Эльбрус в огне

Накануне

Эльбрус — самая высокая гора Кавказа. Он стоит несколько в стороне от Главного Кавказского хребта, и это позволяет видеть его во всей красоте и величии от вершины до самого основания.

Благодаря близости к историческому тракту, соединявшему Европу и Азию, Эльбрус стал известен многим народам. Альборсом-«высокой горой» окрестили его персы, Ял-бузом — «гривой снега» — грузины, Минги-тау — «тысячей гор» балкарцы. Кабардинцы называли его «горой дня» — Ашхамо-хуа, а черкесы «горой, приносящей счастье» — Куска-мафь и «священной высотой» — Аш-Гемахо. В русской литературе встречалось и такое название, как Шат-гора.

Откуда бы люди ни обозревали Эльбрус, их поражали размеры и строгие формы этого великана, а фантастический вид его среди клубящихся облаков породил легенды о горе, которая «одну треть ночи освещена солнцем». Древние писатели связывали с Эльбрусом миф о Прометее…

Рано утром, когда основания Эльбруса и его предгорий еще не коснулись лучи солнца и сиреневая дымка скрывает их, Эльбрус, точно сказочный белый колокол, плавает над горизонтом, а если дымка сгущается и очертания становятся неясными, он, словно серебристый призрак, парит в небе. Кто побывал на Эльбрусе, тот навсегда запомнил блеск вечных снегов и фиолетовое небо над вершиной. Не случайно белый контур Эльбруса на фоне синего неба является эмблемой советского альпинизма. К этой горе я неравнодушен давно. В 1933 году, летом, первый раз поднялся на ее вершину, и красота этих мест пленила меня. Осенью того же года я вновь поднялся на Эльбрус, чтобы работать и зимовать на метеорологической станции, приютившейся на его склоне на высоте 4250 метров над уровнем моря у скал «Приюта Девяти» (так назвали место ночевки одной из первых групп альпинистов, поднявшихся на эту вершину). Год проработал на станции и навеки полюбил Эльбрус, а места эти стали моим вторым домом.

Зимовка была трудной. До нас еще никто не решался на это: ртуть в термометре замерзала, скорость ветра достигала 50 метров в секунду. Зимовало трое: начальник станции Виктор Корзун, радист Саша Горбачев и я — метеоролог. Самому старшему, Горбачеву, было 24 года. Восемь месяцев мы не спускались в ущелье. Спуск был труден и опасен. Рискнуть можно было только вдвоем, а одного нельзя было оставить на станции…

Раз в сутки мы связывались по радио с Пятигорском, чтобы передать сводку погоды, и жили, как писал в своей поэме Виктор Корзун:

Несмотря на все трудности, мы успешно вели работу. О нашей станции писала «Комсомольская правда».

В те годы мы лишь вступали в трудовую жизнь, и Эльбрус научил нас многому, а главное — упорству в достижении поставленной цели. Здесь, на Эльбрусе, я окончательно решил стать геофизиком. Именно отсюда в конце зимовки передал по радио текст заявления о приеме в Московский гидрометеорологический институт. А в январе 1934 года мы с Виктором Корзуном совершили первое в истории альпинизма зимнее восхождение на вершину Эльбруса.

Перед войной почти каждое лето я с женой и сыном проводил в ущельях у подножия седого великана. Сын свои первые походы совершал на рюкзаке у меня за плечами. Жену я «нашел» здесь же в горах. В 1935 году я был начальником учебной части альпинистского лагеря в ущелье Адыл-су — одном из красивейших боковых ущелий Приэльбрусья. В наш лагерь прибыла группа девушек — парашютисток, студенток одного из московских институтов, которые были премированы путевками на Кавказ. Одна из них, Женя, и стала моей женой.

С тех пор прошло более сорока лет, и многие из них — в разлуке: война, экспедиции, зимовки в Антарктиде. А ждать издалека, тем более с фронта нелегко. Такое ожидание, может быть, в чем-то сродни даже подвигу. Именно эту мысль высказал в одном из своих стихотворений поэт и альпинист В. Е. Наумов: «Благадарю тебя за подвиг ожиданья…»

В памятное лето 1941 года я ехал на Кавказ с женой и сыном в особо приподнятом настроении. В апреле меня приняли в ряды Коммунистической партии, а в мае я подготовил к защите кандидатскую диссертацию на тему «Влияние Гольфстрима на циркуляцию атмосферы». К этому времени, после окончания Московского гидрометеорологического института, я работал в морском отделе Института теоретической геофизики Академии наук СССР. Институт возглавлял академик О. Ю. Шмидт.

В то лето мне предстояло работать начальником учебной части альпинистского лагеря «Самолет», который располагался в верховьях Баксанского ущелья, недалеко от подножия Эльбруса.

Установилась хорошая погода. Все реже гремели частые весной грозы. А гроза в горах — зрелище удивительное. Беснуются молнии над накрытой облаком вершиной. Гремит над нею гром, похожий на канонаду. По склонам, вторя грому, несутся с грохотом лавины, взметающие тучи снежной пыли, которые трудно отличить от клубящихся над склонами облаков. В минуты затишья можно увидеть, как облако, гонимое ветром, сползает с одной вершины, чтобы вскоре окутать другую. И открывшаяся взору вершина становится неузнаваемой в лучах яркого солнца: склоны ее потемнели, снега во многих местах как не бывало. А в стороне, над окутанной облаком горой, вновь гремит канонада. Горы будто просыпаются и сбрасывают с могучих плеч накопившийся за зиму снег…

Начинался спортивный сезон, и ничто, казалось, не могло помешать этому. Отряды молодых альпинистов готовились к восхождениям на «зачетные» вершины. После этого участники восхождений могли официально называться альпинистами и носить значок с изображением Эльбруса. Опытные альпинисты совершали тренировочные восхождения, готовясь к штурму труднейших вершин Кавказа. С гор возвращались почерневшими от солнца, со светлыми кругами, оставшимися от защитных очков, вокруг глаз, с облупленными носами и потрескавшимися губами, усталые, похудевшие, но довольные. И каждый — с неизменным цветком, рододендроном, добытым высоко в горах. Покорителей горных вершин встречали огромными букетами цветов, собранными на альпийских лугах.

В свободные дни инструкторы уходили на склоны гор, чтобы, разбив лагерь на полянах у журчащих кристально чистых ручьев, спокойно отдохнуть, любуясь окружающими вершинами.

Тихим и ярким было и утро 22 июня. На рассвете мы ушли на ближайшие склоны. Необходимо было отработать с молодыми альпинистами некоторые приемы скалолазания. Утренняя прохлада бодрила. Ребята с увлечением штурмовали склоны. Вдруг мы увидели бежавшую к нам со стороны лагеря женщину. Это была Женя. Она бежала, прижав к себе сына. Мы прекратили занятие и с тревогой ожидали известия: всякое случается в горах…

— Война! — крикнула Женя и тихо опустилась на усыпанный альпийскими цветами склон…

Москва военная

Жизнь в альпинистских лагерях еще несколько дней продолжала идти установленным порядком, но как бы по инерции. Дальнейшая судьба лагерей решалась в Москве. Всесоюзная секция альпинизма после объявления мобилизации предложила использовать лагеря как базу для горной подготовки войск. Части, проходившие обучение в горах, могли одновременно охранять эти малонаселенные, удаленные высокогорные районы, где враг мог высадить десант или выбросить диверсантов. И предложение Всесоюзной секции альпинизма позже было принято.

Мне надо было спешить в Москву, чтобы явиться в военкомат и в институт. Решили, что жена с сыном приедут позже, когда определятся мои дела.

…Вот и Москва, но совсем не та, какой я покинул ее недавно, сосредоточенная, тревожная. Над городом в предрассветной мгле застыли аэростаты воздушного заграждения. Столица притихла, насторожилась.

Ночью меня разбудил душераздирающий вой сирены. Признаться, вначале мне стало как-то не по себе, но вскоре это ощущение сменилось желанием активно действовать. Я поднялся на чердак и через слуховое окно вылез на крышу.

В небе гудели авиационные моторы. Где-то недалеко били зенитные батареи. Их снаряды рвались там, где скрещивались лучи мощных прожекторов, выхватывавших из темноты силуэты фашистских самолетов. На крышу то и дело падали осколки. Зенитное орудие стояло совсем рядом, и я отчетливо слышал, как, вырвавшись из ствола, снаряд, пронзительно визжа, уходил в черное небо. Немецкие летчики сбросили осветительные ракеты. Медленно опускались на парашютах эти дьявольские светильники, освещая зловещим светом ближайшие дома. Со всех сторон к ним потянулись щупальца трассирующих пуль, и город вновь погрузился в грохочущую тьму. Потом снова послышался гул моторов. Невдалеке от дома разорвалась бомба. Усилился огонь зениток. Налет фашистских самолетов продолжался всю ночь. Только перед рассветом по радио был объявлен отбой воздушной тревоги…

Институт теоретической геофизики готовился к отъезду на восток вместе с другими учреждениями Академии наук СССР. Некоторые сотрудники, получившие бронь, должны были продолжать исследования, максимально приблизив их содержание к нуждам фронта.

Это касалось и меня. Но случилось так, что группа спортсменов обратилась в Генеральный штаб Красной Армии с предложением использовать опытных альпинистов на соответствующих участках фронта в действующей армии или для обучения бойцов частей и соединений, дислоцированных в горных районах страны. Мы составили список желающих пойти в армию. Дело в том, что к началу войны альпинистов не регистрировали по особой военно-учетной специальности. Поэтому лишь некоторые спортсмены, и то случайно, находились к тому времени в горных соединениях.

Итак, мы ждали ответа на свое предложение. Пока же я получил возможность решить кое-какие личные дела. К этому времени жена с сыном уже приехали из Нальчика. По дороге их поезд бомбил фашистский самолет. Но для моих близких все обошлось благополучно.

Семью надо было эвакуировать, но Женя работала на заводе и уехать пока не могла. Я повез сына и тещу с Ветлугу, куда уже переехали из Москвы моя мать и сестра с дочерью. Все мужчины нашего семейства пока оставались в Москве.

Мы ехали в тыл, а навстречу спешили воинские эшелоны. Сынишка, высунувшись в окно, что-то кричал и махал красноармейцам. Их суровые лица смягчались, а я отходил от окна вагона: было неловко, что еду в обратную сторону.

Пробыв в Ветлуге два дня, я с грустью покидал этот милый сердцу древний городок, в котором скопилось много эвакуированных и где неизвестно на какое время оставлял самых близких людей. У моста простился с матерью и сестрой. По-осеннему уныло и печально было вокруг. Серое низкое небо, серая поверхность реки, покрытая рябью от порывов холодного ветра, поблекшие поля и осыпающийся лес. Моросящий дождь усугублял эту печальную картину. А на крутом берегу Ветлуги виднелись две одинокие фигуры…

И снова Москва — с тревогами и бомбежками. Несмотря на упорное сопротивление советских войск, враг значительно продвинулся вперед. Нашу альпинистскую группу вызвали в Управление горной, лыжной и физической подготовки Красной Армии. Вскоре приказом Народного комиссара обороны всех нас призвали в армию. Одни получили направление в Закавказье или на Северный Кавказ, другие — в Среднюю Азию. Я был направлен на Закавказский фронт.

Простившись с товарищами по институту, который эвакуировался в Казань, стал готовиться к отъезду. А обстановка в Москве становилась все более тревожной. Враг рвался к столице. Участились ночные налеты. Прекратилось железнодорожное движение на юг через Курск я Харьков. Тяжелой была обстановка под Орлом.

Тысячи добровольцев стремились в то время попасть на фронт. Немало было среди них и моих коллег-альпинистов.

Однажды на улице мы вместе с А. И. Сидоренко и Л. К. Книппером — известным композитором и альпинистом — встретили давнюю общую знакомую, альпинистку Галю Губкину. Галя была в военной форме, которая очень шла к ее высокой стройной фигуре.

Мы были голодны и решили перекусить в одной из еще действовавших столовых у Никитских ворот. В окно было видно, как ремонтировали памятник Тимирязеву, поврежденный упавшей неподалеку бомбой. В столовой продавали водку, и мы выпили за отъезд Гали: ее с группой товарищей направили в Ростов. Галя знала мою семью и стала расспрашивать о ней. Когда я сказал, что отвез сына Мишку в Ветлугу, девушка как-то печально, ни к кому не обращаясь, произнесла: «А будет ли у меня когда-нибудь Мишка?»

Вечером мы пришли проводить Галю на Казанский вокзал. Это была наша последняя встреча. Позже я узнал, что Галя Губкина погибла в тылу врага при выполнении специального задания…

За день до отъезда я зашел проститься с братом. Виктор был поэтом и драматургом. Его пьесы «Слава», «Дружба», «Весна в Москве» шли во многих театрах. Особой известностью и любовью пользовалась пьеса в стихах «Слава», поставленная накануне войны в большинстве драматических театров страны. По его сценариям было снято несколько фильмов, в том числе «Свинарка и пастух», а позднее — «В шесть часов вечера после войны», удостоенные Государственных премий.

В начале войны Виктор заведовал литературным отделом в радиокомитете. В тот день он должен был с бригадой писателей выехать на фронт. Брат был старше меня всего на два года, но я всегда в серьезных делах считал его своим наставником. Мы долго бродили по улицам Москвы, которую он очень любил и которой посвятил много строк в своих произведениях. Мы вспоминали детство, юность, друзей. Надо сказать, что круг знакомых у Виктора был большой. Часто они собирались у нас дома. За чаем затевались бесконечные споры о литературе и искусстве. Из тех, кто бывал у Виктора, мне особенно запомнились Костя Финн, Иван Пырьев, Шура Столпер, Юрий Милютин, Исидор Шток, Лев Книппер. Да простят мне они, ставшие известными писателями, режиссерами, композиторами, мою фамильярность. Но тогда мы обращались друг к другу только по именам.

Бывал у нас и молодой венгерский писатель коммунист Мате Залка. Жил он в соседнем доме по Подсосенскому переулку. И было в нем что-то такое, что особенно притягивало меня. Простота, жизнерадостность, доброжелательность все сочеталось в этом обаятельном человеке. А о храбрости и мужестве генерала Лукача (это и был Мате Залка), погибшего в боях за республиканскую Испанию, и по сей день слагают легенды…

Я любил незаметно пробираться на вечера, которые бывали у Виктора, и слушать бесконечные споры. Но брат не всегда приветствовал мое появление. Оно, по его словам, нарушало рабочую обстановку или, как он говорил, вносило ветер. И все же меня не лишали этого удовольствия, в первую очередь благодаря заступничеству Константина Финна и Мате Залки.

В тот октябрьский вечер сорок первого года, гуляя по Москве, я спросил Виктора:

— А что будет, если падет Москва?

— Москва не последний рубеж страны, — ответил он. — Но этого не случится…

На следующий день я уезжал на Кавказ. Жена с грустью провожала меня: ей самой предстояло вскоре отправиться в Ветлугу.

Мерно постукивали на стыках рельсов колеса, а мысли мои возвращались к родной Москве. Я покинул, по существу, уже фронтовой город, а ехал в спокойные и теплые края, в тыл, чтобы заниматься обучением горных войск. Это не соответствовало моим желаниям и настроению. Но я стал военным, а приказ есть приказ…

Со мной ехал старый знакомый, профессиональный альпинист Саша Сидоренко. Он направлялся в Приэльбрусье в один из спортивных лагерей, чтобы вместе с коллегами поддерживать лагерь в готовности на случай использования в военных целях. В Приэльбрусье существовало несколько таких баз. В них было сосредоточено большое количество специального снаряжения и продовольствия. И они могли очень пригодиться.

Мой путь лежал в Тбилиси.

За Ростовом, на Северном Кавказе, пока было тихо и спокойно. Стояла отличная теплая погода. Только встречные эшелоны с эвакуированными напоминали о войне. И, глядя на них, я опять думал: «Не туда ты едешь, не туда…»

9-я горнострелковая

В штабе Закавказского фронта находилось уже несколько альпинистов, которые уехали из Москвы раньше меня. Встретили нас хорошо: командующий фронтом генерал армии Иван Владимирович Тюленев, его подчиненные, и в том числе начальник отдела боевой подготовки полковник Н. А. Шестаков, считали, что для повышения боеспособности горных частей важно провести специальную подготовку.

Горнострелковые части всегда существовали в Красной Армии. В их составе не было батальонов. Полки делились на роты. Автомобильный транспорт дополнялся вьючным, в том числе и для горной артиллерии. Бойцы носили вместо фуражек панамы. Вот, по существу, и все, что отличало их от обычных стрелковых соединений.

Специальная горная подготовка в этих частях не проводилась. Не имели они ни специального горного снаряжения, ни обмундирования. Обычным был и рацион питания. Бойцы и командиры носили сапоги или ботинки с обмотками, обычные брюки, шинели. Эта одежда и обувь мало годились для действий в условиях высокогорья.

Горнострелковые соединения имели на вооружении специальные орудия, приспособленные для ведения огня в горах, а стрелковое вооружение было обычным, с прицелом, рассчитанным для стрельбы под небольшим углом к горизонту. Это снижало его эффективность, так как в горах приходится вести огонь вдоль крутых склонов, а порой и отвесно вверх или вниз.

Следует учесть и другое. Хотя перед войной в горнострелковых войсках и проводились учения, бойцы тренировались в несложных предгорных районах и лишь изредка совершали походы через перевалы и на вершины. Правда, уже в то время в армии достаточно широко был развит альпинизм, но в основном он носил чисто спортивный характер. А ведь горная подготовка для горнострелковых соединений, по существу, является одним из элементов боевой подготовки. Она необходима для успешного ведения боя и в предгорьях, и на перевалах, и на вершинах. Ориентировка, ведение разведки, применение различного рода оружия, сами правила ведения огня — все это в горах имеет свою специфику. Знание гор позволяет уменьшить потери от естественных опасностей: мороза, лавин, камнепадов, закрытых трещин. Особенно сложны Действия в горах в зимних условиях. Чтобы добиться успеха, необходимо владеть горными лыжами, уметь ходить на снегоступах. Ни того, ни другого в горных соединениях не было.

Почему так слабо готовили у нас войска для ведения горной войны, я объяснять не берусь. Возможно, кое-кто считал, что война в горах для нашей страны маловероятна. Мы, альпинисты, еще до войны не раз обращались в Управление горной, лыжной и физической подготовки Красной Армии с предложением использовать наш опыт для горной подготовки войск. Но нередко слышали в ответ: «Нам на Эльбрусах не воевать…»

Теперь, когда возникла реальная угроза военных действий в горах Кавказа, было нелегко быстро устранить пробелы в подготовке наших горных войск. Но меры принимались. Вслед за альпинистами в горные соединения отправили специальное снаряжение: ледорубы, веревки, палатки, спальные мешки, горные лыжи, «кошки», высокогорные ботинки.

В соответствии с указанием из Москвы в штабе фронта был издан приказ, подписанный начальником штаба Закавказского фронта генерал-майором Ф. И. Толбухиным, о проведении сборов начсостава по горной подготовке. На сборы привлекались по три человека от каждой стрелковой роты и разведывательных подразделений всех полков.

О дальнейших мероприятиях по горной подготовке в этом приказе не говорилось. Их должно было определять в каждом отдельном случае командование соединений с учетом характера выполняемых задач и особенностей местности в районе дислокации.

В штабе фронта прибывшие альпинисты сразу получили назначения: Ю. Н. Губанов, Н. В. Хромов, А. С. Уваров, Б. М. Беркович были направлены в 7-ю горнострелковую дивизию 57-й армии; И. Л. Бадер и В. В. Молоканов — в 20-ю горнострелковую дивизию 46-й армии; я — в 9-ю горнострелковую дивизию 46-й армии, стоявшую в районе Батуми. Меня пока отправляли одного, но пообещали прислать еще нескольких альпинистов, так как дел было много.

Все вопросы, касавшиеся горной подготовки, нам предстояло решать напрямую с полковником Шестаковым. Он много сделал, чтобы горная подготовка была организована в кратчайший срок, да и потом постоянно оказывал нам большую помощь…

Быстро промелькнул для меня путь от Тбилиси до Батуми. Много любопытного увидел я за те сутки, что провел в дороге. Поезд мчался по узкому ущелью к Сурамскому перевалу, часто переправляясь с одного берега реки на другой. За перевалом, достигнув Черного моря, повернул на юг и двинулся вдоль берега, то приближаясь к урезу воды, то удаляясь от него. Слева поднимались покрытые густым лесом склоны гор. Видневшиеся вдали наиболее высокие вершины уже оделись в снежный наряд. Снег в горах всегда волнует альпиниста и, как магнит, притягивает к себе. Ослепительно белый снег, яркая тропическая зелень и море… Какое сказочное сочетание цветов, какие контрасты!

То, что я увидел снег, обрадовало меня и по другой причине. Наличие снега обнадеживало: и в Батуми, в субтропиках, будут условия для серьезного обучения бойцов горнолыжной технике. Впоследствии мои надежды оправдались. Оказалось, что в горах на достаточном удалении от моря складываются зимой отличные условия для изучения техники движения по снежным склонам, и особенно горнолыжной техники. Более того, обильно выпадающий за зиму снег скапливался на северных склонах и в котлованах и сохранялся в отдельных местах вплоть до мая, когда лес покрывается листвой и цветет лавровишня…

Стояла штилевая погода. Точно покрытая маслом, лениво колыхалась белесая поверхность моря. На небе ни облачка, тишина и спокойствие. Но это только казалось. Весь берег моря был изрыт траншеями и окопами. У самого уреза воды, у насыпи, среди садов и огородов — везде виднелись блиндажи и укрытия. К сияющему голубому небу угрожающе поднимались длинные стволы зениток. Все это вернуло меня к суровой действительности. От далекого Баренцева моря до Черного протянулась линия советско-германского фронта.

Здесь, на юге, пока спокойно. Но вражеские корабли уже бороздят воды Черного моря, самолеты-разведчики шныряют вдоль Кавказского побережья…

Поезд медленно движется по солнечным улицам пригорода Батуми, мимо базара, заваленного овощами и фруктами, и останавливается у вокзала недалеко от центра города. Впереди за домами виден лес мачт. Там порт.

9-я горнострелковая Кавказская имени ЦИК Грузинской ССР, Краснознаменная, ордена Красной Звезды дивизия 46-й армии Закавказского фронта, в которой мне предстояло служить, имела задачу оборонять довольно большой район Аджарии. Части ее расположились на Черноморском побережье от самого южного участка советско-турецкой границы у селения Сарпы до Кобулети.

Командовал соединением полковник В. С. Дзабахидзе. Полковой комиссар А. П. Поморцев и начальник штаба майор М. И. Мельников, поглощенные своими делами, встретили меня, как мне показалось, без особого энтузиазма. Комиссар дивизии назвал меня физкультурником и предложил наладить работу по физическому воспитанию воинов. Я огорчился: неужели здесь равнодушны к горной подготовке?! Но, к счастью, ошибся.

Начальник штаба показался мне очень опытным и волевым командиром. Именно с ним и с начальником боевой подготовки штаба дивизии майором К. И. Мозгуновым предстояло в дальнейшем решать все дела.

Майор Мозгунов — очень добрый, спокойный и покладистый, человек в годах охотно поддерживал все, что касалось горной подготовки. Он ближе других соприкасался с нашими делами и быстро понял, что это не просто физкультура.

Уже на следующий день был издан приказ о проведении дивизионных сборов для средних и младших командиров. На сборы направили 75 человек. Они должны были пройти обучение по расширенной программе и стать в дальнейшем инструкторами по технике движения в горах. Благодаря этому мы могли провести занятия с личным составом дивизии в хорошем темпе и закончить первый этап подготовки в кратчайший срок. Такой план работ не вытекал из приказания штаба фронта, поэтому все дальнейшее в значительной мере зависело от успеха первых сборов.

Начальником сборов был назначен старший лейтенант Г. С. Петросов. Он не был альпинистом, но сразу оценил значение горной подготовки и впоследствии много сделал для успешного проведения первых учебных сборов. В дивизии оказалось несколько альпинистов: лейтенант Л. П. Келье, младший лейтенант В. Г. Шпилевский, сержанты П. И. Власов и И. С. Крапива. Правда, только Келье не однажды бывал в горах, остальные значились начинающими альпинистами, но всех их я предполагал использовать в качестве инструкторов на предстоящих сборах.

Должности начальника горной подготовки в дивизии не существовало, поэтому меня зачислили на какую-то вакантную и прикомандировали в отдел боевой подготовки штаба дивизии в подчинение к майору К. И. Мозгунову. Так определилось и мое место в 9-й горнострелковой.

На третий день мы со старшим лейтенантом Петросовым выехали в горы, чтобы выбрать места занятий. Наших инструкторов снабдили Наставлением по действию войск в горах, которое они должны были проработать вместе с командирами, назначенными для прохождения сборов. Учитывая, что именно им впоследствии предстоит самим обучать подразделения, программу занятий решили по возможности расширить: включить в нее разделы горнолыжной подготовки и провести сборы в наиболее сложных условиях.

На поиски подходящего места сборов мы с Петросовым ехали по ущелью реки Аджарис-цхали до Годерского перевала. Этот район — пограничная полоса. Граница в далеком прошлом не раз перемещалась, и это наложило отпечаток на все: привело к смешению языков, к пестроте населения, смешению культур. Рядом со стройной высокой мечетью нередко можно было встретить приземистый христианский храм времен владычества грузинской царицы Тамары. Даже имена и фамилии коренных жителей этих мест затронул процесс смешения.

Наш шофер Арташ Симонян кроме родного армянского свободно владел аджарским, курдским и турецким языками. Петросов хорошо говорил по-турецки. Благодаря этому мы легко получили все необходимые сведения.

Ночевали в селении Хуло, расположенном на террасах правого склона ущелья. Противоположный склон круто обрывается к реке скалистыми отвесами и осыпями.

Выше селения Хуло, на пути к Годерскому перевалу, пологие склоны заросли кустами лавровишни, каштанами, грушей и буком. Ближе к перевалу чаще встречались сосны и ели, покрывавшие затем все склоны гор.

Остановились у последнего по пути к перевалу селения Данис-параули. Выше него, на 126-м километре от Батуми, на склонах уже лежал снег. Здесь и решили заниматься горнолыжной подготовкой: для этого имелось все необходимое. Занятия по скалолазанию наметили провести в конце сборов в районе селения Хуло.

Учеба в горах

8 ноября автомашины с участниками сборов, инструкторами, обслуживающим персоналом двинулись из Батуми в горы. Шел дождь, все кругом выглядело серым и тоскливым. До селения Кеды доехали быстро, но дальше дорога резко ухудшилась: дожди вызвали оползни, асфальтовое покрытие во многих местах засыпало землей и камнями. Пришлось расчищать завалы, ехали медленно. Бойцы и командиры, накинув плащ-палатки, неподвижно сидели в кузовах машин и постепенно промокали насквозь. Только к вечеру добрались до селения Хуло. Переночевали, заняв несколько общественных помещений, и на рассвете отправились дальше: предстояло проехать еще около тридцати километров. Дождь шел не переставая. К полудню добрались до селения Данис-параули. Было холодно, дождь все чаще переходил в мокрый снег.

Личный состав пришлось разместить на длинном чердаке колхозной фермы. Спальных мешков было вдвое меньше, чем людей. Поэтому отдыхать бойцам предстояло по очереди — одному в спальном мешке, другому под двумя шинелями. Вместо матрацев постелили сено. До комфорта было далеко, но ведь обучать мы приехали не отдыхающих, а бойцов и командиров, которых ждали серьезные испытания.

Командование и инструкторы разместились неподалеку в небольшом домике для хранения кукурузы, который был установлен на четырех высоких столбах. По удобствам он мало чем отличался от чердака. Для кухни устроили навес из брезента.

Машины ушли обратно. Бойцы и командиры, кое-как обсушившись у железных печей, забрались в мешки и под шинели. Горячий ужин приготовить не успели, пришлось воспользоваться сухим пайком. Легли отдыхать с мечтой о горячем завтраке.

Дождь перешел в снег. Мы находились в горах субтропиков, и снегопад здесь был необычный: огромные пышные хлопья, величиной с кулак, медленно опускались, быстро покрывая толстым пушистым слоем влажную землю, крыши домов и ветви островерхих елей на склонах гор. В сплошной пелене облаков появились просветы. Резко похолодало. Когда начало темнеть, небо совсем очистилось. Было такое впечатление, что окружавшие нас облака целиком осели на землю. За короткое время слой снега достиг почти метровой толщины. Яркие звезды появлялись над головой, а над морем небо было зеленым, и на его фоне красиво проецировались темные силуэты сосен и елей. Мороз крепчал. Притопывая сапогами, у фермы ходил часовой. Лагерь уже спал, только у кухни хлопотали повара, готовившие завтрак.

Утром стало ясно, что порядок занятий надо срочно менять и начинать необходимо с лыж. Все склоны были покрыты снегом, он быстро уплотнялся под солнечными лучами. Лучшие условия для занятий на горных лыжах трудно было себе представить. И это в субтропиках! В Тбилиси в армейском складе зря посмеивались надо иной, когда я принимал партию лыж для отправки в субтропики.

У нас было сто пар простейших горных лыж. Универсальные армейские крепления мы рассчитывали переоборудовать с помощью специальных скоб, сделать их более жесткими.

Владел лыжами более или менее прилично только я. Но до скоростной техники, какой владеют наши лыжники сейчас, мне тогда было далеко. В то время у нас только начинали осваивать горные лыжи. Я был самоучка. Однако на лыжах стоял прочно и мог пройти по любому горному маршруту. Немного владели лыжами Кельс и Шпилевский. Что же касается наших курсантов, то они мало были знакомы с лыжами, тем более — с горными. Многие же бойцы из южных республик вообще видели их впервые. Некоторые сомневались в том, что лыжи целесообразно использовать в боевой обстановке. Людям казалось, что наличие лыж только свяжет их действия. Поэтому прежде всего надо было добиться, чтобы бойцы и командиры поверили, что лыжи не только полезны, но и необходимы в горах.

Именно поэтому в день открытия сборов я появился перед курсантами на лыжах. На глазах у них спустился с крутого склона, перемахнул на большой скорости холмик и круто развернулся перед самым строем. Мои лыжи с креплением «кандахар» и первый наглядный урок управления ими произвели большое впечатление. Когда начальник сборов старший лейтенант Петросов представил меня, собравшиеся дружно и весело ответили на мое приветствие…

Лыжами мы занимались много и с увлечением. Кого из здоровых молодых людей оставит равнодушным этот вид спорта! Но дело заключалось не только в том, чтобы привить курсантам интерес к лыжам. Нам надо было доказать, что в горах на глубоком снегу боец беспомощен без лыж, не может ни активно наступать, ни эффективно обороняться.

Трудностей во время занятий было много. Но по мере того как осваивалась техника, курсанты проникались все большим доверием к лыжам.

Вскоре для закрепления приобретенных навыков мы провели однодневный поход, в котором отрабатывались боевые действия мелких подразделений зимой в горной местности. Дна взвода, один на лыжах, другой без них, двигаясь различными, но примерно одинаковыми по трудности маршрутами, должны были в кратчайший срок скрытно подняться на гребень и обнаружить взвод «противника», который направлялся в долину за хребтом обходным путем, чтобы установить мишени и замаскироваться в стороне от них.

Программой сборов предусматривались также стрельбы вверх и вниз по склону гребня под углом около 45 градусов к горизонту. Намечалась атака лыжниками «противника», расположившегося в долине. Тех, кто не мог устоять на лыжах и падал, условились считать «выбывшими из строя»: они становились легкоуязвимыми для огня «противника».

Поход явился хорошим уроком для тех, кто не верил в лыжи. Измученные, мокрые от снега и пота, курсанты, двигавшиеся пешком, поднялись на гребень на три с половиной часа позднее лыжников, когда те, закончив стрельбы, лихо атаковали «противника» в лощине.

Неожиданными для курсантов оказались результаты стрельб. Они входили в повседневную боевую подготовку, и в общем у всех были хорошие показатели, но в тот день большинство пуль легло за пределами мишеней. В чем дело?

Причина нам была ясна. В горах при стрельбе под большим углом к горизонту траектория полета пули изменялась, становилась более пологой. Однако в наставлениях для стрельб об этом ничего не говорилось. Вот почему позже, когда на сборы по горной подготовке к нам прибыли снайперские команды, мы провели специальные стрельбы и составили таблицы поправок до углов в 90 градусов выше и ниже горизонта.

Вечером и на следующий день курсанты оживленно обсуждали результаты первого похода. Авторитет горных лыж сразу возрос.

Люди быстро освоились с необычной обстановкой и с большим интересом изучали практику горовосхождений. Заметив это, инструкторы охотно рассказывали о знаменитых восхождениях и известных альпинистах, о суровой природе гор. В плохую погоду мы читали лекции по истории альпинизма и его теории, по тактике восхождения, рассказывали об опасностях, подстерегающих человека в горах, о спасательной службе.

Между собой мы часто вспоминали не только друзей альпинистов, но и многочисленную армию советских горовосходителей. Говорили о том, что хорошо было бы собрать их в одно соединение для обороны горных районов страны. Какая бы это была сила! Тогда мы не знали, что по предложению Всесоюзной секции альпинизма была учреждена воинская специальность «альпинист», что альпинистов отзывали из частей и направляли в Закавказье, что формировалась особая дивизия, целиком состоящая из спортсменов.

По вечерам в лагере звучали песни: то русские, то украинские, то грузинские, ведь среди участников сборов были люди многих национальностей. К нам на огонек заглядывали иногда аджарцы, жившие в разбросанных по склонам гор домиках. Ради этого они преодолевали нелегкий путь на ступающих лыжах тхеламури. Наши гости с любопытством разглядывали горные лыжи, и многие с сомнением качали головой: они больше доверяли своим тхеламури. Обода этих ступающих лыж, сделанные из расщепленных веток дерева и изогнутые в виде неправильного овала, были переплетены тугими жгутами из веток лавровишни, а потому были очень удобны для движения по глубокому снегу. В густом лесу или кустарнике, а также при крутом подъеме тхеламури имели явные преимущества перед горными лыжами. Мы приобрели несколько пар тхеламури и научились пользоваться ими. В дальнейшем, когда военные действия развернулись на Главном Кавказском хребте, эти лыжи и подобные им снегоступы были в большом количестве изготовлены по указанию штаба фронта, ими снабжали части, сражавшиеся в высокогорных районах. Тхеламури оказались действительно значительно удобнее снегоступов, но делать их приходилось вручную, что требовало много времени. В комплект снаряжения наших специальных частей включались и ступающие, и горные лыжи. Горные части противника тоже использовали в зимний период точно такой комплект лыжного снаряжения. В этом мы имели возможность убедиться… Но и их снегоступы были хуже аджарских тхеламури.

Наконец настало время подвести итоги занятий на лыжах, и мы отправились в поход на Годерский перевал. Предстояло пройти 16 километров и подняться на высоту 2000 метров над уровнем моря. Снегу к тому времени выпало очень много, и передвигаться без лыж было просто невозможно. Благодаря хорошей тренировке подъем на перевал оказался не слишком трудным. Непредвиденные осложнения были связаны лишь с туманом, вернее, с облаками, окутавшими перевал, в которые мы вошли, поднявшись выше. Из облаков крупными хлопьями валил снег, видимость стала плохой, неровности рельефа как бы сгладились, стало трудно выбирать дорогу. Местами на крутых склонах уже образовались лавинные пласты снега, но склоны имели небольшую длину, поэтому, лавины, которые могли сползти с них, серьезной опасности пока не представляли. Позже, при спуске, некоторые курсанты попали в небольшие лавины. Это явилось хорошим уроком, научило бойцов с осторожностью относиться к этому обычному в горах явлению, о котором раньше они знали только понаслышке.

На перевале было неуютно: дул сильный ветер, видимость приближалась к нулю. Нас встретили пограничники расположенной поблизости заставы, следившие за нашим подъемом. Они с завистью поглядывали на наши лыжи. Свои у них, конечно, имелись, но, увы, обычные и с мягкими креплениями. На таких в горах далеко не уйдешь…

Даю команду начать спуск. Задача поставлена простая: парами — на случай падения и травм — спуститься по произвольному маршруту в кратчайшее время в лагерь. В условленных местах на трассе спуска на случай оказания срочной помощи пострадавшим находились инструкторы.

И вот началась эта своеобразная гонка на лыжах по крутым лесистым склонам.

Подбадривая себя свистом и криками, ринулись с перевала три взвода курсантов. Пушистый снег вихрем вьется за лыжниками. Пройдя первый склон, они скрываются в лесу. Падений нет — отлично! Стремительный спуск поразил пограничников, которые наблюдали за ним вместе со мной. Я пообещал прислать им после окончания занятий несколько пар наших лыж. Крепкие рукопожатия, и я помчался догонять своих…

Только лыжник может понять это ни с чем не сравнимое, чудесное ощущение своеобразного полета: ветер туго хлещет в лицо, воздух становится упругим, мимо мелькают деревья, лыжи, шипя, стремительно скользят по причудливому снежному рельефу. Летишь, и не хочется останавливаться.

Обогнал курсантов у опушки леса. Здесь сразу начинался очень крутой склон. Остановился и подумал: «Как-то наши ребята преодолеют неожиданное препятствие?»

На склоне горы стена густого леса, у опушки, среди сугробов, разбросаны группы елок. Из леса, искусно лавируя среди деревьев, вылетает лыжник, за спиной автомат, за поясом гранаты. Шапка лихо сдвинута на затылок. Сосредоточенное, загорелое, обветренное лицо. Сколько воли и силы в этой мчащейся фигуре! Стремительный поворот у обрыва. Облако снежной пыли окутало лыжника. На секунду притормозив, он снова мчится по крутому склону, и, кажется, нет такой силы, которая могла бы остановить его…

Один за другим курсанты парами и группами вылетали из леса. Первым Леонид Кельс. До войны, поело окончания института в Алма-Ате, он недолгое время был учителем физики. Теперь, пройдя ускоренное обучение в военной школе, получил звание лейтенанта и стал хорошим строевым командиром. Все новое в подготовке горных стрелков принимал с энтузиазмом, все задуманное быстро удавалось ему. В этом человеке гармонично сочетались качества спортсмена и воина, и это очень пригодилось ему в дальнейшем, когда мы оба попали в соединения, действовавшие на перевалах Главного Кавказского хребта…

Вскоре я встречал первых лыжников у лагеря. Результаты итогового занятия были лучшей наградой за наш* труды. Поделился впечатлениями с командованием сборов и инструкторами. Все были рады и возбуждены не меньше, чем я. Курсанты тоже оживленно обсуждали перипетии похода. Они полюбили лыжи как свое оружие, необходимое для бойца горного подразделения…

Тридцатикилометровая полоса снега отрезала нас от селения Хуло, на долгое время была прервана всякая связь. Мы опаздывали, а надо было провести еще занятия на травянистых склонах, на осыпях и на скальном рельефе. Пора было возвращаться.

Путь до селения Хуло прошли частично на лыжах, частично пешком (имущество тащили на санях быки). Здесь по телефону получили разрешение из Батуми задержаться на семь дней для завершения программы.

Дальнейшие занятия проводили в окрестностях селения. Тут можно было найти и крутые травянистые склоны, и осыпи, и скалы. Необходимые сведения по технике движения в горах курсанты получили на лекциях. Были уже отработаны приемы обращения со снаряжением, страховка, транспортировка раненых по сложному рельефу, а также доставка в горы снаряжения, боеприпасов, оружия. Оставалось только закрепить полученные знания на практике. И это удалось сделать. Курсанты имели хорошую физическую подготовку, и потому вторая часть программы сборов была выполнена быстро и успешно. Как и на тренировках под перевалом, стрельбы мы проводили с учетом особенностей рельефа: стреляли на скалах из сложных позиций под большими углами к горизонту.

Во время занятий на скалах возникла проблема специальной горной обуви. Большинство бойцов дивизии были обуты в сапоги и только некоторые — в обычные армейские ботинки с обмотками. Сапоги носил и весь командный состав. Многие утверждают, что сапоги как армейская обувь универсальны. Так думали и наши курсанты, хотя они уже убедились, что для передвижения на горных лыжах сапоги малопригодны. Неудобны они и на высокогорном бездорожье, так как. скользят не только по подтаявшему снегу и льду, но и по камням. По той же причине непригодны в горах и армейские ботинки. Здесь необходима высокогорная обувь со специальными шипами. А на очень крутых снежных и ледяных склонах помимо них требуются еще специальные «кошки», которые нельзя надежно укрепить ни на обычных сапогах, ни на обычных ботинках. К слову сказать, неудобна в горах и шинель с длинными полами.

Мы располагали достаточным количеством горных ботинок, но многие курсанты вначале отказывались от них, ссылаясь на тяжесть горной обуви. Однако уже первые занятия показали ее огромные преимущества.

Хочу попутно заметить, что горная обувь служит несравненно дольше обычной. Но главное ее достоинство не в этом. Благодаря тому что она сделана из толстой кожи со специальными прокладками в наиболее уязвимых местах стопы, эта обувь спасает ноги от травм, неизбежных при ударах о камни, выступы скал и неровности льда, встречающиеся в горах на каждом шагу.

Не случайно солдаты и офицеры немецких горных и егерских дивизий были одеты в куртки и лыжные брюки, обуты в высокогорные подкованные ботинки, имели ледорубы, «кошки», веревки и другое альпинистское снаряжение.

Зимний Батуми

Снова мы в Батуми, в декабрьском зимнем Батуми. Как он не похож сейчас на курортный город мирного времени! Здесь относительно тепло, но дождь льет непрерывно. Это не осенний моросящий дождь, к которому мы привыкли в средних широтах, а сплошной поток воды, низвергающийся с неба на землю. В горах тоже было много осадков, но там был снег. Ночью и утром он скрипел под ногами, схваченный крепким морозом, днем ослепительно блестел на склонах. А здесь все серо от сплошных облаков и завесы дождя. Даже тропическая зелень как-то поблекла. Только желто-оранжевая хурма мокро блестит на голых деревьях, еще более подчеркивая унылую серость вокруг.

По городу во всю ширину улиц и переулков текут к морю потоки серой воды. Редкие прохожие осторожно переходят их вброд. Серым, недобрым кажется и море. Ни корабля, ни лодки на его поверхности, только длинные, извивающиеся как змеи бакланьи стаи низко летают над морем, гонимые дождем и ветром. Безлюден приморский вечнозеленый парк, безлюден широкий галечный пляж с рядами стройных, украшавших его летом пальм. Среди темной зелени деревьев виден звукоулавливатель, чутко прислушивающийся к неспокойному шуму неба. Эта установка с огромными «ушами», спрятанная среди деревьев, казалась мне каким-то неведомым гигантским существом, жившим в древности на нашей планете.

А дождь все льет и льет. Плащ-палатки не помогают: промокшие шинели стали тяжелыми, как свинец. За ночь они не успевают просохнуть, и утром под вешалками — лужи воды.

Вести с фронта невеселые: враг подошел к Москве, блокировал Ленинград, оккупировал Украину и основные районы Крыма. Нарастает напряженность и на Черном море.

В Батуми много беженцев, прибывших на случайных кораблях из Одессы, Севастополя и других городов Черноморского побережья. В спешке эвакуации многие родители потеряли детей, дети — родителей. Теперь они ищут друг друга. Все стены в порту, на вокзале, на почте пестрят объявлениями, за каждым из которых стоит горе.

Иногда на рейде появляются боевые корабли. Постоят ночь, выгрузят на берег раненых и эвакуированных, примут на борт боеприпасы и опять растворятся в серой мгле неспокойного моря…

Здесь, в Батуми, удалось узнать кое-что о товарищах альпинистах, направленных, как и я, в горные соединения Закавказского фронта. Обстановка для осуществления горной подготовки не всюду сложилась столь благоприятно, как у нас. Дивизии, в которые попали наши товарищи, передислоцировались, задачи их менялись, и заниматься систематически горной подготовкой не представлялось возможным. Соединение, в которое были направлены Ю. Н. Губанов и Н. П. Хромов, одно время находилось в районе Казбеги, и там удалось провести сборы по горной подготовке. Но потом оно перебазировалось. Теперь Губанов и Хромов попали в Крым, куда наши войска высадили десант. Товарищи писали, что сейчас им не до горной подготовки, но впереди, вероятно, предстоят бои в горных районах Крыма…

А у нас пока все спокойно. Учим бойцов, много стреляем, но ведь стреляют и в мирное время… Я посоветовался с комиссаром дивизии Поморцевым, стоит ли подавать рапорт с просьбой направить группу альпинистов нашей дивизии в Крым. Он, помедлив немного, сказал:

— Как знать… Может быть, здесь вы скоро окажетесь нужнее…

Будущее показало, что комиссар был прав…

Получил письмо от Э. Л. Бадера из 20-й горнострелковой дивизии, которая входила в состав нашей же 46-й армии и стояла в районе Гагры. Бадер сообщил, что сборы по горной подготовке провел хорошо и надеется продолжить дело, если не изменится обстановка.

От других альпинистов, уехавших на Закавказский фронт раньше, вестей пока не было. Неясна была для меня и обстановка в районе Эльбруса.

Горные стрелки

Итак, первые учебные сборы прошли успешно. Нам удалось подготовить кадры для широкого развертывания горной подготовки. Многие командиры, прошедшие сборы, отлично овладели теорией и практикой движения в горах. Мысленно я уже видел Кельса, Шпилевского и некоторых других на должностях начальников горной подготовки полков, а наших курсантов — их помощниками в частях и подразделениях.

Доклад о результатах проведенных сборов был одобрен штабом дивизии. Выполненная нами работа получила высокую оценку, а выводы и решения командования открывали широкие перспективы на будущее. Однако еще никто из представителей штаба, да и большинство командиров, не видел действий наших горных стрелков. Поэтому мы решили пригласить их на занятия и боевые учения.

Несколько дней по заданию начальника штаба я разрабатывал общий плав горной подготовки соединения и написал отчет штабу Закавказского фронта об итогах первых сборов. В плане, который я приложил к отчету, предлагалось проводить горную подготовку одновременно со всем личным составом полков, непосредственно в районах их дислокации, а на сборах в горах — занятия со специальными подразделениями: взводами пешей разведки, ротами автоматчиков, командами снайперов.

Занятия по такому плану требовали некоторых корректив в ходе обычной боевой подготовки дивизии. И мы отлично понимали, что наше предложение будет утверждено только в том случае, если докажем, что горной подготовкой можно заниматься без ущерба для плановой учебы подразделений.

С таким расчетом мы и составили свой план. Для этого предложили совместить, например, стрельбы с горной подготовкой, проводимой на крутых склонах. В этом случае автоматчики должны были стрелять под большим углом к горизонту и метать гранаты при спуске на лыжах со скал, а также во время преодоления различных препятствий. Инструкций для подобных занятий не было. Но мы уже имели некоторый опыт в этом деле, а потому надеялись на положительное решение вопроса. И не ошиблись: в середине декабря общий план горной подготовки 9-й горнострелковой дивизии был утвержден.

В общих чертах он выглядел так. В первую очередь намечалось провести последовательно сборы взводов пешей разведки, рот автоматчиков, первых стрелковых рот, минометных взводов. Одновременно в полках должна была начаться горная подготовка остального личного состава, включая штабы и службы. Для повышения же квалификации командиров-инструкторов, прошедших первые учебные сборы, предлагалось организовать семинары по углублению теоретических знаний и усвоению методики преподавания техники движения в горах.

Для закрепления практических навыков был запланирован поход на одну из вершин в районе селения Кеды. Это восхождение, конечно, нельзя было приравнять по трудности к тем, что предусматривались программой альпинистских лагерей. Но мы вынуждены были смириться и считали, что это обстоятельство будет частично компенсировано тем, что тренировки и восхождения будут проводиться в зимних условиях. Прельщало и то, что в походе можно было отработать тактику движения в горах и методику организации длительных походов. В таких условиях это имело не меньшее значение для предстоящих боев, чем техническая сторона самого восхождения.

Утвержденный план давал возможность в довольно короткий срок — с декабря 1941 по май 1942 года — завершить основной этап работы: провести горную подготовку всего личного состава дивизии. Позже к этому плану командование добавило разведку проходимости троп в бездорожных районах в зоне дислокации дивизии для различного рода частей, а также сборы по горной подготовке полковых команд снайперов.

Основные трудности у нас возникали из-за нехватки альпинистского снаряжения. На получение его со складов фронта рассчитывать было нельзя. Пришлось изменить последовательность занятий по разделам программы в различных частях и организовать переброску из части в часть необходимого снаряжения. Так удалось преодолеть и это препятствие.

Занятия решили проводить в районе селения Кеды. Этот район был избран по многим причинам. Кеды находятся всего в 40 километрах от Батуми. Склоны ущелья здесь круто поднимаются вверх. Перепад высот от дна ущелья до ближайших вершин и хребтов достигает 1000 метров. Заросшие лесом склоны чередуются с открытыми участками, очень удобными для обучения горнолыжной технике. На склонах много выходов скал с маршрутами различной трудности. Притоки реки Аджарис-цхали прорезали здесь небольшие ущелья с крутым падением дна, местами образующие скалистые теснины, удобные для обучения транспортировке раненых, а также боеприпасов и тяжелого вооружения в условиях сложного горного рельефа.

В соответствии с новым планом первыми вышли в горы взводы пеших разведчиков трех полков дивизии. Свободных машин в тот момент не оказалось. Разведчики в два приема с ночевкой в пути прошли с тяжелой поклажей расстояние в 40 километров.

Разместились мы в складе, где летом хранились фрукты для сушки, и в конторских пристройках. Походные кухни укрыли на случай непогоды под навесами.

Зима в горах уже вступила в свои права, особая, субтропическая зима. Снег обычно шел по ночам, и вскоре на крышах домов образовывались огромные шапки, почти удваивавшие их высоту. Днем под яркими лучами солнца в селениях, на дорогах и скалах быстро таял снежный покров. Зато на склонах он оседал и уплотнялся. А по утрам на свежем снегу можно было увидеть следы многочисленных обитателей леса. Дикие козы, лисы, зайцы успевали за ночь разрисовать ближайшие склоны сложными узорами. Грузные кабаны, которых голод гнал в селения к кукурузным запасам аджарцев, пробивали в снегу глубокие тропы и двигались по ним как по траншеям. Выбраться из таких траншей было для животных почти невозможно. Тут-то и караулили их местные жители: кто с ружьем, а кто и с топором на длинной рукоятке, употребляемым в тех местах для рубки леса. Жители не ели кабаньего мяса. Узнав об этом, наши расторопные хозяйственники стали выменивать его на пшено. Это устраивало обе стороны. Но больше всего были довольны бойцы: приварок получался отменный. И это оказалось очень кстати — дело в том, что паек по второй тыловой норме был явно маловат для бойцов и командиров, испытывавших в период занятий большие физические нагрузки. И не случайно позже, когда на Закавказском фронте были сформированы специальные альпинистские подразделения, для них утвердили особую норму питания.

Из-за частых снегопадов дорогу засыпало так, что связь с Батуми иногда прерывалась на несколько дней. Зато для занятий на лыжах условия создались отличные. А вот с тренировками по скалолазаныо из-за обилия снега возникли трудности. Но мы не сетовали на них, ведь в боевой обстановке могло встретиться еще и не такое.

Склоны здесь были значительно круче, чем на Годерском перевале, однако натренированные инструкторы искусно преодолевали их. Мастерство инструкторов вызывало удивление и восторг у бойцов, особенно у тех, кто жил в бесснежных областях страны и, по существу, впервые видел лыжи.

Удивлялись, глядя на несущихся лыжников, и местные жители, признававшие только тхеламури. Как-то к группе бойцов и окруживших их поселян стремительно, с лихими виражами скатился с крутого высокого склона один из наших инструкторов. К нему подошел старый аджарец, осторожно провел пальцами по стальной окантовке лыжи, восторженно пожал руку инструктору и совершенно серьезно сказал:

— По-моему, командир, тебе нада платить тройной зарплата…

Программу занятий по горной подготовке мы изменяли с учетом специфики того или иного подразделения. Делалось это обычно в ходе учебы, и незаменимыми советчиками в таких случаях всегда являлись командиры подразделений.

Для каждого подразделения разрабатывались и своя тактические задачи, которые опять-таки соответствовали и условиям горного рельефа, и особенностям передвижения по нему.

На занятиях с разведывательными подразделениями особое внимание уделялось изучению правил ориентирования в горах, технике движения по участкам с особо сложным рельефом. Для них были расширены программы походов. С ротами автоматчиков, которые прибыли к нам позже, детально отрабатывались специальные приемы стрельбы в горах. А для стрелковых подразделений была разработана обширная программа стрельб под большим углом к горизонту.

Надо было также научить бойцов правильно определять на глазок расстояние в горах. Здесь оно очень обманчиво: смотришь на склон — расстояние как бы сокращается, смотришь вниз — кажется большим.

Для выполнения каждого упражнения подбиралась такая обстановка, которая могла встретиться в реальном бою. Благодаря этому каждое упражнение превращалось как бы в небольшую индивидуальную тактическую задачу.

Когда на сборы пришли минометчики, особое внимание было уделено вопросам транспортировки тяжелого вооружения и выбора огневых полиций для минометов с учетом встречающихся в горах опасностей (камнепадов, снежных лавин).

Сборы по горной подготовке частей заканчивались итоговыми тактическими занятиями, включавшими штурм перевала, заход в тыл «противника», захват переправы через горную реку и некоторые другие действия, а также длительным походом. План похода и характер учения менялись в зависимости от специфики части.

Новизна программы и разнородность включенных в нее конкретных задач вызвали необходимость дополнительной подготовки инструкторов и командиров. Мы сами тоже много тренировались в стрельбе, метании гранат в движении на лыжах.

Особенно отличался в таких упражнениях смелый волевой командир и замечательный товарищ Владимир Шпилевский. Его меткий огонь из автомата во время стремительного движения на лыжах и точные броски боевых гранат вызывали у всех восхищение. А через несколько месяцев нам, его боевым друзьям, пришлось прочитать такой документ: «…Тов. Шпилевский со своим отрядом получил ответственное задание по заходу в тыл противнику в Залахарском ущелье Алагирского района Северо-Осетинской АССР для внезапного налета и уничтожения коммуникаций, живой силы и материальной части противника, сильно укрепившегося и мешавшего продвижению вперед частей нашего соединения.

Задание, которое было возложено на отряд, и в частности на его командира В. Г. Шпилевского, было выполнено с честью. В неравном бою Владимир Шпйлевский пал смертью храбрых».

Трудно было поверить, что оборвалась эта молодая жизнь. Владимир был человеком неуемной силы, энергия била в нем через край. Ворвется, бывало, в комнату после занятий, от которых другие валились с ног, и начинает боксировать, нанося сокрушительные удары невидимому сопернику[1]. Мы в таких случаях жались по углам. Не найдя достойного противника, последний удар Володя наносил многострадальной двери… К сожалению, я не видел его в боевой обстановке. В моей памяти он навсегда остался стремительно летящим по склону на лыжах с боевой гранатой в руке…

В марте 1942 года командиром дивизии стал полковник М. В. Евстигнеев. Штаб, видимо, дал ему положительный отзыв о ходе горной подготовки в соединении… Комдив с оркестром встретил нас на подходе к Батуми, когда мы возвращались с разведчиками из селения Кеды, Его сопровождали несколько работников штаба. Нас очень вдохновило такое внимание. Оно свидетельствовало о возросшем интересе командования к нашей деятельности.

С первых дней пребывания в соединении полковника Евстигнеева мы почувствовали его поддержку. В дальнейшем, вплотную познакомившись с ходом учебы, он стал инициатором многих начинаний, связанных не только с практическими занятиями, но и с изучением гор в районе дислокации дивизии.

Между сборами разведчиков и сборами рот автоматчиков мы устроили небольшой перерыв. Он был вызван необходимостью уточнить с новым командиром дивизии общий план горной подготовки.

А между тем дожди в Батуми прекратились. Наступила весна.

В один из весенних дней к нам прибыл мой старый друг, мастер спорта альпинист Николай Гусак. Радость моя была безмерной. Оказалось, что до этого он служил в войсках противовоздушной обороны под Москвой, а затем был откомандирован на Закавказский фронт для продолжения службы в горнострелковых частях. Гусак был одним из первых, кто прибыл к нам в соответствии с указанием Генерального штаба Красной Армии о концентрации всех альпинистов в войсках, которым предстояло вести боевые действия в горной местности.

С Николаем нас связывала старая многолетняя дружба. Один из лучших альпинистов Советского Союза, он мог оказать серьезную помощь в нашей работе. Впервые я встретился с ним в 1932 году под Эльбрусом. Я был тогда новичком, а он — уже опытным альпинистом. Осенью тридцать третьего Гусак и Василий Андрюшко помогли нам с Виктором Корзуном добраться до метеорологической станции на склонах Эльбруса. В тяжелых условиях наступающей зимы мы четверо поднимали на станцию запас продовольствия. Помощь товарищей оказалась неоценимой, но оба они получили серьезное обморожение. Потом они снаряжали в путь и провожали к нам отставшего из-за болезни радиста Александра Горбачева. К концу зимовки, когда кончались продукты и топливо, из-за буранов надолго нарушилась радиосвязь с Пятигорском. Внизу беспокоились о нашей судьбе. На станцию направили отряд с дровами и продуктами. Опередив отряд, первыми на станцию пришли Гусак и Андрюшко…

В нашей дивизии Гусака включили в командный состав сборов, которые теперь постоянно проводились в селении Кеды. Вскоре ему было присвоено звание «младший лейтенант».

Воспользовавшись перерывом между сборами, мы четверо: Кельс, Шпилевский, Гусак и я — прочитали командирам-инструкторам (их насчитывалось около 30 человек) курс лекций по всем разделам горной подготовки и методике преподавания. Потом провели с ними два учебных похода, в том числе на вершину Чаквис-тави, самую высокую в районе селения Кеды. Летом туда вели пешеходные тропы, но зимой одолеть ее можно было только на лыжах.

С этой вершины открывался прекрасный вид… Дух захватило от волнения, когда на горизонте, над снежной грядой Главного Кавказского хребта, я увидел величественную громаду Эльбруса…

Воспоминания волной нахлынули на нас, и мы стояли с Гусаком как зачарованные. Эльбрус… Сколько дней мы прожили на твоих склонах, испытав там и горе и радость! Сколько раз поднимались на твою гордую вершину!

Во время привалов мы с Николаем Гусаком много рассказывали командирам-инструкторам об Эльбрусе и истории его покорения.

А история покорения Эльбруса весьма интересна. Первое восхождение на Эльбрус было совершено в 1829 году. Военную экспедицию возглавлял начальник Северо-Кавказской горной линии генерал Эммануэль. Высшей точки вершины достиг тогда только проводник кабардинец Хилар Хаширов. С этим первым восхождением на Эльбрус связывают начало альпинизма в России. Экспедиция была организована тогда совместно с Академией наук. Теперь в краеведческом музее в Нальчике можно увидеть плиту с надписью, увековечившей это событие.

Летом по классическому маршруту с юга путь на Эльбрус не очень труден в хорошую погоду. Но в ненастье Эльбрус опасен, не один горовосходитель поплатился жизнью, штурмуя его. Зимой Эльбрус — это штормы, мороз, метели и километры отполированного ветром крепкого льда. Другие пути на вершину Эльбруса намного труднее южного маршрута.

Восхождение на Эльбрус — это как бы своеобразный эталон в альпинизме: эталон испытания воли, упорства, выносливости, стойкости перед горной болезнью. После него можно мечтать о «шеститысячниках» и «семитысячниках» Тянь-Шаня и Памира.

До 1917 года на вершину Эльбруса восхождений было не много. В советское время эта вершина стала одной из популярнейших. Еще до войны здесь побывали тысячи альпинистов — цифра небывалая в истории горовосхождений. В некоторых массовых восхождениях на Эльбрус, именуемых альпиниадами, таких, например, как альпиниада ВЦСПС, альпиниада РККА, участвовало по нескольку сотен человек, а во время Кабардино-Балкарской альпиниады на вершину Минги-тау поднялось 650 человек, в основном молодые колхозники республики. Руководил этой альпиниадой первый секретарь Кабардино-Балкарского областного комитета партии Б. Калмыков, также поднявшийся на вершину.

Альпиниаду РККА сопровождали самолеты, совершавшие виртуозные полеты над склонами Эльбруса. Это был настоящий спортивный праздник в горах. Именно во время такой альпиниады летчик-испытатель М. Липкин пролетел на У-2 над вершиной Эльбруса, намного перекрыв доступный для такой машины потолок. Это тоже был своеобразный альпинистский рекорд.

Я рассказываю так подробно о восхождениях на Эльбрус потому, что боевые действия, о которых пойдет речь, были связаны именно с Эльбрусом, с окружающими его перевалами.

Бурно развивался перед войной альпинизм в нашей стране. Особенно популярны были массовые восхождения на вершины Эльбруса. Многие заводы, институты, учреждения считали своим долгом послать молодежь в альпинистский лагерь для восхождения на величайшую вершину Кавказа.

Интерес горовосходителей к Эльбрусу сохранился и после войны. Каждый год на его вершины поднимаются сотни альпинистов. Порой их число превышало 2000.

А в 1967 юбилейном для Советского государства году на вершинах Эльбруса побывало 3224 человека. Причем более двух с половиной тысяч из них поднялись на вершину за один день. Это была альпиниада Кабардино-Балкарии, посвященная пятидесятилетию Советского государства…

Но вернусь к своему рассказу. Стоя на вершине Чаквис-тави и любуясь красавцем Эльбрусом, мы уже тогда мечтали, как после войны вместе с боевыми друзьями совершим восхождение на его вершину. После войны… В те дни она бушевала вокруг. Враг вторично сосредоточил крупные силы пехоты и танков под Ростовом и опять угрожал этому городу, который являлся воротами Кавказа…

В начале марта к нам прибыли три роты автоматчиков. Это были молодые, но уже опытные воины. К горной подготовке они проявили живейший интерес. Особенно командир роты лейтенант К. И. Зеленин из 121-го горнострелкового полка майора И. А. Оршавы. Его рота стала лучшей на сборах. Майор Оршава, энергичный волевой командир, очень высоко ценил значение горной подготовки и неустанно напоминал о ней подчиненным. На сборы он направил лучших командиров, а когда учеба развернулась в полку, сам уделял ей много внимания. Позже, на клухорском направлении, я видел 121-й полк в деле: его прислали туда в качестве подкрепления в самый тяжелый момент, и он сыграл важную роль в борьбе за перевал Клухор.

В конце сборов к нам прибыл начальник штаба дивизии майор М. И. Мельников. Кроме обычных занятий лыжной подготовкой, скалолазанием и стрельб мы продемонстрировали перед ним захват переправы через реку в узком ущелье (разработка этой тактической задачи была выполнена командованием сборов).

Нижний участок одного из склонов ущелья обрывался пятидесятиметровой отвесной стеной. Выше склон был покрыт густым лесом. Левый берег реки, протекающей по дну ущелья, был пологий. Туда и уходила через мост дорога, ведущая к перевалу. На перевал согласно замыслу отходил с боями «противник». Он разрушил мост и залег в прибрежном нагромождении скал и валунов, прикрывая отход основных сил. Сосредоточившись в лесу, над скалами, автоматчики наступающих подразделений повели ураганный огонь сверху. Под его прикрытием часть штурмовой группы, используя для спуска веревки, стремительно ринулась отвесно вниз и залегла у барьера дороги, начав обстрел противоположного берега. Туда же полетели ручные гранаты. Загремели взрывы. Стало видно, как на том берегу взлетают в воздух уже продырявленные пулями мишени.

Майор Мельников был явно доволен действиями горных стрелков. Мы поняли это по выражению его лица.

А сверху появлялись все новые группы автоматчиков. Под прикрытием мощного огня сверху и с дороги несколько автоматчиков с веревками бросились к реке. 'Перекинув на противоположный берег веревки с якорями на концах и убедившись, что якоря заклинились в камни, бойцы пристегнулись к веревкам висящими на поясах карабинами и заскользили через реку.

На позициях «противника» на противоположном берегу все было кончено в считанные минуты. Смяв «противника», наступающие восстанавливали переправу. Путь для основных сил по дороге оказался открытым.

Майор Мельников не отличался многословием. Наверное, поэтому мы услышали от него в тот момент только одно слово:

— Здорово!..

Рельеф местности в районе селения Кеды у границы с Турцией был сложным. Склоны гор покрыты лесом, а местами — непроходимыми зарослями колючего кустарника, тропы запутаны. Ориентироваться во время походов нам постоянно помогали пограничники. Они же рекомендовали хорошо знающих местность проводников.

Одним из таких проводников стал аджарец Мамед Али Петридзе, немолодой, но очень крепкий мужчина, хороший охотник и следопыт. Мамед Али хорошо знал не только местность, но и природные особенности своего района. Ему не требовались ни компас, ни прогнозы погоды. И тем, кто отправлялся с ним в горы, не грозили ни голод, ни холод. Знал он и то, как вылечить травами внезапный недуг, как быстро заживить ожог с помощью повязки с ломтиком свежего мяса… Мамед Али прекрасно знал, для чего и зачем мы готовим бойцов и командиров. А потому с тревогой и грустью посматривал на нас, понимая, что неотвратимо приближается разлука…

С неделю лили дожди. Быстро таял снег. Это заставило нас особенно интенсивно проводить тренировки в горах, но уже по сокращенной программе.

На лыжные занятия мы отправлялись с ротами автоматчиков на несколько дней высоко в горы, где еще лежал снег. Весна начинала вступать в свои права. Зазеленели внизу склоны. Белые вспышки цветущей дикой сливы издалека казались пятнами нерастаявшего снега. Зацвела красавица лавровишня. С моря подул теплый влажный ветер.

После утомительных занятий у палаток разгорались костры, белый дым стелился по склонам. Вечерами, когда лагерь затихал, слышно было, как катились по склону камни, задетые медведями, которых потревожил огонь костров. Злые и голодные бродили в горах медведи, разбуженные талой водой. Их следы, пересекавшие заснеженные склоны, мы часто встречали днем…

Весной к нам впервые прибыла инспекция из отдела горной подготовки Главного управления горнолыжной и физической подготовки Красной Армии во главе с заслуженным мастером спорта старшим лейтенантом И. В. Юхиным. Инспектирующие остались довольны результатом нашей работы. И в том была не только наша заслуга. Дивизия стояла в горном районе и значительное время находилась на одном месте. Ее командование сразу высоко оценило значение специальной подготовки личного состава и позаботилось об альпинистском снаряжении.

По предложению инспектировавших нас товарищей штаб Закавказского фронта вскоре принял решение провести на базе 9-й горнострелковой общефронтовые сборы командного состава по горной подготовке.

Это решение мы встретили с большой радостью: оно свидетельствовало о высокой оценке нашей работы командованием фронта…

Мы собирались уезжать из селения Кеды, план занятий был выполнен, а общефронтовые сборы намечалось провести поздней. И вдруг приказ командира дивизии: провести комплексные сборы со снайперскими командами, которые недавно были созданы во всех трех полках.

Отъезд, естественно, пришлось отложить.

Снег к тому времени сохранился в основном в котлованах высоко над селением Кеды. Здесь по сокращенной программе удалось ознакомить снайперов с основами горнолыжной техники. Особое внимание уделялось скалолазанию, ориентировке в горах, маскировке и, конечно, стрельбе с учетом особенностей действий в горах.

До появления снайперов наши инструкторы-альпинисты не расставались с автоматами и гранатами. Теперь они в совершенстве овладели снайперской винтовкой. Она была грозной силой в горах, и я убедился в этом, когда попал в действовавшую на клухорском направлении дивизию. Снайперская винтовка всегда была при мне и не раз выручала в трудную минуту.

В соответствии с планом горная подготовка личного состава соединения продолжалась теперь по полкам в местах их дислокации — теперь этим занимались подготовленные нами инструкторы. А занятия со снайперами проводили альпинисты. Поэтому им самим предстояло не только овладеть точной стрельбой, но и составить таблицы поправок к прицелу для стрельб под большим углом к горизонту. Тренировались мы много, патронов не жалели и скоро успешно освоили снайперскую стрельбу.

Сборы заканчивались. Все ждали командира дивизии полковника Евстигнеева. Точное время его приезда не было известно. Чтобы встретить комдива, на подступах к лагерю в теснине среди скал с рассвета засела группа снайперов. Им поручили своевременно обнаружить эмку полковника, стремительно спуститься по веревкам, сброшенным с отвесных скал, на дорогу и остановить легковушку для «проверки документов».

Выше по дороге стояла машина Симоняна, который должен был своевременно оповестить руководителей сборов о появлении полковника Евстигнеева.

Все прошло как намечалось. Командир дивизии остался доволен стремительными действиями снайперов.

Я представил Евстигнееву всех инструкторов и снайперов, познакомил с нашим проводником Петридзе. Мамед Али сразу понравился полковнику, и тот весь день возил его с собой по точкам, где шли занятия. Командир решил проверить скальную подготовку, стрельбы и маскировку бойцов в наступлении. Я предложил посмотреть и работу инструкторов, в совершенстве владевших техникой движения в горах. На скалах мы продемонстрировали не только технику движения, но и приемы стрельбы. После показа нескольких пар снайперов я не удержался и послал на скалы одного из новых инструкторов, моего любимца, старшего сержанта А. И. Черненко, блестяще овладевшего техникой движения по скалам. Наблюдать за ним было большим удовольствием. Особенно за тем, как он спускался по веревке и, используя укрытия за уступами, короткими очередями искусно поражал из автомата расставленные внизу мишени. Это была великолепная стрельба.

Смотр стрельб проводился в боковом ущелье. Пока готовилась одна команда, полковник приказал другой скрытно пробраться по ущелью на исходный рубеж внизу, а затем по сигналу продвигаться в сторону нашего командного пункта и приблизиться незамеченными на 50 метров.

— Товарищ полковник, а если мы обойдем ваш командный пункт? — задал вопрос кто-то из снайперов.

Надо сказать, что склон на пути движения снайперов хотя и зарос кустами, но разрывы между ними были довольно солидными. А потому окружить командный пункт, оставшись при этом незамеченными, казалось невозможным. Командир дивизии вмиг прикинул все это и предложил бойцам попробовать выполнить задуманное.

Снайперы отправились на исходный рубеж. Начались стрельбы. Стреляли они отлично. После каждого выстрела командир дивизии удовлетворенно потирал руки. А потом, раззадоренный отличной стрельбой, взял и сам снайперскую винтовку. Мы с Мамедом Али решили не отставать. Результаты оказались хорошими, особенно у Мамеда Али.

После стрельб мы собрались на возвышенности, чтобы наблюдать за передвижением снайперов в район командного пункта. Вооружились биноклями. Но все наши старания оказались тщетными. Заметить бойцов не удалось, они точно сквозь землю провалились. Прошло довольно много времени. Полковник начал беспокоиться, предположив, что снайперы заблудились. И вдруг чуть левей послышалось условленное «ку-ку» и из кустов поднялся снайпер. «Ку-ку» раздалось и прямо перед нами, а вслед за тем во весь рост встал высокий боец, искусно замаскированный ветками. Командир подозвал к себе обоих, чтобы поблагодарить за отличное выполнение задания, а в этот момент началось сплошное кукование: командный пункт был окружен…

Команды снайперов построились. Полковник Евстигнеев поблагодарил бойцов и инструкторов за отличные успехи в учебе, и люди с песней зашагали к лагерю…

И сейчас, когда доведется встретить шагающих с песней солдат, я непременно останавливаюсь, мысленно приветствуя этих ребят в серых шинелях. И каждый раз невольно вспоминаю тех, с кем довелось шагать в суровые годы войны. Мы тогда тоже любили песни. Только время было иным и песни были иными…

Тучи над Кавказом

Закончив занятия в селении Кеды, все мы вернулись в Батуми. Здесь стало тревожнее — на большой высоте начали появляться немецкие воздушные разведчики. Враг вплотную подошел к Волге, занял Ростов, продвигался в глубь Таманского полуострова, приблизился к Элисте, рвался к Каспию. Осложнилось положение Черноморского флота. Его корабли были вынуждены базироваться на порты Кавказского побережья. А какие там порты, кроме Поти? На рейде Батумского порта нередко появлялся героический гвардейский крейсер «Красный Кавказ». В самом порту, задрав на берег взорванную корму, стоял крупный теплоход «Крым»…

Как-то, дымя трубами, подгреб к Батуми старый крейсер «Профинтерн», весь облупленный и угрюмый. Это был мой хороший знакомый. Я часто видел его, когда после окончания института мне довелось служить в учебном отряде Черноморского флота и плавать на «Гидрографе»…

Письма от родных стали приходить опять с большими перебоями. После разгрома гитлеровцев под Москвой многие жители вернулись в столицу. Уже работали там мой отец и брат. Женщины же нашей семьи пока оставались с детьми в эвакуации…

Штаб дивизии вскоре переехал в Махинджаури, и всех командиров перевели на казарменное положение. Было уже тепло, и мы разместились кто в здании штаба, кто в домиках недалеко от него, а кто в палатках — во дворе и на веранде бывшего санатория.

Наступил последний этап горной подготовки. Занятия проводились в полках на местах их дислокации. Именно в те дни поступило указание штаба 46-й армии о проведении у нас всеармейских сборов по горной подготовке командного состава. Занятия были рассчитаны на 15 дней, поэтому пришлось максимально уплотнить расписание. Проводить сборы решили в районе селения Кеды. Инструкторы были в основном заняты работой в полках. А потому для участия в сборах мы с трудом выделили нужное количество людей.

В то время горная подготовка была уже широко распространена в 46-й армии. О ней часто писала военная печать, что было весьма кстати: выступления опытных альпинистов, советы инструкторов помогали бойцам быстрее овладевать навыками горной войны.

Армейские сборы проходили успешно. Этому способствовал опыт предыдущей работы, да и командиры, прибывшие на учебу, хорошо знали военное дело. К тому же среди них оказалось много жителей Закавказья.

Маршрут заключительного похода пролегал из селения Кеды через вершину горы Чаквис-тави, а затем где по тропам, где по «целине» через ущелье реки Чаквис-цхали выводил на побережье. Для мало-мальски опытного альпиниста этот маршрут особых трудностей не представлял, но он закрепил знания, приобретенные на сборах, и был весьма полезен для тех, кому предстояло вести боевые действия в горах.

Кельс, Шпилевский и другие инструкторы работали теперь в полках, а мы с Гусаком занимались главным образом инспектированием и горной подготовкой личного состава штаба дивизии. Кроме того, мы дважды отрывались от основных дел, чтобы пройти с разведкой дивизия по боковым маршрутам, связывавшим основную дорогу от Батуми до Годерского перевала с побережьем. Знание этих вспомогательных маршрутов могло в определенных условиях пригодиться в период боевых действий, поэтому командир дивизии приказал тщательно изучить проходимость троп для различного рода войск…

Еще в начале 1942 года 9-я горнострелковая получила дополнительное задание по охране побережья Черного моря к северу от Батуми. Теперь наш участок простирался от границы с Турцией, у селения Сарпы, почти до Поти. Осталась за дивизией и пограничная полоса от Батуми до Годерского перевала.

Выполняя свои непосредственные обязанности, я побывал во всех полках. Роты 193-го расположились на Годерском перевале и у границы в селениях Сарпы и Марадиди. Скальный боковой гребень у селения Сарпы упирался в море и являлся естественной границей с Турцией. К югу от него начиналось пограничное селение Сарпы. Через это селение, рассекая его на две части, проходила государственная граница. Отсюда видны были и наша и турецкая пограничные заставы. В турецкой части селения шла другая, незнакомая нам, жизнь. Чтобы не возбуждать любопытства соседей, занятия с личным составом мы проводили за выступом скалы.

Хочу заметить, что горной подготовкой в нашем соединении занимались буквально все и делали это с удовольствием. Правда, управлять войсками стало сложнее, так как большую часть времени они находились в горал, совершая восхождения. Не случайно у нас тогда шутливо поговаривали, что личный состав находится в основном не на земле, где людям и положено быть, а в воздухе…

В дивизии в те дни произошли некоторые изменения. На должность начальника штаба 3-го стрелкового корпуса от нас уехал подполковник М. И. Мельников. Вместо него прибыл тоже опытный командир майор К. И. Федоров. Впервые столкнувшись с горной подготовкой, проводившейся в столь широком масштабе, он отнесся к ней на первых порах осторожно, но с большим вниманием. Сменился и комиссар. Вместо уехавшего А. П. Поморцева прибыл старший батальонный комиссар К. И. Столяров. Однако проведением горной подготовки по-прежнему ведали комдив Евстигнеев и комиссар штаба Гурович, с которыми я в дальнейшем встретился на фронте в районе Клухорского перевала…

Во время инспектирования я всячески нажимал на темпы подготовки, так как по всему чувствовалось, что скоро будет не до этого. Обстановка на Кавказе становилась все более серьезной. Торопило и командование: оставалось сделать совсем немного, чтобы завершить это большое и новое дело. Пока же комдив приказал сформировать специальную сводную роту альпинистов и назначил меня ее командиром. Предполагалось, что рота альпинистов будет выполнять специальные задания в случае начала боевых действий в горной местности.

В сжатый срок я написал для командования подробный отчет о состоянии горной подготовки в дивизии.

А события развертывались в нарастающем темпе. Обстановка на Кавказе с каждым днем обострялась. Продвигаясь по основной железнодорожной магистрали Кавказа, заняв Армавир и Черкесск, противник вынудил некоторые советские части, отрезанные от основных сил, отходить к перевалам Главного Кавказского хребта.

Из армейских сводок, которые теперь ежедневно объявлялись в штабе дивизии, стало известно, что 3-й стрелковый корпус уже ведет бои где-то в районе Клухора и Маруха. Вошла в соприкосновение с противником и 20-я горнострелковая дивизия. Это означало, что 46-я армия стала действующей.

Зона боевых действий охватила значительную территорию Западного и часть Центрального Кавказа. Это были не только ущелья, ведущие к перевалам, но и труднодоступные высокогорные участки. Бои развернулись в Белореченском, Умпырском, Сынчарском, Марухском, Клухорском и Эльбрусском районах.

Мы, альпинисты, и раньше писали рапорты с просьбой направить на фронт. Принялись писать снова, хотя это вызывало недовольство командира 9-й горнострелковой.

— Зря вы думаете, что наша дивизия век будет сидеть во втором эшелоне! сердито говорил он.

Полковник Евстигнеев был прав, и мы это понимали. Но ведь дивизию могли направить не на горный участок фронта! Потому и решили: будь что будет напишем рапорт прямо в штаб 46-й армии. Поступили так, потому что ждать дальше не могли и верили: наш волевой и мудрый комдив правильно поймет мотивы такого поступка.

Но разъяснять ничего не пришлось. Неожиданно поступил запрос от члена Военного совета 46-й армии бригадного комиссара В. Н. Емельянова. Он требовал сообщить фамилии альпинистов дивизии, знающих район, где развернулись боевые действия. В своем донесении штаб 9-й горнострелковой назвал четверых: Кельса, Шпилевского, Гусака и меня. Вызов пришел только на одного человека, и в штаб армии был направлен Гусак. Мы с завистью провожали его. Однако Николай вернулся уже через два дня, чтобы составить списки наиболее подготовленных для действий в горах бойцов и командиров нашей дивизии, а также найти или составить описание района Клухорского и Марухского перевалов.

Описание района Клухора имелось. Но разве могло оно заменить человека, хорошо знающего местность?! Мы решили просить члена Военного совета срочно направить всех четверых на перевалы и одновременно сообщили данные об опытном альпинисте Ю. Н. Губанове, присутствие которого на перевалах было бы очень желательным и полезным. (Накануне мы получили письмо, в котором Губанов писал, что вернулся из Крыма в Тбилиси, и просил похлопотать о переводе в нашу дивизию.)

С тревогой и нетерпением мы ждали ответа.

На другой день в дивизию пришел приказ направить в Сухуми 121-й полк. Всем стало ясно: оттуда он пойдет на перевалы. Сборы были недолги. На вокзале эшелон провожало много народу: жители Батуми и окрестных селений, семьи товарищей, отправлявшихся на фронт. С полком уходили и наши командиры инструкторы горной подготовки.

Провожали товарищей и мы, альпинисты дивизии. По-дружески распрощавшись с инструкторами и знакомыми по сборам бойцами, я пообещал, что скоро непременно встретимся в горах, а затем пошел проститься с командиром полка майором И. А. Оршавой. Его провожали жена и дочь. Это была их последняя встреча.

Я стоял чуть в стороне и ждал удобного момента, чтобы передать через майора записку начальнику штаба 3-го горнострелкового корпуса подполковнику Мельникову с просьбой вызвать нас в корпус для направления на перевалы. Просил посодействовать в этом деле и Оршаву, Он обещал добиться моего назначения в свой полк.

А на следующее утро в штаб дивизии поступила телеграмма об откомандировании Гусева, Гусака, Кельса и Шпилевского в распоряжение штаба 46-й армии в Кутаиси.

Тепло простились с полковником Евстигнеевым. К сожалению, мне так и не довелось больше встретиться с ним. Боевой путь 9-й горнострелковой начался позже, на северных отрогах хребта. Дивизия героически сражалась и на Голубой линии в районе Новороссийска. Ничего больше о судьбе этого соединения и тех, кто воевал в его составе, мне неизвестно.

Командование дивизии щедро снабдило нас альпинистским снаряжением и продуктами: служить нам предстояло не в штабе армии, а на перевалах, и все отлично понимали это.

На фронт

Поезд из Батуми уходил ночью. Друзья-однополчане заботливо усадили нас в вагон. Прощай Батуми! Прощай море! Нас ждет другая стихия: горы, тревожные сейчас снежные горы…

На другой день мы уже шагали по улицам Кутаиси, разыскивая штаб 46-й армии. Каковы же были наша радость и удивление, когда на одном из перекрестков столкнулись с Юрием Губановым, который направлялся туда же. Впятером дружно зашагали по мостовой, выбивая искры из булыжников металлическими шипами, укрепленными на подошвах наших высокогорных ботинок.

В штабе нас без промедления принял член Военного совета бригадный комиссар Василий Нестерович Емельянов. Он ввел нас в обстановку, которая сложилась на перевалах и на Кавказе в целом. Мы подробно доложили об особенностях местности в районе развернувшихся боев. Мне неизвестно, бывал ли бригадный комиссар в горах прежде, но он отлично понимал специфику горной войны и четко представлял, какую роль может сыграть в ходе боевых действий знание этой специфики.

Член Военного совета тут же определил наши обязанности. В предписании указывалось, что по заданию командования мы направляемся для организации и проведения разведки в районах боевых действий. Каждому было предложено выбрать наиболее знакомый район. Прощаясь, Емельянов тепло пожелал нам успехов.

Мне и моим товарищам понравился член Военного совета: внимательный, приветливый, энергичный. Понравилась и его убежденность в том, что альпинисты должны быть на передовой в горах.

После беседы с членом Военного совета армии нам выдали документы. Шпилевский направлялся на Мамисонский перевал, Кельс и Губанов — на эльбрусское направление, мы с Гусаком должны были следовать на Клухор.

В нашем распоряжении оставались только вечер и ночь. Провести их предстояло в незнакомом, но чудесном грузинском городе Кутаиси. Гусак вспомнил, что здесь живет добрый его друг альпинист доктор А. И. Мельничук. Без труда разыскали его в военном госпитале. У Мельничука оказалось немало старых фотографий района Эльбруса и Сванетии, куда мы должны были двинуться на рассвете, и он с удовольствием показал их нам. В дружеском кругу мы вспоминали горы, прошлые походы и пили по этому поводу прекрасное старое вино.

Вскоре доктор, аккомпанируя себе на гитаре, запел:

Когда в окно нашей комнаты заглянула заря, мы спели песню моего брата Виктора, ставшую очень популярной:

Когда отзвучала песня, выпили последний бокал, обнялись и тронулись в путь…

В сторону Сухуми уезжали четверо. Дорога Володи Шпилевского на Мамисонский перевал начиналась прямо из Кутаиси. Не знали мы, что в то яркое утро прощались с нашим другом навсегда…

На станции Ингури сошли Леонид Кельс и Юрий Губанов. Их фигуры на фоне далеких гор долго были видны нам из окна уходящего поезда.

На следующее утро прибыли в Сухуми мы с Николаем. Отправились искать штаб 3-го стрелкового корпуса. Ослепительно сияло знойное солнце. Радовали глаз синее море, зелень горных склонов, стройные пальмы вдоль улиц и набережной. Но город изменился: на мостовой и тротуарах виднелись битый кирпич и стекло ночью Сухуми бомбила вражеская авиация. Город опустел. Только военные деловито шагали по улицам, да изредка проносился мотоциклист или проходила машина.

Комендант сказал, что штаб корпуса расположился за городом, и мы зашагали туда по шоссе. А навстречу — тележки с домашним скарбом, нагруженные вещами ослики. Так возвращались в оставленные дома успокоившиеся после ночного налета жители.

Подполковник Мельников встретил нас приветливо и рассказал в общих чертах о событиях на перевалах. Так, по мере приближения к фронту, мы постепенно узнавали детали развернувшихся здесь боев. Но тогда далеко не все было понятным. Только спустя много лет, когда я прочитал подробное описание боевых действий на Кавказе и познакомился с их анализом в книге Маршала Советского Союза А. А. Гречко «Битва за Кавказ» и некоторых других книгах, мне полностью стала ясна картина этой битвы, в исходе которой не последнюю роль сыграли бои на перевалах Главного Кавказского хребта, где участвовали и подготовленные нами бойцы-альпинисты.

Позволю себе в связи с этим небольшое отступление.

В агрессивных планах германских милитаристов, грезивших о мировом господстве, всегда уделялось особое место захвату Кавказа. Он должен был стать по их замыслу колонией Германии, а главное — сыграть роль плацдарма для распространения агрессии на Ближний Восток, Индию, в Азию. Эту мечту правители Германии лелеяли еще в первую мировую войну.

Чем кончилась их затея в годы первой мировой войны — хорошо известно.

В период второй мировой войны гитлеровцы вновь планировали захватить Кавказ. Уже в 1941 году они предприняли для этого конкретные шаги. 21 октября был захвачен Ростов-на-Дону, который противник не без основания считал воротами Кавказа. Однако уже 27 октября армии Южного фронта нанесли мощный удар по ростовской группировке врага с севера, востока и юга и 29 октября освободили город. Гитлеровцы были вынуждены поспешно отступить на правый берег реки Миус. Так была сорвана их первая попытка проникнуть на Кавказ. Не принесла успеха и другая попытка, предпринятая в том же году, когда немецко-фашистские войска попробовали прорваться на Кавказ через Крым.

А дальше ситуация в этом плане стала складываться вообще неблагоприятно для немцев. Красная Армия нанесла серьезное поражение их войскам под Москвой, Ростовом, Тихвином и навсегда похоронила гитлеровский план «молниеносной войны». Война приняла затяжной характер. Поэтому, планируя летнюю кампанию 1942 года, германское командование решило захватить важнейшие экономические районы на юге СССР.«…Оставалась единственная возможность: подорвать экономическую мощь России, ударить по материальной основе ее вооруженных сил, — пишет по этому поводу английский военный историк Фуллер. — Было решено, что для этого нужно лишить Россию донецкого промышленного района, кубанской житницы и кавказской нефти»[2].

О том, какое значение придавали гитлеровцы захвату Кавказа, свидетельствует заявление министра иностранных дел Германии Риббентропа: «Когда русские запасы нефти истощатся, Россия будет поставлена на колени»[3]. А Гитлер по этому поводу высказался на совещании в штабе группы армий «Юг» 1 июня 1942 года так: «Моя основная мысль — занять область Кавказа, возможно основательнее разбив русские силы… Если я не получу нефть Майкопа и Грозного, я должен ликвидировать войну…»[4]

Тщательно был разработан противником план захвата Кавказа — «Эдельвейс». По этому плану немцы намерены были вначале оккупировать Северный Кавказ, а затем тремя путями проникнуть в Закавказье: обойти Главный Кавказский хребет с запада и востока и одновременно силами горнопехотных частей преодолеть перевалы.

Осуществление плана по захвату Кавказа возлагалось на группу армий «А» под командованием генерал-фельдмаршала Листа. В ее состав входили: 1-я танковая армия генерал-полковника Клейста, имевшая задачу наступать через Грозный, Махачкалу на Баку, и 17-я армия генерал-полковника Руоффа, которой предстояло действовать вдоль Черноморского побережья. Кроме того, намечалось, как только обозначится успех в продвижении главных сил группы армий «А», переправить через Керченский пролив соединения 11-й армии.

49-й горнопехотный корпус генерала горных войск Р. Конрада действовал в составе 17-й армии. Этот корпус имея задачу наступать через Главный Кавказский хребет от дороги на Туапсе до Мамисонского перевала. В состав корпуса входили: 1-я горнопехотная дивизия «Эдельвейс» генерала Ланца — одно из лучших соединений немецкой армии, 4-я горнопехотная генерала Эгельзеера, а также 97-я и 101-я легкопехотные дивизии. Горнопехотные соединения были укомплектованы альпинистами, жителями горных районов Германии.

Кроме того, для действий на горных перевалах в распоряжении командования группы армий «А» находился румынский кавалерийский корпус в составе 5, 6 и 9-й кавалерийских дивизий. В Крыму готовилась к форсированию Керченского пролива и затем к действиям в горах 3-я румынская горнопехотная дивизия генерала Фильчинеску.

Наличие в группе армий «А» большого количества специальных горных войск свидетельствовало о том, что противник придавал большое значение прорыву через Кавказский хребет в Закавказье и заранее готовился к проведению таких операций с учетом особенностей войны в горах.

Впоследствии стало известно, что еще до 1941 года гитлеровцы проводили разведку различных районов Кавказского хребта в целях детального изучения местности. Фашистский журнал «Кораллы», издававшийся во время войны, в одном из номеров прямо писал об интенсивной подготовке немецких горнопехотных войск: «Перед войной наших егерей часто можно было увидеть на учениях в Альпах. Правда, для того чтобы их увидеть, нужно было очень внимательно всматриваться. Тысячи туристов бродили тогда в Альпах, не замечая войск, ибо оставаться незаметным — важнейшее правило альпийского стрелка. Только перейдя удобные дороги и взобравшись по горным тропам вверх, вы могли натолкнуться на группу солдат, усердно занятых лазанием по скалам. Имея хороший бинокль, вы могли с какой-нибудь вершины наблюдать за тактическими занятиями: дерзкие маневры, захваты важных пунктов, молниеносные обходы следовали один за другим. Егеря, как кошки, взбирались на неприступные вершины диких скал, на секунду прилипали к острым карнизам и бесследно исчезали где-то в темных расселинах…

В самые холодные зимние дни в засыпанных снегом горах можно было видеть белые фигуры лыжников с тяжелым грузом на спине. Они неслись с отвесного склона, внизу стряхивали снег и снова пускались в бешеное преследование невидимого противника: на глетчерах они преодолевали глубокие ледяные овраги, на вершинах гор устанавливали орудия и минометы, искусно строили из льда и снега теплые убежища…»[5]

Нельзя не отметить особого отношения немецкого командования к специальным горнопехотным соединениям своей армии: даже в самые тяжелые моменты их почти не вводили в бои в условиях равнины. Важно учесть и то, что многие офицеры таких соединений имели довольно солидную горную подготовку и обладали опытом ведения боев, приобретенным в период действий немецкой армии в горах Норвегии и на Балканах. К слову сказать, на Кавказе использовались и специальные горные соединения тогдашних союзников фашистской Германии — Румынии и Италии, в армиях которых с давних пор готовили специально обученные соединения в горных районах названных стран.

Несколько иначе обстояло дело со специальной подготовкой частей и соединений Красной Армии. Но срочные меры, предпринятые командованием, помогли улучшить положение. Однако нужды огромного фронта настоятельно требовали свежих сил. Из-за этого некоторые специально обученные части и соединения использовались порой без учета их специализации. Это коснулось нескольких горнострелковых соединений, в том числе и тех, в которых серьезно проводилась подготовка личного состава к боевым действиям в горах. Примером тому могут служить 9-я и 20-я горнострелковые дивизии, личный состав которых удалось лишь частично использовать на высокогорных участках фронта…

Прежде чем перейти к описанию событий непосредственно на перевалах Главного Кавказского хребта, необходимо хотя бы кратко познакомить читателей с географией района боевых действий.

Главный Кавказский хребет протянулся огромной грядой на 1200–1300 километров от Апшеронского полуострова на Каспии до берегов Черного моря. Хребет условно делится на три части: Восточный Кавказ — от Апшеронского полуострова до горы Казбек (около 500 километров), Центральный Кавказ — от Казбека до Эльбруса (около 200 километров) и Западный Кавказ — от Эльбруса до Анапы (около 500 километров). Наиболее высокая часть хребта — центральная. Средняя высота гор достигает здесь четырех километров. А вершины Эльбрус, Казбек, Дых-тау, Каштан-тау, Пик Пушкина, Джанги-тау, Мижирги имеют высоту более пяти километров.

Самая высокая гора — Эльбрус. Высота его западной вершины 5642 метра, восточной -5621 метр. Снеговая линия на Кавказе проходит на уровне 3200 метров. Выше нее круглый год — царство снега и льда. Хребет от Эльбруса и Казбека постепенно снижается к берегам Каспия и Черного моря.

В районе южной границы центральной части хребта через перевал Крестовый пролегает Военно-Грузинская дорога, а через перевал Мамисон Военно-Осетинская дорога. К западу от Эльбруса, через перевал Клухор, проходит Военно-Сухумская дорога. Эти дороги строились в прошлом веке, и сами названия говорят об их стратегическом значении.

Кроме названных хребет пересекают с севера на юг другие, менее значительные дороги и тропы. Но только некоторые из них пригодны для движения колесного транспорта, да и то лишь в летнее время. Большая часть дорог и троп доступна главным образом для движения вьючного транспорта и пешеходов. Но на любом, даже самом трудном участке хребет могут преодолеть группы опытных альпинистов.

На северных и южных отрогах Главного Кавказского хребта идут через перевалы дороги и тропы из одного ущелья в другое. Они пригодны в основном для вьючного транспорта и пешеходов.

Эти боковые перевалы приобретают огромное значение во время военных действий в горах, так как именно через них можно зайти во фланг или в тыл противника. Большую роль могут сыграть они и в случае партизанской войны.

Такова в общих чертах характеристика проходимости Главного Кавказского хребта и его отрогов. Она очень важна для оценки возможностей действия различных родов войск. Это хорошо понимали не только мы, но и противник.

Вряд ли следует перечислять и описывать все перевалы Кавказа. Но рассказать о перевалах, расположенных на участке хребта от Эльбруса до Маруха, где развернулись боевые действия, освещенные в этой книге, считаю необходимым.

Массив Эльбруса расположен несколько к северу, в стороне от Главного Кавказского хребта. Он соединен с ним перемычкой, на которой находится перевал Хотю-тау. Через него из Карачая по ущелью реки Кубань идет дорога в Кабардино-Балкарию — в Баксанское ущелье, ведущее к Нальчику. На этой перемычке, рядом с перевалом, лежит обширное снежное поле.

К юго-востоку от Эльбруса, на Главном Кавказском хребте, три перевала: Чипер-Азау, Донгуз-орун и Бечо. Через них вьючные тропы ведут в Сванетию. Это наиболее простые перевалы Центральной части Главного Кавказского хребта.

К северо-западу от Эльбруса, на Главном Кавказском хребте, расположены перевалы Чипер-Карачай, Морды, Гандарайский, Нахар, Клухор, Марух. На пять из них дороги идут от Теберды и Учкулана. Основная дорога на Марухский перевал начинается из станицы Зеленчугской. Все эти перевалы в разной степени проходимы для вьючного транспорта. И что очень важно в военном отношении, дороги и тропы через все названные перевалы имеют выход на Военно-Сухумскую дорогу в различных ее участках.

До войны к Клухорскому перевалу с юга из Сухуми и с севера из Теберды вели автомобильные дороги. Но они доходили только до подступов к перевалу. Центральный участок дороги через перевал был пригоден местами для колесного, а в основном для вьючного транспорта, и то лишь в летнее время.

Оборона перевалов Главного Кавказского хребта была возложена на 46-ю армию Закавказского фронта еще в ноябре 1941 года, после вторжения немецко-фашистских войск в Крым. Но меры по ее укреплению были приняты недостаточные. В июне 1942 года та же армия вновь получила задачу не допустить выхода противника к Черному морю и в Закавказье через перевалы Главного Кавказского хребта.

В тот период 46-й армией командовал генерал-майор В. Ф. Сергацков, членом Военного совета был бригадный комиссар В. Н. Емельянов, начальником штаба полковник А. П. Рассказов.

Полоса обороны 46-й армии была огромной и очень разнообразной по характеру местности (начиналась она от южного побережья Черного моря и тянулась до высокогорных областей). В состав армии входили следующие соединения: 9-я горнострелковая с уже известным нам расположением частей, 394-я стрелковая, 20-я горнострелковая дивизии и 51-я стрелковая бригада, объединенные в 3-й стрелковый корпус. Входившие в его состав соединения обороняли районы побережья от Поти до Гудаут и от Гудаут до Лазаревской (см. схему № 1). Кроме того, 20-я горнострелковая держала оборону от перевала Белореченского до перевала Аишха, 51-я стрелковая бригада вместе с 394-й стрелковой дивизией от перевала Санчаро до Эльбруса. На участке от Эльбруса до перевала Мамисон оборонялась 63-я кавалерийская дивизия, штаб которой расположился в Сванетии. Позже ее сменила 242-я горнострелковая дивизия. Оборона Мамисонского перевала была поручена 351-й стрелковой дивизии, а на Военно-Грузинской дороге, в районе Кавбеги, обосновался штаб 267-й стрелковой дивизии, охранявшей Крестовый перевал. Один из полков 351-й стрелковой находился в Кутаиси в распоряжении штаба армии.

Задачи, возложенные на 46-ю армию, были очень серьезны, а сил для их решения было явно недостаточно. В какой-то мере это, видимо, объяснялось недооценкой возможности вторжения противника в Закавказье через перевалы Главного Кавказского хребта. В силу этого обстоятельства, а также в силу того, что многие командиры считали Главный Кавказский хребет непреодолимой преградой для неприятеля, подготовке перевалов к обороне не придавалось должного значения. В основном их обороняли силы от роты до батальона, а некоторые перевалы вообще не были заняты нашими войсками.

Так было, в частности, и на направлениях, где действовал 3-й стрелковый корпус. Северные склоны перевалов не оборонялись, разведка там не проводилась. Основные силы соединений расположились ближе к морю, а на перевалах находились небольшие отряды, связь с которыми была не очень надежной. Личный состав таких отрядов не был подготовлен к действиям в горах, люди плохо знали горы и потому не могли ни создать надежную оборону, ни предвидеть возможные действия опытного противника. И это происходило в то время, когда весь личный состав 9-й и значительная часть бойцов и командиров 20-й горнострелковых дивизий уже прошли серьезную горную подготовку. А значит, эти соединения могли сыграть большую роль в обороне перевалов.

Прибывший на Кавказ представитель Государственного Комитета Обороны категорически противился предложению перебросить на перевалы не только всю 9-го горнострелковую дивизию, но даже отдельные ее части. 121-й горнострелковый полк, например, был направлен на Клухорский перевал без его ведома.

А между тем наступал август, и уже в первых числах 49-й горнопехотный корпус генерала Конрада из района Невинномысекой и Черкесска начал двигаться к перевалам. В горы шли хорошо обученные, полностью укомплектованные, обеспеченные специальным альпинистским снаряжением соединения. В экипировку личного состава входили удобная крепкая горная обувь и верхняя одежда, палатки, спальные мешки, походные спиртовые индивидуальные кухни и примусы, темные очки. Снаряжение состояло из ледорубов, «кошек», веревок, скальных и ледовых крючьев и карабинов, горных спасательных средств. Высокогорные части обеспечивались также специальным высококалорийным питанием.

Путь на перевалы от Санчаро до Эльбруса оказался, по существу, открытым.

Так сложилась общая обстановка на Кавказе к началу боев на перевалах. Используя сохранившиеся фронтовые документы, мои собственные записи и впечатления, а также рассказы фронтовых товарищей, я намереваюсь на этом общем фоне подробно описать боевые действия на самих перевалах Главного Кавказского хребта и словно в лупу рассмотрю детали этих, на мой взгляд, уникальных событий.

Итак, разделившись на четыре группы, войска генерала Конрада устремились по долине реки Большая Лаба в направлении перевалов Санчаро и Псеашха, по долинам рек Марух и Большой Зеленчук — к перевалам Наурский и Марух, а по долине реки Теберда — на перевал Клухорский и перевал Домбай-Ульген. Одна группа направилась по долине реки Кубань к перевалам Нахар, Гондарай, Морды, Чипер-Карачаевский на Главном Кавказском хребте и далее к Хотю-тау. Этому направлению противник придавал большое значение: путь через перевал вел к Эльбрусу и в тыл наших частей, отходивших вверх по Баксанскому ущелью. Именно в этой группе гитлеровцев находился отряд альпинистов капитана Грота, впоследствии занявший «Приют Одиннадцати», метеорологическую станцию на южных склонах Эльбруса и установивший на его вершинах фашистские флаги с эмблемами 1-й и 4-й горнопехотных дивизий. Само восхождение егерей никакого военного значения не имело. Но, заняв горный массив Эльбруса, противник мог господствовать над Баксанским ущельем и ставил под удар пути, ведущие на перевалы Донгуз-орун и Бечо, а также получал возможность пройти по ущельям рек Ненскрыры и Секена на Ингурскую и Военно-Сухумскую дороги в глубокий тыл наших войск, оборонявших перевалы с юга.

После второй мировой войны и у нас, и за рубежом было выпущено немало монографий и мемуаров о боевых действиях на Кавказе, и в частности на перевалах Главного Кавказского хребта. Но описания боев непосредственно в горах часто грешат неточностями. Детали многих событий трактуются по-разному. И это не случайно. В условиях высокогорья связь между частями была крайне затруднена, отдельные подразделения нередко действовали в полной изоляции друг от друга. Вот почему даже сейчас неизвестны подробности многих событий, до сих пор не выяснены не только судьбы отдельных людей, но и некоторых подразделений.

О боях на Кавказе писал, в частности, генерал Р. Конрад в своей книге «Битва за Кавказ», изданной в 1954 году в Мюнхене. Поскольку он командовал в то время 49-м горнопехотным корпусом, воспоминания Конрада представляются мне любопытными. И кое-где в своей книге я буду цитировать его мемуары. Это позволит осветить войну на Кавказе с разных позиций, что, на мой взгляд, даст возможность читателям лучше представить истинную картину тех уже далеких событий.

Конрад описывает продвижение сил своего корпуса через Черкесск, Микоян-Шахар, Теберду, Архыз к подступам на перевалы. Говорит о сопротивлении наших разрозненных частей, отходивших по этим же маршрутам, о нарастающих трудностях снабжения войск корпуса, растянувшихся при выходе на перевалы, и особенно в условиях бездорожья на их южных склонах. Надо отметить, что сведения о дорожных условиях, имевшиеся в его распоряжении, были точны и достоверны.

Итак, противник шел на перевалы. Но нельзя сказать, что его продвижение было беспрепятственным. По ущельям в сторону хребта отходили разрозненные части, отрезанные в предгорьях от основных сил нашей армии. Эти части оказывали сопротивление на наиболее выгодных для обороны участках.

Большинство отходивших двигались без карт, причем мало кто знал горы. Большую помощь в выборе правильного пути на перевалы оказывало им местное население и партизаны.

Таким образом, бойцы и командиры, отходившие по основным ущельям и дорогам, достигали перевалов, встречали там наши части и благополучно попадали на побережье, где происходило переформирование. Однако многие отряды постигала печальная участь. Преследуемые врагом, они попадали в боковые ущелья, заканчивающиеся отвесными скалами, крутыми снежными склонами и нагромождениями ледников. Тут могли пройти только опытные альпинисты. И люди гибли от лавин, камнепадов, гибли в бездонных трещинах ледников, гибли от пуль настигавших их гитлеровцев. Много лет прошло с тех пор, но и сейчас еще находят в горах останки бойцов и командиров, пытавшихся прорваться к своим через суровые заоблачные выси гор и погибших здесь, но не сдавшихся врагу.

В тот период в горах и предгорьях интенсивно развертывалась партизанская война. Партизанские отряды П. Грицая, Г. Царяпина и Пуда в Кабардино-Балкарии, отряды, возникшие в Карачае и других районах Северного Кавказа, активно помогали Красной Армии на всех этапах оборонительных боев, не давали врагу покоя ни днем ни ночью в течение всего периода оккупации, а затем громили его в дни начавшегося наступления Красной Армии…

Обстановка на Кавказском хребте становилась все более напряженной, и Ставка Верховного Главнокомандования дала Закавказскому фронту специальную директиву, требовавшую принять немедленные меры по усилению обороны перевалов. В ней, в частности, говорилось:

«Враг, имея специально подготовленные горные части, будет использовать для проникновения в Закавказье каждую дорогу и тропу через Кавказский хребет, действуя как крупными силами, так и отдельными группами… Глубоко ошибаются те командиры, которые думают, что Кавказский хребет сам по себе является непроходимой преградой для противника. Надо крепко запомнить всем, что непроходимым является только тот рубеж, который умело подготовлен для обороны и упорно защищается. Все остальные преграды, в том числе и перевалы Кавказского хребта, если их прочно не оборонять, легко проходимы, особенно в данное время года.

Исходя из этого, Ставка требует наряду с созданием прочной обороны на основных оперативных направлениях немедленно усилить оборону Главного Кавказского хребта, и особенно Военно-Грузинской, Военно-Осетинской и Военно-Сухумской дорог, исключив всякую возможность проникновения противника на этих направлениях»[6].

В директиве указывалось на необходимость перекрыть и все другие перевалы через Главный Кавказский хребет.

Для усиления обороны Черноморского побережья в 46-ю армию передавались 61-я стрелковая дивизия и несколько частей, а в городах Закавказья и на побережье шло ускоренное формирование резервов.

Большую работу проделали партийные органы Азербайджана, Армении, Грузии. На наиболее важные участки были направлены ответственные работники ЦК КП(б) Грузии, Совнаркома Грузинской ССР, обкомов партии Абхазии, Аджарии, Осетии.

Продолжался отзыв альпинистов из частей, где они служили. Их направляли в войска Закавказского фронта. Примерно тогда же на Кавказ для обороны перевалов была направлена группа альпинистов из состава отдельной мотострелковой бригады особого назначения (ОМСБОН), сформированной в войсках НКВД из добровольцев спортсменов различного профиля и находившейся под Москвой в резерве Ставки Верховного Главнокомандования. Решением штаба Закавказского фронта эти альпинисты были оставлены для организации горной подготовки. В то же время командование 46-й армии дало указание использовать для обороны на перевалах альпинистов, уже находившихся в ее соединениях.

Между тем части 1-й немецкой горнопехотной дивизии «Эдельвейс» из корпуса Конрада продолжали продвигаться к перевалам.

К моменту подхода противника Клухор обороняли подразделения 1-го батальона 815-го полка 394-й стрелковой дивизии. Одна рота расположилась на седловине перевала, а две — на его южных склонах. 2-й батальон этого же полка находился в селении Ажары в средней части ущелья реки Кадор, 3-й — в Сухуми.

Гитлеровцы наступали несколькими колоннами. С севера шли хорошо обученные тирольцы и баварцы, для которых горы были родным домом. Преодолев скалистые склоны, доступные только для обученных частей, они обошли с флангов наших оборонявшихся бойцов, неожиданно атаковали одну роту, находившуюся на перевале, потеснили ее на южные склоны и захватили перевал.

Неудача, которая постигла оборонявшихся, объяснялась двумя причинами: во-первых, незнанием гор (многие наши воины попали в горы впервые) и, во-вторых, неподготовленностью перевала к обороне. Оборонявшиеся считали, что скальные склоны непроходимы, а сам перевал, где шла тропа, надежно заперт ими. И вдруг увидели вражеских стрелков на флангах и даже в тылу выше перевала…

«Ввиду того что большинство командного состава войск фронта, — писал впоследствии в своей книге Маршал Советского Союза А. А. Гречко, — не имело опыта боевых действий в горах, оборона и система ее огня организовывались, как правило, только непосредственно на перевале, вместо того чтобы выносить огневые средства на ближние и дальние подступы к нему. Ряд направлений, допускавших подход к перевалам не только отдельных групп, но и целых подразделений противника, не был обнаружен и никем не оборонялся. Это явилось следствием того, что детальная рекогносцировка районов, примыкающих к перевалам, не производилась. Более того, на позициях оставлялось лишь наблюдение, а сами гарнизоны располагались на южных скатах хребта, в населенных пунктах и кочевьях, удаленных от перевалов…»[7]

Связь по ущельям рек Клыч и Кадор от Сухуми до перевала была налажена слабо, и в штабе армии узнали о боях на перевале только 16 августа. В помощь защитникам перевала были посланы 3-й батальон 815-го полка, учебный батальон стрелковой дивизии, отряд Сухумского пехотного училища и отряд НКВД.

В то время автомобильная дорога из Сухуми, проходившая по ущелью, кончалась в Захаровне. Отсюда до перевала нужно было преодолеть еще около 80 километров. Продвижение больших воинских групп шло медленно. А в это время противник продолжал теснить подразделения 815-го полка. Подкрепление подошло тогда, когда был уже занят участок ущелья реки Клыч до водопада. Немного ниже от него по ущелью, в тринадцати километрах от перевала, находилась промежуточная туристская база «Южная палатка», состоявшая из нескольких небольших деревянных строений. Отсюда передовые отряды противника, используя теперь свое преимущество наступающих сверху, устремились к слиянию Клыча с Гвандрой, в район селения Геицвиш, находившегося в 30 километрах от Клухора по дороге в сторону Сухуми.

Вот что пишет по поводу этих событий в своих воспоминаниях Р. Конрад:

«16 августа, поднимаясь на Клухорский перевал, на развилке горных дорог, я встретил командира 1-й горнопехотной дивизии, возвращающегося с рекогносцировки занятого противником перевала. «Обход перевала с запада почти завершен. Завтра мы его возьмем», — доложил генерал-лейтенант Ланц. Он был уверен в успехе.

Накануне, 15 августа, фон Хиршфельду удалось ввести противника в заблуждение. Дважды переходили его солдаты бурный, сковывающий движение, доходящий до пояса поток ледниковых вод на большом высокогорье. Им удалось обойти отсечные позиции врага. Теперь фон Хиршфельд стоял лицом к лицу с главными силами противника, владевшего седловиной перевала. Обходный отряд фон Хиршфельда силой до двух рот с тяжелыми пулеметами и гранатометами после многочасового восхождения, подвергаясь ежеминутной опасности, овладел господствующим над местностью крутым западным гребнем перевала. Отсюда можно было вести постоянное наблюдение за занятым противником перевалом.

Вскоре положение защитников перевала ухудшилось: опасаясь быть полностью отрезанными от своих и уничтоженными, с наступлением темноты они попытались отойти. В этих условиях фон Хиршфельд провел еще одну атаку, на этот раз с фронта, и в ночном бою овладел перевалом. Но он был недоволен ходом боя, ведь его целью было полное окружение и уничтожение противника. Эта задача не была выполнена…»

Против защитников перевала Клухор Р. Конрад посылает полк майора Залминтера. О его действиях он пишет: «В последующие дни майор Залминтер в условиях нарастающего вражеского сопротивления прорвался к выходу из труднопроходимого, длиной 15 километров ущелья. 23 августа он выслал в обход 2–3 роты автоматчиков под командованием Песситера на крутые горные склоны с запада и высокие склоны, где никогда еще не ступала нога человека, с задачей ударить по противнику, оборонявшему выход из ущелья, с тыла…»

О судьбе этого отряда мы узнаем позднее. А пока хочу вернуть читателей к тому августовскому дню 1942 года, когда мы с Николаем Гусаком прибыли в штаб 3-го стрелкового корпуса. Тогда нам не удалось довести до конца разговор с начальником штаба подполковником Мельниковым. Был поздний вечер, в штабе началось срочное совещание. Ожидать пришлось в саду, окружавшем штаб. Совещание шло долго.

Только на рассвете нас вызвали к начальнику штаба. Из рассказа подполковника Мельникова мы поняли, что противник не ограничился наступлением на Клухор. Немецкие части вышли на перевал Марух и двигались в сторону Хотю-тау, занимая перевалы на Главном Кавказском хребте от Клухора к Эльбрусу. Этими действиями гитлеровцы прикрывали свой фланг и тылы частей, продвигавшихся к Эльбрусу, и одновременно создавали угрозу тылам наших частей, находившихся на Военно-Сухумской дороге.

Наступление на перевалы немцы сопровождали бомбардировкой Сухуми. Их самолеты штурмовали наши войска, двигавшиеся к перевалам.

Узнав о продвижении егерей на важный горный узел Хотю-тау, мы посоветовали начальнику штаба опередить их, перебросив туда самолетами специальный отряд. Мы были уверены, что посадка легких самолетов на снежные поля Хотю-тау возможна. Самолеты, конечно, могли доставить только небольшой отряд, но и этого было бы достаточно, чтобы обороняющиеся продержались до подхода подкрепления из Баксанского ущелья.

Посылка такого отряда выходила за пределы полномочий командования корпуса, и подполковник Мельников обещал доложить предложенный нами план командованию 46-й армии. Нам он приказал готовиться к срочной отправке в расположение штаба 394-й стрелковой дивизии, который находился в то время у селения Генцвиш. Туда уже выехали командир 3-го стрелкового корпуса генерал-майор К. Н. Леселидзе и члены Военного совета фронта.

На ночь опять расположились в фруктовом саду у штаба. Прямо под деревьями разложили спальные мешки. Поужинали грушами, висевшими над головой, и уснули с мыслями о завтрашнем дне, о том, что ожидает нас на перевалах.

Первый бой

Получив последние указания и напутствуемые добрыми пожеланиями подполковника Мельникова, мы отправились с попутной машиной в Захаровну, чтобы оттуда быстрее попасть в штаб 394-й стрелковой.

По дороге в Захаровну я невольно вспоминал 1928 год, когда впервые попал в горы и, перейдя Клухорский перевал с туристской группой, спускался по Военно-Сухумской дороге, чтобы впервые увидеть море. С перевала до Цибельды в то время ходили пешком, а от нее до побережья добирались на лошадях, на «линейках». Сейчас вместо одиночных старомодных «линеек», запряженных парой лошадей, и медлительных абхазских арб в обе стороны стремительно неслись пикапы, газики, «зисы», эмки. Встречался и гужевой транспорт, и вьючные караваны. Дорога была загружена до предела…

Трудное тогда было время для наших войск в этом районе. Части дивизий и подразделения некоторых полков были разбросаны на широком фронте. Иногда подразделение одного полка находилось в расположении другого и на ходу передавалось ему. Все это усложняло управление частями и подразделениями, затрудняло связь между штабами частей. Уже после войны командир 815-го полка майор В. А. Смирнов рассказывал, что, находясь на Марухском перевале, он ни разу не видел командира 394-й дивизии, непосредственно руководившего обороной на Клухорском направлении, и все боевые указания получал прямо из штаба 3-го стрелкового корпуса.

Очень трудно было и со снабжением наших войск на перевалах. По плохой дороге надо было перебросить и подкрепление, и продовольствие, и боеприпасы. Противник и в этом имел преимущества: дороги к перевалам с севера были короче и лучше. Автомобильная дорога доходила до Гоначхира. А потому гитлеровцы вьюками доставляли своим войскам продовольствие и боеприпасы на расстояние не более 30 километров, а до нашей передовой линии грузы шли из Захаровки, которая находилась в 80 километрах. Пришлось немедленно сформировать специальные вьючные подразделения, а для срочной доставки самого необходимого использовать авиацию. Но далеко не все можно было сбрасывать с воздуха. Большие трудности возникали с эвакуацией в тыл раненых. Тяжелораненых невозможно было ни транспортировать на вьюках, ни перенести на носилках. Самолеты же не совершали посадок вблизи передовой. Прифронтовые госпитали были переполнены…

Итак, наш путь на автомашине закончился в Захаровке, примерно в 30 километрах от Сухуми. Здесь был перевалочный пункт и располагались тылы 394-й дивизии. Всем, кто находился в Захаровке, надо было попасть на перевалы как можно скорее. Мы везли с собой снаряжение. А потому для дальнейшей транспортировки нужны были лошади. Нам обещали выделить к вечеру двух лошадей и погонщиков. Пришлось ждать.

На левом берегу Мажарки собиралась в дорогу какая-то часть. Направились туда, рассчитывая присоединиться, если путь ее лежит к перевалу. Какова же была радость, когда узнали, что это 121-й полк 9-й горнострелковой. Полк направлялся к перевалам на помощь нашим частям, отходившим под ударами противника. Приятно было встретить своих учеников и друзей, а их тут оказалось очень много. Командир полка майор И. А. Оршава предложил идти на перевал вместе, но свободных лошадей у него не было. Решили догнать Оршаву в пути, ведь полк, конечно, будет двигаться медленнее нас.

Погонщики с лошадьми пришли в условленное место поздно вечером. Заночевали в низине на берегу, в копне свежего сена. Холодная звездная ночь с туманами в низинах обещала хорошую погоду…

Вышли с рассветом, поднялись по каменистой дороге на небольшую террасу над селением. Внизу началось движение: подходили автомашины из Сухуми, строились длинные цепочки караванов, а когда совсем рассвело, к перевалам потянулись самолеты У-2. Они летели к передовой, чтобы сбросить там ящики с продовольствием для сражающихся частей. Гул самолетов всю дорогу сопровождал нас, и крылатые тени, скользя по склонам, быстро обгоняли караваны, медленно двигавшиеся по тропам.

Утро было прохладным. Бодро шагали отдохнувшие за ночь лошади. Мы с Николаем шли налегке. И довольно быстро добрались до Багатских скал известного на Военно-Сухумской дороге участка пути, где полоска дороги проходит по узкому карнизу, высеченному в отвесных скалах. Над нами высились двухсотметровые стены скалы, которые отвесно обрывались к бешено мчащемуся по дну ущелья мутному потоку реки Кадор. Этот участок пути был заминирован на случай прорыва противника. Говорили, что немцы уже пытались бомбить его с воздуха, чтобы затруднить и без того сложную задачу снабжения советских войск на перевале.

Целый день навстречу нам тянулись группы раненых в окровавленных бинтах. Поддерживая друг друга, они медленно шли к Захаровке, где их ждали санитарные машины…

Как мы ни торопились, но только в темноте подошли к селению Чхалта. Хотели двигаться дальше ночью, но хозяин лошадей Саркис совсем ослабел, да и лошадям требовалось задать корм: мы прошли без остановок почти 60 километров. Прикинув все это, решили заночевать невдалеке от Чхалты.

На рассвете — снова в путь. Наши провожатые постепенно начали отставать: сказывалась вчерашняя перегрузка. Вскоре стали слышны разрывы мин и снарядов, доносившиеся с верховий ущелья. Невдалеке от селения в реку Клыч впадает река Чхалта. Ущелье?той реки ведет к Марухскому перевалу, где тоже шли тяжелые бои. Дороги же с Клухора и Маруха сходятся в Чхалте. Поэтому от успеха действий на одном направлении в значительной мере зависела судьба другого направления. Это учли егеря, совершая при штурме Клухора обходный маневр через Марух.

Кроме раненых и возвращавшихся вьючных караванов к Сухуми шли разрозненные группы бойцов, которым удалось уйти через перевал от противника. Те, кто отходил по дорогам, выглядели нормально. Те же, кому чудом удалось прорваться через хребет без дорог и троп, были истощены и оборваны. Все они направлялись на побережье, где находились сборные пункты для отдыха и последующего формирования.

Еще до рассвета над ущельем, подобно большим пчелам, опять загудели У-2. На одном из коротких привалов, на подходах к селению Ажары, мы наблюдали, как эти самолеты, кружась в зажатом хребтами ущелье, сбрасывали свой груз на берег реки.

У селения Ажары мы догнали обоз 121-го горнострелкового полка. Движение замедлилось: внимание бойцов привлекли лыжи на наших вьюках. Молодой паренек, видимо впервые попавший в горы, задиристо крикнул:

— А деж вы литом снигу знайдете? Мабуть, с собой везете в мишках? — И весело рассмеялся…

В Ажарах узнали, что штаб дивизии находится в селении Генцвиш на правом берегу Клыча.

Я стал обгонять медленно двигавшийся обоз, стремясь добраться до головной колонны полка. Разрывы снарядов слышались здесь уже совсем близко. Вскоре над ущельем появились фашистские самолеты. Иногда они снижались и били длинными очередями из пулеметов по колоннам наших войск и вьючным караванам…

Передовой отряд полка мы догнали в лесу на подходе к селению Генцвиш. Отряд только что расположился на отдых. Двигаться дальше без разведки было рискованно: впереди были слышны не только разрывы мин, но и винтовочная стрельба и автоматные очереди. Командира полка Оршавы здесь не было. Он с небольшой группой бойцов и командиров отправился в расположение штаба дивизии.

Минут пятнадцать отдыхали в роте автоматчиков лейтенанта К. И. Зеленина и политрука И. А. Блиндера — наших лучших учеников по сборам. Через несколько часов оба погибли в первом же бою, обороняя штаб дивизии всего в одном-двух километрах от того места, где мы отдыхали…

В штаб я решил идти один. И это было неразумно. Вскоре выяснилось, что прорвавшийся о гряд гитлеровцев находился уже в тылу штаба дивизии и вел наблюдение за тропой, идущей со стороны селения Ажары. Но я плохо понимал тогда, что здесь творилось. Тропинка вилась по густому лесу. Ни впереди, ни сзади никого не было видно. Кругом шла стрельба, и я побежал вперед, стараясь не показываться на полянах. На выходе из леса меня, к счастью, задержал наш патруль.

Штаб 394-й стрелковой дивизии разместился в нескольких домиках, окруженных редкими буковыми деревьями.

Вблизи домиков, в неглубоких окопах, вырытых на кукурузном поле, находилась штабная рота. Здесь же, в небольших ровиках, изготовились для стрельбы расчеты пулеметов и несколько стрелков с противотанковыми ружьями. Прямого применения для петеэровцев пока не было, и они приловчились стрелять по самолетам.

Меня провели в штаб. Над картой склонилась группа командиров. Майора Оршавы среди них не было, наверное, я обогнал его где-то в лесу. Мне указали на командира дивизии полковника И. Г. Кантария. Я начал докладывать, но тот остановил меня, сказав, что здесь находится старший по званию. И действительно, попав после яркого солнечного света в дом с небольшими окошками, я не сразу разглядел командира корпуса генерал-майора К. Н. Леселидзе, которому через несколько дней предстояло стать командующим 46-й армией. В домике находились также член Военного совета фронта, народный комиссар внутренних дел Грузии А. Н. Саджая, представители Военного совета армии.

Я представился генералу. Прочитав мой документ, он удивился столь быстрому приходу из Захаровки, спросил, не встречал ли я 121-й полк, и, узнав, что передовой отряд этого полка стоит поблизости в лесу, а командир направился в расположение штаба, видимо, остался доволен этим известием.

Через несколько минут в комнату вошел и сам майор Оршава. Прибытия его полка все ждали с нетерпением. Поздоровавшись с майором, Леселидзе попросил его подождать минуту-другую и, обратившись ко мне, сказал:

— Вы нам крайне необходимы. Но сейчас, в данный момент, основная задача состоит в том, чтобы ликвидировать большую группу вражеских автоматчиков[8], прорвавшуюся в расположение штаба и, возможно, уже окружившую нас. Вам надлежит находиться пока вблизи штаба.

Вскоре из дома вышел майор Оршава с группой охраны и направился к коновязи. На ходу бросив мне, что получил задание ликвидировать группу фашистских автоматчиков, он вскочил на коня и поскакал к передовому отряду полка.

Сам генерал Леселидзе во главе другого отряда тоже направился в лес, только в противоположную сторону — к передовой. Я не раз слышал о смелости и решительности командира корпуса. И в тот момент убедился в этом воочию.

Все в штабе приготовились к обороне. Я зашагал на розыски Гусака и нашел его на краю полипы у развьюченных лошадей. Вместе с ним и вьюковожатыми мы, скрываясь в кустах, перетащили все снаряжение в сарайчик около штаба. Затем я отпустил Саркиса и его друга, а сам с Гусаком остался на крыльце дома, в котором размещался штаб. Кругом шла беспорядочная стрельба. Через некоторое время стрельба в лесу усилилась: это подразделения полка и штабная рота вступили в бой с прорвавшейся к штабу группой гитлеровцев.

На противоположном склоне реки часто рвались снаряды и мины. Смотришь на склон, и вдруг как подкошенное рушится дерево. На его месте возникает облако дыма, а вниз, набирая скорость, мчатся огромные каменные глыбы, сметая другие деревья на своем пути… Наконец перестрелка в лесу начала постепенно затихать. На тропинке, ведущей к штабу, показался незнакомый лейтенант. Он вел пленного. В то время пленные были еще редкостью, и потому каждому хотелось взглянуть на обер-ефрейтора. Допрашивали немца в домике. Он оказался минометчиком и находился в группе, прорвавшейся к штабу. Одежда с эмблемой эдельвейса на рукаве и шапке, хорошие высокогорные ботинки, обитые специальными шипами, — все говорило о принадлежности к горным войскам. Да пленный и не скрывал этого.

Вначале он держался вызывающе. Но это длилось недолго. Парень был молодой, но, видимо, понял, что помощи ждать неоткуда, и перетрухнул не на шутку. Он рассказал, что по заданию командования войск, наступавших по Военно-Сухумской дороге, были сформированы и направлены через перевал три специальных отряда общей численностью в 300 человек. Они должны были обойти по склонам ущелья фланги советских войск, встретиться у селения Генцвиш и совместно начать активные действия. Отряд, в котором находился пленный, был разделен на мелкие группы. Они обстреливали расположение штаба и бойцов на тропах, вступали в перестрелку с постами охраны штаба. В отряде имелись легкие ротные минометы. В плен обер-ефрейтора захватили, едва он вышел из леса на тропу.

Гитлеровец совсем сник, когда к домику стали приводить все новых пленных и приносить раненых егерей. Бессильно опустившись на скамейку, он испуганно оглядывал окружающих. На следующий день обер-ефрейтора и других пленных отправили в штаб корпуса.

Среди тяжелораненых немцев оказался один офицер. Просматривая его документы, я обнаружил спортивную медаль альпиниста и горнолыжника, выдаваемую чуть ли не за 100 восхождений на сложные вершины. Хотел расспросить раненого об альпинистском составе дивизии, но он умирал и уже не мог говорить.

Вскоре вернулся разгоряченный боем Оршава с группой бойцов. Потом появились командир корпуса генерал-майор К. Н. Леселидзе и комиссар 394-й дивизии П. Я. Сячин.

Бой затихал.

Бойцы Оршавы захватили склад противника, в котором перед началом боя были оставлены рюкзаки: в наступление немцы пошли налегке. В рюкзаках оказалось альпинистское снаряжение. Ни теплой одежды, ни запаса продуктов там не было. Видимо, егеря были твердо уверены в успехе и рассчитывали быстро прорваться к теплому морю…

День 27 августа стал переломным в ходе боев на Клухорском направлении. Именно тогда у селения Генцвиш наши подразделения сорвали попытку трех отрядов егерей разгромить штаб 394-й дивизии, окружить наши части под Клухором и поставить в тяжелое положение советские войска на Марухском перевале. Если бы врагу удалось выполнить задуманное, он получил бы возможность осуществить основными силами прорыв к морю, к Сухуми.

Планы противника были сорваны благодаря решительным действиям бойцов 121-го горнострелкового полка, отряда курсантов Сухумского пехотного училища и штабной роты. Егеря, прорвавшиеся к штабу, были почти полностью уничтожены или пленены. Избежать этой участи удалось немногим. Но и их судьба оказалась плачевной. В этом мы убедились чуть позже, когда начали продвигаться вперед. Несколько десятков оборванных, голодных, полуживых гитлеровцев, отчаявшись прорваться к своим, вышли из леса на тропы и сдались в плен…

Утомленный длительным переходом и боем, в конце дня 121-й полк стягивал на ночь силы к месту расположения штаба. Костров не разводили, чтобы не демаскировать себя. Под вечер над ущельем на довольно большой высоте появлялся немецкий самолет. Покружив над ущельем, он сбросил наугад две бомбы и скрылся в направлении Клухорского перевала.

Погода была прекрасная. Личный состав штаба устроился на ночь вокруг домиков, под навесами сарайчиков и даже просто под открытым небом.

Надолго запомнил я первый бой в горах. В память врезался яркий солнечный день, ослепительная красота гор и разрывы снарядов, кромсавших эту сказочную землю… Долго не могли уснуть мы с Николаем, обсуждая пережитое. А над нами, как в доброе мирное время, светили яркие звезды…