Фигура Анубиса

Эдвард Подольски «Фигура Анубиса» Edward Podolsky «The Figure of Anubis» (1925)

Слабые лучи мягкого света падали вокруг затененной лампы, стоящей на длинном столе из красного дерева. Как изысканно выкованные золотые мечи, они пронзали серые сумерки, наползающие с тихой улицы. В углу большой комнаты в воздух поднимались тонкие завитки аметистового дыма, и двое мужчин, удобно расположившихся на роскошно обитых стульях Морриса, смотрели сквозь него с легким удовлетворением.

— Ты обещал сегодня рассказать мне о своем странном приключении, Ричард.

Мужчина, к которому обратились, слегка приподнялся из своего удобного положения.

— Да, — ответил он тихо.

Сумерки начали сгущаться, и лучи затененной лампы казались более мягкими в надвигающейся серости. Странные и гротескно удлиненные тени двигались на темных стенах. Завитки аметистового дыма все еще поднимались фантастическими спиралями к потолку. Ричард Хелд, который обещал рассказать странную историю, наклонился вперед. На его худом лице были заметны признаки сильного волнения. Он избавился от своей сигары, и на мгновение или два замер в своем кресле нервно подрагивая. Затем он взял себя в руки, и тихим голосом, смягченным большой печалью, через которую он прошел, начал рассказывать свою историю:

«Когда моя возлюбленная, дорогая малышка Флёретт, умерла в прошлом году после непродолжительной болезни, я был настолько охвачен горем, что мое здоровье пошатнулось. Я человек с очень чувствительным темпераментом и легко восприимчив к неблагоприятным условиям, и это несчастье причинило мне острую боль. В течение двух недель мой разум был настолько тронут случившейся трагедией, что известный психиатр был вынужден сообщить моим друзьям, что мой рассудок, несомненно, угаснет, если не будет сделано что-то, что отвлечет меня от столь сильного горя.

Нет необходимости говорить, что я был вынужден временно отойти от своих дел и запереться, словно узник в своем доме. Там я проводил большую часть дня в своей комнате, где сидел почти не шевелясь все время, а тишина глубоко проникала в меня и мою душу, отягощенную печалью. На меня обрушились чары меланхолии. Неизменно после их отступления я видел ее лицо, выглядывающее из темного угла комнаты. И на ее лице всегда была ангельская улыбка, которая приносила большое утешение моей душе. Потом наступили дни, когда я почувствовал великое утомление от однообразия всего, что меня окружало, и проваливался в мирный сон. Тогда я снова услышал ее сладкий голос и увидел ее прекрасное лицо, — но оно было бледным, всегда бледным. И когда я обращал внимание на ее странную бледность — я просыпался. Затем меня охватывало грустное осознание, и временами я находил облегчение в слезах. Я тихо плакал про себя.

Так прошли три недели, каждый день был серым от горя, каждая ночь — черной от скорби. Затем мой дорогой друг Деннис Бреннер пришел ко мне. Он пододвинул стул и сел возле камина. Стройные языки пламени вспыхнули на ветках яблони, затем последовала серия вспышек от сассафраса. А после поднялся океан синего света от бревен гикори. В бликах этой разноцветной игры света я мельком увидел лицо Денниса, и я сразу понял, что ему пришла в голову счастливая мысль.

Денис отвернулся от камина и повернулся ко мне. «Послушай, Ричард, — сказал он, — Британский музей поручил моему отцу произвести раскопки на месте древнего египетского города Омбос, который, как говорят, имел большие золотые и серебряные рудники. Он знает, что ты часто выражал мне желание присоединиться к археологической экспедиции. Я думаю, что твое желание наконец-то будет удовлетворено, потому что я убедил моего отца попросить тебя присоединиться к экспедиции. Мы отправляемся в субботу и до этого, я думаю, у тебя есть достаточно времени, чтобы подготовиться».

Когда наступила суббота, мы с большим восторгом погрузились в нашу будущую жизнь в охоте на древние города. Спустя несколько дней после нашего прибытия в Египет мы с комфортом обосновались в маленькой деревушке в десяти милях к югу от Фив. Раскопки были начаты немедленно, и я был принят на работу в должности наблюдателя.

Глубоко погрузившись в эту новую и увлекательную работу, я полностью забыл свое горе. Мое здоровье в значительной степени вернулось, а ум обострился. У меня не было времени размышлять над ушедшими скорбями, поскольку весь мой день был посвящен земляным работам, а всю ночь я проводил в приятном и освежающем сне. Так продолжалось несколько недель, я снова жил полной жизнью, был доволен и счастлив.

В один из дней жара была особенно сильной, и я был совсем не расположен вступить в ряды копателей. Более того, меня охватила легкая лихорадка, заставившая меня остаться в кровати. И в тот день, когда я лежал в тишине маленькой комнатки, старые мысли и воспоминания начали возвращаться. О, как же сильно я пытался вытолкнуть прочь эти сумасшедшие видения из моего мозга! Но все было бесполезно!

В ту ночь моя старая печаль снова вернулась ко мне. Я хотел погрузиться в сон, но моя боль была слишком тяжела для меня. Снова это странное оцепенение, рожденное от великой печали, проникло в мой мозг. Я стал беспокойным. Мне захотелось пройтись и подышать прохладным воздухом блаженной ночи. Я вскочил с кровати, надел светло-белый костюм и вышел в тихую ночь.

Из серебристых волн Нила в пурпурной дали медленно поднималась луна. Тяжелая и впечатляющая тишина лежала над землей. На севере располагались Фивы — Фивы, где находились руины древней цивилизации. Ночь была прохладной, а ее красота — великолепной, и во мне появилось желание идти, бежать прочь от моей печали в мрачную тайну ночи на севере. Поэтому я направился к Фивам.

Я не знаю, как долго я шел, потому что был погружен в глубокий восторг на протяжении всего путешествия. Однако мне показалось, что прошло совсем немного времени, и вот вскоре я увидел город. На горизонте я различил величественные руины Фив, поднимающиеся в медленно меняющееся небо.

Когда я достиг Фив, тьма начала уже отступать, и небо загорелось ярким цветом раннего рассвета. Воздух был спокоен, и руины древнего города вздымались со странной меланхолией в огненном свете. Нигде не было видно ни одного живого существа, и я находился один в архаичном городе, в котором было так же тихо, как в обители мертвых.

Долгий путь в Фивы в какой-то мере развеял мое чувство депрессии и вернул меня, в некоторой степени, к своему нормальному состоянию, и я почувствовал, как меня охватило желание исследовать окутанные тишиной руины. Поэтому в огненном свете раннего утра я шел среди величественных развалин Фив.

Я уже довольно долго бродил, погрузившись в романтику древнего мира, когда мои ноги остановились у изуродованной статуи Анубиса, лежащей обессиленно на нескольких обломках мраморной колонны. В следующее мгновение я упал на землю. Когда я встал и рассеяно огляделся по сторонам, я заметил огромный саркофаг без крышки, лежащий в нескольких футах от того места, где я стоял. Мое сердце забилось от волнения при взгляде на него, потому что я почувствовал, что обнаружил нечто очень ценное. Теперь я был в состоянии отблагодарить доктора Бреннера за его великую доброту. Саркофаг был сделан из тускло-желтого базальта, и в нем покоилась мумия, которая никоим образом не пострадала.

Я перетащил свою находку в темный угол руин и поспешил оповестить доктора Бреннера о моей удаче. Он выделил мне двух человек, и где-то после полудня мы благополучно переправили мумию к месту нашего обитания. Из-за нехватки свободного места доктор Бреннер попросил, чтобы мумию разместили в моей комнате. Работа, намеченная на этот день, была завершена, и каждый человек вернулся в свою хижину. Я удалился в свою и читал до полуночи. Несколько раз я отрывался от чтения и бросал взгляд на мумию: это был по-настоящему большой приз, и я поздравил себя со своей находкой.

Той ночью я лег в кровать, устав от долгих дневных прогулок, и мучительно жаждал покоя и сна. Но сон все не шел, и вместо него снова вернулись старые воспоминания, боль и печали. Мумия в своем саркофаге стояла наклоненная на стену, и я завидовал ей, отделенной от мира скорби в оболочке из старых повязок. Полная луна поднялась высоко над Нилом, и ее призрачный свет пролился в мою комнату, делая предметы вокруг странно четкими и призрачными. Мумия особенно казалась нереальной в этом потоке серебристых лучей. Я рассматривал ее с восхищением.

В течение нескольких минут я смотрел на это удивительно приятное зрелище, когда внезапно почувствовал тревогу от странной белизны, которая постепенно проступала на лице мумии. Доктор Бреннер убедился, что это была мумия молодой женщины, вероятно, принцессы времен фараонов. Она была обмотана повязками, некоторые из которых истерлись до дыр или лопнули и сейчас свободно свисали. Имитация глаз, бровей и губ была странным образом нанесена на повязки, вероятно, в попытке изобразить ужасные черты защитного стража, чтобы отогнать злых духов во время путешествия тела в иной мир. Фигура, хорошо различимая под слоем древних бинтов, была красивой и гибкой. Большие пальцы были тонкими, а остальные пальцы, каждый из которых был отдельно обмотан, были длинными и сужающимися. Шея была полной, а подбородок демонстрировал ту твердость, которая заметна только у очень красивых женщин. Пока я восхищался красотой давно умершей принцессы, изменение на ее лице становилось все более видимым, а имитации губ, бровей и глаз на повязках становились все более причудливыми в фосфоресцирующем свете.

Постепенно я почувствовал жуткую тишину. Смешение с этим было чем-то странно неописуемым, чем-то, что напомнило мне об атмосфере катакомб первобытных христиан. Очарованный, я продолжал смотреть на мумию, когда внезапно из мертвой тишины до меня донеслись рыдания — тихие, странные, нежные. В этих рыданиях было что-то жуткое и в тоже время знакомое. Несколько минут тяжело прошаркали вдаль, и я снова услышал их — тихие, странные, нежные.

Была ли мумия жива? Я напряг свое зрение, пытаясь обнаружить какие-либо движения в ее конечностях. Я лег, удивительно уставший от этого жуткого опыта, и отвернул лицо к противоположной стене. Но какой-то странный импульс заставил меня оглянуться. Моя душа переполнилась страхом, и каждая клеточка моего тела казалось задрожала. Мумия была жива! Ее грудь начала подниматься и опускаться!

Мой ужас достиг своего пика. Я хотел визжать, вопить и кричать, но звуки словно застыли в моем горле. Затем посреди кошмарной тишины раздался ее вздох — тихий и слабый. Дрожь пробежала волной по телу мумии от головы до стоп. Затем часть старых повязок слегка зашевелилась, и пальцы судорожно сжали воздух, как будто боль от пробуждения ото сна длиной двадцать пять веков была сильной и невыносимой. Повязки с пальцев начали отваливаться. Охваченный ужасом, я лежал и смотрел. Наконец пальцы освободились от своих оберток, и в переливающемся свете я наконец увидел их. Они были длинными и тонкими, но в них было что-то, что показалось мне до ужаса знакомым. Они обладали особенностью, которую я уже видел где-то раньше.

Очень медленно руки поднялись вверх и, достигнув горла, тонкие пальцы начали медленно и мучительно сжиматься, срывая старые повязки. Вскоре я увидел проблеск кожи, такой же бледной, как прекрасный мрамор. Затем появился нос, затем верхняя губа — изящная и изогнутая, а следом за ней зубы. И среди них я увидел золотой зуб — сверкающий золотой зуб, который, казалось, совсем недавно был создан руками современного стоматолога! Срывание повязок продолжалось. Стал виден подбородок, потом верхняя часть головы — волосы длинные, черные и пышные — лоб низкий и белый — брови черные, как крыло ворона. И глаза! Это была Флёретт!

Я вскочил с кровати, пропитанный безумием, которое не знало границ. Медленно она начала приближаться ко мне. Я поднял руки, чтобы обнять ее, женщину, которую я любил больше всего на свете. Но что-то черное и отвратительное внезапно появилось передо мной, и я упал на пол.

В течение нескольких минут я лежал ошеломленный и в синяках от внезапного падения. Затем я поднял взгляд вверх, и там, наклонившись вперед и вглядываясь в мои глаза, виднелось лишенное мяса, разлагающееся лицо отвратительного и едва узнаваемого трупа!

С пронзительным воплем я откатился в сторону. Затем снова взглянул на мумию. Она лежала на полу, неподвижная и безжизненная, каждая повязка была на своем месте; а над ней стояла фигура Анубиса, злая и угрожающая в огненных отблесках ранней зари».

Перевод — Роман Дремичев