Ли Бристол Если ты со мной

Глава 1

Чарлстон, Южная Каролина Июнь 1886 года


Лорел Синклер Лоутон глазам своим не верила, глядя на кучку мелких денег на дне ящика письменного стола. Лицо ее выражало крайнее удивление. Доллар и два цента. Еще в прошлом месяце здесь лежало почти пятьдесят долларов. На эти деньги предстояло жить до конца года, а быть может, и весь следующий, если экономно ими распоряжаться. На пятьдесят долларов можно скромно, но достойно существовать, не впав в унизительную нищету. Эти деньги были всем их состоянием.

Лорел медленно подняла взгляд на тетушку Софи, которая, как бы заранее отрицая обвинения, тряхнула густыми тяжелыми волосами.

— Не надо на меня так смотреть, мисс, — сурово сказала она. Однако голос ее дрогнул.

Испытать на себе гнев Лорел не пожелал бы никто, даже Софи, Но к ее чести, надо заметить, она продолжала доказывать свою правоту:

— Вспомни, откуда взялись эти деньги и кто их нам…

— Ты потратила все пятьдесят долларов на портрет. Лорел произнесла это громко, уверенно, отчеканивая каждое слово, судорожно сжимая в руке монеты.

— Сорок пять, — уточнила тетя Софи. — И это еще была удачная сделка. Такие краски и холст, — добавила она, — тоже чего-то стоили.

Лорел разжала пальцы, и монеты скользнули в ящик. Она плотно сжала губы, прищурилась, в ней боролись злость и отчаяние. Сердиться на тетушку было совершенно бессмысленно. С отчаянием Лорел давно научилась жить.

Кэролайн, сидевшая на своем месте у окна, вдруг заговорила. На ее кротком лице отразилось беспокойство.

— Хватит, Лори, не сердись на маму. Ты же знаешь, она хочет, чтобы всем было хорошо.

Спокойствие Кэролайн обычно усмиряло бури, поднимавшиеся порой в душе Лорел. Но в тот день попытки кузины установить мир лишь усиливали горькое чувство разочарования и беспомощности. Добрая по натуре, Кэролайн всегда защищала мать, хотя была далеко не глупа и прекрасно все понимала. Волнение во взгляде Кэролайн говорило о том, что и ее потрясла новость. Лорел хотелось выплеснуть на кузину свою обиду, сказать, что она, Лорел, не хочет больше прощать то, чему нет прощения. Однако она взяла себя в руки, подавила вспышку ярости и заявила тете:

— Ты вернешь портрет, вот и все.

Крошечные мышиные глазки Софи Синклер широко раскрылись и взволнованно заморгали.

— Это невозможно. Он уже закончен. Только сегодня утром я подарила его настоятелям епископальной церкви Святого Михаила. — Софи самодовольно улыбнулась.

— Они повесили портрет на самом видном месте, у входа. Он станет памятником безмерной преданности моего покойного супруга церкви и всей нашей общине. — Она моргнула и, нахмурившись, вновь обратилась к основной теме: Тo, что ты предлагаешь, дорогая, даже не подлежит обсуждению. — Она мотнула головой — двойной подбородок дрогнул — и закончила: — Поступить так было бы безумием.

На миг Лорел задохнулась и лишилась дара речи. Заметив это, Кэролайн попыталась вмешаться:

— Лори, дорогая…

— «Лори, дорогая»!!! — передразнила кузину Лорел. — Не желаю больше слушать!

Она увидела, как боль и удивление отразились на лице Кэролайн, но горечь и раздражение были сильнее жалости. Опершись ладонями о стол, Лорел медленно поднялась, устремив на Софи испепеляющий взгляд.

— Ты потратила наши последние пятьдесят долларов на портрет дяди Джонаса, чтобы он украшал вход в епископальную церковь?!

Софи дважды моргнула и тоже поднялась во весь свой рост в пять футов и два дюйма.

— Я полагала, что только так и подобало поступить, — ответила она с негодованием.

Лорел снова захлестнула волна ярости, сменившаяся беспомощностью. Она пробежала через комнату, повернувшись спиной к обеим женщинам, которые тревожно за ней наблюдали.

Из раскрытого окна доносились перестук колес по мостовой и дерзкий свист пересмешника. Где-то неподалеку прачка напевала монотонную негритянскую мелодию, развешивая на веревке белье. Весело лаяла маленькая собачонка. Но в убогой гостиной дома на углу Лэмбол-стрит повисла напряженная тишина.

Неизвестный художник, обессмертивший на холсте дядю Джонаса, главный виновник неприятностей трех женщин, мог бы назвать картину, написанную с них, «Три птицы». Софи — маленькая, пухлая куропатка, сорока лет, которая все еще мнила себя шестнадцатилетней девушкой на первом балу, первой красавицей Чарлстона, привыкшей, что каждая ее прихоть немедленно исполнялась. Софи перенесла войну, нищету, вдовью долю, резкие перемены в жизни. Тем не менее она не сломалась и шла вперед, не желая мириться ни с переменами, ни с потерями. Кэролайн — застенчивая, скромная, похожая на крапивника. Ее взгляд постоянно метался между матерью и кузиной. Лорел, с побелевшим от гнева, напряженным, твердым лицом и горящими глазами, более всего походила в этот момент на голодную хищную птицу.

Черное траурное одеяние совершенно не шло Лорел, своенравной и непреклонной, с резкими движениями и острым, обескураживающим своей прямотой неженственным взглядом. Ни малейшей робости или почтения не было в характере Лорел Синклер Лоутон. Траур по дяде отразился лишь на ее лице. Черты приобрели едва уловимую строгость и властность, отнюдь не делавшие ее моложе.

Просто скроенное платье заостряло мягкие, округлые линии фигуры. В этой одежде стройная молодая женщина выглядела еще выше и тоньше. Черная ткань подчеркивала бледность лица. Глаза нежного серо-голубого цвета стали холодными и невыразительными. Главным богатством Лорел были роскошные темно-каштановые волосы. Увы, у нее не хватало ни времени, ни желания показать их во всей красе. Расчесав волосы на прямой пробор, Лорел стягивала их в тугой узел на затылке. Голову прикрывала вуалью или носила черную шляпку от пыли. Лорел не была красавицей и знала это, но отсутствие поклонников нисколько ее не печалило. И без них хватало забот. К тому же ее не интересовали выскочки, которые не могли похвастать умом.

В свои двадцать три года Лорел почти всю жизнь носила траур. Сначала — по матери, которой не стало, когда Лорел было шесть лет, потом по Джонни Лоутону, своему мужу. Они прожили вместе всего три недели, а с момента его смерти прошло уже три года. И наконец теперь — по дяде Джонасу, погибшему год назад во время наводнения в Чарлстоне. Лорел никогда не считала эти обстоятельства чересчур трагическими и достойными сочувствия. Жизнь и смерть особо не волновали ее, как вещи вполне естественные. Труднее всего оказалось приспособиться к куче обязанностей, которые сваливались на нее год за годом.

С тетей Софи и дядей Джонасом Лорел жила со времени окончания войны, которая не прекращалась всю ее сознательную жизнь. Их дочь Кэролайн была милой и доброй, но, к несчастью, не отличалась крепким здоровьем. Тетушка Софи была так непрактична, что порой оказывалась беспомощнее дочери. Дядюшка же за всю свою жизнь не проработал и дня. Помогал женщинам вести хозяйство, постоянно делал всем замечания в духе «savoir faire»[1], в общем, пользы от него никакой не было.

В такой обстановке Лорел очень быстро повзрослела. Когда в дом являлись кредиторы, только у нее хватало духа иметь с ними дело. Всякий раз, как дядюшка являлся утром домой после очередного кутежа, именно она уговаривала его пойти спать и не омрачать настроение хрупким созданиям — Софи и Кэролайн. Только Лорел могла вести расходные книги, и, если вдруг тетушка в очередной раз впутывалась в какую-нибудь безумную авантюру, опять-таки Лорел искала выход из создавшегося положения.

* * *

Она смертельно устала от бесконечных неотложных дел и проблем. Хотя бы денек отдохнуть.

— Если, — решилась наконец заговорить Кэролайн, — мы подумаем все вместе…

— Я вообще не понимаю, из-за чего все эти споры, — сказала Софи. — Такой человек, как мой Джонас, заслуживает памятника и…

— О-о, да умолкните вы наконец, обе! — одернула их Лорел, прижав пальцы к вискам. — Надо что-то придумать.

Но на ум приходили только мысли о дядюшке Джонасе, на чей портрет ушли последние пятьдесят долларов. Частенько страдая от похмелья, не в силах поднять голову, он редко высиживал до конца воскресную проповедь. Самые счастливые моменты жизни он провел за стенами Малинового дворца мисс Элси. Размышляя об этом, Лорел не знала, смеяться ей или плакать.

Вскоре Кэролайн собралась с духом и предложила:

— Может, обратиться в банк?

Лорел даже не посмотрела в ее сторону.

— Лучше его ограбить, тогда по крайней мере будет польза.

— Бог мой, — тетушка стала нервно обмахиваться веером, — как можно говорить такие вещи! — Она отвернулась, тряхнув головой, и уселась на узкое канапе. Веером она орудовала с непревзойденным изяществом. — Никак не пойму, откуда у вас, девушки, такие манеры. И это после всех моих многолетних трудов…

Лорел молчала. Она стояла, прислонившись к оконной раме, слегка нахмурившись, и размышляла. Она давно поняла, что выход всегда есть, его только надо найти.

Кэролайн встала и, осторожно ступая на больную ногу, мучившую ее с самого рождения, пересекла комнату. Положив на плечо Лорел руку, она тихо сказала:

— Прошу тебя, не злись на маму. Ты же знаешь, она ничего не может с собой поделать.

Лорел посмотрела на кузину, и ярость утихла. На маленьком личике с большими, как у лани, глазами, обрамленном облаком темно-русых волос, была написана мольба. Вряд ли нашелся бы человек, способный отказать ей в чем-либо. Лорел не была исключением.

— Я не злюсь, — произнесла Лорел с тяжелым вздохом, все еще хмурясь.

Кэролайн, сама того не ведая, всегда заставляла Лорел устыдиться своего далеко не ангельского характера.

— И все же, Кэролайн, прошу тебя, не будь такой правильной, пожалуйста. Вы с тетей всегда заодно!

Кэролайн озорно улыбнулась, и это вмиг оживило ее бледное личико — оно засияло.

— Ну что ты, я совсем не такая хорошая, — призналась она, сжав руку Лорел. — Иногда я так злюсь, что просто готова ее убить. Но ей незачем об этом знать, правда?

И снова Лорел стало обидно за Кэролайн, которой постоянно приходилось защищать Софи от всех и вся. Лорел не сомневалась, что у тети достанет сил выстоять в одиночку против армии Шермана и не испытать при этом особых неудобств. Однако раздражение вскоре уступило место изумлению перед непритворной добротой Кэролайн. Скупая улыбка тронула уголки губ Лорел.

— Думаю, незачем, — согласилась она.

Кэролайн доверчиво прижалась щекой к двоюродной сестре.

— Не волнуйся так, дорогая, мы все переживем, я точно знаю. Надо только объединиться, и мы наверняка что-нибудь придумаем.

Ее уверенность не успокоила Лорел, а лишь привела в уныние. И она снова отвернулась к окну.

Чернокожий босоногий мальчик катил обруч по узкой, тенистой, зеленой улочке. Черно-белый спаниель гнался за ним по пятам. Телега молочника неуклюже тащилась через дорогу к зданиям напротив. Пожилой возница собирался уже сойти, когда ему неожиданно пришлось резко подать назад, уступая дорогу новенькой коляске, запряженной четверкой лошадей. Лорел мельком разглядела внутри яркие шляпки с перьями и услышала переливы женского смеха. Ей стало любопытно. Но вскоре она поняла, что в коляске едут печально известные девицы из заведения мисс Элси, и еще больше расстроилась. Ей вдруг подумалось, что мир хорошо устроен для порочных женщин. Они могут весело пролетать мимо, разодетые, в дорогих экипажах, пока достойные люди жертвуют последнее церкви и должны голодать за свою добродетель.

Тут она замерла. Мысль, возникшая в мозгу, сверкнула в глазах.

Кэролайн встревожилась:

— Что с тобой, Лори? Лорел не стала объяснять.

— Я, кажется, придумала! — воскликнула она, на бегу схватив шляпку с вешалки, и вылетела за дверь. Лорел перешагивала через ступеньки, непозволительно высоко задирая юбку.

* * *

Если бы кто-то спросил Хью Кейсона, работавшего в отеле «Чарлстон», о постояльце из номера сто десять, он ответил бы, что это идеальный гость. Работа портье позволяла Хью быть главным источником слухов и сплетен. Он c огромным удовольствием рассказывал все и обо всех. Но о госте из сто десятого мог лишь сказать, что его поведение совершенно безупречно.

Говоря по правде, постоялец не был очень уж общительным, и каждое слово из него нужно было вытягивать чуть ли не силой. Хотя каждый день он аккуратно и с достоинством вносил плату вперед, не давая ни малейшего повода для жалоб.

Чаще всего он просто сидел один у себя в номере. Время от времени таинственный субъект посещал парикмахера и ходил по магазинам. Обедал тихо, в отеле, всегда один, но, как оказалось, был весьма богат и заказывал самые дорогие блюда. Никогда не водил женщин, не прятал виски, не оставлял ботинки на кровати. В общем, показал себя с лучшей стороны, и Хью, если бы его спросили, не сумел бы объяснить, что настораживало его в постояльце из сто десятого.

Возможно, за все тринадцать лет работы в отеле Хью ни разу не встречал такого странного человека. Во всяком случае, в Чарлстоне, портовом городе и деловом центре, где, справедливости ради надо заметить, иностранцев всегда было достаточно и к ним все привыкли. Но постоялец из сто десятого не был иностранцем. Просто… просто он был непонятным.

Внешность у молодого человека была приятная, хотя и незапоминающаяся, судя по загорелой коже и огрубевшим рукам, он большую часть времени проводил на воздухе. У него были спокойные манеры и всегда опрятная одежда. Вот только ходил он и держался как-то по-особенному, что настораживало городского уроженца Хью. Глаза незнакомца, казалось, ничего не упускали, их выражение, холодное, мрачное и в то же время манящее и притягательное, чем-то напоминало наставленное дуло ружья. Редко можно встретить подобный взгляд в веселом и приветливом Чарлстоне. Чем больше размышлял Хью, тем больше убеждался, что подозрение вызывают именно его глаза.

Хью стоял у входа в отель и, задумчиво ковыряясь в зубах, любовался на утреннее солнышко. Он кивнул молодой вдове Лоутон, которая мчалась так, что даже не ответила на приветствие. Хью окликнул ее, но тут же подумал, что она чем-то взволнована и он может нарваться на грубость. К тому же она уже заворачивала за угол, и догонять ее не было смысла. Хью пожал плечами и, вернувшись на прежнее место, продолжал строить догадки о таинственном постояльце из сто десятого номера. В этот миг тень упала на лицо Хью, и он увидел перед собой те самые глаза. По привычке портье вытянулся, отбросил зубочистку и нервно поправил галстук-бабочку. Подобострастная улыбка на его физиономии не могла скрыть тревоги.

— Доброе утро, мистер Тейт. Собираетесь прогуляться по нашему славному городку?

— Возможно.

Рассеянный взгляд Сета Тейта обратился на противоположную сторону улицы. Хью наблюдал этот взгляд каждый раз, когда постоялец уходил или возвращался к себе. Любопытно, думал Хью, что он там ищет. Но постепенно понял, что постоялец ничего не ищет, может, выслеживает кого-то. Эта привычка тоже беспокоила Хью.

— Что ж, сегодня неплохой денек для прогулки, — сказал портье с преувеличенным энтузиазмом.

Хью с нетерпением ждал, когда Тейт наконец уйдет. Так бывало всегда, когда они сталкивались нос к носу, — Хью ощущал потребность оказаться где-нибудь подальше. Хью давно подметил, что Сет Тейт ничего не делал в спешке. Выходил не раньше чем был готов, тихо, незаметно, явно с определенной целью. Хью невольно сравнил Тейта с индейцем, хотя никогда не видел живого индейца, если, конечно, не считать Джо Уильямса, который, напившись, утверждал, что он наполовину индеец.

— Могу ли я быть вам полезен? — торопливо спросил портье.

За ухом у него зудело, но он мужественно переносил муки, ибо почесаться казалось ему непристойным.

— Прикажете лошадь или коляску? Быть может, экипаж?

Сет Тейт обратил наконец взгляд на портье. Хью, не в силах сдерживаться, почесался.

— Думаю, можете, — отозвался Тейт своим невыразительным, бесцветным, тягучим голосом. — Я ищу женщину.

Хью моргнул и судорожно сглотнул, но не от удивления (сама по себе просьба не была необычной, хотя и прозвучала в столь ранний час), просто он испытал облегчение. Мужчина, хотевший женщину, уже не казался таким опасным.

— Ну, вообще… — Хью откашлялся и принял более уверенную позу, — у нас в городе имеется несколько… мм… весьма недурственных заведений, и, если есть деньги, рекомендую заглянуть к мисс Элси. Это сразу за углом. Сейчас, правда, рановато, но думаю…

По лицу постояльца пробежала усмешка.

— Сведения весьма ценные, но в данный момент я имел в виду вполне определенную женщину.

Хью с опаской взглянул на него:

— Кого именно?

— Ее имя Лорел Синклер. Она вам знакома?

Хью ушам своим не поверил и часто-часто заморгал.

— Вы говорите о вдове Лоутон? Тейт не ответил.

В Хью боролись два противоречивых чувства. Выложить все, что он знает о леди Лоутон чужаку? Но благородство, впитанное с молоком матери, не позволяло Хью поступить подобным образом и предать леди. И благородство одержало верх. Пот прошиб Хью, но, собрав всю свою волю в кулак, он прямо взглянул Тейту в глаза.

— Позвольте спросить, сэр, — проговорил он с трудом, — не скажете ли хотя бы намеком, какого рода дело у вас к этой леди?

Лицо Тейта оставалось бесстрастным.

— У нас общие друзья, и я должен передать ей от них письмо.

Хью несказанно обрадовался. Проблема, можно сказать, была решена. Теперь стало ясно, зачем Тейт появился в городе, откуда взялся, что он за человек (любой, кто общался с Синклерами, был вне подозрений). О миссис Лоутон он спросил холодным, безучастным тоном. Однако многое по-прежнему оставалось тайной. К чему, например, столько времени тратить на поиски знакомой своих друзей, и почему он не знал фамилии ее мужа и их адреса? Зачем остановился в отеле, если чарлстонцы славились своим гостеприимством и принимали у себя фактически совершенно чужих людей по предъявлении всего лишь рекомендательного письма общих знакомых. Но Хью не хотелось ломать себе голову. Лучше принять на веру очевидное и простое объяснение. И Хью расплылся в приветливой, добродушной улыбке.

— Почему вы сразу мне не сказали, мистер Тейт! Они живут на Дэмбол-стрит, в доме из светлого камня, вы его сразу заметите. Они будут счастливы видеть вас, я точно знаю! К ним давно не приезжали гости. Пару минут назад я видел, как миссис Лоутон здесь прошла…

Поискав глазами, Хью увидел облаченную в траур фигуру — Лорел нерешительно прохаживалась возле витрины парикмахерской.

— Да вот же она, стоит на той стороне, возле салона мисс Мейсон. Если поторопитесь, сможете ее догнать.

Тейт проследил за взглядом портье и коротко бросил:

— Благодарю.

Постоялец стал спускаться с лестницы.

Хью перегнулся через перила и задумался над услышанным. Подумав о Лорел Синклер, он не мог не удивиться, что Тейт ни словом не обмолвился о миссис Софи и мисс Кэролайн. И чем больше он размышлял, тем более странным казалось ему происходящее. Хью надеялся, что не совершил ошибки.

«Лорел, Лорел…» Он пошел внутрь отеля. Теперь по крайней мере ему было о чем рассказать, если спросят.

* * *

Сет сразу узнал Лорел среди множества остальных женщин — она единственная была одета с головы до ног в черное. Переходя улицу, он еще не знал, с чего начать с ней разговор, но она уже пошла дальше, и Тейт последовал за ней.

Шел он не спеша, со скучающим лицом, но мысль лихорадочно работала. Лорел Синклер Лоутон, вдова, и как сказал портье, уважаемая женщина. Внутри зажглась искорка любопытства.

Нельзя рассмотреть женщину с такого расстояния, да еще со спины, и Тейт быстро догнал ее. Сначала он решил обогнать Лорел и хорошенько рассмотреть ее лицо, но она вдруг остановилась, огляделась с опаской и скользнула в узкий переулок. Сет решил проследить за ней еще немного.

Лорел Лоутон двигалась чересчур стремительно для местной уроженки. Все в городе казалось замедленным: звон мошкары, едва уловимое дуновение ветерка с реки, размеренный перестук копыт и даже ленивый говор жителей Чарлстона.

Никогда прежде Сет не видел такой жары. Пар шел от раскаленных камней и туманом струился с деревьев. Днем пот насквозь пропитывал рубашку, а ночью — наволочки и простыни. Это была жара, сквозь которую приходилось продираться с огромным трудом. Она притупляла чувства и отнимала все силы. Сет и представить себе не мог, как можно жить в таком месте.

Дела велись неспешно, размеренно. В том мире, откуда приехал Сет, медлить значило подвергать жизнь опасности. В этой части страны движение шло в другом, непривычном, ритме, и Сет не знал, стоит ли к нему привыкать.

Всякий раз выходя из комнаты, он инстинктивно хватался за пистолет и лишь усилием воли заставлял себя убрать его обратно. Уже с двенадцати лет Сет не выходил из дома без пистолета. Безоружным Сет чувствовал себя голым.

Но здесь были другие места и другое время. И он был другим человеком.

* * *

Пич Брейди не помнил ничего из первых пяти лет своей жизни. Полковник Айк рассказал, что его нашли трехлетним ребенком, бредущим через пустыню вдалеке от лагеря поселенцев, который, по-видимому, стал жертвой кровавой расправы индейцев. Следующие два года найденыш не произносил ни слова. Полковник стал звать его Пич, потому что копна его густых белокурых волос напоминала о персиках Джорджии. Брейди же была фамилия фотографа с востока, чьи работы на военную тему восхищали полковника.

Первыми воспоминаниями Пича были солнечный, ясный день, поле, усеянное алыми маками, и чалый мерин, пасущийся рядом. Он посмотрел на полковника, рассмеялся, и началась его жизнь.

Сначала были только он сам и полковник. Потом появились братья Бартоу и Рыжий Англичанин. Пять славных лет они проездили вместе. Но однажды Джима Бартоу сразила пуля в Шайенне, а его брата Кейла линчевали, когда он преследовал шерифа, застрелившего Джима. Мэт Бартоу мало на что годился после случившегося. Зимой в Сьерре он подцепил лихорадку и как-то ночью умер в мучениях. Рыжий долю пропадал где-то один, говорили, что его застрелили за карточным столом. После этого Пич и полковник вновь остались втроем с переменчивым временем.

Пэт Гаррет убил Малыша Билли. Янгеры, Джеймсы уходили один за другим. Страну вдоль и поперек исчертили железнодорожные пути и опутали телеграфные провода. Там, где еще недавно паслись стада быков, вырастали школы и церкви. В те времена все либо погибало, либо менялось. Полковник был достаточно мудр, чтобы понять это, но не Пич.

Жизнь Пича долгие годы заполняли рассказы о походах, приключениях в степи, мечты перед костром. Мечты приходили и уходили, снова возвращались, пока наконец не теряли свой блеск. Особенно одна мечта, о полковнике Айке и Огастесе Синклере, их приключениях на войне и во время золотой лихорадки… Даже теперь в ушах Пича звучал голос полковника, рассказывающего одно и то же по многу раз, без изменений:

"Огастес был мне как брат. Война объединяет людей, ты знаешь. Мы присматривали друг за другом. Его жена и маленькая дочка были мне как родные. Он был богат, имел плантацию недалеко от Чарлстона. Сам я был просто бедняком с фермы в Маунт-Плезант, но старик Огастес и я заботились друг о друге.

Янки прорвали оборону возле Чарлстона, и мы с Огастесом отстали от нашего полка. Только чудом нам удалось выбраться по запасному железнодорожному пути в вагоне, который был в руках северян. Это было просто чудо, чудо".

* * *

Сет дал голосам прошлого раствориться во влажном воздухе и, сосредоточился на происходившем в настоящий момент. Кривая улыбка скользнула по губам, когда он увидел, как женская фигурка в траурном платье перебежала через довольно необычный сад и подошла к заднему крыльцу некоего дома. В этом доме располагалось заведение, одно из тех, которые известны в любом городе, и большом и маленьком, даже в селении. Женщина, даже не оглянувшись, поспешно вошла внутрь.

Конечно, она не могла спутать этот дом с каким-нибудь другим. Хотя бы потому, что он был в лучшем состоянии, чем остальные, свежевыкрашенный, из хорошего, чистого кирпича, с дверными ручками из полированной латуни. Посетители заведения входили и выходили незамеченными благодаря высокой ограде и наглухо задернутым шторам в тот ранний час, когда добропорядочные женщины распахивают окна. Похоже, здесь не ждали гостей с утра. Что же там могла делать такая женщина, как Лорел Синклер?

Сет постоял некоторое время, тщательно обдумывая ситуацию, поскольку полковник всегда учил, что нет ничего глупее, чем принимать решение в спешке. Сет оглядел улицу и увидел темнокожего мужчину, сидевшего на тротуаре и с тоской взиравшего на экипажи, теснившиеся в дорожной пыли. Сет подошел к нему.

— Хочешь заработать пять долларов? — спросил он.

Загрузка...