Флот Людовика XV

Предисловие

В своих прошлых книгах мы рассмотрели период расцвета французского флота. При Кольберах удалось создать эффективную систему строительства кораблей, набора экипажей, вскоре во Франции появились грамотные адмиралы и морские офицеры, французский флот смог бросить вызов двум сильнейшим флотам своего времени — английскому и голландскому. Если первый раунд (война Аугсбургской лиги) флот смог свести вничью, то второй — проиграл. Основной причиной этого стала новая политика морского министра Жерома Поншартрена, направленная на поддержку каперства, а также непонятная вертикаль власти в Морском ведомстве. После смерти Турвилля адмиралом Франции (высшее военно-морское должностное лицо) стал бастард Людовика XIV, юный граф Тулузский, а его главным советником — граф д'О, никогда в море не бывавший и никакими военными талантами не обладавший Как следствие — постоянные склоки между вице-адмиралами флотов Океана и Леванта, д'О, Поншартреном и Министерством финансов вылились в полную дезорганизацию флота Франции. К этому прибавилась тяжелая война на суше, которая велась на четырех различных театрах военных действий (в Испании, Фландрии, Германии и Италии), не считая стычек и боев в колониях. С 1707 года финансирование французского флота постоянно урезалось, часть кораблей, притопленных в Тулоне во время его осады, была списана сразу же после ее окончания, другая часть — отдана на откуп арматорам для каперства; а третьи так и остались стоять притопленными в бухте. После инспекции Тулона, проведенной 11 марта 1713 года, из состава флота были исключены следующие корабли: 104-пушечный «Фудроян» 1693 года постройки, прославленный 102-пушечный «Солей Руаяль» (любимый корабль Людовика XIV), 100-пушечный «Террибль», 92-пушечные «Амирабль» и «Сент-Филипп», 88-пушечный «Фье», 86-пушечные «Манифик» и «Оргилье», а также 74-пушечный «Сент-Эсприт» — то есть 9 кораблей I ранга Флота Леванта. С учетом 8 списанных сразу же после осады линкоров французский флот потерял 17 линейных кораблей — больше, чем в любом морском сражении! Согласно спискам от 11 марта 1713 года, на тот момент боеготовыми числились 2 линкора II ранга, 5 линкоров III ранга, один 40-пушечный фрегат, один кайк и два барка[1]. В Бресте ситуация была не лучше — 17 кораблей и фрегатов. Это все, что осталось от некогда великого флота.

Флотское начальство попыталось принять ряд неотложных мер — к тимберовке приготовили 5 кораблей I ранга, 4 корабля II ранга, 5 кораблей III ранга, а также несколько бомбардирских судов, пару галиотов и брандер, однако финансовый кризис не дал в полном объеме выполнить эти работы.

Мы еще подробно остановимся на этом в книге, сейчас же упомянем о том, что новые правители Франции встали перед той же проблемой, какую решал Кольбер, то есть строительством флота с нуля.

Регентство и последовавшее за ним царствование Людовика XV ознаменовалось двумя большими войнами, в которых Франция потерпела поражения на море — это Война за австрийское наследство и Семилетняя война. Мы решили осветить первую часть состязания Англии и Франции — Войну за австрийское наследство, а точнее — историю французского флота с 1713-го по 1749 год. Таким образом, книга эта — логическое продолжение нашего описания операций и состояния французского флота во время Войны за испанское наследство. Что же касается Семилетней войны, мы считаем, что она заслуживает отдельной книги и отдельного описания.

В войне 1739–1748 годов[2] англичане проявили себя гораздо хуже, чем во время Войны за испанское наследство, но причины этого стоит искать не во французах или испанцах, а в самих британцах. Британское Адмиралтейство к сороковым годам оказалось сонным царством, скопищем доживающих свой век дряхлых адмиралов, которые никак не могли наладить работу и показной жесткостью только вносили сумятицу в действия командующих эскадрами и кэптенов. Потребовались большие реформы в Адмиралтействе в 1746–1747 годах, а также по результатам войны, чтобы Ройял Неви действительно стал полновластным хозяином морей.

Вторая причина невыразительных действий англичан на море в Войну за австрийское наследство (на наш взгляд) — это отставание в технике и технологии. Испанцы и французы имели более крупные и высокобортные корабли, которые позволяли им вести бой даже при волнении на море. В свою очередь, британские 70- и 64-пушечники — основные корабли флота — по размерам были сопоставимы с французскими и испанскими 50- или 60-пушечниками и в условиях Атлантики с ее постоянными штормами нередко не могли использовать пушки гон-дека, часто оказываясь, по сути, с фрегатским вооружением против линкоров французов и испанцев.

Ошибкой же французов в описываемую эпоху можно считать отказ от строительства 100- и 90-пушечников — ядра сбалансированного флота Мы еще остановимся на причинах, вызвавших это решение.

В свою очередь, подготовка английских команд (на уровне матросов и унтер-офицеров) в эту войну оказалась на голову выше французской и испанской — британцы сделали правильные выводы из Войны за испанское наследство и смогли создать постоянное ядро флотских команд, которые к сороковым годам оказались отличными профессионалами и громили всех и вся. Также к 1736 году были полностью укомплектованы и обучены шесть полков морской пехоты Его Величества (в 1713 году из-за жесткой экономии они были расформированы). Таким образом, морские солдаты и матросы имели исключительную выучку в отличие от английских кэптенов и адмиралов. Последние раз за разом принимали неверные решения, проявляли некомпетентность, непрофессионализм, а часто — просто трусость. Конечно же, были исключения (к примеру — коммодоры Энсон или Уоррен), но, в основном, уровень британского командования был очень низок.

В Войне за австрийское наследство французская армия под командованием принца Морица Саксонского отлично проявила себя во Фландрии, захватив почти всю территорию Австрийских Нидерландов, однако по мирному договору в Аахене (1748 год) Франция осталась в тех же пределах, что и до войны. Это положение Франции можно объяснить отсутствием у нее внятной морской политики, да и вообще — просто отсутствием внятной политики. При Людовике XV — в отличие от его предшественника — к середине царствования к трону были приближены посредственности, которые чуть позже низвергнули страну в пучину финансового, военного, политического и экономического кризиса. Мы еще подробно расскажем об этом.

Причем самое интересное, что королевство Людовика XV имело в то время гораздо большие доходы, нежели в правление Людовика XIV[3]. Дело здесь в следующем: 200 из 300 миллионов ливров дохода французскому государству давали вест-индские колонии. На Сан-Доминго, Мартинике, Гваделупе и других островах процветали сахарные плантации французских колонистов, лангедокские купцы прибыльно торговали с Левантом. По словам современника: «Старые семена Кольбера пошли в рост с наступлением мира… До 1720 года Франция знала только купцов; сейчас торговля пошла живее — и у нас явились негоцианты». При регенте, пользуясь послаблением в налогах и общей слабостью государства, французские коммерсанты развернулись в полную силу. Само собой произошло разделение сфер влияния между крупными торговыми портами Франции, чему немало способствовал утвержденный список королевских портов, откуда «производить дозволено торговлю с французскими американскими островами». Сен-Мало имел прочные позиции в Вест-Индии, согласно отчету контролера финансов «из 133 французских судов, посетивших Вест-Индию с 1698-го по 1724 год 86 были снаряжены в Сен-Мало»; Марсель полностью узурпировал торговые связи с Турцией и Испанией; Ла-Рошель традиционно специализировалась на коммерции с Канадой и высылке рыбаков к Ньюфаундленду; Бордо, посылавший корабли к Мартинике, еще в 1700-м году насчитывал всего 40 тысяч жителей, а уже к 1747 году — 60 тысяч. Правительство по мере сил поощряло развитие торговли, и это принесло свои плоды — к 1730 году торговый флот Франции составлял 5364 судна и 41 906 моряков (для сравнения — французский торговый флот во времена Людовика XIV насчитывал 2365 судов[4], и только около 30 из них — более 600 тонн водоизмещением). К середине царствования Людовика XV колонисты Вест-Индских островов (Сент-Кристофер, Монсеррат, Доминика, Сент-Винсент, Барбуда, Тобаго, Гренада, Гренадины, Мартиника, Сан-Доминго) сумели совершить экономическое чудо — две трети доходов королевства обеспечивалось именно их товаром. Мартиника и Сан-Доминго стали крупнейшими торговыми площадками в Вест-Индии — иногда в портах разгружалось до 80 кораблей одновременно, а сам товарооборот обеспечивался более чем 1200 судами! Однако большая часть этих кораблей не была французскими — чаще всего арматоры фрахтовали голландские торговые суда. Дело в том, что налоги и таможенные сборы в Голландии были гораздо меньше французских, да и сами корабли стоили дешевле. Таким образом, французские купцы финансировали строительство голландского коммерческого флота и в то же время отнимали деньги у своих верфей. В результате возникла беспрецедентная ситуация — выросшая на пустом месте огромная морская торговля обеспечивалась, по сути, кораблями, экипажами и деньгами другого государства и не стимулировала собственную кораблестроительную промышленность! Соответственно, Франция и ее торговля (а равным образом и ее доходы) попадали в зависимость от Голландии, что заставляло правительство Людовика всегда учитывать этот фактор.

Поскольку размеры собственно французского торгового флота, несмотря на громадный рост морской торговли, остались небольшими, трудно было убедить общество в строительстве крупного военного флота. Поэтому раз за разом Морское министерство Франции при реализации кораблестроительных программ натыкалось на стену непонимания и откровенной вражды не только короля и его фаворитов или фавориток[5], но и крупных промышленников и предпринимателей, которые совершенно не понимали, зачем нужны эти траты.

Дополнительной проблемой было и то, что само правительство шарахалось из стороны в сторону, иногда в корне меняя концепцию развития флота. Впрочем, это не было бы критично, если бы не очередная эскалация отношений с Англией.

После Войны за испанское наследство и Франция, и Англия оказались на грани государственного банкротства. Британия, бюджет которой в то время составлял 4 миллиона фунтов стерлингов, имела внешний долг в 50 миллионов фунтов, то есть проела свой бюджет на 12 лет вперед. К 1710 году истощение от войны достигло предела; в результате цепи политических интриг партия тори во главе с лордом Генри Сент-Джоном, виконтом Болингброком и герцогом Робертом Харли сумела отстранить от власти партию вигов, лидерами которой была чета герцогов Мальборо. После смены правительства Англия предложила Франции подписать мир.

Сразу же по приходу к власти тори выдвинули проект погашения государственного долга страны. Суть состояла в следующем — Харли предлагал включить в мирный договор пункт об асьенто (ввозе чернокожих рабов на территорию испанской Америки) для Англии и о праве на торговлю с испанскими колониями. Эту привилегию должна была получить вновь учреждаемая акционерная компания, которая взамен возьмет на себя ответственность по срочным или уже просроченным долгам правительства на сумму 10 миллионов фунтов стерлингов. Правительство, в свою очередь, должно согласиться выплачивать компании шесть процентов годовых — итого 600 тысяч фунтов в год (точная цифра — 576 534 фунта).

В апреле 1713 года в Утрехте был подписан мирный договор. Англия получила асьенто на 30 лет и право на заход — navio de permiso — одного торгового судна в год на ярмарку в Порто-Белло на побережье Панамы. Ежегодная квота на ввоз рабов составляла 4800 мужчин (единицей исчисления был pieza de India — раб-мужчина без физических дефектов ростом не менее 58 дюймов. Женщина обычно засчитывалась как 0,8 pieza). Это было далеко от тех радужных перспектив, какие воображались Роберту Харли. Ему к тому же не удалось учредить банк для обслуживания реструктурированного долга — по уставу Банка Англии, он единственный пользовался правом эмиссии. Тем не менее сделка казалась взаимовыгодной. «Компания Южных морей» (так назвали новую компанию) выпустила акции, обеспеченные ее соглашением с правительством. К тому же никто не сомневался, что компании удастся наладить контрабандную торговлю: испанская промышленность, особенно в условиях войны, просто не справлялась со снабжением колоний.

Почти сразу же после основания компании, 27 июня 1714 года герцог Харли был вынужден уйти в отставку. 1 августа скончалась королева Анна, трон Англии перешел к ганноверскому курфюрсту Георгу (об этом мы расскажем чуть позже). К власти опять пришли виги, лордом-казначеем страны стал Роберт Уолпол. Болингброк и Харли были объявлены государственными изменниками — их подозревали в сепаратном заключении Утрехтского мира в пользу Франции, а также в тайных сношениях с сыном Якова II — Джеймсом Стюартом, или Старшим Претендентом[6].

Однако детище тори — «Компания Южных морей» — никуда не исчезло. Первое судно с «живым товаром» отправилось в Порто-Белло лишь в 1717 году. Годом позже англо-испанские отношения испортились, но работорговля шла весьма успешно (по сравнению с предыдущими ее обладателями — испанцами и французами). Компания полностью выбирала свою квоту (до этого чаще всего обладатель асьенто не справлялся с подобной задачей из-за высокой смертности «живого товара»). Как свидетельствуют документы, за 25 лет невольничьи корабли компании совершили 96 плаваний через Атлантику и доставили в Новый Свет около 30 тысяч рабов (в 1718–1719 и 1726–1727 годах деятельность англичан была приостановлена). Смертность в пути была по тогдашним меркам низкой — 11 процентов. Четверть доходов от работорговли поступала на цивильный лист королевы — эти средства шли на содержание двора. И все же главным бизнесом компании были не реальные торговые операции, а биржевая игра. Как чисто финансовая корпорация компания процветала. Ее бумаги пользовались спросом. Директора искали способ расширить сферу деятельности. В 1719 году компания предложила правительству взять на себя более половины национального долга Британии (30 981 712 фунтов стерлингов) под 5 процентов годовых до 1727 года и 4 процента в последующие годы.

К этому времени «Компания Южных морей» уже была крупнейшим кредитором правительства: из общей суммы долга в 50 миллионов фунтов на ее долю приходилось 11,7 миллиона, 3,4 — на долю Банка Англии и 3,2 — на долю Британской Ост-Индской компании.

Банк Англии вступил в конкуренцию и внес в парламент равноценный проект. Тогда компания повысила свое предложение на 7,5 миллиона фунтов. Еще миллион и 300 тысяч, как утверждалось, пошли на взятки высоким должностным лицам. Энтузиастом предложения компании был, в частности, канцлер Казначейства Джон Айлэби. Но решающую роль сыграло намерение компании обменять срочные и бессрочные долговые обязательства правительства на свои акции. Компания взяла на себя платежи по 85 процентам срочных и 80 бессрочных рент-аннуитетов. Это было расценено как манна небесная, ведь стоимость просроченных бумаг была практически нулевой!

Дебаты в парламенте в феврале 1720 года окончились словесной дуэлью между Джоном Айлэби и Робертом Уолполом, который поддерживал предложение Банка Англии. Чарльз Маккей в своей книге «Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы» излагает речь Уолпола так: «Господин Уолпол сказал, что этот план поощряет „опасную практику биржевых спекуляций и отвлечет нацию от торговли и промышленности. Он вызовет опасный соблазн завлечь и разорить легковерных, принеся их сбережения в жертву перспективе иллюзорного богатства. Основной принцип этого проекта — первостатейное зло; он призван искусственно повысить цену акций за счет возбуждения и поддержания массового слепого ажиотажа, а также за счет обещаний выплат дивидендов от фондов, недостаточных для этого в принципе“. С воодушевлением пророка он добавил, что если этот план удастся реализовать, директора компании станут в правительстве хозяевами, сформируют в королевстве новую и самовластную аристократию и возьмут под свой контроль решения законодательной власти. Если же он потерпит фиаско, в чем Уолпол был убежден, страну ожидают массовые беспорядки и разорение».

Как показало время, Уолпол был полностью прав. Но его трезвый голос потонул в волне эйфории, накрывшей Британские острова. Пока обсуждался закон, председатель правления сэр Джон Блант развернул мощную рекламную компанию. Лондон наполнился самыми фантастическими слухами о грядущем процветании компании. Говорили о готовящемся соглашении о свободной торговле с испанскими колониями, о том, что компания получает концессию на разработку серебряных копей Потоси в Боливии — самого богатого месторождения мира, о привилегии на торговлю кошенилью, даже о собственной чеканке денег в испанской Америке!

В результате предложение компании было принято, пробил ее звездный час. Акции нового транша стали предметом ажиотажного спроса. 100-фунтовая акция, стоившая в январе 128 фунтов, в феврале продавалась за 175, в марте — за 330, в конце мая — за 550. Рост котировок обеспечивался притоком все новых средств. Это была классическая пирамида.

Но, как и у любой пирамиды, за резким взлетом последовал не менее резкий спад. Все началась с принятия Акта о Королевской бирже, который преследовал цель избавиться от фирм-однодневок путем введения процедуры получения королевского разрешения (хартии) на ведение бизнеса. У «Компании Южных морей» никаких проблем с получением хартии вроде бы не предвиделось — кто же посмеет сомневаться в ликвидности такого столпа фондового рынка? Однако сомневающиеся нашлись. Некоторые парламентарии стали задавать неудобные вопросы: а каково, собственно говоря, обеспечение акций компании, если асьенто предусматривает лишь один заход в испанские колонии английского судна водоизмещением не более 500 тонн? Работорговля? Но ведь ввоз в Америку ограничен 4800 чернокожими в год. Когда стали понемногу разбираться, вышло, что доставка рабов отнюдь не так выгодна, как полагала публика, и даже убыточна[7]. Это был первый звонок акционерам Компании Южных морей. Оказывается, ее активы были эфемерны и больше строились на слухах. Директора компании взвинтили цены, однако в сентябре 1720 года цена акций упала до 150 фунтов за штуку (хотя еще в августе колебалась между 750 и 1000 фунтов), после чего толпы народа кинулись к отделениям компании обменивать свои акции на деньги. К октябрю наступил крах.

В декабре, собравшись на очередную сессию, парламент начал расследование. Первым делом был принят закон об аресте имущества директоров компании и запрете им покидать пределы королевства в течение года. Однако казначей компании Найт бежал во Францию вместе с бухгалтерскими книгами. Заседания были бурными. Учитывая негодование публики, нетрудно предположить обвинительный уклон. Секретарь Крэггз, возмущенный обвинениями, заявил, что, если инсинуации не прекратятся, он «готов принять вызов любого или в стенах палаты, или за ее пределами». Члены палаты дружно возмутились, и Крэггзу пришлось дать задний ход — он объяснил, что не имел в виду дуэль. Драматический характер носил допрос Джона Бланта, который вместе с некоторыми другими директорами и клерками компании был заключен под стражу. В Палату лордов его доставили под конвоем. Он отказался свидетельствовать против самого себя и членов кабинета. В конце концов Следственный комитет обнаружил в документах компании различные подделки и подчистки, и на этом основании парламент признал руководителей компании виновными в мошенничестве. Уголовному наказанию подвергся лишь канцлер Казначейства Джон Айлэби. Он был признан виновным в коррупции и заточен в Тауэр. Трое директоров, включая Крэггза, умерли, не дождавшись вердикта. Остальные не совершили по тогдашним законам никакого уголовного преступления. Однако их имущество было почти полностью конфисковано. Один из членов Палаты лордов внес проект резолюции, в которой предлагал поступить с виновными по-древнеримски: зашить их живьем в мешок со змеями и бросить в Темзу.

Однако нет худа без добра — благодаря «Компании Южных морей» правительство сумело обменять большую часть своих долговых обязательств на обесценившиеся бумажки. К 1721 году долг Англии не превышал полумиллиона фунтов. А поскольку Британия была исправным плательщиком, банкирские дома Европы опять открыли ей неограниченный кредит.

Внешний долг Франции после Войны за испанское наследство достигал астрономической цифры в 3 миллиарда ливров. Из этих денег 1,2 миллиарда (чистый доход за 16 лет) должны были быть выплачены в течение 3 лет. К тому же, поскольку Франция считалась у банков Европы ненадежным партнером, ей давали взаймы под большие проценты и на небольшие сроки.

Доходы за 1715–1718 годы были израсходованы «на корню» уже в 1713-м, а за 1719–1722 годы — частично израсходованы в 1715-м. Расходы выросли до 146 миллионов ливров, а доходы уменьшились до 69 миллионов ливров. Между тем начинавшаяся война с Испанией требовала 8 миллионов ливров только на армию. Правительство уже не могло найти кредиторов. Банки повсеместно отказывали Франции в займах. Попытки главы Комитета финансов маршала Ноаля силой вырвать деньги у откупщиков не принесли ощутимых результатов. Откупщики — в большинстве своем евреи — обвинялись в иудаизме и связях с дьяволом, однако умирали во время пыток в страшных мучениях, но не давали денег. Обширному сокращению подверглась и армия — ее численность снизилась с 400 тысяч штыков до 140 тысяч, что позволило сократить расходы более чем в два раза (с 86 до 36 миллионов ливров). Это было государственное банкротство. Не пощадили даже дворянство — были отменены различные льготы и ренты, все должности в королевстве теперь покупались претендентами.

Как и в случае с Англией, во Франции нашелся способ расплатиться с долгами, причем схема оказалась очень похожей. В 1716 году Филипп Орлеанский разрешил шотландскому финансовому авантюристу Джону Лоу (приехавшему в Париж со своей любовницей Кэтрин Сеньер) постепенно вывести из обращения золотые деньги, заменив их государственными казначейскими билетами. Лоу создал Всеобщий банк, который начал выпускать банкноты, по сути, представляющие бессрочные долговые обязательства. Они очень быстро приобрели такую популярность, что, вопреки всякой галльской логике показались скуповатым французам предпочтительнее серебряных и золотых монет. Лоу удалось выкупить чудовищные королевские долги Франции. Секрет билетов Всеобщего банка был прост — поначалу его ценные бумаги обеспечивались золотом и серебром. Если клиенту вдруг хотелось обменять бумаги банка на золотые или серебряные деньги, он мог сделать это в любом отделении банка безо всяких проволочек. Лоу привязал бумажные деньги к золотому стандарту, а обменянное на ценные бумаги золото быстро помогло Франции расплатиться с неотложными кредитными обязательствами. Однако вскоре этот принцип был нарушен, деньги начали печатать без обеспечения золотом и серебром, что сделало всю экономическую реформу Лоу авантюрой.

В августе 1717 года во Франции была учреждена Миссисипская компания. Ее главой также был Джон Лоу, а обеспечителем — Всеобщий банк. Компания выпустила 200 тысяч акций, по 500 ливров каждая. При этом покупатели могли оплачивать акции не только монетой и банкнотами, но и государственными обязательствами, которые на рынке котировались ниже номинала. Таким образом, компания становилась кредитором государства. Почти сразу возник лихорадочный спрос на акции Миссисипской компании. На следующий год Лоу от имени руководства компании обещал очень большие дивиденды. Это заявление спровоцировало рост спроса на акции. Компания объявила подписку на дополнительные 50 тысяч акций, на которые в короткое время было подано 300 тысяч заявок. Курс уже выпущенных акций тем временем неуклонно повышался, и компания решила выпустить еще 300 тысяч акций вместо ранее планировавшихся 50 тысяч и продавать их по рыночному курсу. Курс 500-ливровой акции поднялся до 10–15 тысяч ливров, причем его колебания от одного дня к другому были довольно высоки. При этом деньги, которые собирала компания путем эмиссии ценных бумаг, вкладывались в подавляющей части в облигации государственного долга. Эмиссия ценных бумаг во многом поддерживалась эмиссией банкнот Королевского банка. В первой половине 1720 года вкладчики из числа королевской семьи постепенно начали изымать из банка его ограниченный запас драгоценных металлов. Другие акционеры, глядя на придворных, подумали, что тем известно что-то такое, о чем не известно рядовым акционерам, и также обратились в филиалы компании за золотыми и серебряными деньгами. В феврале 1720 года был издан указ, запрещавший владение монетами на сумму сверх 500 ливров.

Это стало началом конца. Жителям сегодняшней России, знакомым с аферами «МММ» и «Хопер-Инвеста», не надо рассказывать, что сразу же после введения ограничения на получение наличных, отделения компании начали осаждать толпы акционеров. Люди разорялись тысячами, часть обманутых вкладчиков начала охоту на Лоу с целью убийства. У Лувра и на Королевской площади проходили постоянные митинги как в поддержку шотландца, так и против него. Те, кто призывал не трогать Лоу, верили в его финансовый гений и считали, что он выплатит обещанные проценты. К тому же люди не верили, что после конфискации имущества Лоу им что-нибудь перепадет с этого.

Парламент потребовал вздернуть финансиста на виселице или заточить в Бастилию. Однако это никак не устраивало регента. А потому разжалованному финансисту позволили покинуть Францию (только с сыном, но без жены, дочери и брата); его имущество конфисковали. Естественно, деньги Лоу осели в королевской семье. Никто с обманутыми вкладчиками делиться не собирался.

Вместе со Всеобщим банком и Миссисипской компанией ушел в никуда и весь внешний долг Франции. После разорения этих структур держатели внешнего долга королевства имели претензии к компаниям и ее директорам, а не к правительству Франции, что вполне устраивало и герцога Орлеанского, и Людовика XV.

Две эти денежные аферы — Лоу и Харли — при всей их неоднозначности помогли обоим государствам решить проблему внешнего долга и быстро вернуться на мировую арену в качестве полноправных игроков.

Прежде чем приступить к нашему повествованию, рассмотрим географическое положение государств-противников после Войны за испанское наследство. Флот Франции состоял из двух больших эскадр, разделенных Пиренейским полуостровом. Флот Океана (или Атлантический флот) базировался на бретонский Брест, который являлся главной военно-морской базой Франции в Атлантике. В XI веке замок Брест, принадлежавший тогда герцогу Бретонскому, был сильно укреплен; позже городом на долгое время завладели англичане, пока наконец он опять не перешел к герцогам Бретонским. Но значение свое Брест получил лишь с тех пор, как кардинал Ришелье в 1631 году велел расчистить и укрепить гавань и построить арсенал и верфь для военных кораблей. Министр Кольбер, заменивший деревянную верфь каменной, возвел в Бресте военную гавань, которая по приказанию Людовика XIV была в 1680–1688 годах сильно укреплена Вобаном, так что англичанам, которые в 1694-м хотели захватить его, пришлось отступить со значительными потерями. Другие крупные порты Ла-Манша — Дюнкерк, Сен-Мало, Шербур — были отданы на откуп корсарам Его Величества. Эти товарищи сильно досадили англичанам и голландцам в последнюю войну. Имена Дюгэ-Труэна, Форбэна, Сен-Поля, Кассара гремели по Европе, однако к 1709 году англичане сумели стабилизировать ситуацию, а в 1711-м и вовсе вытеснили корсаров из английских вод.

Порты Ла-Рошель, Лориан и Бордо использовались преимущественно только торговыми судами (например, в Лориане была расположена штаб-квартира французской Ост-Индской компании), хотя имели королевские верфи, на которых в прежнее время строились военные корабли.

Средиземноморский флот Франции, или Флот Леванта, базировался на главную военно-морскую базу в Лангедоке — Тулон. Марсель, хотя и обладал королевскими верфями, использовался исключительно как торговый порт. Тулон представлял собой окруженный стенами и рвами треугольник, основание которого образовывало на юге гавань, а с севера располагались сильные форты. В 1707 году город был осажден с суши войсками Евгения Савойского и принца Виктора Амадея, а с моря — британской эскадрой сэра Клаудисли Шовеля, во избежание возможных атак брандерами почти все корабли флота Леванта были подзатоплены, французы сумели отбиться, но, как мы указывали выше, множество кораблей после этого было списано.

Ройял Неви имел в своем распоряжении порты западного, южного и восточного побережья Англии — это Торбэй, Даунс, Портсмут, Дувр, устье Темзы, Бристоль, а кроме того — Корк и Дублин на ирландском побережье. Это позволяло англичанам контролировать французский флот в Бресте и движение французских эскадр в Атлантике.

Во время Войны за испанское наследство британцы смогли захватить и удержать порт Гибралтар, расположенный в южной оконечности Пиренейского полуострова, в Альхесирасском заливе, а также остров Менорку в Балеарском архипелаге. Базирование Ройял Неви на эти порты (особенно здесь стоит выделить Менорку, которая имела важное стратегическое положение и являлась передовой относительно французского Тулона базой) позволяло англичанам контролировать передвижения французского Флота Леванта, а также создавало прямую угрозу Тулонской военно-морской базе. Таким образом, Франция и ее флот были окружены военно-морскими базами Британии.

На североамериканском континенте англичане после окончания Войны за испанское наследство владели побережьем от Порт-Ройяля до Чарльстона. Основными портами были Нью-Йорк, Бостон, Балтимор, Филадельфия, Чарльстон. К 1713 году население английской Америки насчитывало более 450 тысяч поселенцев (тогда как количество французов на сопредельных территориях не превышало 23–24 тысяч человек), однако, по образному выражению одного из британских парламентариев, колонии в Северной Америке представляли собой «тело без головы». Провинции Массачусетс, Нью-Хэмпшир, Коннектикут, Род-Айленд, Нью-Йорк, Нью-Джерси, Пенсильвания, Мэрилэнд, Делавэр, Вирджиния, Северная и Южная Каролины были совершенно не связаны общим управлением, имели совершенно разные интересы и никак не могли сформировать общую политику в регионе. Порочная система формирования местной милиции, годившейся только для самообороны, не давала англичанам возможности эффективно бороться с французами и их индейскими союзниками. Французы же, отстоявшие в Войну за испанское наследство устье реки Св. Лаврентия, Канаду и в каком-то смысле Акадию[8], а также сохранившие рыбные промыслы у Ньюфаундленда, распространяли свое влияние по течению Миссисипи и дошли к 1718 году до Мексиканского залива. 24 тысячи французских поселенцев располагались на территориях, в 6 раз превышавших английские колонии в Америке! Конечно же, такими силами, без помощи дружественных французам индейцев отстоять огромную территорию от англичан было невозможно.

Новая Франция обладала прекрасными портами Квебек, Монреаль, Луисбург (построенный на острове Кэйп-Бретон после войны), фортами Фронтенак, Торонто, Ниагара, Детруа (Детройт), Прескиль и Лебёф на Великих Озерах. Однако после Войны за испанское наследство остров Ньюфаундленд, находящийся на входе в Гудзонов залив, перешел во владение Британии, что создавало сложности в подброске подкреплений в Канаду в случае войны.

В Вест-Индии англичане владели всего тремя островами — Ямайкой, Антигуа и Барбадосом, однако два из них имели стратегическое положение: Барбадос контролировал подходы к Малым Антильским островам, а Ямайка позволяла британцам держать в постоянном напряжении Пти-Гоав, Сьенфуэгос, Сантьяго де Кубу, Манзанилло, Гавану, Сан-Хосе и другие порты испанцев и французов в этом регионе. Ямайка к концу XVII века была превращена в нерушимый бастион, а основным местом базирования Ямайской эскадры стал Порт-Ройял, который современники называли «самым грешным городом во всем христианском мире», так как туда с острова Тортуга переместилась «столица» морских разбойников. В 1690 году в городе Порт-Ройял было 8 тысяч жителей, из них — полторы тысячи каперов, контрабандистов, пиратов разных мастей.

Пираты и каперы грабили испанские корабли, свозили добычу в Порт-Ройял, и город рос, богател и веселился. Однако 7 июня 1692 года большая часть этого «развратного Вавилона» в результате землетрясения исчезла в морской пучине. Обрадованная церковь католической Испании поспешила сообщить, что «бог покарал нечестивый город за грехи». Поэтому 22 июня 1692 года столицей провинции Ямайка, а также основной военно-морской базой стал Кингстон, который раньше был обычным поселком и использовался для выпаса овец. Некоторое время власти не решались покинуть Порт-Ройял, однако после нападения на разрушенный город в 1703 году испанского корсара Ника Катаньи, который дожег все то, что еще не было разрушено стихией, решение перенести все административные функции в Кингстон стало окончательным. К 1716-му Кингстон был самым крупным административным, военным и торговым центром Ямайки.

Англичане крепко обосновались на Ямайке, превратив остров в крупную «сахарную» колонию — на Ямайке интенсивно развивались плантации сахарного тростника. Большая часть плантаций располагалась на равнинах юга острова. Внутренние районы Ямайки использовались для выпаса скота.

В Индии боролись за место под солнцем английская и французская Ост-Индская компании. Англичане имели свои фактории по всему Индостану, но самыми крупными были представительства в Бомбее[9], Мадрасе[10], а также в Калькутте, собственном порту компании, основанном в 1698 году Джобом Чарноком[11]. Французская компания Индий в 1719 году пережила банкротство из-за реформ Джона Лоу и была объединена с компанией Катая (Китая), однако в 1723 году сумела опять стать отдельной компанией, и очень быстро набирала силу. К 1731 году Франция через ОИК владела факториями в Пондишерри[12] (которую отобрали у голландцев по итогам Рисвикского мира), Янам, полученный от наваба Масулипатама, порт Маше (Маясхи) на Малабарском побережье (юго-запад Индии), Шандернагор[13] в Западной Бенгалии, а также острова, расположенные между Мадагаскаром и Индией — Бурбон (Реюньон) и Иль-де-Франс (Маврикий).

Испания, которой также предстоит играть значительную роль в нашем повествовании, после Войны за испанское наследство была разорена, однако благодаря реформам Филиппа V (внука Людовика XIV) и кардинала Джулио Альберони — последний стал первым министром Испании в 1715 году — смогла оправиться от разрушений многолетней войны. Альберони[14] — поклонник протекционистской экономической системы Кольбера — полностью реконструировал испанскую экономику, создал регулярное почтовое сообщение с Америкой, реформировал военный флот. Альберони перенес первую в Испании товарную биржу (Дом Контрактов), где ежемесячно проводились государственные тендеры, из Севильи в Кадис, что способствовало развитию торговли с Вест-Индией. Все таможенные сборы внутри Испании были отменены, нация кинулась зарабатывать. Вообще Альберони за три (1714–1717 гг.) года смог сотворить экономическое чудо — Испания, ранее имевшая флот на уровне Венеции или турок, стремительно ворвалась в когорту морских держав, став третьей по силе в мире. Агенты Кастилии, занимавшиеся покупкой кораблей, соперничали в этом с русским царем Петром I, к 1717 году испанцы могли выставить в море до 50 кораблей. В колониях была создана регулярная береговая охрана, которая переловила и перевешала всех пиратов, базировавшихся на Порт-Ройял, Тортугу и Пти-Гоав. Впервые за 150 лет внутренние коммуникации иберийцев стали относительно безопасны, что способствовало резкому экономическому росту и благосостоянию не только метрополии, но и колоний.

Испания владела гигантскими территориями в Америке, важнейшими из которых были Венесуэла, Гватемала, вице-королевства Новая Гранада, Новая Испания, Перу и Мексика, а также генерал-капитанства Чили и Венесуэла с их серебряными рудниками. Испанцы активно осваивали полуостров Флорида, где их опорным пунктом был город Сан-Аугустин. В Вест-Индии Испании принадлежали острова Куба (где находилась самая крупная верфь в Вест-Индии), Пуэрто-Рико, восточная часть Сан-Доминго и множество малых островов Антильской гряды. Самыми удобными гаванями в Карибском бассейне были Гавана, Картахена Индийская и Порто-Белло (на территории нынешней Панамы).

В Азии самым крупным и ценным владением Филиппа V были Филиппинские острова, имевшие статус генерал-капитанства, а также часть Новой Гвинеи и остров Гуам.

Основной военно-морской базой испанского флота был Кадис, расположенный на юге Пиренейского полуострова, в Андалузии. Это был великолепный порт, расположенный на полуострове, глубоко вдающемся в океан, с тремя гаванями, прекрасно защищенный системой фортов и артиллерией. В Кадисе находились верфи и Арсенал испанского флота. Помимо Кадиса, испанские корабли базировались на порты Ла-Корунья, Сан-Себастьян, Ферроль, Картахена и Барселона, но это были, в основном, приватиры или гребные суда. Захваченный в 1704 году англичанами Гибралтар, где постоянно базировались английские эскадры, заставлял делить испанцев свой флот на две армады — Атлантическую и Средиземноморскую, поэтому основной целью Испании в любой войне с Англией был захват Гибралтара.