На плече бурой куртки Квелли Келлимоузена протерта светлая полоса. Это от приставной лесенки, которую он каждый вечер таскает с собой. Борозда потемнее — от лямки сумы, где лежит бутыль с маслом. Изо дня в день Квелли Келлимоузен уходит в темнеющий город со своей приставной лесенкой и сумой на плече. В эту пору ставни уже закрыты, и на извилистых улочках мало кого можно встретить, но Квелли Келлимоузену никогда не бывает одиноко.
Первым делом он приходит к Петеру. По его мнению, Петер занимает самый ответственный пост. Что может быть важнее охраны городских ворот? Петер стоит на равном расстоянии от ворот и от караульной будки, прямой, неподвижный, зоркий; ни одна мышь не проскочит мимо него незамеченной.
Петером могли бы заниматься стражники, но Квелли Келлимоузен настоял, что это его дело. Он с грехом пополам отыскал на карте города ворота и долго тыкал в рисунок пальцем, сбивчиво доказывая, что Петер стоит на улице, стало быть, и заниматься им должен он, Квелли Келлимоузен, и никто иной. Ему не возражали, но Квелли хотел быть уверенным: Петера не отдадут никому другому.
Стражникам хватает фонаря под козырьком караулки. Поглядывая на него, Квелли Келлимоузен покачивает головой и сокрушенно прищелкивает языком: солдаты подолгу не стирают со стекол копоть, и уличная пыль въедается в его металлический каркас.
Наверное, фонарю на крыльце бургомистра повезло больше. К нему приставлен слуга, заботливо протирающий его тряпицей, а колонны и козырек заслоняют его от непогоды. Но у фонаря бургомистра свои две беды. Первая — его не заправляют маслом, а попросту ставят свечу за стекло. Значит, не настоящий это фонарь, а подменыш. Барская кукла, выставленная напоказ. А вторая беда в том, что смотреть-то на него почти и некому. Колонны и деревья в саду загораживают его от улицы. Может, из всех жителей городка один только Квелли Келлимоузен его и приметил, да и тому долго пришлось вглядываться сквозь переплетения веток.
То ли дело Мариус. Он стоит недалеко от дома бургомистра, и уж его-то примечает каждый! Мариус освещает изрядную часть площади, и даже может показать поздним прохожим стрелки часов на ратуше. Он несет свою службу исправнее чиновников, изо дня в день торопящихся мимо него.
В тенистой улочке, отходящей от площади, стоит Минна. Пожалуй, никто, кроме Квелли Келлимоузена, и не замечает, что она стройнее и тоньше остальных фонарей. И каркас ее, и стекло блестят особенно ярко: для Минны у Квелли припасена особая тряпочка — рукав от старого теткиного платья. Когда-то эта тряпица переливалась на солнце не хуже тканей, выставленных в витрине модной лавки — той самой, которую и освещает Минна. У хозяйки работают лучшие белошвейки и кружевницы города, но чего стоит их работа по сравнению с тенями, которыми оплетает витрину Минна! Она берет ажурные узоры клена и звонкие листья тополя и ткет из них гирлянды. Никто не может пройти мимо лавки, которую она украшает.
А вот с Вилли Квелли Келлимоузену не повезло. Вилли стоит всего в двух шагах от кабака, и не один пьянчуга хватается за него грязными лапищами, чтобы не свалиться. Каждый день Квелли стирает с него сальные пятна.
Сегодня с Вилли приключилась беда: разбили одно из стекол. Беззвучно шевеля губами и качая головой, Квелли Келлимоузен голыми руками собирает разлетевшиеся стекла. Склеить стекло нельзя, да и Квелли никогда не пойдет на это. Чтобы Вилли остался со шрамом! Дудки, не бывать этому.
Квелли Келлимоузен заворачивает собранные стекла в тряпку и прячет за пазуху. Он рассержен. Соседи судачили днем, что Якоб — корабельный плотник — напился вдрызг и буянил: орал и швырял камни. Наверняка это он попал в Вилли, бесхвостая корабельная крыса. И никто вовремя не сказал Квелли, какая приключилась беда!
Квелли подливает масла и закрывает фонарь ладонью от малейшего ветерка, пока огонек не разгорается в полную силу. И то, когда Квелли убирает руку, язычок пламени шатается, будто потеряв опору. Бедный Вилли!
* * *
Новое стекло Квелли Келлимоузен получает наутро у своего начальства в пожарной части, отвечающей за фонари. Ждать, слава богу, не приходится: несколько стекол нужного размера было заготовлено впрок. Квелли расписывается в получении: выводит крест там, где ему указывают. Судя по длинной цепочке закорючек, там значится его фамилия.
Стекло Квелли вставляет сам. За работой он косо поглядывает на двери кабака. Завинтив последний болт, отступает на шаг и оглядывает результат. Другое дело! Вилли стоит как новенький, стекла весело блестят на солнце, только сам он без огонька выглядит потупившимся и смущенным, будто стесняется, что с ним возятся на людях. Квелли уходит домой, вполголоса попрощавшись с Вилли до вечера.
В сумерках Квелли Келлимоузен берет новую бутыль с маслом. Грета ерзает у очага, через плечо поглядывая на мужа.
— Ханна сказывала, в городе, где живет ее свояченица, фонарщики разбавляют масло, чтобы и своей семье хватило.
Квелли Келлимоузен и ухом не ведет. Как в другом городе, не его печаль, а здесь он в ответе, и его семье хватает. Не глядя на Грету, он берет суму и лестницу и пробирается в сенях мимо давно ставших ненужными вещей: здесь любимый кувшин Греты, сам-то прочный, но с отколотой ручкой; старые часы, на памяти Квелли не ходившие, а изредка прохаживавшиеся пару раз в месяц; потрескавшаяся колыбель.
Изо дня в день Квелли Келлимоузен уходит в темнеющий город со своей приставной лесенкой и сумой на плече. В эту пору ставни уже закрыты, и на извилистых улочках мало кого можно встретить, но Квелли Келлимоузену никогда не бывает одиноко.
На небе одна за другой загораются звезды. Поговаривают, что это души умерших детей, но Квелли Келлимоузен считает, что это души умерших взрослых: слишком они далеко. А дети должны быть рядом.
— Пей, Петер, — бормочет он, подливая масло голодному огоньку. — Тебе много надо, ты у нас молодец. Пей, Минна, моя красавица.