Эпилог (сб. «Виноградники и ветры»)

Пишу меж горами

и морем

Чилийским.

Горы белые,

море железного цвета.

Вернулся из странствий

со свежим уловом.

А ветер,

а ветер раскачивал

землю и корни.

Я странствовал с ветром.

Теперь на земле моей

меж снегом и морем

раскладываю

даяния мира.

Поставил любовь

пылающим кустом ежевичным

над весною

моей родины.

Вернулся я с песней.

Ростками, плодами

меня наделила

жизнь-созидательница

тех стран, куда ездил.

Вернулся в одежде

из виноградин и зёрен.

Привёз семена

школ стеклянных,

стальную листву

пущенных цехов,

биенье упорства,

движенье

пространств, заселённых благоуханием.

Где бы я ни был,

я видел хлебцы,

за ними — раздолье

пшеничного царства.

В иных селеньях

войну я видел,

она походила на рот щербатый,

в других землях

мир я видел, зреющий округлым бокалом,

словно дитя в утробе.

Это я видел.

Где бы я ни был,

даже в терниях,

что уязвить меня захотели,

я находил голубку,

скреплявшую

своим полётом

моё сердце

с другими сердцами.

Я находил повсюду

хлеб, вино, очаг, руки,

нежность.

Я спал под всеми знамёнами,

объединёнными, словно ветви

одного и того же зелёного леса,

и тамошние звёзды

были звёздами и моими.

Из моих жестоких

сражений, из моих несчастий

ничего я не вынес,

что не пошло бы вам на пользу.

Подобно земле, я принадлежу всем.

В моей груди

ни капли злобы.

Раскрыты мои ладони.

Они рассыпают

виноградины по ветру.

Я вернулся из странствий,

я плавал, созидая радость.

Защитимся любовью.

Пусть воспрянет

в ином облаченьи

роза. Цветы

земли

пусть пребудут

в вечном цветеньи.

Меж гор

и снеговых волн

Чили,

возрождённое

в крови моего народа.

Пою для всех,

для всех вас.

Пусть все земные песни

разделят между всеми.

Пусть вырастут гроздья.

Пусть ветер

их развеет.

Так будет.