Ещё раз о механизме формирования умеренного яканья в русском языке

Возникновение умеренного яканья традиционно принято объяснять наслоением недиссимилятивного аканья-яканья на окающую модель владимирско-поволжского типа. Эта гипотеза, предложенная Е. Будде [Будде 1896], получила дальнейшее развитие и обоснование в работах В. Н. Сидорова [Сидоров 1951; 1966].

Как полагал Е. Будде, а вслед за ним и В. Н. Сидоров, современные диалекты с умеренным яканьем (по крайней мере, та их часть, которая расположена на границе с окающими владимирско-поволжскими говорами) были изначально севернорусскими[1] говорами с произношением [о] перед твердыми согласными и [е] перед мягкими на месте как *е и *ь, так и *ě (т. е. н[ʼо]су́, в[ʼо]ла́ и в л[ʼо]су́, р[ʼо]ка́ при н[ʼе]си́, р[ʼе]ки́). Под влиянием акающей модели, в которой безударное [о] отсутствует, в этих диалектах любое [о] заменилось на [а], в том числе и после мягких согласных, а [е] заменилось на [и] перед мягкими: т. е. н[ʼа]су́, в[ʼа]ла́ и в л[ʼа]су́, р[ʼа]ка́ при н[ʼи]си́, р[ʼи]ки́. «В результате образовался говор, представляющий собой по существу акающий слепок, отлитый по окающей модели» [Сидоров 1966, 105].

Гипотеза В. Н. Сидорова была признана Р. И. Аванесовым, который писал: «Несомненна доказанная В. Н. Сидоровым генетическая связь ёканья с умеренным яканьем» [Аванесов 1974, 166]. Однако Р. И. Аванесов не распространял ее на говоры Тульской группы южнорусского наречия, считая, что в их истории существенную роль сыграло влияние говоров Москвы и Подмосковья: «В процессе этого влияния в тульских говорах появилось умеренное яканье, заменившее собою диссимилятивное, а также некоторые другие черты, по которым они отличаются от курско-орловских и рязанских, сближаясь со средневеликорусскими говорами центра» [Аванесов 1974, 229].

Сам В. Н. Сидоров в своих построениях также имел в виду только те среднерусские говоры, в истории образования которых севернорусская основа прослеживается также и в целом ряде других черт. Однако впоследствии предложенный В. Н. Сидоровым способ интерпретации умеренного яканья стал универсальным. Так, Н. Б. Париковой удалось обнаружить следы «первичного умеренного яканья» — переходной, по мнению В. Н. Сидорова, модели от ёканья к яканью — в виде отдельных случаев произношения предударного [а] между мягкими согласными в соответствии с этимологическим *а (типа [глʼадʼа́тʼ]) в тульских говорах, и она сочла возможным распространить гипотезу В. Н. Сидорова и на эти, южнорусские по своей основе, говоры [Парикова 1961].

Карта №3 ДАРЯ подтверждает, что примеры с предударным [а] на месте *а перед мягкими встречаются на всей территории умеренного яканья, в том числе, и на тульской, и на рязанской территории; но достаточно ли этого для того, чтобы видеть здесь отражение системы вокализма с различением предударных гласных?

Гипотеза В. Н. Сидорова основана на презумпции, которую, как нам кажется, нет оснований считать неоспоримой: сторонники ее исходят из того, что обусловленность качества гласного твердостью или мягкостью последующего согласного — это исключительное свойство только окающих моделей вокализма. Однако коартикуляционные явления, выражающиеся в наличии [и]‑образных фаз у гласного в соседстве с мягкими согласными, свойственны и акающим говорам тоже; по существу, это свойство всех диалектов русского языка с сильно выраженной палатализацией согласных; и ничто не мешает предположить, что формирование некоторых типов акающего вокализма могло основываться на том же принципе, если такое их объяснение оказывается более простым и непротиворечивым. Это избавляет от необходимости искать «прямых предшественников» умеренного яканья только среди окающих моделей вокализма. Приписывать влияние мягкости согласного на предшествующий гласный исключительно говорам севернорусского наречия нет оснований; хотя, разумеется, оно имеет разное — и «качественно», и «количественно» — проявление в разных говорах русского языка.

Одним из аргументов, используемых В. Н. Сидоровым для доказательства «окающей» основы умеренного яканья, является сходство реакции предударного гласного на последующее сочетание твердого согласного с мягким. Анализируя произношение гласных перед сочетанием твердого согласного с мягким, в том числе, и в ударном слоге, В. Н. Сидоров склоняется к фонетической интерпретации общерусского чередования [о] // [е] в ударном слоге ([сʼо́стры] // [сʼе́стрʼинскʼий]) и диалектного — в предударном: [сʼостра́] // [сʼестрʼе́] в окающих говорах и [сʼастра́] // [сʼистрʼе́] в умеренно-якающих. Но при этом окончательный его вывод — о том, что наличие этого чередования в исследованных им говорах свидетельствует о северной основе умеренного яканья — представляется неожиданным, поскольку те самые факты, которые приводит В. Н. Сидоров, говорят о том, что это явление общерусское, а не локальное. Думается, что одинаковую реакцию предударного гласного на мягкость последнего согласного в консонантной группе следующего слога, которая наблюдается и в окающих, и в умеренно-якающих говорах, следует интерпретировать как общий принцип устройства их фонетической системы, а не как свидетельство того, что одни говоры (окающие) послужили основой для формирования других (умеренно-якающих).

Гипотеза образования умеренного яканья как «слепка» окающей модели должна быть обоснована с двух позиций: во-первых, с позиции чисто лингвистической (реальности необходимых для этого звуковых замен; и во-вторых, с позиции лингвогеографической (реальности предположения о том, что по крайней мере бо́льшая часть современной территории умеренного яканья в момент его формирования была окающей, и при этом исходная модель ёканья, включающая [о] на месте *ě, была достаточно регулярной.

Однако и с чисто лингвистической, и с лингвогеографической точки зрения в гипотезе В. Н. Сидорова (если принять ее за универсальную модель возникновения умеренного яканья) имеются слабые места.

1. Модель предударного вокализма, которая должна была образоваться в результате простого «наслоения» аканья на оканье путем замены [о] на [а], еще не давала модели умеренного яканья. Этому противоречило устройство вокализма между мягкими согласными: [е] на месте *е и *ě и [а] на месте *а. Дальнейшее преобразование возникшего типа вокализма, который В. Н. Сидоров назвал «первичным умеренным яканьем», в умеренное яканье стандартного типа получало объяснение через аналогию: «В результате замещения предударного [е] (из старых *е и *ě) гласною [и] эта последняя в положении между мягкими согласными получила огромное численное преобладание над относительно редкой здесь гласной [ʼа]. Это, по всей вероятности, и послужило причиной постепенного вытеснения редкого звука [ʼа] наиболее частым и привычным в данном положении звуком [и]. Иными словами, система современного умеренного яканья образовалась в результате обобщения гласной [и] между мягкими согласными, поскольку в говорах с первичным умеренным яканьем гласная [ʼа] произносилась в предударном слоге между мягкими согласными только в соответствии с этимологическим [ʼа], во всех же прочих случаях произносилось [и]» [Сидоров 1966, 108]. Появление [и] перед мягкими В. Н. Сидоров объясняет общерусским процессом повышения подъема переднего гласного, которое в акающих говорах привело к иканью и появлению [и] вместо [е] в определенных позициях в диссимилятивных моделях вокализма.

Таким образом, трансформация системы предударного вокализма между мягкими согласными должна была пройти две стадии: замену [е] на [и] и обобщение этого [и]. В обоснование такой возможности В. Н. Сидорову удалось обнаружить описания нескольких говоров, которые можно было интерпретировать как переходные от ёканья к умеренному яканью — они локализовались в северо-восточном углу Рязанской области. Но такой путь преобразования одной системы вокализма в другую вовсе не должен был быть единственным и всеобщим — такого мнения придерживаются те, кто работал над составлением ДАРЯ: «Современные процессы перехода от вокализма с различением гласных к вокализму с неразличением этих же гласных не ведут к формированию умеренного яканья… От вокализма с различением влад.-поволж. типа обычно наблюдается переход к ёканью и иканью» [Образование 1970, 342].

Таким образом, с лингвистической точки зрения гипотеза В. Н. Сидорова может быть правдоподобной только для некоторых, но ни в коем случае не для всех умеренно-якающих говоров.

2. Лингвогеографический аспект проблемы также не позволяет принять гипотезу В. Н. Сидорова как способ объяснения, пригодный для всех говоров той территории, на которой засвидетельствовано умеренное яканье. Говоры с произношением безударного [ʼо] на месте *ě встречаются достаточно редко, умеренное же яканье является одним из самых распространенных типов предударного вокализма после мягких согласных, охватывающим не только Московскую и Рязанскую, но и области, географически не связанные с владимирско-поволжскими говорами: Тульскую, Тамбовскую, Воронежскую, Пензенскую, Саратовскую. Оно включено в массив других типов яканья, среди которых преобладают модели, где также проявляется принцип зависимости качества гласного от твердости/​мягкости последующего согласного (типы суджанский, ассимилятивно-диссимилятивный, умеренно-диссимилятивный, диссимилятивно-умеренный, ассимилятивно-умеренный). Впрочем, даже и в восточной части территории распространения умеренного яканья «говоры с различением гласных влад.-поволж. типа нигде (кроме небольшого пространства около Касимова) непосредственно не граничат с умеренным яканьем» [Образование 1970, 342].

Е. С. Скобликова, посвятившая специальное исследование рефлексам предударного *ě в говорах с ёканьем [Скобликова 1962], установила, что ни в одном говоре [о] на месте *ě не бывает регулярным — оно весьма четко связано с определенным кругом слов, то есть в значительной степени лексикализовано. Так, ни в одном говоре не засвидетельствовано [о] в лексемах лес, хлеб, сено, дело, место, река, стена, смех (словах с подвижным ударением); Р. О. Якобсон в описании говора Дмитровского уезда Московской губернии добавляет к этому списку слова беда, девать, дево́чка, песок, пена́, следок, езда, прилетает, смело́, распевать, цена, цепами [Якобсон 1971, 585]; напротив, [о], по свидетельству Е. С. Скобликовой, весьма регулярно в лексемах двенадцать, слепой, немой, седой и на месте корневого или суффиксального *ě в глагольных формах перед суффиксом ‑ва‑ (словах с неподвижным или относительно неподвижным ударением). Из этого, по мнению автора, следует, что «бо́льшая часть владимирско-поволжских говоров характеризуется особой судьбой *ě в 1‑м предударном слоге перед твердыми согласными — отличной от судьбы этимологических *е и *ь в этом положении» [Скобликова 1962, 120].

Карты «Атласа русских народных говоров центральных областей к востоку от Москвы» и ДАРЯ убедительно свидетельствуют о том, что исходная, по предположению В. Н. Сидорова, модель северного вокализма не имеет достаточно четкого ареала и потому вообще едва ли существовала «в чистом виде»; более реалистичным нам представляется мнение П. С. Кузнецова [Кузнецов 1948] о «вторичности» ее по сравнению с моделью, где *е и *ě различаются перед твердыми согласными.

Карта №3 ДАРЯ показывает, что умеренное яканье свойственно как среднерусским, так и южнорусским говорам. При этом его ареал «разорван» на западную и восточную части весьма обширной территорией ассимилятивно-диссимилятивного яканья, характерного для Рязанской группы южнорусского наречия. Северная граница умеренного яканья действительно проходит вблизи границы владимирско-поволжского окающего массива, отделяясь от него местами иканьем (в районе Клина—Москвы—Коломны и восточнее), местами — ёканьем (значительно реже).

Традиционно исходным типом аканья-яканья считается диссимилятивное аканье-яканье архаического типа, из которого выводятся все остальные модели безударного вокализма акающих говоров [Шахматов 1915; Горшкова, Хабургаев 1997]. О воздействии такого типа вокализма (в его задонском варианте) на говоры владимирско-поволжского типа пишет и В. Н. Сидоров [Сидоров 1969, 14—15], что позволяет объяснить наличие [е], а не [и] в положении между мягкими согласными в безударных слогах некоторых говоров с «первичным» умеренным яканьем.

Однако предположение о диссимилятивном (или ассимилятивно-диссимилятивном) характере акающего вокализма, под влиянием которого формируется умеренное яканье, не представляется нам достаточно убедительным, поскольку [а] перед мягким согласным возможно в любом типе диссимилятивного яканья, если за ним следует гласный верхнего подъема ([рʼакʼи́], [тʼанʼи́], [нʼасʼи́], [сʼамʼју́], [дʼарʼу́га]), и еще в некоторых типах, если за ним следуют другие гласные, кроме [а] ([пʼатʼо́рка], [тʼапʼе́рʼ], [в рʼакʼе́]), и нет серьезных оснований думать, что в окающих системах [а] (в случаях типа [пʼатʼи́]) должно было заменяться на [и] под влиянием говоров, где [а] тоже было возможно в той же позиции (и даже в гораздо большем числе случаев) не только на месте *а, но и на месте *е, *ь, *ě. Более вероятным представлялось бы «обобщение» [а], которое имелось и в «первичной» северной системе, и в воздействовавшей на нее южной. «Вытеснение» гласного нижнего подъема [а] гласным верхнего подъема [и] могло происходить только под влиянием иканья.

Другой взгляд на механизм формирования аканья-яканья изложен в работе [Князев 2000]. Согласно этой гипотезе все современные типы безударного вокализма акающих говоров сформировались (более или менее одновременно) не из диссимилятивного аканья-яканья архаического типа, а из недиссимилятивного вокализма с предударными [ъ], [ʼь] в результате формирования просодического ядра слова (ударный + первый предударный гласный) и действия компенсаторных правил внутри просодического ядра: перед кратким ударным гласным предударные [ъ], [ʼь] изменяются в [а], [ʼа], а перед долгим гласный типа [ъ] сохраняется в неизменном виде, а [ʼь] либо сохраняется, либо изменяется в [ʼе], [ʼи]. При этом долгота-краткость ударного гласного зависит, в первую очередь, от его подъема: так, в среднем, при прочих равных условиях, в современном русском литературном языке собственная длительность гласных верхнего подъема ([и], [ы], [у]) составляет около 75%, а длительность гласных среднего подъема ([е], [о]) — около 90% от длительности гласного нижнего подъема [а] [Кузнецов, Отт 1989, 68]. Таким образом формируются модели, в которых ударные гласные одной и той же ступени подъема ведут себя с точки зрения типа предшествующего гласного одинаково (донская, архаическая, жиздринская).

В других типах якающего вокализма (дмитриевском, суджанском, щигровском и мосальском) гласные одного подъема ведут себя в этом отношении по-разному. Во всех этих моделях в предударном слоге произносится [ʼи] перед ударным гласным, находящимся в положении после мягкого согласного, а [ʼа] — в позиции перед ударным гласным того же подъема, но перед твердым согласным:

Различия в реализации гласных фонем неверхнего подъема в положении перед ударными гласными одного и того же подъема, присущие дмитриевскому, суджанскому, щигровскому и мосальскому типам диссимилятивного яканья, могут быть объяснены тем, что собственная длительность ударных гласных в положении после мягких согласных больше длительности гласных в позиции после твердых[2] вследствие наличия у них [и]‑образного переходного участка: «Гласные заметно длительнее после мягких, чем после твердых. Объяснение этого явления очевидно: гласные после мягких согласных начинаются среднеязычными „переходными звуками“ типа і‑е, которые являются, по-видимому, существенным моментом для акустического восприятия мягкости согласного перед гласными. Для правильности этого восприятия среднеязычный элемент должен быть, по-видимому, настолько длителен, что при нормальной длительности всего гласного[3] он затруднял бы правильное восприятие качества самого гласного, результатом чего и является его удлинение» [Щерба 1912, 135].

Связь длительности (и, соответственно, качества) предударного гласного при диссимилятивном вокализме с длительностью ударного очевидна. Длительность же ударного гласного, в свою очередь, определяется 1) степенью открытости самого гласного и 2) его положением после твердого или после мягкого согласного. Говоры с диссимилятивным вокализмом подразделяются на а) те, которые обобщили зависимость длительности гласного только от его подъема (донской, архаический, жиздринский типы); б) те, которые обобщили зависимость длительности гласного как от его подъема, так и от положения после твердого или после мягкого согласного (дмитриевский, суджанский, щигровский и мосальский типы). Можно предположить, что и умеренное яканье является разновидностью диссимилятивного яканья применительно к тем говорам, которые обобщили зависимость длительности гласного только от его положения после твердого или после мягкого согласного.

В дальнейшем же в этих говорах зависимость качества предударного гласного от длительности ударного была переосмыслена как зависимость от твердости-мягкости согласного ударного слога, о чем свидетельствуют факты произношения гласных перед сочетаниями согласных, последний из которых является мягким, а первый — твердым.

Можно предложить и другую (чисто фонетическую) гипотезу о механизме возникновения умеренного яканья, согласно которой оно является просто результатом развития в говоре с сильным аканьем-яканьем тенденции к зависимости качества предударного гласного от твердости/​мягкости последующего согласного, а не наложением аканья на какую-то определенную модель окающего вокализма после мягких согласных. В этом случае механизм изменения [CʼаCʼ] → [CʼиCʼ] выглядит совершенно прозрачным: в положении между двумя мягкими согласными гласный [а] имеет начальный и конечный [и]‑образные переходные участки ([ʼ𞀸а𞀸ʼ]), что при сокращении длительности его стационарной части может приводить к изменению в [ʼиʼ] (через ступень [ʼеʼ])[4].

Основное достоинство изложенной здесь гипотезы возникновения умеренного яканья из недиссимилятивного состоит, на наш взгляд, в том, что она позволяет предложить чисто фонетическое (без привлечения понятия аналогии) объяснение возникновения различных типов яканья, притом, единое для всех этих типов[5].