Если любишь - солги

5.3

Глаза моргнули и уставились прямо на меня. Существо приоткрыло пасть, демонстрируя крупные клыки.

Чувствует, что я боюсь. Звери всегда это чувствуют. Но он же не совсем зверь. Этот взгляд, тяжёлый и чуть презрительный... Способен обитатель клетки думать и говорить? Есть у него имя? В голове теснились вопросы, но ни один я не решилась задать. Профессор тоже смотрел молча. Постоял и двинулся к следующему отсеку, и я, как привязанная, — за ним. Не хотелось оставаться наедине со взглядом человекозверя.

Соседнюю каморку занимало хрупкое крылатое создание, но вряд ли крылышки в сизых перьях могли поднять его в воздух... вернее её. Я отвела взгляд. Тело женщины-оборотня покрывал светлый пушок, словно вуаль, способная приглушить, но не утаить. Кроме этого пушка и крыльев, в ней не было ничего звериного. Светлые волосы, полные губы, длинные ресницы — молода и сложена недурно. Глаз девушка не поднимала. Вдруг, не выдержав внимания, повернулась к нам спиной и распустила крылья, пытаясь скрыть себя от любопытных взглядов. На её шее блеснул узкий ошейник.

Самка. Самка, а не девушка. Неверно думать о ней, как о человеке. Обезьяны тоже похожи на людей.

Вспомнился говорящий оргамат Бобо. Его хотя бы одели.

Из третьей клетки смотрел подросток — по человеческим меркам лет двенадцати. Чёрный мех с белыми подпалинами, широкие руки-лапы, приплюснутый нос. Юный оборотень придвинулся к самым прутьям, в его блестящих зрачках светилось доверчивое любопытство. Я улыбнулась, и он растянул губы в ответной улыбке. Так мог бы улыбаться Бобо по приказу Евгении — резиново, одним ртом, не меняя выражения глаз, не напрягая ни одной мимической мышцы в верхней части лица.

Я поспешила перейти к четвёртой клетке, просторнее других. В ней обитали сразу три оборотня: самец, самка и детёныш, все в густой бурой шерсти. Увидев нас с профессором, самка склонилась над малышом, прикрывая его своим телом, а самец прыжком подскочил к решётке и зарычал, оскалив клыки. Я невольно отшатнулась. Барро остался на месте.

К клетке шагнул охранник со стрекалом.

— Не стоит, — быстро сказал профессор. — Это родительский инстинкт. Он защищает своё потомство. Идёмте, Верити, пусть успокоится.

Мы отступили от заграждения, и угрожающий рык стих. Я бы с удовольствием вовсе прервала эту жуткую экскурсию, но рядом возникла Евгения:

— Верити, Роберт, что скажите?

— Вы всё время держите их в начале зооморфной стадии, — заметил профессор.

— Это общепринятая практика, — мажисьен говорила негромко и сдержанно. — Полные зооморфы не живут в неволе. Кровь антропоморфов малоэффективна, а искусственно вызывать трансформацию перед каждым забором хлопотно и куда более жестоко, чем просто поддерживать полузвериную форму. Как видите, загоны чистые, солома свежая, доноры здоровы и ухожены. Периодичность заборов крови строго выверена. Большинство наших ликантропов родились тут, на ферме, другой жизни они не знают. Постоянные партнёры и родители с детёнышами содержатся вместе. Давайте я покажу вам прогулочную площадку.

Дверь в конце помещения открывалась во внутренний дворик, окружённый глухим забором и забранный поверху решёткой. Даже если бы крылья у юной летуньи были достаточно велики и сильны, она не смогла бы вырваться на свободу. Во дворике росла трава, лежали камни и коряги, торчали из земли пни и сухие деревья с толстыми стволами и крепкими сучьями, отлично подходящими для лазанья.

Оборотни в своих клетках волновались и негромко ворчали, явно предвкушая внеочередную прогулку.

— О, котята! — раздался за спиной возглас Ливии. — Какие хорошенькие!

Евгения стремительно обернулась. Ливия и Тьери наблюдали за львиноподобным семейством. Самец щеголял пышной гривой, самка — длинным хвостом, но оба вполне напоминали людей. А двое малышей между ними были совершенными львятами — с круглыми мохнатыми ушками и пухлыми лапами. В строении их тел и усатых мордочек не было ничего человеческого.

— Жанно, каталку! Бранд, за Лавалем! — отрывистые команды Евгении напоминали хлопки выстрелов. — И пусть Ален готовит морфокамеру! Ливия, Говальд, прошу вас отойти.

— Что случилось? — взволнованно спросил Тьери.

Евгения поджала губы:

— Нельзя допускать полного оборота. Просмотрели.

Это мало походило на объяснение, но её тон исключал дальнейшие расспросы.

На мгновение повисла тишина, и в этой тишине отчётливо прозвучал хриплый женский голос:

— Не отдам!

Меня обдало ледяным ужасом.

Самец с рыком взметнулся в полный рост. Сложен он был непропорционально — не лев и не человек, — но под рыжеватой шерстью бугрились мускулы, а когти и клыки не уступали когтям и клыкам настоящего льва. Самка отогнала детёнышей в угол и встала рядом с самцом, издавая странный и жуткий звук — то ли рычание, то ли вой. Подняли шум оборотни в соседних клетках.

Вернулся охранник, толкая перед собой небольшую каталку, и лев всем телом кинулся на заграждение. Решётка лязгнула, лев отпрянул, корчась и скуля, будто от боли, но через мгновение повторил свой яростный бросок.

Евгения с невозмутимым лицом шагнула за вешки, к самой клетке. Оборотни попытались достать её сквозь прутья — и вдруг оба рухнули на пол, как подрубленные. Решётка поползла вверх. Чудовища не шевелились, но их золотистые глаза глядели осмысленно и страшно. Похоже, они были в сознании. В углу так же неподвижно, один на другом, лежали котята. Охранник отодвинул самку в сторону и втолкнул внутрь каталку.

Барак пришёл в неистовство. Видно было, как оборотни мечутся в своих клетках. То один, то другой, по примеру льва, бросался на решётки. Уши заложило от рёва, грохота, визга, и сквозь эту какофонию прорывался низкий голос, размеренно завывающий:

— И-изверги! И-изверги! И-изверги-и!

Я больше не могла этого выносить. По полутёмному коридору почти бегом выскочила наружу — к свету, воздуху, простору, к шуму деревьев за высоким забором. К бараку спешили давешний охранник и долговязый молодой человек в очках. Должно быть, Лаваль. Я посторонилась, давая им дорогу, а сама направилась к калитке. Тело казалось деревянным, в голове дрожала липкая мыслишка: вдруг не выпустят, запрут в звериной клетке, превратят в мохнатое, клыкастое, рычащее...

Из сторожки вышел работник. Бычья шея, грубое лицо, сломанный нос. Задвижки и щеколды заплясали под его корявым пальцам, и я выбралась в зелёный и живой мир, словно очнулась от кошмара. Сказать "спасибо" не хватило сил — слишком жутким было это место и этот детина с глазами убийцы.