Елена Прекрасная

Глава 1.

Кто видел настоящий хрусталь в веке тридцатом? Когда на межзвездном лайнере «Кир-2», медленно плывущем к точке входа в гиперпространство, вам предложат «Черную собаку» в хрустальном бокале, не верьте, что бокал настоящий. Ведь даже текила может быть поддельной. Ныне все имититируется, любые атомы можно заставить построиться в нужном порядке. Нынешние криэйторы гордятся своей властью и смотрят на прочих свысока: Мы создаем, а у вас нет выбора. Хотя на самом деле выбор есть. И если в спешке перескакивать с одной базы на другую, с одной разоренной планеты на другую, то всегда можно отыскать кусочек подлинности, созданный по прихоти щедрой на выдумки Природы.

А хрусталь… На планете Гласс есть бесконечный Хрустальный лабиринт. Лабиринт, который свел профессора Рассольникова с Альфредом Корманом. Корман был из той породы фанатиков, что помешались на лабиринте. А профессор всегда относился к легендам со здоровой долей скептицизма. Не то чтобы Платон Рассольников не верил в рассказы о Хозяине лабиринта и таинственных и кровавых жертвоприношениях. Эти легенды, судя по всему, не очень старинные, казались не более достоверными, чем сочинения Гомера. Однако любая поэма должна приводить к стенам Илиона, а в любых стенах археолога должен ждать золотой клад. Прежде всего черного археолога, потому как служители науки клянутся, что черепки их интересуют куда больше золотых масок фараонов. Кладоискатели показывали друг другу голограммы алтаря и драгоценных даров. Но как добраться до сокровищ, никто не знал. То, что из Хрустального лабиринта не вынесли еще ни единой вещицы, более всего и заинтриговало Платона. Он привык находить артефакты там, где другие терпели неудачу. Но было одно препятствие, которое стоило учесть: лабиринт редко кого отпускал живым. А те, кому удалось вырваться, болтали несусветные глупости. Из этих бредовых рассказов истомленных голодом и жаждой искателей древностей сложились легенды о Хозяине и жертвоприношениях.

И все же профессор Рассольников решил последовать за Корманом. Причина… О причине пока не будем говорить. Ради чего человек рискует? Не ждите искреннего ответа на этот вопрос. Корыстолюбие порицается, но еще больше порицается бескорыстие, ибо оно считается разновидностью безумия. Но быть безумцем — не самое плохое занятие в нашем мире. Профессор Рассольников тоже немного безумен — недаром он носит прозвище Атлантида.

Альфред Корман — археолог, скульптор и разнорабочий по совместительству, был ровесником Платона, но казался мальчишкой. Худощав, узкоплеч, длинноног, с копной черных вьющихся волос, с прозрачными глазами ангела, который пытается выдать себя за местного сумасшедшего. Альфред среди черных археологов был свой, имел кличку «Гектор» и всюду, где бывал, оставлял зашифрованные надписи о своих успехах и неуспехах — по неписаному правилу черных археологов. Впрочем, неуспехов было куда больше. Зато Альфред создал три теории, одну смелее другой, причем все три противоречили друг другу. Идти в лабиринт Гектор не боялся, ибо верил в Хозяина хрустальной спирали, и заявлял, что жертва для заклания уже готова.

На всякий случай Платон взял с собой бластер «фараон» и к нему три сменных батареи. Корман носил с собой маломощный «арминий» и не на поясе в кобуре, а под мышкой. Но дело не в мощности оружия. Почему? Да потому, что Гектор все равно победит.

— Но Гектор же проиграл! — возразил профессор Рассольников. — Победил Ахиллес.

— Нет, это только иллюзия временного лабиринта. Погрешность слишком маленького отрезка времени. На крошечном промежутке истина непременно искажается, и все уверены, сотни лет уверены, что победил Ахилл. Но чем больше проходит лет, тем очевиднее победа Гектора. С каждым тысячелетием очевиднее.

Профессор Рассольников пожимал плечами, слушая рассуждения Кормана. И немного завидовал, сам, не зная чему. Быть может, способности археолога-разнорабочего на ходу создавать теории, которые не требовали доказательств в силу своей безумности.

Лабиринт Гласса был обманом от начала и до конца. В его стеклянной прозрачности заключался первый и главный обман. Кажется, что видишь все вокруг, но то, что ты видишь — ложь. Здесь ни в чем нельзя быть уверенным. Обманчивый и хрупкий мир после первого шага начинает двоиться и ведет смельчака сразу множеством путей. Оружие лучше держать в кобуре — разряд бластера обрушит потолок на головы археологам. Пусть свод укреплен металлическими арками — все равно он пугающе хрупок. Когда был построен лабиринт? Зачем? Никто не знает ответа. Круглая форма арок со временем превратилась в овальную. Если смотреть издали из одной галереи на другую, то арки начинают казаться единой цепью, сковавшей лабиринт. Металл прочен, но не вечен, и обручи во многих местах сплющило так, что они превратились в лежащие на боку сильно вытянутые буквы «о». Говорили, что часть лабиринта засыпано, но карты пока не составил никто. После трех суток блуждания по лабиринту Платон все чаще называл его хрустальным гробом. Тем более что мумии в лабиринте попадались часто. Правда, они не представляли особого интереса — то были останки застрявших здесь навсегда археологов. Карманы и сумки незадачливых предшественников Платон Атлантида на всякий случай обыскал. У одного трупа в нагрудном кармашке нашлась записка с емким словом: «Дерьмо». Другой вырезал на хрустальной поверхности целую строку ругательств. Третий резал стены бластером, пока галерея не обрушилась ему на голову и не погребла несчастного в прозрачном саркофаге.

Хрустальный гроб… цепи… как в сказке. Не хватало только принцессы. Был «фараон». Впрочем, толку от него никакого. Потому что никто на них не собирался нападать. На вторые сутки перестали попадаться мумии, и Платон понял, что они заблудились. Кто бы мог подумать, что так просто заблудиться в прозрачных галереях. Порой пленники видели вдали солнечный свет, клочок синего неба, и плотно-коричневые, а не прозрачные скалы. Но едва они пытались отыскать галерею, ведущую к этой спасительной непрозрачности, как тут же теряли из виду и небо, и скальную оправу желанной синевы, и опять начиналось бесцельное шатание по призрачным переходам. Когда пошли третьи сутки, Корман остановился в одном из тупиков перед хрустальной глыбой и спросил у Платона:

— Может, пора подумать о жертве? — при этом тонкие губы Кормана сложились в ехидную улыбочку. Он поглаживал хрустальную глыбу, как будто она была его союзником в предстоящем деле.

— Жертва будет кровавой? — поинтересовался профессор. За недолгое время их знакомства профессор убедился, что его товарищ никогда не говорит серьезно. Порой это сильно утомляло.

— А как же! — весело воскликнул Корман и подмигнул хрустальной глыбе.

Платон невольно проверил, на месте ли бластер, и облегченно вздохнул, обнаружив, что рукоять «фараона» торчит из кобуры.

— С жертвоприношением подождем! — профессор Рассольников постарался говорить так же весело, как и Корман.

Запас воды и питательных таблеток они взяли с собой только на шестеро суток. Но в лабиринте томила постоянная жажда. И вода кончилась быстро, все попытки экономить были так же бесполезны, как красная полоса на прозрачной стене, которую Платон вел от самого входа, но которая ни за что не желала стать нитью Ариадны и вывести археологов назад. Не помогли и зарубки на хрустальных колоннах: к исходу третьих суток все колонны на их пути были с отметинами. При этом Атлантида уже начал путать, какие сделаны его рукой, а какие оставлены предшественниками. Возможно, предшественников не было, или они не уродовали молекулярными резаками хрустальные столбы. Свои собственные метки археолог начинал воспринимать как чужие. Чтобы перебить жажду, профессор положил под язык сразу две питательные таблетки. Пить захотелось еще сильнее.

«Платон Атлантида умер в лабиринте от жажды» — уже мерещились ему заголовки в новостях. «Платон Атлантида сгинул, как таинственный материк…» «Ха-ха. Платон в лабиринте…» Почему-то все эпитафии в его мозгу превращались в издевки.

И вдруг он увидел текущую по прозрачной стене воду. Вода рябила, и бесконечные аркады казались погруженными в голубое озеро. Атлантида прижался к стене и лизнул поверхность, по которой — как почудилось ему, тек водный поток. Язык обожгло от нестерпимой горечи. Влаги не было: одна стена медленно скользила по поверхности другой, и это движение создавало иллюзию водного потока. Платон схватился за рукоять бластера. Но тут же вспомнил о мумии в хрустальном саркофаге и обломки арок, нависшие над последним приютом потерявшего терпение кладоискателя. Стены лабиринта перемещались. Бесполезны все зарубки и метки. Пленникам отсюда не выйти никогда!

А Корман выглядел беззаботным, только шуточки его становились все ехиднее. Впрочем, жажда его тоже мучила: Платон заметил, как его напарник на исходе третьих суток несколько раз приложился к пустой фляге. Потеряв надежду, они продолжали идти. Что толку! Вновь и вновь они замыкали очередное красное кольцо и выходили к исходной точке. И так, пока не кончился синтезатор краски. В хрустальном лабиринте барахлили приборы и не работала связь. И лишь далеко впереди время от времени возникало синее пятно выхода, дарующего свободу. Маячило до тех пор, пока из синего не превратилось в черное. Прошли еще одни сутки. Тогда они остановились. Возможно, они сделали новый круг, на этот раз бездоказательный и потому как бы мнимый. Платон выругался позаковыристее, но уже без злости, расстелил спальник на прозрачном полу и лег. Под ним проходили одна под другой пять или шесть галерей. Возможно, их больше, но другие едва угадывались по синеватым полосам в глубине. Колонны нижних ярусов прорастали сквозь верхние и распускались лепестками арок под потолком. Один ряд над другим, насколько можно разглядеть. Профессор на всякий случай сделал несколько голограмм. Если пленники выйдут наконец… Но выйдут ли? Усталость подавляла все чувства, даже желание спастись. Болели пятки и икры. Спина разламывалась вдоль хребта — вещмешок оказался устаревшей системы, без антигравитатора. Усталость затмила даже страх. Попроси Корман «фараон», профессор отдал бы, не задумываясь. Но Фред попросил лишь молекулярный резак. Зачем? Уж не собирается ли Корман прорезать проход сквозь галереи?

Но нет — у того были иные планы.

— Отлично! Можно сделать памятник нам обоим. Глупо лежать в могиле без памятника.

Удивительно, но после этих слов своего странного товарища Платон мгновенно заснул безмятежным сном. Как потом выяснилось, спал он почти сутки. А когда проснулся, увидел над собой хрустальную женщину. У нее была непропорционально маленькая голова, квадратные груди (причем левая заметно больше правой), треугольный живот, худые бедра и толстенные икры. Платон смотрел на эту стеклянную красотку, и почему-то ощущал во рту солоноватый привкус крови. Потом сообразил, что во время слишком долгого сна прикусил щеку.

— Что это? — поинтересовался он у Кормана.

— Наш памятник.

— Это?..

— Да, обнаженная женщина! По-моему, не самый плохой памятник на могиле двух холостых и не старых мужчин.

— Она… — Платон брезгливо скривил губы. — Не особенно привлекательна.

— Чем тебе не нравится моя Елена Прекрасная? — вызывающе спросил Корман. В прозрачных его глазах прыгали безумные огоньки. Платон подумал, что Корман спятил. Но почему-то не стал проверять, на месте ли «фараон».

— Я ради нее и десяти минут, не то что десяти лет, не стал бы осаждать Илион.

Профессор поднялся, взвалил на плечи мешок и двинулся по ближайшей хрустальной галерее. Сутки назад они уже проходили здесь — кровавая полоса ясно об этом говорила. Платон шел вдоль красной линии, пытаясь отыскать какой-то боковой ход, куда они не заглядывали прежде. Профессор так старательно глядел по сторонам, что не заметил, как впереди возникло синее полукружье неба под аркой непрозрачного свода. Археолог не помнил, когда исчезла кровавая линия, сделанная его рукой. Но она исчезла. Они с Корманом стояли у выхода из лабиринта.

— Хозяину лабиринта понравилась твоя Елена, — усмехнулся Атлантида.

— У него лучше вкус, чем у тебя, — отозвался Корман. — И помни, я спас тебе жизнь.

— Я запомню, что именно ты затащил меня в эту ловушку.

Почему однажды утром вспомнил об этом не слишком приятном приключении? После лабиринта они с Корманом больше года шлялись с планеты на планету, попадали из одного переплета в другой, ничего стоящего не нашли, Корман едва не лишился ноги, Платон — своего счета в банке, дальнейшее сотрудничество было признано нецелесообразным, и друзья расстались. С тех пор прошло почти два года, и Корман никак не давал о себе знать. Значит, ничего интересного не нашел. Если б нашел — прислал бы весточку. Или кто-нибудь другой сообщил непременно. Да и что он мог найти человек наития, бессистемный дилетант, слишком порывистый, чтобы упорно идти к цели, слишком упрямый, чтобы видеть собственные ошибки?

Две недели отдыха профессор Платон Рассольников выторговал сам у себя после долгих споров. Да, одна половина его существа доказывала, что надо немедленно искать стабилизирующую полусферы, на существование которой смутно напоминали манускрипты Адониса. Вторая требовала отбыть на какую-нибудь отдаленную планетку Галактики, собраться с мыслями и систематизировать все, что удалось собрать за последние годы. А собрать удалось немало, хотя ценность некоторых находок была более чем сомнительной. Но надо же и отдохнуть в конце концов, не безумно и бездумно, как отдыхается в казино Земли-дубль, или на пляжах Геи-Квадриус. А вдумчиво, последовательно, с перспективой. «Я всегда отдыхаю с перспективой», — заявлял его странный друг Альфред Корман, то ли сумасшедший, то ли гений, которому профессор Рассольников был обязан жизнью. Впрочем, как убедился Атлантида вскоре после их знакомства, Корман все делал с перспективой, но почему-то обратной. Да, именно по сложным живописным законам: сначала немножко, потом побольше, еще больше, а потом все меньше, меньше, меньше. «Нелепо, но по законам прямой перспективы возможно только убывание», — это была еще одна из шуток Альфреда. Шутка, если вдуматься, не особенно смешная. Но в шутки Кормана лучше не вдумываться.

Наступало время перепутья… Впереди нечто значительное… Нет, не отдых по системе Кормана, а рождение Новой теории. Это особое чувство. Бывает, голова напоминает не светлую сферу, а чугунный шар, мыслей — ни грана, и все же в глубине души таится уверенность, что вот-вот будет найдено решение. И оно всегда находится. Лежит камнем на дороге, надо лишь об него споткнуться. Это так же непреложно, как то, что на планете, вращающейся вокруг собственной оси, есть ночь и день. Свет и тень. Бодрствование и сон.

«Мне нужна планета, где есть ночь и день. Остальное — излишки», решил Платон.

Итак, надо работать, а не отдыхать. Отдыхать он будет на каком-нибудь «Райском уголке», и без всякой перспективы, если не считать возможности очутиться вечером в койке сногсшибательной красотки.

Да, теория пока не вылупилась, но она плавала в мозгу зародышем. Желток, не получивший белка, еще не создавший собственную скорлупу теоретических выкладок. И чтобы все это создать, надо изолироваться от зудящих вызовов Галактического интернета, от постоянной трепотни друзей, от визитов знакомых и незнакомых женщин (тут Платон Атлантида сожалеюще вздохнул) и стать совершенно одиноким. Но где в Тридцатом веке можно почувствовать себя одиноким, отгороженным от мира, если этот мир пророс сквозь тебя спорами бесчисленным информсетей? Разве что на замерзшем метеорите. Эй, господа, ищу замерзший метеорит, подарите кусок необитаемого льда на две недели. А после этого можете растопить и утилизировать.

В «Сфере отдыха» метеорит для профессора Рассольникова не нашли, зато отыскали уединенную планету «Крон-3» и преподнесли, как райское яблочко, завернутое в чек в пять тысяч кредитов. Пять тысяч кредитов за две недели. Видно, яблочко в самом деле уникальное.

Что ни говори, а Галактика наша многообразна. В ней можно обнаружить все. Даже вполне приличную планету со сменой дня и ночи, с несумасшедшей силой тяготения — всего 1, 42 g, и это при том, что этот шарик никого практически не интересует. Есть какая-то база, поселение то ли изгоев, то ли сектантов, и штук семь или восемь полностью заброшенных деревушек. Представьте пригодный для жизни поселок, в котором нет связи. Звучит восхитительно. Сообщение «нет связи» у современного человека вызывает легкую панику, холод в спине и учащенное сердцебиение, но Платон именно об этом и мечтал. Нет связи! Это значит, что все двадцать четыре, простите, двадцать семь часов местных суток твои. И археолог направился на планету «Крон-3» в надежде на две недели перспективной работы.

Уже на планете выяснилось, что атмосфера Третьего Крона не пригодна для дыхания, так что придется либо выходить наружу в скафандре, либо сидеть безвылазно в жилом модуле. Скафандры в комплекте из пяти штук предлагались прямо в космопорте за умеренную плату. Правда, все — устаревшего образца. Причем настолько устаревшего, что Платон целых полчаса изучал инструкцию. Возможно, именно в таком скафандре Армстронг делал первые шаги по Луне.

Прогулки в скафандре? Интересно, как они способствуют творческому процессу? Профессор Рассольников любил размышлять во время прогулок. Надо лишь найти нужный темп, и тогда покажется, что ты идешь в ногу со временем — оно по своему вектору, ты — по своему; так создается иллюзия временной невесомости. Все мысли, еще не явившиеся в этот мир, начинают хаотическое парение, и ты можешь поймать любую, самую дерзкую, и объявить своей собственностью. И с этого мига время начнет суетиться и делать тебе гадости. Но это уже не имеет значения — потому что ты знаешь, как уязвить его и остановить, и даже — опередить. Пусть злобствует, пусть пытается отыграться: миг торжества уже не отнять.

Но прогулка в скафандре лишает тебя свободы, необходимой для сражения со временем. Создавать новые теории, гуляя в скафандре, все равно, что думать, стоя в очереди на посадку в космопорте или у дантиста. Почему-то в этих двух местах очереди не изживаются. Будто там существуют особые споры, и очереди множатся вновь и вновь. Когда профессор Рассольников чего-то ожидал, все мысли из его головы испарялись, оставалось лишь чувство бешенства. В такие минуты время брало над ним верх. Платон чувствовал себя распятым на всех трех координатах пространства, и бесцельно потраченное время загоняло в его мозг серебряный гвоздь. А сознание, что кто-то способен естественно существовать в графленых клеточках, возводило его мучения в кубическую степень.

Итак, сразу по прибытии стало ясно, что искать новую теорию придется не во время прогулок по незнакомой планете, а меряя шагами отнюдь не обширные квадратные метры жилого блока. Однако все пять скафандров Платон взял с собой и направился в «дачный поселок» — там мысленно окрестил он место своего будущего затворничества.

Дачный поселок… Мерещился домик, окруженный деревьями, на берегу неспешно текущей сиреневой речушки. Что-то старинное… запахи… дорожки, посыпанные золотым песком… Цветы в горшках на подоконнике. Не муляжи, а настоящие, настойчиво требующие поливки сигнальными писклявыми чипами.

Опустив глайдер на ровной площадке перед жилыми блоками, профессор Рассольников выпрыгнул из машины и огляделся. Все скалы вокруг покрывал толстый слой ржавой пыли. Она припорошила крыши, создала причудливый рельефный узор на стенах, и даже на брошенном вездеходе выросли ветвистые кораллы цвета запекшейся крови. Археолог неспешно направился к двери жилого блока. Внутри что-то громко щелкнуло, включился свет, и вокруг Платона стало медленно расти красное облако. Тогда археолог понял, что это не пыль, а живые организмы. Он не был особенно большим поклонником живого. Мертвое куда интереснее и прибыльнее. И безопаснее. Мертвому не надо бороться за жизнь.

Двери раздвинулись, и поток воздуха обрушился на Платона. Вокруг заклубился красно-ржавый вихрь.

— Ухватитесь за ручки, — посоветовал домовой комп скучным голосом и закашлялся, как живой человек.

Теперь профессор приметил две ручки по бокам двери, изрядно затертые и изъеденные ржавчиной (или крошечными насекомыми?). Сопротивляться напору воздушного потока стало проще.

— Можно войти, — сообщил комп, решив, что обдувание прошло нормально. И вновь кашлянул, на этот раз, будто прочищая горло.

Платон вступил в шлюз. Сверху на него обрушился густой комок сине-зеленой слизи. Она облепила археолога с головы до ног. Не комок, а настоящий комище.

— Биологическая обработка, — сообщил комп. — Френд очистит ваш комбинезон от кровавиков за семь минут три секунды.

Семь секунд! Платон представил, как после каждой прогулки эта сине-зеленая масса с добрым именем френд будет ползать по комбинезону, пожирая остатки красной ржавчины. За эти семь минут и три секунды археолог непременно забудет все мудрые мысли, которые изволили поселиться в его мозгу на прогулке. Нет, от прогулок придется отказаться.

— Дать отсчет времени? — поинтересовался комп.

— Не надо, — огрызнулся профессор Рассольников.

Да, видать справедливо эта планета не пользуется популярностью. Семь минут показались семью часами.

Наконец френд медленно спустился на пол и, сыто урча, пополз к черному отверстию в углу. Черную эту нору Платон окрестил «Собачьей будкой». В давние времена люди держали собак для охраны. Часто на цепи и в маленьких домиках-будках. Бедные псы… Бедные люди. Лязгнули двери второго шлюза, и профессор наконец вступил вовнутрь жилого блока. Автоматически вспыхнули лампы под потолком. Серые ровные стены. Серый потолок. И с него причудливыми фестонами свешивалась вуаль мохнатой паутины.

— Убрать паутину, — потребовал гость, снимая шлем. Тут же скафандр сбежал к ногам археолога змеиной шкурой.

— Невозможно. То, что вы называете паутиной — это биопротивник кровавиков. Дополнительная защита. Неразумная. Полезность — сорок два процента.

Платон ругнулся и прошел в спальню. Постель автоматически вывалилась из стены — вся затканная седой паутиной.

— Паутину не уничтожать. Влезать внутрь спальника с предосторожностями, раздвинув отверстие, — наставлял домовой комп.

— Он же к утру меня спеленает окончательно, и я задохнусь! — запротестовал Атлантида.

— Лицо перед сном намажьте специальной мазью.

Седая паутина на стене заколыхалась и поползла в угол. Среди ажурных лохмотьев образовались уплотнения.

— Кровавики просочились? — спросил археолог, находя ситуацию забавной. Жаль, что нет рядом Кормана: шуткам не было бы конца. Черт… В последние дни он все время вспоминает Кормана. Надо было перед отлетом узнать, как дела у этого парня.

— Кровавики постоянно просачиваются. Рекомендуется поселить на домашний костюм и на скафандр лоскутки дружественной паутины.

Сомнений не было: место перспективного труда выбрано неудачно. Зародыш теории, плавающий в мозгу профессора Рассольникова, спешно закукливался, чтобы погрузиться в тайники памяти до лучших времен.

Черт с ней, с теорией! Надо срочно распаковать багаж, пока дружественная паутина не погребла его в одной из комнат. С дороги хотелось есть. А еще больше — выпить: в багажном контейнере хранился ящик текилы и пакет с лимонами.

«Надеюсь, кровавики не любят текилу», — подбодрил сам себя профессор Рассольников.

Багаж нашелся на удивление быстро — в ближайшей комнатке, уже затканный серыми нитями. Отбив у паутины добычу, археолог прошел в гостиную и уселся на стул, аккуратно отогнув лохмотья паутины.

— К вам посетитель, — сообщил домовой комп.

Платон вздрогнул от неожиданности. Он забрался на эту мерзкую планету, чтобы гарантировать себе полное, стопроцентное одиночество, куда профессор Биттнер не сможет слать свои назойливые указания, где будет молчать интернет… Ради одиночества археолог готов был улечься на кровать с паутиной и прогуливаться в скафандре в обществе кровавиков. И вдруг через полчаса после прибытия — посетитель!

— Кого еще черт принес? — прошипел Атлантида.

— Курьер. Галактический курьер.

— Что — ко мне галактический курьер? — переспросил он, не веря ушам.

— Именно к вам, профессор Рассольников. Впустить?

— Валяй.

Платон подумал почему-то о профессоре Биттнере. Пожалуй, ему по карману воспользоваться галактической курьерской службой. А больше некому. То есть, разумеется, есть масса людей, которые могут прислать курьера. Но им до профессора Рассольникова нет никакого дела. И какое дело у Биттнера? Какой-нибудь сверхвыгодный заказ? С годами Атлантида убедился, что все заказы Биттнера обычно заканчиваются большими убытками. Но Платон решил не отказываться. То есть не отказываться сразу. Оставаться на планете с кровавиками и охранительной паутиной ему уже расхотелось. Придумать новую теорию можно и в населенном месте — это решение далось неожиданно легко. Подойдет что-нибудь банальное: виноцветное море, белые барашки, острова с пальмами. Красотки с идеальными фигурами и ослепительными улыбками. И тяготение, чтобы чуточку меньше земного, и…

Шлюзовые двери распахнулись и в жилой блок бодрым шагом отставного сержанта вошел покрытый защитным чехлом андроид.

«Посланец не от Биттнера, — решил Платон. — Профессор Биттнер потребовал бы курьера-человека».

Посланец протянул Рассольникову коробку, поверхность которой вспухла пузырями после общения с сине-зеленым френдом. Платон глянул на электронный жетон. «Отправитель Альфред Корман». Надо же! Еще сегодня утром профессор вспоминал о своем друге-дилетанте. Одно странно: его приятель всегда без единого кредита и вдруг… курьер.

Платон вытащил из кармашка молекулярный резак и вскрыл коробку. Внутри лежало нечто. Бесформенный обломок. Серо-зелено-желтый. Явно подвергшийся воздействию очень высоких температур материал. Форма внезапно застывшая булькающая густая жидкость, но с одной стороны скол или срез и поверхность идеально ровная. Осколок чего-то большего. Как все мы. А рядом с этой в прошлом бурлящей, а ныне холодной и немой субстанцией, прямоугольник странного белого пластика с надписью. Платон взял прямоугольник, повертел в пальцах. Да это же никакой не пластик, а бумага. Самая настоящая плотная бумага. Археологу ли это не знать! Платон зачем-то даже понюхал бумажный прямоугольник. Пахло духами. Очень тонкий аромат. На бумажной карточке было написано: «Елена Прекрасная». И все.

Елена Прекрасная… Атлантида вспомнил хрустальную статую, пожертвованную Корманом Хозяину лабиринта. А что если этот осколок — часть прежнего творения его друга? Кто знает, может, хрустальная Елена привела кого-нибудь в такой восторг, что неведомый поклонник не пожалел на красотку разряда десинтера? Но к чему профессору Рассольникову остатки этой несчастной Елены? Что означала эта посылка? Зачем ее вообще прислали, да еще с курьером? Возможно, Корман пытался связаться по интернету, не смог, нанял курьера… Значит, торопился. Очень торопился.

— Больше сообщений нет? — спросил Платон у стоящего перед ним с равнодушным видом андроида.

Даже если глядеть на андроида сквозь мутноватую пленку защитного чехла, его нельзя принять за человека. Более того, на некоторых планетах на лоб андроидам ставят синие номера. Чтобы их сразу можно было отличить от людей. А кое-кто из людей вслед малюет себе на лбу синие цифры, пытаясь укрыться под личиной андроида. Не на всех планетах выгодно быть человеком. На некоторых даже опасно. После того, как профессора Рассольникова едва не сожгли живьем на… Нет, об этом лучше не вспоминать.

Ну что ж, придется вернуться в космопорт, чтобы связаться по интернету с Корманом. И как Альфред только узнал, где искать старого друга? Два года не виделись и… Не то, чтобы Платон очень хотел выяснить, что означает посылка. Скорее всего — это очередная дурацкая шутка Кормана. И от прочих его шуточек отличается лишь одним — ценой. Очень дорогая шутка. Корман любил загадывать загадки и наблюдать, как товарищ мучается, но не может разгадать головоломку. Сколько раз уже Платон клялся, что не будет поддаваться на нелепые провокации Кормана, и всякий раз попадался в одну и ту же ловушку: самолюбие не позволяло просто пожать плечами и отвернуться. Ну что ж, Корман позабавился еще раз… Но профессору Рассольникову хотелось покинуть место отдыха, и с каждой секундой все сильнее. Послание Кормана было лишь причиной, толчком…

Итак, пять тысяч кредитов выброшено в безвоздушное пространство. Эх, если бы археологи могли находить выброшенные на ветер деньги.

Космопорт Крона-3 был погружен в спячку с вечера до утра и с утра до вечера. В маленьком непрезентабельном зальчике две служительницы, воспринимая свою работу как несправедливую и долгую ссылку, ожесточенно болтали. Диспетчер в полудреме, смежив один глаз и прищурив второй, обозревал вверенное ему пространство. Кровавиков не было видно, полотнищ паутины тоже. Зато под стульями и возле ячеек камер хранения застыли небольшие комья сине-зеленых френдов. В первый раз, после посадки, Платон их не заметил, занятый изучением инструкции к древним скафандрам.

— Мне нужна тахионная связь, — обратился Платон к диспетчеру.

Обе девицы перестали болтать и посмотрели на Платона. Обоим было сильно за шестьдесят — даже по нынешним меркам возраст далеко не юный.

Диспетчер махнул рукой в угол.

Платон запросил связь с Корманом. Девицы продолжали его разглядывать. Чего они так на него уставились? Вроде бы одет он обычно: трикотажный комбинезон, удобный для надевания под скафандр, в руках черный кейс. Обычный путешественник. Ну, молод, ну хорош собой…

Одна из девиц хихикнула.

И тут дали связь. Но вместо худого лица Кормана с высоким лбом, острыми скулами и тонкой прорезью ехидного рта, на экране возникла курносая физиономия со светлыми остриженными ежиком волосами и тяжеленной челюстью, занимавшей как минимум пол-лица. Поскольку на лбу у означенной личности не значилось синего номера, то Платон отважился предположить, что перед ним человек.

— Мне нужен Корман, — проговорил Платон, раздражаясь: он уже предчувствовал, что разговор с этим типом будет не особенно легким.

— Сожалею, но с этим джентльменом вы говорить не можете, — сообщил обладатель лошадиной челюсти. — Сержант Вил Дерпфельд к вашим услугам.

Тут только профессор Рассольников заметил ворот синей форменной рубашки. Полицейский?!

— Мне нужен Альфред Корман! — заявил Атлантида, ощущая неприятную пустоту в желудке.

— Три дня назад господин Корман погиб.

— Погиб… Как? — Что за дурацкая шутка! Оказывается, не один Фред обожает розыгрыши. Ведь он только что отправил посылку. — Попал в катастрофу?

— Его убили.

Та-ак. Профессор Рассольников поморщился: его всегда охватывало чувство нелепости при известии о чьей-то смерти.

— Кто его убил? — спросил археолог.

— Это я и выясняю. Можете прилететь сюда?

— Куда — сюда? — Известие об убийстве приятеля так его обескуражило, что Платон не мог ориентироваться в происходящем. Ощущение чудовищной ошибки все нарастало.

— На планету Райский уголок.

Райский уголок? Планета с тропическим климатом, один из самых дорогих курортов в Галактике. Без миллиона кредитов туда нечего и соваться. Когда-то Платон мечтал там отдохнуть. И вот…

— У нас есть нуль-портал, — сообщил Вил. — Где вы сейчас находитесь?

— На Кроне-З.

Вил затряс головой, давая понять, что это название ему ничего не говорит.

— Я прибуду, — пообещал Платон. — Доберусь до Вояджера. И оттуда сразу к вам.

— А что у вас с волосами, можно полюбопытствовать? — спросил Вил Дерпфельд. — Новая мода?

Платон поднес руку к голове. И ощутил под ладонью вместо прямых прядей что-то предательски мягкое, пушистое. Будто на голове у него примостился котенок.

— Да, новая мода! — профессор спешно отключил связь и бросился к зеркалу. На весь космопорт было одно-единственное зеркало, да и то в самом неприметном месте. Так и есть, прическа у профессора оказалась замечательная: огромная шапка пушистой дружественной паутины. Одна из шестидесятилетних девиц, заметив застывшего перед зеркалом пассажира, неспешно направилась к нему.

— За десять кредитов в нашей парикмахерской вас приведут в порядок, проговорила она очень сочувственно.

— Десять кредитов?

— Вы предпочтете сохранить эту прическу? — Она окинула критическим взглядом прическу профессора. — Через десять часов паутина вступит в симбиоз с вашим организмом и тогда…

— Хорошо… — выдохнул Атлантида.

Десять кредитов, это конечно грабеж. Нетрудно предположить некий симбиоз между работниками парикмахерской и дружественной паутиной. Особенно, когда Платон увидел, что вторая девица залезает в парикмахерский комбинезон. За три секунды мощный насос слизнул с его волос серые хлопья, потом профессора с ног до головы облили вонючим дезсоставом. Все тело стало немилосердно чесаться, а волосы теперь напоминали проволоку. Девица не слишком уверенно предложила вымыть клиенту голову, и даже что-то стала искать в шкафчике, выбрасывая на пол пустые флаконы.

Платон поспешил от мытья головы отказаться.

— Вы говорили с копом? — поинтересовалась парикмахерша, странно ухмыляясь и оглядывая Атлантиду. — Они во время любого разговора непременно пользуются детектором лжи.

— Я знаю, — буркнул Платон. Знать-то он об этом в самом деле знал, но почему-то во время беседы с Дерпфельдом об этом факте не вспомнил.

— Если хотите избежать неприятностей, то купите таблетки «антиправды». Одна штука под язык — и сорок восемь часов ни один детектор вас не возьмет за яйца.

— Я только свидетель, — сказал профессор не очень уверенно.

— Ха-ха… — последовал ответ.

Платон оценил всю многозначительность интонации этого краткого, но емкого восклицания, и купил в киоске блок таблеток «антиправды». Наверняка переплатил вдвое. Немного подумал и положил таблетку под язык.

Челнок на Вояджер прибудет через три часа. Три часа, вычеркнутые из жизни. Ожидание… Платон достал из кейса электронный жетон, снятый с посылки. Коробка с осколком была отправлена Фредом Корманом четыре дня назад. То есть за день до смерти. И в самом деле, с планеты Райский уголок. Почему-то Платон не обратил на этот факт внимания. Дорогущая планета. Говорят, проживание на ней дороже, чем на Старой Земле. На то и Ра-й.