Филоктет

Приветствую вас, господа хорошие!

Мы вам представим далекое прошлое,

Когда человек был врагом человеку

И войны велись испокон веку,

И много опасностей в жизни таилось.

Признаемся: в пьесу мораль не вместилась,

Уроков для жизни извлечь невозможно,

Кто хочет уйти – уходи, пока можно.

Я предупредил.

Ничего смешного

В том, что мы с вами делаем снова.

Вот это место – Лемнос. Здесь когда-то

Оставил я на диком берегу

Милосского героя – Филоктета.

Он рану получил на службе нашей

И не годился для дальнейшей службы.

Зловонный гной та рана источала,

А вопли не давали людям спать

И нарушали тишину молчанья,

Предписанного при закланье жертв.

Вон там, в пещере той, его жилье

(Надеюсь, что жилье, а не могила) –

Дыра в скале, пробитая водой.

Вода вершила долгую работу

С тех пор еще, как рыбы жили здесь,

Где мы ступаем, ног не замочив.

Там есть родник. Ведь за десяток лет

Родник не высыхает? Разыщи мне

Его жилье. И выслушай мой план.

Твое заданье выполнить легко.

Пуста пещера?

Здесь охапка листьев

И деревянный жбан. Кремень с кресалом.

Развешаны лохмотья для просушки,

Все в пятнах черной крови.

Гной из раны.

Он, значит, далеко не мог уйти.

Он ищет пропитанье и траву,

Смягчающую боль. Смотри, чтоб нас

Он не застал врасплох. Кого-кого,

А уж меня готов убить он первым.

Ты был мечом, что прочь его отсек.

Ты будешь сетью, что его поймает.

Вот странные слова. Чего ты хочешь?

Чтоб ты не пощадил себя для дела.

Дрожать за жизнь? Я не затем живу.

Бывают вещи, что дороже жизни.

Ты должен выманить у Филоктета лук.

Мне рот он тотчас стрелами заткнет,

А ты к его несчастью непричастен,

Тебя не видел он на кораблях.

Язык раздвоив, ты его поймаешь.

Мы с безоружным справимся легко,

Легко до корабля его дотащим.

Я помогать согласен, а не лгать.

Помощник нужен мне, солгать согласный.

А может, правдой большего добьемся?

Бессильна наша правда перед ним.

Нас двое. Он же – на одной ноге.

Он нас сильнее: у него есть лук.

На поединок вызовем его,

Пусть наши стрелы на лету скрестятся.

Кто в бой пойдет за мертвым полководцем?

А вдруг стрела на нашей тетиве

Его стрелу сдержать в колчане сможет?

Своею жизнью он не дорожит –

Он ищет нашей смерти. Но под Троей

Нужны все жизни – наши и его.

Его возьму я голыми руками

И притащу в руках на наш корабль.

Хвались отвагой где-нибудь еще,

А здесь мне нужен ум твой. Мало проку

От хитрости покойника. Учись,

Пока я жив, не то стрела

Тебя уму и разуму научит.

Ему навстречу сделай только шаг,

И станет этот шаг твоим последним.

Позволь мне сделать шаг – я не боюсь.

Стой – иль твоим же собственным копьем

Я к острову тебя прибью навек,

И никакой Геракл тут не поможет,

Как он помог тому, кого к горе

Навек прибил ограбленный Зевес

Для развлеченья коршунов голодных.

Твоя же печень из другого теста,

И коршуны склюют тебя с камней.

Какая смелость перед безоружным.

Смотри, что может сделать безоружный.

С моим копьем. Уже не в первый раз

В твоих руках, столь к воровству способных,

Мои доспехи вижу. Ты украл

Копье, и меч, и щит из бычьей кожи,

Ты не по праву ими завладел,

Владел по праву ими мой отец,

Когда ему еще служили руки.

Верни мне хоть одно мое копье,

И ты увидишь, что смогу с копьем я.

Увижу. Но не здесь и не теперь.

Я вижу, как твое копье краснеет,

Я знаю, как искусен ты в бою.

Ты нужен мне живой, тебе – чтоб жил я.

Мое копье – копье царя Итаки –

Повелевает силой в тыщу копий,

И та же сила есть в копье твоем.

Вот сколько я спасу – иль потеряю,

Когда твое копье откажет мне.

Вот почему я взял тебя под Трою,

Пока ты жизни вкуса не узнал.

Отец твой слишком рано пал в бою,

И воины его, справляя тризну,

В бой не пошли и на кургане пили

Его вино, деля его рабынь,

Истосковавшись по вину и бабам.

Кто, как не я, для славы и добычи

Помог Ахиллу Гектора пронзить?

Ты был нам нужен, чтоб погнать их в бой

(Как нужен этот – для его отряда),

А не твоя неловкая рука

И не его рука – в ней мало проку.

Но легче в битву воина толкнуть

Пинком ноги в родной, знакомой коже.

Доспехи не для славы я ношу.

Я их добыл в бою за труп Ахилла.

Мои солдаты кровью истекли,

За мертвого останки умирая,

И ныли шрамы. Но, меня увидев

В твоих доспехах, поняли они,

Что не напрасно проливали кровь, –

И перестали шрамы их гореть.

Как возвращусь я к ним без Филоктета?

Его солдаты бросят воевать,

Умоются троянцы нашей кровью,

И грифам наша плоть на корм пойдет.

Ты не умеешь лгать и воровать,

Я это знаю. Но сладка победа.

Пусть станет лишь на день язык твой черным,

А после в добродетели живи

Всю жизнь, до смерти. Если ты откажешь,

Мы все должны одеться в черный траур.

Не вырастет добро из скверной почвы.

Но дерево – одно, земля – другое.

А буря дерево с корнями вырвет.

Да. Но не лес.

А лес пожрет огонь.

Иль унесет поток, подмыв всю почву.

Коса всегда найти на камень может.

Все преходяще. Мы поговорим

Об этом позже. На руинах Трои.

Не слышать бы тебя. Не знать вовек.

Скажи мне ложь, что должен я сказать.

Возьми копье. Скажи сначала правду,

Что ты Неоптолем, – Ахилла сын,

Сын самого отважного из греков,

Пронзенного стрелою воровской

Париса-бабника. Потом солги,

Что ты домой на родину плывешь

Под парусами ненависти лютой,

Что ненавидишь нас, что мы призвали

Тебя под Трою, славой поманив,

Едва успел остыть Ахилла пепел,

Что захлебнулась долгая осада

В глубоком трауре отцовских войск,

Что ты потом не выдержал позора,

Когда увидел, что отца доспех,

Твое наследство – щит, копье и меч,

Тебе принадлежащие по праву, –

Мы у тебя украли без стыда,

Что я тебя опутал низкой ложью,

Что я твое оружие присвоил.

Молчи, а то под Трою не вернешься.

Ты крови жаждешь? Руку поцарапай.

Ты жаждой крови мучим с колыбели.

Глупец! Да я вот этим самым древком

Копья отцова проучу тебя,

И живо ты вернешься в стан ахейцев.

Мне долг велит троянцев ненавидеть:

Пусть только рухнет Троя, сгинет враг –

И я копье в твоей крови омою.

Не сокращай положенного срока

Словами, что родят звериный гнев.

Прибереги-ка желчь теперь для дела,

Копи свой гнев, коль есть на то охота,

Пусть он поможет выполнить приказ.

Твой мутный взгляд обманет Филоктета,

Доверчиво отдаст он страшный лук,

Услышав, что моей ты жаждешь крови.

Я знал: тебе и не придется лгать,

Поэтому и взял тебя на Лемнос.

Сказавши правду, ты ему солжешь,

Мой враг врага заманит в сеть мою.

Ты покраснеешь от стыда, а он

Подумает, что красен ты от гнева.

Ведь ты не знаешь сам, какое чувство

Тебя краснеть заставит: стыд иль гнев.

Стыд, если лжешь, иль гнев, когда не лжешь.

Чем ярче ложь твое лицо окрасит,

Тем более поверит в правду он.

Ах, так. Тогда тебе я не помощник.

Неоптолем, ты далеко не первый,

Кто против воли должен поступать.

Мы тоже через это все прошли.

Отец твой в платье женское залез,

А я, под маской странника-купца

Проникнув во дворец, его заставил,

Себя не выдав ни единым взглядом,

Одежду эту снять. Я разложил

Свои товары: утварь и оружье.

Себя он выдал, испугавшись прялок

И радостно оружие схватив.

А я? Меня же самого вожди

В войну втянули, как я ни хитрил.

Я притворялся полным дураком:

Я шел за плугом, в землю соль бросая,

Волов в ярме начальством величал,

Не узнавал в лицо знакомых старых.

Они же, вырвав сына у жены,

На борозду под плуг его швырнули,

И я едва успел сдержать упряжку,

Копыт четыре пары удержать,

Чтоб не удобрить дорогою кровью

Испорченную солью борозду.

Так здравый смысл перехитрил меня,

И не осталось мне пути из долга.

Ну, хватит. Хочешь, на колени стану?

Будь я троянцем – сладок был бы долг.

Твои колени пыль уж целовали.

Отец видал тебя, видал вождей

Коленопреклоненными пред ним.

Ведь гнев отца войну остановил,

Когда вы первую его победу

Присвоили, лишив героя славы.

Он оскорблен был дележом добычи.

Но твой отец был поумней, чем сын.

Он понимал, что мы, целуя пыль,

Считаем камни, что его ждет смерть,

Коль даст он волю гневу, коль отдаст

Свой меч росе. Я, на коленях стоя,

Твою спасаю жизнь, Неоптолем

Вон твой улов. Он все еще хромает.

Не надо, чтоб он видел вместе нас.

Не то умрешь, моей не выпив крови.

Похож на зверя – не на человека,

И туча черных коршунов над ним.

Ты бойся лука у него в руках,

Пока не поплывет он с нами к Трое,

По доброй воле – иль в цепях, как раб.

А там Асклепий-врач его излечит,

Чтоб сам тогда помог он излечить

Ту рану, из которой уж давно

Рекою льется двух народов кровь,

Чтоб от зловонья слишком долгой битвы

Зловонный Филоктет избавил нас.

Его несчастья бойся больше лука,

Не видя раны, исцелишь ее,

Не слыша стонов, ты умеришь стоны.

В твоих теперь руках судьба всего,

А я могу при этом лишь молиться

Гермесу, чтоб помог тебе схитрить,

И чтобы помогла тебе Афина,

Что рождена из Зевса головы.

Живой на этом на мертвом берегу,

И ходит прямо, как когда-то я

В иной стране на двух ногах здоровых.

Ты кто, двуногий? Человек? Зверь? Грек?

А если грек, то быть им перестанешь.

Беги ты хоть на тыще ног со страху –

Моя стрела догонит.

Брось свой меч.

Каким ты языком учился лгать?

Какого ты помета, пес паршивый?

Худым иль добрым ветром твой корабль

Забросило на каменистый берег?

Его же все суда кругом обходят

С тех пор, как я не отвожу от моря

Усталых глаз и нет удачи мне.

Я одинок на острове моем.

Лишь туча коршунов мне застит небо

И терпеливо ждет, пока я сдохну

Иль поплыву к останкам корабля,

Чтоб отобрать у рыб мои останки.

Я вижу, носишь ты одежду греков,

А в платье грека может грек торчать.

А может быть, убил ты грека, друг?

Коль грека ты своей рукой зарезал,

То другом я тебя назвать готов.

Ведь всякий грек достоин лютой смерти,

И если ты меня пошлешь к теням,

Ты будешь прав: я грек и стою смерти.

И сам я буду прав, тебя убив,

Зарезав грека в греческой одежде.

Ведь это греки бросили меня

На красный камень средь соленых вод.

Я ранен был на службе делу греков

И не годился к службе из-за раны.

И греки это видели и знали –

Никто из них не протянул руки.

Изгнанья шторм меня нагим оставил,

Он сделал из меня зловонный труп –

Труп, что с могилы кормится своей.

Но места всем в моей могиле хватит.

Ответь, пока я правду не узнал

В твоем предсмертном крике: кто ты? грек?

Молчанье – знак согласья. Лук натянут.

Умри же. Падаль коршуны сожрут.

Закуской ты моей послужишь пище,

Пока я пищей коршунов не стал.

Ты грубым словом привечаешь гостя,

Лук натянув, голодному скитальцу

Ты грубое готовишь угощенье,

Постель готовишь гостю в чреве птиц.

Знай я, что здесь стрелой гостей встречают

И потчуют стервятников их мясом,

Я повернул бы в море свой корабль.

Оно гостеприимнее, чем ты.

Хозяйничай на острове своем,

Таком же диком, как его хозяин.

Забытый звук родного языка.

На нем впервые произнес я слово –

На нем я тыщу подгонял гребцов

И тыщу копий посылал на битву.

О, как ты ненавистен и любим,

Как долго из моих лишь уст был слышен,

Когда сквозь зубы боль тащила крик

И скалы крик обратно возвращали

Моим же голосом в мои же уши.

Как алчет слух другой услышать голос.

Живи, ведь у тебя же голос есть.

Грек, говори. Хули меня жестоко,

Хвали моих врагов. Но говори.

Лги, грек. Я слишком долго лжи не слышал.

Где твой корабль? Откуда ты? Куда?

Ты с порученьем? Что за порученье?

Ты знаешь, что ты видишь пред собой?

Нелепость на единственной ноге

И плоть прогнившую другой ноги.

Я не видал тебя среди врагов.

Ты безбород. И ты оружье носишь

Наверняка не дольше, чем ношу

Я черную больную эту ногу,

А все-таки я знаю, их злословье

Способно очернить и тени тень:

И мертвых, и младенцев нерожденных.

Скажи, какую ложь тебе внушили?

Какое зло велели сотворить?

Моим убийцам, видно, невтерпеж.

Ты, как борзая, след берешь кровавый,

Чтоб задушить подстреленного зверя.

Пока он глотки псам не разорвал?

Дыши. Еще ты не сказал мне правды.

Тебе осталось жизни на три слова.

Скажи их.

Ты чужой мне, незнакомец,

Твое несчастье неизвестно мне.

Невинного твой выстрел птицам бросит.

Молчи. Тебе я голос вырву, грек.

А может быть, и вправду ты не знаешь,

Куда корабль твой штормом занесло.

Но, зная остров, знаешь и меня.

Ведь наши имена в одно слились,

Ведь обо мне кричит здесь каждый камень.

Я острову хозяин и слуга.

Мы скованы с ним неразрывной цепью

Соленых синих волн до горизонта,

Что держат нас в кольце: меня и Лемнос.

О Лемносе слыхал, тебя не знаю.

На Скиросе нас не учили лгать.

Но может быть, что вор и лжец с Итаки,

Укравший стадо твоего отца,

На ложе матери твоей прокрался

И семенем за кражу уплатил,

И вырос лжец из семени лжеца.

И ты – тот лжец. Оставь копье в покое.

Будь кем угодно, лжец: убийцей, вором.

Но у тебя корабль. С меня довольно.

Найдется место на скамье гребцов

Или под ней. Есть у тебя корабль?

Чужбину вырви из-под ног моих,

Тень коршунов из глаз моих ты вырви.

Иль буря в щепки разнесла корабль

И мне с тобой делить придется птиц?

И трапеза скуднее станет вдвое

От голода двойного, и могила

Потребуется нам в два раза раньше,

И без могилы мы сгнием на солнце.

Я – Ахиллеса сын, Неоптолем.

По порученью чести оскорбленной

Плыву на Скирос из далекой Трои.

Ты для врагов побереги стрелу,

Мой враг и твой, он с острова Итаки,

Где гнусных псов царями выбирают.

Сын Ахиллеса, милости прошу,

Здесь дуракам всегда и честь, и место.

Ты, значит, оказал услугу грекам?

Они правы, когда казнят за это.

Лишь грек способен на такую глупость –

Хоть пальцем шевельнуть для этих греков.

Поговорим о чем-нибудь другом.

Скажи мне, сколько длилась та война

За град Приамов? Кто лежит в курганах

Из ненавистных и любимых нами?

Ведь я отплыл на Трою с первым флотом

И был до первой битвы побежден.

И счета лет не вел я по деревьям,

Поскольку здесь деревья не растут.

Одно лишь солнце вечный круг вершит,

Один лишь месяц на дороге черной

Под незаметной поступью созвездий

Однообразно изменяет лик.

И я устал считать тысячекратно

Восходы и закаты. Расскажи,

Как долго я своим врагом в войне был.

Она меня коснулась острием

Страшней, чем острия мечей троянских.

Не боль ужасная меня втоптала в пыль

И не нога больная ужаснула.

Мой ужас в том, что враг был без лица.

Ах, если бы себе в глаза взглянуть,

Стрелой прибить бы ветер к диску солнца,

Чтоб ветер не пятнал зерцало вод.

Быть может, отражение свое

Я увидал бы в коршуньих глазах,

Но стрелы настигают птиц так быстро,

Что я лишь взгляд слепой встречаю взглядом.

Хотя бы на мгновенье увидать

Свое лицо в их непредсмертном взгляде.

За этот миг я умереть готов –

За долгий взгляд погибнуть смертью долгой.

И я бы был последним, кто меня

Видал, пока я не исчез бесследно

В жестокой алчности моих гостей.

Останутся обглоданные кости,

И непогоды превратят их в прах,

И легкий прах легко развеет ветер,

Не оставляя больше ничего.

Два глаза у тебя: яви мне лик мой.

Неужто вижу в них свое лицо?

Грек, отведи глаза, они не лгут.

Грек, отведи глаза, пока свой образ

Ногтями я из глаз твоих не вырыл.

А может, лжет мой взгляд, и нет меня –

Есть только память обо мне минувшем.

Но нет: тебя мое зловонье душит.

Так, значит, это правда – это я.

Ну, назови же мертвых мне и время,

Прошедшее с тех давних пор как я,

Дрожа в ознобе из-за мерзкой раны

Следил за удаляющимся флотом,

Ловил недостижимых весел шум,

С тех пор как сам я пропадал из виду,

С тех пор как крик мой замирал вдали,

С тех пор как шум иной наполнил уши

Плеск синевы, изборожденной ветром,

Дороги шум, ведущей в никуда.

Не торопись с ответом. Пусть прошло

Сто лет иль десять – нет такого бога,

Который смог бы мне их возвратить.

Пускай потоки горьких слез пролью –

Прах никогда не станет снова плотью.

Да я и разучился слезы лить.

Но я пролил бы слезы, увидав

Двуличной трехголовой плоти труп.

Я не хотел бы мертвыми их видеть,

Я не хотел бы, чтоб удар случайный

Мне мертвых помешал бы убивать,

А я бы убивал их не однажды,

Не тысячу, не десять тысяч раз,

А дольше, чем вся жизнь их будет длиться.

И дольше, чем продлится жизнь моя.

Пока еще не покорилась Троя,

Десятый год уж тянется война,

И живы ненавистные вожди,

И жив Итаки царь – мой враг и твой.

Ахилл пронзен стрелой Париса-вора,

Погиб Аякс, что вынес с поля боя

Ахилла труп, за что ему вожди

Назначили тогда вознагражденье –

Доспех отца: копье, и меч, и щит,

Мое наследство и мое богатство –

В надежде, что в бою за труп отца

Брешь в стенах Трои воины пробьют,

Что победить живым поможет мертвый.

Отец лежал под городской стеной,

Визжащая толпа троянских вдов

Плевалась и бросала в труп камнями,

Пока Аякс не вытащил его,

За этот подвиг раной заплатив.

Но Одиссей здоровою рукой

Сорвал плоды чужой горячей раны.

Вожди итакцу продали доспех,

Не им и не ему принадлежавший,

Ценой назвав рабыни пленной грудь.

Когда обманутый обман заметил,

Он с криком протянул пустые руки

К шатрам своих обманщиков – царей,

Чтоб виден стал кровавый раны цвет –

Цена доспехов, вырванных обманом.

Но в свой шатер унес он лишь издевку.

Грабитель ловко языком болтал,

И прав своих не доказал Аякс,

Он гнев пытался погасить вином,

И, от вина ослепнув, той же ночью

Напал на стадо, бил, колол, рубил

В безумии трофейную скотину,

Которую он принял за вождей.

Наутро он опомнился, увидел,

Что разукрашен весь животных кровью,

Что клочья мяса держит он в руках,

Что утолить ему не удалось

Другою кровью жажду правой мести.

И, взяв свой красный меч, пошел он к морю

Под громкий хохот из обоих войск,

Обмыл себя в чужой волне прибоя.

Обмыл свой меч, потом в чужую землю

Воткнул он твердо рукоять меча

И долгий путь на берегу чужом

Прошел, его окрашивая кровью,

Через свой меч – и канул в черноту.

Все это было. Было и другое,

О чем не стоит знать, в тот год, когда

На Скиросе я пас своих коней.

И вот, чтоб мной заткнуть дыру на фронте,

Вожди ко мне итакца подослали.

Он скрыл, что он украл мое наследство,

Он просьбами и сладкими речами,

Суля отцовский меч, копье и щит,

Меня в свою ловушку заманил,

И вот я вижу Трою невредимой,

А за спиной моей – морская даль.

Я знаю, их расчет был очень верным:

Пока мы не растопчем в прах твердыню,

Я за себя свой меч не подниму.

Иначе Троя выдержит осаду

И в прах повергнет наши города.

Мне было трудно сердце обуздать,

И я покинул фронт, когда не смог

Плечом к плечу с итакцем в бой идти.

Он выхватил из мертвых рук копье,

А со спины снял меч, снял щит с груди,

Ограбил прах, меня на свет родивший,

Когда был плотью. И, как ты, надеюсь,

Что этого врага мне враг оставит

Ты ненавидишь моего врага,

И твоего врага я ненавижу.

А то, что мы любили, прахом стало.

Идем на берег, покажи корабль,

Свези меня на Милос. Будем ждать.

Ты – на своем, я на своем прибрежье,

И каждый день, взор устремив на море,

Мы станем море спрашивать: где враг?

Пусть скатертью ему дорога ляжет,

Пускай счастливым будет возвращенье.

Ему вдвоем откроем мы объятья.

Возьми свой меч, сынок. Отрежь мне ногу.

Боль, эта птица с острыми когтями,

Вновь кружит по моей зловонной плоти.

Явился гость мой, что так мало спит,

Развлечь хозяина его же криком.

Отрежь мне ногу, скот. Возьми свой меч.

Кто этот камень в грудь твою вложил?

Дай мне твой меч, пока моя рука

Мечом способна ногу отрубить.

Ты обопрись-ка на мое плечо,

А лук отдай, пока нога не держит,

И стрелы тоже, могут ведь поранить,

Когда тебя боль пополам согнет.

Прочь лапы, грек. Не смей касаться лука.

Пока нога не держит, говори

О Милосе, об острове моем.

Прекрасней Милоса нет ничего на свете.

Как долго я деревьев не видал –

Той зелени, которая дарила

Нам мачты наших черных кораблей.

Как долго проклинаю я того,

Кто начал первым по морю шагать,

Обувшись в корабли, кто изобрел

Мою чужбину и мой путь домой.

Будь он благословен за то навек.

Как долго в одиночестве я гнил,

Как мучила меня мужская плоть –

Другая рана скованного тела,

Когда на пене волн соленых моря

Друг к другу нежно приближались птицы,

Когда ласкали волны красный камень –

Мое жестокое пустое ложе.

Свези меня на Милос. Подержи

Мне эту ногу, что меня не держит,

Не хочет на желанный путь ступить.

И руку мне для лука дай взаймы,

Пока моя рука вновь не окрепнет.

Давал он крылья голоду взаймы,

И я опережал врагов крылатых,

Зубам давал он на небе пастись,

Хватал стервятников он мертвой хваткой.

Я никогда не расставался с ним,

Его вложил мне в руки сам Геракл

За то, что я исполнил стра…