Факир. Сделка с дьяволом

Шатер был велик, и зрителей много. В щелку занавеса Николай осмотрел зрителей. Увидел Ветрова во втором ряду, усмехнулся. Ага, заинтересовался. А по левую сторону в первом ряду сидели трое мужчин с безразличными лицами. Они привлекли внимание. Обычно у публики лица оживленные, предвкушают зрелище. А когда один из троицы, видимо нервничая, стал крутить между пальцами монету, причем очень ловко, Николай понял — пришли конкуренты. Не антрепренеры, а иллюзионисты. Последить, поучиться, перенять, использовать трюки самим. Николаю стало смешно. Пусть попробуют разгадать, если получится. Когда он и сам не мог понять, как и что происходит. Рядом с мужчинами сидела молодая барышня с девочкой лет шести-семи. Дети — самая благодарная публика, а через нее можно перетянуть на свою сторону зал. Она будет его ассистентом, сама о том не зная.

Вот в образе шпрехшталмейстера вышел на арену Лука Ильич, торжественно объявил о представлении единственного в своем роде и непревзойденного факира Николя. Грянули аплодисменты. Народ о факире был наслышан. Николя вышел в восточном костюме. Оркестр наяривал туш, Николай раскланивался. Краем глаза он следил за троицей, лица каменные.

Начал выступление с трюков прошлых. Вытащил веревку, добровольцы завязали узел, один из них держал веревку. Узел двигался вперед и назад. Троица скривила рты. Они явно знали трюк, но не думали, что его можно подать под другим соусом. Веревка в руках Николая стала твердой, он поднял ее вертикально вверх, сделал пасс свободной рукой, и веревка стала превращаться в дерево. Пустила ветви, на них появились листочки, потом цветы. По всему залу разнесся аромат. Такого не умел никто. Затем дерево вспыхнуло ярким пламенем и исчезло, а из облака дыма полетели к зрителям десятки, сотни бабочек Публика зааплодировала, некоторые вскочили с мест. Дамы удивленно разглядывали бабочек, севших им на руки, платья, шляпки. Троица конкурентов оживленно переговаривалась. В качестве небольшого штриха Николай показал несколько карточных фокусов. Троица расслабилась, это они явно умели. Один из них открыл широко рот, собираясь крикнуть нечто обидное, и поперхнулся, закашлялся.

Публика повернулась к нему — мешает! А мужчина залез в рот и вытащил игральную карту. Возмутился, вновь открыл рот и снова поперхнулся, вытащил карту. Приятели таращили глаза. Один из них встал, поднял руку, хотел что-то сказать, а изо рта его одна за другой вылетали карты. Николай едва успевал их ловить.

— Вся колода! — громко объявил он, и карты перестали вылетать изо рта мужчины.

Ошарашенный, мужчина уселся на место. До конца представления троица молчала, боясь открыть рты, как воды набрали. А потом фокус с кольцом сударыни из второго ряда. Били фонтаны, переливались всеми цветами радуги. Публика завороженно следила, притихла. У Николая был точный расчет. Человек может долго смотреть на огонь и воду, древние инстинкты. А еще наблюдать за тем, как работает другой.

Но завершение было неординарным, впрочем, как и весь трюк Когда фонтан необъяснимым образом бесследно пропал, в руке у Николая оказалась золотая рыбка. Да не дохлая, которую он мог вытащить из потайного кармана, а живая. Мало того — говорящая. Чтобы было слышно, Николай приложил палец к губам. Публика молчала. Даже если бы пролетела муха, ее полет был бы слышен. Пушкин уже был хорошо известен в России, а маменьки и гувернантки с воспитательницами читали детям его «Сказку о рыбаке и Золотой рыбке».

И вот она наяву. Открывает рот, шевелит хвостом. А на голове — как в поэме — золотая корона.

— Что тебе надобно? — спросила рыбка.

Только «старче» не сказала. Молод Николай еще. Он приблизился к левой стороне, покрутил головой, как будто выискивая кого-то. Увидел уже приглянувшуюся девчушку.

— Узнаешь золотую рыбку?

От избытка эмоций девчушка закивала, не в силах произнести ни слова.

— Ты хорошо ведешь себя дома? Слушаешься маму?

— Да, — пролепетало дите.

— Тогда рыбка выполнит твое желание.

Какие могут быть у ребенка желания? Самые простые. Подросток вообще мог выдать неосуществимое. Потому Николай выбрал маленькую девочку.

— Куклу красивую, — пролепетала девочка.

— Ап!

Николай подбросил вверх золотую рыбку, которая исчезла, растворилась в воздухе. Но из ничего материализовалась большая кукла, упала на руки Николая. Секундная тишина, и публика взорвалась аплодисментами. Взрослые, особенно женский пол, всегда близко к сердцу принимают трюки, где участвуют дети. А девчушка встала, широко распахнув глаза от изумления. Только что золотая рыбка исполнила ее желание, и кукла — большая, в парадном платье, перед ней. Николай вручил куклу девочке. Публика просто неистовствовала, люди встали, кричали «браво!». Овации продолжались несколько минут. Все действо проходило прямо перед глазами троицы конкурентов, они все отчетливо видели и слышали. И сейчас ничем не отличались от неискушенной публики. Лица утратили безразличность, выражали крайнюю степень удивления, даже восхищения.

«Ага! И этих торкнуло, вставило, вштырило!» — позлорадствовал Николай.

Он вернулся в центр арены, трижды поклонился в стороны. Подобрал кольцо, что брал у сударыни во втором ряду, подошел, протянул:

— Узнаете ли вы свое колечко, сударыня?

Девушка запунцовела от внимания публики, ведь все взгляды были обращены на нее. Она взяла колечко, пригляделась.

— Колечко из серебряного стало золотым! — вскрикнула она.

— Громко, чтобы слышали все, прочтите имя на внутренней стороне! — попросил Николай.

— Надежда.

— А ваше имя?

— Надежда.

— Стало быть — оно ваше!

Что тут началось. Девушки и женщины кричали:

— Я тоже хочу!

Но Николай откланялся и ушел за кулисы. Там его обнял Лука Ильич. Николай перевел дух. Каждое представление для него самого внове, и чем оно окончится, он не представлял. Триумфальным успехом или оглушительным провалом?

— Николя! Что ты творишь! — застонал Лука Ильич. — Дамы рыдали, когда ты подарил девочке куклу. Какой жест! Все, конкуренты могут уезжать из Москвы. Ты их всех задавил!

— Есть и спать хочу, устал.

— Да, да, конечно. Заберу кассу, и едем.

— Куда?

— В ресторан. Надо отметить успех. Можем себе позволить. Я уже и пролетку нанял заранее.

— А вдруг провал?

— Николя! Я в тебя верю.

— Ну да, поймал бога за бороду.

— Что ты сказал?

— Это я про себя.

Николай переоделся. Костюмчик скромный, но другого у него не было. Ресторан был недалеко, можно было прогуляться пешком. Но Лука Ильич непременно хотел подъехать с шиком. У ресторана голосили под гитару и бубен цыгане. Николай поморщился. Лука Ильич понял.

— Скройтесь с глаз моих!

Уже когда вошли, антрепренер сказал:

— Я хотел как лучше, оплатил цыган из табора.

— Не люблю.

— Понял, Николя!

Николай заметил, что антрепренер стал лебезить перед ним, чего раньше не наблюдалось. Николай на глазах превратился в курицу, несшую золотые яйца. Лука Ильич выбрал столик в общем зале, а не в отдельной кабинке. Явно хотел и Николая публике показать, и самому рядом покрасоваться. Пока официант принимал заказ, публика в зале шушукалась, стреляла глазами. Николай становился фигурой известной. Но он не обольщался. Публика может быстро возвести кумира на вершину славы и так же быстро низвергнуть, чему была масса примеров. Но такое внимание к его персоне льстило. Вместе с официантом подошел метрдотель.

— Простите, мы не знали, что у нас в гостях будет знаменитый факир. Может быть, желаете чего-то особенного? У нас шеф-повар француз, способен на изыски самых требовательных гурманов.

Изыски требовали много времени, а Николай устал, чувствовал себя как выжатый лимон.

— Чего-нибудь мясного, повкусней и побыстрей. Хочу отдохнуть.

— Понял. Сей момент!

Оба — официант и метрдотель исчезли. Когда два официанта принесли на подносах заказ и Николай принялся за мясную солянку, к столу неверной походкой притащился пьяненький купец. Через все пузо золотая цепь от карманных часов.

— Разрешите?

Не дожидаясь разрешения, плюхнулся на стул, едва не мимо. Официант успел подвинуть стул, вопросительно поглядел на Луку Ильича. Для назойливых посетителей в любом питейном заведении были вышибалы — здоровенные амбалы. Лука Ильич отрицательно мотнул головой.

— Я купец второй гильдии Анфиноген Артамонович Матвеев, — представился купец.

— Чем можем?

Антрепренеру не хотелось устраивать скандал прилюдно.

— Хочу, чтобы факир устроил у меня дома представление.

— Невозможно-с, батенька, — мягко сказал Лука Ильич.

— Я деньги плачу! Сколько хотите? Пятьсот, тысячу?

— Нет-нет, решительно невозможно!

Купец насупился. Он явно не привык к отказам. Его натура отказов не понимала, он решил переть вперед, как слон.

— Неужели мало? Две тысячи!

Лука Ильич задумался. Деньги серьезные, равны сегодняшней выручке. Посмотрел на Николая.

— Нет, приходите в цирк, — сказал иллюзионист.

Купец огорчился. Понял, хоть и пьян был, что деньгами не все можно решить. Поднялся, тяжело опираясь на стол, и неожиданно сказал:

— Сын у меня, восемь годков. Болен сильно. От домашних про цирк услышал, вот про него, — мотнул головой в сторону Николая.

Повернулся тяжело, качнулся пьяно. Лука Ильич в спину ему бросил:

— Зачем тогда пьешь?

Купец услышал, повернулся:

— Горе запиваю. Аки я не русский?

Николая задело за живое. Не все в мире меряется на деньги.

— Ладно, Анфиноген Артамонович, согласен я. К полудню присылай пролетку.

— А куда? — оживился купец.

Николай рот открыл, но его опередил Лука Ильич:

— К гостинице «Савой», любезный.

Купец кивнул и ушел.

— Лука Ильич, зачем вы так? Мы, чай, не в «Савойе» живем.

— С сегодняшнего дня там, привыкай. Надо соответствовать.

Гостиница «Савой» была очень дорогой и респектабельной. Не «Метрополь», где могли останавливаться лица благородного происхождения, но тоже высокого уровня.

Доедали в молчании. Пролетка ждала их у входа.

— Лука Ильич, надо ли за вещами в старую гостиницу заехать?

— А все уже на новом месте. Какие у тебя вещи? Обзавестись еще не успел, так — скромные пожитки. Но обзаведешься, обещаю. И начнем с хорошего костюма. А то выглядишь как приказчик из купеческой лавки.

Номера были по соседству. У каждого две большие комнаты, широкая кровать с периной. Хоть вдоль ложись, хоть поперек Николаю понравилось. Еще бы душ, совсем было бы хорошо. Была ванна, которую наполняла водой прислуга. Халат, полотенце, тапочки, все с монограммами гостиницы. Богато, помпезно, но на вкус Николая тяжеловесно.

Утром Николай с Лукой Ильичом отправились по купеческим рядам, благо рядом были. Подобрали отличный костюм английского сукна, шелковую рубашку и блестящие штиблеты по моде.

— Ну вот, — удовлетворенно кивнул в гостинице антрепренер. — В вашем костюме не стыдно показаться хоть великому князю, хоть самому самодержцу.

Платил за обновки Лука Ильич. Зная его прижимистость, у Николая мысль мелькнула: «Не через меня ли до покоев самого императора пробиться хочет? А ведь не исключенный вариант. Восхищенный иллюзионом государь может подмахнуть бумагу, ну скажем — о выделении участка земли на центральной улице любого города. Если так, то антрепренер хитер и дальновиден».

До полудня оставалось немного. Николай оделся в восточный костюм, положил в карман карты игральные, мелкий реквизит. Выступать будет перед ребенком, и зрителями еще родители могут быть. Комната — не цирк, дистанция мала, работать придется с малыми предметами. Ровно в полдень в дверь постучали. На пороге стоял давешний купец. Трезв, сияет, как новый пятак.

— Добрый день, господин факир. Не раздумали?

— Я слов на ветер не бросаю. Едем.

— Похвально, по-нашему, по-купечески. Дал слово — держи. Я вчера спьяну-то не удержался, сынишке сказал. Так он меня все утро мучил вопросами. Не забыл? Не опоздаешь в гостиницу? Пострел!

Видимо, купец мальчонку любил. А как иначе в нормальной семье?

Перед крыльцом гостиницы стояла пролетка. На облучке важно восседал кучер. Едва успели сесть в мягкое кожаное сиденье, тронулись. Кучер знал дорогу. Пара гнедых лошадей бодро несла экипаж. Далеко ехать не пришлось — на Мясницкую.

— Приехали. Как мне вас называть?

— Как и все — Николя, Анфиноген Артамонович.

А купцу лестно, что известный артист его имя-отчество запомнил, приосанился. Блин! Вот это дом! Каменный, в три этажа, с лепниной вроде амурчиков. Солидных денег стоит. В центре любого города, будь это хоть Москва, хоть Питер, хоть Нижний, — земля стоила дорого.

Прислужник распахнул перед хозяином дверь. Анфиноген Артамонович скосил глаза на Николая. Вот, мол, каких высот достиг. Дом изрядный, прислуга вышколенная, не голь перекатная. Сени обширные, лестница мраморная, статуя женская в углу. Пожалуй, жить в таких хоромах не зазорно и дворянину.

— Пойдемте, Николя, наверх. Отобедать поперва желаете?

— Делом займемся, ребенок заждался. Кстати, как его звать?

— Илья. Так деда моего звали.

— Стало быть, Илья Анфиногенович.

— Именно так.

Остановились в коридоре второго этажа перед резной деревянной дверью.

— Анфиноген Артамонович, вы идите первым. Объявите — гость пришел. Только двери не закрывайте.

— Ага, понял.

— Он у вас не из пугливых?

— У нас в роду отродясь пугливых не было, — гордо выпятил грудь купец.

Он распахнул обе створки двери, вошел. Проем дверной широченный, на подводе проехать можно. Пол дубового паркета, с рисунком. Куда ни глянь — достаток виден.

Купец, явно подражая шпрехшталмейстеру, громко и торжественно объявил о прибытии долгожданного гостя. Николай волновался, как перед выступлением в цирке при большом стечении народа. Дети самые благодарные, но и самые взыскательные зрители, фальшь чувствуют и видят сразу. Не осрамиться бы! Ну, пора!

Он сделал несколько пассов перед собой. Неведомые силы помогли, как всегда. Из коридора в комнату густо повалил дым — белый, без запаха. В комнате взвизгнул женский голос.

— Молчать! — приказал купец.

И Николай сделал несколько шагов вперед. Он предстал перед немногочисленными зрителями, когда дым рассеялся. Можно сказать — из ниоткуда. Это всегда впечатляло. В комнате у стены стояла кровать. На высокой подушке возлежал мальчуган. Рядом с изголовьем три девочки — десяти, двенадцати и четырнадцати лет. Лица — ну точно вылитый купец, не ошибешься — дочки. Рядом дородная супружница. Рядом с дверью трое слуг, если потребуется подать, поднести, помочь. Николай взмахнул руками, на манер Амаяка Акопяна забормотал:

— Ахалай-махалай!

Сдернул тюрбан, и оттуда выпорхнула и села на пол жар-птица. Конечно, в природе такой не существовало. Было удивительно, как из тюрбана могла появиться столь крупная птица, размером с павлина. Хвост золотом сияет, переливается, лучи от него исходят. Никто из присутствующих не смог сдержать восхищенных криков. У самого хозяина глаза сделались круглые от удивления. О факире Николае слышал от других купцов, полагал — забавы для детей, взрослому мужчине удивляться не придется.

Жар-птица важно расхаживала по паркету.

— Хозяин, покормить бы птичку надо. Кинь золотую монетку.

Купец залез в карман, бросил на пол золотой полуимпериал. Жар-птица клюнула. От нее пошло ослепительное сияние. Все зажмурили глаза. А когда открыли, птица исчезла. Миг — и нет ее. Зрители водили глазами по комнате — не причудилось ли?

— Анфиноген Артамонович, можно ваш бумажник?

Купец закряхтел. Видимо — не хотелось показывать, сколько там денег.

— Вы помните, сколько там денег было?

— Конечно! — Купец насупился.

Николай повертел в руках увесистое портмоне. Потом открыл обе половинки, дунул. Вспыхнул огонь. Видно было, как кредитные билеты скручивались от огня, превращаясь в пепел. Купец не смог сдержать стона. А дети зааплодировали. Николай закрыл портмоне. Огонь погас. Он протянул бумажник купцу:

— Посчитайте!

Купец открыл портмоне. Деньги лежали в целости, как будто не горели только что. Для купца деньги — очень серьезно, с ними не шутят. Он пересчитал купюры. Все на месте. Купец перевел дух. Еще минуту назад он успел мысленно проститься с довольно крупной суммой.

Николай не давал домочадцам купца скучать. Заканчивал один фокус и сразу начинал другой. Для детей волшебство следовало за волшебством. Показывал карточные фокусы, которые понравились самому купцу, потом показывал исчезновение монеты и доставал ее из самых неожиданных мест — из уха мальчика, причесок девочек Восторгу ребятни не было предела. Мальчик улыбаться стал, сел в постели, кричал «Еще!». Признак хороший, значит, нравится. В высоком темпе он отработал час. И исчез в дыму. Бросил на пол платок, все окуталось дымом. И вышел через дверь. Слышал, как дети кричали:

— Маменька, куда факир исчез? Мы еще хотим!

— Он обещал вернуться.

Только так и удалось успокоить. Николай не спеша стал спускаться по лестнице, его нагнал хозяин.

— А отобедать? Стол ломится!

— Я же для детей исчез. Как я за столом появлюсь?

— Да, верно. Едем, я отвезу.

Когда уже подъезжали к гостинице, купец достал бумажник.

— Сколько я должен?

— Ни копейки не возьму. Для сына твоего, дочек старался. Не все деньгами меряется.

Купец расчувствовался, обнял Николая.

— Золотые слова. Но я должник твой. Нужны будут деньги или какая другая помощь — завсегда приходи.

— Договорились.

Едва Николай вошел в свой номер, следом Лука Ильич.

— К купцу ездил?

— Угадал.

— Сколько заплатил?

— Я не взял ничего.

— Ой, дурень! Как можно себя не ценить?

— Сам-два вернется.

Антрепренер только головой покачал. Как можно свой талант бесплатно растрачивать?

Николай свое мнение никому не навязывал. Но дети, особенно больные, — святое!

Вечером в шапито выступление прошло с блеском. Сразу после того, как зрители разошлись, Лука Ильич представил ему двух девушек Небольшого роста, стройных.

— Как ты просил, Николя.

Николай попросил их сделать несколько упражнений, проверить гибкость. Обе подошли.

— Хотите у меня в номере ассистентами работать? — спросил он.

— А можно?

— Для этого приглашены. Вы сколько получали?

Девушки смутились. Оказалось — на прежнем месте работали за кров и еду, антрепренер давал на руки крохи.

— Лука Ильич, одеть девушек надо. Одежда должна быть абсолютно одинаковая. Несколько разных комплектов. А еще плотника найди. И по деньгам реши. Не на день беру, учесть надобно, на годы.

— Сделаю.

Лука Ильич видел, что Николай не кидал деньги на ветер. От выступления и до выступления зрителей было все больше, очереди в кассу занимали с утра. Сборы били все рекорды.

Когда был готов ящик по эскизу Николая, начались репетиции. Фокус для этого времени новый, необычный. А для современности — вполне тривиальный. Коротко суть. Ящик состоит из двух половин, в каждой по женщине. У одной снаружи голова и руки, она ими шевелит и разговаривает. Из второго высовываются ноги. Ящик прилюдно пилится обычной ножовкой, половинки немного раздвигаются, фокусник проводит руками между половинками. Полное ощущение, что женщину распилили пополам. В конце номера женщина выбирается из ящика живой и невредимой. Сложность в том, чтобы женщины разместились в довольно маленьких отсеках. Репетиции шли несколько дней. Когда номер стал получаться, Николай впервые обкатал его на публике, причем в начале представления. Зал был забит под завязку.

Николай вышел, отвесил поклоны. Зал взорвался аплодисментами. На арену выкатили ящик, вышла ассистентка. Вторая уже была внутри, но ее не было видно.

— Уникальный номер! Почтеннейшая публика! Слабонервных просим не смотреть! — торжественно объявил Лука Ильич.

Духовой оркестр заиграл цирковой марш. Никто и не подумал отвернуться от арены, все были заинтригованы. Девушка сбросила платье, оставшись в черном гимнастическом трико. Ткань закрывала руки, тело, ноги. Она забралась через откинутую крышку в ящик В отверстие высунула голову и руки, другая — ноги. Со стороны смотрелось единым организмом.

— Желающие принять участие в номере есть? Вызываю самого смелого!

Кто из мужчин не хочет проявить прилюдно смелость? Тем более если это лично не угрожает. Нашлись смельчаки. Николай отобрал одного. Взял со стола двуручную пилу. Добровольный помощник стоял с одной стороны ящика, Николай с другой. Когда публика поняла, что ящик с женщиной на ее глазах распилят, раздались негодующие крики.

— Живодер! — закричала нервная дамочка.

— Пилим, — приказал Николай.

Доброволец изрядно побледнел. Он явно испугался. Начали пилить. Звук пилы, летящие на арену опилки. Зал замер в ужасе, наиболее чувствительные дамы упали в обморок.

Когда ящик был распилен до конца, Николай поблагодарил добровольного помощника:

— Можете вернуться на свое место.

Неверной походкой помощник уселся на свое место. От него отодвинулись, как от прокаженного. Николай раздвинул половинки ящика, провел между ними рукой. Зашел с другой стороны и повторил, чтобы видела другая половина зрителей. Крики ужаса, вытаращенные глаза.

— Милочка, пошевели руками, — обратился к ассистентке Николай.

Та послушно подвигала руками.

— Спой нам, светик.

Девушка начала петь — один куплет.

— А теперь — пошевели ногами.

Из ящика высовывались ноги по щиколотки. Ноги задвигались. Николай подошел, пощекотал подошвы. Ноги задергались, девушка, вернее, видимая всем голова засмеялась. Публика не знала, как реагировать. Восхищаться, смеяться или плакать?

Николай сдвинул половинки ящика, сделал пассы над ним, откинул крышку, и оттуда выбралась живая и невредимая девушка. Зал перевел дыхание, потом зааплодировал. Многие вскочили с мест. Эмоции были сильные. Что пробирает публику сильнее всего? Не смех, а именно страх, когда цепенеет от ужаса тело. А потом представление вел один Николай. Наутро газеты вышли с огромными заголовками.

«Факир прилюдно казнил невинную девушку и оживил ее!» — это самый безобидный из них.

Номер имел неожиданное продолжение. На следующее представление пожаловал со свитой начальник городской полиции. Все в мундирах, важные.

— Николя, может, не надо с распиливанием? — спросил его Лука Ильич. — Видишь, сколько полиции в зале. Запрут еще в кутузку!

— А где труп? Кровь? Она же живая после номера из ящика выбирается.

Но номер поставил не в начале, а в конце. Народу — битком. Газеты сыграли свою роль, подогрев интерес. Лука Ильич и так поднял цены вдвое. Грех не воспользоваться удобным случаем. Николаю не понравилось, что у входа стояли несколько городовых. Не арестовать ли его хотели, увидев убийство женщины? Так ведь мертвого тела не будет. Сплошь обман и иллюзия. Газетчики подняли скандал, не вникнув в суть фокуса, полиция решила убедиться, что никакого смертоубийства нет.

И змеи ползали по арене, и фонтаны били, и цветы на арену сыпались. Николай наблюдал за полицейскими чинами. Лица их из каменно-важных помягчели, у публики дух захватывает. Ближе к концу представления выкатили ящик, вышла девушка, появилась пила. Полицейские насторожились, как цепные псы. Когда Николай с добровольным ассистентом ящик пилить стали, полицейские вскочили. Но команды от главного полицейского не последовало, они снова уселись. Для Николая это был самый напряженный момент. Сорвут полицейские представление, или он сможет закончить номер?

Обошлось, пронесло! Когда из ящика выбралась невредимая девушка, полицейские стали оживленно переговариваться, обмахиваться платками. Представление прошло с аншлагом, под бурные аплодисменты. Когда зрители разошлись, к Николаю подошел Лука Ильич:

— Николя, полицейские не уходят, просят тебя на арену.

— Попроси девушек тоже выйти.

На арене стояли все полицейские — пять чинов — и трое городовых.

— Голубчик, — начал начальник полиции. — Мы посмотрели все представление и должны сказать — восхищены. Но один номер хотели бы посмотреть вблизи. Общественное мнение, знаете ли. Газеты шум подняли. Не приведи господь, до императора дойдет.

Начальник снял фуражку, платком вытер лоб.

— Хорошо, я продемонстрирую. Но дайте слово, что ни один ваш подчиненный нигде не обмолвится словом. Публике станет неинтересно, да и конкуренты не дремлют.

— Понимаю. Городовым — покинуть шапито и стоять у входа.

Городовые, с явным нежеланием на лицах, вышли. Им тоже хотелось узнать, как исполняется трюк, как дурят публику. На арену уже вышли девушки в сопровождении Луки Ильича. Двое униформистов выкатили ящик.

— Показываю.

Николай открыл крышку, туда забралась Мила. Во вторую половину — Даша. Потом униформисты раздвинули половинки ящика.

— Так их двое?! — удивились полицейские.

— Обман! — крикнул полицейский с бакенбардами, переходящими в усы.

— Смею заметить — все фокусы обман. И все, что вы видели, — отличный иллюзион.

Главный полицейский протянул руку Николаю:

— Обман, но очень восхитительный. Я сам во все почти поверил. В выходные приду с семьей, пусть дети посмотрят. Зрелище достойное, спасибо.

Когда полицейские ушли, Николай уселся на ограждение. Сегодняшнее представление, а потом и полицейские заставили здорово поволноваться. Но все прошло как нельзя лучше. Видимо, полицейский сообщил в редакции, что распиливание женщины — всего лишь трюк, потому что из всех газет исчезли ужасающие заголовки. Но и они свое дело сделали. Народ в цирк валил валом. Дни шли за днями. Николай обдумывал новые трюки. Самому придумывать ничего не надо, бери то, что делали современники или великие иллюзионисты прошлого. Вопрос в том, как приспособить к его условиям и времени.

Были две вещи, которые он хотел показать, но сомневался, в состоянии ли помочь неведомые силы? Во-первых, левитация, парение в воздухе. Делали это его современники, подвешивая себя на тончайших полимерных нитях. Почти невидимые, они свободно выдерживали вес человека. И второе — хождение по воде. В природе на такое был способен только Сын Божий. Трюк сложен технически, но Николай на технику не рассчитывал. Понял — необходимы репетиции, причем людей в цирке быть не должно, даже своих, цирковых. Вдруг неудача?

Да и хорошо если пойдет, надо выработать поведение во время трюка. Что делать, что говорить? Вдруг повиснет вниз головой? Хорошо думалось по вечерам, прохаживаясь по засыпающему городу. Фонарщики зажигали фонари, неспешно прогуливались пары. Рабочий люд рано ложился и рано вставал. Гуляли студенты, офицеры, служивый люд, конечно — с барышнями.

В один из таких тихих вечеров на темной аллее, почти в центре города, к Николаю подошли двое. Сначала он подумал — грабители, место удобное. Но что у него было брать? По вечерам он не брал с собой ни денег, ни ценных вещей, так — немного монет на всякий случай, даже извозчика нанять, если далеко от гостиницы уйдет. Был как-то случай, за Чистые пруды ушел. Что интересно, назывались они тогда Поганые.

Двое мужиков, один из которых был довольно могучего телосложения, вынырнули из-за кустов. Разговор начал тщедушный мужчина.

— Гуляем, господин хороший? — визгливо осведомился он.

— Гуляем.

— Ай-яй-яй! Один, поздно вечером. Всякое может случиться.

— Грабить-то у меня нечего, могу дать несколько монет.

— Так ведь побить могут, искалечить невзначай.

Николай сразу насторожился. Простые грабители без разговоров обшарили бы карманы, забрали добычу и сразу скрылись. А эти, похоже, угрожают.

— Или на волшебство свое надеешься?

Амбал вытащил из кармана нож, довольно большой, с кривоватым лезвием. Такие применяли бойцы скота. Последними словами тщедушный мужчина себя выдал. Никакой он не грабитель, а конкурент. Или нанятый конкурентом громила для запугивания. Хочет избавиться, выдавить из города более удачливого соперника. Амбал выдвинулся вперед. Лицо тупое, явно не цирковой, за деньги нанят. Нож вперед выдвинул, чтобы пострашнее было. Николай в нож вперился, сосредоточился. В темноте было видно, как начал краснеть, раскаляясь, кончик ножа. Очень быстро и весь клинок. Оба грабителя смотрели на нож с удивлением. Вдруг амбал заорал, бросил нож, стал дуть на кисть, трясти ею в воздухе.

— Чего, обжегся? — ласково спросил Николай.

И тут же ударил тщедушного в живот. Не пожалел, со всей силы. Тот упал, а амбал бросился бежать. Ломился сквозь кустарник, как лось на гону. Николай схватил тщедушного за ворот, протащил по аллее к фонарю, швырнул на скамейку.

Мужчина постанывал.

— Не придуривайся. Тебя не часто били, потому кажется — больно. И ты не грабитель. Ты цирковой, скажу больше — конкурент, иллюзионист. Назовись! Сейчас я каблуком сломаю тебе пальцы, и на карьере в цирке можно поставить крест.

Для фокусника травма пальцев — приговор, профнепригодность. Как для художника потеря зрения или музыканта — слуха. Впрочем, Шопен, великий композитор, к концу творческой карьеры оглох. Но это редкое исключение из правил. Мужчина угрозу понял правильно.

— Пальцы не трогай. Иван Кудимов я. С балаганом в Москву приехал, как и в прошлом году. Тогда сборы хорошие были, а сейчас ты мешаешь.

— Я не мешаю, работаю в полную силу и даже сверх того. А вот сегодня вечером ты мне помешал отдыхать.

Николай сделал вид, что задумался.

— Что мне с тобой делать? Полицию вызвать или самому в пруду тебя утопить? Вроде грех на душу брать неохота.

Иван испугался, жидок оказался на расправу. На колени перед Николаем бухнулся.

— Помилуй, отпусти! Все деньги, что с собой есть, — отдам.

— Зачем мне твои копейки?

— Э, не скажи. Все фокусники из балаганов и шапито скинулись. Думаешь — я сам по себе? Ты всем поперек горла встал!

Трясущимися руками Иван полез в карман, достал бумажник, открыл. При тусклом свете масляного фонаря выделялись кредитные билеты. Николай достал деньги, пересчитал. Четыреста рублей. Годовая зарплата рабочего — токаря, механика.

— Недорого вы меня оценили, я больше стою в рублях. А ты, значит, самый смелый оказался? Другие сдрейфили?

— Сказали — ты их в лицо знаешь.

Николай засмеялся.

— Так они еще и трусы. Ни одного в лицо не знаю, ни одного! Они тебя за понюх табаку купили! Обвели вокруг пальца!

Николай убрал деньги в свой карман. Хоть как-то накажет зловредных конкурентов. Не хватает талантов, нечего злоумышлять.

— Ладно, не трону. Ты видел, что я с ножом сделал? Благодари бога, что вас обоих в живых оставил. Настоящих грабителей в пепел обратил бы. А попробуешь еще раз — наложу страшное заклятие. Пшел отсюда.

Иван поднялся, сделал несколько шагов и побежал. А Николаю и грустно, и смешно. Конкуренция — это хорошо, заставляет двигаться вперед, искать что-то новое. Но не такая, звериный оскал которой он только что увидел, с угрозами, ножом. Город большой, публики много, работай с выдумкой, огоньком. Хотя, если положить руку на сердце, конкурентам его сейчас не догнать, даже не встать вровень, ему помогают неведомые силы. В гостиницу вернулся в плохом настроении. Что за народ пошел?

После вечернего представления, когда цирк опустел и униформисты заперли входы, Николай не стал возвращаться в гостиницу. Вышел на середину арены, закрыл глаза. Он хотел попробовать — получится ли левитация? Левитировать — летать, парить над землей. Люди на это не способны, хотя видел он фото и видео индийских йогов, висящих над землей в позе лотоса. Сомневался — не фотомонтаж ли? С помощью фотошопа еще не то можно изобразить. А человек всегда мечтал оторваться от земли, и такой фокус имел бы успех.

Начал мысленно думать, как его тело становится легким, начинает парить над манежем. И так легко и необычно приятно стало. Раздались хлопки и голос Луки Ильича:

— Браво! А почему ночью?

Николай открыл глаза. Ба! Да он в самом деле висит над манежем на уровне четырех-пяти метров. И что антрепренера сюда занесло? Николай полагал, что он уже ушел отдыхать.

Спуск был резким, но удара не было, под ковром — слой опилок.

— Днем народу лишнего много. Номер отточить хочу, чтобы без помарок.

— Извини, что помешал. Как тебе удалось?

— Я секретов не раскрываю.

Лука Ильич подошел, осмотрел Николая со спины, рукой над головой провел, проверяя — нет ли тросов. Лицо задумчивым стало.

— Вот смотрю я на тебя, Николя, и понять не могу. Руки-ноги-голова, все как у других. А исполняешь то, что человеку неподвластно. Ну трюк с ящиком, с узлом на веревке, это объяснимо. Но ты же не птица, да и она крыльями машет. А ты неподвижен.

— Медитация и левитация.

— А, — протянул антрепренер.

Отошел, хотя не понял ничего. Понабрались модных словечек — спиритический сеанс, медитация, третий глаз. Нелепо! Но он сам видел, как Николай парил без всяких приспособлений. Расскажи кто — не поверил бы. А ведь ему, Луке, повезло с Николаем, так раз в жизни бывает. Парень делает то, что другие не могут. При этом скромен, не жаден, покладист. Беспокоило Луку, что уже середина лета. Месяц-два, и начнутся дожди, слякоть и грязь. В шапито станет неуютно, а зимой и вовсе не возможно работать. Публика в шубах сидит да в тулупах. А как артисту работать в таких условиях? Вот и тянутся передвижные цирки в теплые места — в Крым, на Кавказ. Правильно Николай говорил — надо делать свое здание, где круглый год выступать можно, где тепло и уютно.

Пока у Луки не было в труппе Николая, он об этом даже и не помышлял. Труппа кое-как перебивалась в Крыму, гастролируя из Ялты в Севастополь или Керчь. Но велик ли Крым? И передвижных цирков в нем зимой полно. С приходом Николая к Луке настоящие деньги пришли, да в заначке уже кое-что было. Задумался. А может, найти богатого мецената, который деньгами поможет? Да отгрохать собственный цирк, пока не опередили? Вот ведь какие трюки Николай выделывает, а молод. Опыта наберется, похлеще чего придумает. Хотя и с тем репертуаром, что у него есть, не стыдно программу показывать в лучших цирках страны. Да и только ли страны? Мысль о вояже в Европу захватила целиком, заставила остановиться, присесть. Это же какая перспектива? Хотя империя велика, кроме Москвы есть другие крупные города — Харьков, Варшава. О, про Финляндию чуть не забыл. И столица многого стоит. Только холодно в ней зимой.

Попробовав несколько раз левитировать, Николай освоил перемещение. Если висеть на одном месте, зрители подумают — на тросе висит. А уже как факир сделал трос невидимым — это его уловка. Поднимался вверх, наклонял тело вперед, смещал центр тяжести и летел над пустыми рядами. Выпрямляясь — зависал. Пробовал двигать руками и ногами, разговаривать. Начало получаться неплохо. И вот решился он на прогон программы уже перед публикой. Боязно! Программа шла как обычно, в знаковых местах публика охала, визжала от ужаса, замирала в удивлении, бешено аплодировала. Трюк с левитацией Николай приберег напоследок.

Лука Ильич объявил:

— Первый раз на арене цирка! Почтеннейшая публика увидит полет человека. Просьба соблюдать тишину и порядок.

Оркестр грянул цирковой марш. Николай вышел на арену, закрыл глаза, сосредоточился. Почувствовал уже знакомое ощущение невесомости, ноги перестали чувствовать землю. Он открыл глаза. Висел Николай на небольшой высоте — метра три. Публика застыла в изумлении. Он сделал небольшой круг по периметру арены, опустился. Для первого раза достаточно. Поднялся мужчина, крикнул:

— Обман! Он на веревке висел! Не может человек летать!

— Спуститесь сюда, проверьте. Еще желающие есть?

На арену вышли человек десять. Все стали водить руками над Николаем, пытаясь нащупать невидимый канат, которого не было.

Сконфуженные, вернулись на место. И только сейчас публика зааплодировала. Первый блин хоть и не вышел комом, но Николай не рассчитывал, что трюк примут так — с недоверием, сомнением.

Второй показ программы на следующий день тоже произошел с накладкой. Когда Николай закончил короткий пролет над зрителями, зал взорвался аплодисментами. Поднялся мужчина с окладистой бородой, в рясе, с крестом на груди. Похоже — священник.

— Богохульство! — закричал он громким басом. Ему бы певчим быть с его голосом. — Не может человек уподобиться птице или Сыну Божьему!

Зал притих. Похоже — назревал скандал. Публика-то почти вся верующая. Для нее слово священника имеет вес. Хотя Николай в мыслях не имел оскорбить чувства верующих. Антрепренер сразу сообразил, что надо гасить назревающий конфликт.

— Вы всего лишь узрели полный оптический иллюзион. Обман зрения, так сказать.

Обстановка разрядилась. Когда зрители ушли, Лука Ильич сказал:

— Зачем при батюшке надо было показывать фокус?

— Откуда я знал, что среди публики священник? Пусть униформисты смотрят и предупреждают.

Николай был озадачен. Таких проблем в современном цирке не было. Там же Копперфильд проходил сквозь стены, демонстрировал на публике исчезновение Статуи Свободы, и никто ни в чем его не обвинил. Специфика времени, надо учесть! Ему даже расхотелось усложнять данный трюк, насыщать его новыми элементами, хотя задумки были.

Деньги, отобранные у «псевдограбителя» Ивана, Николай не трогал. Неправедным путем они ему достались, не потом и кровью заработаны, не принесут счастья и удовольствия. Решил потратить их на благое дело. В церковь пожертвовать после инцидента со священником передумал. Еще подумают или скажут — обман публики пришел замаливать. А однажды, разгуливая, увидел, как из-за деревьев, что за решетчатым забором, дети стоят. Лет по пять-семь, все в одинаковой одежде. Подошел.

— Вы кто такие, ребята?

— Сиротские мы.

Вот туда деньги отдать надо. Побежал в ближайший кондитерский магазин, накупил сладостей на пятьдесят рублей. Сумма большая, целая коробка получилась — печенье, конфеты, леденцы. Вернулся к приюту. Из калитки — сторож, колченогий дед-инвалид.

— День добрый! Могу я сладости деткам отдать?

— Можешь, — оживился дед. — Да ты проходи, мил-человек. Я ведь здесь, чтобы детвора не разбегалась, сгинут же в подворотнях. А здесь накормлены и одеты.

Николай прошел во двор.

— Дети, я угощение принес. Налетай-расхватывай!

Ох, что тут сделалось! Набежала орава ребятишек, вмиг расхватала угощение, одна коробка пустая осталась. Дед, наблюдавший со стороны, прослезился от умиления.

— Ты кто же такой будешь? Нечасто ребятню конфетами балуют, пожалуй, только на Рождество.

— Как кто? Человек. Мне бы с кем из начальства поговорить.

— А вот и сама Ольга Трифоновна спускается. Видно, узнать хочет, по какому такому поводу шум да визг.

Николай первым поздоровался, поклонился.

— День добрый! Пожертвование приюту сделать хочу. Примете?

— От хорошего человека да на богоугодное дело почему не принять?

Одета начальница скромно, но чисто. Видимо, не балует приют попечитель. Николай деньги достал.

— Нет-нет, оформить бумаги надо.

— Не надо бумаг, я вам верю. Игрушек им купите или еще что. Скучно ребятне.

— Это вы верно заметили. Спасибо за деньги.

— Если смогу, зайду еще.

Весь оставшийся день настроение у Николая хорошее было. Мелочь — деньги на детей отдал, а приятно. Вот Луке Ильичу говорить не стоит, не поймет. Скуповат и прагматичен, для него такой жест — расточительство. Большинство народа в то время — православные, хотя не возбранялось иметь другую веру.

Работали в шапито до глубокой осени, до проливных дождей. Зрителей стало меньше. Зал еще был полон, но очереди у кассы почти исчезли. Кому охота месить непролазную грязь? И в цирке прохладно. Не холодно, но зябко. Особенно плохо гимнасткам, одежды почти никакой. Попробуй полежи в ящике неподвижно.

Лука Ильич и сам понял, пора свертываться. Из передвижных цирков в Москве остались только два — их шапито и балаган, где выступала прежняя труппа — жонглер, силовик, клоун и гимнасты. Вечером он пришел к Николаю в номер, благо номера рядом:

— Николя, посоветоваться хочу. Питер или Крым? Как думаешь?

— В Петербурге погода осенью никогда хорошей не была. Дожди и промозгло.

— Значит — Крым! — вздохнул антрепренер.

В Крыму тепло, но городки маленькие, чтобы не потерять сборы, придется часто переезжать. А это расходы. К тому же шапито — чужая собственность, арендованная. А их балаган мал, большой прибыли не получишь.

— Разве я так сказал, Лука Ильич? А чем плох Тбилиси или Варшава?

— Ты еще про Финляндию вспомни, тоже Российская империя.

Потом задумался. Варшава — город большой, почти европейский. Николай всегда давал советы дельные.

— Завтра представлений не будет. Собираем балаган и в путь.

Припоздал с отъездом антрепренер. Повозки вязли в грязи. С трудом преодолели за день двадцать верст. Устали люди, выдохлись лошади.

— До ледостава недалеко, надо на судне плыть, — сказал вечером Николай.

В повозке он продрог и замерз.

— Сам так думаю, — буркнул Лука Ильич. — Дай только до Твери добраться. А уж оттуда судно наймем и к Петербургу. А до Варшавы по морю не так далеко.

Когда добрались до Твери, все замерзли, вымокли под моросящим дождем, выпачкались, потому что не один раз за день приходилось вытаскивать из грязи застрявшие повозки. Лука Ильич снял номера в гостинице. Поели, обогрелись, вымылись в бане. Николаю из парной выходить не хотелось, грел косточки. Лука Ильич с утра к пристани отправился, искать попутный пароход. По реке во всех направлениях ходили грузовые суда, кабестаны, влачащие за собой баржи, и редко пассажирские. Навигация заканчивалась, пассажиров становилось меньше, и суда ставили в затоны. Еще неделя-две, и все движение по реке прекратится до весны, пока не сойдет лед и не схлынет вода.

Лука Ильич дождался попутного судна только после полудня, договорился с капитаном, прибежал в гостиницу.

— Быстро собираемся. Николай, вместе с цирковыми идешь на пристань, там «Светозар» стоит, пароход так называется. С капитаном я договорился, занимайте каюты.

— А вы как же?

— Так мне надо грузчиков нанять, балаган привезти.

Балаган — груз объемный и тяжелый; перевозился в разобранном виде на четырех телегах. А еще реквизит, который был у всех — факира, жонглера, силовика, гимнастов. У силовика все предметы чугунные, веса изрядного. Только его предметы занимали телегу.

Спустились к реке. У бревенчатой пристани стоял пароход, очертаниями больше похожий на утюг.

Конец ознакомительного фрагмента