Фаэты. Рассказы о необыкновенном

Глава первая
РАСКОПКИ

Археолог Детрие стоял на берегу Нила и кого-то ждал, любуясь панорамой раскопок. Кожа его от загара так потемнела, что не будь на нем светлого клетчатого костюма и пробкового шлема, его было бы трудно признать европейцем. Впрочем, черные каленые усы делали его похожим на Ги де Мопассана. Непринужденность гасконца и знание местных языков, арабского и в особенности языка, на котором говорили феллахи, сходного с языком древних надписей, столь дорогих археологам, позволяли ему здесь быстро сходиться с людьми. Например, с самим пашой, от которого зависела выдача разрешений на раскопки в Гелиополе.

Важный чиновник в неизменной своей феске, от которого зависело разрешение на раскопки в Гелиополе, был с археологом Детрие приторно вежлив. Он гордился тем, что вызубрил наизусть весь Коран, не понимая в нем ни единого арабского слова, что не мешало ему держать в повиновении арабов. Паша неимоверно тянул, угощая француза черным кофе, сносно болтая по-французски и распрашивая у него о парижских нравах на плац Пигаль. В душе он, конечно, презирал этих неверных гяуров за их постыдный интерес к развалившимся капищам* старой ложной веры. Но он обещал европейцу, обещал, обещал… Однако разрешение на раскопки было получено лишь после того, как немалая часть банковской ссуды, выхлопотанной парижским другом археолога графом де Лейе, перешла от Детрие к толстому паше. Таковы уж были нравы сановников Оттоманской империи, во владениях которой скрещивались интересы надменных англичан и алчных немецких коммерсантов, требовавших у пирамид пива и привилегий, обещанных в Константинополе султаном.

[*Капище- языческий храм.]

Впрочем, Детрие мало волновало это соперничество. Как историка его интересовала больше былая борьба фараонов и жрецов бога Ра, древнейший храм которого ему удалось раскопать.

1912-й год был отмечен этим выдающимся достижением археологии. Храм был огромен. Казалось, кто-то намеренно насыпал здесь холм, чтобы сохранить четырехугольные колонны и сложенные из камней стены с бесценными надписями на них. Но сохранил их не разум, а забвение и ветры пустыни.

Археолога Детрие заинтересовали некоторые надписи, оказавшиеся математическими загадками. Жрецы Ра - и математика?! Это открывало многое.

Об одной из таких надписей, выбитой иероглифами на гранитной плите в большом зале, и сообщил Детрие в Париж своему другу математику, который пообещал приехать на место раскопок.

Его-то и ждал сейчас Детрие. Но меньше всего думал он увидеть всадника в белом бурнусе, подскакавшего на арабском скакуне в сопровождении туземного проводника в таком же одеянии.

Впрочем, не его ли друга можно было встретить в Булонском лесу во время верховых прогулок знати всегда экстравагантно одетым? На голове у него был то цилиндр, то турецкая феска, то индийский тюрбан. Ведь давно уже он прослыл тем самым чудаковатым графом, который сменил блеск парижских салонов на мир математических формул. Кстати, в этом он был не так уж одинок, достаточно вспомнить юного герцога де Бройля, впоследствии ставшего виднейшим физиком (волны де Бройля!).

Детрие и граф де Лейе подружились в Сорбонне. Они вместе гуляли по бульвару Сен-Мишель и встречались на студенческих пирушках, пили вино, пели песни и веселились с девушками.

Но главное, что связывало их, была «масонская ложа шахматистов», как в шутку говорили они. Оба были страстными шахматистами. Играли они примерно в равную силу, но граф де Лейе увлекался шахматными этюдами, не без успеха составляя их сам, получал призы на международных конкурсах. Эта общая привязанность к мудрой игре сделала само собой разумеющейся взаимную выручку. Вот почему граф де Лейе не только помог археологу добыть необходимые средства для раскопок, но и сам примчался к «месту действия».

Граф осадил коня и ловко соскочил на землю, восхитив тем проводника, подхватившего поводья.

Друзья обнялись и направились к раскопкам.

- Тебе придется все объяснять мне, как в лицее,- говорил граф, шагая рядом с Детрие в своем развевающемся на ветру бурнусе. Его тонкое бледное лицо, так не вязавшееся с восточным одеянием, было возбуждено.

- Раскопки ведутся на месте одного из древнейших городов Египта,- методично начал археолог.- Гелиополь - «город Солнца». В древности его называли «Ону» или «Ей-н-Ра». Здесь был религиозный центр бога Ра, победителя богов, который «пожирал их внутренности вместе с их чарами». Так возвещают древние надписи:

«Он варит кушанье в котлах своих вечерних… Их великие идут на его утренний стол, их средние идут на его вечерний стол, их малые идут на его ночной стол…»

- Прожорливый был бог! - рассмеялся граф.

- В этих религиозных сказаниях говорится не только о том, что Солнце, всходя над горизонтом, «пожирает» звезды, но пожалуй, и о реальных событиях древности.

- О битве богов с титанами?

- Нет. Воевали между собой не столько сами боги, сколько жрецы, им поклонявшиеся. Так с жрецами бога Ра всегда соперничали жрецы бога Тота Носатого (его изображали в виде человека с головой птицы ибиса), сыном которого считался фараон Тутмос I. Любопытно, мой граф, что наследование престола у египтян, как пережиток матриархата, шло по женской линии.

- Постой, великий древнечет! Я в невежественной своей темноте слышал лишь о двух египетских царицах - Нефертити и Клеопатре. Обе украсили бы собой бульвар Сен-Мишель.

- Жила и другая, как раз дочь Тутмоса I, и, быть может, даже более прекрасная, чем эти прославленные красавицы. Однако Клеопатра, как известно, была гречанкой (по линии Птоломея, соратника Александра Македонского). А Нефертити не правила страной. Она была лишь женой фараона Эхнатона. А вот жившая много раньше Хатшепсут (или Хатазу) была единовластной правительницей, женщиной-фараоном, едва ли не единственной за всю историю Египта.

- Постой, постой! Не о ней ли говорили, что она была ослепительно красивой?

- Видимо, о ней.

- Как же она воцарилась? Как королева красоты?

- На ней и сказалась матриархальная традиция наследования престола, который передавался не сыну, а дочери фараона. Дочь которой, в свою очередь, наследовала трон.

- Высшая форма аристократизма!- воскликнул граф.- Прямой путь к вырождению через кровосмешение.

- Дочь фараона, наследуя трон и выйдя замуж за брата, уступала ему этот трон.

- Хатшепсут - дочь Тутмоса I, раздвинувшего границы своего царства Та-Кем за третьи пороги до страны Куш и доходившего до Сирии, до Евфрата. Она наследовала от отца власть фараона и передала ее по традиции своему супругу и сводному брату Тутмосу И. Он был болезнен и царствовал лишь три года. А вот после его смерти Хатшепсут не пожелала передать при своей жизни власть фараона дочери и ее юному мужу, впоследствии Тутмосу III, и стала царствовать сама. За двадцать два года она прославилась как мудрая правительница и тонкая художница.

- Так это про нее говорили,- воскликнул граф,- что она красивее Нефертити, мудрее жрецов, зорче звездочетов, смелее воинов, расчетливее зодчих, точнее скульпторов и ярче самого Солнца?

- Пожалуй, это не так уж преувеличено. Действительно, эта женщина глубокой древности должна была обладать необыкновенными качествами, чтобы удержать за собой престол. Ей пришлось восседать на троне в мужской одежде с приклеенной искусственной бородкой.

- Фу, какая безвкусица! - возмутился граф.- Дама в усах! Ярмарка!

- Ты не сказал бы этого, увидев ее скульптурные изображения. Они прекрасны!

- Рад был бы полюбоваться. Их можно найти?

- Это нелегко. Большинство ее изображений уничтожено мстительным фараоном Тутмосом III, захватившим трон после Хатшепсут и прославившимся как жестокий завоеватель. Но все равно тебе стоит посмотреть поминальный храм Хатшепсут в Фивах, грандиозное здание с террасами, на которых при Хатшепсут рос сад диковинных деревьев, привезенных из сказочной страны Пунт. Увы, теперь вместо деревьев можно увидеть лишь углубления в камне для почвы, в которой росли корни, да желобки орошения. Но все равно зрелище великолепное - гармонические линии на фоне отвесных Ливийских скал высотой в сто двадцать пять метров. Такой же высоты был здесь и холм: мы раскопали его и нашли под ним храм бога Ра. Его ты и видишь перед собой. Учти - в нем бывала сама Хатшепсут. Быть может, здесь, борясь с врагами престола, отстаивала она свои права фараона и…

- И?

- И женщины,- улыбнулся археолог.

- Снимаю шляпу перед древней красавицей. А что, если она касалась рукой вот этой колонны? - И граф погладил шершавый от времени камень, потом стал оглядывать величественные развалины, пытаясь представить среди них великолепную царицу.