Fatal amour. Искупление и покаяние

Глава 40

Андрей не сводил глаз с Марьи Филипповны с того самого момента, как только она ступила в сад. Ефимовский каждым нервом ощущал её присутствие.

— Ирэн, склонился он к уху хозяйки дома, — прошу вас, мне надобно лишь несколько минут наедине с ней.

Ирина тяжело вздохнула, неодобрительно покачала головой и устремилась встречать гостей. Андрей неотрывно следил глазами за княгиней Анненковой, вот она приблизилась к Николаю с Марьей, кокетливо улыбнулась Куташеву, протягивая руку для поцелуя, склонилась к щеке Марьи Филипповны, что-то прошептав той на ухо, подхватила её под руку и углубилась в сад.

У него была заготовлена целая обвинительная речь, но оказавшись один на один с той, что лишила покоя и сна, Андрей тотчас позабыл все обличающие, гневные слова, что намеревался сказать. Молчание, повисшее промеж них, было тягостным, как никогда. Только шелест листьев в кронах над головой, да отдалённый звук, настраиваемой скрипки, нарушали тишину. Плавно кружась в воздухе, на землю посыпались пожелтевшие листья, предвещая скорый приход осени.

— Отчего вы не ответили на моё письмо? — тихо осведомился Андрей, первым нарушив тишину.

Марья, по-прежнему не осмеливаясь поднять головы, заметила, как сжались в кулаки его длинные пальцы в белых замшевых перчатках. Она попыталась глубоко вдохнуть, дабы унять волнение, но затянутый сверх всякой меры корсет больно впился в рёбра.

— Я не получала вашего письма, Andre, — выдохнула она, глядя себе под ноги.

— Впрочем, нынче это совершенно не важно, — отозвался Ефимовский. — Вы сделали свой выбор.

— У меня не было выбора, Андрей Петрович, — наконец, осмелилась посмотреть в глаза своему vis-à-vis Марья.

В сумерках она не могла разглядеть выражение его лица, видела лишь, как дёрнулся уголок рта в кривой усмешке.

— Пытаетесь сказать, что вас силком под венец тащили, — не сдержал сарказма Андрей.

— Именно, — не раздумывая ни минуты, ответила Марья.

— Я слышал другое, — глядя в сторону, сквозь зубы процедил Андрей. — Вы ловко расставили силки, и поймали дичь, на которую охотились.

— Andre, — Марья привстала на носочки и, торопливо сдёрнув перчатку, ладонью провела по его щеке, — поглядите на меня, Andre.

Ефимовский перехватил её запястье и больно сжал в своей ладони.

— Видит Бог, мне не надобно было искать с вами встречи, — прошипел Андрей, — отпуская её руку.

— Я люблю вас, — сморгнув слёзы, застившие взгляд, всхлипнула Марья. — Вы не верите мне, я знаю.

— Верю или не верю, какое теперь это имеет значение? — смягчился тон Ефимовского. — Вы замужем, Мари. Замужем за человеком, которого я всегда считал своим другом.

— Простите меня, ежели бы я не ослушалась вас тогда в Веденском, ныне бы всё было по-другому, — прерывающимся от слёз шёпотом, произнесла Марья.

— Мари! — послышался голос княгини Анненковой, предупредившей о своём возвращении, — идём, всё готово.

— Мне лучше уйти, — едва ощутимо коснулся Андрей её плеча, поправляя соскользнувшую шаль.

— Когда я увижу вас? — шагнула вслед за ним Марья, поборов в себе желание ухватиться за рукав его мундира.

— Это не самая разумная мысль, — отозвался Ефимовский.

По его тону Марья угадала, что Андрей улыбается.

— Когда вы рядом, разум отказывает мне, — прошептала княгиня Куташева ему вослед.

Закрыв лицо ладонями, она застыла посреди дорожки. Шорох шёлка, тонкий аромат духов и, наконец, лёгкое прикосновение к плечу, заставили очнуться от горестных мыслей.

— Прости меня, — похлопала её по плечу Ирина. — Я знаю, что не должна вмешиваться, но не смогла ему отказать. Меня не покидает ощущение, что ты не всё мне рассказала зимой.

Марья всхлипнула раз другой, и, не сдержавшись, разрыдалась в объятьях княгини Анненковой.

— Ну, полно, полно, Маша, не ко времени, — достала из ридикюля платок Ирина и принялась вытирать слёзы с лица подруги. — Коли бы знала, что тем кончиться, не стала бы помогать ему. Идём, — потянула она её за собой.

Остановившись под фонарём, княгиня Анненкова окинула критичным взглядом лицо подруги, и сочла, что вечерним сумеркам вполне по силам скрыть следы недавних слёз. На лужайке перед домом было довольно шумно. Гости рассаживались на стульях, слышался тихий смех, приглушённые разговоры, но всё смолкло, как только в центр круга вышла небольшая группа цыган. Смуглый кудрявый юноша, вскинул на плечо скрипку, провёл смычком по струнам, извлекая из инструмента плачущие звуки, следом вступила гитара, пронзая темноту летней ночи надрывным перебором, а затем вперёд вышла цыганка, в которой Марья тотчас узнала ночную гостью своего супруга. Девушка запела, глубокий чарующий голос певицы мелодичными переливами окутал слушателей. Он то взлетал вверх, почти замирая, то вновь обрушивался на собравшихся всей своей мощью. Цыганка пела на родном языке, и хоть невозможно было понять слов, в самой мелодии звучала такая безысходная тоска и грусть, что невольно сжималось сердце.

От ощущения тяжёлой мужской ладони на плече, внутри у Марьи всё похолодело. Ей не надобно было оборачиваться, дабы понять, кто стоит за её спиной.

— Я потерял вас, ma cherie, — шепнул Николай, когда раздались бурные овации после выступления Рады.

— О, Nicolas, это моя вина, — тотчас повернулась к Куташевым княгиня Анненкова. — Мы так давно не виделись с Мари.

— Ирина Александровна, — усмехнулся в ответ Николай, — досадное упущение с вашей стороны. Поверьте, я супругу под замком не держу, и вам всегда будут рады в нашем доме.

— Благодарю, я обязательно воспользуюсь вашим приглашением, Nicolas, — лукаво улыбнулась Ирэн.

Марья понимала, что Куташев ждёт её ответа, но не могла заставить себя вымолвить ни слова. Язык словно прилип к нёбу, отказываясь повиноваться, крупная дрожь пронзила с головы до пят.

— Вы замёрзли? — участливо поинтересовался Николай, склоняясь к её плечу. — Я предупреждал вас, что вечер обещает быть прохладным.

Говорил Куташев ровным тоном, но, несмотря на это нарочитое спокойствие, Марье в его словах виделась скрытая угроза. Возможно, всё дело было в том, что она, подспудно ощущая себя виноватой после тайного свидания с Андреем, ждала и боялась разоблачения, а потому даже самые обыкновенные вещи, сказанные самым будничным тоном, воспринимала совершенно иначе, невольно выискивая в словах и интонациях подтверждение своим страхам.

— Nicolas, мне нехорошо, — ухватилась она за его руку. — Не могли бы мы уехать?

— Я велю подать экипаж, — отцепил Куташев пальцы жены от своего запястья и, похлопав её по плечу успокаивающим жестом, окинул взглядом небольшое общество, собравшееся нынче у Анненковых.

Князя Бориса он разглядел в компании Ефимовского. При встрече Андрей лишь холодно кивнул ему и даже не подал руки. Что ж, видимо многолетней дружбе пришёл конец. Однако более не надобно задаваться вопросом о том, какие чувства испытывает граф Ефимовский к очаровательной княгине Куташевой. Не укрылось от Николая и мимолётное свидание его жены с бывшим другом в укромном уголке дивного сада на даче Анненковых. Он не мог даже предположить, в чём состояла суть недолгой беседы, ибо полагал, что все сделанные им выводы относительно взаимоотношений его жены и графа Ефимовского, ныне можно было счесть ошибочными. Вовсе не так ему виделась развязка затянувшейся истории.

Принимать какие-то решения и выказывать своё отношение к происходящему он не спешил. Спешка могла только усугубить и без того неприятную ситуацию, что создалась во многом благодаря его собственным необдуманным решениям. Невозможно было выбрать верную линию поведения, пока его отвлекали от размышлений. Не стоит торопиться с оценкой происходящего, здесь надобно всё хорошо обдумать и взвесить. Что предпринять? А Бог его знает, что теперь делать! Одно ясно, что пустить всё на самотёк никак нельзя. Нельзя закрыть глаза, и подобно страусу спрятать голову в песок, притворившись, что он ничего не видит и не замечает.

Однако же нынче приходилось держать лицо, а потому ничего не оставалось, как только непринуждённо улыбаясь, отправиться к хозяину дома и тем, кто его окружал.

— Mon cher, Борис, — вошёл в кружок, собравшийся вокруг князя Анненкова, Николай, — Марья Филипповна просила кланяться, но, увы, мы вынуждены нынче вас покинуть.

— Право слово, Nicolas, я огорчён, — шутливо отозвался Борис. — Ты лишаешь нас общества прелестной Софьи Васильевны и обворожительной Марьи Филипповны. Сие совершенно непростительно.

— Надеюсь, в другой раз самочувствие Марья Филипповны позволит нам задержаться в столь приятном обществе, — откланялся Николай.

— Марье Филипповне нездоровится? — не сдержался Андрей.

— Увы, — повернулся к нему Куташев.

— Надеюсь, ничего серьёзного? — сконфуженно пробормотал Ефимовский.

Николай пожал плечами, желая показать, что причина недомогания супруги ему не ведома.

Софья не скрывала своего разочарования скорым отъездом. Она то и дело кидала хмурые взгляды на брата и невестку, но Марья не обращала внимания на дурное настроение золовки. Встреча с Ефимовским отняла последние силы, лишила душевного равновесия, обретённого с таким трудом, отозвалась болезненными воспоминаниями, которые так бережно хранила в самом потаённом уголке души. Один только взгляд, и сердце перевернулось, забилось, но теперь только для него одного. Вот она цена её гордыни и тщеславия. Что ей нынче все несказанные слова, что нынче значат непроизнесённые признания, сердце надобно было слушать, а не потворствовать ущемлённому самолюбию. А между тем Андрей говорил о письме, которого она не получала.

Экипаж остановился у дома на Мойке. Открылись кованые ворота, ведущие во внутренний двор, и коляска вкатилась под своды арки. Словно в полузабытьи опёрлась Марья на твёрдую руку Куташева, не глядя под ноги, ступила с подножки, едва не оборвав подол платья, смотрела и не видела, слушала, но не слышала, шла, как во сне к парадному входу, неосознанным привычным движением подобрала юбки, прошла мимо дворецкого и двинулась дальше к лестнице.

— Мари! — громкий окрик вырвал из окутавшего морока и заставил остановиться.

Затрепетало в груди сердце, сжалось от страха и предчувствия неминуемой беды.

— Мари, да что с вами нынче? — недовольный голос Николая ворвался в её грёзы.

Марья поморщилась, позволив ему взять себя под руку.

— Голова кружится, устала очень. Видимо с непривычки, — попыталась оправдаться она, понимая, сколь нелепыми и жалкими выглядят её оправдания.

Куташев только покачал головой, но ничего более не сказал, и за это Марья была ему благодарна, ибо мыслить ясно не могла. У дверей в свои покои она остановилась и повернулась к мужу, дабы пожелать ему спокойной ночи, но натолкнувшись на пристальный изучающий взгляд, осеклась на полуслове и поспешила скрыться за дверью. Он словно мысли её читал и будто знал, что творилось нынче на душе.

Пройдя в будуар, Марья растолкала задремавшую на кушетке Милку и молча, повернувшись к ней спиной, замерла в ожидании, пока горничная справиться с крючками и шнуровкой корсета.

Милка сопела, шёпотом ругалась, но справиться с шёлковым шнурком, затянутым в узел не могла, как ни старалась.

— Не могу, барыня, — едва не плача, сдалась девушка.

— Режь его, — выдохнула Марья, — сил моих больше нет.

Милка кинулась в будуар на поиски корзинки с рукодельем, где обыкновенно лежали небольшие ножницы, а Марья осталась стоять перед зеркалом. То ли ей передалось паническое настроение горничной, то ли собственные страхи сыграли свою роль, но каждый последующий вздох, давался с огромным трудом.

— Милка, да где же ты? — выдохнула княгиня, тяжело опираясь на поверхность туалетного столика обеими руками.

Милка поспешила на зов барыни, но, застав князя в спальне жены, тихо ахнула, прикрыв рот ладошкой, и поспешила ретироваться.

— Позвольте мне, — услышала Марья над своим плечом.

Вскинув голову, она через зеркало встретилась взглядом с Куташевым и только молча кивнула, не в силах более тереть эту пытку. Николай поддел шнуровку корсета ножом для разрезания бумаги, острое лезвие легко перерезало натянутый шёлк. Отбросив ненавистный корсет, Марья повернулась спиной к супругу, взглядом отыскивая капот. На бледной спине яркими полосами выделялись следы, оставленные пластинами из китового уса.

— Не удивительно, что вам сделалось дурно, — пробормотал Куташев, разглядывая её со спины. — Зачем же истязать себя подобным образом?

Марья не ответила, только раздражённо повела плечом. В следующее мгновение с её губ сорвался изумлённый вздох, от ощущения тепла широкой мужской ладони, касающейся её рёбер в тех местах, где остались наиболее заметные следы. Нежная, тёплая, гладкая, словно шёлк кожа под его руками, едва различимый аромат резеды, исходящий от её волос, изящный изгиб шеи, длинные ресницы, отбрасывающие тень на бледные щёки, Куташев, словно впервые видел свою жену. Кончики пальцев ласково прошлись по красным бороздам, оставленным корсетом, словно желали разгладить кожу в этих местах.

— Nicolas… — развернулась Марья в его руках.

Куташев приложил палец к её губам:

— Прошло уже довольно времени, Мари.

"Не хочу! Не хочу!" — пульсировало болью в голове, но Марья не осмелилась возразить, только закрыла глаза, дабы не видеть его лица, склоняющегося к ней. Видимо, все испытываемые эмоции тотчас отразились на её лице. Пальцы князя перебирали мягкие локоны на её затылке, шпильки бесшумно посыпались на ковёр, накрутив на кулак длинные белокурые пряди, Куташев больно дёрнул её за волосы:

— Открой глаза, — процедил он.

Марья подчинилась, всмотрелась в искажённое гневом лицо и втянула голову в плечи.

Куташев выругался, и оттолкнул её:

Отшатнувшись от него, княгиня нащупала шаль на спинке кресла и завернулась в неё, стараясь прикрыть наготу. Николай стиснул зубы, наблюдая за женой. Слишком явно страх и отвращение читались на её лице. Не ко времени пробудившееся желание тотчас остыло. Громко хлопнув дверью, Куташев вернулся в свои апартаменты, упал в кресло и закрыл глаза, находясь во власти безудержного гнева, причиной которого стало уязвлённое до глубины души самолюбие. Слишком явно ему предпочли другого, Марья даже не попыталась скрыть того.

И что ему делать нынче? Посадить её под замок и подвергнуться насмешкам, аки ревнивый муж? Никакие замки и оковы её не удержат и не остановят, но и прослыть рогоносцем на весь Петербург не самая вдохновляющая перспектива. Боже! Каким взглядом она смотрела на Ефимовского! Неужели только он один заметил? Стало быть, не лгала о своей любви к нему.

Николай сжал пальцы в кулаки, несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь унять нахлынувшую злость. Куташеву показалось, что ему удалось справиться с гневом, поднявшись, он споткнулся о собственный мундир, сброшенный второпях.

— Митька! — взревел князь. — Где тебя черти носят? Почему не прибрал? — швырнул он мундир в оторопевшего камердинера. — Шкуру спущу!

— Виноват, ваше сиятельство, — повесил мундир на спинку стула Митька, не осмелившись напомнить барину, что тот сам выгнал его из комнаты четверть часа назад. — Позвольте, помогу разоблачиться, — с опаской приблизился к Куташеву слуга.

Получив короткую затрещину, камердинер тяжело вздохнул и принялся стаскивать с хозяина сапоги. Выпустив пар, Николай успокоился.

Ах, как пела Рада нынче, пронзая его взглядом тёмных очей, но не затронула потаённых струн души. Не дрогнуло сердце, ничего не шевельнулось в груди, как истинный ценитель искусства, он по достоинству оценил её старания, вознаградив исполнительницу овациями, но пылкий любовник в нём так и не проснулся. Зато одного взгляда на жену хватило, дабы бешеная неукротимая ярость овладела всем его существом. Нынче он себя вёл, как самый настоящий ревнивец, и оттого сам себе был противен, и самое гадкое заключалось в том, что чувство, которое нынче теснило грудь, мешая свободно дышать, весьма и весьма походило на ревность, хотя он и пытался отрицать сие, объясняя вспыхнувшую ярость исключительно опасениями, что неверная супруга выставит его идиотом перед всем столичным светом. Да что ему за дело до светских сплетников?! Разве его когда-нибудь беспокоило, что о нём говорят в свете?! В том-то и дело, что никогда ранее он тревожился о том, но, видимо, не желая смириться с тем, что чувства его к Марье Филипповне изменились, пытался найти иные оправдания собственному поведению. Одна только мысль о том, что кто-то другой коснётся её, способна была в мгновение ока привести его в состояние безудержного гнева. "Собака на сене", — усмехнулся Куташев. Не он ли не так давно говорил Марье о том, что не питает к ней тёплых чувств? Так откуда появилось желание свернуть её изящную шейку? Что это, ежели не ревность? И что за гадкое извращённое чувство поселилось в его душе? Адская смесь — ненависть, смешанная с вожделением.

Не в силах уснуть, Куташев вышел в коридор, намереваясь спуститься в библиотеку и заняться внесением в каталог последних своих приобретений. В огромном доме царила оглушающая тишина, но послышавшийся ему из покоев сестры тихий плач, заставил остановиться и прислушаться. Так и есть. Соня горько рыдала за запертой дверью.

Вернувшись от Анненковых, Софья тенью скользнула в свои комнаты, прогнала камеристку и заперла дверь на ключ. Достав альбом с набросками, она выдрала оттуда рисунок с портретом Марьи Филипповны и, разорвав его пополам, швырнула на пол. Погасив свечи, mademoiselle Куташева бросилась ничком на кровать и, зарывшись лицом в подушку, зашлась в истерических рыданиях. Невозможно было отрицать очевидное. Весь вечер она не сводила глаз с Андрея, а он смотрел только на Марью Филипповну. Иногда, спохватившись, отводил глаза, и тотчас вновь разыскивал её взглядом среди остальных гостей Анненковых. О сколько тоски было в этом взгляде, словно она была воздухом, которым он дышал.

Софья не знала, сколько времени прошло, но поток слёз так и не иссяк. Голова болела, в глазах появилась нестерпимая резь, горло саднило от сдавленных всхлипов. Громкий стук в дверь, заставил её умолкнуть. Так постучать мог только Николай. Вытерев глаза краем сорочки, разложенной заботливыми руками камеристки на подушке, Софья громко икнула и поднялась с постели.

— Ники, ты? — замерла она у дверей.

— Открой, Соня, — потребовал Куташев.

— Я в порядке. Ступай спать, — попыталась отговориться Софья.

— Соня… — послышался нетерпеливый голос брата.

Глубоко вздохнув, Софья повернула в замке ключ, поблагодарив провидение за то, что в комнате царила кромешная тьма, однако света, отбрасываемого настенным канделябром в коридоре, Николаю вполне хватило, дабы разглядеть опухшее заплаканное лицо сестры.

— О чём скорбь сия? — вошёл он в комнату.

— Не о чём, — отмахнулась Софья.

— Не лги мне, Соня, — вздохнул Куташев. — Впрочем, к чему мне пытать тебя, — скользнул его задумчивый взгляд по разорванному рисунку.

Софья и ахнуть не успела, как Николай склонился и поднял то, что до недавнего времени являлось портретом его жены. Поднеся обрывки рисунка к свету, он сложил две половинки, невольно отметив потрясающее сходство с оригиналом.

— У тебя талант, — пробормотал Куташев. — Позволь, я заберу это.

Софья промолчала, только нахмурилась в ответ и коротко пожала плечами, выразив тем самым полнейшее равнодушие к судьбе своего творения.

— Так скажешь, отчего плакала? — поинтересовался Николай, взяв свечу из настенного канделябра в коридоре и зажигая от неё другие в подсвечнике на дамском бюро в комнате сестры.

— Нет! — отрезала Софья.

— Думаю, причина мне известна, продолжил допытываться Куташев.

— Даже ежели и так, Ники, я говорить о том не желаю, — упрямо вздёрнула подбородок княжна.

— Как знаешь. Коли надумаешь, я всегда готов тебя выслушать, — остановился на пороге Николай.

— Не надумаю, — буркнула Софья, поворачивая в замке ключ после ухода брата.