— Мила, нужно снять микрофон. — Ольга с интересом оглядывает Арсения.
Выглядит он, конечно — слов нет, одни буквы. На миллион долларов. Больше. Шикарный светлый льняной костюм, не мятый. Шикарные же туфли. Такого хоть сейчас на обложку журнала.
И я… Нет, я сегодня тоже выгляжу очень даже — я же на съемках, подготовилась.
Платье-рубашка ярко-зеленого цвета, модного уже второй или третий сезон подряд, туфли на каблуке. Туфли, правда, чисто в кадр, так у меня с собой кроссовки белые.
— Извини, я сейчас освобожусь, у тебя есть пять минут? — спрашиваю не думая.
— У меня для тебя есть больше, я подожду.
Звукооператор подходит. И Ольга с ним. Микрофон закреплен на воротничке, почти у ложбинки груди, а база сзади на поясе, шнур протянут внутри платья. Кто работает в кино или на телевидении давно не обращают внимания на такие приколы, а сейчас я вижу темнеющий взгляд Арса, когда наш сотрудник трогает меня, чтобы достать свои приблуды.
Он ревнует? Ему не нравится? Ох… краснею…
— Маш, у нас завтра еще съемка, район Сокол, потом перерыв дней семь точно, ты спрашивала. — спокойно говорит подруга.
— Да, спасибо. — я тоже отвечаю спокойно, хотя внутри всё бушует. — Дети просят в Питер их свозить, я уже была, они в этом году нет.
— Вези, если хочешь я еще там выкрою тебе пару дней.
— Обсудим позже.
— Угу, мужик шикарный.
— Не спрашивай, потом расскажу.
С Ольгой мы, конечно, подруги, но про Арса я даже ей не говорила. Вообще никому, кроме Жени питерской пока не говорила. Зачем?
Сейчас только до меня доходит — он приехал! Мы встретились! Мы… обнимались у всех на виду. Обнимались!
Что я делаю…
Я не должна.
Я просто от неожиданности, и…
Господи, что я творю? И ведь я пойду с ним сейчас! Куда скажет пойду…
— Давай, пока-пока.
— Пока.
— Ребят, всем пока, всем спасибо! До встречи!
Парни — оператор, звукарь, ассистент машут, прощаясь.
Беру свою сумку и пакет с кроссами, подхожу к Арсению.
Дрожу внутренне.
По-хорошему мне нужно ему сказать — извините, господин Северов, но нам с вами не стоит встречаться и общаться.
Нужно сказать так.
Но разве мы, женщины, делаем то, что нам нужно?
— Ну, привет, — он улыбается, а глаза серьёзные, изучает, сканирует.
Чувствую, как по венам начинает стремительно нестись какая-то ядерная смесь гормонов, дофамин, серотонин, всё вместе. Хочу его. Боже, думаю только о том, как оказаться с ним в любом месте, в любой плоскости, с раздвинутыми ногами.
Я не маньячка, правда, я не нимфоманка.
Я просто его хочу.
— Чебуречную на «Сухаревской» знаешь? — говорю, не узнавая свой голос.
— Кто ж её не знает, — усмехается Арс поворачиваясь и рукой показывая в сторону невысокого здания.
Я не удивлена, что он знает.
— Пойдём? Ты же водил меня в пышечную и пирожковую?
— Ну, пойдём. — аккуратно берет меня под локоток, а потом и вовсе приобнимает, и я чувствую, как он наклоняясь вдыхает аромат моей кожи.
— Не надо, — шепчу жалобно, тихо.
Чёрт, я как будто девчонка-подросток, для которой всё внове, всё в первый раз. Хочется саму себя по башке стукнуть — Милана, ты взрослая, состоявшаяся женщина, ты…
— С ума сходил по твоему запаху.
— Арс…
— Всё, хорошо, мы просто идём есть чебуреки.
Чебуреки… увы, уже не такие как двадцать пять лет назад, или даже тридцать.
Тогда меня папа сюда впервые привёл. Он преподавал в то время в военной академии, и общежитие этой академии находилось практически напротив, на той стороне Садового кольца. Чебуречная «Дружба» открылась позже чем «Пирожковая» и «Пышечная», начала работу в семьдесят девятом. Отец сюда попал еще когда сам в академии учился, было это в восьмидесятых.
— Чебуреки тогда, конечно, продавали… эх, не то, что сейчас, раза в два больше, и мясо, м-м-м, и бульон внутри — высший класс. — Папа мне с удовольствием рассказывал о своих походах в легендарную забегаловку, о том, что любили её и слушатели академии, и преподаватели. Дешево и вкусно. Тут ведь и горячительное всегда продавали и водку по сто грамм, иногда и пиво.
Вести в такое место Арса в его костюме от хорошего итальянского дизайнера, это, конечно, немного рискованно, с другой стороны — в Питере-то мы ходили по таким заведениям?
— Аккуратно только, бульон на себя на вылей. — улыбаясь предупреждаю Арса об опасности, и вовремя, из дырки в тесте на пластиковую тарелку хлещет ароматная, с янтарными каплями жидкость.
— Чёрт, самое вкусное мимо, — смеется Арсений, который чудом спас свой пиджак от жирного пятна.
— Можешь из тарелки выпить. Раньше, папа рассказывал, они сливали бульон в стакан, чтобы потом запить.
— Да, это разумный подход. Чёрт, сто лет не ел чебуреки.
— И я. Вкусно.
Вспоминаю, что на самом деле в этой забегаловке последний раз была очень давно, Никита, кажется, в первый класс ходил. А вообще чебуреки покупные ела, наверное, в Крыму, тоже несколько лет назад. И у папы. Папа делает сам, очень вкусно, лучше, чем в любом ресторане.
— Хотел бы попробовать чебуреки твоего папы.
— Папа вообще обалденно готовит, поэтому мне не всегда нравится еда в ресторанах — я привыкла вкусно есть дома.
— Обожаю, когда дома кто-то готовит.
— А у тебя не готовят? — задаю вопрос и тут же осекаюсь. Я не имела в виду его жену, нет, чёрт, я просто…
— Мама готовила раньше, сейчас у них помощница, но иногда мама сама встаёт в плите, просто ей уже тяжело.
Про жену молчит. Молчу и я.
— А у меня и папа и мама готовят. И я сама тоже. — естественно, кто еще? — Правда, сейчас иногда заказываем доставку, и полуфабрикатов стала больше покупать.
Не то, чтобы от хорошей жизни. Королькевич после последней своей выходки не перевёл деньги на детей. Не то, чтобы я нуждалась, у меня есть свои на счету, просто если сейчас ехать с детьми в Питер, потом готовить их к школе… Не хочу о деньгах. Потом.
Чебуреки съедены.
Мы оба молчим.
Что дальше?
— Милана…
— Ты давно в Москве?
— Три дня.
Сердце сжимается. А ко мне пришёл только сегодня. Дура я, дура! Не о том думаю. Он вообще не должен был…
— Я просто не смог… Уехать не увидев тебя.
— А как ты меня нашёл?
Усмехается.
— Нашёл. Связи везде, в том числе и на телевидении.
— Ясно.
— Пойдём?
— Куда? — голос сел, в горле ком. Куда мы можем пойти в этом городе? Куда? Куда мы вообще можем пойти вместе?
Нам нельзя вместе. Мы не друг для друга.
— Хотя бы на улицу для начала. — Арс обводит глазами заведение. Да, мы с ним тут немного белые вороны сейчас. Хотя я прекрасно знаю, что сюда ходят весьма обеспеченные, даже богатые люди. Просто поностальгировать. Вспомнить молодость, бесшабашную, дикую, безбашенную.
Молодость.
Боже, что я творю? Мне тридцать семь и у меня двое детей. И развод.
Боже… Дай же мне сил.
Мы идём к Бульварному, держимся за руки. Молчим.
Я не знаю о чём говорить. Просто не знаю. Видимо и он.
Но, как ни странно, молчание сейчас не напрягает. Наоборот. Оно как спасение. Наш щит. Наша броня.
Сворачиваем на Бульварное кольцо, идём вниз, направо, к Цветному.
Неожиданно я сжимаю руку Арса, потому что метрах в пятидесяти от нас из ресторана выходят Олег и Жанна. Бывший и балерина.
Арс тормозит, я врезаюсь в его спину, он поворачивается, прикрывает, обнимая.
— Мила.
Да, что ж такое? На край света с ним.
Машина тормозит, я не успеваю понять, как оказываюсь внутри. Вместе с Арсением. Это не такси. Его машина? Служебная? Или просто нанятая?
Какая разница. Между водительским креслом и нами поднимается перегородка. Меня затаскивают на колени, прижимают к сильному телу.
— Мила…
— Арс, не надо.
— Не сопротивляйся, пожалуйста. Я всё равно тебя возьму сегодня.
Ничего себе заявления! Он в этом так уверен?
— Я просто не смогу отпустить, Мила…
Как одна его рука оказывается под платьем, под резинкой тонюсенького чулка, я не знаю, как пальцы другой обхватывают сосок — не знаю. Как губы жадно поглощают мои — не знаю.
Ничего не знаю, просто упиваюсь своей беспомощностью и его напором, мощью, силой, мужественностью.
Хочу его. Просто хочу.
Без угрызений совести.
Пусть сегодня мне будет плевать.
Сегодня мы в моём городе, сегодня я королева.
— В отель поедешь со мной?
— Поеду. — стону ему в губы. Поеду на край света, глупый, сам не понимаешь?
Понимает он всё, наверняка, ему нравится эта игра.
Только вот я не играю.
Почему-то я нифига не играю.
— Мила… — моё лицо в его ладонях, глаза так близко, в них плещется тепло, море, солнце, нежность, страсть, всего понемногу, — Всё серьёзно, девочка, ты понимаешь, что всё это серьёзно?
Понимаю ли я?
Или мне уже всё равно?
Мне не двадцать лет, мне даже не тридцать.
Я всё очень хорошо понимаю. Я поступаю гадко. Очень гадко. Что бы там ни было у него с женой. Как бы там ни было.
У меня свой персональный котёл в аду. За всё.
Но я готова к нему сейчас. Может потом, завтра, через месяц, через год, через десять я пожалею. Но не сегодня.
Как мне мокро и горячо. Его пальцы там. Давят и гладят. И губы жадные до боли, и горячечный шепот, вырывающиеся из губ тихие, злые слова. Он матерится, и от этого я теку еще сильнее.
«Блядь, блядь, как же с тобой охуенно, сладко, горячо так, где же ты раньше была, девочка Милана?»
Ни хрена я не девочка. Была.
Замужем я была раньше.
В Москве жила.
Была добропорядочной московской девочкой. Женой. Матерью. Верной. Строящей домашний очаг. Видимо, плохо.
Да, плохо. От хороших ведь не сбегают к балеринам?
Или от любых всё-таки сбегают?
Не важно сейчас.
Палец, один, боже как это… второй… мамочки… мы в машине, там водитель, понимаю, что он ничего не слышит, но почему-то это еще сильнее заводит.
Грехопадение в ноль. Полное. На дно.
Боже.
Движения пальцев, такие откровенные, наглые, трет мне промежность, долбится внутрь, кусает за шею, вылизывает. Еще сильнее проникает, глубже. Пошло как, как же это пошло…
Пошло кончить от его пальцев в машине.
Но как же сладко.
Боже, Мила, как низко ты пала.
Боже, как это хорошо!
Он стонет мне в ухо, шепчет что-то сбивчиво, неразборчиво. Не могу отдышаться. У меня был оргазм наконец-то. Ноги дрожат. Хорошо мне. Я в нирване. Низ живота словно в сладкой патоке.
— Охренеть…
Да, именно, согласна. Боже.
Арс вытаскивает руку из-под моей юбки. Смотрит. Как кот сметаны налопавшийся. Нахал. Наглец просто. Почему-то как мальчишка сейчас.
Облизывает пальцы. Слизывает с них мой сок, смазку, мой запах.
Краснею. Но это так заводит. Сбивает с ног. Будоражит.
Чужой мужчина. И мой. Сейчас мой.
— Сладкая.
Целуем меня этими губами, делится со мной вкусом моего падения.
Боже.
— Арс…
— Приехали почти. Хочу тебя всю.
Заходим в отель, он молча проводит меня к лифту. Я красная как рак.
Все же понимают куда и зачем мы идём?
Не плевать ли мне? Нет, оказывается не плевать.
Господи.
Я сейчас иду в номер к женатому мужчине, чтобы заниматься с ним сексом.
Это ужасно.
Но я умру, если сейчас нам что-то помешает.
Я люблю его.
Чудовищная правда сбивает с ног. Дура я. Влюбилась. И что дальше?
Ничего.
Дальше будет дальше.
Живём сейчас. Эту секунду живём.
Сожалеть будем потом.
Наверное.
Или не будем.
Боже, можно просто пару часов побыть счастливой, без рефлексии?
А потом…
— Мам, мы поедем в Питер?
— Да.