть её.

— Холостяк? Хорошо, давай разбираться, какой из тебя холостяк. Одни холостяки получаются после разводов. Ты у нас в браке не состоял, не так ли? Некоторым мамы не велят жениться, извини, но из песни, как говорится, слов не выкинешь. Третьи в начале жизненного пути ставят такую высокую планку, начинают придирчиво перебирать кандидатуры, да так, знаете ли, увлекаются, что позиция выбирающего становится жизненной необходимостью, образом жизни до самой смерти. Есть такое? Есть! Четвёртые боятся ответственности и напряга, бытовой кабалы. Пятые любят себя больше всех на свете и не рискуют посвятить себя ещё кому-то. А у шестых просто денег нет семью содержать. К какой категории ты себя относишь?

— Не знаю, наверное, всего понемногу, — деланно равнодушно пожал плечами Вегержинов.

— Врёшь ты всё, Алексей, — усмехнулся Баланчин и сделал глоток чая. — Холостяки, как правило, трудоголики, если не бухарики, конечно. Этого у тебя не отнять. Остаёшься на работе, когда все уже бегут домой. Можешь сорваться в любую командировку, работать в выходные дни. Потому что наш начальник-холостяк — надёжа и опора трудового коллектива. Но всё это не для себя лично, правда?

— Вы так стараетесь меня в чём-то убедить, что целую теорию придумали. А между тем история знает немало великих людей, кто в силу разных причин избежал брачных уз. — Алексей задумался, а потом уверенно перечислил великие имена: — Леонардо да Винчи, Галилео Галилей, Бетховен, Шуберт. Из наших Лермонтов, Гоголь, Маяковский.

— Да, тут я с тобой соглашусь, а ещё есть те, кто особенно отличился своим оголтелым безбрачием. Платон, Шопенгауэр, Кант, Жан-Жак Руссо. У последнего, к слову, было пятеро детей, которых он сдал в детдом. Или как там тогда эти заведения назывались? А сам тем временем разрабатывал педагогическую концепцию! Советы давал, запрещал детей баловать, а вот трудиться очень даже заставлять! Чужих воспитывал, а своих выкинул вон, потому что они мешали ему заниматься тем, что он любил.

— Интересный старикан, — хмыкнул Воеводин. — Видимо, его женщина не играла основной роли в его жизни.

— Ну да, потому что своей пустой бесконечной болтовней мешала постигать бескрайние онтологические горизонты жизни, — язвительно заметил Баланчин.

— Вы, Николай Александрович, можете удивить. — Воеводин приложил ладонь к груди. — Вот уж не думал о таких ваших мыслях. Да только не зря же существует понятие «убеждённый холостяк»?

— Есть такое, только есть и другая категория — вынужденные холостяки. Убежденные — это те, кто обжёгся в браке или в любви, а вторые — которым некогда, не с кем, не на что, да и, собственно, ни к чему. Бывают холостяки по болезни, по безденежью, по пьянству и ещё, конечно, новые для нас — голубые, тьфу! Куда ж без них по сегодняшней полной противоречий жизни. Да только наш Алёша ни к одной из этих категорий не относится, я не ошибаюсь?

— Слышь, Николай Александрович, вот вы меня ещё отнесите к «голубой луне»*!

— Всякое может случиться в этой жизни, — пробурчал Баланчин.

— Ну да, такой синий, аж сына смог заделать, — тут же огрызнулся Вегержинов.

— Если ты о нём помнишь, то почему не с ним? Или тоже думаешь, что пусть себе растёт пацан, я ему жизнь подарил и хватит. А ты знаешь, как твоя женщина его носила? Как не спала, как стонала и кричала, когда его рожала? Что своей жизнью рисковала, чтобы он на свет этот появился? А сейчас? Ты в курсе, чем твой сын питается? Есть ли молоко у его мамы? Или думаешь, что хруст твоих шейных позвонков, когда ты от них отворачиваешься, заменит ему твои руки? Ты, конечно, мой начальник, Алексей Александрович, но дура-а-ак!

— А как ты себе всё это представляешь? Привет, я тут узнал, что ты родила, может, надо чего?

— А хоть и так! — вдруг взревел Баланчин. — Из вас никто не знает, что ваши женщины пережили, когда с малышами остались. Дима воевал, Валентин издалека наблюдал. А девчонки наши себя не помнят в первый год жизни малышей. Учёба, уроки по ночам, кормёжка по часам, никаких тебе телевизоров, книг для души, только учебники. Даже на разговоры времени не было! А вы в курсе, что девочки ваши от перенапряжения сознание теряли, Вале моей неотложку вызывать пришлось? А что им стоило с младенцами институт закончить? И не абы какой, а медицинский! И что пришлось пережить за это время от окружающих мужиков? Вон Кучеров пусть расскажет, как морду набил одному сильно учёному! А ты, Алёша, дела себе находишь неотложные, чтобы была причина и оправдание, почему ты до сих пор не с женщиной своей и ребёнком!

— Не могу я, Николай Александрович. — Алексей запрокинул голову и прошептал: — Лена обманула меня, как теперь жить, если знаешь, что не сможешь верить до конца.

— А ты задумайся над другим вопросом, Алёш, — уже более миролюбиво ответил Баланчин. — Девочка твоя сильно обожглась, когда думала, что влюбилась. А тот хорёк между тем деньги её подсчитывал да отца обхаживал. А когда понял, что его раскусили, пытался обокрасть свою жену. Сам-то, гарантию даю, трахал всё движимое и недвижимое. Мне Валюша рассказала, как он ей прохода не давал, когда они вместе ещё в госпитале работали. Поэтому она и скрыла от тебя и свою семью, и муженька, которого к тому времени в её жизни уже давно не было. Конечно, с одной стороны хорошо, что Лена твоя из такой обеспеченной семьи.

— Что же в этом хорошего? — ухмыльнулся Вегержинов.

— Не, ну точно дурак! — в сердцах бросил Николай Александрович. — Да потому что ей не придётся тебе луковые котлеты готовить, чтобы хоть как-то прокормить! А самой жрать один чай, да и тот вчерашний, потому что в магазине не может себе позволить кусок дрянной колбасы купить. И в очереди на морозе стоять с коляской не придётся, чтобы чудом десяток яиц приобрести. А потом все их делить по одному на день. И не для себя, заметь.

— Это ты сейчас, Николай Александрович, о своей жизни рассказываешь? — Алексей даже не заметил, как он перешёл на «ты» в разговоре с Валиным отцом, но сегодняшний разговор вдруг открыл ему глаза. Он никогда не думал, что этот простой с виду мужик может так мыслить, так убеждать, а главное, не скрывать своих прошлых ошибок.

— Да, — прошептал Баланчин и потёр ладонью грудь. Валентин тут же встал и протянул тестю пузырёк с таблетками. — Дима вот знает, как мы выживали ещё совсем недавно. Но у них с Людочкой семья, мама, хоть какая-то видимость зарплаты была. А моя Валюша… Почти в нищете, одна, беременная… Ещё и меня потом тянула… А ты говоришь, что хорошего в том, что Лена с сынишкой в нормальных условиях живут. Ты вот что, Алексей, послезавтра Крещение. У нас как-то не принято этот праздник отмечать, всё больше Новый год и Рождество, забыли мы о традициях, о купели и об искуплении своих грехов. Но говорят, что именно в Рождество и на Крещение чудеса происходят. Вот и почуди немного.

— Зачем же каких-то праздников ждать? — Вегержинов поднялся и посмотрел на друзей. — Прав ты, Николай Александрович. Во всём прав.

И он вышел, быстро обулся, схватил куртку и уже из дверей крикнул:

— Всё, мужики, пошёл я. Надеюсь, что не сразу пошлют меня к чертям собачьим.

Николай Александрович поднялся, проследил в окно за отъехавшей машиной и тихо заметил:

— Тебя ещё удивит, Алёшка, как ты потом будешь домой рваться. Хороший ты мужик, но дурак!

— Трудно ему придётся, — задумчиво протянул Кучеров.

— Это его, Валентин, счастье. Пусть трудное, но его.

Лена стояла в проёме двери и молча смотрела на Алёшу. Похудел, вид какой-то уставший, опять, наверное, спал всего несколько часов.

— Ты бы лучше послала меня, чем так смотреть, — тихо проговорил Вегержинов.

— Куда ж тебя пошлёшь? Скоро полночь. Заходи. Только не топай и не ори, как ты умеешь.

— Ты когда спала нормально? А на свежем воздухе когда была?

— Не помню, — пожала плечами Лена. — Да и не до гулек сейчас. Хотя прогулка у меня каждый день, сначала с Пашей возле дома в парке, а потом внутри себя. Ушла в себя. Вышла из себя. Пришла в себя. Всё, больше никуда не хочу, нагулялась уже.

— Лен… — Алексей медленно шёл за женщиной, внимательно осматривая её фигуру. Затем резко остановился и тихо попросил: — Покажи сына. Пожалуйста…

Лена замерла, чуть запрокинув голову вверх, и пожала плечами:

— Как хочешь, только руки помой.

Алексей быстро шагнул в кухню, послышался шум воды и тихий голос:

— Я готов.

— Сомневаюсь, конечно, но пошли.

А через несколько минут Вегержинов сидел на полу, положив голову на руку и опираясь локтем в детскую кроватку. Маленький такой, как гномик. Как же так-то? Прав был Баланчин, дурак, какой же дурак! Всё пропустил, прогулял, лелея свою обиду и эго. Обманули его, понимаешь! А ты же врач! А Лена тем временем всё сама. И токсикоз, и отёки, и роды, а ещё этот дебил Резников рядом. И ведь не выгнала тебя, стоит вот рядом и слёзы глотает. По твоей милости, между прочим.

— Лен, ты только не плачь, ладно? Я всё понял, Лен, но поздно, а потому я приму любое твоё решение. Но я тебя очень прошу — разреши мне видеть тебя и Павлика. Я очень тебя прошу.

— Ты голоден? — вдруг раздался тихий шёпот.

Алексей поднялся и подошёл к стоящей в дверях спальни женщине. Рыжая, худая, этот нос с конопушками, губы идеальные и глаза невозможного зелёного цвета.

— Я голоден, Лен, да только не тем голодом…

— Мне ещё нельзя, — тихо продолжила Лена и опустила голову.

— Я знаю, моя девочка, всё-таки хирург. Лен, я знаю, что мои слова могут показаться тебе ложью, но поверь, это правда.

— Да, — как-то испуганно прошептала Лена, и Алексей поймал себя на мысли, что перед ним стоит совершенно незнакомая ему женщина. Не уверенная в себе дама в шикарном авто, не коммерсантка, не острая на язык бестия, а тихая домашняя девочка, нуждающаяся в тепле, силе и нежности.

Алёша прижал её к себе, крепко обнял и быстро заговорил:

— Я завтра улетаю в Германию, Лен. Не знаю точно, сколько займёт у меня эта поездка. Мне надо встретиться с представителями «Сименса», будем у них аппаратуру покупать. А тебя я прошу на некоторое время переехать к родителям, Лен. Я не хочу, чтобы ты теряла сознание от усталости и недосыпания. Чтобы тебе, не дай бог, пришлось неотложку вызывать. Чтобы ты ела регулярно и спала, хотя бы днём. И ещё. Ты пока все дела сбрось на своих замов, дай себе возможность немного побыть мамой, а не круглосуточно работающей машиной. А потом, когда я вернусь, — а я вернусь! — мы с тобой уже конкретно поговорим и решим, как нам быть дальше.

— Ты сильно сердишься? — куда-то ему в шею прошептала Лена.

— Да, сильно. Но не на тебя, а на себя. Потому что… дурак. Но я так и не смог забыть… и разлюбить, Лен. Не смог… Прости, если сможешь. Прости, любимая… если сможешь…

Лена уснула сразу же, как только её голова опустилась на подушку. Алексей снял тёплый свитер, с улыбкой посмотрел на спящего сына и лёг рядом с любимой, вытянув усталое тело, и забросил руки за голову. Затем обнял Лену и уткнулся носом в огненные пряди. Завтра утром самолёт, опять поездка, переговоры, договора, банки, деньги, обещания… а пока он тут, с любимыми. И это было такое счастье! Пусть пока хрупкое, пусть трудное, но его. Алексей прижал Лену к себе и провалился в сон.

___________________________

*«Голубая луна» — песня дуэта российских поп-исполнителей Бориса Моисеева и Николая Трубача. Музыку написал российский композитор Ким Брейтбург, слова — Николай Трубач. Благодаря своему гомосексуальному подтексту и сопряжённой с этим эпатажностью и скандальностью песня получила широкую популярность как среди гомосексуальной, так и среди гетеросексуальной аудитории. «Голубая луна» часто называется неофициальным российским гей-гимном.