Франгуляры

Глава 1.Глубокая разведка

Известие, что Афлат Игироз вместе со всем своим семейством эмигрирует во Франгулу, потрясло, наверное, весь институт. Талантливый конструктор, причастный к разработке армейского гранатомета «Плазма», хорошо зарабатывающий, имеющий репутацию твердого патриота, что сейчас большая редкость, что должно было произойти, чтобы он вдруг сорвался с насиженного места и отправился жить к этим башибузукам?! Руководство института никаких комментариев давать не хотело, контрразведка, куда немедленно обратились особо бдительные товарищи, оказывается, давно дала Игирозам добро на выезд, а самозваным информаторам настоятельно посоветовала не гнать волну. Недоброжелатели новоиспеченного эмигранта сочли за лучшее заткнуться и не возникать, но друзья его оказались более настойчивы. В день предотъездного застолья на квартире у Игирозов его самый близкий друг и сослуживец Инфет нашел способ уединиться с хозяином в его кабинете и там прямо спросил, не сошел ли тот, часом, с ума? Усмехнувшись, Афлат подошел к своему книжному шкафу и постучал пальцем по корешку толстого тома под названием «История мировых разведок».

- Ты… разведчик?! — удивился Инфет.

- Я тебе этого не говорил.

- Но зачем? При всей своей милитаризованности они не опережают нас в разработках ни ракетных, ни артиллерийских систем, скорее даже наоборот.

- Это так, иначе бы меня там и не приняли. Просто у них есть другие секреты, отнюдь не связанные с технологиями. Возможно, именно этого не хватает нашей стране.

- Секреты в какой области? — осторожно поинтересовался Инфет.

- Скажем так, в воспитании боевого духа.

- Это нечто эфемерное.

- Зато его присутствие приводит ко вполне ожидаемым результатам. Почему, как ты думаешь, все воюющие стороны стремятся нанять на службу именно франгульских наемников?

- Ну, они же профессионалы… Неоценимый боевой опыт… В конце концов, наемники — это же единственный конкурентоспособный экспортный товар Франгулы, понятно, что они просто обязаны поддерживать его качество на достойной высоте!

- Правильно. И этот товар, прошу заметить, хорошо оплачивается. И почему, в таком случае, никто даже не пытается составить ему конкуренцию? Что, в мире мало стран с избытком молодых мужчин и недостатком средств в казне? Почему они не могут наладить такой экспорт?

- Ну, насколько мне известно, в прошлом такие попытки делались неоднократно, но всякий раз оказывалось, что наемники нестойки в моральном плане, не очень охотно воюют, настроены на грабеж мирного населения, а если им этого не дозволяют, то дезертируют при первой возможности.

- То есть озабочены исключительно меркантильной стороной дела, либо удовлетворением животных инстинктов и совсем не жаждут умирать за чужие интересы.

- Ну, в принципе да. Но их можно понять.

- Понять, конечно, можно, но тогда сразу встает вопрос: а почему франгуляры не такие?

- Ну, вероятно, их как-то по-другому воспитывают…

- Вот именно! Весь вопрос в том как. И почему у нас так не получается. Посмотри, к примеру, на наших вояк. Они все давно служат по контракту, жалованье у них ничуть не меньше, чем у наемников их Франгулы, плюс всяческие льготы. И что в результате? Пока все тихо-мирно, армия кажется надежной и боеспособной: военная выучка на высоте, дисциплина не хромает, на учениях и на парадах — любо-дорого посмотреть, а стоило нам недавно влезть в реальный серьезный конфликт, помнишь, что началось? У кого-то сразу же болячки обнаружились, с которыми они из госпиталей не вылезали, другие стали искать любые предлоги, чтобы разорвать контракт, дескать, в полевых условиях их горячим питанием нерегулярно обеспечивали и туалетной бумаги не было, а кто-то ничтоже сумняшеся заявил, что он вообще противник насилия и ему совесть не позволяет кого-то убивать! Годами кататься как сыр в масле на здоровенных окладах, поступать в высшие учебные заведения вне конкурса и обучаться за счет казны ему, значит, совесть позволяла, а как настала пора выполнять свой воинский долг, тут же вспомнил о своих пацифистских убеждениях! А уж если кто из наших бойцов в плен попадал, так сразу начинал сдавать все и всех. Ну, понятно, собственная шкура дороже! Вот только почему-то из франгуляров, которые, пусть в малом количестве, но тоже иногда оказывались в плену, не раскололся ни один! Хотя с какой, казалось бы, стати им хранить наши секреты? Ну и что мы имеем в итоге? Если бы не франгуляры, которые всю ту кампанию на своем горбу вытащили, где бы мы сейчас оказались? А случись так, что в следующем конфликте они уже не будут нашими союзниками, что тогда?!

- Афлат, не кипятись, — поспешил успокоить друга Инфет. — Да, с боевым духом у нас проблемы, да, наши люди привыкли уповать исключительно на технику и частенько теряются, оказавшись в некомфортных условиях. Но ведь это, наверное, можно как-то исправить. Нужно разработать специальный психологический тренинг и использовать его при подготовке бойцов. Наверняка во Франгуле что-то подобное уже имеется, чем и объясняются их успехи. Конечно, это неплохо было бы разведать. Только почему этим должен заниматься именно ты? Ты же конструктор, а не психолог.

- А ты думаешь, они взяли бы на работу нашего психолога?

- Да, это аргумент… Если они настолько опередили нас в этой отрасли науки, то наши специалисты им, понятно, и даром не нужны, а делиться столь важной информацией с чужаками никто не станет. Технарь в этой ситуации, ясное дело, будет вызывать меньше всего подозрений, до тех пор, естественно, пока его не уличат в вербовке агентов. А как иначе ты сможешь добраться до нужной информации?

- Для начала мы просто попытаемся всей семьей приспособиться к местной жизни. Киру станет домохозяйкой, а Игинкат пойдет учиться в городскую школу.

- В городскую??!! Но почему не при посольстве?! Ты что, не знаешь, что рассказывают об их школах?! Там же до сих пор в ходу телесные наказания!

- Рассказывают, верно, много чего, только вот ни один из рассказчиков самолично во франгульской школе не бывал, следовательно, все они говорят с чужих слов. Франгульцы вообще стараются не допускать чужаков в свои средние учебные заведения. В вузы, даже в военные училища пускают, а в школы почему-то нет. Тебе это не кажется странным?

- Боятся дискредитации?

- Даже не смешно. В глазах прогрессивной общественности всех остальных стран они и так уже монстры. Слухи, сам знаешь, ходят настолько дикие, что разумным людям в них трудно поверить. Реальность, скорее всего, куда менее брутальна. В таких условиях куда выгоднее для имиджа было бы самим пригласить зарубежных инспекторов, дабы те лично убедились, что не так страшен черт, как его малюют. Но власти Франгулы почему-то на это не идут. Значит, в их школах есть что-то еще, что им не хочется афишировать? Может, именно там следует искать корни знаменитого франгулярского боевого духа?

- В школах? Нет, все же как-то не верится. Может, для начала следует изучить подготовку в их военных училищах?

- Так уже изучали, Инфет. Пользуясь союзническими отношениями с Франгулой, пропихнули туда несколько десятков наших курсантов. И каковы, как ты думаешь, были результаты? Ни один не сумел выполнить требований, которые предъявляются к обучающимся там франгулярам! Понимаешь, ни один из десятков человек! Да, учат там классно, ничего не скажешь, и требуют предельно серьезно, но местные же как-то с этим справляются! А наши почему не могут? Мы что, из другого теста вылеплены? Или просто франгуляры поступают в военные училища, уже получив в школах всю необходимую предварительную подготовку? Мне как-то больше верится во второе.

- И что же, твоему сыну предстоит теперь стать подопытным кроликом? Как его, кстати, согласились принять?

- Видимо, посчитали меня очень ценным специалистом, которому можно пойти на уступки. Мы же будем жить не в центре столицы, а рядом с одним из их оборонных институтов, находящемся в пригороде. До посольского городка оттуда очень далеко ехать, да и каждый третий обитатель этого городка — чей-нибудь шпион, в том числе, как ты понимаешь, и не из самых дружественных Франгуле стран. Мои работодатели полагают, что мне там показываться нежелательно, и сыну моему, следовательно, тоже. Так что, хочешь — не хочешь, а парня им пришлось пристроить в местную школу.

- Ну, тогда остается пожелать успехов нашему юному агенту! — усмехнулся Инфет. — Вот только сумеет ли он там удержаться? И как у него, кстати, обстоят дела с языком?

- Франгульский язык он сейчас усиленно учит, — улыбнулся Афлат, — а удастся ли ему прижиться в школе… Надеюсь, что удастся. Все же двенадцать лет — не восемнадцать, дети в этом возрасте готовы к резкой смене обстановки, даже к не известным им испытаниям, раньше это, кажется, называлось инициацией, в общем, у Игинката есть шансы. А если и он провалится… ну что ж, тогда в следующий раз придется пристраивать нашего юного гражданина к какой-нибудь франгульский детский сад!

Инфет посмеялся, оценив шутку, но тут же снова стал серьезным.

- Ну, Афлат, держись, удачи твоей семье и особенно твоему сыну. На него теперь вся надежда.

- Спасибо, удача нам теперь всем понадобится. Ладно, пора возвращаться за стол, а то нас там, поди, заждались уже…

Обменявшись рукопожатием, мужчины вернулись в гостиную.

Глава 2. Юный эмигрант

Известие о скором отъезде за границу обрушилось на Игинката Игироза как снег на голову. Вот только еще вчера он строил планы, как со вкусом провести летние каникулы, и на тебе, папаша подписал какой-то долгосрочный контракт, по которому он будет работать во Франгуле целых шесть лет, мать, естественно, едет вместе с ним, и куда прикажете в таком случае деваться Игинкату? В интернат категорически не хотелось, стало быть, придется ехать с родителями и ходить потом в местную школу. А значит, прощайте, друзья, прощай, любимый город, и здравствуй, неведомая заграница! И ладно бы еще страна была поприличнее! Кому-то, вон, довелось уже съездить по школьному обмену в Иллайю, так они вполне были довольны: и с семьями, в чьих домах квартировали, успели подружиться, и язык за это время прилично подтянули, и возили их там каждую неделю по всяким занимательным местам, плохо ли! Ну так то ж Иллайя, там люди цивилизованные и ко всем толерантные, недаром их языком по всему миру пользуются, а вот эта самая Франгула… Все, что знал Игинкат об этой стране, это то, что у них воспитывают лучших в мире воинов, которые служат, в том числе, и в Кенлатской армии, и что там в школах детей до сих пор наказывают розгами. Во всех других странах эту дикость уже давно искоренили, а Франгула как жила, так и живет по своим древним жестоким законам. Ну, по крайней мере, так было написано в учебнике по географии. Это что же, значит, и его тоже так будут?!

Игинкат, понятно, подкатился с этим вопросом к матери, но та ответила, чтобы он не забивал себе голову всякой чушью: за что попало так, конечно, наказывать не станут, наверняка надо особо отличиться во всяких безобразиях. Короче, учись ты, сыночек, получше и всяких шкод не затевай, и никто к тебе пальцем тогда не притронется. Игинкат числился в своей школе хорошистом и уж точно никаким не шкодником, так что, казалось бы, чего ему было бояться, но какой-то неприятный осадок в душе все равно остался. А вдруг? Даже если ты всячески стараешься быть пай-мальчиком, от разных неприятных случайностей ты все равно не застрахован.

Другой серьезной проблемой был язык. В школе Игинкат изучал иллайский и знал его на отлично, но о франгульском не имел ни малейшего представления. Но отец заявил, что без знания государственного языка ни в одну франгульскую школу никто Игинката не примет, следовательно, язык этот ему надо успеть выучить за лето. Мальчик, конечно, взвыл. Это как же так: все его школьные приятели, даже самые распоследние раздолбаи, будут наслаждаться летним отдыхом, а ему все каникулы придется корпеть над учебниками?! Но тут уж возмущайся — не возмущайся, а учить все же пришлось. Отец сказал, что у такого способного парня все обязательно должно получиться, что каждый новый язык, которым ты овладеваешь, это новый открывающийся тебе мир, причем абсолютно реальный, в отличие от тех жалких компьютерных имитаций, на которые столь бездумно растрачивают свое время Игинкат и большинство его сверстников.

Обложившись самоучителем франгульского и словарями, мальчик принялся за дело. Хм, а ведь действительно неплохо пошло! Даже легче, чем когда он школе начинал изучать иллайский. Может, у него и в самом деле хорошие способности к языкам? Как бы то ни было, к окончанию первого месяца занятий Игинкат уже мог читать несложные тексты и даже более-менее успешно имитировал франгульское произношение.

Чтобы поощрить отпрыска и не дать ему заскучать от постоянной зубрежки, Афлат раздобыл невесть где несколько детских франгульских книжек. Игинкат с удовольствием переключился с учебных текстов на чтение настоящей художественной литературы. Впрочем, вскоре энтузиазм его несколько поувял. Мальчик то и дело ловил себя на мысли, что не понимает прочитанного. Вроде и слова все были знакомые, но общий смысл фраз куда-то ускользал. А может, просто в словарях не все значения слов прописаны? И даже в Большом академическом словаре?! Как-то странно все это…

Пожалуй, основной причиной интереса Игинката к детской франгульской литературе было желание побольше узнать о телесных наказаниях. У него на родине в книгах, предназначенных для детского чтения, даже в классических текстах, изучаемых по школьной программе, все подобные сцены старательно вымарывались, видимо, чтобы не пробуждать нездоровый интерес у юных читателей. Франгульские детские писатели описаний столь печальных событий в жизни своих героев не избегали: упоминания о школьных и домашних порках то и дело встречались на страницах их произведений, вот только, к великому сожалению Игинката, детально сии процессы они не описывали. Ну, нашкодил очередной школяр, ну, выдрали его за это розгами. А как они выглядят-то, эти самые розги? И как ими дерут, по каким частям тела, раздевают при этом или нет, какую позу заставляют принять, сколько ударов обычно выдают, как на это реагирует наказуемый, какие следы остаются после порки — ничего этого в книгах не было. Видимо, юным гражданам Франгулы это и не надо было объяснять, они ж все своими глазами видели и на собственных телах ощущали, зачем им подробно расписывать столь неприятные моменты, а на иностранцев, которые ни разу за свою жизнь с подобным не сталкивались, никто, понятно, не рассчитывал. Хоть бы иллюстрации какие сделали, Игинкат и этим бы удовлетворился, но франгульские художники почему-то предпочитали рисовать другие сцены. Переезд во Франгулу приближался, а мальчик по-прежнему мог только гадать, чего конкретно ему следует опасаться.

Пошел последний месяц лета, и, наконец, настало время покидать родную страну. Долгие сборы, узлы, чемоданы, железнодорожные контейнеры, раздача соседям ненужных вещей, прощание с приятелями, теми, что не разъехались по пригородным дачам и летним лагерям, предотъездное пиршество с друзьями семьи, последняя ночь в родной квартире среди тех же узлов и чемоданов и на утро ожидание машины, которая отвезет их всех на вокзал. Прощальная поездка по городу, носильщики, толкотня у багажного отделения, посадка в поезд, который повезет их через три границы, мелькающие за окном пейзажи, таможня, чужая речь, иноземные станции, на которых даже не дают выйти погулять, потому что виза только транзитная, еще одна таможня и еще одна, а там уж, наконец, территория Франгулы, и поезд, почти не останавливаясь, мчит в столицу страны Ксарту.

На вокзале их уже ждали. Моложавый офицер в чине капитана сразу распознал в толпе приезжих Афлата и, представившись, уведомил, что ему поручено сопроводить семью господина специалиста к арендованному для них дому, затем кликнул своих подчиненных, и они уже всей толпой направились к багажному вагону в конце поезда. Там эти дюжие мужики за считанные минуты переместили весь скарб Игирозов в кузов подогнанного прямо к железнодорожным путям армейского грузовика. Игинкат, набравшись смелости, попробовал заговорить с ними по-франгульски. Они очень удивились, но еще больше, когда он заявил, что будет учиться в городской школе. Отец подтвердил, и недоумение в глазах франгуляров сменилось какой-то странной смесью восхищения и… жалости, что ли? Мальчику даже показалось, что один из них тихонько пробормотал: «Бедный парень…» Но докапываться до причин такого к себе отношения Игинкат сейчас не был настроен. Ему впервые в жизни позволили прокатиться в кабине грузовика, вот это было здорово!

Рыча мотором, мощная машина за полчаса домчала их до городской окраины, где на тенистой улице среди небольшого садика стоял симпатичный одноэтажный домик на одну семью. Разгрузились быстро, а там уж подошло время ужинать. Пока обустраивались в доме, у Игинката не было времени, чтобы изучить окрестности. Любезный капитан, временно приставленный сопровождающим к семейству Игирозов, пообещал на следующий день ознакомить их с городом. На том и попрощались. Переполненный впечатлениями мальчик улегся спать в отведенной ему небольшой комнате с окном в сад.

Глава 3. Прогулка по городу

Проснулся Игинкат неожиданно рано, обычно его и к завтраку с трудом удавалось добудиться. Пока мать что-то стряпала на кухне, мальчик решил заняться тщательным осмотром своего нового жилища. Дом оказался куда просторней их бывшей городской квартиры, к тому же у него был чердак и весьма вместительная хозяйственная пристройка. Игинкат, разумеется, не пропустил ни одного закутка, чтобы не сунуть туда свой любопытный нос. В комнатах привезенная ими с собой мебель мешалась с оставшейся здесь еще от прежних хозяев. Мальчуган не отказал себе в удовольствии попрыгать на огромном старом скрипучем диване, стоявшем в гостиной. В их квартиру такой монстр, наверное, даже не поместился бы. Пыльный чердак был забит всяким хламом, среди которого, правда, обнаружился небольшой книжный шкаф, причем заполненный книгами. Толстые тома в темных переплетах внушали уныние, ничего рассчитанного на подростков здесь явно не было, к тому же книги были, конечно, на франгульском, а этот язык за два месяца Игинкат изучил, конечно, еще явно недостаточно, так что знакомство с трофеями он благоразумно отложил на потом.

В пристройке, кроме приделанного к стене верстака и сложенных в углу справа от входа всяческих садово-огородных орудий, стояла длинная широкая лавка. Из книг Игинкат знал, что такая мебель раньше была в селах, только очень давно, лет сто или двести тому назад. А здесь, значит, она до сих пор в ходу? Кто, интересно, на таком сидеть захочет? В дальнем углу пристройки были свалены какие-то уж совсем странные вещи. Вот, например, грубо сработанный деревянный конь — круглый чурбачок с облупившейся краской на четырех ножках с приделанной спереди стилизованной конской головой. Детишек, что ли, на нем катали? Только колесиков на ножках почему-то нет, зато к каждой приделан кожаный манжет. А вот уж совсем какая-то непонятная конструкция: отполированный шест, каждый конец которого опирается на два таких же, составленных под углом, причем подпорки соединены между собой рейками, идущими параллельно верхнему шесту. Вот для чего это могло использоваться? Мелкие шмотки сушить, что ли, или ковры выбивать? Так и не разобравшись в бытовых секретах бывших владельцев дома, мальчик вернулся в гостиную.

Завтракать им довелось вчетвером. Вчерашний капитан, которого, как выяснилось, зовут Талисом Эресфедом, обещания своего не забыл и пришел поутру, чтобы провести Игирозам экскурсию по городу. Киру, конечно, не могла не усадить его за стол. В ходе светской беседы Талис поведал, что этот дом ранее принадлежал одному ветерану, жившему здесь в одиночестве, поскольку супруга его померла двумя десятилетиями раньше, а оба сына геройски пали на полях сражений, не оставив потомства. Прямых наследников у ветерана не оказалось, дальняя родня домом не заинтересовалась, и он был выкуплен казной вместе со всей обстановкой. Если новые арендаторы выкинут старый хлам, никаких претензий к ним не будет, но могут и оставить себе, вдруг что еще пригодится.

Наконец, трапеза закончилась, и Игирозы разошлись по комнатам собираться на прогулку. Игинкат надел свой лучший выходной костюм, хотя никто от него этого не требовал. Наверное, просто застеснялся гулять по городу в потертых брюках. Все-таки и страна чужая, и город столичный, и неизвестно еще, куда им зайти доведется, короче, мало ли что. Родители оделись чуть менее пафосно, но тоже не в повседневные костюмы. Свою ошибку они поняли только на улице, когда возвращаться было уже поздно.

Да, на улицах Ксарты было полно людей в военной форме, тоже, впрочем, не парадной, но зато все остальные по случаю жаркой летней погоды обилием одежд не отличались. На женщинах — платья свободного покроя с открытыми плечами, доходящие хорошо если до колен, и сандалии на босу ногу. На мужчинах — рубашки-безрукавки, а то и майки, шаровары или штаны до колен и те же сандалии. Дети почти все босиком или в таких резиновых шлепках, какие в Кенлате только на пляж и одевают, девочки при этом в легких платьицах, а пацанята в шортах и майках, а то и вообще с голым торсом. Игирозы на этом фоне смотрелись белыми воронами, и на них, конечно, все беззастенчиво пялились. Похоже, иностранцы в Ксарте встречались все еще не часто.

Город поражал обилием зелени. Дома — сплошь малоэтажные, рядом с каждым непременно есть палисадник, проезжая часть улиц отделена от тротуаров деревьями, на какой улице ни окажешься, не далее чем в пяти минутах обнаружится парк или, по крайней мере, большой сквер с аккуратными грунтовыми дорожками. И всюду — изобилие статуй. Даже Талис не всегда мог сказать, какие из них являются памятниками, а какие поставлены просто так, для красоты. Высеченные из гранита могучие мужчины с мечами и копьями в руках, мраморные изящные женщины в свободно ниспадающих плащах, или как это там раньше называлось, и мраморные же резвящиеся дети, эти, как правило, вообще без ничего. Удивительно, но и нынешние обитатели Ксарты красотой и статью ничуть не уступали своим увековеченным в камне предкам.

Внезапно слева среди деревьев очередного парка показалась древняя каменная стена высотой метров в десять, не меньше. В Кенлате у такой старинной крепости реставраторы наверняка вылизывали бы каждый камешек, сметали прочь любую соринку, здесь же, во Франгуле, к ставшей не нужной цитадели, похоже, относились без всякого пиетета, отдав ее во власть природы. Могучие валуны, из которых была сложена стена, покрывал мох, кое-где, впрочем, содранный, буквально из каждой щели между ними росли кусты, а то и целые деревца, между их стволами тянулись побеги лиан. Все это, конечно, являло собой удивительную картину, и Игинкат непременно замучил бы сопровождающего вопросами: «А что это за крепость?», «А как давно она построена?», «А ее кто-нибудь осаждал?», «А почему ее сейчас забросили?» и тому подобными, но мать почему-то поразило другое. Устремив взор куда-то вверх, она громко охнула и вцепилась в рукав Талиса:

- Ой, вы видите вон там, на стене? Как он только туда залез? Он же сейчас разобьется! Эй, мальчик, немедленно слезай оттуда!

Игинкат, естественно, тут же задрал голову, высматривая причину переполоха. Наверху стены, буквально на самой ее кромке, стоял его сверстник, босой, одетый в одни красные трусы, и снисходительно смотрел вниз на кудахчущую иностранку. Между тем, шум привлек внимание не только Игинката. Из особенно густого куста, разросшегося прямо посередине стены, вдруг вылез еще один пацан, года на два помладше, одетый в такие же ярко-алые трусы. Братья? Да нет, вроде не похожи… Стоящий наверху крикнул младшему: «Рунке, лезь сюда!», и тот действительно полез, ловко цепляясь за лианы и ветви кустов.

- Да как же это… Кто ж им такое позволяет?.. — совсем растерялась Киру.

Талис внимательно рассмотрел пацанов на стене и меланхолично произнес:

- А-а, эти? Ну, им-то можно…

Вот как? Вздумай Игинкат у себя дома проделать что-либо подобное, его бы уже с полицией снимали! Сразу почему-то захотелось тоже вскарабкаться на стену. Но, будучи мальчиком осмотрительным и, в присутствие родителей, достаточно законопослушным, он предварительно решил спросить тех, наверху, блеснув заодно знанием их языка:

- Парни, а мне можно туда с вами?

Скептически оглядев юного иностранца в щегольском костюмчике и улыбнувшись его акценту, старший из пацанов отрезал:

- Ты хорошенько потренируйся сперва!

Да уж, облом. Повесив голову, Игинкат отошел от стены. Мать тут же поспешила увести его подальше. Утешился он только в местном кафе, куда они зашли пообедать. Там продавали просто изумительное мороженое зеленого цвета с добавкой каких-то местных плодов. Съев целых три порции, мальчик малость осоловел. Хотелось подольше посидеть здесь, в теньке, но надо было идти.

Погуляв еще часок по улицам Ксарты, осмотрев местные архитектурные достопримечательности, Игирозы с сопровождающим повернули ближе к дому. Солнце палило уже совсем немилосердно, Игинкат весь употел в своем костюме. Хотелось срочно освежиться, только вот где? Жалобным голосом мальчик спросил Талиса, нет ли здесь где поблизости фонтана, ну или хотя бы пруда?

- Пруда нет, но есть открытый городской бассейн, — промолвил тот. — Тебе понравится.

Открытый бассейн? Это что-то новенькое. В родном городе Игинката подобных сооружений не встречалось. И конечно, он со всех ног поспешил в указанном направлении, заставив поторопиться и взрослых.

Открывшаяся перед ним картина превзошла все ожидания мальчика. Водная гладь, огражденная каменным бортиком, занимала довольно приличную территорию внутри парка. На лавочках под деревьями вокруг бассейна сидели взрослые и валялась ребячья одежда, а сама детвора резвилась на мелководье в ближней к Игинкату стороне бассейна. Старшие из купающихся были примерно его возраста, а самым мелким хорошо если исполнилось три годика. Купались ребята в одних трусиках, а мелкота — вообще без ничего. По водяному ложу были кое-где расставлены живописные валуны, на которых удобно было сидеть, и форсунки мелких фонтанчиков, вокруг которых не прекращалась ребячья возня. Из них пили, но еще больше брызгались. Но это еще что! В середине бассейна был сооружен макет самого настоящего старинного парусника с высокими мачтами, реями, вантами, марсовой площадкой, разве что без парусов. Пацаны, кто постарше, карабкались по этим вантам и висели на мачтах чуть ли не гроздьями. Игинкат завистливо вздохнул. Доводилось ему бывать и в оборудованных бассейнах, и даже отдыхать в новомодном аквапарке, но ничего сравнимого с этим парусником не было нигде. Счастливые они тут, в Ксарте…

Остановившись у бортика бассейна, мальчик принялся наблюдать за плещущимися сверстниками. Почти сразу его внимание привлек симпатичный пацан в золотистых плавках, с роскошной, давно не стриженой шевелюрой соломенного цвета. Вокруг этого паренька постоянно кучковался народ: и его ровесники, и более мелкие пацанята, с ним то и дело заговаривали, он весело отвечал и хоть бы раз шуганул кого-нибудь чрезмерно приставучего! Ко всем прочим достоинствам парень этот, похоже, был ровесником Игинката. Мальчик почувствовал, что его тянет к этому блондинчику как магнитом. Да, но как подобраться-то? Первоначально в намерения Игинката вовсе не входило купаться здесь, только голову смочить, чтобы так жарко не было. Хотя почему бы и нет? Трусы на нем сегодня вполне приличные, такие могут сойти и за купальные. Вот только не приходилось ему как-то купаться посреди города, можно сказать, у всех на виду. А впрочем, чего стесняться, местные-то купаются! Да, но они-то здесь все загорелые, а он все это лето носа на пляж не казал и белый теперь как глиста… А, ладно, авось, не съедят! Шустро скинув костюм и сунув его в руки малость оторопевшей мамаше, мальчик перелез через борт бассейна и отправился знакомиться с местным золотым чудом. На вид парень добрый, наверное, не прогонит. Подобравшись поближе и дождавшись, когда паренек его заметит, Игинкат выдавил:

- Здравствуй…

- И тебе не хворать! Ты здесь новенький, да? — лучистые глаза блондинчика с любопытством уставились на Игинката.

- Да, мы только сегодня в ваш город приехали. А вообще я из Кенлата.

- Оу! Далеко же вас занесло. У нас тут туристов-то почти не бывает.

- Я не турист, — замотал головой Игинкат. — Мой отец конструктор вооружений, он сюда работать по контракту прибыл, ну, и мы с матерью вместе с ним. Меня зовут Игинкат Игироз.

- Значит, Игинке, — тут же перекрестил его блондинчик. — А меня Салве Конвед, будем знакомы. А ты надолго к нам? Наверное, в школе при посольстве будешь учиться? Я слышал, такие есть.

- Не-а, — гордо произнес Игинкат, — меня в вашу городскую школу отдадут! Отец говорит, в посольском квартале много шпионов околачивается, потому нам там никак нельзя светиться.

Если мальчик желал поразить собеседника, то он своего добился. Глаза Салве потрясенно расширились, и лишь после долгой паузы он смог вымолвить:

- Ну, ты и храбрец!.. А в какую, если не секрет?

- Ой, еще и сам не знаю, — сказал Игинкат. — Отец только завтра пойдет договариваться. В какую-нибудь продвинутую вряд ли возьмут, у меня пока с языком вашим проблемы. Вот как на твой взгляд, я плохо говорю?

- Для иностранца — очень даже ничего, они, как правило, вообще языка нашего не знают. А что, в ваших школах разве изучают франгульский?

- Нет, только иллайский. А франгульский я самостоятельно за два месяца изучил.

Салве присвистнул:

- Всего два месяца, и уже так хорошо говоришь? Тогда у тебя скоро никаких проблем с языком точно не будет! Только знаешь, в наших школах это не главное. С физподготовкой у тебя как?

Игинкат замялся. Хлюпиком он себя не считал, но и особых спортивных достижений за ним не числилось.

- Ну, не последний в классе. Плавать умею, бегаю, в общем, неплохо…

- Уже хорошо. А кстати, чего мы здесь стоим, не хочешь залезть на мачту?

Какой же мальчишка откажется! Игинкат, конечно, тут же согласился. Вслед за Салве он забрался по трапу на борт парусника и затем полез вверх по вантам. Не самое простое, кстати, оказалось занятие. Грубые пеньковые веревки больно впивались в нежные ступни, местным-то хорошо, они ж постоянно босиком ходят! Но мальчик не сдавался и добрался, наконец, до марсовой площадки. А высоко тут! До воды, наверное, метров десять. Салве, встав ногами на ограждение, одобрительно кивнул новому приятелю:

- Игинке, а тебе в воду нырять доводилось? Не хочешь нырнуть?

Доводилось, конечно… с тумбочки в бассейне. Нет, была там и вышка для прыжков, но к ней ребятню и близко не подпускали. Но не признаваться же в этом?

- Ага, прыгал уже… А тут не мелко для прыжков?

- Не-а, тут бассейн разной глубины. С той стороны парусника лягушатник, а здесь глубокая часть для тех, кто умеет плавать. До дна точно не донырнешь. Прыгаем?

Ну, не праздновать же труса на глазах у новообретенного приятеля! Игинкат тоже забрался на ограждение марсовой площадки, оттолкнулся посильнее, чтобы не сверзиться на палубу, и, закрыв глаза, постарался войти в воду солдатиком. Ему, конечно, крепко поддало в ступни, но этим все неприятные ощущения и ограничились. Открыв глаза под водой и узрев над собой водную поверхность, мальчик по-лягушачьи заработал руками и ногами, стараясь поскорее всплыть. Едва вынырнул, как рядом ласточкой вошел в воду Салве, обдав Игинката кучей брызг.

Протерев глаза и отплевавшись, мальчик уже был морально готов, дождавшись всплытия нового друга, затеять с ним маленькое водяное сражение, но тут услышал материнские крики. Киру чуть удар не хватил, когда ее сынуля, никогда в жизни не занимавшийся прыжками в воду, вдруг бесстрашно сиганул с десятиметровой высоты в абсолютно незнакомом месте, и теперь, когда вроде бы все обошлось, она спешила высказать этому сорвиголове все, что она об этом думает. Настроение, конечно, сразу упало. Печально взглянув на вынырнувшего Салве и спешно с ним попрощавшись, дескать, сам видишь, мать зовет, Игинкат поплыл к бортику бассейна. Там его, разумеется, уже ждали.

- У тебя вообще голова на плечах есть? — с ходу набросилась на мальчика мать. — А если бы ты плашмя грохнулся и расшибся?! А если там камни на дне?! Кто тебе разрешал нырять?! Ты что, добиваешься, чтобы тебя в первый раз в жизни выдрали за непослушание? Никогда в жизни этим не занималась, но раз уж здесь так принято, я, пожалуй, переступлю через свои принципы. Ведь так у вас обходятся с подобными обормотами, Талис?

Игинкат от таких речей даже малость струхнул, но спасение пришло, откуда не ждали. Капитан Эресфед одобрительно взглянул на мальчика и меланхолично произнес:

- Нет, за такое у нас не дерут.

Киру пораженно глянула на него, но ничего выяснять не стала. Подождав, когда отпрыск обсохнет, она заставила его напялить обратно костюм, после чего все семейство побрело к дому. Разборки неосмотрительного поведения Игинката вечером почему-то не последовало.

Глава 4. Первый день в новой школе

Лето как-то незаметно подошло к концу, и Игинкату настала пора идти в 17-ю городскую школу Ксарты, куда при содействии своих работодателей записал его отец. Собеседование прошло успешно, уровень знания мальчиком франгульского языка признали достаточным для поступления в шестой класс, а по остальным предметам его не экзаменовали, сочтя, что местную историю и литературу иностранцу знать не обязательно, а по естественным наукам Кенлат и так впереди Франгулы, а следовательно, хорошо успевающий у себя дома юный кенлатец просто не может их не знать. Это все, конечно, было замечательно и придавало Игинкату уверенности в себе, но идти в первый день было немного боязно: выступать в роли новичка ему еще никогда не доводилось, в его прежнем классе новеньких учеников встречали не слишком радушно, а раз так, то почему в куда более брутальной Франгуле должно быть по-другому?

Дополнительные сомнения вызывал тот факт, что в 17-й школе учились одни мальчики. Как пояснил отец, во Франгуле практически не было школ со смешанным обучением, ну, разве что при санаториях и в отдаленных селениях, где две школы содержать слишком накладно. Почему так? Афлат предположил, что это связано с разной скоростью развития мальчиков и девочек. Как раз в средних классах школы девочки сильно опережают сверстников в учебе, и это уязвляет чувство собственного достоинства мальчишек. Во Франгуле всякого мальчика рассматривают в качестве будущего воина, а таковой просто по определению должен ощущать себя победителем, а не хроническим неудачником. Несколько иное мнение выразил все еще посещавший их дом Талис. В приватной беседе он сказал Игинкату, что необходимость раздельного обучения связана со школьными наказаниями и общим духом мужского братства. На уроках речь часто заходит о том, о чем не полагается говорить при женщинах, в девичьих школах тоже наверняка имеет место нечто подобное, хотя тут он, конечно, может только догадываться. Впрочем, заметил Талис, в какой школе учиться, каждый выбирает себе сам. И девочка может поступить в мужскую школу, если твердо решила избрать военную карьеру, и чрезмерно женственный мальчик может попасть в девичью, потому что в мужской его просто заклюют.

Ну, проситься в девичью школу Игинкат точно не собирался, но оказаться среди трех десятков совершенно незнакомых тебе, но при этом знающих друг друга мальчишек, — то еще удовольствие. Но куда деваться. Идя в первый день на занятия, мальчик, конечно, одел свой лучший костюм (удивительно, но при всей своей военизированности, о школьной форме во Франгуле даже не слыхивали), так прилизал волосы, что аж самому стало противно, и под конвоем матери (позор! Видели бы его в его прежней школе!) потопал к зданию 17-й городской. Сперва пришлось зайти в кабинет директора, который счел необходимым лично представить новичка его будущим одноклассникам. К огромному своему облегчению распрощавшись, наконец, с матерью, Игинкат двинулся следом за школьным директором, отставая от него на пару шагов, но, когда вошел, наконец, в класс, его тут же выставили вперед, осторожно придерживая за плечи.

- Господа будущие франгуляры! — произнес директор. — Позвольте представить вам вот этого молодого человека, который будет учиться вместе с вами. Его зовут Игинкат Игироз, он гражданин Кенлата, а в нашу школу поступил по протекции Совета по военным наукам, поскольку его отец — очень ценный для нашей страны военный специалист. Так что, как говорится, прошу любить его и жаловать.

Слушатели сей речи разом, как по команде, распахнули рты. Иностранцы в Ксарте, пусть изредка, но встречались, даже иностранные дети, но ни один юный иностранец за все время существования 17-й городской школы не переступал ее порога. И что, вот этот юный франт, явный мамочкин сынок, действительно будет учиться тому же, что и они, да еще по местным правилам?! Да быть такого не может!!!

Игинкат, с самого своего появления в классе скромно смотревший куда-то в пол, решился, наконец, поднять глаза и тут же расплылся в улыбке: на первой парте в ближнем к окну ряду виднелась уже знакомая ему соломенная шевелюра. Судьба явно ему благоприятствовала. Салве, разумеется, тоже его узнал и сразу по завершении директорской речи вскочил с места:

- Ребята, я уже знаком с Игинке, можете мне поверить, это храбрый парень!

От столь лестной характеристики Игинкат даже засмущался. Кто бы мог подумать, что один прыжок в воду с десятиметровой высоты так поднимет его репутацию! Для полного счастья оставалось еще только сесть рядом с Салве, но увы, место за его партой было, конечно, занято, и хозяин вряд ли бы согласился уступить его новичку. Отечески похлопав Игинката рукой по плечу, дескать, вот видишь, все у тебя будет хорошо, директор ретировался из класса, а взявший тут же бразды правления учитель математики отвел мальчика к пустой парте в дальнем от окна ряду и предложил здесь обустраиваться. Делать нечего, усевшись на поролоновое сиденье стула, Игинкат извлек из сумки учебник, тетрадь и письменные принадлежности и приготовился внимать.

Но сосредоточиться на уроке ему не дали: в комнату внезапно влетел еще один мальчишка. Кто-то прокомментировал: «О, Истребитель опоздал!» Класс захихикал, но вошедший так многообещающе зыркнул на веселящихся пацанов, что смешки тут же притихли. Учитель даже не стал выяснять причину опоздания, а лишь рукой махнул, мол, давай усаживайся быстрее. Мальчуган не заставил себя ждать и опустил свою сумку на парту рядом с Игинкатом. У того чуть глаза на лоб не вылезли: соседом оказался… тот самый парень, что стоял на стене древней крепости! Еще один сюрприз, причем из разряда неприятных. Обладатель красных трусов производил впечатление сорвиголовы, уличного хулигана, и оказаться с ним за одной партой, да еще когда ты новичок… короче, попасть в такую ситуацию и врагу не пожелаешь! С ним рядом и старожилам класса наверняка не слишком комфортно, недаром же один сидел! Мальчик опасливо отодвинулся подальше от соседа.

Сосед, надо сказать, тоже вылупил глаза. Прилизанный иностранный паренек, которого он тогда принял за туриста, внезапно оказался в их классе! Да это ж потрясение основ!!! И ведь наверняка его здесь появление как-то объяснили, один он, Истребитель, классный атаман, ничего не знает! И надо же было ему опоздать именно сегодня! Новичка, конечно, следовало обстоятельно расспросить уже на ближайшей перемене.

Но в одном Игинкат был не прав. Никакого пренебрежения к новичкам Корге Стаулед, больше известный по прозвищу Истребитель, не испытывал, поскольку сам появился в этом классе всего лишь годом ранее и появление его сразу же было ознаменовано стычкой.

Перед началом первого урока, когда пятиклассники активно делились впечатлениями, накопившимися за долгие летние каникулы, в класс уверенной походкой зашел новичок, осмотрелся, отыскал свободное место и по-хозяйски его занял. Нельзя сказать, чтобы такое его поведение всем пришлось по вкусу. Турве Нейклед, самый высокий и сильный парень в классе, а потому всеми признанный лидер, с успехом доказывающий свое первенство кулаками, решил разобраться с нахалом. Подойдя вместе с двумя ординарцами к самовольно захваченной парте, он смерил новичка тяжелым взглядом и процедил:

- А ну-ка брысь отсюда.

- А ты кто такой, чтобы тут распоряжаться? — ничуть не испугавшись, вопросил новенький. — Если учитель скажет, что место уже кем-то занято, тогда пересяду.

- Непонятливый, да? — удивился Турве и пододвинулся вплотную к новичку. Приятели его перекрыли оба прохода, ведущих к парте, чтобы вразумляемый не смог улизнуть.

- Да уж поумнее тебя буду! — новичок, наконец, соизволил подняться, оказавшись на полголовы ниже Нейкледа.

Класс напряженно затих. Здесь почти все уже успели на себе ощутить тяжесть Нейкледских кулаков и очень не завидовали новенькому. Решив, что его, наконец, оскорбили и теперь можно с чистой совестью переходить к делу, Турве стукнул противника в плечо. Тот отклонился, но не сильно, и сделал ложный замах левой рукой. Пытаясь отпарировать удар, Турве внезапно получил коленом промеж ног и согнулся от боли, впрочем, ненадолго. Разогнуться его заставил мощнейший удар кулаком в челюсть. Полученное при этом ускорение оказалось настолько велико, что парень перелетел через соседнюю парту и рухнул на пол в проходе. Его ординарцы, никак не ожидавшие подобного развития событий, застыли на месте как столбы. И совершенно напрасно: развернувшийся на месте новичок почти одновременно врезал одному из них ногой, а второму — кулаком. Пока пацаны приходили в себя, он ухватил ближайшего из них за шкирку левой рукой, рывком подтащил ко второму, правой рукой взял за воротник и его и, с силой столкнув своих неприятелей лбами, отшвырнул их в разные стороны, после чего спокойно уселся на отвоеванное место.

Именно в этот момент в класс вошел учитель истории Арнаис Гоптлед, по совместительству куратор пятиклассников. Оглядев поле недавней битвы, он усмехнулся:

- Ну, я так понимаю, власть в классе сменилась. Да, кстати, господа будущие франгуляры, разрешите представить вам вашего нового соученика. Его зовут Корге Стоулед, он обладатель знака мальчишеской доблести третьей ступени и, если не ошибаюсь, чемпион города по панкратиону в своей весовой категории среди ребят до двенадцати лет. О его красных трусах, думаю, можно даже и не упоминать. Турве, урок уже начался, так что давай вставай, не так уж крепко тебя и приложили!

- Что ж он сразу не сказал, что краснотрусый? — недовольно прошепелявил Нейклед, с трудом ворочая прикушенным языком и держась за отбитую спину. — Никто бы к нему и не лез…

Надо ли говорить, что с этого самого дня у пятого класса появился новый атаман?

Впрочем, все это Игинкат узнал только на перемене и, разумеется, очень удивился:

- И что, вас даже не наказали за драку?!

- А за что наказывать-то?! — в свою очередь удивился Истребитель. — Дрались же честно, вот если кто на заведомо более слабого нападет или с ножом на безоружного, тогда да, накажут обязательно. А тут-то что? Ну, положим, я панкратионом занимался, а их зато трое было.

Вот этого Игинкату было пока не понять. Из его прежней школы за такое безобразие точно бы выперли, ну, в лучшем случае, крепко отругали бы и на учет в полиции поставили. А тут… Если здесь ребят и за драки не наказывают, и за рискованное поведение, как с тем прыжком, то за что их вообще наказывают-то?! Неужто только за поножовщину?!

- А что это за знаки мальчишеской доблести? — поинтересовался он. — И причем тут цвет трусов?

- Ну, эти знаки показывают, насколько их обладатель готов к посвящению во франгуляры, — пояснил Истребитель. — Для каждой ступени надо выполнить определенные нормативы, продемонстрировать экзаменаторам свои способности и умения. У меня, кстати, сейчас уже четвертая, — похвастался он. — Выше просто не бывает! А тот, кто наивысшей возможной для своего возраста ступени, имеет право носить красные трусы.

- Поня-а-тно…

Этот разговор вряд ли бы состоялся, если бы ему не предшествовал другой, на уроке математики. Как только Истребитель водворился на свое место, учитель устроил классу проверку по пройденному в прошлом году материалу. Точно такие задачи Игинкату прежде не попадались, но как их решать, он понял быстро. Ну, легкотня! Мальчик весело застрочил решения в тетради и, мельком оглянувшись, заметил завистливый взгляд соседа. Увы, в математике Корге был далеко не так силен, как в панкратионе. Игинкат посмотрел по сторонам. Учитель вроде в их сторону не смотрит… стоит в другом ряду и, склонившись, объясняет что-то какому-то уж совсем, наверное, слабому ученику. А, была-не была! Мальчик пододвинул свою тетрадку поближе к соседу, прошептав:

- На, скатывай…

- Спасибо, — чуть слышно ответил Корге и немедленно воспользовался советом.

Игинкат понял, что уж со стороны новых одноклассников он теперь может ничего не опасаться.

Уроки шли своей чередой, не вызывая у Игинката особых проблем. Ботаника — ну, это он уже и у себя дома проходил, литература — здесь от него никто ничего не ждет, древняя история Франгулы — было бы интересно, но пока только какие-то общие слова. Последними в расписании значились спортивные занятия.

Игинкат настраивался уже на какие-нибудь скучные пробежки и гимнастические упражнения в зале, но все оказалось куда как веселее. Им сказали разуться в раздевалке и снять верхнюю одежду, затем вывели весь класс на поле с недавно подстриженной, а кое-где вытоптанной до песка травой, разбили на две команды, вручили мяч, и пошла игра. Целью ее, как понял мальчик, было приземлить мяч в зачетном поле соперника. Мальчишечья орда носилась с одного края поля до другого, того, кто ухитрился завладеть мячом, противники старались сбить с ног подножками и захватами, выбить из рук мяч и организовать собственную атаку. Мяч то и дело оказывался бесхозным, за право им завладеть возникали настоящие свалки. Играли пацаны босыми, в одних майках и трусах, причем какой-то унифицированной спортивной формы не наблюдалось. Преобладали, в основном, белые, черные и синие тона, лишь на Корге были красные трусы, да на Салве золотистые. (Вот интересно, у него все нижнее белье, что ли, такого цвета? Ему так нравится, или золотистый цвет тоже что-то означает?) Игинкату сперва не очень ловко было бегать босиком, все же ступни его не успели так огрубеть, как у его новых товарищей, но травка была мягкая и не кололась, песок тоже проблем не доставлял, и мальчик вскоре освоился. Оказалось, что он умеет быстро бегать и достаточно успешно увертываться от тянущихся к нему рук. Один раз он даже самолично приземлил мяч за лицевой линией. Вот радости-то было!

Глядя на Истребителя, Игинкат понял, наконец, почему тот получил такое прозвище. Корге охотился за прорывавшимися игроками соперника и заваливал их на ходу одним движениям, словно истребитель, сбивающий вражеские бомбардировщики. Игинкату бы тоже наверняка не удалось от него удрать, но, по счастью, они играли в одной команде, которая вполне закономерно победила со счетом 10:3. От многочисленных падений на поле трусы игроков потеряли свои первоначальные цвета, став все грязно-зелеными. Ну, ничего, матери выстирают! Помыв ноги в раздевалке и вновь облачившись в свой деловой костюм, Игинкат направился домой в очень приподнятом настроении.

Глава 5. Диспансеризация

Через пару дней после начала учебы среди шестиклассников разнеслась весть о скорой диспансеризации. Удовольствия она им явно не доставила: как-то сами собой прекратились веселые игры на переменах, самые активные шалуны вдруг притихли, «чтобы не создавать себе лишних проблем», даже уверенный в себе и всегда улыбчивый Салве посмурнел и перестал поддерживать разговоры, одному Истребителю все, похоже, было пофигу. Игинката это очень удивляло. У себя дома ему тоже не раз доводилось проходить диспансеризации. Да, муторно, временами стыдно, когда приходится приспускать трусы перед врачом, а некоторые не шибко умные товарищи, дожидающиеся своей очереди, при этом отпускают ехидные реплики, как будто сами вскоре не окажутся в таком же положении. Но бояться-то чего? Мальчика куда больше интересовали телесные наказания в школе, и он не раз расспрашивал о них одноклассников, но те как-то флегматично реагировали на его вопросы. Да, бывают, ну и что? Нет в них ничего такого особенного, дома, случается, и посильнее наказывают. Признаться, что его и дома еще ни разу не выдрали и он вообще не представляет, как это бывает, Игинкат почему-то стеснялся. Ну, ладно, его новые товарищи, похоже, к этому делу привычные, но почему они тогда перед диспансеризацией-то дрожат?! Чем она может быть хуже порки? Мальчику, наконец, удалось пристать с этим вопросом к Салве. Отвечать тот явно не очень-то хотел, но настойчивость Игинката победила.

- Чем хуже, говоришь… Тем хотя бы, что от нее твоя дальнейшая судьба зависит. Я, вон, вполне могу золотые трусы потерять. Ну, если отыщут вдруг какую-то скрытую болячку. А потеряв раз, их уже не вернешь…

- Ой, а я думал, что тебе просто нравится в таких ходить… Так они что-то означают, да?

- Они означают, что их владелец физически абсолютно здоров, не имеет никаких генетических дефектов и обладает сохранным интеллектом. Выдают их обычно пятилеткам после первой углубленной диспансеризации, а потом каждый год надо свое право на них подтверждать. Мне, как видишь, до сих пор удавалось, но все равно трясусь перед каждым обследованием.

- У-у-у… — Игинкат с интересом оглядел приятеля, как будто видел его в первый раз. Абсолютно здоров, значит. Ну, в это можно поверить. Только неужто он такой один во всем классе? За собой мальчик никаких болячек не знал и в дураках себя тоже не числил. — Слушай, а я могу получить такие же? Ну, если выяснят, что я здоров?

Салве задумался.

- Ну, теоретически, наверное, можешь, а вот практически… Понимаешь, там же еще будут выяснять, насколько ты физически вынослив, причем в самых разных планах. Ты уверен, что у тебя с этим тоже все в порядке? К тому же ты не тренирован… Ну, это, конечно, дело наживное, но для ребят нашего возраста нормально иметь знак мальчишеской доблести хотя бы второй ступени. У меня, кстати, именно вторая, — тут Салве показал на один из значков на своем пиджачке. — У кого только первая, те уже считаются слабаками, а у тебя же пока вообще никакой нет…

Игинкат почесал в затылке:

- А как их получают-то?

- Курсы тренировок проходят по разным дисциплинам, а потом сдают. Вот, кстати, по итогам диспансеризации и будут решать, можно допускать тебя к этим курсам или нет. Хотя, если честно, допускают почти всех. Ну, кроме совсем уж откровенных хиляков и инвалидов.

- Ну ладно, тебе есть, что терять, а остальные-то парни чего боятся? Что к тренировкам не допустят? А Истребитель не боится, потому что все эти курсы уже прошел?

- Он-то прошел, конечно, его теперь никакой диспансеризацией не запугаешь, да и вообще, наверное, ничем, — с легким оттенком зависти произнес Салве. — Но мы-то с тобой все же не такие стойкие. А бояться там есть чего. Процедуры всякие неприятные, через которые всем придется пройти, на тренажерах гонять будут до изнеможения, ну и, наконец, там будет очень-очень больно.

- А больно-то когда?!

- Когда будут исследовать устойчивость к болевым воздействиям.

- Как?

- Знаешь, вот это я тебе не скажу, — угрюмо промолвил Салве, — чтобы ты себя заранее не накручивал. Это происходит в самом конце, и если будешь заранее только об этом и думать, завалишь все остальные тесты. Когда мне пять лет было и я нифига об этом не знал, у меня все прошло, как по маслу, а вот потом… ну, короче, были проблемы. Пройти через это все равно придется, положение свое ты тут ничем себе не облегчишь, ну так и нечего себя изводить лишним знанием, это ж не экзамен, который завалить можно, если к нему не готов. На диспансеризации, Игинке, самое лучшее — это отстраниться от себя самого. Представь, что это не тебя обследуют, а какого-то другого мальчика, в чьем теле ты временно оказался, думай о чем-нибудь совершенно постороннем и не переживай, тогда все будет хорошо.

Глядя на друга, Игинкат сильно сомневался, что тот сам способен следовать своему совету, но лучшего ему никто не предлагал. Ну, не к взрослым же с этим лезть, выставляя себя трусом?! Не думать о предстоящем мешала и неиссякаемая любознательность мальчика. Даже страшное почему-то манило его и побуждало не скрываться от опасности, а, напротив, идти ей навстречу.

Утром назначенного дня пришедших в школу шестиклассников погрузили в автобус и повезли в районную поликлинику, куда в этот день свозили мальчишек их возраста со всей округи. К удивлению Игинката, от него не потребовали собрать накануне для анализов и захватить с собой образцы, так сказать, естественных отправлений организма, как это принято было в Кенлате. Сопровождавший класс историк пояснил недоумевавшему мальчику, что анализы всего этого у них таки будут брать, только уже на месте, под контролем медперсонала. Ну-ну…

По прибытии в поликлинику стало ясно, что представления Игинката о том, как должна проходить диспансеризация, в корне расходятся со здешними реалиями. Там, в Кенлате, они снимали в раздевалке только верхнюю одежду, получали на руки свои медицинские карты и ходили с ними из кабинета в кабинет. Там, если надо, раздевались до трусов, а совсем оголяться приходилось только у хирурга, и то не надолго. Здесь с самого начала пришлось раздеться догола, сложить всю одежду в мешок и сдать его гардеробщику под роспись, взамен получив карточку на тонкой тесемке, которую полагалось носить на шее. Медицинские карты хранились у педиатра и оттуда разносились по кабинетам медсестрами и медбратьями без выдачи на руки самим обследуемым, а прохождение того или иного врача отмечалось на той карточке, что висела у каждого на груди. Игинкат, конечно, сразу застеснялся, а вот его соученики — ничуть не бывало, словно это совершенно нормально — ходить нагишом перед чужими людьми противоположного пола. Была, правда, и еще одна причина для стеснения: тела всех франгульских мальчишек покрывал ровный загар, выдававший, что летом они загорали без трусов, Игинкат же, проведший все благодатные летние месяцы за учебниками, выглядел на их фоне белой макарониной. Понятно, что на него все недоуменно оглядывались.

В кабинете терапевта, с которого начинался диспансеризационный конвейер, на Игинката завели медкарту, после чего врач (хорошо еще, что мужчина!) учинил ему форменный допрос. Подивившись иностранному имени пациента и скептически рассмотрев принесенные им с собой бумаги (справки о прививках, об отсутствии опасных заболеваний, все такое), доктор принялся заполнять карту, задавая мальчику кучу вопросов: болел ли чем в детстве? Не ломал ли руки — ноги? Не ударялся ли головой? Не мочит ли по ночам постель? Почему не загорал? Почему не ходил босиком? Занимается ли спортом, если да, то каким? Ходил ли когда в турпоходы? Есть ли к чему аллергия? Не выскакивали ли на теле прыщи? Почему ягодицы гладкие, как у новорожденного младенца? Как, его ни разу в жизни по ним не наказывали?! Ну-ну… Игинкат аж вспотел от напряжения, что-то припоминал, где-то мямлил, кожей чувствуя, что его акции в глазах врача круто пикируют вниз. Но ничего, обошлось: в инвалиды сходу не записали, только постановили провести самое тщательное обследование, с чем и отправили в поход по кабинетам.

Окулиста, лора и стоматолога мальчик прошел без проблем, если не считать стеснения, что и в эти кабинеты приходится заходить нагишом, а врачи, как назло, женщины. Но те, делая свое дело, не обращали ни малейшего внимания на его наготу, хотя, конечно, что им, вон сколько голых мальчишек перед ними за день проходит! Зато уж в кабинете кожника тело Игинката обследовали самым тщательнейшим образом, буквально через лупу каждую родинку рассматривали, и в паху, и подмышками, и между пальцами ног, и губы оттягивали, и на макушке волосы ворошили, но так ничего подозрительного и не нашли. Дальше последовали эндокринолог (без проблем), невропатолог (с удовольствием отметил хорошую реакцию), логопед (удивилась, что у мальчика-иностранца, всего три месяца назад начавшего изучать язык, такое хорошее произношение, и предсказала ему великое будущее в качестве полиглота), психиатр (довольно непринужденная беседа, закончившаяся констатацией, что интеллект у обследуемого выше нормы и не проявляется никаких психических отклонений), процедурный кабинет, где у мальчика взяли кровь из пальца (ну, это и в Кенлате делали), а затем водили каким-то странным прибором чуть не по всему телу, сказав, что просвечивают так лимфатические узлы, рентгеновский кабинет, где Игинкату сделали первую в его жизни флюорографию, а также снимок позвоночника в двух ракурсах, и какой-то уж совсем непонятный кабинет, где его положили на движущуюся кушетку и медленно возили под какой-то аркой.

Уже немало измученный всей этой фигней, больше, впрочем, морально, чем физически, мальчик оказался перед дверями кабинета, на которых было написано «уролог-андролог». Вот здесь за него взялись по-настоящему. Для начала миловидная медсестра попросила помочиться в колбочку для анализов, потом пожилой врач основательно взялся за гениталии Игинката: и шкурку заворачивал под самую головку, так что даже больно становилось, и засовывал в член какую-то стеклянную хрень (еще больней!), и яички щупал, и размер их оценивал, прикладывая пластмассовую пластину с овальными дырками разного размера, и сам член линейкой измерял. Затем врач заставил мальчика встать с ногами на табурет и присесть, а сам, надев на руку резиновую перчатку, засунул ему в анус палец и принялся что-то там нащупывать, отчего пенис Игинката встал торчком. Тут его опять измерили, и врач спросил у мальчика, не бывает ли у того по ночам непроизвольных выделений, от которых потом остаются пятна на белье, и часто ли он играется со своим членом. Увидев изумленные глаза Игинката, врач усмехнулся и пробормотал:

- Ну, значит у тебя все еще впереди… Ну что ты глаза выпучил, для мальчиков твоего возраста это совершенно нормально. Вот кто этим не занимается, у тех в будущем могут возникнуть проблемы с продолжением рода. Короче, когда начнутся поллюции, а член вдруг начнет вставать даже днем без всякой видимой причины, не удивляйся и не считай себя больным.

Получив такое напутствие и дружеский шлепок по попе на дорожку, Игинкат попал в следующий кабинет, где сидел проктолог. Что существует и такая врачебная специализация, мальчик доселе даже не догадывался. Здесь его сразу поставили на четвереньки на обтянутую полиэтиленом кушетку, заставили раздвинуть ягодицы и взяли мазок из сфинктера, потом вставили в анус сопло какого-то агрегата и влили в живот, кажется, целое ведро воды. Облегчаться пришлось в переносной унитаз под присмотром медсестры, которая потом из этого унитаза извлекала образцы для анализов. Вычищенный изнутри Игинкат вновь оказался на кушетке, после чего ему вставили в зад какую-то кишку с лампочкой и объективом на конце и долго там что-то высвечивали.

После всех этих стыдных и болезненных манипуляций кабинет хирурга и антропометрии показался мальчику чуть ли не раем земным, хотя там его заставляли принимать самые немыслимые позы, прощупывали все кости и связки и, конечно, измеряли. Не только рост и вес, как было в Кенлате, а еще и обхват талии, груди и бедер, длину и толщину рук и ног, ширину плеч, жизненный объем легких (для этого пришлось выдыхать в какой-то мешок). Впрочем, все это оказалось лишь прелюдией к кабинету функциональных исследований. Вот уж где, в полном соответствии с предупреждениями Салве, Игинката загоняли до изнеможения! Пришлось и подтягиваться на турнике, и отжиматься от пола, и садиться из положения лежа, нагружая брюшной пресс, и тягать тяжелые гантели, и крутить педали велотренажера, и ворочать тяжелые весла в другом тренажере, имитирующем греблю, и, наконец, до изнурения бежать на бегущей дорожке, периодически ускоряясь. Перед каждым из упражнений и сразу после него у мальчика измеряли частоту пульса и кровяное давление. К концу обследования он взмок как мышь и чуть с ног не валился. Взяв напоследок пробу пота, Игинката погнали в душ, а оттуда, малость освежившегося, но все еще крайне усталого, за руку отвели к дверям последнего кабинета, напутствовав, что, де, пройдешь его, получишь последнюю отметку на карточку, и можешь возвращаться к педиатру, который выдаст тебе рекомендации на следующий год, а там уж в раздевалку и домой. Обрадованный уж тем, что мучения его вскоре подойдут к концу, мальчик поднял глаза на табличку, висевшую на дверях кабинета: «Процедурная по исследованию болевых синдромов N7». Подивившись, сколько тут, оказывается, таких процедурных, Игинкат тихонько приоткрыл дверь…

С первого взгляда интерьер комнаты походил скорее на какую-нибудь средневековую пыточную камеру, чем на медицинский кабинет. На стене висели разнообразные плети, хлысты, прутья, резиновые мухобойки и узкие деревянные доски с дырками и без. В углу стояли кадушка с розгами и деревянный ящик с открытым верхом, в каких обычно возят цветочную рассаду, только из этого высовывались густо растущие крапивные стебли. Посреди процедурной торчало сооружение, спереди похожее на широкую лавку с приделанными по бокам ремнями, а сзади сужающееся и больше напоминающее ошкуренное бревно на ножках. В месте, где начиналось сужение, в лавке зияла круглая дыра. Узрев все это, мальчик замер на пороге, пока к нему не обратился амбал в медицинском халате, сидевший за столом справа от входа:

- Чего застыл-то? Будущие франгуляры не должны ничего бояться!

Решившись, Игинкат переступил порог и захлопнул за собой дверь, очень толстую, с мягкой обивкой изнутри, видимо для того, чтобы звуки из-за нее не проникали в коридор. Приглядевшись к карточке на груди пациента, врач перебрал лежащую на его столе стопку медицинских карт, нашел нужную и внимательно в нее вчитался.

- Иностранец?! Таких гостей у меня пока не было. Как же тебя в эту школу занесло, бедолага?

- Да все извивы политики, — объяснил Игинкат. — Понимаете, мой отец здесь работает на военном заводе по контракту, потому нам нежелательно общаться с гражданами иных держав, ну, среди них же шпионов полно. Ну, меня и устроили в 17-ю городскую. Сказали, из меня здесь вырастят настоящего франгуляра.

- Так хочешь стать франгуляром? — удивился мужчина. — Ну, не знаю, не знаю, их у нас обычно с детского сада растят, а тебе-то лет уже немало… Впрочем, дерзай, коли дали шанс, только не забывай, что это ой как сложно. Ладно, это все беллетристика, а нам пора приступать к делу. Тебя же сюда прислали, чтобы выяснить, выйдет ли из тебя в будущем франгуляр? Ну, вот сейчас и выясним. Ложись-ка, братец, животом вот на этот станок. Да-да, вот на эту самую хреновину в центре комнаты. Постарайся, чтобы гениталии попали точно в отверстие. Попал? Тогда раздвинь ноги и обхвати ими заднюю часть станка, а руки вытяни перед собой. Вот правильно, так и лежи, сейчас я тебя привяжу.

Игинкат старательно выполнял все указания, хотя от предчувствия неприятных процедур его уже била нервная дрожь. Врач крепко приторочил ремнями к станку его ноги в районе щиколоток и под коленями, закрепил на запястьях вытянутых рук кожаные манжеты с тянущимися от них металлическими цепочками и натянул эти цепочки, закрепив за что-то под станком, подставил под станок ведро и в качестве последнего штриха зафиксировал тело пациента широким ремнем в районе поясницы. Попытавшись дернуться, мальчик понял, что так крепко привязан, что не в состоянии даже пошевелиться. После этого врач стал закреплять на голове Игинката какие-то присоски, проводки от которых тянулись к стоящей у дальней стены машине. Проверив соединения, врач включил ее. Метрах в двух перед глазами мальчика засветился экран, по которому побежали курсоры, выписывающие какие-то кривые.

- Это отображение твоей мозговой деятельности до поступления болевых импульсов, — пояснил врач, — так надежнее контролировать состояние пациента, чем просто визуально наблюдая за ним. Кстати, ты уже сейчас слишком напряжен. Для чистоты эксперимента попытайся расслабиться.

Мальчик попытался. Кривые за экране действительно стали несколько более пологими.

- Ну что, Игинке, теперь будем делать тебе больно, — вкрадчиво промолвил врач. — Не истери, старайся терпеть, сколько сможешь, короче, покажи, что ты будущий мужчина. Тебя, как я вижу, ни разу еще серьезно телесно не наказывали? Вообще никак? Тогда начнем сперва с детских инструментов, а там уж пойдем по нарастающей.

Первый удар по ягодицам он нанес мягкой плеткой для малышей. Мальчик лишь чуть вздрогнул. Игинкат ждал боли, готовился к ней, и, если честно, она его не потрясла. В своем прежнем доме, вставая ночью в туалет, ему доводилось иногда налетать в темноте на стоящую в прихожей тумбочку. Тогда и то больнее бывало.

- Не реагируешь? Уже хорошо. Тогда следующим пунктом программы попробуем розги.

Игинкат непроизвольно поджал зад. Вот теперь хлестнуло основательно, словно огненная полоса пересекла разом обе ягодицы. Чтобы не вскрикнуть, пришлось сжать зубы. Удовлетворенно хмыкнув, врач взялся за плеть с тремя хвостами, затем за короткий хлыст, изготовленный из кожи носорога, и, наконец, за доску с ручкой. Сдерживаться с каждым разом становилось все сложнее, кривые на экране резко взбрыкивали в момент удара, но потом быстро успокаивались.

- Весьма похвально для новичка. Теперь задействуем ротанг.

Тонкая трость с загнутой ручкой выглядела на первый взгляд не слишком зловеще, но била, как выяснилось, больнее всего. Игинкату показалось даже, что зад его рассекли напополам. Глаза непроизвольно намокли, из горла рвался крик, и мальчик с трудом удержал его в себе, заскрежетав зубами.

- Ну, парень, могу тебя поздравить! С такими данными у тебя есть все шансы сдать экзамены на франгуляра. Стоит, правда, еще выяснить, как ты выдерживаешь длительную боль. С короткими болевыми всплесками ты справляешься весьма успешно. Попробуем крапиву.

Игинкат настороженно следил, как врач извлекает крапивный стебель из ящика. Когда жгучий стебель прикоснулся к мальчишеским ягодицам, выписываемые курсорами кривые в очередной раз устремились к границам экрана, правда, так за них и не вышли, но и снижать амплитуду колебаний на сей раз не спешили. Зад так припекало, что мальчик зашипел сквозь зубы. Нет, так нельзя! Салве недаром говорил, что лучше абстрагироваться от собственных ощущений. Да, именно так. Представить, что это не моя задница сейчас болит, а какого-то другого мальчика, а я просто проник в его сознание и ощущаю сейчас чужую боль. Не думать о ней! Представить себе что-нибудь приятное, ну, например, как ты летом валяешься на траве после купания, медленно обсыхаешь и при этом еще лопаешь мороженое. Да, да, задницу по-прежнему печет, но это уже так, где-то на границе сознания… Кривые на экране, тем временем, стали медленно успокаиваться.

- Выше всяких похвал! Теперь остается последняя, самая экстремальная часть обследования. Чтобы минимизировать ущерб, придется воспользоваться химическими препаратами. Не бойся, это хоть и очень больно, но зато недолго.

Врач принялся готовить шприцы. От первой же инъекции нестерпимая боль быстро разнеслась по всему телу, и Игинкат, наконец, не выдержал — заорал. Линии, прочерчиваемые курсорами, взметнулись настолько круто, что вышли за границы экрана, и врачу пришлось регулировать аппаратуру, меняя масштаб. Вторая инъекция вызвала у мальчика судороги, и он, потеряв контроль над собой, обмочился. Удовлетворенно глянув на экран и сделав какие-то записи, врач вколол третий шприц. Ощущение было такое, словно у Игинката взорвалась голова, и тут же все погрузилось во тьму…

Очнулся он от противного резкого запаха, дернулся и чуть не свалился со станка. Оказывается, его уже отвязали. Мальчик болезненно скривился.

- Ну все, все, — успокаивающе промолвил врач, — больше так болеть не будет, антидот я уже вколол. Полежи чуток и можешь идти к педиатру, на сегодня ты уже отмучился.

Рвущей тело боли действительно больше не было, но от всех предыдущих воздействий задница ощутимо побаливала. От ведра под станком пованивало. Кое-как сползший с неудобного ложа Игинкат глянул туда, увидел желтую жидкость, вспомнил, какая с ним совсем недавно случилась неприятность, и покраснел от стыда. Врач, не замечая его переживаний, вызвал в процедурную медсестру, вручил ей заполненную медкарту мальчика и велел отнести в кабинет педиатра. Та резво унеслась, Игинкат захромал следом.

Просмотрев отчеты о проведенных обследованиях, педиатр удовлетворенно хмыкнул:

- Ну, Игинке, окончательный вердикт о твоем здоровье я вынести не могу, пока не будут готовы результаты всех анализов, включая генетический, но на первый взгляд дела твои неплохи. Есть, конечно, несколько рекомендаций, что тебе надлежит делать для укрепления здоровья, например, чаще ходить босиком, но как бы то ни было, ты допущен ко всем видам тренировок, необходимых для подготовки будущего франгуляра. Полный отчет о твоем обследовании поликлиника пришлет тебе на дом, а сейчас ты свободен.

Так и не отошедший от своих переживаний Игинкат поспешил выместись из кабинета в коридор, где неожиданно натолкнулся на Салве. Светловолосый паренек пребывал в невероятно приподнятом настроении, словно и не проходил только что эту жуткую диспансеризацию.

- Ты чего светишься-то как лампочка? — вопросил пораженный Игинкат.

- Так мне ведь золотые трусы оставляют! — Салве готов был сейчас поделиться своей радостью со всем миром. — А ты-то чего такой кислый? Тебя что, комиссовали?

- В смысле?

- Ну, признали инвалидом, к тренировкам не допускают.

- Да нет, ко всем тренировкам меня как раз допустили…

- Так тут радоваться надо!

Игинкат нерешительно взглянул на собеседника. Никому другому признаваться в своем конфузе он бы точно не стал, но Салве парень деликатный, трепаться об этом точно не станет…

- Видишь ли, в чем дело… Мне в процедурной такую болючую дрянь вкололи, что я не выдержал и… ну, в общем, обоссался… — покраснев, мальчик опустил глаза.

- Ты один, что ли, такой? Да это там, наверное, со всеми случается! Со мной вон тоже сколько раз бывало. Зачем там, думаешь, ведро стоит? Понимаешь, врачу ведь надо определить пределы твоей выносливости. Когда ты уже крики не способен сдерживать, когда утрачиваешь контроль над своими физиологическими отправлениями, когда вообще сознание от боли теряешь. Ну, это чтобы знать, какие нагрузки ты в состоянии перенести на тренировках. То есть они всех испытуемых до этого состояния доводят, даже самых стойких, просто у каждого есть свой предел.

- Правда, что ли? — малость успокоился Игинкат.

- Ага! А что мы тут, кстати, торчим-то, народ смущаем? По-моему, нам давно пора идти в раздевалку.

- Ой, точно… — Игинкат вдруг вспомнил, что стоит здесь голый, да еще со вспухшим от крапивы, выпоротым задом. А тут, между прочим, незнакомые взрослые девицы шатаются… Это ж надо было его так изнурить всеми этими процедурами, что он даже наготу свою перестал замечать! — Идем быстрее…

Мальчики поспешили в раздевалку, где получили свою одежду в обмен на личные карточки, а оттуда направились к автобусу ждать, когда соберется весь их класс и можно будет ехать домой.

Глава 6. Как растят франгуляров

Как и обещал педиатр, полный отчет об обследовании Игинката Игирозам прислали на дом. Боясь не разобраться в местных специфических терминах, родители мальчика пригласили в гости на ужин капитана Эресфеда, надеясь, что он растолкует им, что все это значит. Талис, конечно, медиком не был, но он сам когда-то проходил подобные обследования и понимал, что там к чему.

Внимательно прочитав все бумаги, капитан констатировал, что до золотых трусов Игинкат, увы, не дотянул, но запас здоровья у него все равно хороший и потенциально позволяет заработать даже красные трусы, а к овладению первой ступенью навыков он может приступить хоть на следующей неделе, благо, малышей всех уже обследовали и занятия у них вот-вот начнутся.

- То есть по результатам этих занятий ему могут присудить знак мальчишеской доблести первой ступени? — осведомился Афлат.

- Ну, присуждает его специально собранная комиссия по результатам экзаменов, — ответил Талис, — но допускают к экзаменам именно тренеры, если приходят к выводу, что занимающийся к ним готов. Но думаю, что у вашего сына здесь никаких проблем не будет. Ступень рассчитана на малышей, нормативы ее тоже, соответственно, малышовые. Его же уже проверяли в кабинете функциональных исследований, и он там показал результаты куда лучшие, чем требуется для выполнения этих нормативов. Ну, может, только не прыгал, мячик не метал, на дерево не лазал, так это ж все пустяки. Неужто он на дерево не залезет?

Игинкат подтвердил, что, конечно, залезет. Каким бы он там ни был покладистым мальчиком, но во всякие мелкие мальчишечьи авантюры в тайне от матери, конечно, время от времени встревал, и по деревьям лазать ему тоже доводилось.

- Еще в программе есть кросс по пересеченной местности с преодолением препятствий, — продолжил Талис, — но препятствия там тоже на малышей рассчитаны, если уж они их преодолевают, то чтобы такой здоровый лоб, да не справился!.. Короче, здесь все тоже должно пройти без проблем. Единственная трудность, которая может возникнуть у Игинке, это испытание на болевую выносливость. Я так понимаю, он у вас еще совершенно не поротый?

Повисла неловкая пауза, которую решилась прервать Киру:

- Ну да, в нашей стране, знаете ли, физические наказания не в чести… А это очень серьезно?

- Хм, вот так сходу даже не скажешь, — призадумался Талис. — С одной стороны, если верить вот этим бумагам, у вашего сына зафиксирован весьма высокий болевой порог, то есть потенциально он способен выдержать любой экзамен, но с другой стороны, мне не припоминается случаев, чтобы кто-то смог сдать такой экзамен вообще без всякой подготовки. Как минимум, должен быть выработан навык терпения. Но у нас давно научились вырабатывать его даже у малышей. В составе наших вооруженных сил есть особые школы, специализирующиеся на подготовке мальчиков к сдаче таких экзаменов. В Ксарте их несколько десятков, и записаться можно в любую на любой цикл, но я могу порекомендовать вам самую лучшую, Агелу N 5. У меня там немало хороших знакомых. Малышей в этой школе не муштруют, а буквально пестуют, всячески пробуждают в них веру в собственные силы, а готовят настолько хорошо, что процентов шестьдесят воспитанников сдают все экзамены с первого же раза, тогда как в других и пятьдесят процентов считается за хороший результат.

- Ну, коли так, то посодействуйте, конечно, чтобы сына приняли именно туда, — произнес Афлат. — Игинкат, ты не против?

Игинкат был, конечно, за. Если уж готовиться к экзаменам все равно придется, так пусть это будет в лучшей школе, а то ведь провалишься и сраму потом не оберешься: как это так, шестиклассник и малышовый экзамен не сдал?!

- Ну, в принципе я тоже согласна, — сказала Киру, — только хочу кое-что уточить. Тренировки в этой школе не мешают ли учебе в школе общеобразовательной? Сколько часов в неделю они обычно отнимают?

- До пяти часов в день по будням и обычно всю субботу, — пояснил Талис. — Много, конечно, но ведь учтите, в младших классах уроков немного. Кроме того, четыре занятия из шести занимают спортивные тренировки, которые Игинке на этой ступени можно и не посещать, а те, кто их посещает, освобождаются от физкультурных занятий в городских школах. Цикл подготовки занимает не больше четырех месяцев, но наиболее подготовленных обучающихся допускают к экзаменам раньше, бывает, уже через месяц, так что тут все зависит от вашего мальчика.

- Ну, если так, то еще терпимо, — промолвила Киру. — А вот скажите, что означают трусы красного и золотого цвета, которые носят некоторые ребята? Сын нам уже все уши прожужжал рассказами о своих одноклассниках. Это как-то связано со сдачей экзаменов? И почему, ради бога, обладателям красных трусов разрешают так безумно рисковать?

- У-у-у, — протянул Талис, — пацаны в красных трусах это настоящие сорвиголовы! Они бы все равно лезли во всякие опасные места, запрещай им это или не запрещай! У нас давно решили, что правильнее не запрещать, а готовить к преодолению любых опасностей. Те, кто лучше всего готов, и получают такую привилегию, равно как и право носить красные трусы. А чтобы это право заработать, надо сдать экзамены на ступень, максимально высокую для ребят соответствующего возраста. И каждый возраст, соответственно, имеет свои привилегии. Например, лазать по скалам или по крепостным стенам разрешено только обладателям знаков мальчишеской доблести третьей и четвертой ступеней, то есть не ранее десятилетнего возраста. Для этого они предварительно должны сдать экзамен по скалолазанию.

- Понятно. А самым маленьким тогда что разрешено?

- Ну, например, ходить в лес одним без взрослых и залезать на деревья.

- Да, для малышей это настоящий подвиг, — усмехнулся Афлат. — А кому выдаются золотые трусы? У Игинката есть приятель Салве, который такие носит. Если верить этому мальчику, золотые трусы означают абсолютное физическое здоровье, недурной ум и отсутствие генетических дефектов у их обладателя. Салве очень боялся потерять этот свой знак отличия по итогам диспансеризации, хотя я так и не понял, для чего они ему вообще. Их владельцы тоже обладают какими-то привилегиями?

- Мальчики и девочки, носящие трусы такого цвета — это золотой фонд нашей нации! — улыбнулся Талис. — Привилегии у них, конечно, есть, хотя ваш знакомый Салве может о них еще и не знать. Но, например, при любом катаклизме именно его будут стремиться спасти в первую очередь, если он пойдет служить в армию, в бою его не поставят в первую шеренгу, с другой стороны, особо экстремальные увлечения ему заповеданы, ибо нельзя одновременно носить красные и золотые трусы. Ну и, наконец, совсем скоро он станет объектом пристального внимания со стороны особ противоположного пола и сможет выбирать, причем больше одной партнерши. Наша мораль в принципе поощряет моногамию, но к носителям золотых трусов это не относится. Чем шире они распространят свое семя, тем лучше будет для всей нации.

- Да уж, в юности за такую возможность можно многим поступиться! — усмехнулся Афлат. — Ну ничего, сынок, пусть с золотыми трусами тебе не повезло, красные-то от тебя никуда не денутся!

Последнее пожелание Игинкат воспринял, конечно, как шутку, ему бы на первую ступень еще взобраться, но что-то, естественно, в голове отложилось. Очень хотелось узнать, как тренируют эту самую болевую выносливость, Талис ведь об этом не словом ни обмолвился. Может, не хотел мать пугать? Стоп, а где-то ведь ему уже встречалось это выражение. Порывшись в памяти, мальчик вспомнил обложку одной из книг на чердаке. Точно, были там такие слова.

Как только выдался свободный час, Игинкат устремился на чердак и отыскал в шкафу вожделенную книгу. «Технология тренировки болевой выносливости». А толстая-то какая! Мальчик нетерпеливо открыл том. Содержание книги превзошло всего его ожидания. По сути, это был иллюстрированный справочник с обширными комментариями, с разбивкой по возрастам тренируемых. Кроме того, в предисловии авторы книги утверждали, что для девочек воспитание болевой выносливости тоже не бесполезно, и потому несколько разделов своего труда посвятили им. Из того же предисловия Игинкат узнал, что частые провалы испытуемых на экзаменах объясняются, скорее всего, тем, что времени, отводимого в школах на тренировку болевой выносливости, явно недостаточно, и потому родителям, озабоченным успехами своих сыновей, стоит дополнительно тренировать их в домашних условиях по описанным в книге методикам. Все это было до ужаса интересно, и том хотелось прочесть от корки до корки, но оценив его объем, мальчик понял, что не сумеет в ближайшие дни одолеть весь этот фолиант. Ну что ж, придется выискивать наиболее лакомые и полезные в его нынешнем положении куски.

Полистав страницы в поисках наиболее доходчивых иллюстраций, мальчик обнаружил, что несколько предлагаемых справочником приспособлений для фиксации тренируемых что-то ему напоминают. Ну да, точно, что-то подобное он видел в пристройке. Именно на таких деревянных конях, оказывается, и готовят к экзамену самых маленьких мальчиков, а шест на подпорках, именуемый в книге козлами, предназначен для тренировки ребят постарше. Даже длинная широкая лавка оказалась приспособлением для наказания, причем именно на таких принимают экзамены по болевой выносливости. Интересно, для чего они были нужны прежнему хозяину дома? Ах да, Талис же рассказывал, что у него было двое сыновей! Так он, выходит, их дома тренировал на этих самых приспособлениях, а чтобы все делать правильно, и справочник приобрел? Так книга тогда, наверное, очень старая? Точно, пятьдесят пять лет назад издана. Так с тех пор, вероятно, технологии этих самых тренировок уже сильно могли измениться? Обидно, коли так. А может, здесь настолько привержены традициям, что ничего в этой сфере не меняют? Хотя вот того станка, на котором его обследовали во время диспансеризации, он в этой книге пока не нашел. А может быть, просто пропустил его, листая, или он вообще к делу не относится, поскольку для обследования предназначен, а не для тренировок. Ладно, там видно будет, ждать уже недолго осталось. Хотелось бы, конечно, быть уверенным, что ты точно знаешь, что тебя ждет, но и ко всяким неожиданностям он, Игинкат, уже морально готов, после того обследования в поликлинике ему по большому счету ничего не страшно. Скорее бы попасть в эту самую Агелу N 5 и приступить к тренировкам, чтобы узнать, наконец, что такое настоящая порка.

Глава 7. Наказание за обман

Увы, первую свою порку Игинкат получил еще до начала занятий в Агеле N 5, в той самой 17-й городской школе, где он уже вполне успел освоиться и ни с какой стороны опасности не ждал. Став первым учеником класса по математике, он потерял на этих уроках всякий страх и только что в потолок не поплевывал, пока соученики, потея от напряжения, корпели над задачами. Впрочем, один из них, Истребитель, уже не слишком-то и корпел. Благодарный за покровительство Игинкат никогда не отказывал соседу в возможности списать, а если им приходилось делать разные варианты, ну что ж, юному Игирозу хватало времени прорешать все и за себя, и за соседа. Чтобы внешне все выглядело благопристойно, на это время они просто менялись тетрадями.

Схема успешно работала, пока в шестом классе не назначили контрольную. Поняв, что сосед без его помощи утонет в уравнениях, Игинкат совершил уже опробованный трюк. Сперва он быстро прорешал свой собственный вариант. Истребитель в это время что-то глубокомысленно черкал в черновике. Затем, подгадав момент, когда математик ходил по другому ряду, Игинкат мгновенно поменял местами тетради и с энтузиазмом принялся решать вариант Истребителя, который, в свою очередь, склонился над тетрадкой соседа, якобы проверяя уже решенное. Оба при этом напрочь утратили бдительность. Творческий процесс юному Игирозу прервал голос учителя, раздавшийся над самым ухом:

- Игинке, ты, по-моему, не тот вариант решаешь.

Игинкат понял, что влип, и густо покраснел. Учитель вытянул тетрадь из его враз ослабевших пальцев, взглянул на ее обложку, хмыкнул и перевел свое внимание на Истребителя:

- Корге, а уж тебе-то чужими примерами сейчас точно интересоваться не стоит. Свои бы успел решить!

- Господин Рунквед, я и решал, но…

- Но у тебя отняли тетрадь и помешали довести процесс до конца?

Версия, что новичок мог отнять у него тетрадь, показалась забавной и самому Истребителю. С минуту он корчил рожи, пытаясь подавить рвущийся наружу смех, и не мог ответить ни да, ни нет. С других парт уже оборачивались, и математик решил, что пора прекращать этот балаган:

- Все понятно. Корге, тебе за контрольную неуд. Игинке, твой вариант я засчитаю, поскольку ты его все же решил. После уроков жду вас обоих у экзекуционной.

Разоблаченные махинаторы притихли и до конца контрольной даже впечатлениями не рискнули обменяться, отложив выяснение отношений до ближайшей перемены.

- Ну, не видел я, как он подошел!.. — Игинкат бы сейчас, наверное, посыпал голову пеплом, кабы таковой был под рукой.

- Да не терзайся ты, он всегда незаметно подкрадывается. Прямо филер, а не математик! И вообще это я должен был за ним следить, все равно ни хрена не делал.

- И что теперь с нами сделают?

- Высекут, — Истребитель произнес это так, словно речь шла о чем-то незначительном и не заслуживающем внимания.

- Не понимаю я этого, — передернул плечами Игинкат. — За драки у вас не секут, за то, что башкой рискуешь, тоже, а за какую-то двойку — нате пожалуйста!

- Да не за двойку, а за обман, — пояснил Истребитель, — а точнее за то, что попались. Военная хитрость у нас в большом почете, но полезна она лишь до тех пор, пока ее не разоблачили. А раз уж мы оказались с тобой такими лопухами, то придется расплачиваться, впрочем, не очень серьезно — за такое много не дают.

- Все равно как-то нелепо получается. Вот я по математике первый ученик в классе, считай, что отличник, где ж это видано, чтоб отличников драли?

- А отличники что, не люди что ли?! — возмутился Истребитель. — Вот в нашей секции по панкратиону есть парень, ну, он из другой школы, так что ты его не знаешь, так вот он круглый отличник по всем предметам, при этом не было недели, чтобы он не затеял бы какую-нибудь крупную шкоду. Ну, скучно ему без этого! Ну, его и дерут соответственно каждую неделю, не дома, так на секции, не на секции, так в школе, не в школе, так в полицейском участке. Нормальный парень, короче. И вообще у нас не дерут только больных, тех, кто ни на что не годен, ну и еще девчатников — это те, кто больше с девчонками водится, чем с парнями, ведут себя, как девчонки, учатся с ними в одних школах и сами, наверное, девчонками хотят стать. Ты ж не из таких.

Игинкат был, конечно, не из таких, но суждения приятеля все равно немало его позабавили. По мнению Истребителя нормальный парень должен сам еженедельно нарываться на порку. Вот только зачем? Чтобы всем свою крутость демонстрировать? Вот интересно, здешние учителя тоже так думают? Из его прежней кенлатской школы такого хулигана как пить дать вышибли бы, даже не дожидаясь окончания учебного года, и не посмотрели бы, что отличник. Но, может, для будущих франгуляров такое поведение вполне нормально?

Наконец, уроки закончились, и пришлось плестись к экзекуционной комнате. Подошедший чуть позже Дэрис Рунквед глянул на понурую физиономию Игинката и равнодушную Истребителя, хмыкнул и запустил их вовнутрь.

- Ну, тебя, Корге, я так понимаю, драть бесполезно, но ради соблюдения правил придется все равно. Раздевайся и шагом марш на лавку, покажи товарищу пример. Двадцать розог. Ты, Игинке, тоже все снимай, чтобы потом время не тянуть.

Вот оно, начинается! И хотя, казалось бы, он уже раздевался так в поликлинике, ноги неожиданно стали ватными, а спина взмокла. Полностью утратить самообладание мешало только стеснение перед Истребителем, тот оголялся совершенно спокойно, сия процедура была для него явно вполне рутинной. Аккуратно сложив костюм и белье на стоящем у стены диване, Истребитель двинулся к стоящей посреди комнаты лавке, растянулся на ней во весь рост и ухватился руками за прибитые спереди боковые планки:

- Я готов.

Мельком позавидовав мускулистому телосложению и ровному загару товарища, Игинкат стянул с себя последние тряпицы, сложил их, как Истребитель, и уселся на тот же диван, обхватив себя руками за плечи и вообще стараясь сжаться в комок. Рядом со смуглым от загара приятелем собственное тело напоминало мальчику глиста… очень, надо сказать, неприятное сравнение, а если учесть, что Истребитель наверняка орать под розгами не будет, а относительно себя Игинкат был не слишком уверен, тут поневоле пожалеешь, что их наказывают вместе.

Истребитель его ожидания оправдал: ни разу даже не пискнул и не дернулся, пока прутья расчерчивали красными полосками его ягодицы, лежал, словно на пляже на шезлонге, только что голову задрал и зажмурил глаза.

- Блеск, — прокомментировал это Дэрис, отбросив истрепанные розги, — делаем вид, что нам не больно, молчим, лежим так расслабленно, словно нас тут не розгачами полосуют, а делают легкий массажик. Настоящий франгуляр! А бедный учитель должен надрываться, при том без всякой обратной связи и даже без надежды узнать, доходит ли что-то до воспитуемого. Хоть бы ойкал, что ли, для порядка, а то я уж позабыл, как твой голос звучит, а ведь в прошлом году каким был запевалой!

- У меня сейчас голос ломается, господин учитель, боюсь петуха дать, — промолвил Истребитель, поднимаясь с лавки. — Пусть теперь мелкота в школьном хоре арии распевает, а я свое уже отпел.

- Ну, арию мы с тобой сейчас еще услышим, — произнес Дэрис, выбирая новую розгу. — Игинке, твоя очередь идти на лавку, пятнадцать розог за обман как новичку.

Игинкат внезапно обиделся. «Арию для них я, видишь ли, буду тут распевать! А вот возьму и назло ни единого звука не издам!!!» Гордо задрав нос, мальчик проследовал к лавке, плюхнулся на нее животом, вытянулся и постарался принять ту же позу, что была у Истребителя, даже руками за те же планки ухватился.

- Привязать не надо? — заботливо осведомился учитель.

- Обойдусь… — буркнул Игинкат.

- Ну, тогда держись…

Как жалит розга, мальчик уже распробовал на вкус во время диспансеризации. Тогда, правда, ею нанесли только один удар, но за ней ведь последовали еще четыре инструмента, один другого хуже. Раз он не заорал от ротанга, то и розги как-нибудь выдержит. Лежать так спокойно, как Истребитель, у него, конечно, не получилось. Игинкат изо всех сил стискивал зубы, чтобы не заорать, до боли в пальцах сжимал проклятые планки, вилял ягодицами, со свистом втягивал воздух сквозь щели между зубами, но с лавки так и не скатился и рта не раскрыл. Вся задница пылала, хуже чем от крапивы, особенно больно стало, когда последний удар пришелся аккурат по тому месту, где зад переходит в ноги, и как же сладко было услышать комментарий Дэриса:

- Пятнадцатый и последний. Все, можешь вставать.

Стараясь не разреветься напоследок, Игинкат с трудом поднялся с лавки. Тут же его крепко хлопнули по плечу:

- Молодец, хорошо держался! И такой герой еще даже на первую ступень не сдал?!

- Я уже записался на курсы, — пробурчал мальчик.

- Тогда удачи! А сюда постарайся больше не попадать, по крайней мере, пока проходишь курс тренировок. Лишние порки, знаешь ли, часто ломают весь тренировочный график.

- Спасибо, учту, — а что тут еще скажешь?

Одеваться было больно, хотя Истребитель, похоже, впечатлившийся выдержкой нового приятеля, всячески старался помочь. Из экзекуционной они выходили, положив друг другу руки на плечи, как самые закадычные друзья.

Глава 8. Первая тренировка

И вот, наконец, настал тот долгожданный день, когда Талис Эресфед привел Игинката на первое занятие в Агелу N 5. Утром мальчик отсидел на уроках в городской школе, потом забежал домой пообедать, и надо было уже спешно ехать в центр города, чтобы успеть к трем часам, когда начинались занятия во всех школах подготовки франгуляров. Среди военных, встречающих у входа новичков, капитан отыскал седеющего полковника и представил ему Игинката.

- Вот, господин Адалмед, это тот самый мальчик, о котором мы с вами говорили, Игинкат Игироз, сын иностранного конструктора Афлата Игироза. Очень хочет стать настоящим франгуляром, в чем отец его полностью поддерживает. Добро на его подготовку получено на самом высшем уровне, ограничений по здоровью у мальчика нет.

- Да, мне уже докладывали, — кивнул полковник. — Поздновато, конечно, он начинает готовиться, ну да, бог даст, вытянем. А теперь, капитан, представьте меня воспитаннику.

- Игинке, — торжественно произнес Талис, — это полковник Гентис Адалмед, командующий первым курсом Агелы N 5 и, стало быть, твой прямой начальник, пока ты не сдашь курсовые экзамены. Повиноваться его приказам следует беспрекословно. Твоими начальниками также являются директор школы генерал Элхис Пранергед, ротный офицер, в чью группу ты попадешь, а также все обслуживающие вашу группу солдаты. Если последние будут к тебе несправедливы, жалуйся на них ротному или сразу полковнику. Тебе все понятно?

Игинкат, вытянувшись по стойке смирно и преданно глядя на полковника, рявкнул:

- Так точно!

- Вольно, воспитанник, — улыбнулся Гентис, — а теперь шагом марш на построение!

Строились новички в просторном фойе школы. Среди них преобладали семилетки, но встречались также шести- и даже пятилетние добровольцы. Двенадцатилетний Игинкат наверняка казался им взрослым дядькой, и они удивленно вытаращили глазенки, когда он занял место в их строю, разумеется, на правом фланге. Мальчик вдруг с ужасом осознал, что ему придется тренироваться в окружении вот этой самой мелкоты! А если у него что не будет получаться? Среди сверстников — это бы еще ладно, там он новичок и заведомый аутсайдер, но этим клопам разве что объяснишь?! Засмеют же!!

Поздравить новичков с началом занятий пришел сам директор школы. Генерал Пранергед рассказал первокурсникам примерно то же самое, что Игинкат недавно услышал от Талиса, после чего покинул зал, передав командование полковнику. Гентис зачитал списки воспитанников по группам, при этом Игинкат оказался в первой, занятия в которой вел сам полковник, после чего ротные командиры развели свои группы по тренировочным залам.

Два десятка робеющих новичков из первой группы, следуя за Гентисом колонной по двое, вошли в большую комнату, уставленную деревянными конями, очень похожими на тот, что Игинкат нашел в подсобке своего нового дома. Здешние выглядели, конечно, попрезентабельнее, и краска на них была свежая, и хвосты сзади сохранились, и к каждой из ног были приделаны еще кожаные манжеты, но в принципе конструкция была той же самой, а значит, имела то же назначение. Мальчик слегка приободрился: как именно используют этого коня, он в книге читал, хоть здесь не будет никаких сюрпризов. Сюрпризы, впрочем, обнаружились, когда полковник стал объявлять распорядок тренировки.

- Воспитанники, первое наше занятие будет посвящено тренировке вашего терпения. В давние времена конники совершали многочасовые переходы, не слезая с седла и не имея даже возможности облегчиться. Вам тоже сейчас предстоит четыре часа проскакать вот на этих конях. Это серьезное испытание, поэтому перед началом тренировки вы все сходите в туалет по-маленькому, дверь в него слева от вас, оттуда перейдете в кабинки для переодевания, что находятся с правой стороны, где вам помогут правильно одеться, а затем вернетесь к нашим лошадкам. Всем все ясно? Тогда разойдись!

Строй мгновенно распался. Пацанята всей толпой ломанулись в туалетную комнату, а оттуда, быстро сделав свои дела, переместились к кабинкам, коих оказалось всего четыре, и у них даже выстроились небольшие очереди. Игинкат посчитал несолидным бежать впереди мелкоты и в кабинку попал чуть ли не последним. Интерьер сего помещения его поразил: два огромных зеркала с пола до потолка занимали стены справа и слева от входа, а у противоположной от входа стены стоял шкаф c десятком открытых секций, четыре из которых были уже забиты детскими шмотками. Рядом со шкафом стоял солдат, который тут же взял Игинката в оборот.

- Раздевайся догола. Тряпки положишь сюда, — солдат показал на одну из свободных секций.

Мальчик повиновался. Когда он остался нагишом, гардеробщик в форме бесцеремонно ухватил его за гениталии, запихнул их в тесный кожаный мешочек с завязками на горловине, которые тут же затянул.

- Неудобно? Ничего, четыре часа потерпишь, зато не обоссышься!

Да уж, когда пенис так изогнут и сдавлен, обмочиться не было никакой возможности. Пошуровав в ящике, стоящем на полу рядом со шкафом, солдат извлек оттуда тряпицу, отдаленно напоминающую трусы, и приказал Игинкату это надеть. Вещь состояла из тонкого эластичного пояска, к которому спереди крепилась белая тряпица, вверху довольно широкая, но потом сужающаяся и переходящая в шнурок, чей конец был пришит сзади к пояску. Будучи надетым, это белье прикрывало затянутые в кожаный мешочек гениталии, дальше же шнурок терялся в расселине между ягодицами, так что зад по сути оставался голым.

- А что, другого здесь не носят? — вопросил Игинкат.

- А что тебе не нравится? Нормальные трусы для порки. Привыкай, раз уж на курсы записался. И цвет вполне обычный. Бывают еще золотые, но их, как понимаю, тебе носить не положено.

Смирившись, что всю тренировку придется провести в таком малопристойном виде, мальчик вышел из кабинки. Народу в комнате между тем заметно прибавилось. У каждого из коней-тренажеров стояло по два солдата с мягкими плетками в руках и по одному уже переодетому пацаненку. Припозднившийся Игинкат занял место в самом последнем ряду. Гентис взглянул на часы:

- Итак, все готовы. Объявляю начало тренировки. По коням!

По этому приказу солдаты живо водрузили отданных на их попечение пацанят верхом на деревянных коней, заставили улечься на них грудью и закрепили руки и ноги в приделанных к конским ногам манжетах. Тем, кому достался Игинкат, пришлось изрядно повозиться: мальчик намного превосходил ростом своих однокурсников и с трудом разместился на тренажере, предназначенном для младших ребят, чтобы привязать его должным образом, приспособления для фиксации конечностей пришлось перенести на новые места, хорошо еще, что конструкция это позволяла. Убедившись, что все дети правильно закреплены, полковник отдал последние распоряжения:

- Воспитанники, сейчас вам будет больно и неудобно. Но любую боль можно научиться терпеть. Постарайтесь не пищать, сколько сможете, помните, что вы будущие франгуляры. И да будет милостива к вам Алента! Поскакали!

Как только прозвучало последнее слово, левую ягодицу Игинката ожгла плеть. Несколько секунд спустя прилетело и по правой ягодице. Встав с обеих сторон тренажера, солдаты по очереди охаживали зад мальчика мягкими плетьми. Ну, он в принципе был к этому готов, да и знал уже, каково это на практике. Конечно, град ударов производил куда более сильное впечатление, чем единичный стежок, но терпеть без крика все равно было можно и не только терпеть, но и замечать то, что происходит впереди.

Малыши эту порку переносили куда с большим трудом. От хлестких ударов они подскакивали на бревнах, насколько позволяла привязь, потом снова плюхались на них животом, чтобы вновь подскочить от следующего удара. Со стороны это действительно чем-то напоминало скачку на лошадях. Некоторые, несмотря на пожелания полковника, начали взвизгивать буквально с первых ударов, более стойкие терпели молча, хотя и им явно приходилось несладко.

После нескольких сотен ударов зад Игинката раскалился, приобрел равномерно красный оттенок и почти перестал реагировать на боль. Секуторам, кажется, приходилось тяжелее: удары стали поступать реже и только с одной стороны, пока один из солдат работал, другой восстанавливал силы, но порка, тем не менее, не прекращалась ни на минуту. Считать удары не было никакого желания, да и смысла тоже, настенных часов, чтобы узнать, сколько осталось до конца испытания, в зале не было, нытье однокурсников на соседних тренажерах, и то постепенно стихло: может, малыши, наконец, притерпелись к боли, а может, просто охрипли. Мальчику стало скучно. Вот скажи ему кто еще вчера, что можно скучать под плетьми, он ни за что не поверил бы! А оказывается, если боль постоянная и умеренная, к ней вполне можно притерпеться, вплоть до того, что вообще ее не замечать. Скучающий взор Игинката заметил и Гентис, прогуливающийся между рядами, чуть улыбнулся, развел руками, дескать, ничего не могу поделать, таковы правила, но все же показал мальчику свои наручные часы, мол, всего один час остался потерпеть.

И вот, наконец, испытание закончилось, Игинката отвязали. Встав с тренажера и растирая затекшие члены, он огляделся по сторонам. Малыши четырехчасовую непрерывную «скачку» перенесли плохо. Взмокшие, раскрасневшиеся настолько, что мордашки не отличались цветом от нарумяненных задниц, а некоторые, наоборот, побледневшие, чуть ли не в полуобморочном состоянии, в большинстве своем сорвавшие голос от постоянных криков. Почти всем, похоже, срочно хотелось в туалет, некоторым настолько, что они, удрав в кабинки для переодевания, как только их отпустили, и едва дождавшись, когда их освободят от кожаных мешочков на причинных местах, не одев даже трусиков, тут же неслись в туалетную комнату. Гентис, отпустив секуторов, бродил между воспитанников, кого-то журил за несдержанность, для кого-то находил поощрительные слова и почти всем говорил, что им еще надо поработать над собой, тренироваться так как можно чаще, привлекая для этого старших родственников. С Игинкатом он попрощался по-деловому:

- Игинке, ближайшие наши занятия будут посвящены физическим упражнениям. Тебе, так понимаю, они не нужны, так что можешь быть от них свободен. Жду тебя в субботу на следующей тренировке болевой выносливости. Обещаю, что скучать не придется.

Глава 9. Предварительное испытание

Вернувшись домой с первого занятия в Агеле N 5, Игинкат заперся в ванной комнате и внимательно осмотрел себя в зеркале. Он думал, что после такой длительной обработки зад теперь предстанет одним сплошным синяком. Оказалось, что ничего подобного! Не только синяков не появилось, но и вся краснота за прошедший час куда-то пропала. Мальчик понял, что этим инструментом можно драть сколь угодно долго без всяких последствий. Просто идеально для тренировок, особенно если завтра в школе сидеть. Да, но малыши же от этой плетки реально плакали? Ну, может быть, просто у них кожа более тонкая.

На следующий день, когда в гости к ним опять заглянул Талис, Игинкат, конечно, не мог не задать ему вопроса, сколько вся эта лабуда продлится?

- Для тебя, скорее всего, недолго, раз уж ты выдержал первое испытание, — ответил капитан. — На самом деле это лишь первый этап подготовки к порке розгами. Кто не способен сдержать слез от мягкой плетки, тот и розги терпеть не сможет, а вот когда пообвыкнется, и задница станет более толстокожей, тогда уж и на розги можно переходить.

- А этим мальцам долго так обвыкаться придется?

- Большинство месяца за три управятся, а кто-то, может быть, даже и раньше. Мне в свое время, вот не поверишь, всего месяца хватило. А те, кто почувствительнее, вынуждены будут повторять курс, возможно, и не по одному разу. Даже среди дошколят, которые на красные трусы претендуют, далеко не все с первого раза справляются, а ведь это самые крутые пацаны своего возраста. Видел таких?

- Ага, видел, шпингалеты такие… Но первоклашек там куда больше было.

- Первоклассников на курсы записывают, можно сказать, в добровольно-принудительном порядке. Кто заупрямится и не пойдет, того станут дразнить девчонкой. От такого позора остается только в девичью школу переходить. Но те, кого так записали, стараются не все и не слишком. Ну, их в ответ берут на измор. Второй раз на курсы походишь, третий, четвертый, а там уж взвоешь и постараешься сдать экзамены во что бы то ни стало. Ведь у сдавших сколько сразу свободного времени освобождается!

- А сколько раз можно экзамены сдавать?

- На первую ступень — десять раз, на вторую — тоже. Вот только из госказны оплачивается только шесть курсов по первой ступени и четыре по второй, а дальше уже за родительский счет. И еще, на освоение первой и второй ступени максимально отводится четырнадцать курсов, то есть если первую ты покорил только с десятой попытки, то на вторую останется лишь четыре.

- А дальше как?

- На третью ступень можно подняться за восемь курсов, из них четыре оплачивает государство, и общее количество курсов на освоение трех ступеней не должно превышать восемнадцати. Ну, а четвертая ступень — это особая статья. На нее посягают только избранные, и дается им на это всего четыре попытки, вне зависимости от того, как быстро они поднимались на предыдущие ступени. Красные трусы за любую ступень можно получить не далее чем с четвертой попытки, а те, кто их уже получил, при переходе в следующий возраст должны подтвердить свой статус на первом же курсе, иначе эти трусы у них отбирают и придется их завоевывать заново. Не катастрофа, конечно, но какой удар по самолюбию!

- Угу, Истребитель говорит, что на каждую из ступеней с первого же раза поднимался. А мне бы хотя бы вторую освоить, большинство ребят в классе на ней сейчас стоят.

- Знаешь, я не сомневаюсь, что и на первую, и на вторую ступени тебе больше одного курса не потребуется, так что ты еще догонишь сверстников.

Игинкат тоже в это твердо верил и на субботние занятия, рассчитанные на целый день, пришел в оптимистическом состоянии духа. Тут же выяснилось, что тренировка будет изрядно отличаться от той, первой.

- Воспитанники, — объявил Гентис, — сегодня вам предстоит особо серьезное испытание, прохождение которого позволит оценить, насколько вы готовы к сдаче экзаменов. По этой причине никаких трусов вам сегодня иметь не положено. Вы должны провести десять часов на своих конях, не спускаясь с них. Прямо на них вас будут кормить и поить. Кто захочет по-маленькому, говорите своим тренерам — они принесут вам утку. Привязывать с самого начала, как в прошлый раз, вас не будут, но если кто попробует удрать с коня, того немедленно привяжут. Сейчас вы все пойдете в туалет, потом в раздевалки и вернетесь на построение.

Если что и могло сейчас вывести Игинката из равновесия, так это построение в голом виде в компании малышей-сокурсников. Видеть нагишом такого взрослого парня никому из них, возможно, еще не доводилось. Естественно, все взоры оказались обращены на него. Вот попробуйте сохранять спокойствие, когда на тебя направлены десятки глаз! Сам он, впрочем, тоже не стесняясь рассматривал однокурсников. Не, что касается мужских статей, тут они ему, конечно, еще не конкуренты! Смешные маленькие, чуть ли не игрушечные еще по виду крантики, кривые тощие ножки с самым широким местом в районе колен, выпячивающиеся животики, цыплячьи грудки. Если чем эта мелюзга и превосходила сверстников Игинката, так это выразительностью мимики: рожи они корчили самые забавные и, похоже, даже не осознавая этого. Ну чисто мартышки, что еще сказать!

Впрочем, и среди этой почти незнакомой мелкоты он уже начал выделять отдельные личности. Вот, скажем, Ивле. Ростом поменьше других, передние молочные зубы еще не выпали, значит ему, скорее всего, лет шесть. Но как храбро взирают его голубые глаза и какая роскошная светлая шевелюра у него на затылке! Не стригут его, что ли? И на прошлом занятии, хотя тут Игинкат ручаться бы не стал, именно этот малыш, кажется, старался терпеть до последнего.

На сей раз воспитанников по местам разводил сам Гентис, и Игинкат оказался не в хвосте, а в первом ряду справа. С этого места было увидать не только красные, нахлестываемые попки, но и мордашки сокурсников, особенно Ивлиса, который оказался слева на соседнем коне.

По приказу полковника «скачка» началась. И да, на сей раз ребятам не давали заскучать от однообразности действа. Пока один из приставленных солдат нахлестывал подопечного плетью, другой читал ему текст из книжки и требовал, чтобы ребенок его пересказал. Игинкату сперва тоже взялись читать, но потом решили, что он и сам с этим лучше справится, благо руки свободны, и дали читать самому. Потом пришлось отгадывать загадки и в уме решать несложные математические задачи, условия которых он воспринимал на слух. Чтобы затруднить ему работу, в решающий момент его могли особенно больно хлестнуть промеж ягодиц, попав по самым чувствительным местечкам. Мальчик пару раз даже сбивался, но потом приспособился и к этому. Кормили воспитанников действительно прямо на конях, буквально из ложечки, не прекращая, впрочем, и в этот момент нахлестывать. Игинкату такая ассоциация с младенцами сильно не понравилась, и он выпросил миску себе в руки. Есть в полулежачем положении, да еще когда тебя при этом хлещут по заду, — то еще удовольствие, но ничего справился. Куда стыднее было просить утку, понимая, что этот процесс увидят и мелкие пацаны… хотя сами они друг друга ничуть не стеснялись и в туалете бывало мочились по двое в один писсуар.

Даже необходимость излагать тексты и решать задачи не мешала мальчику время от времени оглядываться на соседей. Те пищали, конечно, но уже, кажется, поменьше, чем в первый раз, прочитанные им тексты пересказывали, но кое-как. Тех, кто, не выдержав, все же попытались удрать со своего коня, привязали к нему за ноги, а попытавшихся прикрыть руками ягодицы — и за руки, более стойкие все еще сохраняли относительную свободу. Ивле, явно беря пример с Игинката, гордо терпел, хотя с пересказом текстов и у него получалось не очень.

Минут за двадцать до окончания занятия в комнату заглянул сам директор школы. Генерал прошелся по рядам, посмотрел, кто из воспитанников как переносит испытание, и что-то сказал полковнику. Гентис тут же остановил порку и приказал солдатам покрепче привязать подопечных и принести розги, после чего обратился к детям:

- Воспитанники, сейчас наступает последний, самый суровый этап нашего занятия. Каждый их вас получит по пятнадцать розог, как на экзамене. Кто сумеет их достойно перенести, может считать себя готовым к сдаче экзамена. С остальными такие занятия и дальше будут проводиться каждую субботу. Секуторы готовы? Начинаем по моей команде, считать удары буду я сам.

Игинкат решил, что во время порки не пикнет. Точно такую же порку от математика он ведь выдержал, и что, теперь разнюнится на глазах у малышни?! Было, конечно, очень больно — солдаты секли на совесть, ну хоть между ног старались не попадать. Малыши, понятно, долго не продержались, и скоро комнату огласил многоголосый рев. Стойкий Илве подал голос лишь на одиннадцатом ударе, когда, видимо, совсем стало невмоготу. Игинкат не издал ни звука. Ему показалось даже, что порка эта была легче, чем тогда, в школьной экзекуционной. Или это потому лишь, что там ему приходилось самому держаться за лавку, а здесь его привязали?

Как бы то ни было, генерал Пранергед оказался очень доволен. Во всяком случае Игинкат, все еще лежа на тренажере в ожидании отвязывания, услышал его разговор с полковником.

- Гентис, этот парень уже вполне готов к экзаменам, здесь ему больше нечего делать. Занятия по программе второй ступени еще только начались, и он при таких-то способностях вполне в состоянии пройти два курса за один семестр.

Полковник покачал головой:

- Элхис, он-то, конечно, готов, а вот остальные… Мне сейчас и со всего курса не набрать группы, готовой к сдаче экзаменов, а ради одного испытуемого комиссия собираться не станет. Вот, может быть, через две-три недели…

- Да, проблема… Тут ему уже не место, но и прохлаждаться эти недели ему тоже нельзя никак, тренировки болевой выносливости не должны прерываться. А давай мы вот что сделаем: ты откомандируешь Игироза в мое распоряжение, числиться он будет все еще на твоем курсе, а ходить на занятия вместе со вторым, ну, по крайней мере, на те, что не запрещены новичкам, не освоившим еще первой ступени. Ну что, по рукам?

- Как скажете…

Когда Игинкат оделся и явился пред ясные очи своих начальников, об этом решении ему сообщили официально.

Глава 10. Крапивное ложе

Придя в понедельник в школу, Игинкат, конечно, просто не мог не похвастаться своими успехами. Ну и что, что в его классе все давно уже сдали на вторую ступень, никому же из них не доводилось подниматься на две ступени за полгода! Эмоции распирали его настолько, что он не смог даже дождаться перемены, чтобы побеседовать с соседом, за что огреб замечание от обычно лояльного к детским перешептываниям биолога.

- Представляешь, Корге, генерал так и сказал: «Здесь ему больше нечего делать»! Я бы прямо завтра мог экзаменоваться, только одному нельзя. Теперь буду заниматься со вторым курсом, нагоню их, по ходу сдам экзамены на первую ступень, а к концу семестра и на вторую!

- Погоди, — замотал головой Истребитель, — тебя правда, что ли, ко всем занятиям второго курса допустили?! Я же точно помню, что пока на первую ступень не сдашь, к изучению боевых искусств приступать нельзя!

- Ну-у, они там говорили, что я буду ходить на те занятия, которые не запрещены новичкам…

- Ааа…

- А что, на втором курсе правда изучают боевые искусства?

- Борцовским приемам начинают обучать, ну, и стрельбе понемногу. Настоящее боевое оружие малышам не дают, конечно, только пневматику.

- То есть мне это все потом нагонять придется, когда первые экзамены сдам? Я и до приезда сюда в тир ходил вообще-то, а вот борьба…

- Насчет стрельбы ты сильно не парься, по ней на втором курсе все равно экзаменов нет. Меткого стрелка за полгода не подготовишь. А вот с борьбой, Игинке, ты сильно намучаешься. У тебя как с растяжкой-то?

- В смысле?

- Ну, во время диспансеризации тебя на шпагат сажали? И как успехи? Почти что сел, говоришь? Ну, тогда тебе еще повезло!

- А что, там сажать будут? — опасливо поинтересовался Игинкат.

- А то! Борец знаешь каким должен быть гибким, чтобы из любого захвата вывернуться? И потом, борьба — это только подготовка к занятию панкратионом, который изучают на третьем курсе. Вот панкратион — это настоящее боевое искусство, но там часто ноги выше головы задирать приходится, а чтобы этому научиться, нужна база, которая закладывается как раз во время занятий борьбой. Чем пацаны мельче, тем они гибче, тем, соответственно, им легче растягиваться. Ты большой уже, и чтоб к нужным стандартам привести, тебя у-у-у как выгибать будут, все суставы выкручивать, тебе после этого любая порка раем покажется! И по борьбе как раз придется сдавать экзамен. Определят тебе противника, если поборешь его, значит сдал, проигравшим тоже дается шанс к утешительном турнире, но там уж надо одержать две победы в трех поединках, а кто не смог — иди гуляй, пока не пройдешь весь курс заново. Мухача какого тебе в пару точно не поставят, скорей самого тяжелого парня, какого найдут. Хорошо, если просто жирного, они обычно неповоротливые, но могут ведь и какого-нибудь акселерата подобрать. Он, может, физически будет и слабее тебя, но зато увертливее, и стаж занятий борьбой у него будет больше. Короче, если хочешь победить, пахать тебе, Игинке, придется за двоих! А на какие занятия тебя сейчас допустили, коли борьбой пока заниматься нельзя?

- Ну, генерал что-то там говорил о тренировке болевой выносливости… Это и для борьбы нужно, да?

- И для нее, конечно, тоже. Ну, и вообще.

- Там тоже плеть, а потом розги, да? Знаешь, я этой легкой плети уже совсем не чувствую!

- Если не чувствуешь, то для тебя что-нибудь посерьезнее приготовят, ты уж не сомневайся. А розги… Пятнадцать ударов, значит, ты отлежал не пикнув?

- Угу. Еще легче, чем когда нас математик драл.

- Стало быть, экзамен на первую ступень точно сдашь. А что до второй, там ведь больше терпеть придется, целый четвертак. Выдюжишь?

- Не знаю…

- Выдюжишь, — уверенно произнес Истребитель, — и болевые тренировки помогут, и занятия по борьбе тоже. Пока твое слабое место это именно борьба, а остальное… ну, там ведь даже семилетки некоторые справляются. Короче, готовься.

Поскольку даже после замечания Игироз со Стауледом упорно продолжали о чем-то шептаться, игнорируя урок, биолог задержал их после звонка на перемену и поинтересовался, что такое интересное обсуждали господа будущие франгуляры, что позволили себе забыть о строении рыб, коему был посвящен урок.

- Да вот Игинке в его Агеле посреди семестра сразу на второй курс переводят, — буркнул Истребитель.

- Вот как? Скажу честно, удивлен, на моей памяти такого никогда не случалось. Но это еще не повод забывать о рыбах, именно на втором курсе начинаются занятия по плаванию.

- Да я и так плаваю как рыба! — огрызнулся Игинкат. — Меня другое волнует.

- Что именно?

- Ну, там, тренировки болевой выносливости, например…

- О, тогда тебя действительно должна больше интересовать ботаника, — усмехнулся биолог.

- То есть, на каких кустах самые хлесткие розги растут, что ли?

- Розги, это потом, а пока ты новичок, тебе предстоит очень тесный контакт с совсем другим растением, вот, полюбуйся, — учитель поманил Игинката в подсобку.

Зайдя в хранилище учебных пособий, мальчик с недоумением огляделся по сторонам. Какие высушенные гербарии, заспиртованные в колбах зверушки… Ну, на окне еще несколько горшков с живой зеленью. Именно к ним и пошел биолог.

- Узнаешь? — учитель показал рукой на высокий стебель.

- По-моему, это крапива.

- Она самая. Пробовал уже?

- Ага, на диспансеризации. Больно, но терпеть можно.

- Там тебя ей только по попке нахлестывали. А теперь вас ждет самый близкий контакт, я бы даже сказал интимный.

- Это как это? — изумился Игинкат.

- Увидишь сам. Кто я такой, чтобы заранее все секреты раскрывать. Будущий воин должен ведь быть готов к любым неожиданностям, не так ли? Я и так тебя предупредил.

Все дни до субботы, когда должен был состояться очередной его визит в Агелу N 5, Игинкат не мог отвязаться от мыслей о предстоящем ему испытании. Интимный контакт с крапивой?! Куда, интересно, ему эту гадость будут засовывать или по каким частям тела ею хлестать?! Действительность, впрочем, превзошла все ожидания.

Перед началом занятий генерал лично отвел Игинката на этаж, где занимался второй курс, и представил командующему курсом майору Женгису Ресхеду, который во избежание лишних вопросов определил паренька в свою собственную группу. Чуть позже мальчик увидал и своих будущих соучеников. Народ здесь, конечно, был постарше, чем на первом курсе, в основном десятилетки, хотя обнаружилась и пара первоклашек. Оба, что не удивительно, единственные на курсе щеголяли в красных трусах. После нескольких минут пристального рассматривания старожилы, видимо, решили, что этот дылда-новичок ничем им не угрожает, и пошли на контакт, но как следует познакомиться с ними Игинкат не успел: всю группу повели в комнату для занятий.

Мальчик ожидал увидеть здесь таких же деревянных коней, как в помещении первого курса, ну, в крайнем случае, лавки, как в процедурном кабинете поликлиники, но весь зал оказался уставлен какими-то непонятными сооружениями, напоминающими длинные мелкие ванны с пологими краями, вот только заполнены эти емкости были не водой, а… ворохами свежесрезанной крапивы!

Дальше все было, как на последнем занятии первого курса: приказ раздеться догола, посещение туалета и раздевалки, и, наконец, Игинката подводят к предназначенному ему крапивному ложу. Рядом с ним стояли двое солдат, и мальчик взглянул на них, ожидая дальнейших распоряжений.

- Ну, чего уставился? — прикрикнул на него старший в этой команде. — Никогда крапивы, что ли, не видел? Залезай!

Так он еще и сам сюда забираться должен?! Внутренне содрогнувшись, Игинкат перебрался через низкий бортик, с шумом втянул воздух, когда крапива обожгла босые ноги, осторожно опустился на колени и тут замер, не зная, как именно надо улечься.

- На пузо ложись! — подогнали его. — Подбородок положишь вот сюда, — солдат похлопал рукой по уступу в передней части ванны, свободному от крапивы, — руки вытянешь вдоль тела, и не вздумай вставать даже на колени. Выполняй!

Зажмурив глаза и заранее скривив рот, мальчик улегся на крапивную подстилку грудью, животом, ну и всем, что там было ниже. Обожгло так, что захотелось тут же вскочить и удрать куда подальше. Игинкат с трудом подавил в себе это желание и даже сумел удержать крик, только прошипев сквозь зубы. Вокруг тоже не было слышно воплей, и мальчик понял, что кричать нельзя ни в коем случае! Он же здесь новичок, к тому же самый старший, и если заорет сейчас, то навсегда опозорится в глазах будущих товарищей! Какое тогда, к черту, поднятие на две ступени за один семестр?! Его с позором вернут на первый курс, да и там, небось, начнут насмехаться, слухи среди детей разносятся быстро.

Спокойно разлеживаться даже на столь жгучей подстилке ему, разумеется, не дали. Вооружившись пучками крапивы, солдаты принялись нахлестывать своего подопечного в буквальном смысле с головы до пят, стараясь не пропустить ни одного сантиметра кожи. От таких жгучих шлепков Игинкат, разумеется, непрерывно елозил, доставляя тем самым еще больше неприятных ощущений своей передней части тела. Она уже, кажется, вся горела, да и сзади оставалось все меньше не затронутых крапивой мест. Старательно выполняя свою работу, солдаты засунули мальчику крапиву и в подмышки, и ноги заставили раздвинуть, и даже ягодицы ему развели, чтобы добраться до самых нежных местечек. Игинкату казалось, что его засунули целиком в костер! Сколько минут, а может, часов продолжался этот ужас, мальчик понятия не имел. Лишь когда лежащая под ним крапива истерлась до того, что стала напоминать мягкую зеленую тряпочку, и совсем перестала жалить, его, наконец, прекратили хлестать и разрешили подняться.

Мальчику было даже страшно глядеть на себя. Все его тело покраснело и опухло, при этом продолжало жутко гореть. Его новые товарищи, впрочем, выглядели ничуть не лучше. Хотелось немедленно кинуться под холодный душ, чтобы хоть немного сбить жар, но этой поблажки им не дали — сразу погнали одеваться, а потом строиться.

На завершающем занятие построении майор Ресхед отметил хорошие результаты всей группы, в том числе и впервые присутствовавшего на таких занятиях новичка, и выразил надежду, что и в следующую субботу, когда предстоит тренировка умения длительно игнорировать боль от ремней, а также терпеть порку розгами, его воспитанники покажут себя с лучшей стороны, после чего отпустил группу.

Ясное дело, что, когда все тело горит и чешется, желание знакомиться с кем бы то ни было пропадает, тут бы быстрее добраться до дома и залезть в ванну, чтобы хоть немного отмокнуть. Игинкат, впрочем, понимал, что и от этого особого толка не будет. Жар скоро пройдет, конечно, а вот чесаться ему предстоит еще ой как долго, да и потом все тело будет в красных точках, словно он краснухой заболел. Интересно, его соученики в городской школе поймут, в чем дело? Да поймут, конечно, они же все программу второй ступени уже освоили, стало быть, сами через это проходили. Ну, значит, можно надеяться, что хоть подначек по этому поводу не будет! Крапива Игинкату показалась еще хуже розог, по крайней мере, когда приходится получать ее в таком количестве. Но на этом мрачном фоне все же присутствовало светлое пятно: как бы то ни было, за все время испытания он ни разу не заорал!

Глава 11. Проверка пределов выносливости

Пятнистый Игинкат без всякого аппетита поглощал утреннюю кашу. Настроение было хуже некуда. Вчера ему с трудом удалось убедить мать, что он ничем не заболел, а россыпь красных крапинок по всему телу, кроме физиономии, это все следы от крапивы. Поверив, наконец, в это, Киру взбесилась и закатила истерику мужу, крича, что «это уже черт знает что!», требуя «немедленно прекратить это безобразия» и заявляя, что «ребенок мог получить анафилактический шок!». Афлату с большим трудом удалось убедить ее, что раз сын этот самый шок все же не получил, то, стало быть, и в дальнейшем уже не получит, и вообще те микроскопические дозы муравьиной кислоты, которые можно получить от крапивы, только полезны для здоровья, пчелы, мол, во много раз больше впрыскивают, а ведь пчелиными укусами специально болезни лечат. По мнению Игинката со своими объяснениями папаша перестарался. Если мать поверит, то, чего доброго, воспримет их как руководство к действию. Регулярно получать крапивой для профилактики мальчику не хотелось совсем. Еще хуже был папашин намек, что такое испытание у него, возможно, и не последнее. Черт, где бы раздобыть учебные планы Агелы: сколько раз там второкурсников положено охаживать крапивой? Некий проблеск надежды можно было сыскать только в словах майора Ресхеда, что, мол, вся группа хорошо прошла это испытание. Раз так, то, может, больше нет смысла терзать их крапивой?

Грустные мысли навевало и то, что сегодня на спортивных занятиях ему опять предстояло участвовать в игре, а значит, все увидят его голые руки-ноги, покрытые все еще не сошедшей красной сыпью. Даже если одноклассники прекрасно осведомлены, откуда это взялось, даже если не станут насмешничать, все равно неприятно, когда ты один такой во всем классе. Хорошо четвероклашкам: там сейчас, небось, все такие, ну или по крайней мере большинство! Тут Игинкату пришло в голову, что остальным второкурсникам на самом-то деле приходится куда тяжелее, чем ему. Он-то в Агелу сейчас только раз в неделю ходит, на занятия по воспитанию болевой выносливости, а им-то, беднягам, приходится ходить туда на всякие тренировки чуть ли не каждый день! И ведь никто не станет делать скидку, что у тебя после субботних занятий еще следы не сошли.

Приободрившись таким образом, мальчик доел свой завтрак, оделся, повесил на плечо сумку с тетрадями и учебниками и двинул в школу. Уроки прошли почти рутинно, если не считать первой пятерки по франгульскому: быстро осваивая не только произношение, но и грамматику еще недавно незнакомого языка, будучи к тому же самым успешным по естественным наукам, Игинкат уверенно выбивался в первые ученики класса. Кое у кого это уже стало вызывать зависть… бессильную, но порождающую желание хоть в чем-то уязвить нового отличника. Парень даже услышал, выходя из класса, брошенное ему в спину слово «девчонка», прерванное, впрочем, звуком щелбана и взвизгом пострадавшего. Шедший позади Истребитель покушения на честь друга, конечно, не потерпел.

В раздевалке перед игрой пятнистые конечности Игинката вызвали, понятное дело, интерес одноклассников, но какой-то уважительный, во всяком случае, про «девчонку» больше никто не вспоминал, лишь Турве Нейклед пробормотал, что это все фигня, мол, когда по программе третьей ступени станешь готовиться, там тебя еще не так будут поджаривать. Впрочем, Турве вообще сегодня был какой-то не такой: и на стуле сидел слишком уж осторожно, боясь лишний раз пошевелиться, и во время игры двигался не слишком естественно, словно каждое движение доставляло ему боль. Можно было, конечно, об этом призадуматься, но Игинкату сейчас хватало и собственных проблем.

Сыпь, оставленная крапивой, побледнела и вскоре полностью сошла, а вот мысли мальчика по мере приближения субботы становились все тревожнее. Он был твердо уверен, что запас ожидающих его сюрпризов крапивой не исчерпывается, в «Технологии тренировки болевой выносливости» можно было отыскать еще много чего интересного, да и со времени выхода в свет этой книги творческая мысль наверняка уже ушла далеко вперед. Майор что-то говорил о ремнях и розгах? Ну, ремни тоже ведь разные бывают.

Как бы то ни было, к началу субботнего занятия Игинкат явился как штык. Зал, куда их на сей раз привели, был оборудован вполне знакомо: все те же деревянные кони, только размером побольше, то есть рассчитанные на более старших ребят. Раздеваться опять пришлось донага. Мальчуган привычно оседлал своего коняшку, порадовавшись, что привязывать сегодня не будут. Напрягало лишь то, что в руках у приставленных к нему солдат были не мягкие плетки, а широкие короткие ремни на рукоятях. Как только началась скачка, его предчувствия оправдались: хотя секуторы хлестали теперь куда реже, удары ощущались чувствительнее, вызывая подозрение, что без синяков на сей раз дело не обойдется. В остальном занятие проходило, как на первом курсе, разумеется, с поправкой на возраст: мальчиков заставляли читать и пересказывать тексты и решать в уме несложные задачи. Игинкат, впрочем, заметил, что орудующий ремнем солдат всегда подгадывает с ударом к моменту ответа. Каждая ошибка в ответе каралась при этом особенно болезненным ударом по внутренней части бедер.

Долго выдерживать такое физическое и нервное напряжение удавалось не всем: то один, то другой мальчуган подавал голос, а кто-то, не в силах совладать с собой, даже срывался в истерический плач. Ресхед бродил между рядами, окриками заставляя слабовольных взять себя в руки. Эпитеты типа «девчонка», «нюня», «размазня» раздавались им направо и налево и, похоже, действовали.

Не желая быть униженным на глазах младших ребят, Игинкат стоически терпел многочасовую порку, хотя игнорировать удары ремнем было куда сложнее, чем шлепки мягкой плеткой. Но ближе к концу занятия, к своему немалому удивлению, мальчик осознал, что и к этому, оказывается, можно притерпеться. Или ему уже так набили задницу, что она и в самом деле стала менее чувствительной?

Появление в комнате Пранергеда ознаменовало переход к заключительной части испытания. Первым делом майор доложил начальнику о достигнутых результатах, затем по его приказу солдаты отложили ремни, привязали ребят к коням и вооружились розгами.

- Прикажете выдать каждому по двадцать пять, как обычно? — вопросил Ресхед.

- Постоянному контингенту по двадцать пять, — промолвил генерал, — а вот этому молодому человеку, — показал он пальцем на Игинката, — выдайте сорок. Я хочу узнать пределы его выносливости.

Порка розгами началась. Сперва все испытуемые старались молчать, некоторые, наверное, из последних сил, но после полутора десятков ударов в зале раздались первые вскрики, после двадцатого удара они выросли в числе и усилились. Многие ли сумели вытерпеть без крика положенные двадцать пять ударов, Игинкат не знал — он целиком сосредоточился на собственных ощущениях. Оказалось, что все прежние его знакомства с розгами — это были еще цветочки! Когда новые удары начинают приземляться на уже высеченные и вспухшие места, боль резко возрастает. Терпеть ее было почти невозможно, но, собрав всю свою волю, мальчик все же терпел. И положенные всем двадцать пять ударов, и даже некоторое время потом, когда шум в зале как-то резко поутих и в относительной тишине стали отчетливо слышны свист розог над его спиной и треск от их соприкосновения с телом — секли теперь только его одного. Только на тридцать первом ударе Игинката, наконец, прорвало. Он еще судорожно цеплялся за коня, но крика было уже не сдержать. От нестерпимой боли тело отчаянно дергалось, и как ему удалось до самого последнего, сорокового удара не свалиться на пол, мальчик и сам не мог понять.

Глядя на высеченного до кровавых просечек, все еще всхлипывающего воспитанника, с трудом сползающего с коня, Пранергед удовлетворенно кивнул головой:

- К экзамену готов… по крайней мере, на вторую ступень.

Игинкату было не до этого: задница страшно болела, и ни о чем другом он пока думать был не в состоянии. С трудом доковыляв до душа и кое-как ополоснувшись, он направился в раздевалку и там разглядел в зеркале просечки на ягодицах. Пришлось, натянув одни трусы, топать в местную медсанчасть, где ему весьма споро и без лишних разговоров обработали все царапины. Чуток придя в себя, мальчик вернулся в зал за одеждой, где и получил от майора радостную весть, что на следующее занятие сюда ему приходить не надо. Оказывается, на первом курсе уже отобрали два десятка ребят, готовых к сдаче экзаменов, и он, Игинкат, разумеется, в их числе, так что весь следующий уикэнд ему предстоит экзаменоваться. В случае успешной сдачи нормативов первой ступени, а в этом Ресхед, похоже, не сомневался, Игинката снова ждут в этой группе, но уже в качестве полноправного участника.

Не сказать, чтобы мальчик радостно запрыгал от этих известий, но настроение они ему все же улучшили. Лучше уж посоревноваться пару дней с малышней, чем страдать здесь, вот только бы зад еще успел зажить. В нынешнем своем физическом состоянии Игинкат ни на какие спортивные достижения был, понятно, не способен. Ну да шесть дней еще впереди… А сейчас бы поскорее домой попасть. К счастью, майор его больше задерживать не стал.

Глава 12. Экзамены первой ступени

Игинкат продолжал пополнять опыт жизни юного франгульца. Вот, оказывается, зад, подживающий после крепкой порки розгами, так чешется, что даже трудно усидеть на месте! А первое время сидеть было больно вообще на чем бы то ни было, так что все воскресенье пришлось отлеживаться. Мальчик сильно переживал, сумеет ли он полностью восстановиться к экзаменам, но ничего, обошлось. Юный здоровый организм быстро справлялся с мелкими повреждениями.

Первый день решающих испытаний, между тем, настал. Вставать в субботу пришлось рано, чтобы к восьми часам успеть на стадион, где должны были проводиться первые экзамены. Игинкат вечером нагладил свою спортивную форму и старательно начистил самые лучшие кроссовки, но оказалось, что только зря потратил время: соревноваться экзаменующимся надлежало босиком и в одних трусах. Хорошо, что спортивные сектора были засыпаны чистым песком, а то, несмотря на регулярные школьные спортивные игры, ступни мальчика были далеко еще не такие огрубевшие, как у юных франгульцев, даже вот таких вот семилетних малышей.

Первым, кого он встретил на стадионе, был Ивле. Тот, едва завидев Игинката, так бурно обрадовался, словно они не три недели не виделись, а по меньшей мере год. Рассказать, конечно, обоим было о чем, но по большей части тараторил младший. Оказывается, на прошлой неделе он сумел вытерпеть порку без единого крика, а еще улучшил свой результат в беге и выполнил норматив по подтягиваниям. Из всей их группы к экзаменам в первом потоке допустили только троих, ну, это не считая Игинката. По ходу разговора Ивле буйно жестикулировал и даже подскакивал на месте от полноты чувств, описывая, как обгонял пацанов на год и даже два старше себя.

Игинкат в душе не мог не воздать должное успехам мелкого шкета, но внешне сохранил хладнокровие, одарив блондинчика покровительственной улыбкой. Когда малец, наконец, выговорился, юный Игироз отправился осматривать сектора для бега и прыжков и вскоре обнаружил, что Ивле следует за ним буквально хвостом. У Игинката пока не было в планах обзавестись ординарцем, но и шугать юного энтузиаста как-то не хотелось. Хотя, казалось бы, чего он к нему пристал? Встречались-то всего пару раз, перемолвились при этом, ну, может быть, десятком фраз, да и то по большей части в туалете, а шкет, тем не менее, почувствовал, что старший мальчик обращает на него чуть больше внимания, чем на остальных, и сделал, похоже, далеко идущие выводы.

На стадион, тем временем, стали прибывать и другие экзаменующиеся. Почти все, естественно, с родителями, только в отличие от родины Игинката здесь мамаши не наставляли до последнего своих малолетних чад, а сразу проходили на трибуны, предоставив мальчишкам самостоятельно разгуливать по полю. Ребята из разных групп раньше видели друг друга только на общем построении, теперь настала пора познакомиться. Подходить с этим к Игинкату мальцы, правда, не решались, а сам он счел ниже собственного достоинства навязываться им в приятели. Впрочем, его молчание было с лихвой компенсировано Ивле. «Хвостик» оказался очень контактным пацаненком, быстро со всеми перезнакомился и вовсю хвастался не собственными успехами (они тут у всех были примерно одинаковыми), а достижениями обожаемого старшего друга. Очень скоро Игинкат стал ловить на себе восхищенные взоры мелкоты… (вот интересно, что этот шельмец Ивле о нем такого наплел?) и вдруг понял, что просто не имеет права не оправдать их ожиданий. Если он вдруг хоть в каком-то состязании не станет первым, то окажется в незавидной роли развенчанного кумира и эта же самая малышня по всей Агеле разнесет сплетни о его неудачах!

Ну вот, наконец, появились и судьи — с десяток граждан весьма почтенного возраста, убеленных сединами, но все еще с твердой походкой и явными признаками военной выправки. Заслуженные ветераны, наверное, и почетные граждане, вон как Гентис перед ними лебезит, даром что полковник. Хотя, конечно, это ж его воспитанникам сейчас экзамены сдавать, а от их успехов наверняка зависит и его служебная карьера.

К девяти часам собрались уже все, группу экзаменующихся построили, сделали перекличку, раздали повязки с номерами, под которыми они будут выступать, и повели в сектор для прыжков.

Закрепив повязку с номером 20 на левой руке (кстати, номер-то ему достался самый последний, к чему бы это?), Игинкат наблюдал, как прыгают с разбега мальцы. Отметка, до которой надо допрыгнуть, чтобы выполнить норматив, была выложена лентой прямо на песке, но все, конечно, старались улететь подальше. У каждого было три попытки. Когда очередь дошла до него, мальчик уже знал, какой результат ему надо показать, чтобы выйти в лидеры. Впрочем, это все фигня, что, он семилеток не перепрыгает, что ли? Куда больше он переживал за Ивле, которому не удалось одолеть норматив с первой попытки.

Прыжок Игинкату действительно удался, сантиметров на двадцать дальше, чем у лучшего из малышей. Те, впрочем, сдаваться не собирались и во второй и третьей попытках отчаянно разбегались, пытаясь во что бы то ни стало его достать… впрочем, безуспешно. Во второй попытке и Ивле приземлился за заветной чертой: вот радости-то было…

Следующим номером программы стал бег на короткую дистанцию: четыре забега по пять пацанов в каждом. С азартом поболев за Ивле, который обошел-таки на дорожке четверых более старших соперников, Игинкат пошел на старт собственного забега. Его семи-восьмилетние соперники боролись яростно, но он, конечно, быстро оставил позади этих коротконожек, показав лучшее время дня. Когда объявили результаты, раздался громкий плач. Пятилетний пацаненок, не уложившийся в норматив, горько рыдал, упав ничком на песок. Его, конечно, утешали, говорили, что семестр еще не закончен, что у него будет возможность еще раз попытаться сдать экзамены, но кто ж в таком возрасте заглядывает настолько далеко? Фактом оставалось то, что число претендентов на знак мальчишеской доблести первой ступени сократилось сейчас на одного человека.

Затем все перешли в сектор для метания мяча. Семилетние шкеты бросали его столь умело, что Игинкат даже стал опасаться, сумеет ли он их перебросить. Нет, физически-то он, понятное дело, намного сильнее, вот только тут ведь и координация нужна, а он в последний раз метал мяч полгода назад, когда они еще в Кенлате жили… Но, слава богу, рука не подвела.

Последним состязанием перед обедом было подтягивание на турнике. Перед началом его Игинкат в своей победе не сомневался, но уж больно ретиво принялись подтягиваться малыши. Краснели, пыхтели, чуть ли не извивались, лишь бы лишний приподнять подбородок над стальной трубой. Ручонки, конечно, еще тонкие у всех, мышцы едва угадываются, но ведь и сами пока еще мелкие и тощие… Пришлось поднапрячься. Дождавшись своей очереди, мальчик, хоть с изрядным трудом, но все же подтянулся на один раз больше самого сильного из соперников. Фу-у, теперь хоть ненадолго можно расслабиться, всю стадионную программу он выиграл вчистую.

Кормили экзаменующихся за счет школы. Обед оказался сытным, даже не скажешь, что на малышей рассчитан. Игинкат встал из-за стола с полным желудком. После такой трапезы хорошо бы поваляться часок, книжку почитать, но нет, надо собираться и ехать за город, где пройдет лесная часть экзаменов. Хорошо хоть автобусы подогнали.

В лесу ребятам первым делом предстояло продемонстрировать свое умение лазать по деревьям. В качестве полигона, к счастью, оказалась выбрана молодая ветвистая сосна, и до нижнего яруса ее ветвей при некоторых усилиях могли дотянуться даже малыши, что уж там говорить об Игинкате. Вспомнив, как он два года назад в походе любил вскарабкиваться вот на такие же сосны, мальчик постарался показать класс. Перепачкал, правда, ступни в древесной смоле, но это так, пустяки, зато и здесь показал лучшее время.

Последним номером сегодняшней программы был лесной кросс с преодолением препятствий. Соревнующихся запускали на трассу с интервалом в полминуты. Все бы ничего, но бегать босиком и в одних по пересеченной местности Игинкату еще не доводилось. Маршрут специально проложили так, что бегунам приходилось продираться сквозь заросли кустов, нырять под колючие еловые ветки, форсировать ручей с заболоченными берегами, перелезать через какие-то завалы… в некоторых случаях явно искусственного происхождения. Плюс еще поваленный еловый ствол, по которому надо пробежать и не свалиться в окрестный бурелом, плюс поляна, заросшая крапивой и чертополохом. Обдирая бока о колючки, проклиная свои изнеженные ноги, Игинкат, тем не менее, несся вперед, обгоняя даже стартовавших раньше мальцов. Ивле тоже догнал, когда тот пытался перелезть преграждавшую путь бревенчатую стенку. Подсадить бы, да в кустах наверняка какой-нибудь наблюдатель прячется, увидит, и дисквалифицируют тогда обоих. Пришлось оказать только моральную поддержку. Для самого Игинката эта стенка, на малышей рассчитанная, серьезной преградой не являлась. Куда хуже было, когда он случайно наступил на какой-то сучок. Сперва показалось даже — ступню пропорол, потом боль чуть отпустила, но мальчик все равно прыгал на одной ноге. Впрочем, он быстро понял, что до финиша так доберется только к вечеру. Пришлось наплевать на боль и бежать дальше, может, уже не так ходко, но все равно ведь с лучшим временем пришел! Игинкат принял это как должное и куда больше обрадовался, когда на финише вскоре показался Ивле. Преодолел все же стенку, упорный такой! И даже в норматив уложился! А вот двоим из финишировавших уложиться так и не удалось. Слез было!.. Наскоро утешив, их отправили к родителям. А семнадцать воспитанников, оставшихся в строю, полковник поздравил с успешным завершением первого дня испытаний и прочел короткую лекцию, как именно им следует вести себя на последнем экзамене, который пройдет завтра в здании школы, после чего распустил группу по домам.

В воскресенье за завтраком Игинкату ничего в рот не лезло от нервного мандража. Нет, он вполне был уверен, что сумеет выдержать и это испытание, трижды ведь уже успешно через него проходил, причем в последний раз — с большим запасом. Но подсознание не спешило следовать доводам разума, и совсем не нужное сейчас возбуждение все никак не проходило. Чтобы отвлечься от собственных переживаний, мальчик подумал, а малышам-то сейчас каково? Тем, кто эти злосчастные пятнадцать розог впервые смог вынести без крика только на последней тренировке, а уже идет на экзамен. Представив, как сейчас, наверное, нервничает Ивле, юный Игироз вдруг почувствовал себя увереннее, хотя аппетита это ему и не прибавило. Ну ладно, на такой экзамен, может, и в самом деле лучше идти на пустой желудок, все равно потом на праздничном обеде наверстает.

Гентис вчера настоятельно советовал воспитанникам пригласить на заключительный экзамен родителей, дабы они могли воочию наблюдать мужество своих сыновей, но Игинкат, конечно, постеснялся. Ну, не увидят они момент его триумфа, так разве ж это для него триумф? Вот для малышей, вроде того же Ивле, это да! А у него скоро и побольше успехи будут. Вот когда придет время на вторую ступень сдавать, тогда он, наверное, их пригласит… во всяком случае, уже будет, чем гордиться.

Экзамен, как и вчера, должен был начаться в девять утра и завершиться к двум, на которые был намечен торжественный обед в школьной столовой. На более старших курсах, говорят, обеспеченные родители под это дело и рестораны снимали, но для такой малышни это пока еще слишком. Впрочем, до того обеда еще дожить надо, а пока экзаменующимся предстояли куда менее приятные процедуры. Все мальчики перед началом экзамена должны были пройти медосмотр в школьной медсанчасти, не такой, конечно, тщательный, как на диспансеризации, но все же, затем посетить туалет и душ. Оттуда, отмытые до хруста и одетые в одни трусы, они переходили в спортивный зал, отведенный для проведения экзамена.

Войдя в зал одним из последних, Игинкат огляделся. Члены экзаменационной комиссии, десять заслуженных франгуляров, занимали два ряда кресел у дальней стены. Прямо перед ними, буквально в двух метрах от первого ряда кресел, стояла скамья для порки, сильно напоминающая ту, на которой мальчика наказывали в экзекуционной комнате 17-й городской школы. Справа и слева от скамьи находились два стола, за одним из которых восседал секретарь, ведущий экзаменационный протокол, а за другим — директор школы Пранергед вместе с начальником курса Адалмедом. Стулья для экзаменующихся и их родителей стояли в несколько рядов справа и слева от прохода, причем мальчики занимали первый ряд. Игинкат скромно пристроился с края.

Наконец, генерал объявил о начале экзамена. Мальчиков вызывали по списку, в соответствии с ранее присвоенными им номерами. Вызванный должен был снять трусики, положить их на свой стул, подойти к скамье, встать по стойке смирно перед комиссией, отрапортовать: «Воспитанник такой-то к прохождению экзамена готов!», и, получив разрешение, улечься на скамью головой к начальнику школы, вытянуться, ухватиться руками за ее боковые планки и по возможности не менять позы до окончания порки. Если заорешь, выпустишь планки или спустишь ноги со скамьи, значит, испытания не выдержал. Мелкие виляния телом, слезы и всхлипы сквозь зубы регламентом дозволялись, в пограничных случаях все решала комиссия. Порку проводил здоровенный сержант, считавшийся лучшим секутором школы, причем комиссия внимательно следила, чтобы он не халтурил. Ведро с розгами, заранее обследованными комиссией на предмет качества, стояло рядом со столом секретаря.

Экзаменуемые пацанята терпели изо всех сил. Конечно, слезы выступали почти у каждого — ну, мелкие же еще! Бывало, мычали, не раскрывая рта, вскидывали страдальчески головы, дергались после каждого удара, извивались под розгой, кто-то и голени отрывал от лавки, правда, тут же вытягивался снова, планки сжимали до побелевших костяшек на кулачках, но с лавки не удрал ни один. С криками было сложнее. Порой, после особо громкого стона, комиссия совещалась, не признать ли это нарушением правил, но обычно выносила решение в пользу испытуемого. Двое мальчуганов все же не выдержали и издали явственные выкрики: один после двенадцатого, другой после тринадцатого удара. Их, понятно, тут же сняли. Еще один после особо болезненного удара оторвал ладошку от планки и рефлекторно попытался прикрыть пострадавшие ягодицы, тут же, впрочем, опомнился, схватился за планку вновь, но дело уже было сделано. Вся троица, провалившая экзамен, никого не стесняясь, горько рыдала, не помогали даже родительские утешения.

Игинкат, конечно, больше всего переживал за Ивле, но тот хорошо справился с испытанием: почти не дергался и даже постанывал тише остальных. Возвращаясь к родителям, счастливый, хотя и малость прихрамывающий пацаненок завернул к Игинкату поделиться своей радостью. Устраивать обнимашки на глазах всего зала было как-то не по-мужски, обошлись тем, что дружески хлопнули ладонью о ладонь. Старшему мальчику внезапно очень захотелось взглянуть на следы на теле своего юного приятеля. Ивле кобениться не стал и охотно повернулся к нему попкой. Пятнадцать вспухших красных полос почти не оставили белого цвета на маленьких ягодичках. Было искушение их пощупать, но Игинкат с ним справился, малышу и так больно. Оставалось только удивленно присвистнуть и восторженно протянуть: «Ну, ты силе-он!». Ивле, гордый своей победой и тем, что ее по достоинству оценили, улыбаясь во весь рот, потопал к родителям и, едва успев надеть трусы, оказался в материнских объятиях. Тут уж можно было и поласкаться, с героя не убудет. Так же радовалась и семья, занимавшая соседние стулья, чей сын тоже успешно выдержал испытание. По-хорошему, чтобы не мешать продолжению экзамена, празднующим семьям следовало бы покинуть зал, но по регламенту всем воспитанникам следовало оставаться здесь, пока не будут оглашены итоги. Расцелованные во все места пацанята даже нашли в себе силы усесться на стулья, хорошо, что сиденья у тех были мягкие.

Очередь Игинката подошла последней. Самым трудным оказалось стянуть с себя трусы на глазах у всего зала. Да, во время предшествующих тренировок он уже привык к публичной наготе, но там ведь присутствовали только мальчики и мужчины, а здесь и взрослых женщин полно. Конечно, все ведь было рассчитано на мелких пацанят, которым и скрывать-то особенно еще нечего, а материнская поддержка в такой трудный момент ой как нужна, но он-то уже большой… Но делать было нечего, оставалось засунуть стыд куда поглубже и исполнять свой долг. Ну что ж, если на него сейчас станет взирать столько глаз, значит, он должен быть безупречен! Решительно стащив с себя последнюю тряпицу и не глядя бросив ее на сиденье стула, Игинкат расправил плечи, строевым шагом, как на параде, промаршировал к лавке, отрапортовал комиссии о своей готовности и бестрепетно опустился животом на лавку. Так, теперь надо принять максимально эстетичную позу: вытянуться в струнку, свести ноги вместе, оттянуть носочки (плевать, что правую ступню со вчерашнего дня украшает безобразный синяк!), крепко взяться за планки и дальше постараться делать вид, что это не его секут.

Пока Игинкат устраивался на лавке, в голову ему вдруг стали приходить не очень уместные мысли. Мог ли он каких-то три месяца назад даже представить себе, что будет вот так добровольно и с достоинством укладываться под розги?! Да скажи ему тогда кто такое, он бы только пальцем у виска повертел! А если бы его приятели из той прежней школы вдруг оказались в таком положении? Да они наверняка сочли бы своим долгом сопротивляться до последнего! Ага, и тут же стали бы объектами насмешек вот этой местной малышни, которая бы их и трусами обозвала, и слизняками, и девчонками! Что же с ним случилось такое, что он теперь думает, как франгульские ребята, а не как кенлатцы? И почему он даже не заметил, когда стал мыслить по-другому? Или это на самом деле всегда в нем было, что он так легко принял местную мораль?

От философских размышлений его оторвал первый удар розги. Удивительно даже, как удалось не вскрикнуть. Дальше мальчик сосредоточился и последующие удары встречал стоически, даже дернуться себе не позволял, даже тихонько простонать сквозь зубы. Кому-то из членов комиссии показалось даже, что мальчишке слишком слабо перепадает, и он стал покрикивать на сержанта-секутора: «Шибче лупи! Шибче!». Сержант удвоил усилия, но Игинкат выдержал и это, хотя мальчику казалось, что его зад просто шинкуют на части. Напрягшись всем телом, что даже мышцы заболели, паренек сжал зубы и крепко зажмурил глаза, чтобы оттуда не выкатилось ни слезинки. Слово «пятнадцать» из уст генерала, самолично отсчитывающего удары, прозвучало для него слаще райской музыки.

Теперь надо было подниматься с лавки и возвращаться к своему стулу. Пятиться спиной выглядело бы смешно, никто из пацанов так не делал. Но это значит повернуться передом к залу, а там женщины… Щепотью попытаться прикрыться? Все равно тогда его вид будет смешной и совершенно недостойный победителя. Малыши, вон, не стеснялись абсолютно! Ну да, им было чем гордиться, в том числе в глазах собравшейся публики, а ему, что, нечем?! Да, он куда старше их, но он тоже победил и прошел это испытание, наверное, лучше всех! Отринув сомнения, Игинкат пошел назад гордой походкой, несмотря на боль в ягодицах. Никаких смешков в свой адрес он не услышал, только почтительное перешептывание.

Дальше настало время подведения итогов. Мальчиков, выдержавших экзамен, поочередно вызывали к столу, поздравляли и вручали им знаки мальчишеской доблести первой ступени. Шестилетний Ивле и еще один пацаненок, которому было всего пять, получили к этому еще и красные трусы, которые, разумеется, прямо тут же и надели. Радости малышей просто не было предела! Игинката тоже отметили особо, вручив ему почетную грамоту от экзаменационной комиссии «за лучшие результаты во всех видах испытаний». Взяв ее в руки, мальчик заметил, что теперь не только пацанята, но и их родители взирают на него с нескрываемым уважением. Кто-то из отцов, как расслышал Игинкат, даже прошептал соседу: «Иностранец… а ведь настоящий франгуляр растет…». Что скрывать, это было приятно.

Завершались экзамены, согласно традиции, торжественным обедом. Одежда немилосердно терла пострадавшие ягодицы, сидеть даже на подложенных подушках было не очень комфортно, но это не мешало ощущению эйфории. Ивле после завершения официальной части экзаменов не отходил от Игинката, буквально увивался за ним хвостиком, даже родителей забросил. Пришлось им пристраиваться рядом за пиршественным столом. Игинката, конечно, дотошно расспросили, откуда он родом, кто его родители, чем занимаются, почему переехали в Ксарту, кто посоветовал ему готовиться на франгуляра, и, наконец, предложили дружить семьями. Ивле, оказывается, все уши своим родным прожужжал, какой необычный мальчик занимается в их группе, и больше всего малыша огорчало, что после окончания курса им придется расстаться. Игинкат, конечно, за родителей решать не мог, но идею семейного знакомства не отверг. Ивле обрадовался и поведал старшему другу, что теперь он самостоятельно может ходить в гости, попросту имеет такое право как обладатель красных трусов! Игинкат в знак одобрения взъерошил ему волосы.

Возвращаясь домой из Агелы, мальчик даже пожалел, что не пригласил на экзамены мать с отцом. Они, конечно, и дома порадуются его успехам, но это ж совсем не то, что на людях! А вот ему почивать на лаврах долго не придется, уже на следующей неделе он станет полноправным второкурсником и будет ходить на все занятия по программе второй ступени.