Эпицентр

ПРЕЛЮДИЯ

Большой пассажирский лайнер класса «огр», обтекаемыми формами напоминавший гигантского ската-орляка (сходство увеличивалось — наверное, вполне осознанно — вынесенными далеко вперед двумя крохотными наблюдательными башенками на носу), прохладным вечером поднялся из порта Оронго, держа курс на Абакан. Кратов стоял на нижней палубе и, свесившись через парапет насколько позволяли системы безопасности, смотрел, как чудовищная ромбовидная тень со светящимися контурами отражалась в зеркале озера. Странное, совершенно незнакомое чувство возникло в душе: ему не хотелось улетать. Даже недалеко, даже ненадолго. Он становился домоседом.

В пути ожидались многочисленные остановки во всех живописных местах северо-западной Монголии. Что под этим подразумевалось программой круиза, Кратову было положительно неизвестно. При всем своем врожденном патриотизме он полагал, что более однообразных и унылых ландшафтов в мире не существует… хотя, если поразмыслить и поискать, в бесконечной Галактике существует все что угодно. К тому же, частые причаливания увеличивали и без того чрезмерно растянутое время полета. Лайнер двигался неспешно, как и подобало столь солидному сооружению: десять палуб, едва наполовину заполненных, с тремя танцевальными залами, тремя же ресторанами (один — для сугубо интимного общения в тишине, а двум другим, как утверждалось в рекламном буклете, приданы были для вящего украшения первоклассные варьете, «Чингиз-шоу» и «Пти Мулен Руж» — хотя вряд ли кто слыхал эти громкие названия за пределами монгольских степей) и немеренным числом баров. А также с двумя бассейнами, один из которых для сугубой экзотики располагался на верхней открытой палубе и насквозь продувался атмосферными токами. Иными словами, пассажирам отводился разумный срок для наслаждения всеми прелестями увеселительного путешествия… Кратова это не очень устраивало: он давно отвык от долгих перемещений в замкнутых пространствах. Но перспектива пяти-, а то и шестичасового заточения в тесной кабинке легкого и стремительного гравитра его влекла и того меньше. Ему хотелось, чтобы вокруг были люди. Много незнакомых людей, которым до него нет никакого дела. И это тоже входило в число его новых душевных обретений.

Впрочем, в пределах Хакассии он твердо намеревался оставить гостеприимные палубы воздушного корабля и далее передвигаться все время исключительно гравитрами.

Глубокой, совершенно непроглядной ночью «огр» элегантно причалил к полыхавшей разноцветными окнами скучновато-типовой башне порта Убсу-Нур, что на берегу озера, носившего то же имя. Стоянка предполагалась непродолжительной — чтобы желающим хватило времени полюбоваться на бликующие под высокими звездами темные воды… Кратов накинул куртку и спустился на сухую стылую землю. Постоял у трапа, подождал — никто не явился. Было бы наивно рассчитывать, что все разрешится так просто и быстро… Для очистки совести он совершил паломничество к озеру, окунул пальцы в ледяную воду. Полюбовался на смутные очертания громоздившегося вдалеке хребта Танну-Ола. Потом скорым шагом обошел кругом весь порт и никого не встретил, кроме пары дремлющих с прикрытыми глазами верблюдов, жевавших выдранную из-под каменных стен колючку.

Ничего не произошло и в Шагонаре, и в трех других портах, названия которых Кратов не стал и запоминать… (А что, собственно, должно было произойти? Сказано было только: «Встретимся по дороге…» Дорога предстояла длинная. Вполне могло статься, что они разминутся. Трагедия небольшая. Тем более, что он боялся этой встречи никак не меньше, чем мечтал о ней!)

Наслаждаясь безраздельной праздностью, Кратов заглянул в пустой бар, где выпил предложенного ему печальным барменом фирменного коктейля «Развесистый саксаул». Коктейль сильно отдавал пыльной полынью. Возможно, саксаул на вкус был именно таков.

— Хотите анекдот? — с надеждой спросил бармен.

На вид ему было лет восемнадцать-двадцать, хотя в своем форменном лиловом сюртуке, галстуке «кис-кис» и пышных бакенбардах издали он вполне мог сойти за растленного содержателя притона. Наверное, он об этом не мог и знать, но на разбитной планетке Эльдорадо или вовсе уж инфернальном Тайкуне хозяева наркотических курилен выглядели именно так. Хотя вряд ли при этом они стали бы красить волосы в зеленый и желтый цвета…

Кратов отрицательно помотал головой. Ему хотелось только тишины.

— Сами, надо думать, тоже не расскажете… — проворчал юнец и, отвернувшись, включил видеосет.

— Помещение сразу наполнилось дерганой, аритмичной музыкой. В клубах густого тумана извивались люди-драконы. Временами их флюоресцирующие конечности простирались за пределы экрана. Мордаха бармена сияла от удовольствия. Кратов допил свой «саксаул», спросил банку какого-нибудь светлого пива, тут же откупорил (это был его любимый «Карлсберг») и отправился путешествовать дальше.

В танцзале, под такую же непонятную и даже неприятную его слуху музыку, плавно двигались призрачные пары. Кратов, в своем простецком дорожном наряде, с недопитой банкой в руках, ощутил себя абсолютно неуместным и поспешил исчезнуть. Конечно, он мог бы без особого труда раздобыть подходящий вечерний костюм в каком-нибудь салоне здесь же, не удаляясь от зала даже на десять метров. Но сейчас у него не было и тени душевного расположения к танцам. Впрочем, как и необходимой уверенности в своих подрастерявшихся танцевальных навыках. К тому же, в строгом вечернем костюме он обычно выглядел, как слон в купальнике.

Кратов миновал кегельбан — из-за приоткрытых зазывно дверей не доносилось ни единого звука. Зато в ресторане (не том, что для интимного общения) дым стоял коромыслом, гремели канканные ритмы, а на маленькой сцене с тяжелым бархатным задником задорно работали девочки из «Чингиз-шоу».

Он поднялся на самую верхнюю палубу. Нашел свободное кресло с пледом, завернулся в него на манер улитки и устроился в слабо продуваемом закуточке. Над головой раскинулся низкий купол черного неба. Вокруг — ни единой живой души, хотя со стороны бассейна долетали невнятные голоса и плеск. Необходимая мера покоя, кажется, была обретена… Кратов блаженно смежил веки. Он даже не пошевелился, когда театральный шепот информатора объявлял очередную остановку «среди степных чудес и диковин».

Часа четыре он просто проспал.

Кратов открыл глаза. Какое-то время ему понадобилось, чтобы окончательно проснуться, стряхнуть с себя остатки сновидений. Он огляделся: палуба на всем обозримом пространстве пустовала. Над бассейном, что оказался совсем рядом, курился парок. На перилах осели мелкие капельки влаги. Ночь сменилась холодным прозрачным рассветом.

Лайнер плыл над Саянами, едва не задевая брюхом облысевшие вершины. Кратов позавтракал в ресторане (для интимного общения). Утомленные ночными бдениями, но неизменно профессионально подтянутые девочки из «Чингиз-шоу» пили кофе. Все они были одинаково невысоки, черноволосы, как бы и на одно лицо. Из их приглушенного хихиканья и отдельных понятных с детства слов на местном монгольском диалекте Кратов понял, что одну зовут Сугар, другую — Мягмар, а третью отчего-то Надя, и что вертихвостки обсуждают достоинства его фигуры и безвкусицу в выборе костюма. Ну, к этому он уже привык.

После завтрака (а полагалось бы «до»; узнай о таком неподобстве Руточка Скайдре — убила бы на месте, чтобы никогда впредь не изнурял свой несчастный организм!) Кратов искупался в бассейне. Вода показалась ему излишне нагретой. Заглянул в одну из носовых башенок, но не снес и получаса толкотни среди прочих любопытствующих. Даже приятное ощущение где-то на уровне локтя упругого плеча одной из шоу-девочек (Сугар-Мягмар-Надюши) его не удержало.

Чтобы не терять времени понапрасну, он поднялся на среднюю палубу, где устроен был узел связи, и первым долгом сообщил маме, что с ним все в порядке. Что ночью он спал, а не выплясывал без угомону (это было почти полной правдой).

В свою очередь он был поставлен в известность, что Зика едва не съела Люцифера, потому что у того вдруг сбились биологические часы и он, старый дуралей, вылез на свет божий с восходом солнца.

Что Кит ведет себя смирно, позволяет чистить скребницей бока и даже пытается заговаривать (тут Ольга Олеговна явно выдавала желаемое за действительное).

Что звонил некий Уго Торрент, доктор социопсихологии, вел себя довольно настырно и даже нагло, то есть чересчур нагло для доктора, допытывался его, Кратова, местонахождения и личного номера, но (здесь мама надменно усмехнулась) мало в том преуспел.

И что заходила эта девочка… Марси… ни о чем не спросила, выглядела весьма растерянной и чем-то сильно озабоченной, а правильнее сказать озадаченной. Должно быть, лицу Кратова также сообщилось озадаченное выражение, что дало маме повод спросить, все ли его уверения в здоровом образе времяпровождения правдивы.

Наспех закончив разговор, Кратов попытался связаться с Марси — в миллионный уже, кажется, раз. И снова… как это сказала Ольга Олеговна… «мало в том преуспел». Ладно. Иного он и не ожидал.

Придвинув к экрану кресло, Кратов высветил подробную карту того места, куда держал путь. И хотя взгляд его блуждал среди крохотных взгорий, утыканных игрушечными кедрами и разделенных голубыми ниточками рек, мысли были заняты совсем иным предметом. Что происходило между ним и Марси — одному богу было известно. Да и понятно, впрочем, лишь ему же. (Ох, уж эти непростые, сложные, странные женщины!..) Если следовать рассудку, то сейчас Кратов должен был бы плюнуть на все свои невыполнимые планы, забыть про всякие неназначенные встречи и очертя голову нестись назад, в Оронго. Взять, вот так прямо угнать с верхней палубы спасательный гравитр — будто впервой! — и скорее до дому. А уж там, на месте, употребить все свои навыки разведчика и следопыта и отыскать эту взбалмошную соплячку. Хватит деликатничать — и миндальничать. Хватит играть в прятки. Он найдет ее в два счета, отроет из-под земли, вытащит из любой кротовой норы. Тем более, что вряд ли она скрывается от него в каких-то там норах. Отсиживается, по всей вероятности, у подружек. Или в одном из бесчисленных отелей на нижнем ярусе Оронго. И полагает, что так и нужно поступать с этим не первой уже молодости мужиком, рассиропившимся при виде ее девичьих прелестей, чтобы пробудить в нем еще больше страсти… хотя куда уж, казалось бы, больше-то!

Кратов злился, и стыдился того, что злился из-за женщины, и от этого стыда злился еще сильнее. А еще и оттого, что совершенно точно знал: никуда он не сорвется и не полетит. Потому что ни к чему хорошему его натиск не приведет, а только все непоправимо испортит. Потому что он не понимает, что послужило причиной их внезапного, без объяснений, расставания. И пока не поймет, пока не уяснит всю степень собственной вины — если в том, конечно, была его вина! — не сделает ни шагу назад. Хотя, разумеется, было бы ему лучше оказаться дома этим утром, когда чем-то непостижимо озадаченная Марси впервые за последние несколько недель переступила его порог…

Он стукнул кулаком по подлокотнику кресла. И скривил жалкую усмешку, тотчас же без пощады отразившуюся в контрольном зеркальце под экраном. «Земля-матушка, — подумал он печально. — Земные проблемы. Земные переживания. Вернулся, что называется, домой… Узнают в Парадизе, что какая-то белобрысая мадемуазель залучила под каблук самого Галактического Консула — со смеху поумирают, придется новых специалистов набирать в миссию. А кто не умрет на месте — меня самого до смерти заест, когда вернусь…»

— Еще бы, — услышал он сочувственный голос. «И телепатов мне только не хватало для полного комфорта!»

Он обернулся. Сзади стоял, заложив руки за спину, рослый костистый старец в легкомысленном джинсовом костюме — обтерханные брюки, жилетка поверх ковбойки и огромный пестрый платок вместо галстука. Совершенно очевидно было, что уж он-то не питал никаких комплексов по поводу своего наряда. И ни секунды бы не заколебался на пороге самого рафинированного общества.

— Я бывал в этих местах лет десять назад, — зычно продолжал старец, глядя поверх кратовской головы на карту. — Глухомань чудовищная, древняя. Эвены называют ее Сон Духов. Там и вправду все спит. Деревья, трясины, звери… Я сам видел спящего медведя, самого большого медведя в моей жизни, наверное моего ровесника, а ведь я пожил! Обыкновенный бурый медведь, «хозяин», только крупнее любого матерого гризли или, там, кодьяка! Он и ухом не повел, когда я переступил через его лапу, вот такую примерно, — сморщенные ладони широко раздвинулись. — Что я ему — легкая закуска… А может быть, это был какой-нибудь местный дух?

— Нет там никаких духов, — сказал Кратов не слишком уверенно.

— Отчего же нет? Эвены живут в этой тайге тысячу лет, они лучше знают. Эвенам следует верить… Боюсь, кроме моей ноги, туда ничья больше и не ступала. И еще тыщу лет, бог даст, не ступит. Что могло там понадобиться вам, коллега?

— У меня там… назначена встреча.

— Вы, часом, не шаман? — в блекло-голубых глазенках старика светилось искреннее любопытство. — Я слышал, некогда там устраивались этакие шаманские симпозиумы. А вернее, ристалища. Кто битием в бубен и дикими криками привлечет к себе внимание самого древнего и сильного духа, тот и самый могущественный шаман. Правда, это было давно, пожалуй, даже до моего рождения. Но было бы занятно эту славную традицию возродить!

— Я в отпуске, — сказал Кратов осторожно.

— Ну, это не лучшее место для пикника. Если вы решили сплавляться по воде, то рек там практически нет — одни ручьи. Тропинки только самые застарелые чтобы их найти, потребуется опытный проводник, предпочтительнее из местных, из эвенов. Но решатся ли они нарушить Сон Духов — это еще вопрос!

Старец звонко крякнул, одернул жилетку и вдруг молодецки щелкнул каблуками высоких, замысловато шнурованных ботинок.

— Боюсь, я не представился, — сказал он. — Арнаутов Серапион Гиацинтович. Последние тридцать лет — профессиональный странник.

И старец качнул блестящей, в аккуратном седом венчике, лысиной. Кратов поспешно встал и отрекомендовался:

— Константин. Последний род занятий — беллетристика.

— Я знавал многих писателей, — взор старца Серапиона затуманился. Например, графа Удилыцикова… Иванова Сто Тридцать Шестого… а с Гордеем Плотниковым даже имел честь подраться из-за дамы!

— И кто же оказался прав? — осведомился Кратов.

— Видите ли, дама была моей в ту пору женой. А покойный Плотников был весьма невоздержан в своих гормональных позывах. Да что говорить — редкостная был скотина. И писатель, отметим честно с высоты прожитого, говно… А не имел ли я удовольствие?..

— Вот здесь, — Кратов указал пальцем, желая резко сменить тему, — мне обещана избушка.

— Боюсь, вас ввели в заблуждение, — покачал головой старец. — Я проходил здесь и здесь, — выпуклый, крепкий, словно черепаший панцирь, ноготь чиркнул по экрану. — Можно сказать, в прямой видимости. Нет там никакой избушки. Слева топь, справа — зыбь! Хотя… — Арнаутов пожевал губами. — Это темное место, непростое. Здесь можно пройти мимо космической базы пришельцев — и не приметить. Есть гипотеза, что именно в этих местах завершил свой маневр Тунгусский метеорит. Слыхали о таком?

— Еще бы, — усмехнулся Кратов.

— Ну так вот, эффектные взрывы над Подкаменной Тунгуской, небесные знамения и прочая пиротехника были всего лишь камуфлирующим антуражем. На тот случай, если бы в начале двадцатого века у Российской империи вдруг наличествовала развитая служба космического слежения. Пришельцы же не ведали реального положения дел на этой удивительной планетке! Над Ванаварой они, стало быть, отметились, а сами спокойнехонько проследовали далее… вот сюда… где и заложили форпост. С помощью изящных, точечных вмешательств в непростые социальные процессы той эпохи добились, чтобы покой Сна Духов не нарушался. Здесь действительно никто, никогда и ничего не строил. Ни тебе транссибирских магистралей, ни тебе дурных нефтепроводов, ни тем более концлагерей. Все катаклизмы обходили эти места стороной… А во благовременьи, когда Земля-голубушка созрела, чтобы приобщиться эфирных таинств, означенный форпост был тихонько эвакуирован. Опять-таки с соблюдением всех подобающих мер конспирации.

— Что же они учудили напоследок для отвода глаз? — фыркнул Кратов. — Ведь у России уже была служба космического слежения!

— Ну, скажем, Мангазейский афтершок восемьдесят девятого года. Помните, что тогда творилось? Кратов пожал плечами:

— Очень смутно…

— Да откуда же вам помнить?! — хохотнул Арнаутов. — Вас и на свете-то еще не было… Ну, может быть, из истории вы каким-то чудом знаете, что ранее бытовал обычай перегораживать большие реки плотинами, вроде бобровых, и там устраивать турбины для извлечения электрической энергии из вращения оных.

— Да, я читал, — сказал Кратов без большой уверенности. — Они так и назывались: «водяные мельницы».

— Ну, это совсем другое, — отмахнулся старец. — Как выяснено сейчас, Мангазейский афтершок был отголоском глубоководного тихоокеанского землетрясения, которое прошло практически незамеченным для всех жителей этого региона, кроме специалистов. Бог ведает, какими подземными разломами он докатился до самого сердца материка и какие плутоновы силы возбудил… Но все плотины по Енисею до самого устья оказались порушены прокатившейся гигантской волной. Зона затопления была колоссальной, несколько больших городов попросту смыло…

— Хороша конспирация!

— Под такой шум кто угодно может бесследно эвакуироваться, даже Сатана со всем адом, не то что космическая станция… А знаете, почему я решил, что именно этот кошмар был отвлекающим маневром?

— Просто теряюсь…

— Потому что и Тунгусский метеорит, и Мангазейский афтершок сопровождались одинаковыми последствиями. Разрушения — огромны, жертв — никаких!

— А как же те города, что были смыты?

— К восемьдесят девятому году Россия обладала не только службой космического слежения, — торжественно заявил старец Серапион. — Но также и прекрасно налаженной службой сейсмической тревоги! И потому все жители пострадавших городов были загодя эвакуированы.

«Просто фантастика, — подумал Кратов. — Не могу поверить. Что со мной происходит? Лечу самым медленным в мире транспортом. Лечу невесть куда, точно зная, что не найду там ничего, на что рассчитываю. При этом ухитряюсь одновременно ломать голову над тем, что творится с моей Марси, постыдно трепетать в ожидании желанно-пугающей встречи, да еще с идиотским почтением выслушивать ту ахинею, что несет этот джинсовый реликт!»

Вслух же он сказал:

— Впечатляющая история. Но боюсь, вы тоже пали жертвой заблуждения, Серапион Гиацинтович. По моим сведениям из… вполне официальных источников Галактического Братства, то, что мы привыкли называть «Тунгусским метеоритом», действительно имело инопланетную природу. Это был беспилотный зонд-разведчик цивилизации нкианхов. Они в ту пору имели обыкновение зондировать все без изъятий желтые карлики в пределах астрономической видимости. К тому же Земля уже давно была сферой пересечения интересов нескольких древних цивилизаций. Этот зонд прибыл к нам через Кометный пояс и без того сильно побитый, а в Поясе астероидов ему еще добавили, так что никакая аппаратура не выдержала бы, не только нкианхская…

— Вас не затруднит сделать сноску? — деликатно прервал его Арнаутов.

— Сноску? Какую… ах, да, — спохватился Крахов. — Нкианхи — это самоназвание одной из древнейших цивилизаций, стоявших у истоков Галактического Братства. Они ведут род с пятой планеты Сигмы Октанта, хотя в настоящее время расселились, без преувеличения сказать, по всему Млечному Пути.

— И все же я не стал бы столь безоглядно доверять этим вашим… нкианхам, — с сомнением сказал старец. — Конечно, чтобы пощадить наше самолюбие, сейчас они могут порассказать что угодно. Да только… простите, у вас есть дети?

— Нет.

— Ну, бог еще приведет… Когда дети ни с того ни с сего вдруг начинают стремительно взрослеть и требовать полной самостоятельности, самое разумное оставить их без присмотра. То есть, как бы без присмотра, чтобы они обрели полную иллюзию свободы поступков. Но при этом ни на час, ни на секунду не спускать с них глаз! Лишь бы они об этом не догадывались…

— Вообще-то в Галактическом Братстве не принято лгать…

Кратов на мгновение запнулся. Это были не его слова. Он услыхал их два десятка лет назад, на занесенной серыми песками планете Псамма. Ненавистной планете, что поломала ему судьбу. Что внесла существенные поправки в его жизненный маршрут. И сделала его тем, кто он теперь есть.

— Цена ошибки высока, — закончил он чужую фразу. — Хотя… Нкианхи происходят от рептилий и до сих пор сохраняют размытые морфологические признаки своих прародителей. У них слегка сдавленные с боков головы и большие, далеко расставленные немигающие глаза. Изумительные глаза, словно черный турмалин… Когда глядишь в лицо нкианху, никогда не можешь поймать его взгляд целиком. Только взгляд одного глаза, потом другого. Довольно непривычное для человека ощущение. Словно тебя прямо тут, не сходя с места, дурачат. Вдобавок ко всему, эти потрясающие глаза сильно косят.

— Вот видите! — обрадовался старец.

— Но это ровным счетом ничего не значит, — попытался возражать Кратов. Нкианхи — одна из самых уважаемых, мудрых и открытых рас во всем межзвездном мире.

— А глаза-то косят! — погрозил пальцем Арнаутов. — Косят! Потому что правда, коллега, никогда не бывает одна.

Оба потрясенно замолчали, пытаясь оценить всю глубину последнего высказывания.

В полдень «огр» ошвартовался в порту Абакан.

Кратов выходил в числе последних. И, едва ступив па растрескавшиеся бетонные плиты посадочной площадки, увидел Рашиду.

Она стояла чуть в стороне от толпы встречающих, хотя смело могла бы и смешаться с нею. Все равно Кратов сразу бы увидел ее. Эту женщину положительно нельзя было спутать ни с кем на этом свете.