Евгений, Джек, Женечка

1. Ярослава

— Ярослава!

Я обернулась на окрик, но осталась в присядку, боясь уронить с ладони землянику, которую мне отсыпала возвратившаяся из леса соседка, и теперь ее ягодку за ягодкой аккуратно клала в рот моя Женечка.

Алиска ускорила шаг, точно испугалась, что на расстоянии я не узнаю подружку детства. Она не изменилась, хотя когда мы виделись в последний раз, ей, кажется, даже тринадцати не исполнилось. Все то же каре. Все так же мне по плечо. Только весит, наверное, кило на десять больше меня. Сиськи так и прыгают в майке — с таким богатством и без лифчика я не рискнула бы бегать даже по жаре. Необычной для конца июня.

— Тетя Надя рассказала! — кричала Алиска на ходу.

Запыхалась. Да, бегать на ее месте я тоже бы не стала.

— Я не поверила! Вот, прибежала…

Когда она поравнялась со мной, я уже была на ногах и растирала по ладоням ягодный сок, чтобы обнять подружку, но та замерла в шаге от меня, желая, наверное, ограничиться простым «привет». Ну, да, сто лет, сто зим… Какие тут объятия, только в кино все сразу целоваться лезут.

Да и вообще играли мы вместе скорее от безысходности, только когда других детей рядом не было. Все же в детстве четыре года — большая разница, прямо пропасть в интересах. Я, можно сказать, пасла Алиску, чтобы ее бабушка могла в огороде покопаться. Вместо игр мы вместе стирали в железном тазу с ржавым дном Алискину пижамку, и бабушка учила нас, девочек, что перед стиркой белье выворачивают и уделяют особое внимание некоторым местам… Не знала, что мы будет пользоваться стиральной машиной даже на даче. Ну, надеюсь, Алиска тоже не руками стирает…

— Да, это я… — сказала просто, чтобы не молчать. — Кто бы мог подумать…

Мы, не сговариваясь, подняли взгляд поверх высокого железного забора к распахнутым окнам второго этажа. Нет, из них не вырывались, как в нашем детстве, короткие узорчатые занавески. На пластиковых окнах были москитные сетки.

— Самый клевый дом в округе. Женя вложился в него капитально. Только продал дешево. Спешил. Как-то они с Мариной… Это его жена, — добавила Алиска тут же, боясь, что я не знаю, с кем он связал свою жизнь. — Взяли и сорвались в свою Испанию в один день. Летом ничего не говорили, а весной уже новые хозяева въехали.

— Я тоже дешево купила, — зачем-то сказала я. — Новые владельцы тоже спешили. Дураки, зачем покупали? Три года не продержали…

— Они почти и не приезжали. А ты-то из Москвы надолго?

— Как получится…

Никогда не говори никому о своих планах. Еще все может сорваться. Из-за родителей. Снова из-за родителей!

— А муж в Москве так и будет работать? — Алиска вспыхнула. — Извини, я не расспрашивала. Тетя Надя сама сказала…

Я кивнула. Тетя Надя сама ничего не знает. Ей мать наврала с три короба, как я и просила. Ну и если бы наш развод не был тайной даже для детей, мать все равно бы краснела за дочь-брошенку. Не поверила она мне. Невозможно поверить, что это обоюдное решение, к которому мы с Владом шли долго и упорно лет так пять. Вот дурь-то какая с этими родителями… Между нашими поколениями пропасть, которую не перекроешь никакими доводами.

— Конечно. Там денег больше. И он москвич. В здравом уме москвич в Питер переезжать не станет никогда. Я просто на повышение иду. Через наш питерский офис это сделать намного легче. Так что это временно все равно…

Врать так врать… Впрочем, нет ничего более постоянного, чем временное. Должность выше, зарплата ниже, но это и не Москва. Мне хватит. Нам с Женечкой хватит.

— Но дачу уже купила… — усмехнулась Алиска, явно прикидывая в уме выложенную мною сумму, но дальше тактично промолчала.

— Ну так лови за хвост удачу, как говорится. Лучший дом в округе, сама сказала.

Мы на секунду замолчали. Не знаю, о чем Алиска в тот момент подумала: о том ли, буду я вспоминать в нем свою первую любовь, о которой на даче не трепался только ленивый, или о чем-то другом… Местные Ромео и Джульетта прямо. К счастью, оба живы-здоровы и счастливы. С другими.

— Слушай, я чего прибежала… У тебя сыну сколько? Моему Егору двенадцать в сентябре.

— Ярославу тринадцать исполнилось.

— Может сведем их вместе? Тут детей теперь совсем нет. А если и приезжают, из игрушек не вылезают.

Я кивнула.

— Да, тишина гробовая. Я даже удивилась. Хотелось дежавю. Даже на мопедах не гоняют.

— Ну, иногда гоняют. Но, конечно, не так… На мостике еще висят, но… Гопота какая-то… Страшно вечером гулять. Но у тебя ж собака?

— Да, собака. Тетя Надя тебе все рассказала?

Алиска пожала плечами.

— Ну так… Ты ж знаменитость. Слушай, — подружка понизила голос. — Ты дочку, — и она кивнула на мою Женечку, которая тихо стояла подле нас, — в честь Сомова, что ли, назвала?

Я кивнула.

— Да. Как догадалась?

Алиска поджала губы: поняла, что переступила черту тактичности.

— Извини.

— Да ничего, муж не в курсе…

— А сына в честь себя?

— А то как же! Ну, когда знакомить их будем? Мне моего тоже не мешало бы от телефона оторвать…

— Да хоть прямо сейчас… Мои через час на озеро собираются. Если отпустишь своего… Ну, мальчишкам так легче разговориться… Там тарзанка, правда, есть, но если ты против…

— Я не против. Главное, чтобы его папа не узнал.

Мы рассмеялись.

— Я через час приведу Ярика. Мне сейчас Женечку спать укладывать. Мы еще маленькие, нас всего три годика. Да, Женечка. Покажи на пальчиках три.

И дочь показала. Я сжала ее ручку крепко-крепко и повела в крепость, которую построил Джек совсем не для нас с ней. Калитка гулко ударилась за нашими спинами, и я задвинула засов, отгораживаясь от внешнего мира. Никого не пущу в мой собственный — никого.

— Ярик! — позвала я из дверей, заметив за спинкой дивана его поднятую пятку.

Тишина. Привычная.

— Ярослав! — позвала громче, чтобы он услышал мать через свои эйрподы.

Он поднял курчавую голову, по которой плакала расческа. В Москве он себе такого не позволял, а здесь неряшливость стала частью его протеста против дачи в Ленинградской области.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Я встретила свою подружку детства. У нее сын, Егор, на год тебя младше. Они едут на озеро купаться. Я сказала, что ты поедешь с ними.

— Не хочу.

Ответил и исчез за спинкой дивана, уткнувшись в айфон.

— На улице двадцать пять, а то и двадцать восемь. На термометре все тридцать.

— Я сказал, не хочу.

— Ярослав! Ты не будешь валяться целыми днями на диване.

— Буду! Мне нечего тут делать…

— Вот и езжай купаться!

— Я не хочу…

— Пошел собираться! — заорала я на весь дом.

А чего молчать — ни души. Только если собака залает. И шнауцер подскочил и принялся меня облаивать. Ну да, все против меня!

— Не смей на меня орать! — голова Ярослава снова появилась над спинкой дивана. — А то папе скажу…

— Говори! А я ему скажу, что ты пялишься в свой долбанный телефон целый день и нихрена не делаешь.

— У меня каникулы!

— А если у тебя каникулы, пошел купаться! И общаться с людьми.

— У меня есть люди. Я с ними общаюсь.

И снова уткнулся в телефон.

— Ярослав, не подводи меня, — зарычала я тихо. — Я уже сказала, что ты едешь. Один раз. Ради меня…

И замолчала — ради меня он не будет ничего делать. Я — враг номер один. Увезла его из Москвы. И вообще я его бросила…

— Папа очень расстроится, если я скажу, что ты целый день чатишься с приятелями.

— Поехали в Москву, и я пойду с ними гулять! — выплюнул он в меня свою злость.

— Ярик, не начинай… — Как же меня достало ругаться! — Ты взрослый. Ты все понимаешь. У меня работа. Бабушка вернется с дачи, и ты поедешь в Москву. Ну не порть нам с Женей лето. Пожалуйста. Ну чего ты злишься?

Голова больше не показывалась, но я не подходила к дивану — боялась, что вырву телефон и разобью к чертям собачьим.

— Я хочу в Москву…

— Скажи что-то новое!

Он молчал.

— Месяц, Ярик. Всего месяц. Мы только что были в Болгарии. В августе снова поедем на море, в Барселону. Имей совесть в конце-то концов. Ну хочешь, я тебя в спортивный лагерь отправлю?

Он наконец-то слез с дивана. Тощий, высокий… Переросток для тринадцати лет. Пока рот не откроет, все пятнадцать дашь. Каланча. Как и его папашка. У нас есть тут один такой. Мы его Шлангом за рост прозвали. Ну, дядя Степа милиционер было как-то не клево уже в наше время…

— Отправь меня в Москву. Мне нахрен не сдался твой Питер!

— Не смей со мной так разговаривать!

— А ты не смей мной командовать!

— Я тобой не командую. Я прошу тебя поехать покупаться. Это так трудно? На улице жара. Здесь духота. Ты еще полежишь под вентилятором, завтра с соплями будешь.

— Купи кондиционер!

Боже, я сдохну с ним до сентября…

— Ярослав, пожалуйста… А вдруг Егор тебе понравится? Ну ведь есть какой-то шанс, что вам будет вдвоём интересно? Я очень хорошо дружила с его мамой.

Он, конечно же, хочет купаться — он просто не может со мной не спорить!

— Хорошо…

Как лестница не проломилась под ним — не знаю. Наверное, сын Джека не лучше, вот папа и постарался укрепить дом по всем фронтам. Джек, блин… Почему я не могу о тебе не думать? Дом как дом! Старый снесен до фундамента. Здесь нет никаких воспоминаний. Хотя, конечно же, я сумею найти место, где стояла старая тахта, на которой мы в последний раз занимались сексом. Нет, любовью… Тогда мы это так называли… Тогда мы не были циниками.

— Не топай! — крикнула я, когда у меня над головой потолок заходил ходуном.

В кого он такой? Папа его ангел. В меня, что ли?

Я налила Женечке молока, дала печенья. Через полчаса она будет спать. Я не успею даже главу в книжке дочитать. Включу камеру и пойду провожать ее в конец озверевшего братика к Алиске.

Так и вышло.

— Оставь телефон дома!

Хватаю у порога и тащу обратно. Не ору — дочка спит, и грожу кулаком — огрызнись мне тут! Двину, а потом жалуйся папочке, плевать. Влад прекрасно знает, что ты не ангел!

— Украдут, новый не куплю!

Глупая угроза. Не раз уже воровали — папочка тут же покупал новый, ещё и круче модель. Но папа в Москве, а мама злая, как собака: такая действительно не купит. Поверил. Оставил. На столе!

Собаке приказала сидеть тихо. Она послушная. Почти не лает. Даже на посторонних, если тех пускают в дом. А вот на улице открывает варежку только так. Но это тоже собака Влада. Сослана в питерские болота вместе с сыном, но в отличие от Ярослава, кажется, навсегда. Владу некогда с ней гулять, а молодому хозяину влом.

— Мам, я точно должен с ними ехать?

Это Ярослав увидел дачу и тачку. У Алиски дом старый, сразу после войны построенный. Подлатанный со всех сторон. Машина, правда, ничего — Гольф, чуть ржавый. Но мы же в детстве могли не судить друзей по одёжке, ведь могли?

— Должен! — почти огрызнулась я.

В машине еще один ребенок, так что их папа будет аккуратным даже на ржавом ведре.

— Ждите нас через два часа! — объявил водитель с пивным брюшком.

Так что же — губит людей не пиво. Но на воде все будут осторожными. Я напомнила Ярославу далеко не заплывать. Он буркнул свое согласие, так и не повернув головы в сторону Егора, который, как взрослый, протянул ему руку для крепкого мужского рукопожатия. Ничего. Мой тоже повзрослеет. Со временем. С папочкой. Не со мной.

Мы с Алиской минуту смотрели вослед Гольфу, который разворачивался в шесть приемов на наших узких дорожках, а потом… Разошлись.

— У меня дочка спит дома одна. Мне нужно вернуться.

Я испугалась, что меня пригласят на чай и начнут расспрашивать. А мне было очень даже уютно в своем панцире успешной дамочки. Руки в карманы штанов хорошо влезали — не джинсы, лен, мятый… Так мы же на даче. Был бы ватник и холодно, надела б не задумываясь. А так майка с перевернутой бретелькой — мне же тут не быков очаровывать. Коров здесь отродясь не водилось.

Вот козы появились. Мы вчера встретили их с Женечкой у реки. Напросились молочка попробовать. С утра сходили за целой банкой. Может, вес наберем, а то пушинка — дунешь и нет ее, как меня в детстве. Женечка… Так хочется, чтобы она оставалась моей копией. И, главное, маленькой. Не хочу отдавать ее никакому мужику. А вдруг буду, как моя собственная мать — не будешь с ним встречаться и все тут! Он из плохой семьи! А чем семья плохая? Тем, что канаву между участками не поделили? Дураки…

На глазах слезы — вот же, стала сентиментальной дурой. И все из-за Ярика. Все нервы мне вымотал, папин сыночек! Жаль очки солнцезащитные на столе забыла — это все от солнца, не от воспоминаний. Нет их никаких, воспоминаний. Не может быть. Здесь просто родные места. Ведь на даче было столько всего хорошего и кроме Джека… И Джека здесь больше нет, он теперь испанец.

А мне бы руки вынуть из карманов, а то в моей юности говорили, когда у девки большие пальцы наружу, девка ищет парня… На подсознательном уровне. А я не ищу даже на сознательном. Не готова пока ни к чему серьезному, а несерьезного с ребёнком не замутишь. Да и не хочется, не сейчас… Да и вообще все нормальные мужики к сорока годам разобраны. И нормальные бабы сами от них не отказываются. Видимо мать права, и я ненормальная.

— Славка!

Я замерла. Застыла. Заморозилась. После того, как подняла глаза.

— Славка, ты? Откуда?

Родители давно продали дачу, чтобы перестроить дом на участке мужа сестры. Теперь жили там в большом теплом доме большой, но не всегда дружной семьей.

— Джек…