Фотограф

Егор

Злость стала моим постоянным спутником. Я ненавидел самого себя и ненавидел весь мир. Но больше всего я ненавидел мышку-суку-притворщицу. Всё из-за неё, по ее вине и по ее воле! И пока она там расслаблялась в объятиях мелкого, я был вынужден вертеться, как белка в колесе, то бегая в суд, то пытаясь уговорить людей на фотосессии. У меня ничего не выходило, словно сговорились все!

В придачу доставала беременная птичка своими капризами и придирками. И чертовыми покупками, которые я уже пару раз сдавал в магазин! Я объяснил ей, что у меня нет лишних денег, но ей было плевать. На работе она взяла отпуск за свой счёт, чтобы днём шастать по магазинам, а вечером изводить меня своими свадебными пожеланиями. Меня тошнило от нее, и чаще всего я сматывался к Снежке, которая из помощницы превратилась в более-менее постоянную любовницу. Ее устраивало такое положение дел, а уж меня и подавно.

И я уже думал, что так теперь и буду жить, перебиваясь случайным заработком, цапаясь с одной птичкой и трахаясь с другой, как вдруг встретил девушку в сером. Я был рад ее видеть, даже безумно счастлив был ее видеть, но ненависть к ней клокотала во мне ядовитым дурманом. Я наговорил ей много всякого, чтобы только задеть побольнее, чтобы только заставить ее страдать, хотя бы вполовину как я.

И неожиданно даже для себя поцеловал ее. Я лет сто никого не целовал – зачем? Но вот ее захотелось. И такая она вся была податливая, хрупкая, такая вся доверчивая и открытая… как тогда, на фотосессии. На которой прикидывалась невинной овцой и после которой сбежала, обозвав меня извращенцем. Она – многозначительно облизавшая мой палец!

Я был в ярости. Меня раздражало ее вечное превосходство надо мной, ее вечная власть надо мной и моими мыслями, и я сказал то, что она не должна была ожидать. Сказал, чтобы просто доставить себе моральное удовольствие от превосходства, но послевкусие от этих слов оказалось отвратным. Мало того, что девушка в сером повела себя так, словно ей и впрямь было больно, так ещё и мне было дерьмово от своего вранья.

Я позвал ее – пересилил себя, крикнул в догонку ее имя – но она не услышала. Умчалась, как подстреленная лань, и это тревожило меня, изводило неизвестностью, съедало все мои мысли.

А что, если она и впрямь сказала то, что чувствовала?

Нет! Этого не могло быть! Она сука-обманщица! Мне ли не знать!

И всё-таки… слишком натурально выглядел ее побег. Не могла же она быть настолько превосходной актрисой? Или могла?

Я рычал от бессилия, кружа по городу. Решение не приходило в мою голову, мне оставалось только ждать. И я дождался.

Дома, когда я ужинал какой-то мудрено-запеченной рыбой, которую приготовила к моему приходу беременная птичка, мне позвонил мелкий. Мы с ним давно не созванивались, пересекаясь только на субботних пробежках и с трудом перекидываясь парой слов. Из-за мышки, конечно! Она даже здесь умудрилась насолить мне!..

Но мелкий был взволнован. Сказал, что весь день не может дозвониться до мышки. Что ее нет дома. Что она ушла в суд заполнить документы для развода и пропала.

Я похолодел.

Никитос хрипло спросил:

– Она… у тебя?

– Нет, – выдавил я из себя. – Но я видел ее около суда.

Мелкий помолчал и осторожно спросил:

– С ней всё было в порядке?

– Не очень, – с трудом признался я. – Я… наговорил ей лишнего.

В трубке послышался тяжелый вздох.

– Но после вашего… разговора она пошла в суд?

– Нет, она убежала.

Никитос снова замолчал. Его осуждение я чувствовал даже на расстоянии.

– Поможешь ее найти?

– Да.

Я сорвался из квартиры, ничего не сказав птичке. Прыгнул в машину и помчался искать девушку в сером. Только бы ничего с ней не случилось! Только бы была жива и здорова!

Могла ли она из-за меня, из-за моих слов сделать что-то плохое? Означало ли всё это, что она говорила правду, а я поступил как полный кретин?

Я гонял по городу, как безумный. Куда она могла пойти? Что она могла сделать? Кошмарная мысль посетила мою голову, и я помчался к ее бывшему дому. Я намеревался ворваться в квартиру и забрать ее оттуда, независимо от ее желания и от последствий, которые могли угрожать мне от ее урода-мужа, но мне наконец-то повезло.

Краем глаз я заметил на скамейке серую кучку одежды. Рефлексы сработали моментально – я резко выкрутил руль и подъехал ближе, громко затормозив.

Мышка-обманщица спала на скамейке.

Спала! Просто спала! Я с облегчением выдохнул и аккуратно переложил ее в салон машины. Мои руки подрагивали, и я выкурил две сигареты прежде, чем позвонить мелкому.

Никитос попросил привезти ее к нему, и я не возражал.

Спящая девушка в сером была так же доверчива, как и днем, когда я ее целовал. Я нёс ее в квартиру к мелкому, а она прижимала голову к моей груди. Какой-то трепет и волнение затрудняли мое дыхание и чертовски мешали просто ее нести, заставляя меня сжимать ее в своих руках сильнее, чем требовалось. Заставляя меня вглядываться в ее лицо, ее губы, скулы, ресницы. Заставляя мое сердце чувствовать что-то совершенно непривычное, инородное, но дьявольски приятное и тёплое.

К счастью, Никитос жил невысоко, иначе черт знает, до чего могли дойти мои ощущения. Я занёс девушку в сером к нему и положил на кровать в ту комнату, на которую указал мелкий. Краем глаз я заметил тысячу и один признак пребывания здесь девушки, а затем, возвращаясь по коридору, не сдержался и заглянул во вторую комнату. Там я с облегчением увидел вещи Никитоса. Похоже они всё это время жили в разных комнатах. Удивительный всё-таки мне достался младший брат… И я готов был обнять его, но, повернув на кухню, наткнулся на его враждебный взгляд.

– Ну, говори, – ухмыльнулся я.

Спасение девушки в сером и осознание того, что она скорее всего не врала, говоря что предпочитает меня, придало мне моральных сил. Я видел, что Никитос настроен на серьезный мужской разговор, и я знал, что сейчас смогу одержать над ним победу.

Мелкий весь подобрался, как перед дракой.

– Ты должен прекратить ее мучать, – потребовал он.

– Что?

Я не поверил своим ушам. Это ещё кто кого мучал!

– Или сделай ее своей и будь с ней, или отпусти ее и не терзай своими дурацкими «разговорами».

– Не лезь туда, где ничего не знаешь! – фыркнул я, делая шаг вперёд.

– Я знаю достаточно! – мелкий тоже шагнул ко мне и сжал кулаки.

– Откуда?

– Мила мне всё рассказала!

– Ха! Поверил обманщице! Да она тебе лапшу на уши повесила, а ты и рад! Придурок!

– Она не обманщица! – выкрикнул мелкий, и в мою сторону полетел его кулак.

Я отбил этот выпад и ответил сам.

Нам не впервой было драться, и мы знали излюбленные приёмчики друг друга. Правда, мелкий сильно подрос со времен нашей последней драки, но одолеть он меня все равно не мог.

Мы сшибали посуду, уронили стол и стулья и чуть не разбили окно, когда раздался голос командоса:

– Как в старые добрые времена.

Он разнял нас, как щенят, и отшвырнул в разные углы кухни.

– Я, конечно, предполагал, что вы повздорите, но чтобы так… – он ухмыляясь, оттряхивал руки и поглядывал на нас. – Из-за чего сцепились?

Я предоставил мелкому право отвечать.

– Из-за его отношения к Миле, – выдавил Никитос. – Она им бредит, а он об неё ноги вытирает.

– Никто никем не бредит, – раздраженно возразил я. – Она просто разрушила мою жизнь, и сейчас живет припеваючи, сидя на твоей шее!

– Да чем она могла разрушить твою жизнь? – не унимался мелкий. – Это ее жизнь разрушил муж! Запретил учиться, закрывал дома! Насиловал ее, подсыпал возбуждающие таблетки! Да он просто уничтожил ее! Она шла к тебе на фотосессию, чтобы найти себя! И это не ее вина, что ты отправил ее фотографию в ту рекламу! Ты сам во всем виноват!

– Я не отправлял! – возразил я, но тут же осекся. – Точнее…

Отправлял, да. Случайно скинул тот кадр Снежке, а когда заказчик выбрал его из предложенных – я слишком активно пытался забыться в клубе, чтобы всё перепроверить.

– Но она прикидывалась невинной овечкой, – попробовал защититься я. – Если бы я с самого начала знал, что у неё есть муж…

– То это ничего не изменило бы, – хмыкнул командос. – Ты бы и мою стриптизершу трахнул, если бы я тогда не подоспел вовремя.

– Твоя Варвара – птичка совсем другого рода, – покосился я на Костяныча.

– Не смей называть ее птичкой, – злобно прорычал он, моментально меняясь в лице.

– А Мила тебя всю болезнь звала в бреду, – вдруг тихо произнёс мелкий и отвернулся к окну. – Знаешь, каково это – обнимать девушку, которая называет тебя другим именем?..

Что я мог на это ответить? Что не сталкивался с таким? Что девушки обращались ко мне либо “Егор”, либо “о, Господи”?

И я контратаковал:

– А знаешь, каково это – идти к девушке для серьезного разговора, может даже для признания, и увидеть, как она лижется с твоим младшим братом?! Который, между прочим, обещал, что всё будет по-дружески и ничего такого!

– Тогда я ещё не знал, как сильны ее чувства к тебе! – мелкий резко повернулся ко мне. – Зато ты о моих чувствах знал с самого начала!

– И не прикоснулся к ней и пальцем с тех пор, как узнал!

– Ложь, – как деловитый арбитр, заметил командос.

Мы оба повернулись к нему с одинаковым вопросом:

– Что?

– Держу пари, между вами что-то было в парке, когда она пришла на пробежку с нами.

Мелкий перевёл на меня взгляд полный ненависти:

– Убирайся отсюда.

– Что? – пожал плечами я. – Да я просто должен был проучить ее! Нечего было дразниться!

– Убирайся! – рыкнул он, ткнув пальцем в сторону двери.

– Какой ты нежный, – хмыкнул я и пошёл на выход.

Моя победа!

Вот только привкус у неё опять был какой-то тошнотворный.