Это не предсказания - Вместо предисловия

Роман ПОДОЛЬНЫЙ

ЭТО НЕ ПРЕДСКАЗАНИЯ

Вместо предисловия

Человеку всегда хотелось заглянуть в будущее. Это, может быть, самая большая страсть человечества. Именитые лженауки - астрология и хиромантия - только отчаянные и безнадежные попытки удовлетворить эту страсть. Через тысячи лет дошли до нас из прошлого имена пророков и изречения оракулов. Мудрые древние греки твердо знали, кто именно свергнет Зевса с Олимпа. Воинственные норманнские скальды оставили детальное описание будущей гибели мира. И евангелие, священная книга христиан, сопровождается мрачными пророчествами апокалипсиса. Сегодня в будущее заглядывают философы и социологи, инженеры и кибернетики, физики и астрономы. Марксизм, раскрыв законы истории, позволил предвидеть важнейшие черты будущего человечества. Социализм был предсказан за много лет до своего реального воплощения в нашей стране. А кроме общих законов истории, людям и государствам нужно знать конкретный ход мировых событий, размах сдвигов в экономике, скачки в развитии отдельных стран, предвидеть политические решения... Все это им помогает делать отнюдь не фантастика. Мы восхищаемся привидениями писателей. Но вперед ведь заглядывают не только они. Предсказания философов, политиков, ученых и техников на ближайшее будущее пока оказывались куда удачнее предсказаний фантастов. (Не надо к тому же забывать, что многие вещи о будущем фантасты сами говорят со слов инженеров и ученых.) Приход XX века Уэллс встретил книгой о его будущих достижениях. Книгой "Предвиденъя". "Предвиденья" куда точнее предсказывают ряд социальных и технических деталей будущего, чем любой из фантастических романов самого английского писателя. В 1962 году в Англии вышла книга известного ученого С. Лилли под многообещающим заголовком: "M J-жет ли предвидение стать наукой?" В частности. С. Лилли исследовал, насколько реальны оказались три прогноза научно-технических достижений XX века. сделанных один в 1906, другой в 1915, третий в 1920 году. Примерно на 80 процентов оправдались или оправдываются эти предсказания, сделанные учеными. У фантастов результаты в среднем много хуже. Во если это так, почему фантастические рассказы и романы того же Уэллса пользуются гораздо большим успехом, чем "Предвиденья"? Да потому, что никто (после того как детство окончено) в глубине души не ждет от фантастического произведения, в какой бы степени оно ни было научным, прямого предсказания грядущего. Угадывание отдельных технических деталей только подчеркивает часто, насколько не удается автору передать дух будущего. Блестящие романы Уэллса, где время действия близко к середине XX века, отнюдь не воспринимаются теперь как книги о нашем времени. "Аэлита" и "Гиперболоид инженера Гарина" Алексея Толстого любимы по-прежнему, но кто теперь смотрит на них как на предвиденье? Кто увидит в них анализ будущего? И когда писателя критикуют за то, что так, как у него, никогда не будет, эта критика не по адресу. Вспомните "Машину времени" Г. Дж. Уэллса, вспомните морлоков и элоев. Неужели даже сам автор хоть на секунду верил, что такое разделение человечества на два вида действительно возможно? Конечно, нет! Он просто взял одну из тенденций своего времени - рост пропасти между эксплуататорами и трудящимися - и мысленно развил эту тенденцию до предела, углубил Э7у пропасть "до центра Земли"... Если настоящее сравнивать со зданием, то фантаст в своем воображении обычно не перестраивает его целиком, а до предела надстраивает лишь одну из его сторон. Возникает сооружение, которое легко поддается критике даже современников, не говоря уже о суде следующего поколения. Советские писатели, исходя из нашей действительности, опираясь на законы, открытые Марксом и Лениным, сумели сделать интересные попытки смоделировать коммунистическое будущее - И. Ефремов в "Туманности Андромеды", А. и Б. Стругацкие в "Возвращении". Но и в этих великолепных произведениях сквозь прозрачные одежды будущего явственно просвечивает настоящее, точнее, лучшая часть того, что составляет настоящее. Тем меньше шансов сбыться у "пророчеств" современных западных фантастов. И даже от лучших из собранных здесь рассказов не стоит ждать правдивых сообщений о будущем. Зато стоит - о настоящем. Совсем странно советским людям, вооруженным знанием общих законов развития человечества, читать рассказы об акционерных компаниях по эксплуатации чужих звезд и даже галактик. Разве не ясно, что, когда дело дойдет до этого, слова "акционерная компания" уже придется искать в словарях устаревших терминов. Странно и порою смешно, когда черты сегодняшнего капитализма, притом чер1Ы, пожалуй, самые преходящие, самые злободневные, переносятся на сотни и тысячи лет вперед. И было бы еще смешнее, если бы целью автора не оказывалась, в частности, критика этих уродств. Одну из стен здания капитализма надстраивают, чтобы показать нелепость и хрупкость всего этого здания. Естественно, авторы таких произведений далеко не обязательно убежденные враги капитализма. Талант человека оказывается часто сильнее его взглядов. Классический пример - Бальзак, убежденный монархист и сторонник власти аристократии, разоблачивший и монархию и аристократию. Среди сегодняшних западных фантастов, по-видимому, нет такой крупной фигуры (впрочем, судить об этом всерьез можно будет лишь через некоторое число лет), но законы искусства верны и по отношению к титанам и по отношению к писателям среднего роста (но не карликам). Сегодняшняя англо-американская фантастика - живое свидетельство этого. Литература в конечном счете отражает жизнь, передает ее в обобщающей форме, лишенной второстепенных, мешающих восприятию деталей. Понятно, что литература нефантастическая есть отражение (иногда искаженное) настоящего. А можно ли сказать, что фантастические романы, рассказы, пьесы отражают будущее? Нет. В них повторяется в особой форме то же самое настоящее. Грядущее - призма, через которую писатель-фантаст рассматривает свое время. Точка зрения часто позволяет ему яснее видеть черты будущего в настоящем. Однако - в лучшем случае - только отдельные черты. Но если обычно значение фантастики как "литературы предсказаний", мягко говоря, преувеличивается, то какие же задачи действительно лежат на ней, что оправдывает ее существование в мире? Зачем она нужна? Может быть, для того, чтобы в удобной и увлекательной форме преподнести читателю последние научные данные? Что же, у такой точки зрения довольно сильные позиции... среди критиков. Посмотрим. Молодой писатель, обычно пробавляющийся куплетами для водевилей, пришел к известному издателю и предложил ему научно-популярную книгу о воздухоплавании. "Сделайте мне из нее роман", - таков был ответ. Вы можете не знать, что все это - эпизод из истории первого романа Жюля Верна "Пять недель на воздушном шаре". Все равно нетрудно догадаться, что дело происходило в середине XIX, а не в середине XX века. Повторись такая история в наши дни, издательство просто опубликовало бы популярную книгу. И все. К популяризации науки, не обремененной сюжетными линиями, художественными образами и лирическими пейзажами, перестали относиться с подозрением. Ее больше не считают скучной. Кривая роста изданий популярных книг рвется вверх еще сильнее, чем кривая изданий фантастики. А как только научно-популярная литература стала цениться сама по себе, научная фантастика потеряла ту свою функцию, которая когда-то была главной. Говоря точнее, эта функция не исчезла вовсе, но из главной и основной стала вспомогательной. Необходимость передачи новой информации не может сейчас претендовать на звание главной движущей силы фантастики. Но зачем же тогда фантастика? Можно с полным основанием ответить, что она помогает человеку осваиваться в меняющемся с чудовищной скоростью мире. Именно потому, что в последнее столетие скорость перемен невероятно возросла, эта задача и вышла на первый план. Рассказывая о возможных изменениях, фантастика готовит человека к изменениям действительным, помогает ему приспосабливаться к ним. Мы живем в мире, предсказанном (xo^я бы частично) десятки и сотни лет назад. Смотрим по телевизору, предсказанному Жюлем Верном, полет в космос, предсказанный им же (хотя на звезды летали еще герои классика начала нашей эры Лукиана, а наливное яблочко в русской народной сказке давным-давно катится по блюдечку, показывая своему хозяину весь мир). Однако это содействие обживанию человеком нового мира только попутная "выгода" от фантастики. Все дело в том, что сам вопрос, на который здесь делается попытка ответить, не совсем законен. Надо прежде всего выяснить, не зачем нужна фантастика, а почему она нужна. Ведь этот жанр появился не по чьей-то единоличной воле: он вызван к жизни объективными причинами. У общества возникла потребность в научной фантастике. Почему? И здесь ответ получить проще, хотя сам он в определенном смысле сложнее. Фатастика часть литературы; предмет ее тот же, что и у всей литературы, - человек и общество. Но по самой своей сути она получает особенно широкие возможности для исследования психологии человека и поведения слоев общества в новых, необычных ситуациях. Литература, как и наука, является средством познания действительности. Фантастика позволяет вести анализ таких сторон действительности, которые труднее поддаются исследованию с помощью средств литературы нефантастической. Фантасты могут ставить человека в своих произведениях в маловероятные, своего рода лабораторные условия. Они подвергают своих героев экспериментам, невозможным в обычной жизни. Это придает фантастике мощную критическую силу. Недаром к ней обращались в своих памфлетах самые убежденные реалисты. Общество, кое-как существующее сегодня, не может выдержать испытаний завтрашнего дня - вот основная мысль множества зарубежных научно-фантастических произведений. Р нашем сборнике она ясно проводится в рассказах Маргарет Сент-Клэр "Потребители", Роберта Крэйна "Пурпурные Поля", Уильяма Тэнна "Нулевой потенциал"... Впрочем, любое число примеров подскажет любителю фантастики его память. Совсем недавно в предисловии пришлось бы для убедительности пересказать еще сюжеты десятка не вошедших в сборник английских и американских рассказов и романов. Сейчас, пожалуй, необходимость в этом уже отпала. Если не с фантастикой Англии и США во всем ее объеме, то по крайней мере с хорошо представляющими ее образцами читатель уже знаком. И делать предисловие своего рода "путеводителем по непереведенному" уже не требуется. (Кстати, у зарубежных писателей есть то любопытное преимущество перед отечественными, что, как правило, у нас в первую очередь издаются лучшие их книги, худшие же вообще не переводятся; а у своих соотечественников читатель знает не только творческие удачи, но и поражения; впрочем, слова "как правило" сами по себе подразумевают наличие исключений.) Итак, обратимся к составу этого тома "Библиотеки современной фантастики". Здесь вы встретитесь с двадцатью шестью рассказами двадцати трех английских и американских писателей. С учетом литературного качества мы руководствовались двумя основными задачами: дать читателю представление о главных направлениях англо-американской фантастики и познакомить его с максимальным числом еще не переводившихся на русский язык фантастов. Первая задача казалась нам важнее; именно поэтому один автор представлен здесь двумя своими произведениями разного плана, а другой - тремя. Стремлением как можно шире охватить в одном томе столь значительную часть англо-американской фантастики объясняется то, что ряд рассказов публикуется с сокращениями. Такие фантасты, как Дэниел Киз, Боб Куросака, Ллойд Биггл-младший и некоторые другие, впервые выступают перед советским читателем. С другой стороны, в томе не оказалось произведений таких известных на Западе и у нас авторов, как Артур Порджес, Мюррей Лейнстер, Джеме Блиш. Но ведь нельзя объять необъятное. Легче оправдать отсутствие произведений Рэя Брэдбери, Роберта Шекли, Артура Кларка, Джона Уиндэма, Айзека Азимова - их творчество вошло или войдет в другие тома Библиотеки. Этот том разбит на пять разделов. В основу такого деления не легла тематика рассказов, оно не связано со сходством сюжетов или общим характером научных идей. За основу взято то, что, говоря языком Станиславского, можно назвать "сверхзадачей" рассказов. Есть ли выход для человечества из той пропасти, к которой подвели его капитализм и гонка вооружений? Есть ли спасение для человека, потерявшего смысл жизни? Всегда ли человечество в будущем сумеет найти выход из неожиданного и крайне тяжелого положения? Речь идет не только о поисках выхода из социального тупика, каким является для многих фантастов капитализм. В ряде рассказов сильно ощущение ужаса, надвигающегося из неправильно понятого будущего. В этом будущем под угрозой стандартизации и оглупления находится все - от моральных ценностей до системы образования, от культуры до науки. И писатели думают: можно ли их спасти, а если можно, то как. Рассказы, в которых в конечном счете ставится проблема спасения человека и человечества, рассказы, где делаются попытки разрешить сложнейшие и важнейшие моральные проблемы, вошли в первые два раздела сборника. Один из них составляют произведения, герои которых смогли найти какой-то выход (или им этот выход показали со стороны). Мрачнее второй раздел здесь авторы в своих произведениях не захотели справиться с несчастьями, постигшими их персонажей, не нашли для них выхода. Очень неровный - ив художественном и в идейном отношении - Пол Андерсон в рассказах "Поворотный пункт" и "Зовите меня Джо" предстает перед нами в лучшем из своих обликов. Тепло любви к человеку, носителю разума, согревает оба эти рассказа. Сила разума возвращает полноту жизни жалкому калеке ("Зовите меня Джо"), сила разума позволяет людям уйти и от преступления и от поражения в минуту, когда они столкнулись с носителями еще более могучего разума ("Поворотный пункт"). Но когда спасение может прийти лишь откуда-то издали, у писателя не всегда хватает воли на то, чтобы найти его для своих героев. Оптимизм, опирающийся на помощь случая, - оптимизм непрочный. А общество, которое не может найти выхода, вызывает у писателя жгучее отрезвление. И Уилъям Тэнн пишет "Нулевой потенциал". Рассказ начинается как будто медленно, эпически, затем ход событий убыстряется, действие выходит за пределы крохотного и скучного городка, где оно начинается, охватывает Соединенные Штаты, потом мир; сперва речь идет о годах, потом десятилетиях, наконец, сотнях тысяч лет. И все больнее становятся удары, наносимые писателем американскому обществу, где и сейчас есть культ посредственности, где каждый хочет прежде всего иметь право зваться Простым Американским Парнем, где быть интеллигентом считается чем-то неприличным. Этому культу ложной простоты соответствует одновременное наступление искренней посредственности в культуре, искусстве, политике, науке. И по всему этому больнее и больнее с каждой страницей бьет Уилъям Тэнн. Под конец же показывает нам собачью (буквально) цивилизацию, в которой человек занимает место домашнего животного, потому что лучшего к тому времени он и не заслуживает. Традиции Свифта просвечивают в этих страницах, полных неприкрытой ненависти к существующему строю. Любопытно, что в комментариях к одному из сборников фантастики на русском языке этот коротенький рассказ был назван романом. Ошибка, пожалуй, простительная. Потому что писателя обычно делает знаменитым большое произведение - роман, пьеса, повесть, на худой конец. А Уильяму Тэнну принес всемирную известность рассказ размерами чуть больше половины печатного листа. Каждый из рассказов второго раздела надстраивает свою стену здания действительности, доводит до крайности, до абсурда одну из тенденций современного буржуазного общества. Все мы не раз читали в газетах, как трудно на Западе найти работу человеку старше пятидесяти, сорока пяти, сорока лет. Роберт Крэйн живет в США, он знает, как это выглядит в действительности, и в его "Пурпурных Полях" в старики записывают людей старше тридцати с небольшим лет, относятся к ним как к никому не нужному хламу. Этот рассказ о "будущем" очень больно бьет по самому что ни есть настоящему Запада. А Маргарет Сент-Клэр говорит о том, как из людей делают потребителей - и только; как их заставляют любить только новое, чтобы они покупали, покупали и покупали. И она вопреки нашему названию второго раздела, все-таки видит где-то вдали некий выход. Общество людей без индивидуальности, без творчества обречено. Оно не может не развалиться. В глубине души на это надеются даже самые верные его граждане. Но ч7о вместо такого общества? У писательницы нет ответа. Не видит его и Альфред Бестер - во всяком случае, в рассказе "Феномен исчезновения" такого ответа не найдешь. Бестер возмущен тем, что военизация общества изгоняет из него культуру. Его персонажи "борются за поэзию" так "успешно", что в США не остается ни одного поэта. Рассказы второго раздела - рассказы сражающиеся. В них сочетаются черты "старой доброй" научной фантастики и неистового памфлета. В них объявляется война буржуазному обществу - война до полного уничтожения, к которому это общество в некоторых рассказах и приходит. Позвольте снова повторить: нам вовсе не хочется утверждать, что анторы этих рассказов - коммунисты. Вряд ли они даже глубоко знакомы с марксизмом. Но в них живет дух гуманизма. А в наше время быть подлинным гуманистом и счичать мир наживы приемлемым для жизни нельзя. В рассказах третьего раздела четко выражены принципы направления, известного под коротким названием "If". В дословном переводе - "если", в более точном - "если бы", в совсем точном - "Что было бы, если бы...". Конечно, к этому же направлению можно отнести и ряд рассказов из первых разделов. Но в раздел под названием "Может быть" вошли произведения, не ставящие "мировых проблем", рассказы, показывающие детали возможных вариантов будущего. Вы, конечно, аамегите, что хотя речь-то идет о вариантах будущего, но рассказы часто откровенно трактуют насущнейшие проблемы современности Англии и США: расизм, засилье политиканов, ответственность человека перед обществом. Несколько особняком стоят здесь рассказы Дэниела Киза "Цветы для Элджернона" и Роберта Силверберга "Тихий вкрадчивый голос". Первый из них, пожалуй, не столько мрачен, сколько грустен. Очень грустен. Его герой, умственно отсталый тридцатисемилетний мужчина, проходит на наших глазах путь к гениальности и затем возвращается к прежнему состоянию. Но его человеческая сущность, то, что мы обычно зовем душой, остается неизменной. Спокойный трудолюбивый, доброжелательный человек, которого нельзя не любить. И самый горький урок, извлеченный им за краткое время его гениальности, то, что его жалели. И жалеют. А настоящий человек не хочет жалости. А Роберт Силверберг показывает фатализм, веру в судьбу, с давних времен присущую буржуа. Только "помощь свыше" и "рука божия", о которых в XVI веке говорил Кальвин, приобретают в современном фантастическом рассказе более "научный" вид. Однако недолго звучит в ушах биржевика "тихий вкрадчивый голос", нелепо, чтобы предвидение будущего использовалось только для успешных сделок. Реальность вступает в свои права. Гораздо больше внимания придется уделить в предисловии произведениям, собранным в четвертом разделе книги, названном "Нигде и никогда". Три из них - типичные представители так называемых "фэнтэзи", а один стоит на некоей переходной грани между научной фантастикой и "фэнтэзи". Под этим последним термином на Западе понимают фантастические рассказы, в которых совершенно невероятные события происходят просто так, без всяких попыток научного их объяснения. Наша критика пока больше внимания уделяла порицанию рассказов этого типа, чем серьезному их разбору. В сборники фантастики, вышедшие на русском языке, до сих пор попали лишь один-два таких рассказа. И острую критику и пренебрежение можно объяснить без труда. Подавляющая часть "фэнтэзи" насыщена мистикой. Однако любопытная вещь: в антологии американских новелл на русском языке в отличие от сборников фантастики "фэнтэзи" попадают обязательно. Эдгар По, родоначальник детектива и один из претендентов на звание родоначальника научной фантастики, написал такие "фэнтэзи", как "Черный кот" и "Конец дома Эшер". "Человек, который мог творить чудеса" Уэллса тоже "фэнтэзи". Впрочем, за примерами незачем обращаться к англо-американской литературе. "Портрет" и "Нос" Николая Васильевича Гоголя по современной классификации следовало бы отнести именно к "фэнтэзи". Значит, необоснованная чудесность происходящего может быть порой полнонравным приемом, позволяющим писателю полнее и ярче раскрыть идею произведения. Двое из четырех авторов представленных здесь "фэнтэзи" знамениты прежде всего как мастера научной фантастики. Имена Джеймса Ганна и Генри Каттнера много говорят любителю научной фантастики, особенно если он следит за посвященными ей статьями. Собственно, "Где бы ты ни был" Джеймса Ганна не совсем "фэнтэзи". Чудесам, совершаемым его героиней, автор находит вполне научные объяснения: сами эти чудеса ненамного перекрывают достижения героя рассказа Ф. Пола: "Я - это другое дело", который явно относится к научной фантастике. И все-таки... Ф. Пола интересует совсем не то, что его герой открыл секрет именно сказочного телекинеза - передвижения предметов "силой мысли". А Джеймс Ганн так радуется всему, что он выдумал, так подчеркивает неиссякаемые возможности "современной колдуньи", что научные объяснения кажутся скорее комичными и теряют свой смысл. В "Сплошных неприятностях" (автор Г. Каттнер) тоже есть научные объяснения. Его герои - существа типа леших и водяных оказываются мутантами, появившимися тысячи лет назад в результате преждевременного открытия атомной энергии. Они были знакомы в XIII веке с очень сочувствовавшим им великим ученым Роджером Бэконом, сегодня они умеют объяснять свои чудеса вполне "на уровне" современной науки. И все это подается на фоне американской тюремной жизни, американского продажного суда, на фоне склоки политиканов-взяточников. И снова автор в восторге от своих выдумок! Но в конечном счете и эти выдумки бьют по порокам капиталистического строя. Даже в самых грустных рассказах первых четырех разделов вам почти обязательно встретятся шутки и парадоксы. А пятый раздел отдан им целиком. Он потому и называется "Над собой и другими", что здесь фантасты смеются. Смеются над теми, кто не любит фантастики, и над теми, кто любит ее чересчур. Над трафаретными литературными приемами и над обыденным отсутствием воображения. И над тем, что зовется "американским образом жизни", - тоже. На страницах этих коротких рассказов разыгрывается настоящая война против пошлости. Что же, говорят, расставаться надо, улыбаясь. И вы не раз улыбнетесь над последними рассказами этого тома.

Р. ПОДОЛЬНЫЙ