Европа. Борьба за господство

Brendan Simms

EUROPE: THE STRUGGLE FOR SUPREMACY

© Brendan Simms, 2013

© Перевод. К. Королев, 2017

© Издание на русском языке AST Publishers, 2017

Предисловие

Нам часто говорят, что прошлое – это другая страна, и многое из того, что делалось в прошлые 550 лет, рассмотренных в этой книге, ныне делается иначе. Для западных читателей религиозные войны, рабство, нацизм и коммунизм в настоящее время кажутся чем-то чуждым. А наши потомки, должно быть, будут озадачены современной западной одержимостью предоставлением избирательных прав всем достигшим совершеннолетия гражданам, расовым равенством и эмансипацией женщин. Более чем вероятно, что многое из того, что сегодня воспринимается как нечто само собой разумеющееся, в будущем сочтут странным и непонятным. Однако кое-что не меняется вовсе – либо меняется мало или достаточно медленно. В этой книге показано: озабоченность собственной безопасностью, присущая европейцам, сохранялась с удивительным постоянством на протяжении столетий. Пусть, возможно, менялась риторика, однако концепции «окружения», буферных государств, баланса сил, государств-неудачников и превентивного удара; мечты об империи и стремление к безопасности; «центральность» Германии, этакого «полупроводника», соединяющего различные элементы европейского баланса сил; соотношение свободы и авторитарности, различия между переговорами и достигнутыми результатами, неразрывная связь внутренней и внешней политики, противоречия между идеологией и интересами государства, феномен массового патриотизма и тревога за дееспособность государства; столкновение цивилизаций и укрепление толерантности – все эти вопросы занимали и занимают европейских государственных деятелей и мировых лидеров (порою это были одни и те же люди) с середины пятнадцатого столетия и по настоящее время. Эта книга, если коротко, о том, что прошлое всегда рядом.

С учетом сказанного выше следует подчеркнуть, что прежде прошлое было открытым. Наша европейская история всегда содержала в себе семена различных будущих. Поэтому следует уделить ничуть не меньше внимания тем дорогам, которые не были выбраны, и тем, которые вели в никуда, нежели, разумеется, той «столбовой» дороге, которая привела к нынешней международной государственной системе и к внутреннему порядку в ее основе. К неудачникам мы будем относиться с должным уважением, пускай порой сочувствовать им будет непросто. В конце концов, поражения Карла V, Людовика XIV, Наполеона и Гитлера не были неизбежными. «Пришествие» веротерпимости, отмена рабства и международной торговли рабами, распространение в Европе демократии по западному образцу не были предрешены и предопределены. Но отсюда вовсе не следует, что все произошло по воле слепого случая. Как мы увидим, возвышение и падение великих держав, рост свободы и торжество Запада тесно связаны между собой. Останется ли так впредь, зависит от европейцев по обе стороны Атлантического океана. Мы напишем собственное повествование, используя историю не как руководство, а как справочник, где рассказывается о том, как в прошлом трактовали перечисленные выше вопросы. Именно поэтому последняя глава книги заканчивается не предсказанием, а новыми вопросами. Поступить по-другому означало бы превратить эту книгу из исторического труда в пророчество.

Введение Европа в 1450 году

С конца Средних веков жители Западной и Центральной Европы наслаждались общей идентичностью.[3] Почти каждый исповедовал католическую религию и признавал духовный авторитет римского папы, образованные сословия владели латынью и были осведомлены в римском праве. Европейцев также объединяло противостояние исламу, который сдавал свои позиции на Пиренейском полуострове, но быстро надвигался на юго-восточный фланг Европы. Государственное устройство большинства европейских стран опиралось на схожие социальные и политические структуры. Крестьяне платили подати феодалам в обмен на защиту и покровительство, а также десятину церкви – за духовное наставничество. Многие самоуправляемые города подчинялись элите, которую образовывали члены гильдий и магистратов. Аристократы, высшее духовенство и, в отдельных случаях, города заключали оборонительные соглашения с государем, которому они обязывались оказывать военную помощь и давать советы в обмен на защиту и подтверждение прав на землевладение или на расширение этих угодий.[4] Эти «контрактные» феодальные взаимоотношения регулировались посредством сословно-представительных учреждений: английского, ирландского и шотландского парламентов, Генеральных штатов во Франции и исторических Нидерландах, кортесов Кастилии, венгерского, польского и шведского сеймов и немецкого рейхстага.[5] Подавляющее большинство государей, если коротко, не обладало абсолютной властью.

В отличие от соседней Османской империи или более далеких азиатских политий, европейская политическая культура характеризовалась интенсивными общественными (или псевдообщественными) дебатами: какой величины должны быть налоги, кем, кому и для каких целей их надлежит платить. Хотя европейцы были скорее подданными, чем гражданами в современном смысле этого слова, большинство из них верило в правительство по «общественному договору». Защита прав – или «привилегий», как формулируется сегодня, – населения от посягательства государя являлась постоянной заботой. Европейцы вовсе не жили при демократии, однако элита располагала немалой «свободой». Более того, в Позднем Средневековье в Европе повсеместно ощущалось стремление к политической свободе, пусть даже это было именно стремление, а не реальное движение: чем ниже по социальной лестнице, тем оно было сильнее.[6] Свобода отстаивалась прежде всего локально, но иногда местного тирана оказывалось возможным одолеть только с помощью соседних государей. По этой причине европейцы не имели четкого представления о суверенности: многие считали внешние интервенции против «тиранического» правления не просто легитимным, но желательным решением и даже проявлением долга здравомыслящих государей.

Ошибочно считать основные европейские страны той поры великими державами или государствами в современном понимании этого слова. Тем не менее процесс «государственного строительства» в Позднем Средневековье набирал, так сказать, обороты: правители старались обеспечить мобилизацию населения для расширения собственных владений – или просто для того, чтобы уцелеть.[7] Помимо того, такие страны, как Англия, Франция, Кастилия, Польша, Бургундия, осознавали свою особенность, силу и значимость; применительно к Англии и Франции уже возможно говорить о «национальном» самосознании, которое складывалось на основе политического участия, общего языка и войн (преимущественно друг с другом). Одновременно европейцы осознавали свою причастность к «христианскому миру» (тогдашний синоним Европы), и это, в частности, периодически выражалось в крестовых походах против мусульман. Благодаря Марко Поло и другим путешественникам, европейцы узнали о Китае и других странах Дальнего Востока, но не имели почти никакого представления о Западном полушарии. Не будучи ни в коей мере «евроцентристами», они в большинстве своем, тем не менее, были убеждены, что живут на окраине мира, центром которого являются Иерусалим и Святая земля.[8] Поэтому первые дальние плавания совершались вдоль западного побережья Африки – в поисках альтернативного пути на Восток и возможности напасть на мусульман с тыла. К примеру, португальский принц Генрих Мореплаватель надеялся обойти ислам с фланга и, быть может, объединить силы с «пресвитером Иоанном», правителем легендарного царства то ли в Африке, то ли в Азии (никто не мог сказать точно, где именно). В 1415 году португальцы овладели Сеутой, городом по соседству с нынешним Марокко. Расширение Европы велось в целях самообороны.

Европа также представляла собой сильно разобщенный континент. На протяжении Средних веков ее раздирали противоречия – между императором Священной Римской империи и римским папой, между монархами и прочими государями, между городами-государствами и местными принцами, между баронами, между городами-соперниками и между крестьянами и феодалами. Католическому единству угрожали лолларды в Англии, гуситы в Богемии, альбигойцы на юге Франции[9] и разнообразные прочие секты; внутри самой церкви звучали голоса, осуждавшие злоупотребления, что распространились в Средние века. В середине пятнадцатого столетия политическая обстановка в Европе, возможно, была спокойнее, чем в начале Средних веков, но континент в целом оставался опасным для жизни и далеким от мира. Итальянские города-государства, особенно Венеция и Милан, постоянно враждовали друг с другом; Альфонс V Арагонский планировал установить владычество над Апеннинским полуостровом; в Испании христиане сражались с маврами, а мусульмане пока удерживали за собой Гранаду; венгры готовились к крестовому походу против турок; герцог Филипп Бургундский «разминал мышцы», выбирая между участием в крестовом походе и схваткой ближе к дому; османы собирались покончить с остатками православной Византийской империи на Босфоре; и продолжалась война, вошедшая в историю как Столетняя, между англичанами и французами.[10]

В «сердце» европейских противостояний находилась Священная Римская империя, простиравшаяся от Голландии и Брабанта на западе до Силезии на востоке, от Гольштейна на севере до местности ниже Сены на юге и до Триеста на юго-востоке. Она включала в себя территории нынешних Германии, Австрии, Швейцарии, Чешской Республики, Нидерландов, значительную часть нынешней Бельгии, а также Восточную Францию, Северную Италию и Западную Польшу. Империю возглавлял император, который избирался семью курфюрстами: архиепископами Майнца, Трира и Кельна и правящими князьями Богемии, Саксонии, Бранденбурга и Пфальца. Император правил в «согласии» с мирскими и «духовными» властями империи – с курфюрстами, принцами, графами, рыцарями и магистратами, которые составляли имперский сейм (рейхстаг), то есть парламент империи. Будучи далеки от сплоченности, немцы непрерывно оспаривали авторитет властей, будь то князья против императора или крестьяне против феодалов, в местных и имперских судах.[11] Империя являлась средоточием европейской политики. В ее пределах проживало больше людей, чем в любой другой европейской стране. Города исторических Нидерландов, Рейнской области, Южной Германии и Северной Италии, взятые вместе, превосходили богатством, техническими достижениями и бурлением жизни все прочие города Европы. Империя – или, по крайней мере, ее могущественные принцы – поддерживала политическое и военное равновесие между англичанами и французами.[12] (Англичане так и не оправились от разрыва с герцогом Бургундским, членом французской королевской фамилии, чьи земли находились на рубеже между Францией и Германией.) Важнее же всего было то, что, поскольку Священной Римской империи «предшествовала» империя Карла Великого, императорская корона вызывала обоснованный интерес не только германских владетельных князей, но и государей соседних стран, особенно Франции.[13] Носитель этой верховной власти, в отличие от остальных правителей Европы, мог притязать на абсолютную власть как наследник правителей Римской империи Карла.[14]

Однако, несмотря на вызывавшее гордость наследие и принципиальную значимость, Священная Римская империя к середине пятнадцатого столетия переживала глубокий кризис.[15] Власть императора (а им с 1438 года становился один из Габсбургов) ослабела вследствие череды вынужденных уступок курфюрстам (так называемая Wahlkapitulationen – «электоральная капитуляция»). Составные части империи враждовали между собой, процветал бандитизм, в коммерции тоже не обходилось без преступлений. Имперская церковь погрузилась в кризис и была деморализована злоупотреблениями. Кроме того, империя тщетно пыталась изыскать средства защиты своих границ. В отличие от английского парламента, сейм оказался не в состоянии согласовать механизм регулярного налогообложения, посредством которого можно было бы финансировать войны против гуситов, турок и, все чаще, против французов.[16] При этом империю также охватил кризис идентичности. Она притязала на то, чтобы считаться оплотом христианского мира в целом, и в ней проживали люди многих «национальностей», в том числе говорившие на французском, голландском, итальянском и чешском языках, но большинство подданных считали себя немцами и говорили на различных диалектах немецкого языка. О Германии как об отдельном государстве тогда речи почти не было, но примерно с 1450 года к названию «Священная Римская империя» стали прибавлять слова «германской нации».[17]

В этой книге будет показано, что Священная Римская империя и наследовавшие ей государства находились в центре европейского равновесия сил и выросшей из него мировой системы. Именно там пересекались стратегические интересы великих держав. В дружественных руках эта территория могла обеспечить решающий перевес, а в руках агрессора сулила смертельную угрозу. Поэтому положение дел здесь заботило Англию – поскольку империя являлась фундаментом «барьера» исторических Нидерландов, который защищал южное побережье острова от нападения с моря, и была ключевым условием европейского баланса сил; Испанию – поскольку власть над империей означала императорский титул и рекрутов, а сама империя была «хинтерландом»[18] для Испанских Нидерландов; Австрию позднее – по тем же самым причинам; Францию – поскольку империя служила буфером и одновременно виделась лакомым куском для завоевания; Пруссию – поскольку империя представляла собой отличный плацдарм для броска на восток или на запад; Соединенные Штаты Америки в начале двадцатого века – по причине «заигрываний» кайзера с Мексикой; позже США и Советский Союз полагали своей главной целью либо завоевать эту территорию, либо не допустить ее покорения противником.

Империя и наследовавшие ей государства также являлись основным источником политической легитимности для любого, кто собирался говорить от имени Европы. На протяжении сотен лет ведущие претенденты на эту роль искали возможность накинуть на себя мантию императора Священной Римской империи и присвоить наследие Карла Великого. Среди них были Генрих VIII, Сулейман Великолепный, Карл V, французские короли от Франциска I до Людовика XVI и, наконец, Наполеон Бонапарт, который серьезно задумывался над этим; очевидны и «отголоски» империи в гитлеровском Третьем рейхе, а Европейский союз возник в том же месте и на тех же идеях, пусть в них вложили совершенно иное содержание. Коротко говоря, Священная Римская империя за последние 550 лет неизменно притягивала к себе европейских лидеров, даже тех, кто не лелеял имперских амбиций; все понимали, что борьба за господство в Европе решается на территории империи и наследовавших ей германских государств. Об этом прекрасно знали Елизавета I, Кромвель, Мальборо, оба Питта, Бисмарк, верховное командование союзников времен Первой мировой войны, Франклин Делано Рузвельт, Сталин, Горбачев, русские, которые отчаянно сопротивлялись продвижению НАТО на восток после падения Берлинской стены, и знают нынешние европейские элиты, которые стремятся сохранить цельность Европейского союза из страха «выпустить поводья» управления Германией. Кто контролирует Центральную Европу любой период времени, тот контролирует всю Европу и тем самым доминирует в мире.

Поэтому неудивительно, что борьба за господство в Германии стимулировала процессы внутренних изменений в других европейских странах. Англичане восстали против короля Карла I, поскольку тот не сумел защитить немецких князей протестантской церкви, от кого зависели их свободы; французы свергли Людовика XVI, поскольку тот раболепствовал перед Австрией; русские низложили царя, поскольку тот не смог справиться со Вторым рейхом. Германия также причастна к наиболее важным идеологическим преобразованиям в Европе – здесь родились Реформация, марксизм и нацизм, оказавшие существенное влияние на мировую геополитику. Поиски безопасности и стремление упрочить свое могущество, кроме того, побуждали к экспансии – от путешествий Колумба до «схватки за Африку» в девятнадцатом веке; и то же самое легло в основу процесса деколонизации. Разумеется, нельзя утверждать, что все события европейской истории связаны с Германией напрямую, однако она всегда была «где-то рядом», чему множество подтверждений: английские моряки в семнадцатом и восемнадцатом столетиях пытались сохранить статус империи, пресекая поставки из Нового Света своим соперникам; Уильям Питт говорил о «завоевании Америки в Германии»; в конце девятнадцатого столетия Франция предприняла колониальное расширение, чтобы компенсировать мощь имперской Германии; а попытка мобилизовать евреев всего мира на борьбу с кайзером посредством декларации Бальфура привела в итоге к образованию государства Израиль после Второй мировой войны.