Футбол на всю жизнь

ФУТБОЛ БЕЗ «ЗВЕЗД»

Говорят, о вкусах не спорят. О футболе, как таковом, — тоже. Правомерность и необходимость существования этой игры принята человечеством, как аксиома. Миллионы людей в различных уголках земного шара поклоняются ему, как какому–то божеству. Им живут, как любимой, но трудной работой. Им наслаждаются, как искусством. На нем наживают состояния и разоряются. Обретают невиданную славу или пожинают удел позорного бесславия.

Футбол — одна из самых красивых, самых захватывающих, самых прекрасных спортивных игр, которые придумали люди. Поэтому это одна и из самых популярных игр.

Сказав о популярности, я вспомнил лекцию, посвященную состоянию современных средств массовой информации, на которой выступавший перед нами молодой ученый сказал, что по официальным сведениям, опубликованным американским бюро информации, матчи IX чемпионата мира по футболу смотрело более миллиарда людей, т. е. половина человечества. Когда я узнал об этом, то с какой–то острой физической реальностью ощутил свою принадлежность к этой великой армии влюбленных. В футбол я играю давно, добился определенных успехов в нем, но на мексиканские сражения смотрел, признаюсь, такими глазами, словно могучий волшебник сумел мне показать эту игру совершенно по–новому, изнутри, осветить ее сказочным светом, раскрывая самую ее суть.

Теперь все, что происходило в Мехико, что волновало сердце планеты, стало историей. Известен и достаточно увенчан наградами чемпион, составлена «табель о рангах». На стадионах Западной Германии закончился уже новый бескомпромиссный спор за право обладать высшим футбольным титулом современности. Но все–таки я хочу начать эту книгу именно с того, что вновь возвращусь к давно прожитым дням и отшумевшим матчам.

Почему? Да потому, что значение турниров такого масштаба выходит далеко за рамки распределения порядковых номеров в футбольной шеренге. Мексиканский турнир значителен тем, что определил характер современного футбола, основные тенденции его развития.

Чемпионат разбил суждения о «ничейной смерти» футбола, о торжестве обороны, об утрате эстетического принципа в игре. Более того, по единодушному мнению всех специалистов и просто зрителей (к числу последних я в данном случае отношу и себя) ни один турнир в прошлом не давал такого числа ярких, захватывающих матчей, как мексиканский чемпионат.

После 1966 года утвердилась точка зрения, приверженцы которой опирались прежде всего на пример Англии, что для современного футбола высшего класса характерна не команда «звезд», а команда — «звезда». В Мехико вновь был пропет гимн таланту, мастерству, доведенному до совершенства. Но это не было возвращением к старым традициям, когда семь–восемь «статистов» играли на лидеров, создавали им возможность сверкать. Новые веяния, выявленные мексиканским чемпионатом, состояли в том (и они, по моему твердому убеждению, на долгие годы останутся основным законом современного футбола), что тренеры лучших команд мира комплектуют свои ансамбли так, чтобы в каждой линии, на каждом месте выступал не просто мастер, а подлинный гроссмейстер футбола. Чемпионат снял со «звезд» покров исключительности. В этом смысле чрезвычайно интересно высказывание английского журнала «Мировой спорт», не раз цитируемое нашей печатью.

«Чемпионат в Мехико, — говорилось в журнальной статье, — показал нам, что в лучших командах мира «звезды» действуют на поле с трудолюбием и энергией «чернорабочих», а «чернорабочие» — с искусством и виртуозностью «звезд». Иными словами, безупречность индивидуальной техники стала обязательным пропуском в эти команды».

Отшумели страсти чемпионата, давно названы имена лучших из лучших. Но мне хотелось бы остановить внимание на творческих портретах тех игроков, которые дают возможность понять, что же такое футбольная «звезда» в высшем понимании этого слова.

Прежде всего о тех, кто является последним оплотом команды в ее стремлении не пропустить гол. Сейчас, мысленно восстанавливая события чемпионата, видишь, турнир не дал нам новых имен молодых талантливых вратарей. Большинство национальных команд прибегли к услугам опытных стражей ворот, на которых можно было, по их мнению, смело положиться в трудную минуту и быть уверенным, что их не испугает ни яростный натиск соперников, ни реакция трибун, ни даже непростительно пропущенный мяч. Иными словами, «звезды», занимающие футбольный пост № 1, определялись такими факторами, как психологическая устойчивость, опыт, высокая степень индивидуального мастерства.

Мы увидели в воротах старых знакомых. Трое из них — англичанин Бенкс, итальянец Альбертози и уругваец Мазуркевич — были названы специалистами в числе лучших вратарей мира, причем в сообщении об этом, опубликованном многими спортивными газетами мира, специально подчеркивалось, что ни один из них не достиг уровня советского голкипера Льва Яшина.

В его отсутствие на первый план выдвинулся 33-летний английский вратарь Гардон Бенкс. Герой лондонского чемпионата отлично сыграл и на этот раз. Особенно безукоризненно действовал он в поединках против национальных сборных Румынии и Чехословакии, в тех матчах, где любая, даже малейшая его ошибка могла привести команду, еще сохранявшую тогда титул чемпиона мира, к катастрофе — потере права на выход в четвертьфинал.

Гардон Бенкс — один из тех вратарей, которых называют «хозяевами штрафной площадки». Достаточно высокий рост, завидное спокойствие и интуиция, молниеносная, нисколько с годами не притупившаяся реакция, огромный опыт позволили ему смело играть на выходах, активно участвовать в оборонительных действиях, мудро руководить своей защитой, вселять в нее чувство спокойствия и уверенности. Эти качества Бенкса высоко ценил тренер сборной Англии, в недалеком прошлом один из ее лучших игроков, Альф Рамсей, заявивший на одной из пресс–конференций:

«Я смогу найти замену, пожалуй, любому полевому игроку, но заменить Бенкса мне пока некем».

Эти слова прозвучали тревожным сигналом еще в период подготовки к чемпионату, но их глубокое значение англичане поняли в Лионе, когда Бенкс из–за внезапно обострившейся болезни печени не смог выйти на четвертьфинальную игру против сборной ФРГ. Три гола, пропущенных английской сборной во втором тайме, лежат на совести его коллеги, явно не выдержавшего нервного напряжения этого поединка.

«Не случись такое с Бенксом, — писал в одной из своих статей Пеле, — мы бы вынуждены были, по моему твердому убеждению, встречаться с англичанами в финале, а это меньше всего входило в наши планы».

Видите, как высоко определяют значение Бенкса для судеб своей команды крупнейшие специалисты, причем стоящие по обе стороны футбольного рубикона. В отличие от общечеловеческой истории, эти факты свидетельствуют о том, что роль личности в спорте исключительно велика. Во всяком случае я в этом твердо убежден.

Вторым номером среди вратарей мира, представленных на чемпионате в Мехико, был назван итальянец Энрико Альбертози. Он редко покидает ворота, не рискуя обычно выходить на перехваты, и это, несомненно, делает жизнь нападающих противника более широкой и спокойной. Но этот недостаток итальянца в известной мере компенсируется его невероятной реакцией и отличным «чувством места». Эти исключительно ценные для вратаря качества не раз позволяли Энрико оставаться хозяином положения в самых сложных и ответственных ситуациях. Достаточно вспомнить его виртуозную игру в матче против команды ФРГ. Двадцать шесть ударов немецких форвардов отразил в тот день Альбертози, и среди этих ударов было несколько таких, которые мы в обиходе называем «мертвыми». Недаром после матча Италия — ФРГ одна из мексиканских газет писала:

«Итальянцы, празднуя победу над немецкими футболистами, не забудьте расцеловать Альбертози».

Меньше всех мячей на том чемпионате (всего пять) пропустил вратарь сборной Уругвая Ладислао Мазурке- вич, которого многие называют сегодня одним из лучших голкиперов мира, достойным продолжателем традиций Яшина. Он, правда, очень походит своей скромной, четкой, лишенной каких–либо внешних эффектов игрой на нашего Льва Ивановича — спокойная уверенность, умелое руководство обороной, точные выходы, а если потребуется, смелые красивые броски.

В последнее время довольно распространенным стало мнение специалистов, утверждающих, что подключение защитников в атаку перестало носить элемент неожиданности и поэтому оно в принципе ненужно, ибо физически изматывает спортсменов, действующих на рубежах обороны, и снижает эффективность исполнения основной роли.

На мой взгляд, мексиканский чемпионат и дальнейшее развитие мирового футбола начисто опровергли позицию спортивных консерваторов. Теперь уже не эпизодически лучшие крайние защитники демонстрируют универсализм и становятся не временными, а постоянными участниками атаки, смелыми и мощными крыльями, несущими свою команду вперед, к победе.

Несомненно, особое место среди игроков обороны занимал правый защитник чемпионов мира Карлос Альберто. Стройный, отлично сложенный бразилец бесстрашно рвался вперед, заставляя форвардов противника чаще оглядываться назад, нежели думать об атакующих действиях.

Особенно ярко сыграл Альберто в финальном матче. Только в первом тайме он семь раз опасно простреливал вдоль ворот, и был момент, когда лишь неточная игра Пеле, не успевшего дотянуться до мяча, спасла итальянцев от неминуемого гола.

Во втором тайме Карлос действовал не менее активно, часто «стреляя» вдоль ворот изрядно измотанного Аль- бертози. Забив в мексиканском чемпионате последний гол, Альберто как бы провозгласил, что отныне защита, задняя линия берет на себя эту роль.

Сильное впечатление оставили защитники англичан — Томми Райт и особенно Терри Купер. С подачи Райта, выполненной после великолепного сольного прохода, был забит единственный гол в ворота сборной Румынии. Числу же атакующих передач в штрафную площадь, сделанных Купером, могли бы позавидовать самые знаменитые крайние нападающие.

Новые функции, взятые на себя лучшими крайними защитниками мира, потребовали от них и новых качеств — огромной выносливости, сочетающейся с высокой скоростью, безупречного владения мячом, точности передач и ударов по воротам, а также умения разбираться во всех тактических сложностях, возникающих постоянно в огромном квадрате игрового поля.

Центральные защитники, наоборот, ярких новинок в своей игре не показали. Официально лучшим из них был признан Бобби Мур, и с этим нельзя не согласиться, хотя на его уровне действовали и стопперы ФРГ, Бразилии и некоторых других команд. Например, великолепную игру головой продемонстрировал бразилец Руас Брито, выигравший буквально все воздушные поединки в штрафной площади. Блестяще он проявил свое мастерство в финальном матче, сведя на нет многие усилия итальянцев. Запомнились всем и подкаты в исполнении выдающегося стоппера ФРГ Карла — Хейна Шнеллингера.

У лучших защитников мира — как показал мексиканский чемпионат — значительно возросло искусство отбора мяча, умение сделать это, я бы сказал, на высочайшем техническом уровне, без малейших попыток к грубости и открытым столкновениям.

Перефразируя известную поговорку, говорят: «Покажите мне ваших полузащитников, и я скажу, какая у вас команда». В наши дни она звучит особенно убедительно. Недаром сильнейшие команды мира отряжают в эту линию своих лучших игроков, и в Мехико на футбольном небосклоне светило целое созвездие великолепных хавбеков — бразильцы Гарсон и Ревелино, немцы из ФРГ Беккенбауэр и Оверат и другие. При всей яркой индивидуальности этих мастеров объединяет тактическая мудрость, завидная работоспособность и разнообразие технических приемов, которыми они владеют. А главное, точность передач, позволяющая им осуществлять все главнейшие тактические связи внутри команды.

Из форвардов на чемпионате особенно выделялся до сегодняшнего дня остающийся в строю правый крайний сборной Бразилии Жаирзиньо, которого называют «королем футбольного слалома». Меткое прозвище, ибо поистине поразительно его искусство дриблинга, умение на перенаселенном клочке поля творить чудеса, обыгрывать одного защитника за другим и, привлекая к себе внимание, тем самым расчищать путь к чужим воротам товарищам по команде. Мне кажется, что именно Жаир- зиньо в Мехико (позже, к сожалению, у него стало это хуже получаться) показал классический пример того, как следует бороться с современной плотной обороной: спринтерская скорость в сочетании с виртуозной техникой дриблинга.

Мексиканский чемпионат, не отрицая священных принципов коллективизма, в значительной мере утвердил право футболиста на индивидуальную игру, па самостоятельные, разумеется, связанные с игрою команды действия. В матчах часто игроки при помощи отличного дриблинга и скоростных рывков обходили соперников, выигрывали территорию, отвлекали на себя новые силы и лишь потом играли в пас. Это сочетание творческого индивидуализма с коллективизмом усиливало атакующую мощь команд и послужило, мне кажется, причиной столь вдохновляющей результативности мексиканского чемпионата.

Еще во время предварительных игр многоголосым эхом разнеслась слава грозного нападающего сборной ФРГ, 25-летнего Герхарда Мюллера. Игры в Мехико и последующее четырехлетие подтвердили его грозную репутацию. Таранная мощь этого форварда настолько велика, что защитники вдвоем, а то и втроем, часто не могут с ним справиться. Мюллер, как и Жаирзиньо — хотя совершенно иными средствами, — доказывает, что любая оборона не устоит перед настоящими нападающими.

Мюллер действует на самом переднем крае атаки, возле центральных защитников, держа их в постоянном напряжении, ибо к нему всегда трудно, а порой и невозможно «подобрать ключи», нелегко предугадать, что он предпримет. Он то возьмет игру на себя и пойдет в лоб на обороняющихся, то сыграет в пас, проскочит к штрафной и при малейшей возможности пробьет из любого положения — в падении, в самой непосредственной близости к сопернику, часто буквально из–под ноги. Герхард Мюллер в Мехико напомнил нам, каким грозным и действенным оружием атаки был и остается удар головой, увы, забытый многими нападающими, в том числе и нашими.

Герхард Мюллер, который продолжает оставаться лидером атак сборной ФРГ, — не просто высокого класса игрок, а классический образец нападающего нашего времени, нашедший свой путь к чужим воротам сквозь, казалось бы, неприступные бастионы современной футбольной обороны. Благодаря таким игрокам, как Мюллер, рушится легенда о ничейной трагедии современного футбола.

«Звездой» первой величины был, есть и останется надолго Эдмон Аррантес до Нассименто, или просто Пеле. Истинное величие Пеле состоит в том, что он, несмотря на исключительный природный талант, ни на минуту не останавливался на достигнутом и, как большой художник, изо дня в день совершенствовал свое искусство. Если в Стокгольме это был очаровательный юноша, весело забивающий голы, то в Чили он взял на себя груз лидера атак, в Лондоне он показался поверженным гигантом, но в Мексике мы увидели его в роли мудрого и вдохновенного дирижера. Огромным трудом, тщательной шлифовкой всех граней своего мастерства Пеле подготовил себя к амплуа, которое озадачило всех его соперников и позволило непревзойденному бразильцу сыграть по–новому, с еще большей силой, пользой и прелестью, чем прежде.

Футбол последних лет дал нам такое количество «звезд», которому можно лишь удивляться. И если раньше это было южноамериканской монополией, то теперь истинных виртуозов техники становится все больше и в европейских сборных. Акцент на воспитание мастеров экстра–класса стал знамением времени, отделяющего нас от чемпионата мира 1966 года, прошумевшего на первоклассных английских полях.

Я начал эту книгу с рассказа о пленивших меня героях мирового футбола не случайно. Нужно честно признать, что эту генеральную тенденцию развития игры мы не уловили, не придали ей должного значения. С тех пор как покинул свой пост ставший поистине легендарным Яшин, наш футбол не выдвинул ни одного гроссмейстера международного класса, который бы мог стать вровень с теми, о которых я говорил выше. Если мы хотим, чтобы наша сборная, наши лучшие клубы добивались больших успехов, пользовались международным авторитетом, доставляли радость зрителям, мы должны искать и воспитывать таланты. Ибо без них, без ярких, ослепительных «звезд», футбол перестает быть футболом.

ВСЕ НАЧИНАЕТСЯ С ДЕТСТВА

Когда мы говорим о том, как приходят к мастерству, достигают вершин в спорте, то невольно обращаемся прежде всего к своему личному опыту и начинаем вспоминать пройденный путь.

Детство. Оно ушло, но никогда не изгладится из памяти, неповторимая, солнечная пора жизни.

Я родился в Москве в 1939 году на рабочей окраине столицы, с историческим именем Фили.

Семья у нас была небольшая, крепкая и дружная. Отец, Михаил Иванович, работал на заводе, был специалистом высшей квалификации, и это обусловило его судьбу в годы войны: несколько раз заявлял он о своем желании добровольно пойти на фронт, но его не отпускали.

Военные годы не оставили следа в моей памяти, даже переезд в Казань (в сентябре сорок первого) и возвращение обратно (летом сорок третьего) я теперь представляю лишь по рассказам старших.

А школу, конечно, помню хорошо. Я ходил туда с превеликой охотой, потому что до уроков (занятия тогда начинались во вторую смену) можно было побегать, поиграть с ребятами в чехарду, братьев–разбойников, салки. И после школы основным нашим развлечением оставались подвижные игры. Телевизоры тогда еще были экзотической редкостью и не привязывали нас к экрану на несколько часов, а вот пустырей на Филях было много, и, сбившись стайкой, мальчишки бежали туда играть в мяч, гонять жестяную банку или спорить в лапте.

Детскую жажду к движению, стремление поспорить в силе, ловкости, смелости отлично понимал наш школьный учитель Анатолий Александрович Михайлов. Даже в тех классах, где программой еще не предусматривались занятия по физкультуре, он создавал под руководством учеников старших классов своеобразные спортивные секции.

Анатолий Александрович любил лыжи, хорошо ходил на них и нас пытался обратить в лыжную веру. В вестибюле школы, напротив входа, неотвратимо ударяя в глаза, висел плакат со словами известного норвежского исследователя и спортсмена Фритьофа Нансена: «Ничто не укрепляет мышцы и не делает тело таким сильным и эластичным, ничто не дает реакции и быстроты, ничто не закаляет волю и освежает ум так, как лыжи. Это нечто такое, что развивает не только тело, но и душу и имеет гораздо более глубокий смысл, чем сознают многие…» Эти слова отважного путешественника вся школа гнала наизусть.

В школе был создан культ лыжного спорта: массовое изучение техники, прогулки для здоровья, походы выходного дня и почти беспрерывные соревнования. Они шли по нарастающей степени трудности от декабря до конца марта, вовлекая в свою орбиту всех учащихся школы.

Несмотря на старания нашего доброго, любимого всеми педагога, лыжником я не стал, но закалка, полученная на снежных стадионах, оказала неоценимую услугу, когда я увлекся футболом. Лыжи привили нам много ценных качеств, и прежде всего трудолюбие и умение переносить большую по объему физическую работу.

Под руководством Анатолия Александровича я постепенно входил в большой удивительный и прекрасный мир спорта. Чего только не перепробовал за это время, участвуя в школьных спартакиадах, отстаивая спортивную честь своего класса, школы: играл за ее сборную в волейбол, в футбол, освоил городошную премудрость.

Пишу об этом не только для того, чтобы отдать дань любви и уважения моему первому педагогу. То, что сделано им (а из нашей школы вышло в общей сложности более 50 мастеров спорта, из них три мастера спорта международного класса), позволяет найти первый и, может быть, главный ответ на вопрос о том, от чего зависит появление спортивных талантов: от нашей средней школы, и прежде всего ее начального звена. Здесь каждый ребенок должен получить серьезную и разностороннюю закалку, которая могла бы и должна бы стать серьезным фундаментом для постройки самого здания его физического совершенствования.

Раньше в нашем — Киевском — районе регулярно про–водилось первенство по футболу и хоккею на приз отдела народного образования, который оспаривали сборные команды школ. Попасть в сборную школы — значит пройти испытания в состязаниях между классами. Правда, и у нас уже в ту пору были «звезды», авторитет которых был так высок, что их без спора включали в команду.

Но эти состязания не могли удовлетворить нашей жадности к мячу. Неподалеку от школы, в двухстах метрах от нее, мы разыскали отличную травяную площадку, за нею начинался небольшой пруд, который мы почему–то называли озером. Площадка служила нам прекрасным летним стадионом, а озеро — зимним.

Здесь каждый день возникали жаркие, принципиальные спортивные битвы, участвовать в них было истинным счастьем для каждого из нас. Играли, строго разделившись по силам, назначали «маток», подходили к ним парами, спрашивали:

— Красное или черное?

Пара за парой, и через какие–нибудь две–три минуты с укомплектованием состава все бывало покончено.

Но иногда принцип лотереи отменялся, разгорался спор, кто сильнее, и тогда шли класс на класс, улица на улицу, школа на школу… Тут уж накалялись страсти! Однако на следующий день все смешивались и вчерашние непримиримые соперники вновь оказывались в одном лагере.

В этих «свободных», не связанных никакими официальными правилами играх развивались индивидуальные качества и наклонности каждого из нас. Мы с восхищением говорили о тех, у кого хорошо получалась обводка, кто умел взять игру на себя, отваживался бить по воротам издалека. Мальчишки, как обезьяны, склонны к подражанию, и мы старались научиться делать так, как лучшие из нас. А потом, это острое мальчишеское самолюбие: я что, не могу так же, как Витька?! И бьемся, чтобы действительно получилось так же или лучше. Поэтому так удивился я, когда увидел, что у мальчишек, вступивших в игру, могут быть другие принципы.

В один из выходных дней я позвал товарища пойти посмотреть игры на первенство Москвы по футболу, благо живу недалеко от стадиона, где они проходят.

— Пойдем, — охотно согласился он, — посмотрим, как сражается наша смена.

Пришли. Готовились к игре мальчишки. Они раздевались тут же, на трибунах: оказалось, что стадион еще не подготовился полностью к летнему сезону, раздевалки и душевые были наглухо закрыты. Я с удивлением и с откровенной завистью наблюдал за тем, как они весело, с удовольствием натягивали на себя форму, деловито зашнуровывали бутсы, и вдруг…

— Помните, мальчики, — зазвучал бас тренера, — два очка нам нужны, как воздух. — И далее посыпались, словно из рога изобилия, такие слова, как «зажать», «не пустить» и т. д. Вероятно, нечто подобное в это время говорил своим подопечным и тренер другой команды.

Мне в детстве никогда не приходилось слышать подобные «наставления» тренера. И это «напутствие» имело свой резонанс: игра у ребят получилась нервной, граничащей с грубостью. Мы не видели мальчишеского азарта, порыва, когда ребята готовы отдать все силы, лишь бы выиграть. Здесь была откровенная погоня за двумя очками. Забив с грехом пополам в первом тайме мяч в ворота соперников, наши знакомые ушли, как говорят боксеры, «в глубокую защиту», откровенно отбивали мяч на аут и тянули время всеми способами. Даже не верилось, что на поле мальчишки, представители пылкого, задорного, безудержного племени.

Матч навел меня на грустные размышления. Мне кажется, что в работе с детьми мы очень часто копируем взрослые соревнования. И копирование это чрезвычайно вредно, потому что с раннего возраста мы как бы вырабатываем у нашей смены своеобразную «футбольную идеологию»: «Помни, прежде всего — результат!» Еще не освоив азбуки современного футбола, десяти–двенадцати- летний мальчишка со страхом начинает думать о том, как бы не проиграть. На него возлагают груз ответственности за коллектив, за успех целого клуба, чуть ли не за честь всего профсоюзного (или армейского, динамовского — все равно) спорта. Где уж тут думать о таких «банальных» вещах, как техника, красота, результативность. Организуя детские состязания, нужно проявлять больше гибкости, творчества, труда, изобретательности. Конечно, легче укладывать все в раз и навсегда установленные схемы, но мы должны сделать детские состязания увлекательными и интересными.

«Но постойте, — слышу я протестующий возглас всегда готовых возражать физкультурных руководителей, — вы же ничего не предложили конкретного». Знаю. И предлагать ничего не хочу, ибо еще не считаю себя готовым к этому. А вот помечтать — пожалуйста!

Я мечтаю о том, что в спортивной работе с детьми мы станем более требовательными к себе и более изобретательными. Ну, например, в один прекрасный день будет объявлено, что в Москве (или Ленинграде, Волгограде, Казани, Перми) проводится турнир юных команд на приз самого крупного счета. Схема? Какое–то количество лучших команд встречаются между собой по круговой системе, и первый приз получает не та команда, что наберет наибольшее количество очков, а та, что будет иметь наивысшую сумму забитых мячей. Или абсолютно рекордный счет в одном из матчей. Подумайте только, сколько разговоров и споров вызвали бы эти условия у ребят. Сколько бы юных сердец загорелось подлинным спортивным азартом! И какая бы «революция» мгновенно произошла во взглядах мальчишек на футбол. Формула «держать и не пущать» уступила бы место в их сознании порыву, святой, благородной жажде гола, тому, что живет в каждом юном сердце.

Предвижу, что сразу найдутся оппоненты со своими железными доводами. И будут доказывать несостоятельность, нежизненность предложенного мной варианта. А я и не держусь за него. Замените его другим. Но чтобы он был увлекательным и захватывающим, чтобы условиями победы на детских соревнованиях чаше ставились техника, красота и правильность исполнения приемов.

Почему бы однажды среди московских мальчишек, занимающихся в специальных группах различных клубов, не провести общегородской конкурс на лучшую технику обводки, на точность удара по воротам. Пригласить в жюри Всеволода Боброва, Константина Бескова, Виктора Понедельника… Уверен, подобный смотр — даже организованный однажды — явился бы для ребят стимулом для резкого повышения технической подготовки.

Там, где проявляется инициатива, где налицо поиск, всегда будет успех. Ведь ребята особенно любят все интересное, яркое, неожиданное. Это подтверждают такие оригинальные всесоюзные соревнования, как встречи юных хоккеистов на приз «Золотая шайба», юных футболистов — на приз «Кожаный мяч». Именно необычность, яркость и масштабность этих турниров покорила миллионы ребят.

Мне могут возразить, что отход от «очковой» системы, исключение детских команд из командного зачета спартакиад немедленно повлечет за собой равнодушие клубов к развитию детского спорта. Да, такая опасность есть. Но, во–первых, я не за полное отречение от командного зачета (есть, разумеется, случаи, когда он просто необходим), а во–вторых, думаю, что у наших спортивных, профсоюзных, комсомольских и иных заинтересованных организаций достаточно прав и сил, чтобы заставить развивать детский спорт тех, кто этого не захочет делать добровольно.

Перевод детских соревнований в русло широкого и свободного творчества, введение различных «особых условий» и требований, о которых я уже говорил (красота, техничность, сыгранность, комбинационность и т. д.) будет, по моему твердому убеждению, иметь колоссальное воспитательное и практическое значение.

В своей книге «Повесть о футболе» Андрей Петрович Старостин говорит о сплоченности поколений в довоенной жизни их клуба. Без преемственности поколений не может развиваться футбол. «Отцы и дети должны жить одной семьей, иначе порвется связь времени!» Он вспоминает, что на игры младшего непременно приходили взглянуть мастера, хотя для этого приходилось вставать очень рано в тот день, когда нужно выступать и самим. У нас же не только мастера не ходят на игры ребят, но часто далее зрителей нет, нет крикливого, озорного болельщика младшего возраста. А мы говорим о зрелищности футбола. Футбол — это спектакль, и каждому спектаклю нужны зрители. Какой актер будет играть с вдохновением при пустом зале? Ему необходима реакция зала, его поддержка, его одобрение. Маленькие же футболисты часто играют «при пустом зале».

Как–то приехав на матч в один из наших городов (название его не имеет никакого значения), вечером пошли прогуляться по городу и забрели на стадион, где в это время шли состязания детских команд. Мальчишки сражались при пустых трибунах, в угнетающей тишине, и мне откровенно стало жалко их.

— Почему так? — спросил я у директора стадиона.

— Да просто никто не подумал, не побеспокоился о рекламе.

Одним словом, не сочли нужным тратить на это дело энергию и средства. А ребятам, сражавшимся на поле, как раз и не хватало одобрительного гула трибун, горячей аудитории болельщиков. Ведь даже когда мы сражались на своем пустыре у школы, нас всегда окружали товарищи, подбадривали криками, свистом, обзывали обидными кличками, если вдруг «промазал» или вышла какая другая оплошность. У городских федераций есть возможности широко оповестить о матче: это и красочные афиши, выступления по радио и телевидению, объявления в газете, в конце концов, можно разослать приглашения по школам города, и я уверен, желающих посмотреть это отмеченное печатью импровизации и первозданной естественности состязание собралось бы немало.

Есть и другие выходы: организация детских соревнований в перерыве, до или после важных футбольных матчей.

В 1952 году команда спортклуба «Фили» вышла в финал Кубка Москвы. Нашим соперником оказались мальчишки спортивного клуба «Торпедо» (интересно, что за них выступали Игорь Численко, Олег Сергеев, Эдик Ша- поваленко). Состязание проходило при 60 000 зрителей, пришедших посмотреть очередной матч на первенство СССР между лидерами чемпионата спартаковцами Москвы и динамовцами Киева.

Мы все были взбудоражены необходимостью выступать перед такой обширной аудиторией. Не хотелось ударить в грязь лицом. Настроение у всех было боевое, мы все мечтали о победе.

Матч проходил в упорной борьбе, и пламя азарта, пылавшее на поле, вскоре переметнулось на трибуны. Старый, добрый стадион «Динамо» гудел так, словно здесь решался не спор двух мальчишеских сборных, а судьба мировой футбольной короны.

На пятой минуте первого тайма маленький юркий Игорь Численко ворвался в нашу штрафную, обошел одного защитника, другого… Я бросился ему наперерез, упал в ноги, мы покатились по зеленому полю, смотавшись в клубок. Нас разъединил властный свисток судьи. Игорь быстро вскочил на ноги, зло посмотрел на меня и крикнул в лицо:

— Все равно забью!

Он действительно забил гол. Но на этот мяч мы ответили двумя и были счастливы, но боялись открыто выразить свою радость.

Тут же, на стадионе, под овации трибун нам вручили почетный приз. На торжественную церемонию вышел посмотреть уже одетый в полную форму, приготовившийся к игре, которая должна была вот–вот начаться, будущий герой Мельбурна спартаковец Николай Тищенко. Почему я так подробно пишу об этом? Потому, что именно в тот необычайный для всей нашей команды день я твердо решил, что буду футболистом. И не просто футболистом, а защитником, игроком обороны. Таким, как Тищенко.

Вскоре после того, как мы выиграли Кубок Москвы, Анатолий Александрович попросил меня сыграть за команду Рублевской птицефермы. Михайлов жил в Крылатском, знал там всех в округе, тренировал иногда местную команду и, естественно, помогал чем мог. Я тогда учился в седьмом классе, и после уроков в субботу мы поехали из школы вместе.

— Хоть сам я в футбол играю не очень хорошо, но вижу: из тебя толк выйдет.

Анатолий Александрович подбадривал меня всю дорогу как мог, но когда я увидел своих будущих партнеров, то оробел: это были рослые, здоровые ребята, каждый из которых чуть ли не годился мне в отцы. «Сейчас поднимут на смех такого партнера, как я», — подумал я.

Но неожиданно экзамен я сдал хорошо. Меня попросили приехать еще, когда нужна будет поддержка команде.

Таким образом, поле моей футбольной деятельности постепенно расширялось, я выступал в трех группах: за сборную школы, за птицефабрику и, наконец, за детскую команду спортивного клуба «Фили», представляющую завод, где трудился мой отец.

Отсюда, из рабочего спортивного клуба, получил я путевку в Московскую городскую футбольную школу молодежи, или, сокращенно, ФШМ.

В нашей спортивной печати за последние десять–пят- надцать лет было опубликовано много больших и малых статей, проводящих одну мысль: у нашей игры не может быть прочного настоящего и прекрасного будущего без серьезной постановки детского футбола. Об этом много и обстоятельно писал в свое время Константин Иванович Бесков, это утверждали такие авторитеты, как Аркадьев, Якушин, А. Старостин, Симонян и многие другие.

А детский футбол между тем и у нас в Москве, и в Ленинграде, и, увы, во многих городах страны развит слабо. Нет своей научной, строго разработанной, отвечающей современным требованиям методики. Нет подходящей базы. Нет многого, но главное, нет кадров, тренеров высокой квалификации, умеющих и любящих работать с детьми, несущих им и свои богатые знания, и жар своей души, и искреннюю любовь к футболу. И в этом главное.

Сделать такое решительное заявление мне позволяет возвращение в мое детство, опыт нашей Московской ФШМ середины пятидесятых годов. Формально она называлась школой, но на самом деле это был университет игрового искусства, который дал нашим лучшим командам немало людей с высшим футбольным образованием. Достаточно назвать наших профессоров — Виктора Александровича Маслова, Анатолия Михайловича Акимова, Виктора Тимофеевича Лахонина, а чуть позже — Константина Ивановича Бескова, Николая Тимофеевича Дементьева, чтобы вы согласились с моим утверждением. Но дело было не только в именах и авторитетах, а в самоотверженном и вдохновенном труде этих людей, их истинно отцовской заинтересованности в наших судьбах.

Помню свой приход к начальнику школы — Николаю Николаевичу Никитину с направлением клуба. Заглянув в направление, он внимательно стал разглядывать меня. Не знаю, какое я произвел впечатление: такой, как все, абсолютно ничем не примечательный мальчишка.

— Заводской? — спросил он.

— Да, — кивнул я головой.

— Это хорошо. Очень хорошо, — произнес он и устремил взгляд в окно. Я думал, что на этом аудиенция закончена и приподнялся, но он жестом остановил меня: — Постой, не спеши. Надо поговорить. Ведь нам с тобой вместе работать, Витя…

Он стал меня расспрашивать о семье, об учебе в школе, о товарищах, о моих привязанностях и антипатиях. Хотя я был еще мальчишка, без всякого жизненного опыта, но почувствовал у этого взрослого не казенный, а живой, человеческий интерес ко мне.

Начинали мы свою жизнь на стадионе в Краснопресненском парке. Поле тогда было вполне приличное, а главное — почти целиком принадлежало нам. Совсем немаловажное обстоятельство. Ведь многие детские группы при спортобществах сегодня получают скуднейший «стадионный паек», причем зачастую в самое неподходящее, а порою и просто неприемлемое с точки зрения здравого смысла для детей время.

Преподаватели наши обладали чудеснейшим даром: умением смотреть в будущее. Когда, вернувшись из Швеции с чемпионата мира, Михаил Якушин, один из тренеров сборной, провозгласил:

«Сейчас, как никогда, на повестку дня встает вопрос дальнейшего технического и тактического совершенствования. Нам нужны команды гибкие, красивые, нам нужны игроки экстра–класса, владеющие в совершенстве всеми элементами современного футбола и умеющие их применять в ходе борьбы на зеленом поле», — это не было для них неожиданностью. Они словно знали заранее, что жизнь поставит перед ними эту задачу, и работали вдохновенно над ее решением.

Тщательно и долго отрабатывали педагоги с нами буквально каждый элемент. Прием мяча. Остановка. Передача. А удар?! К нему возвращались постоянно. И не было ни одной детали в многогранной футбольной науке, которую бы кто–нибудь из тренеров ФШМ посчитал мелочью.

Мне помнится, например, что у Гусарова вначале не получался удар с полулета. Гена вроде бы не мог уловить момент отскока мяча от земли, опаздывал на какую–то долю секунды, а этого оказывалось достаточно, чтобы он ушел далеко в сторону или вверх от цели. Все остальное у парня получалось не хуже, а часто и лучше, чем у других, а вот здесь не клеилось.

И что же? Тренеры изо дня в день спокойно, серьезно и кропотливо работали с ним. Придумывали подводящие упражнения. Объясняли технику приема. А чаще всего сами показывали ему, как надо делать, и заставляли повторять — сто, двести, пятьсот раз! В конце концов, Гусаров блестяще освоил этот удар, в чем не раз могли с горечью убедиться вратари наших классных команд.

В молодежной школе у нас были прекрасные педагоги. Но наиболее яркое впечатление оставил Константин Иванович Бесков. О нем многочисленные любители спорта знают прежде всего как о наставнике наших ведущих клубных команд: «Динамо» (Москва), «Заря», ЦСКА… Но чтобы раскрыть многогранный талант Бескова, нужно было видеть его работающим с детьми на безлюдных футбольных площадках.

Обычно молчаливый, подчеркнуто корректный, величаво спокойный, он преображался во время тренировок с нами и сам как бы становился большим ребенком.

Интересен был его педагогический метод. Константин Иванович сначала очень толково объяснял нам технику выполнения какого–то элемента, приема или проведение комбинации, например как правильно сыграть «в стенку», как обыграть соперника корпусом. Потом показывал, как это нужно делать. Показывал не один раз, а несколько, сначала медленно, словно в рапидной съемке, потом — на скорости, в бурном темпе. И мы понимали мудрость пословицы, что «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». После его показа сразу становилась ясна суть приема. Он спрашивал:

— Все понятно?

Мы дружно отвечали: все.

— Ну, а теперь прошу каждого проделать то же самое.

И у нас почти сразу же получался прием. Константин Иванович радовался, мне кажется, этому больше, чем мы сами. Губы его трогала улыбка, а лицо выражало удовлетворение человека, много потрудившегося и увидевшего первые плоды своего труда.

Он всегда зажигал ребят личным примером. На занятиях по общефизической подготовке скажет:

— Кросс. 30 минут. — Станет во главе группы и ведет ее по безлюдным аллеям, по асфальтовым и песчаным дорожкам, ныряет в овраги, поднимает цепочку по косогору.

— Ну как, устали? — спросит на ходу.

Мы смотрим на его слегка раскрасневшееся лицо, видим, что у него почти ровное дыхание, и ничего нам не остается, как только дружно прокричать:

— Нет, Константин Иванович!

Уже позже, попав в основной состав «Торпедо», я понял, что Бесков строил занятия с нами на уровне требований команды мастеров.

Характерным для нашей учебы в ФШМ было систематическое участие в состязаниях. В ту пору ежегодно у нас в стране проводилось первенство футбольных школ молодежи. В 1957 году попал в сборную, представляющую Москву, и я.

Турнир проводился в Харькове. Но я хочу начать не с него, а с того, как нас провожали. На торжественную линейку вышла вся школа. Все в парадной форме, в нарядных костюмах. И вообще тот день запомнился мне торжественностью.

Напутственную речь произнес начальник школы Николай Николаевич Никитин. Это были теплые слова, обращенные к нам, мальчишкам, трактовавшие нам понятие «спортивная честь».

— Ребята, — говорил Никитин, — конечно, нам всем искренне хочется, чтобы вы победили. Но это не самое главное. Нам в еще большей степени хочется, чтобы вы показали красивый, интересный, динамичный футбол. Чтобы вы были во всем, всегда — на поле, в гостинице, на улицах города — примером дисциплинированности и высокой культуры, достойно представляли нашу Москву. И еще нам хочется, чтобы вы знали: если у кого что- либо не получится, не пойдет игра, будет допущена ошибка, никто вам не скажет здесь ни одного обидного слова, никто не упрекнет за них. За лень, за игру в полсилы, за пренебрежение законами команды — да! За ошибки — нет! Поэтому не думайте о том, что вы их можете допустить, играйте красиво, смело, уверенно.

Турнир получился интересным и напряженным. Соперники подобрались крепкие. За киевлян играли Лобанов- ский и Базилевич, были здесь Погальников, Цхавребов и Урушадзе… Одним словом, интересных игроков мы увидели немало.

Во всех играх победила наша команда, но каждые два завоеванных очка давались очень тяжело. После поединка с киевлянами, когда мы вернулись в гостиницу, один из товарищей, зайдя ко мне в комнату, пожаловался:

— Витя, сил больше нет. Выдохся до предела. Боюсь, что восстановиться к следующей игре не успею.

— Ложись спать, — посоветовал я ему. — Утро вечера мудренее.

На зарядке он подошел ко мне и тихо, но настойчиво прошептал:

— Про вчерашний разговор забудь. Я сдуру выпалил. Все в порядке.

Он легко выполнял упражнения, не видно было, что он утомлен, и при пробежке. Но меня мучили сомнения, ибо я был в тот раз не просто игроком, а капитаном, т. е. лицом, облеченным доверием команды и тренера.

Передо мной впервые со всей остротой встал вопрос: что же значит быть честным человеком и хорошим товарищем? Сделать вид, что и в самом деле не было вчерашнего разговора. Но ведь этот футболист, я не хочу назвать его фамилии, потому что это произошло давно и не имеет значения, кто был этим игроком, считался у нас лидером атак. А если он и в самом деле не выдержит напряжения боя, «скиснет», окажется не в силах вести за собой ребят? Одним словом, после долгих и нелегких раздумий я все же отправился к Бескову и поделился с ним своими сомнениями.

— Молодец, Витя! — сказал он. — И пусть тебя совесть не мучает. Ибо для настоящего спортсмена нет высшей чести, чем честь его команды, и нет выше долга, чем долг перед ней.

На установке перед игрой Константин Иванович сказал:

— Ребята, вы знаете, нам предстоит завтра провести свой последний матч с тбилисцами, и от него многое зависит. Южане сильны своей техникой и своим темпераментом. Нам надо поначалу остудить их пыл, заставить их выложиться, а потом самим перейти в решительное наступление. Поэтому в первом тайме Н. отдохнет. А после перерыва сделаем замену…

Не буду занимать внимание описанием того, что происходило на поле, хотя это был один из интереснейших поединков моей юности. Мы победили со счетом 3:1, и два решающих гола забил спортсмен, который вызвал сомнение и тревогу. Своевременная информация помогла тренеру правильно скорректировать тактический план предстоящего спортивного поединка.

И вот мы совершаем круг почета. Я иду впереди, высоко над головой подняв завоеванный кубок, а рядом счастливый, но внешне как всегда невозмутимый Константин Бесков.

Это были последние дни учебы. Вскоре из школы вышли в большой футбол Володя Федотов, Гена Лагофет, Игорь Численко, Геннадий Гусаров, Олег Сергеев, Николай Маношин… За последующие тринадцать лет детский и юношеский футбол не дал столице и половины игроков такого класса, как эти.

Вот вам и ответ на вопрос: откуда берутся таланты? Они рождаются там, где с ребятами работают умные, талантливые, с большой душою педагоги.

ЭТО МНОГОГРАННОЕ СЛОВО «КОМАНДА»

История мирового и отечественного футбола — это прежде всего история различных команд. Одни из них, сверкнув на какое–то мгновение, уходят в тень или вовсе исчезают с горизонта. Другие остаются на долгие годы, на десятилетия, и с их именем связывают целые футбольные эпохи.

Мальчишки довоенной поры играли на пустырях и в тесных московских дворах в «Динамо» и «Спартак». В десять лет мы мечтали выступать под флагом ЦСКА или «Динамо». Когда я попал в ФШМ, как сказочный феникс, возродился «Спартак», его игроки составили основу той сборной, которая в далеком Мельбурне завоевала золотые медали. И, конечно, кто из нас не прятал глубоко в душе страстное желание играть за эту легендарную команду! Случилось так, что мое желание, казалось, может осуществиться. Это было в году пятьдесят шестом, сборная московской ФШМ играла с юношами «Спартака». Мы победили тогда со счетом 1:0.

Раздевались и одевались тут же, на лужайке у стадиона. Ко мне подошел Николай Петрович Старостин и спросил:

— Как фамилия?

Потом стал вытягивать из меня интересующие его сведения. Я всегда был немногословен, а здесь от смущения совсем дар речи потерял. Я, конечно, понял, зачем он меня обо всем расспрашивает, но все–таки спросил:

— Зачем вы меня обо всем спрашиваете?

Он улыбнулся:

— Скажи, Шустиков, хотел бы ты играть в «Спартаке»?

— Очень, — чистосердечно признался я. — Ну, что ж, раз очень хочешь, мы тебя обязательно возьмем.

То ли Николай Петрович передумал, не найдя во мне нужных для спартаковского игрока качеств, то ли текучка затянула и он обо мне забыл, но больше «Спартак» не проявил интереса к моей личности.

Моим детским и юношеским устремлениям не дано было сбыться. Я не попал ни в одну из команд своей мечты: ни в «Спартак», ни в ЦСКА, ни в «Динамо». Судьба рассудила по–иному, и думаю, что она поступила мудро. Я оказался в команде автозаводцев «Торпедо», которая по духу, воспитанию, окружающей меня среде, стилю игры была, несомненно, мне ближе, чем мои кумиры. Меня, желторотого птенца, ничем не проявившего еще себя в футболе, принял коллектив со славными традициями рабочих клубов. «Торпедо» родилось из тех же истоков, что и другие московские команды, из многочисленных кружков и футбольных клубов, которые в начале нашего века, как грибы после дождя, возникали по всей Москве. У Рогожской заставы, в пролетарском районе автозавода, были свои клубы — Рогожско — Симоновский клуб спорта, Рабочий клуб имени Астахова, «Рускабель» и другие, которые дали жизнь клубу автозаводцев. И когда я пришел в команду, в ней был жив дух рабочего клуба — напористость, наступательный характер, задор, стойкость.

Я сказал, что судьба распорядилась мною. Но это не совсем так. Я попал в «Торпедо», как и многие мои товарищи, по рекомендации Виктора Александровича Маслова.

Сам Виктор Александрович начал свою футбольную жизнь в далекие тридцатые годы в команде московского «Торпедо» и вместе с ней дебютировал в высшей лиге чемпионата СССР в 1938 году. Автозаводцы сразу удивили своей яркой и смелой игрой. В первом же матче чемпионата дебютанты нанесли сокрушительное поражение московским армейцам. Пять туров торпедовцы были лидерами чемпионата, но потом начали сдавать свои позиции, не хватило сил, умения распределять их на длинной дистанции. В конце концов они попали на девятое место среди 22 участников.

Заявив о себе во весь голос, торпедовцы уже не хотели уходить в тень. Они играли самобытно, ярко, смело, их не пугал авторитет противника, какими бы громкими титулами он ни был наделен, и часто они выходили победителями в поединках с сильнейшими клубами. Их так и стали называть в своих отчетах журналисты: «гроза чемпионов». Грозить–то «Торпедо» чемпионам грозило, но на высшую ступень пьедестала почета подняться команде ни разу не удалось. Бывало, что выиграй они последний матч — и чемпионы, но они его проигрывали, и самый высший их успех — серебряные медали.

И достигла наша команда желанной вершины только тогда, когда старшим тренером пришел Маслов.

Закончив играть, Виктор Александрович не мог расстаться с футболом и перешел на тренерскую работу. Его судьба на этом поприще интересна и поучительна. Виктору Александровичу удалось создать команду своей мечты, принести своему любимому автозаводу большую, яркую футбольную славу.

Я счастлив, что был свидетелем этого предпринятого им восхождения, очевидцем и участником его.

Что же отметить характерное в нашей жизни тех дней? Рассказать, как команда, бывшая долгие годы «грозой чемпионов», вдруг сама стала чемпионом?

Мне лично кажется, что еще за несколько лет до того, как мы поднялись на высшую ступеньку пьедестала почета, Маслов задумал создать первоклассную команду, ее образ сложился в его душе подобно тому, как замысел складывается у художника задолго до того, как он начинает работать над картиной. И, задумав, он стал собирать ее — по винтику, по колесику.

Он начал свой поиск еще в ФШМ, словно зная, что родной завод рано или поздно призовет его. В школе в ту пору было много способных ребят, но Маслов не на каждом останавливал свой взгляд. По одним, только ему известным признакам он отбирал тех, кто сумеет сыграть рядом. И не просто сыграть, а составить нечто органически целое, единый ансамбль. Приглянувшихся ему Виктор Александрович сразу же по окончании курса обучения настойчиво рекомендовал в «Торпедо». Таким образом, попали в команду Гусаров, Маношин, Медакин, Сергеев, Хомутов, Савушкин и, наконец, я. Из других источников, тоже открытые и приглашенные Виктором Александровичем, влились в коллектив — кто раньше, кто позже — Иванов, Стрельцов, Батанов, Воронин, Метре- вели… В этих мальчишках и юношах — сильных, горячих, честолюбивых — видел он будущее «Торпедо». Никому не признаваясь, ни с кем не делясь самым дорогим и сокровенным, он ждал того дня, когда слава его родного клуба поднимется до славы «Динамо», «Спартака» и ЦСКА.

Когда спортсмен или команда начинают выступать сильнее, чем прежде, когда они добиваются больших успехов, сразу находятся люди, которые объясняют это чем хотите — удачей, слабостью соперников, неожиданным стечением обстоятельств, — но только не большой, напряженной, целенаправленной работой коллектива и прежде всего его старшего тренера.

Бывают ли в футболе случайные победы? Несомненно. Но «счастье», «везение» может сработать на один–два матча, не более. Выиграть звание чемпиона, заслужить любовь болельщиков, глубокое признание специалистов, разумеется, случайно нельзя.

В «Торпедо» я пришел зеленым новичком и проиграл в этом клубе шестнадцать сезонов. И должен признать, что самыми интересными, яркими и напряженными были первые годы — годы, проведенные с Масловым. И мне очень хочется сейчас совершить своеобразное путешествие в ту, теперь уже такую далекую пору, пережить еще раз свою спортивную молодость и показать, как мы работали, какой ценой добывали дорогое футбольное золото.

Принят я был в команду в декабре 1957 года. Через две–три недели начал понимать, что такое футбольная жизнь. К груду я привык с детства, прошел серьезную закалку в ФШМ, но то, чем встретили меня напряженные будни команды, могло удивить кого угодно, а не только меня.

«Труд, труд самоотверженный и честный» — это было как бы девизом наших тренировок с Масловым. Он умел заставить нас работать много и с увлечением, когда мы забывали о тяжести и времени. Говорят, что футболисту неинтересно тренироваться без мяча. В какой–то мере это правда: мяч — наше основное орудие, и, естественно, мы с большей охотой работаем с ним. Но Виктор Александрович делал любое занятие увлекательным для нас.

В плане тренировок любого спортсмена есть гимнастические упражнения. Стоят они и в плане подготовки футболистов. Но футболист не гимнаст, и делать ему их трудно, поэтому и выполняем мы их неохотно. Тогда Виктор Александрович предложил провести нам соревнования по гимнастике. Всех игроков разбили на три команды — вратарей и защитников, полузащитников и нападающих. Разработали специальную систему зачета. Когда начались наши состязания, мы вошли в такой раж, будто выступаем на чемпионате мира по гимнастике. Виктор Александрович только посмеивался над нами. Победили хавбеки. Лучшим гимнастом среди нас оказался элегантный, гибкий Воронин.

В конце февраля команда улетела в Сочи, излюбленное место предсезонной подготовки автозаводцев. Снежные смерчи кружили по летному полю, когда мы садились в самолет, а через два часа внизу увидели ковер нежнозеленого цвета. Это было удивительно и неожиданно — после снега и метели яркая зелень, солнце и море. И только пустынная кромка пляжа, еще не захваченная племенем отдыхающих, как бы предупреждала, что радоваться теплу еще рано. Действительно, погода была неустойчива. Солнечный теплый день сменялся дождливыми неделями.

На третий день пребывания на «солнечном юге» я проснулся от непривычного шума. Долго пытался понять, что это такое, наконец догадался, что на город обрушился водопад, иначе не назовешь южные ливни. Дождь льет сплошной стеной, несется грозными потоками по улицам, не дает возможности ни одной живой душе высунуть нос из дома. Взглянул на часы: до начала подъема оставалось десять минут, но я решительно натянул на голову одеяло, нисколько не сомневаясь, что в такую погоду никакой зарядки не будет и до завтрака я еще могу спокойно поспать. Однако я ошибся: точно в назначенное время прозвучал сигнал, а когда мы вышли на крыльцо, внизу, под дождем, правда, укротившем свою ярость и пыл, в легком спортивном костюме нас поджидал Маслов.

— Долго собираетесь, ребята, — улыбнулся он, — я уже здесь давненько принимаю душ.

Наши занятия, тренировки, товарищеские встречи проходили при любой погоде. В дождливые дни, когда мы возвращались с тренировок, администраторы срочно, словно по сигналу боевой тревоги, вызывали всех уборщиц. Нам было неудобно за оставленные лужи и разводы грязи, но они свидетельствовали лишь о том, что мы предельно честно и добросовестно исполняли свой долг.

Наш рабочий энтузиазм той поры образно передают стихи в одном из номеров нашей стенной газеты:

Нигде так не раскрывается моральная сущность игрока, как в тренировке, в тяжелой физической работе, которую ему приходится выполнять изо дня в день. В игре он может быть захвачен всеобщим порывом, поддаться настроению команды и провести матч хорошо. Другое дело, трудные будни, тяжелые тренировочные нагрузки Здесь лень человека, его равнодушие, которые в конце концов могут сказаться на успехе команды, раскрываются со всей полнотой.

Счастье торпедовцев в том, что среди нас не было равнодушных. Маслов зажег нас своим энтузиазмом, поставив перед нами яркую жизненную цель, и она давала нам необыкновенные силы. Трудились мы охотно и много — и молодые игроки, и прославленные ветераны. На поле, на теннисной и волейбольной площадке можно было увидеть ребят, с увлечением работающих с мячом даже в часы, отведенные для отдыха.

Говорят, что спорт семимильными шагами идет вперед, что к футболу сегодня предъявляются совершенно особые требования. Так–то оно так. Но если сопоставить «Торпедо‑60» и, скажем, «Торпедо‑70», то я не задумываясь отвечу, что десять лет назад мы работали так же много, серьезно, ответственно, как и сегодня. В этом, вероятно, и состоит главная причина того, почему наша команда сумела выйти на ответственные почетные позиции.

Удивителен талант Виктора Александровича, его умение найти ключи к душе каждого игрока. Нас было много в команде, люди разные по возрасту, по характеру, по мастерству, но он всех настраивал на нужный тон, создавал необходимое настроение, и ни один голос не вырывался из слаженного ансамбля. Человек удручен, расстроен неудачей или еще чем–то, Маслов найдет, выберет тот момент, когда тому всего нужнее его доброе слово.

Маслов шлифовал наши характеры, и наше мастерство. Ничто не ускользало от зоркого взгляда этого замечательного педагога, ничто не было для него мелочью. Наблюдает он, например, как ты отбиваешь мяч, вот отбил внешней стороной стопы, он подойдет и начинает объяснять, как при этом ударе должны быть расположены пальцы, как развернута стопа, каким должно быть движение стопы. Попробуешь сделать так, как он сказал, смотришь — удар действительно получается совсем иным.

Осуществляя свою мечту, Виктор Александрович Маслов учил нас не только технике и тактике. Команда складывалась, рождалась, становилась единым коллективом отнюдь не только на зеленом поле. Старший тренер старался скрепить нашу дружбу и взаимное уважение, основанное на полном и безраздельном творческом равноправии. В составе клуба, когда я туда пришел, были уже олимпийские чемпионы — Эдик Стрельцов и Валя Иванов, были известные, пользующиеся громкой славой мастера и новички. Но для всех в то время существовала одна, единая, без всяких скидок и послаблений «трудовая» дисциплина. Было у нас установлено дежурство по команде. В обязанность дежурного входило много бытовых мелочен от подготовки мячей к занятию до уборки помещения. Списки дежурных вывешивались в первый день прибытия на учебно–тренировочный сбор. И каждый спешил узнать свои числа. Подошел к списку Стрельцов, почесал в затылке и спросил у оказавшегося неподалеку Маслова:

— Виктор Александрович, а почему все по два раза дежурят, а я — три?

— Так вышло по жребию, Эдик, — последовал ответ.

Иных мерок в то время у нас не существовало. Слава,

известность, популярность того или иного спортсмена — все это было для посторонних. Здесь, у кромки зеленого поля, мы были друг для друга просто игроками, не больше и не меньше. И это создавало ту атмосферу товарищества, взаимного уважения и доверия, которое, подобно крепкому цементу, скрепляло нас в одно целое.

Тренеров интересовало все в нашей жизни, а не только футбольные успехи. Не успел я прийти в коллектив, как Виктор Александрович вызвал меня для беседы:

— Надо, Витя, подумать о твоем дальнейшем образовании, — и предложил: — Поступай в техникум при заводе. Ты же у нас технику любишь.

В техникум я поступил и закончил его успешно. Занятия, заводская практика (мы проводили ее глубокой осенью и в первый месяц зимы) давали не только специальные знания и навыки, но и делали нас (вместе со мной автомобильную науку проходило тогда еще немало торпедовцев) настоящими, верными лихачевцами.

«Торпедо‑60». Одной из примечательнейших черт этой команды, ворвавшейся, подобно вихрю, в число лидеров советского футбола, стало наличие своего, ярко выраженного почерка. Мягкая, красивая игра, широкое и частое маневрирование нападающих, умение в нужный момент сконцентрировать свои усилия на направлении главного удара, скрытность, неожиданность и быстрота действий — все это было нашими главными и крупными козырями.

Но, пожалуй, самым большим и ценным нашим богатством являлось то, что все без исключения члены команды были по–настоящему влюблены в футбол. Мы выходили на каждый матч с желанием играть красиво, доставить удовольствие себе и тем многочисленным зрителям, которые приходили смотреть нас. Мы любили футбол сильно, преданно, и эта любовь связывала нас, объединяла в сущности очень разных по характерам, наклонностям и темпераменту людей.

Благодаря усилиям тренера и нашему серьезному отношению к занятиям у нас выработалось одинаковое понимание игры, но играли, разумеется, мы все по–разному. Тот, кому довелось видеть «Торпедо» той поры, помнит, конечно, что огневой, реактивный, превосходно владеющий дриблингом Слава Метревели не был ничем похож на решительного, мощно рвущегося вперед, часто напролом, Геннадия Гусарова; аккуратный, артистически тонкий, откровенно чурающийся силовой игры Валя Иванов был полной противоположностью сильного, резкого, мужественного Бориса Батанова… Каждый играл по–своему, и тренер всячески поощрял это: дополняя друг друга, разные по стилю исполнители делали разнообразней, а следовательно, неожиданней и трудней для соперников игру слаженного торпедовского ансамбля.

«Футбольная команда» — привычное на слух выражение. А если подумать, сколько в нем глубины, смысла, емкости. Современная футбольная команда — это понятие многогранное. Команда, особенно если она мечтает об успехе, немыслима без твердых и прогрессивных игровых идей, безупречно налаженных связей, технической гибкости, высочайшего исполнительского мастерства и волевого настроя.

Все эти истины прекрасно понимал Виктор Маслов. На протяжении нескольких лет, шаг за шагом, кирпич за кирпичом возводил он вместе с теми, кто работал рядом с ним, задуманное задание. А проверить его на прочность предстояло нам.

Почти одновременно со мной в московское «Торпедо» пришли Валерий Воронин и Николай Маношин. На моих глазах происходило их становление. Я видел, с каким искренним желанием, не жалея времени и сил занимался с ними Виктор Александрович Маслов, воспитывая у своих питомцев прежде всего идеальное взаимопонимание.

Валерий и Николай, конечно, разнились друг от друга. Совершенно очевидно, что первый был более талантлив, рисунок его игры выглядел мягче, поэтичней, второй был несколько грубее, но зато агрессивнее и выносливее. Однако скрупулезная работа старшего тренера, словно резец талантливого скульптора, день за днем убирала у каждого все лишнее, ненужное, подчеркивая и выделяя лучшие стороны каждого. В результате в начале шестидесятых годов у нас в «Торпедо» появилась линия полузащиты, на мой взгляд, лучшая в ту пору в стране. И не только на мой. Об этом неоднократно заявляли такие авторитеты, как Андрей Старостин, Константин Бесков, Гавриил Качалин. Пара Воронин — Маношин прочно вошла в состав сборной команды Советского Союза.

До сих пор с восхищением и радостью вспоминаю их совместную игру. Как они понимали и обогащали друг друга. Как изо дня в день росла их грозная сила. В тот счастливый для нас 1960 год, когда команда «Торпедо» впервые в своей истории стала чемпионом страны и обладателем кубка, огромную роль сыграли наши хавбеки, в этом успехе основная доля принадлежит им. Безотказно, матч за матчем, действовали они с точностью хорошо отлаженного часового механизма. Впрочем, сравнение с механизмом, вероятно, не совсем удачно. Всегда заряженные на атаку, ребята проявляли много выдумки, творческой инициативы, от них часто исходили самые яркие и тонкие наши комбинации.

В матче первого круга в нашей подгруппе (в ту пору чемпионат проводился в два этапа) против таллинского «Калева» мы победили со счетом 6:0 и, по всеобщему мнению, показали слаженную, красивую игру. Ее вдохновителями были Валерий и Николай. Стремительно, легко проходя по центру поля, умело маневрируя, они как бы органически слились с линией форвардов, стали ее источником питания. И так было во всех матчах.

Легкие, стремительные, обладающие первоклассной техникой (причем в ту пору Николай горячо тянулся за Валерием и, бывало, не уступал ему), они умело применяли обводку, финты, смелые и острые индивидуальные проходы, постоянно сочетая их с филигранной игрой в пас, умело варьируя короткие, средние, а иногда и длинные передачи. При помощи последних они нередко выводили на острейшие атакующие позиции наших крайних форвардов.

От октябрьского матча 1960 года, который проходил в столице Украины, многое, если не все, зависело в нашей футбольной судьбе. Хозяева поля на протяжении длительного времени преследовали нас в финальной части чемпионата, а случалось, и выходили вперед. Выигрыш вновь давал бы им очень высокие шансы, ничья тоже в какой–то мере устраивала, так как сохраняла предельную остроту в борьбе за звание чемпиона.

Киевские болельщики проявили огромный интерес к этому поединку. Стадион был заполнен, и трибуны ревели так, словно над полем пролетали могучие воздушные лайнеры. В такой обстановке особенно важно было сохранить способность спокойно, в свойственном нам стиле вести поединок.

Игра выдалась на редкость напряженной и вместе с тем, как отмечала и пресса, интересной и яркой. На гол, забитый нами в первом тайме, хозяева поля ответили голом и продолжали до самого перерыва яростно атаковать.

После отдыха положение не изменилось: киевляне остро угрожали нашим воротам. Во время одной из их атак Воронин, пришедший, как обычно, в нашу штрафную площадь, овладел мячом. Николай Маношин, видя, что соперники еще выстроены в боевой порядок для атаки, резко рванулся вперед, предлагая себя. Немедленно последовал от Валерия точнейший пас. Два наших хавбека, тонко взаимодействуя друг с другом, стали продвигаться к неприятельским воротам. Форварды поняли их молчаливый призыв и тоже на спринтерской скорости стали выходить на ударные позиции.

Все остальное произошло в ослепительно быстром, непостижимом даже для нас самих темпе. Маношин в типично бразильской манере обошел одного за другим двух киевлян и неожиданно отдал мяч подтянувшемуся к нему Воронину. Валерий, находясь на очень выгодной позиции, мгновенно оценил обстановку и филигранным пасом вывел на угол штрафной Иванова. Валентин, в свою очередь, немедленно передал мяч еще дальше, влево, начавшему рывок Сергееву. Наш крайний нападающий почти тут же сильно бьет на дальнюю штангу, Гусаров смело выходит на эту передачу, настигает мяч, уже миновавший вратаря, и легонько посылает его в сетку. Произошло это на 56‑й минуте. Это было то мгновение, которое определило нашу победу и в матче, и в чемпионате.

Таких ситуаций, где искусство, идеальная сыгранность, филигранная техника двух наших хавбеков оказывали решающее влияние на ход встречи, было немало. Это отмечали многие специалисты. Например, подводя итоги сезона, заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер СССР Михаил Иосифович Якушин писал о дуэте Воронин — Маношин, что это едва ли не самая сильная ныне в стране линия полузащиты. То же констатировали Борис Андреевич Аркадьев и Константин Иванович Бесков. Как известно, в ту пору торпедовская пара органически вошла в сборную СССР и неоднократно вызывала высокие оценки. В частности, ее великолепную игру хвалила пресса Аргентины, Чили, Уругвая во время турне сборной по Южной Америке.

И вдруг в печальном 1962 году (по существу в конце шестьдесят первого) Николай Маношин перешел в ЦСКА. И уже через сезон его перестали призывать в сборную, а через год–другой и совсем замолчали о нем как о классном игроке. Яркий, своеобразный цветок, пересаженный на другую почву, быстро поник и завял. В результате не только «Торпедо», но весь советский футбол потерял талантливого игрока и великолепную, редкую по силе и сыгранности линию полузащиты.

Подобных примеров, к сожалению, набралось немало в памяти за мою «футбольную жизнь». Вспомните, как высоко оценивали в начале шестидесятых годов все специалисты, как тепло писала пресса о центральном нападающем нашей команды Геннадии Гусарове. Любители футбола знают, как великолепно, мощно и красиво играл этот спортсмен, как умело проявлял свои природные комбинационные способности. Примерно в одно время с Ма- ношиным, а может быть, немногим позже перешел он в московское «Динамо». И что же? Поиграл один сезон, а потом игра его с каждым годом начала все более тускнеть. И все чаще динамовские тренеры оставляли Гену в резерве, пробуя на острие атаки новых игроков.

По–моему, нечто аналогичное происходит с Мишей Гершковичем. В нашем клубе он был «звездой первой величины» (и поэтому неоднократно привлекался в сборную), а после перехода в «Динамо» его чаще видели на скамье запасных, а когда он все–таки выходил на поле, то нередко был вынужден действовать в несвойственном ему амплуа.

Эти примеры, как мне кажется, убеждают, что в судьбе спортсмена, так же как в судьбе актера, решающее значение имеет, в какой игровой ансамбль ты попал, подходит ли он тебе по духу, по образу творческого мышления, наконец, по составу исполнителей. Не случайно, в биографиях самых ярких мастеров советского футбола, при всем их различии, есть одна общая особенность — неизменная верность клубу. Это в равной мере относится и к торпедовцу Валентину Иванову, и к спартаковцу Игорю Нетто, и к динамовцу Льву Яшину…

— По позвольте, — могут возразить многие. — Вы что же, предлагаете отменить переходы и узаконить в нашем футболе нечто вроде «крепостного права»?

Нет, речь идет совсем не об этом. Конечно, бывают случаи, когда перемещение игрока из одного коллектива в другой необходимо, естественно, полезно. Но при каждом переходе должны свято соблюдаться морально–этические и творческие принципы.

На правах капитана московского «Торпедо», а несколько раз и совершенно по иным причинам мне доводилось бывать на заседаниях спортивно–технической комиссии Федерации футбола Советского Союза именно тогда, когда там решались вопросы о переходах. И всегда я слышал в выступлениях сторон одну, так сказать, сугубо юри- дически–правовую мотивировку:

— Имеет право!

— Не имеет права!

Но редко (возможно, мне просто очень не повезло в этом смысле) можно услышать, чтобы кто–нибудь дал глубокую, яркую, обоснованную творческую характеристику нужности или ненужности того или иного перехода.

Когда мы утверждаем, что современного футбола нет и не может быть без «звезд», и сетуем по поводу того, что их у нас становится все меньше и меньше, то объясняем это разными причинами, такими, как организация учебно–тренировочного процесса, связь науки с практикой, мудрость тренеров и т. д. Все это, конечно, имеет свое значение. И все–таки первопричина нашей бедности не в этом. Здесь мне хотелось бы привести слова Льва Ивановича Яшина.

«Как ни парадоксально это будет звучать, первое условие — наличие большой любви к игре и того, что поэты называют вдохновением. Только тот, кто способен годами сохранять трепетность ожидания каждой встречи, для кого, несмотря на ранги, звания, заслуги, опыт, любой матч — это праздник, радость, кто до последнего дня сохраняет в себе мальчишескую жадность к мячу — лишь тот достигает настоящих высот. Ибо футбол весь соткан из творчества и не терпит ремесленничества ни в каком виде».

Они дают точный ответ на вопрос о том, что нам помогает идти вперед. И ради чего мы играем. Да, мы играем ради любви. Ради любви к футболу. Ради любви к истинно прекрасному. Ради любви к зрителю.

Только страстная увлеченность любимым делом дает человеку силы и терпение неустанно трудиться, то, без чего немыслимо совершенство в спорте. Именно способность напряженно и самозабвенно работать является первым и непременным признаком таланта.

Сейчас, когда наблюдаем, как скучно, невыразительно, а главное, безрезультативно играет та или иная команда, мы начинаем рассуждать об умении тренера, о том, что дала наука данной команде, какая у нее материальная база и т. д. А часто объяснение серой игры скрывается в равнодушном отношении ребят к игре, как таковой.

Мне было 34 года, когда я проводил свой последний сезон. Проводил его в «дубле»: старался восстановить форму, чтобы иметь возможность как можно дольше играть в основном составе. Рядом со мной тренировались семнадцатилетние парни, как говорится, кровь с молоком. На занятиях, на правах старшего, я становился в голову колонны, но когда тренер командовал: «Бегом!» — двое или трое юнцов сразу же рывком обходили меня. Не подумайте, что в них говорило спортивное честолюбие. Они действовали по договоренности со своими товарищами: устроиться впереди, чтобы не дать возможности ветерану вести группу в высоком темпе, а постараться пройти дистанцию трусцой.

В такие минуты, признаюсь, мне становилось горько. За себя. За тренера. За наш футбол. Мне хотелось крикнуть:

— Зачем вы пришли в него, ребята? Ведь футбол — это искусство, и, как оно, он не терпит равнодушия и фальши. Тогда он превратится из игры в ремесло. Прежде чем избрать путь в команду мастеров, надо было подумать, готовы ли вы к этому?

Я часто обращался с такими словами к моим юным товарищам — и на правах капитана, и просто по велению сердца. Однажды, возмущенный откровенной ленью одного из них, я сгоряча наговорил ему много неприятного, а он, спокойно глядя мне в глаза, изрек:

— Вам, Виктор Михайлович, не хочется уходить, вот вы и лезете из кожи вон. А мне зачем стараться? У меня ведь еще все впереди.

Он глубоко ошибается: «впереди» у него ничего нет. Через несколько лет жизнь заставит его оставить зеленое поле. Он не понимает, что в свои тридцать четыре года я оставался в строю лишь потому, что с первых дней пребывания в большом футболе всегда «лез из кожи».

Все чаще и чаще в нашем спорте, и в футболе в частности, раздаются призывы к резкому омоложению команд. И не только призывы. Курс на омоложение наших команд — клубных и сборных, — на привлечение талантливых юношей в футбол верный, и возражать против него было бы смешно. Но все дело в том, какими путями проводить это обновление. Метод механической замены людей по паспортным данным, выбранный многими тренерами и руководителями, по моему твердому убеждению, неправилен. Неправилен и вреден!

Он вреден потому, что исключает из спорта большое число людей, находящихся практически в расцвете сил, имеющих возможность принести еще огромную пользу.

Говорю об этом, и сердце ноет. И опять вижу себя на трибуне — в тренировочном костюме, в незашнурованных бутсах, ждущим своего часа. Сижу и смотрю на свою замену — Ваню Забиняка. Способный он парень, резкий, твердый, самоотверженный.

Но… И много пока этих «но». Слишком опрометчивый, отчаянный, не в меру зарывается. Мысленно пристраиваюсь за его спиной (он — передний защитник), на своем привычном месте, страхующим. И опять все поле передо мной, вижу всех, фиксирую движения каждого, и мне кажется, что я начинаю угадывать, что сейчас сделает Забиняк, и уже знаю, что затем должен сделать я. Шевелю губами, подсказываю:

— Встречай!

— Отступи!

— Подкатись!

— Выпрыгни! Не бойся, я знаю, куда отскочит мяч!..

Эх, хороший защитник может получиться из Вани, но

пока опыта нет… Вот бы нам в паре поиграть годочек- другой.

Не подумайте, будто распирает меня от самомнения. Никогда не стремился заноситься высоко, но и молчать нельзя, когда видишь, что что–то делается неправильно и где–то наносится серьезный ущерб нашему футболу.

Рассуждая о судьбе Вани Забиняка, я опять возвращаюсь в пятьдесят седьмой год, когда, как Ваня сегодня, я начинал свой путь в «Торпедо». Опытный, мудрый тренер не спешил выпускать меня в самостоятельный полет. Рядом стояла старая торпедовская гвардия, которая приняла нас, молодежь, как свою смену.

Подолгу и много возился полузащитник Николай Се- нюков с Колей Маношиным — объяснял ему тонкости маневрирования на поле, показывал сложные технические приемы, таскал с собой на кроссы, старательно и любовно готовил на свое место. И его труд не пропал даром.

Точно так же относился ко мне Виктор Марьенко, которого, по всем предположениям, я должен был сменить на посту центрального защитника. Он не раз стоял за моей спиной и наводил на цель, помогал быстрее и правильнее понять смысл и тонкости футбола. Да и вообще у наших основных игроков было чему поучиться. Они тренировались добросовестно, с увлечением, а свободное время проводили за учебниками. Их образ жизни, спортивная честность, отношение к делу передавались и нам, молодым.

Выходит, немаловажную роль сыграли в нашей судьбе ветераны. А мы спешим… И при этом стараемся придать этой спешке какое–то «научное» обоснование, ссылаемся на опыт, на средний возраст команд США, Японии, ФРГ в плавании, легкой атлетике, гимнастике… И не хотим видеть, что делается в пашей родной стихии — в футболе. А взглянуть стоит. Здесь есть немало интересных фактов для размышлений…

Начну со Стенлли Метьюза. Его биография хорошо известна советским любителям футбола: в пятьдесят лет он оставался на левом краю атаки и был лучшим игроком своего клуба! С рывками, финтами, выходами Стенл- ли не могли, случалось, справиться защитники, годившиеся ему в сыновья.

Мне могут сказать: это исключение. Но не такое уж редкое. В 1958 году на чемпионате мира линию атаки Австрии возглавлял двадцатилетний Ханс Буцек. Читая книги о той поре, рассказывающие, как Лев Яшин взял пенальти, пробитый известным форвардом, я представлял его себе человеком из далекой истории. И вдруг в году семидесятом, во время очередной поездки «Торпедо» в Австрию, я встретился с Буцеком лицом к лицу на зеленом поле. Он по–прежнему был в строю и вел вперед своих неугомонных партнеров. Я смотрел на него и думал, что у нас уже давно покинули поле одногодки Буцека, такие, как Валерий Лобановский, Николай Маношин, Эдуард Мудрик, Виктор Понедельник, Георгий Рябов, Иосиф Сабо и многие другие.

Иногда говорят, что «старики» мешают молодым занять «место под солнцем». Однако практика опровергает это утверждение начисто. В 17 лет Эдуард Стрельцов получил «пост» центрального нападающего сборной СССР и вместе с ней в далеком Мельбурне завоевал звание олимпийского чемпиона. Очень скоро получили признание Геннадий Лагофет, Михаил Гершкович, Юрий Смирнов и другие. Истинным талантам никто не может закрыть дорогу в спорт. Одаренный спортсмен всегда сумеет завоевать себе «место под солнцем», и чем в более серьезной борьбе произойдет это завоевание, тем скорее молодой игрок станет настоящим бойцом.

Возрастной ценз наносит серьезный моральный ущерб нашему спорту. Моральный потому, что большое число выдающихся мастеров спорта, подходя к так называемому «критическому возрасту», определенному нашими стандартами, перестает, случается, серьезно работать, заражается пессимизмом. Только очень сильные духом способны идти наперекор судьбе. Разве не стоит вспомнить, сколько «специалистов» объявили после чилийских баталий «стариком» Яшина? Льву Ивановичу в ту пору минуло 33 года, и не будь он истинным Львом, легко бы мог поддаться на уговоры. Прислушайся он к чужим недобрым голосам, от этого много потерял бы наш спорт. Ведь все самое лучшее, самое яркое было совершено им именно после Чили — в Москве, Риме, Лондоне…

Часто «игра с возрастом» ведет к откровенным материальным потерям — из нашего футбола, из его лучших клубных команд преждевременно уходят мастера высокого международного класса, способные принести еще немало пользы. Кроме того, замена игроков в клубах и в сборной по паспортным данным ведет — что особенно вредно — к ослаблению конкуренции, а следовательно, вольно или невольно, к снижению качественного состава и уровня ответственности молодого спортсмена за рост своего мастерства.

К сожалению, эти истины перекрываются мрачной силой догм, и бывает, что мы сами, чуть сместившись в своем положении в мире спорта, меняем свои убеждения.

С Валентином Ивановым мы провели не один год вместе на зеленом поле и участвовали не в одном спортивном сражении. На моей памяти его уход из большого спорта. Сколько раз в ту пору жаловался он на то, что тренер тихонько, но верно «подталкивает его к обрыву».

— Я еще могу играть и долго быть нужным команде, — не раз говорил в сердцах Валентин. Ему тогда было 33 года, и он был вполне прав.

А в семьдесят третьем Валентин Козьмич Иванов спокойно смотрел на то, как к «краю обрыва» подталкивают меня. Мне только что исполнилось 33 года, и я чувствовал себя так, словно какой–то добрый волшебник сохранил во мне силы юности.

Но судьба неумолима, и час расставания все–таки пробил. До сих пор я еще не понял до конца, что отлучение произошло. Чувство такое, словно и вправду ушел, не попрощавшись, чего–то главного и нужного не успел сказать.

Иногда мне снятся чудесные сны: словно вновь выхожу на зеленое поле. И сердце замирает от предвкушения предстоящего блаженства.

Я просыпаюсь, и глубокая тишина ночи, а не рев переполненных трибун окружают меня. Сердце жалобно ноет. И я уже не могу уснуть. Разные мысли сверлят мозг.

Ради чего я играл! 253 календарных матча без одной замены, 427 официальных выступлений в чемпионатах страны, поединки на Кубок, международные встречи, выступления за сборную…

Не знаю, доставлял ли я радость людям. Но я играл для людей. Своим примером мне хотелось доказать, что спорт, если к нему серьезно относиться, открывает путь к самым высоким вершинам, что футбол — это красота, кипение страстей, истинное рыцарство и мужество, радость и вдохновение. Он учит нас не только искусству обводки, согласованных действий, мудрости комбинаций, но и мудрости жизни. И на всю жизнь мы остаемся верны ему!

КАК СБЫВАЮТСЯ МЕЧТЫ

Газеты осенью 1959 года пестрели фотографиями нового чемпиона страны — московского «Динамо». Славили, совершенно справедливо, Михаила Иосифовича Якушина, ставшего вторым в нашей футбольной истории тренером, которому удалось шесть раз привести своих питомцев на высшую ступень пьедестала почета. Писали о возрождении московского «Локомотива» — первого обладателя Кубка СССР, завоевавшего серебряные медали, и о бронзе тбилисцев, сумевших вновь привлечь к себе внимание яркой темпераментной игрой. Отмечали сенсационный успех армейцев Ростова–на–Дону, за два или три года совершивших путь от чемпионов своего города до четвертой команды страны.

О нас говорили мало, но в нашем клубе тоже была своя, правда, незначительная с виду радость: впервые за время существования «дублей» и официальных соревнований между ними первое место выиграли мы. И не просто выиграли, а забили в ворота своих соперников — т. е. дублирующих составов трех «Динамо», «Локомотива», «Спартака», ростовского СКА и т. д. — вдвое больше мячей, чем это сделал основной состав. В турнирной таблице наша команда мастеров вышла на пятое место, отстав от ростовчан на одно очко.

Наступил 1960 год — третий год моего пребывания в команде. Он обещал быть трудным по многим причинам. Во–первых, нескольких наших игроков включили в сборную и предстояли их частые отлучки; во–вторых, как писали газеты, все команды резко увеличили творческое напряжение; и, наконец, самое главное — была предложена новая система розыгрыша чемпионата страны. Вместо 12 команд, игравших друг с другом в два круга, в борьбу за звание чемпиона страны включались 22 клу–ба, представлявших 12 союзных республик. Все они были разбиты на две относительно равноценные подгруппы. Три лучшие из каждой подгруппы входили в финальную шестерку. Причем в финале все начиналось сначала: шесть лучших должны были снова без учета результатов предварительных встреч между ними встречаться друг с другом. В нашу неполную дюжину (11 команд) вошли: динамовцы Москвы и Тбилиси, ростовчане, «Зенит», «Молдова», харьковский «Авангард», «Пахтакор», ереванский «Спартак», «Даугава» и «Калев».

Сейчас эта система уже отвергнута. Но тогда она ставила перед участниками новые проблемы, требовала новых методов подготовки, а главное — умения совершенно по–иному распределять силы на дистанции.

Перед началом соревнований еженедельник «Футбол» обратился ко всем руководителям команд с просьбой поделиться своими планами на сезон. От имени московского «Торпедо» взял слово Виктор Маслов.

— Мы хотим, — заявил он, — войти в финальную шестерку. Сказать же, что мы хотим стать чемпионами — значит поднять большой шум. А шум, как говорил Марк Твен, это еще не доказательство.

Трудно сказать, что скрывалось под маской доброй шутки. Были ли у Маслова и в самом деле решительные намерения и он верил в успех, или еще не очень ясно представлял, до какой именно кондиции доведена команда. Но сопоставляя факты, все возможные «за» и «против», приходишь к выводу, что Маслов ждал успеха именно в шестидесятом. Помнится, еще в Москве, на общем собрании команды, он говорил примерно следующее:

— Сейчас в стране нет ни одного футбольного клуба, который был бы сильнее нас по подбору игроков или технической подготовке. Значит, ребята, все дело в том, чтобы захотеть и суметь сражаться, и тогда мы сможем удивить всех. Понимаете, всех!

На юге однажды во время зарядки он крикнул нам:

— Мальчишки, ну–ка, двигайтесь энергичнее. Мне сегодня сон снился, будто мы с вами чемпионами страны стали…

Подобными «шутками» Виктор Александрович часто подбадривал нас зимой и весной шестидесятого. Они были его очередной хитростью, его своеобразной системой психологической подготовки команды.

И постепенно настроение Маслова, его вера в свершение «чуда», о котором на автозаводе не переставали мечтать, начиная с 1938 года, стали передаваться и нам. На каждое свое выступление, на каждый очередной матч мы теперь смотрели с позиции своей большой мечты.

И все–таки, если бы меня спросили, когда мы твердо поверили, что нам под силу отстоять звание чемпионов страны, я бы назвал день 2 мая 1960 года, когда «Торпедо» играло в Лужниках против чемпиона страны — московского «Динамо». До этого мы уже выиграли 1:0 в Ташкенте у «Пахтакора», 3:0 у армейцев Ростова на их поле и 1:0 в Харькове у «Авангарда». Появилось несколько заметок, где отмечались наши слаженные, красивые действия. Мы и сами чувствовали, что игра пошла, и все- таки ждали Москвы. Ждали реакции московских зрителей и журналистов. Ждали сильнейших экзаменаторов.

Весь первый тайм мы явно нервничали, и «Динамо», выступавшее в своем сильнейшем составе (Яшин, Кесарев, Крижевский, Б. Кузнецов, Соколов, Царев, Урин, Короленков, Численко, Шаповалов, Фадеев), получило определенную свободу действий. Игорь Численко одел на этот раз футболку под номером «9». Таким образом, снова, как восемь лет назад, мы стояли на поле друг против друга. Только спор теперь шел не за школьный кубок, а за звание сильнейшей команды страны. И все–таки несмотря на серьезность момента, очутившись лицом к лицу, мы приветливо улыбнулись друг другу.

Потом уж было не до сантиментов. Соперники, отразив с помощью своей лучшей в ту пору в стране защиты несколько наших атак, сами перешли к штурму. Они умело меняли направление атак, то направляя их острие по центру, где Игорь Численко действовал просто великолепно, выжимая из меня все соки, то переносили их на фланги, растягивая нашу защиту стремительными рейдами Урина и Фадеева.

Сколько ни играю в футбол, не перестаю удивляться мудрому его смыслу. Игра коллективов, она требует четкой и предельной взаимосвязи каждого из одиннадцати игроков, вышедших на поле, тонкого их взаимопонимания и согласованности действий. На 28‑й минуте первого тайма динамовцы получили право на штрафной удар примерно метров с тридцати против наших ворот. Исполнял его мой подопечный. Я внимательно следил за тем, как он готовится, за каждым его движением, потом, по установившейся привычке, окинул взором наш оборонительный порядок и… ахнул. У дальней штанги, оставленной Колей Маношиным без присмотра, спокойно стоял Королен- ков. Я рванулся в его сторону, но было уже поздно: Чис- ленко увидел свободного партнера, последовал точный навес, и рослый динамовец словно гвоздь вбил мяч в «девятку» наших ворот. Мы получили наглядный урок того, к чему ведет футбольная дисгармония.

Сквитали мы мяч сразу же после перерыва. За 7 минут до конца при счете 1:1 произошел случай, который, не будь я лично его свидетелем, можно было бы отнести к числу спортивных анекдотов. Сорок минут шла яростная борьба, команды прилагали максимальные усилия, чтобы изменить результат. Безуспешно. И вдруг… Лев Яшин, выбивая свободный, делает неточное движение, и мяч оказывается у Валентина Иванова, одиноко стоявшего в каких–нибудь десяти метрах перед динамовскими воротами. Стадион взревел. Я уже ликовал: «Победа!» Но наш форвард торопливо отсылает «подарок» прямо в руки динамовскому вратарю — так точно и тихо, словно всю жизнь играл у бело–голубых задним защитником.

— Растерялся, как болван растерялся. Вы уж простите, ребята, — повторял он одно и то же десяток раз в раздевалке, хотя никто из игроков и тренеров не то что не сказал худого слова, но даже косо не поглядел на него. Однако понять Иванова можно было. И поверить в то, что он после того злополучного матча всю ночь не сомкнул глаз, все корил и корил себя.

Так получилось, что эта встреча положила начало целой серии из пяти матчей, которые нам пришлось сыграть в том году с чемпионом страны. И с каждым разом возрастали и их значение и их накал.

12 июля динамовцы принимали нас на своем стадионе в матче второго круга предварительного турнира. Мы к тому времени были лидерами в подгруппе, нас все громче и громче хвалила пресса, что, естественно, не могло не раззадорить соперника.

Маслов понимал это, и обычно немногословный на установках, на этот раз провел с командой целое тактическое совещание, посвящая в свой план. Первая половина: подвижная оборона, острые контратаки, темп предельный, изматывание соперника. После перерыва: широкое наступление.

Исход поединка решился на 48‑й минуте, когда Батанов, ворвавшись в зону динамовской штрафной, превосходно выдал мяч Гусарову и тому только оставалось протолкнуть его в сетку. Счет был 1:0, но все без исключения обозреватели отметили, что наше превосходство было подавляющим. Однако запомнилась мне не так сама игра, как небольшая речь, с которой несловоохотливый Маслов обратился к нам в раздевалке.

— Ребята, вы так точно, так блестяще выполнили все задуманное, что, будь моя воля, я бы уже сегодня вручил вам золотые медали.

Действительно, команда научилась точно понимать своего тренера и безукоризненно выполнять его замыслы на поле. Таким было «Торпедо‑60». В коллективе царило бодрое приподнятое настроение. Хорошо, когда все получается. Ребята стали предупредительны друг к другу и в то же время строги к самым малейшим проявлениям недисциплинированности. Я бы мог сравнить нас с альпинистами, вышедшими на штурм восьмитысячника. Чем ближе вершина, тем осторожнее люди: они знают, что теперь малейшая неточность, неверный шаг могут отбросить их от цели, на достижение которой потрачено столько сил, труда, времени.

День за днем катился привычной дорогой чемпионат. Переезды. Перелеты. Знакомые и незнакомые города. Знакомые и незнакомые администраторы, автобусы, трассы. Но знакомые методы «психологической обработки». Приезжаем в Киев. Несколько дней назад маститые динамовцы выиграли у очередного соперника. И нас везут в ту же гостиницу, помещают в те же номера, где до нас жили побежденные. В столице Украины могут проходить любой важности конгрессы и совещания, случиться любое событие, но вы можете не сомневаться: гостиница и номера, способные предвосхитить очередную победу, всегда останутся забронированными.

В другом городе нас встречает автобус, в котором сидит женщина. Хотя только пять часов утра, администратор объясняет, что она оказалась в аэропорту случайно и ее надо довезти до города. Нам отлично известны все эти хитрости, и мы даже не улыбаемся, делая вид, что ничего не понимаем. Ведь считается, что женщина в автобусе приезжей команды, как на корабле, приносит несчастье. И вот бедные администраторы, как правило, люди пожилые, отцы и дедушки, уговаривают этих «вестниц несчастья» не отказать в помощи родной команде, встать на рассвете и поехать встречать гостей.

Устраиваемся в гостинице. Если город, в котором мы уже бывали, то все быстро разбегаются по своим делам. В 1960 же году было сложнее — мы впервые открывали для себя Харьков и Ригу, Ташкент, Таллин. Семейные бросаются узнавать, где переговорная, склоняются у окошечек телеграфа, просят поместить их в номера, где имеется телефон. Все вместе выясняем, где ближайший кинотеатр, какие идут картины. Об остальном нам нечего беспокоиться: через час после прилета у каждого в руках «информационный лист» о том, где и когда мы тренируемся, питаемся, садимся на автобус, даже когда улетаем или уезжаем.

Многообразные, неповторимые, трудные будни команды, в которых хватает работы всем: врачам, массажистам, водителям автобуса, рабочим стадиона и сотням других людей, без труда, энергии, любви которых просто немыслим футбол.

Наконец, о нашем Мячикове. К сожалению, о нем знают немногие. Тарасовка известна каждому мальчишке. Может быть, потому, что это близко от Москвы, что там часто сражаются дубли и, наконец, живет и готовится к матчам знаменитый «Спартак». А для нас, торпедовцев, нет ничего ближе и роднее Мячикова. Аккуратный домик в лесу. Великолепное футбольное поле… Здесь есть буквально все необходимое, чтобы отключиться от спортивной суеты и рева трибун, отдохнуть, полюбоваться природой, хорошо, плодотворно поработать. Нигде, как в Мячикове, не кормят так вкусно, нигде (даже дома) не знают так хорошо наших вкусов и не стремятся так быстро удовлетворить их. Особенно в день трудного матча.

По субботам и воскресеньям в Мячиково приезжают отдыхать автозаводцы. Многие из них приходят к нам на стадион. Они знают каждого из нас по имени, у них свои любимцы, к каждому из нас свои вопросы, и они терпеливо ждут возможность получить на них ответы. Часто у главного футбольного поля проходили своеобразные «творческие конференции», на которых между футболистами и отдыхающими шел непринужденный обмен мнениями.

Здесь, на поле в Мячикове, на прилегающем к нему спортивном комплексе, мы ведем в течение всего года напряженную учебно–тренировочную работу. Мячиково — это наш своеобразный футбольный космодром, где мы готовимся, откуда улетаем на турнирную орбиту и куда возвращаемся, как на родную, бесконечно близкую нам землю.

23 августа в Мячиково было холодно и неуютно: весь день шел мелкий, надоедливый дождь. Под дождем делали зарядку, под дождем уезжали в Москву, где в этот день должен был состояться наш очередной — третий по счету в сезоне — матч с московскими динамовцами.

Как и у всякого спортивного состязания такого ранга, у него тоже был свой смысл, своя особая тональность. Московское «Динамо» носило звание чемпиона страны, и выиграть у него было очень почетно. Тем более для нас, впервые получивших реальную возможность претендовать на золотые медали.

И динамовцам победа нужна была как воздух: в предварительном турнире они сыграли плохо, с большим трудом пробились в финальную шестерку и теперь хотели доказать, что кризис, постигший их, миновал. Выигрыш у «Торпедо» послужил бы лучшим доказательством этого, ибо мы стали предметом всеобщего внимания. К тому же динамовцев просто терзала жажда реванша за досадное, с их точки зрения, поражение во втором круге предварительного турнира.

Въезжаем в знакомые ворота и вдоль Москвы–реки едем к Большой арене Лужников. Ребята настороженно всматриваются вперед. Нет, автобуса динамовцев еще нет. Плохая примета. Кто–то не выдерживает, роняет зло:

— И куда торопимся?

Выходим из машины и попадаем в кольцо любопытных болельщиков. Со всех сторон раздаются какие–то возгласы, кого–то из нас называют по имени, выкрикивают какие–то пожелания. Мы не улавливаем смысла этих криков. Желание одно: скорее прорваться в подтрибун- ные помещения, попасть в гулкую напряженность коридора. Здесь все немного задерживаемся: кто — для того чтобы перекинуться одной–двумя фразами с женой, кто пожать руку приятелю, с которым вот уже месяц никак не может встретиться, кто — чтобы ответить на короткий вопрос корреспондента.

— Ребята, ребята, не задерживайтесь. — Это голос второго тренера.

Вот и барьер, у которого замер специальный дежурный. За ним — святая святых: раздевалки. Привычным неторопливым шагом идем к ним. Нас встречает администратор.

— Какая?

В ответ он машет рукой. Все ясно: несчастливая. Лица ребят мрачнеют. Суеверие? Предрассудок? Называйте это как хотите, но приметы живучи у спортсменов Может быть, потому, что помогают создать определенный настрой.

Маслов пытается рассеять хмурое настроение. Радостно сообщает:

— Трибуны–то до отказа…

Это, действительно, приятно. Тем более приятно, что мы знаем: прежде всего пришли смотреть нас. С июня примерно каждый матч с нашим участием проходит при полном или почти полном сборе. Пишу не от бахвальства. Ведь это лучшая оценка значимости команды. Оценка ее зрелищной ценности.

Приносят программки с уточнениями. В руках Маслова копия протокола. Наши соперники вновь выставили боевой состав: Яшин, Глотов, Рябов, Кузнецов, Журавлев, Царев, Рыжкин, Коршунов, Николаев, Федосов, Шаповалов. В строю наиболее ярко проявившие себя футболисты — и ветераны, и молодежь. У нас состав — Поликанов, Медакин, Шустиков, Островский, Воронин, Маношин, Метревели, Иванов, Гусаров, Батанов, Сергеев.

Соперников трудно чем–либо удивить. Нас знают так же хорошо, как и мы их. И все–таки Маслов припас несколько «хитростей». Во–первых, частые смены направлений атак: то ярко выражение через Метревели, то откровенно на Сергеева, то давление в центре…

— Смотрите по обстановке, как питать первую линию, — говорит он Валерию и Николаю и больше ничего не добавляет. Он доверяет зрелости и мастерству наших хавбеков.

Все, кто видел этот поединок, помнят, что счет долгое время сохранялся 0:0, но на поле шла красивая, мужественная и бескомпромиссная борьба. Нам, торпедовским защитникам, пришлось в тот раз потрудиться куда меньше, чем нашим динамовским коллегам. Торпедовское нападение, скажу откровенно, играло великолепно. Атаки следовали в различных направлениях, острые и неожиданные. К счастью для динамовцев, их Яшин тоже был в ударе. Его игра в том матче удивляла даже нас, хорошо знавших необыкновенные способности этого вратаря. Вот он вытащил «мертвый» мяч, пробитый с расстояния метров в двенадцать Метревели. Затем в течение одной минуты дважды спасает свои ворота от точных и сильных ударов Иванова.

В раздевалке, во время перерыва, Маслов ходит из угла в угол. Видно, подыскивает слова. Потом просит внимания:

— Кто устал?

Ребята молчат. Вряд ли кто–нибудь из нас захочет в такую минуту признаться в своей слабости.

— Кто устал? — повторяет Маслов. — Я спрашиваю не зря. Исход поединка решит во многом физическая выносливость. И способность атаковать до последней секунды. Понимаете — до последней. В такой игре — нервной, азартной, проходящей на тяжелом грунте — может случиться самое неожиданное в любое мгновение.

— А Яшин как играет! — бросает кто–то восхищенно.

Маслов:

— Да, он делает невероятное. И вы должны совершить немыслимое: забить ему гол.

Минут за десять до конца матча бело–голубые явно предложили ничью: начали спокойный розыгрыш мяча в середине поля. Наши ее не приняли. Атаки нарастали, однако защита и вратарь «Динамо» по–прежнему сводили все наши усилия на нет.

И вдруг на 87‑й минуте произошла одна из тех трагедий, которые делают спорт увлекательным и волнующим зрелищем. Вновь, в который уже раз за этот матч, наши форварды пошли вперед. Комбинация Батанов — Сергеев- Гусаров. Последний выходит на очень выгодную позицию. Ему наперерез, вырываясь из тесного квадрата штрафной, несется Яшин. Он бросается к нашему форварду в ноги, но не отбивает мяч, задержавшийся в луже, а лишь неловко отталкивает его от себя, прямо в ноги Геннадию.

Что произошло дальше? Гусаров обвел лежащего вратаря, сместившись резко влево. Стадион заревел в сто тысяч человеческих сил. Но праздновать победу еще было рано: ворота, правда, были пустые, но до них лежал путь длиною в 25 метров. К тому же слишком мал, слишком коварен был угол смещения. Попасть в цель при такой ситуации, право, нелегко. Однако Гусаров, проявив удивительное хладнокровие, ни одной секунды не мешкая, послал почерневший и потяжелевший мяч вперед, и он вкатился в ворота у дальней штанги на какую–то тысячную долю секунды раньше, чем его успел достать в броске набегавший Борис Кузнецов.

На следующее утро мы с нетерпением ждали газет. Что пишут о вчерашней встрече, как оценивают ее? «Во встрече с «Динамо», — утверждал «Советский спорт», — автозаводцы доказали, что их сила не только в технике, не только в сыгранности. Матч в тяжелейших условиях потребовал от игроков огромной выносливости, и мы увидели, что претендент превосходно готов физически». А газета «Труд» сообщала: «Динамо» сыграло вчера одну из лучших своих игр в нынешнем сезоне и вновь, как бывало, показало чемпионскую силу. Но и при этих условиях «Торпедо» оказалось сильнее. Автозаводцы забили в какой–то мере случайный гол, но случайной их победу не назовешь. Она — результат великолепной подготовки».

Да, тот матч был из тех, которые не забываются. «Динамо», словно собрав в себе всю былую силу и гордость, заставило нас отчитываться по всем статьям футбольной науки. В течение 30 минут первого тайма чемпион предпринял такой яростный натиск, с каким мы уже давно, а может быть, и совсем не встречались. Динамовское нападение играло с подкупающим азартом и мастерством.

Полчаса, не стихая, вал за валом катился на наши ворота.

И тут — говорю об этом с понятной гордостью — испытание на прочность выдержала вполне успешно наша оборона. Натиск соперников был действительно мощным, но бело–голубым не удалось создать ни одного реального голевого момента. Точно взаимодействуя друг с другом, крайние защитники, хавбеки и, смотря по ситуации, форварды плотно перекрывали свои тактические зоны, лишая соперника главного: свободы действий, свободы маневрирования. Многие комбинации, тонко задуманные динамовцами, разбивались в самом начале. Журналисты, привыкшие видеть очевидное и считать голы, не обратили, к сожалению, внимания на это, а вот заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер СССР Борис Андреевич Аркадьев именно это обстоятельство выделил в своем пространном отчете. Он писал:

«Московское «Торпедо» с первых дней своего появления в нашей высшей футбольной лиге отличалось грозной линией форвардов. Сегодняшняя мощь команды, справедливо претендующей на роль сильнейшей в стране, бесспорно состоит в том, что тренерам удалось привести класс защиты и полузащиты в соответствие с классом нападения».

Привожу эту цитату отнюдь не из–за гордости, а чтобы показать, как мы шли к победе и что именно, какие характерные черты команды обусловили ее.

Так случилось, что через месяц, 28 сентября, жребий полуфинала Кубка СССР вновь свел нас с земляками- динамовцами. И вновь над Москвой громыхал гром. И поле было мокрым и скользким. А трибуны не могли вместить всех желающих.

Обычно когда одна известная команда выигрывает несколько матчей подряд у другой известной команды, то перед их новой встречей настроение, как ни странно, хуже у победителей. Они исходят из того, что должна же в конце концов сработать «теория вероятности» и, следовательно, счастье улыбнется сопернику.

Но мы, помнится, на матч с динамовцами ехали в безмятежном настроении. Мы вообще были в тот год в состоянии людей, поймавших свою жар–птицу и твердо веривших, что им все удастся. И росла с каждым днем уверенность. Видимо, этой психологической и физической раскрепощенностью и объясняется то, что от матча к матчу игра команды становилась техничнее, красивее, зрелищнее. В этом отношении показателен наш очередной матч с динамовцами столицы. Несмотря на то что матч был кубковый, ребята на этот раз играли легко, свободно, как бы наслаждаясь тем, что все у них получается, что они отлично понимают друг друга, словно управляемые безотказно действующей электронной машиной. И вот эта согласованность действий обезоружила сильнейшую в стране линию защиты.

Есть в шахматах выражение «форсированный мат». Оно означает, что один из соперников идеально рассчитал и осуществляет комбинацию, против которой практически нет защиты. Вот такие «форсированные голы» провела в динамовские ворота наша команда в том памятном кубковом матче.

После серии наших атак, разряжая обстановку, кто- то из защитников посылает мяч за лицевую. Угловой подает Метревели. Мяч летит точно на Гусарова, он может легко им овладеть и, кажется, сейчас это сделает. Но, резко выпрыгнув вверх, имитируя прием, наш центральный форвард легким, едва заметным движением корпуса уклоняется от мяча, пропуская его набегающему слева Сергееву. Следует сильнейший удар с десяти метров в левый нижний угол, и даже Яшин, великолепный Яшин ничего не смог сделать.

Еще более красиво был забит второй гол. Воронин, получив мяч в центре поля, точно отдал его Сергееву, как говорится, «на ход». Олегу долго объяснять не надо: он понял все мгновенно, рванулся вперед со спринтерской скоростью, притянув к себе, словно магнит, одного или двух защитников. Воронин здесь же вышел на свободное место, предложил себя и, получив мяч, далеким, идеально рассчитанным пасом отослал его направо Метревели. Слава рванулся к штрафной, на ходу срезая угол, остро и непосредственно угрожая воротам. Ему наперерез, естественно, бросились растерявшиеся от такого стремительного хода событий защитники. И тогда, увидев, что в центре штрафной нежданно–негаданно образовался узкий коридор, в него врывается Борис Батанов. Мгновенно оценив ситуацию, Метревели откинул товарищу мяч, последовал сильнейший удар в правый верхний угол, и счет стал 2:0. У наших форвардов было еще немало возможностей забить гол, но их срывал своими отличными действиями Яшин.

С таким же результатом в нашу пользу закончился октябрьский матч второго круга финала. Таким образом, в сезоне 1960 года мы имели пять встреч с чемпионом страны, из которых выиграли четыре и одну свели вничью при общем соотношении забитых и пропущенных мячей 7:1. Я думаю, сам по себе этот факт не нуждается в комментариях.

Не могу не вспомнить в связи с этим один весьма примечательный эпизод. Когда мы выиграли октябрьский матч, к нам в раздевалку пришел старший тренер динамовцев Михаил Иосифович Якушин. Мы все были очень удивлены, это не принято. Он поднял руку, попросив тем самым у нас внимания. Как ни велико было наше радостное возбуждение, сразу все стихли.

— Торпедовцы, — сказал Михаил Иосифович, — я хочу поздравить вас с тем, что вы создали и подарили нашему футболу такую замечательную команду. Берегите ее!

Мы не придали тогда должного значения его последним словам. А главный смысл обращения Якушина к нам, вероятно, состоял именно в них. Трудно создать хороший игровой ансамбль. Еще трудней сохранить его. Тогда ни я, ни другие не знали еще этой горькой истины.

А счастливый сезон был в разгаре. Пять матчей с московским «Динамо» — всего лишь одно действие в том непрекращающемся спортивном спектакле, героями которого мы оказались.

Ступеньки, ведущие к вершине, строго определены в количественном отношении: столько–то игр в чемпионате, столько–то (если ты удачлив) в кубке. Но далеко не каждая из них равнозначна. Вспоминая о пройденном в тот год пути, невольно возвращаешься к матчам этапным, решающим.

Характерной, например, была встреча первого круга предварительного турнира в Москве против динамовцев Тбилиси. Южане, всегда чурающиеся железобетонных конструкций в футболе, избрали, как обычно, зону и предоставили нашему нападению свободную игру. К тому же Чохели, перебравшийся с фланга в центр защиты, не сразу разобрался в своих новых обязанностях, чем не преминули воспользоваться Иванов, Батанов, Гусаров.

Одним словом, мы вели широкое наступление, все время доминировали на поле и в счете — 1:0; 2:0; 2:1; 3:1. До финального свистка оставалось каких–нибудь пятнадцать минут, может быть, чуть больше. Ребята стали открыто баловаться — то закружат карусель у ворот тбилисцев и любуются своими передачами, когда нужно бить по воротам, то вдруг затеют игру «в квардат» на середине поля.

Может быть, это разозлило тбилисцев, может быть, что другое сыграло роль, но вдруг характер действий соперников резко изменился. Последовала внезапная, острая атака, комбинация Месхи — Гогоберидзе, а затем пушечный удар последнего. 3:2!

И тбилисцы заиграли. Да как! Ярости и продуманности, цепкости и злости их атак можно было только удивляться. Чтобы разрядить обстановку, дать себе и товарищам передышку, я сам, грешным делом, несколько раз сыграл на «отбой», но мяч немедленно возвращался в нашу зону и все четверть часа не выходил из нее. В раздевалку я пришел таким мокрым, словно провел все это время под проливным дождем. Ребята вспоминали:

— Помнишь, как мяч в перекладину угодил?

— А как я его на лицевой прямо из ворот вытолкнул? Маслов ходил злой. Он был очень рассержен. Потом немного отошел. Даже пошутил:

— Ну, молодцы, ребята! Право, молодцы. Сами себе показали, что значит отдать «свою игру». Классический урок!

Действительно, это был в известной мере для всех нас показательный урок. Мы увидели, как самонадеянность, легкомыслие могут нанести любой команде и в любую минуту непоправимый вред.

«Торпедо‑60» было командой слаженной, дружной, ошибку поняли все, и уже в следующем матче, против таллинского «Калева», мы сыграли на едином дыхании от начала до конца, установив абсолютный рекорд года в счете 6:0. Это только прибавило хворосту в костер нашей уверенности, в команде твердо заговорили о том, что, мол, не все другим ходить в чемпионах, нужно и нам попробовать.

Не помню, в какой статье мне пришлось прочитать, что современный футбол имеет четыре скорости: бег, маневр, пас, мысль. Так оно и есть. Над приобретением этих ценнейших качеств команда под руководством Маслова работала уже давно. И каждое из них в той или иной степени уже проявлялось не раз. Но впервые идеальное сочетание этих четырех скоростей команда показала в матче с «Калевом». Именно здесь быстроту передвижения и паса форварды продемонстрировали не как самоцель, а как средство вскрыть оборону противника, открыть путь к его воротам.

Прошло всего несколько дней, и новый урок: 6 июня мы проиграли матч рижской «Даугаве» — 1:2. В тот день из 12 игроков, принявших участие в состязании, восемь получили жирные двойки за игру. Только у защиты и вратаря оценка была на балл выше. Что ж произошло?

В футболе тоже все подвластно законам диалектики — изменяются правила, тактика, техника, персональные обязанности игроков. Но один фактор остается постоянным и незабываемым при определении судьбы тех поединков, которые возникают на зеленых полях стадионов. Это — энтузиазм, страстность, желание играть, умение разбудить в себе и в товарищах живой интерес к игре. Это умение называют морально–волевым фактором или психологической подготовкой. Оно и сыграло решающую роль в том матче. Настроились мы тогда на относительно легкий матч и позорно проиграли его. Мы считали, что «Даугава» и «Калев» — одного уровня команды, обе слабые противники, и поплатились за это. Забыл тогда Виктор Александрович о необходимости соответствующей настройки команды, не учли этого и его помощники.

Когда я думаю о том, почему нам удалось воплотить в реальность чудесную мечту в тот памятный сезон шестидесятого года, невольно с волнением вспоминаю необычайный подъем и вдохновение, которыми была объята команда. Матч против «Даугавы» был исключением из правила. Огромная работа Маслова, его умелый, скрупулезный подбор исполнителей, придирчивый подход к каждому новобранцу «Торпедо» (он мог, например, про футболиста, о котором другие тренеры мечтали, сказать: «Это не игрок! Он не любит футбол!» — и больше данный спортсмен для него не существовал) сделали свое дело: наша команда выходила на каждый матч как на праздник. Меня часто спрашивают о природе моих футбольных «рекордов». Отвечу: именно тогда, когда я тренировался у Виктора Александровича Маслова, выработалась у меня твердая точка зрения: пропустить матч, отдать свое право бороться за победу другому — это несчастье!

И чем больше будет у нас наставников, ведущих по этому пути спортсменов, тем скорее наш футбол возродится во всей своей былой силе и славе. Конечно, энтузиазм — не порох, его не зажжешь спичкой, но ведь никто из нас и не ищет в спорте легких и идеально прямых путей.

К сожалению, матчи чемпионата страны не всегда радовали и радуют нас своим содержанием. Особенно после того как мы посмотрим огневые поединки на первенство мира, чемпионат Европы и даже внутренние соревнования где–нибудь в Англии, Бразилии, ФРГ. И сразу же начинаются разговоры о том, что наши футболисты разленились, не хотят как следует играть.

Конечно, как говорится, — в семье не без урода. Но давайте подумаем: всегда ли и все ли зависит от игроков? Играю я давно, ясно, друзей у меня в футболе много, а добрых знакомых и того больше — почти в каждой команде. Бывает, после поединков мы встречаемся где- нибудь в подтрибунном чреве, перебрасываемся двумя- тремя словами. Спросишь:

— Что это вы сегодня как сонные?

— Установочка, Витя, установочка. Ты ведь знаешь: не послушаешься старика, плохо будет!

Что же это за установка? Оказывается, боясь потерять очко во встрече с равным (или приблизительно равным) соперником, тренер ориентировал футболистов не столько на выигрыш, сколько на то, чтобы команда, не дай бог, не проиграла. Каких же, простите, творческих дерзаний, какого энтузиазма можно ожидать после такого нацеливания? А сколько раз они повторяются изо дня в день, изо дня в день!

Счастье торпедовцев шестидесятых годов в том, что у них был не только хороший, умный, глубоко знающий свое дело, но и решительный, мужественный тренер. Не припомню, чтобы когда–нибудь он призывал нас к осторожности. Даже тогда, когда, быть может, многие из нас хотели бы взять ее себе в союзники.

В этой связи хочу вспомнить матч, сыгранный нами в Киеве 16 октября 1960 года против местных динамовцев. Этот поединок имел решающее значение для обоих клубов. Украинские футболисты в турнирной таблице шли буквально следом за нами и в случае удачи — догоняли. Нас же устраивала ничья, она позволяла сохранить лидерство. Поэтому все, высказывая свои предположения о матче, считали, что мы изберем оборонительную тактику. Да что там говорить, даже многие руководители, провожая нас в Киев и побывавшие в те дни в команде, настойчиво советовали Маслову не лезть на рожон. Но Виктор Александрович не послушал никаких советов. Не послушал, хотя в Киеве нас встретил такой ураган страстей, от которого можно было потерять голову. Билеты все до одного распроданы. Газеты печатают интервью с тренерами «Динамо», которые обещают остановить наш наступательный порыв. В гостиницу непрерывно звонят из Москвы. Но ни предстартовая кутерьма, ни победы, одерживаемые от матча к матчу, не отняли у Маслова спокойствия, достоинства, верности исповедуемым принципам. Когда свисток судьи уже звал нас на поле, он сказал:

— Итак, ребята, натиск с первых минут! Играйте смелее. Я прошу вас об этом!

И огнем засветились в ту минуту глаза ребят, ибо такие слова действуют сильнее всякого допинга.

Мы, действительно, сразу же бросились в атаку. И, выражаясь языком боксеров, прижали своего именитого соперника к канатам. На 3‑й минуте Валентин Иванов точным пасом ввел в прорыв по левому флангу Сергеева. Стремительный бег, идеальная по своей точности передача в штрафную площадь, и набежавший Метре- вели под тяжелый вздох трибун забивает гол. Эта комбинация, быть может, кажется с моих слов простой, но выполнена она была с изумительной легкостью и изяществом.

Гол этот, как часто бывает, разозлил хозяев. Они повели решительный штурм наших ворот. Киевское нападение показало нам в течение первого тайма всю свою мощь. На 13‑й минуте разыгрывается четкая комбинация Зайцев — Лобановский — Серебрянников. Я бросаюсь под удар, но поздно: мяч направлен в цель. Счет 1:1.

Честно говоря, не могу объяснить, как нам удалось сохранить до перерыва этот результат. Тут, вероятно, кроме четкости и самоотверженности обороны, умелых действий в защите всей команды, сказалась еще и наша психологическая готовность к такому натиску. Впрочем, не только психологическая. У себя в Мячиково мы провели, помнится, несколько тренировок, когда против трех защитников и двух хавбеков действовало 6–7 форвардов. Им давался приказ:

— Забить во что бы то ни стало!

А нам соответственно:

— Держаться до последнего, ребята!

И сейчас здесь, в Киеве, нам эти уроки пригодились. Мы устояли. Устояли перед натиском той линии атаки и грозной полузащиты, которые через год обеспечили своей команде золотые медали чемпионов.

Перерыв. Ребята меняют мокрые майки. Нервы у всех напряжены. И вдруг Маслов:

— Ну, ребята, сейчас ваш черед. Видно, иссякли силы у хозяев. Измотал их наш Шустиков. (Почему он назвал тогда именно мою фамилию, до сих пор не пойму.) А забьем гол — совсем скиснут…

— Правильно, проф! — сказал кто–то из ребят.

Маслов не обратил на это никакого внимания.

— Молодец у нас проф! — восхищенно прошептал мне Медакин. — Профессионал у нас вот такой! — Он поднял вверх большой палец. (Мы звали в команде Маслова профессионалом.)

Трудно передать, как много значил для нас в те дни Маслов. Ведь сила тренера — это не только мудрое проникновение в глубины теории, подбор тренировочных упражнений, открытых комбинаций. Сила тренера — это прежде всего его отношение к игре, его поведение, его вера в людей и команду и команды в него.

После перерыва мы вновь овладели инициативой. Напряжение нарастало. И развязка наступила на 56‑й минуте. Отняв мяч у кого–то из киевлян, Леня Островский пошел вперед, сыграл в пас с Ворониным, а тот вывел в центральную зону Маношина.

Дальнейшие события отчетливо остались в памяти, словно видел я происходившее не наяву, а в замедленной съемке: Коля Маношин легко обошел двух киевлян и толчком ноги, характерным торпедовским посылом, отправил мяч Иванову. Тот немедленно, в одно касание — начавшему рывок Сергееву. Последовал навес на дальнюю штангу. Идеально рассчитанный навес: всем показалось, что мяч уйдет на свободный, но в последнее мгновение, понявший замысел товарищей, из–за спины защитника выскочил Генка Гусаров и забил гол. Этот гол сделал нас чемпионами.

Я достаю с полки уже изрядно истершийся листок «Спортивной газеты», выходящей в Киеве. С удовольствием читаю:

«Это был редкий по красоте матч, в котором обе стороны продемонстрировали самый высокий класс. Но все–таки надо признать, что лучшими в нем были москвичи. Они победили заслуженно. Они показали ровную, красивую, смелую, отмеченную полетом фантазии игру во всех линиях. Фактически сегодня это бесспорно лучшая команда страны».

Не скрою, приятно сознавать, что эти слова о тебе, о твоих товарищах, о твоей не такой уж еще далекой спортивной молодости.

С этим незабываемым поединком в Киеве может сравниться по своему накалу и красоте другой, сыгранный уже в Москве, против тбилисского «Динамо» в финале Кубка СССР.

Перед тем как восстановить отдельные эпизоды этого состязания, я напомню ситуацию, которая сложилась к его началу. Мы завоевали звание чемпионов СССР, а тбилисцы даже не попали в финальную часть. Конечно, они страстно мечтали реабилитировать себя за все неудачи и огорчения уходящего сезона. К тому же в финале кубка они выступали уже не раз, но всегда уходили побежденными. И эту «традицию» им хотелось нарушить. Так что мы отлично понимали, что поединок будет бескомпромиссный.

Стояли последние дни октября. В Москве вдруг повеяло стужей. Выпал снег. В Мячиково местные жители проложили первую лыжню. А мы вместо зарядки расчищали тренировочное поле и два раза в день играли против дубля.

Установку на игру мы получили прежнюю:

— Действовать в своей обычной манере. Атака с первых секунд.

Так и получилось: уже на первой минуте Котрикадзе спасает ворота южан от сильнейшего удара, направленного Батановым в угол ворот. Затем мяч попадает в штангу тбилисцев.

Выдержав первый натиск, они переводят игру на нашу половину поля. Темп предельный. Стадион гудит от восторга: вот где уж, действительно, вспыхнул порох энтузиазма!

Примерно на 25‑й минуте на наши ворота накатывается очередной вал. Я в высоком прыжке перехватываю продольную передачу, привычным приемом снимаю мяч и вижу далеко впереди открывшегося Иванова. Через мгновение мяч у него. Козьмич не пытается прорваться сквозь строй защитников, а посылает высокий пас направо. Вратарь тбилисцев в отчаянном прыжке старается перехватить передачу, промахивается, подоспевший Воронин делает откидку Метревели, тот бьет в упор…

— Ура! — кричат автозаводцы на трибунах.

— Гол! — радостно вздымают руки к небу наши ребята.

Но гола еще нет: кто–то из динамовских защитников в акробатическом прыжке достал мяч и остановил его рукой. Но он лишь отдалил неизбежное: Гусаров точно реализовал одиннадцатиметровый. Но ровно через минуту Баркая восстановил равновесие, давая понять, что гости не намерены ни в чем уступать.

Так повторялось несколько раз: на атаку, проведенную нами, гости немедленно отвечали атакой, на забитый гол — голом!

Наши соперники играли мужественно, ярко, частосовершая почти невозможное. На 54‑й минуте редкая по красоте комбинация Батанов — Иванов — Гусаров завершается голом. Стадион ликует. Но южан ничего не смущает. Проходит всего четыре минуты, и Заур Калоев, сместившись в зону левого полусреднего, забивает второй гол — 2:2.

Вновь мы идем в атаку. У ворот тбилисцев столпотворение. Что будет дальше? Валентин Иванов в падении головой забивает гол. Третий раз мы выходим вперед. Третий раз за матч угроза поражения нависает над командой соперников. И почти не осталось времени (Валя сделал счет 3:2 на 67‑й минуте), чтобы изменить положение. Но южане совершают «чудо»: Мелашвили в третий раз выбивает меч из рук судьбы.

Мы уходим в холодный, гулкий тоннель, ведущий под трибуны, а стадион ликует: еще тридцать минут захватывающей борьбы.

Короткий, нервный отдых. Кто–то зовет врача. Кто–то бинтует ногу. Что–то говорит Маслов, но я ничего не слышу. Напрягаюсь, чтобы уловить смысл его слов, однако они пролетают мимо сознания. Слышу только одно из них: «Победа». Да, в эти тридцать минут кому- то из нас предстоит вырвать ее.

— Пошли! — поднял меня за руку Медакин из удобного, мягкого кресла.

— Одну минуточку! — поднимает руку Маслов. Наступает тишина. Мы все смотрим на нашего тренера. Трибуны грохочут в сто тысяч человеческих сил, судьи уже, вероятно, стоят на центре поля, а Виктор Александрович неторопливо рассказывает, как в далеком тридцать седьмом году сильный, грозный московский «Спартак», вернувшись из Антверпена, где одержал победу в рабочей Олимпиаде мира, играл с киевским «Динамо» в Москве. Спартаковцам нужна была ничья, чтобы стать чемпионами. И счет был 1:1, и до конца матча оставалось не более тридцати секунд, и мяч оказался в руках у Акимова. Он выбил его к центру поля от самой линии штрафной, сделал еще один–два шага вперед и закричал ребятам:

— Все, порядок!

Но именно в это мгновение киевлянин Лайко сильнейшим ударом навесил мяч за выбежавшим слишком далеко спартаковским вратарем. И чемпионом СССР стало московское «Динамо».

— Вот так, ребята, — заключает Маслов, — в футболе надо сражаться до самого последнего мгновения. И до последнего мгновения верить в победу! Ну, а теперь в бой, орлы!

…Поверьте, эту историю я не выдумал для того, чтобы показать: вот мы послушались тренера и победили. Дело в другом: в невероятной интуиции, которой обладал Маслов. Он словно бы знал, что в таком предельно остром, психологическом поединке дело может решить мгновенная слабость и один неверный шаг.

Каждой из команд отпущено на отдых одинаковое время, но в тот раз могло показаться, что у нашего соперника его было вдвое, втрое больше. Тбилисцы неудержимо рвались вперед. Месхи, Яманидзе, Калоев, поддерживаемые товарищами, все время шли в атаку. Наши форварды отвечали не менее острыми и опасными атаками. Вратарям обеих команд пришлось поработать и понервничать изрядно.

И вот настало последнее мгновение в этой драме из трех действий, в которое и произошла развязка — счастливая для нас и полная трагизма для тбилисцев. Мы были в очередной атаке. Мяч получил Валентин Иванов. Он находился в зоне левого полусреднего (мы тогда все еще мыслили категориями «дубль ве») в очень трудном положении, точнее, под невыгодным углом. По–видимому, это и подвело тбилисских защитников: они, думается, ожидали, что наш лидер сыграет с кем–нибудь из партнеров. Но Иванов совершенно неожиданно сильно и точно пробил по воротам, и мяч, чуть задев штангу, влетел в сетку. На какую–то долю секунды мы — да не только мы, весь стадион оцепенел, а потом разразился грохотом восторга.

Если бы меня спросили, какое самое яркое впечатление осталось от тех первых минут, то я сказал бы — поведение тбилисцев. Их темпераментный характер известен. Они упустили победу, которая могла по праву принадлежать им. Можно было понять, сколько обиды, отчаяния, злости кипит в их груди. Но они все до одного подходили к нам и поздравляли по братски. Мне кажется, что ничего нет в спорте прекраснее благородства!

Мы сразу же оказались в центре внимания общественности и прессы. В начале сезона считавшиеся всего лишь «середнячками», мы вдруг стали чемпионами и обладателями кубка страны.

О нас стали писать как о «надежде и славе советского футбола».

Однако все случилось не вдруг. Об этом я уже говорил выше. Но мне бы хотелось еще раз остановиться на особой роли в этом становлении команды Виктора Маслова.

Когда команда добивается большого успеха, журналисты тепло говорят о тренере и его питомцах. У нас употребляют слово «питомцы» по отношению к любому тренеру, не задумываясь, насколько точно соответствует его значение. Подавляющее же большинство торпедовцев шестидесятого были подлинными, в прямом понимании этого слова, питомцами Маслова. В истории отечественного футбола нет другого такого примера, когда бы тренер получил возможность на протяжении нескольких лет создавать свою команду, взяв 14–15-летних мальчишек и доведя их до зрелых мастеров. Именно на это обстоятельство я хочу обратить внимание многих специалистов и сегодня. Ведь я не открою «педагогической Америки», если скажу, что Маслов (от которого в ту пору не требовали мгновенной оплаты авансов) получил возможность создавать единый ансамбль, осторожно, творчески подбирая исполнителей. Главное, он мог долго, шаг за шагом изучать своих питомцев, узнавать сильные и слабые стороны их характера, а что еще важнее — лепить эти характеры.

Еще одно обстоятельство, заслуживающее внимания. Если просмотреть протоколы чемпионата и Кубка страны 1960 года, то мы увидим, что «Торпедо» почти от первого до последнего матча выступало в одном и том же составе. А когда обстоятельства требовали (например, отъезд В. Иванова и В. Воронина в сборную), то команда заранее знала, кто займет их места. Удача в одном- двух матчах, слабое выступление кого–либо из нас в каком–то соревновании не заставляли Маслова шарахаться из стороны в сторону. Он верил спортсменам и отлично понимал обыкновенную житейскую истину, что всегда все хорошо получаться не может.

Поэтому–то и происходили чудеса: команда день ото дня становилась сыграннее, приобретала то чудесное качество, которое авиаторы называют «слетанностью». В этой обстановке росло взаимопонимание, росло чувство локтя, делался добрым и мягким психологический климат, в котором мы жили. Сейчас часто задают людям разных профессий и устремлений вопрос: «Что такое счастье?» По–моему, для человека, любящего футбол, высшее счастье попасть в команду, где к нему относятся со всей серьезностью и ответственностью, где в нем видят будущего большого мастера, где мечта о красоте, о неповторимости, о великолепии грядущих поединков является тренерам даже во снах. И осуществлению этой мечты он и его питомцы отдают все силы и весь жар своей души.

СЛОВО О МОИХ ТОВАРИЩАХ

17 ноября 1960 года. У Дворца спорта в Лужниках тысячи людей задают традиционный вопрос: «Нет ли лишнего билетика?» Но в этот день не было ни матча советской сборной против хоккеистов Канады, никакого состязания вообще. Чествовали нас — победителей чемпионата и обладателей Кубка СССР. И болельщики стремились также попасть на этот праздник, которым завершался большой футбольный сезон, как они не пропускали ни одного матча с участием «Торпедо». Каждый из его поединков в финальной части чемпионата и решающих игр на кубок собирал максимальное число зрителей на московских стадионах. Теперь любители футбола хотели увидеть одну из самых интересных и сильных команд в истории нашего футбола в другой, праздничной обстановке. То, что «Торпедо‑60» было замечательной командой в истории советского футбола — не только мое личное мнение. Если перелистать подшивки газет той поры, нетрудно убедиться, что подобные мысли решительно высказывали такие крупнейшие специалисты, как В. Дубинин, Г. Качалин, Ан. Старостин, В. Бобров и многие другие.

Могу сослаться и на другие примеры и факты. Летом шестидесятого, в перерыве между турами внутреннего чемпионата, мы совершили десятидневное турне по Федеративной Республике Германии, чей футбольный авторитет не нуждается в комментариях. Мы провели три матча: в Гельзенкирхине, против команды «Шальке‑04», во Франкфурте–на–Майне с клубом «СФ Франкфурт» и в Мюнхене с командой «Мюнхен‑1860». Советские спортсмены тогда были не частыми гостями этой страны, и встречи наши собирали полные стадионы. Результаты их 5:2, 2:2 и 8:1 в нашу пользу. Интересно, что в это время в ФРГ выступал знаменитый в ту пору мадридский «Реал», который в день нашей победы над «Мюнхен‑1860» выиграл у сильнейшей команды города Кельна — 5:4.

И вот выходящая в Мюнхене спортивная газета (она у меня хранится) поместила два огромных снимка. На одном был изображен «Реал», зачеркнутый двумя жирными красными полосами, а на другом «Торпедо» — с огромным, тоже красным восклицательным знаком. Под этими фотографиями стояла весьма любопытная подпись:

«У наших футбольных боссов была очень заманчивая возможность устроить матч между пользующимся мировой известностью «Реалом» и недавно открытым нами московским «Торпедо». Большинство обозревателей считают, что, случись такой матч, в нем непременно победили бы русские. Это действительно великолепная команда, демонстрирующая современный футбол самого высокого класса».

Что же скрывалось за этим хорошо известным, но слишком широким определением? Постараюсь предельно кратко расшифровать его, как я это понимаю.

Сила «Торпедо‑60», на мой взгляд, была в том, что команда той поры руководствовалась прогрессивной игровой идеей. Одним из первых Маслов стал внедрять «бразильскую систему». Пусть мы тогда еще не полностью освоили ее геометрию, но постигли ее суть: постоянную приверженность к атаке, стремление вести ее максимальными силами и средствами.

Благодаря усилиям тренеров и высоко развитому чувству ответственности у игроков родился и окреп слаженный ансамбль, сила которого заключалась в том, что все его линии равноценно были укомплектованы — равноценно не только по силе игры, но и по единству стиля, по пониманию самого духа футбола. Команда отвергала силовой стиль. Интересно с этих позиций перерождение моего товарища по обороне Л. Островского. В 1958–1959 годах он прочно обосновался в обойме «силовиков», и его часто критиковали за действия на грани допустимого. А в 1960 году заслуженный мастер спорта Виктор Дубинин уже называет его «одним из самых изящных защитников». Команда растворила в себе прямолинейность Леонида, подчинив его игру своему стилю.

«Торпедо» тех лет хорошо владело четырьмя скоростями современного футбола. Скорость бега, маневра и паса дополнялась скоростью мысли, и это плюс высокая индивидуальная техника обеспечивали красоту действии, высокий эмоциональный потенциал. Индивидуальное тактическое мастерство, над совершенствованием которого работали, что называется, денно и нощно, делало его тактику гибкой и действенной.

Вот, на мой взгляд, основные черты творческого портрета «Торпедо» тех дней. Но творческий портрет складывается из характеров отдельных игроков, поэтому с каждым из них я хочу познакомить читателя.

Начну с Толи Глухотко. К нам в команду он приехал в начале 1960 года из Красноярска. Его увидел один из наших администраторов — Юрий Иванович Шибилов — и побежал к Маслову.

— Ну, чудо–вратаря нашел! На одной руке стойку делает!

Через несколько дней перед началом утренней зарядки нам представили нового вратаря. Мы с интересом рассматривали здорового, могучего сибиряка, с виду скорее похожего на борца. Он прищурился от бившего ему в глаза солнца и вдруг сказал громко и просто:

— Не бойтесь, ребята! Пригожусь.

Мы рассмеялись, и Толя как–то сразу стал своим и близким.

Что меня привлекло в этом человеке, так это не по годам серьезное отношение к игре, ко всему, что связано с ней, или с поддержанием высокой спортивной формы. Бывало, глотка воды лишнего не выпьет. Уже закончилась тренировка, солнце жарит нещадно, все мокрые от пота, и не удержишься от соблазна проглотить стакан–другой холодной, кристально чистой воды. А Толя пополощет горло и в сторону.

И еще — очень любил тренироваться. Прямо не оттащишь его от мяча. Когда заканчивалась непосредственно «вратарская работа», Глухотко выходил с нами на поле, с удовольствием действовал в квадрате, играл на двое ворот, занимая место в линии атаки.

Анатолий быстро утвердился в основном составе. Играть с ним было спокойно, он никогда не кипятился, не переваливал свою вину на других, старался всячески успокоить нас, защитников. Я мог бы описать десятки и, может быть, сотни моментов, где проявлялись его замечательные спортивные качества, но вряд ли они что- либо дадут вам: чтобы понять, как играл Глухотко, его надо было видеть. Он не любил позы, рисовки, всегда стремился действовать предельно просто и надежно.

К середине 1961 года на Толю обратили внимание тренеры сборной, он был назван среди кандидатов на очередной учебно–тренировочный сбор.

— Мне по душе климат «Торпедо», — не раз говорил Толя. Однако вскоре он был призван в армию, стал выступать за ЦСКА, а после демобилизации уехал в минское «Динамо».

Совсем недавно мы встретились с ним на одной из московских улиц. Толя бросился ко мне, как к родному, рассказал, что живет с семьей в столице Белоруссии, работает.

— А славное мы пережили с тобою время, — сказал он задумчиво. И с ним нельзя было не согласиться.

Мы долго стояли, разговаривали, и словно бы наша спортивная молодость вернулась вдруг.

— Помнишь Мюнхен? — спросил я.

Он улыбнулся:

— А как же?! Оттуда у меня на всю жизнь память.

И встал перед глазами огромный, заполненный до

отказа зрителями стадион. Анатолий несколько раз спасает наши ворота в изумительных прыжках. Счет растет. Хозяева поля откровенно злятся. Вот рослый, широкоплечий, могучего сложения немецкий форвард прорвался к воротам с левого края. Толя бросился ему в ноги, а тот не успел отреагировать и проткнул носком бутсы ключицу нашему вратарю. В госпитале Толе вставили шпильку, ребята гадали, сколько игр он пропустит, а Глухотко взял да и вышел на первую же тренировку.

— Ты куда? — забеспокоились ребята.

— Это чтобы вы не волновались. А то будете ходить да думать про себя: «Что же будет, как мы без Глухот- ко обойдемся?»

С Лешей Поликановым мы земляки и побратимы: в детстве вместе сражались на зеленых полях Москвы. В году пятьдесят третьем он отлично провел несколько игр па Кубок Москвы среди школьников, и мы говорили ему:

— Ну, быть тебе заместителем Хомича!

Однако классного вратаря из него не получилось. По–видимому, подвела нервная система. Поликанов много тренировался, но играл неровно: то проведет несколько матчей очень хорошо, а потом — срыв, неудача. Небыло у него и настоящей вратарской реакции, опаздывал он часто с выходами на перехват, и это доставляло нам, защитникам, много дополнительной работы. Но и Леша внес свой вклад в успех команды, он старательно и от души делал все, что мог сделать. Это не так уж мало.

Моего соседа по линии защиты, Медакина, и в глаза и за глаза называли «аристократом». Саше это нравилось. Он любил красиво говорить, красиво одеваться. А еще больше — петь. Впрочем, петь мы любили все. В автобусе никогда не умолкали песни, среди которых почему–то особенной популярностью пользовалась «Лучинушка», «Горе–горькое» и еще одна… Но для того чтобы назвать эту, третью, песню, мне придется сделать небольшое отступление.

Был у нас в команде врач — Сергей Федорович Егоров. Очень добрый, чуткий и всеми любимый человек. Несмотря на свои 70 лет он сохранил необычайную бодрость, подвижность, немедленно откликался на все просьбы. Диагнозы его, как правило, оказывались точными, советы — дельными. Одним словом, человек без недостатков. Впрочем… Недостатком это не назовешь, но одна странность у Сергея Федоровича была. Он очень любил рассказывать о своих былых (никто не знал — действительных или мнимых) футбольных подвигах. Ребята любовно называли доктора «батя». Так вот «батя» наш утверждал, что играл в юности в «силу Федотова». Бывало, соберет ребят и начинает рассказывать:

— Иду по левому краю, ба–бах, в правую девятку — гол!

Особенно его страсть к воспоминаниям просыпалась, когда в команду приходили новички. Он вызывал их к себе и… прием продолжался два–три часа. Причем истории в этих доверительных беседах рождались поистине необыкновенные.

Однажды, чтобы рассеять оскорбительную подозрительность маловеров, «батя» принес нам старую выцветшую фотографию. На ней отчетливо виднелись лица десяти футболистов, среди которых мы сразу узнали Николая Старостина, Станислава Леуту и некоторых других известных мастеров. Лицо одиннадцатого было начисто стерто, но над обезглавленным телом стояла четкая надпись «Егоров».

Милый, добрый наш доктор, неважно, играл ли он в «силу Федотова» или нет, но футбол любил самозабвенно, горячо, преданно. И футболистов тоже. И мы отвечали ему тем же.

Ребята в команде молодые, все увлекаются джазом, эстрадными песнями. В ту пору появилось много эстрадных новинок и среди них «Мой Вася». В этой песне девушка утверждала, что ее возлюбленный везде и всюду будет первым — даже на Луне. Слова были положены на бравурную, жизнерадостную музыку.

Саша Медакин переделал эти слова на наш, торпедовский лад, это выглядело так:

Песня имела успех, она нам нравилась, поднимала настроение, и, отправляясь на очередной матч, мы обязательно горланили ее. Запевал Саша Медакин.

Часто случалось, он становился запевалой и на поле, показывая образец мужественной и активной игры. Воспитанник футбольной школы молодежи, он, как и подавляющее число ее выпускников, обладал хорошей техникой и довольно тонким тактическим чутьем, что помогало ему предугадывать многие ходы соперников.

Леонид Островский был одним из тех немногих торпедовцев той поры, что родились и выросли не в Москве: он к нам приехал из Риги и часто с увлечением рассказывал о городе на берегах Даугавы. Мы очень быстро подружились с ним. Иначе и не могло быть, потому что у Лени был покладистый, душевный характер, он был откровенным и бесхитростным. Он много читал и любил делиться прочитанным.

Как спортсмена его прежде всего отличала большая физическая сила и разносторонность. Он, например, вместе с Сашей Медакиным был чемпионом нашей команды в беге на 100 метров, лучше всех прыгал в высоту, хорошо, красиво выполнял упражнения на гимнастических снарядах…

Не меньшим достоинством было и его трудолюбие. После каждой тренировки он возвращался в раздевалку будто побывав под проливным дождем. Так много работать ему позволяла прежде всего его безупречная закалка, завидная выносливость.

Физическая сила, мощная фигура во многом способствовали тому, что Леня сложился как откровенный «силовик» и первое время несколько выпадал из нашего ансамбля. Однако, к чести его, следует сказать, что он быстро и весьма охотно стал перестраиваться. Во всяком случае, когда я пришел в команду, он уже учил меня технической, корректной игре.

Играть с Леней было спокойно и надежно. Высокий, резкий, хорошо видящий поле, он действовал одинаково четко и при зонном построении обороны, и в тех редких случаях, когда получал персональные задания. На это обратили внимание тренеры. В составе сборной СССР он выступал на чемпионатах мира в Чили и Англии. Последний раз мы с ним встретились на юге, в семидесятом. Лене было тогда 34 года, но он не сдавался и, став тренером пятигорской команды «Машук», продолжал выступать за нее.

— Не могу расстаться с зеленым полем. Уж очень люблю футбол! — объяснил Леня свое решение. И в этом признании весь он — человек, страстно влюбленный в спорт, преданный ему.

О наших полузащитниках я уже говорил и могу повторить, что это, с моей точки зрения, была лучшая в нашем футболе пара хавбеков, великолепная в своей «слетанности». Они и в самом деле были как два крыла проворного и легкого ястребка. Они то перелетали на свою сторону, встречая атакующие эшелоны противника на дальних подступах, то устремлялись вперед, включали «форсаж» и закручивали такую карусель, от которой начинала кружиться голова у самых стойких и опытных защитников.

Как известно, один улетел из родного гнезда, и спортивная судьба их в дальнейшем сложилась по–разному. Коля Маношин ничего не прибавил к своей былой игре, постепенно стал сникать и довольно скоро ушел из основного состава ЦСКА.

Спортивная же звезда Воронина всходила все выше и выше. Оставаясь в родном клубе, много и самоотверженно работая над техникой и физической выносливостью, Валерий неизменно и сильно прибавлял в мастерстве. С 1960 года он надолго вошел в состав сборной команды Советского Союза, несколько раз провозглашался у нас футболистом № 1 и был включен в состав символической команды, рожденной на основе опроса общественного мнения к пятидесятилетию Советского государства. Все его футбольные «чины», высокие звания, заслуги трудно было бы перечислить. Известно, например, что он неоднократно включался в состав сборной Европы и выступал под ее флагом в матчах против Скандинавии и Югославии, а после чемпионата 1962 года вошел в состав символической сборной мира, т. е. определен как лучший исполнитель своего амплуа.

В своей книге «Звезды большого футбола» Николай Петрович Старостин, охарактеризовав киевлянина Юрия Воинова как игрока–организатора, игрока, устремленного вперед, писал:

«После Воинова место правого хавбека (в сборной. — В. Ш.) прочно занял Валерий Воронин, полузащитник иного направления, которое возникло с переходом современного футбола к массированной обороне. Это не значит, что Валерий не умеет поддержать нападение и забить гол. Когда надо, он это делает превосходно. Но центр поля — не его стихия. Он не челнок, беспрерывно ткущий прочные связи для взятия чужих ворот своими нападающими».

Не могу согласиться с утверждением, что Валерий не был челноком, ткущим связи для взятия чужих ворот, оно неверно. Это можно доказать с помощью цифр. Юра Воинов провел в чемпионатах СССР 271 матч и забил 28 голов. Валерий сыграл 219 матчей и забил 27 голов. Выступая в составе сборной страны, каждый из них провел в ворота соперников по 5 мячей.

Можно доказать «наступательную мощь» Воронина, обратившись к высказываниям других. Так, отмечая успех московского «Торпедо» в 1960 году, другой Старостин — Андрей Петрович — писал: «Превосходными транзитными пунктами между защитой и нападением являются оба полузащитника — Н. Маношин и В. Воронин. Разные по внешнему рисунку игры, они, слившись воедино, составляют тот неиссякаемый источник, откуда команда черпает все новые и новые силы для атаки».

Я отыграл с Ворониным рядом многие–многие годы. И считаю: его стихия была — атака, и именно от него часто начинались самые интересные и победоносные комбинации, которые в дальнейшем «уточнял» и развивал находившийся впереди Валентин Иванов.

Пишу это не для того, чтобы «старое вспомянуть», а ради восстановления одной очень важной истины: Валерий как раз славен прежде всего тем, что — не знаюуж, сознательно или интуитивно — еще в те дни, когда мы по инерции продолжали исповедовать перечеркнутое шведским чемпионом мира «дубль ве», он одним из первых, а может быть, и самым первым уловил новый характер роли полузащитника, все чаще становясь игроком второго эшелона атаки.

К великому сожалению, этого не поняли прежде всего тренеры нашей сборной. Не раз возвращаясь из дальних вояжей, Валера делился со мной «горестями»:

— Понимаешь, требуют от меня то одного, то другого прикрывать и дальше чтоб ни с места. Я говорю, успею и прикрыть, но разрешите идти вперед, атаковать, помогать передней линии. Нет, боятся!

«Ожил» Воронин лишь тогда, когда на капитанский мостик главной команды страны взошел Константин Бесков. Тут агрессивные устремления торпедовца получили полную и безграничную поддержку. Недаром после знаменитого финала на Кубок Европы, состоявшегося 21 июня 1964 года в Мадриде, все испанские газеты писали о нем как об одном из самых великолепных и опасных игроков советской команды. Не случайно, вероятно, и то, что именно в бытность К. И. Бескова Воронин получил высокое общественное признание и был включен дважды в сборную УЕФА.

Однако вскоре в сборной произошла очередная «смена караула», и для Валерия начались тяжелые дни. В отличие от Бескова, тонкого ценителя истинно прекрасного в футболе, Николай Петрович Морозов не понимал Воронина, не сумел увидеть его неисчерпаемых возможностей, своеобразия дарования.

Что еще сказать мне о моем друге? Как и многим нашим игрокам экстра–класса, Валерию было свойственно прекраснейшее из спортивных и человеческих качеств — верность. Когда талант Валерия расцвел, к нему поступало много самых заманчивых предложений. Но он отмахивался от них, как от назойливых мух, рассказывал нам о визитах зазывал со смехом, с иронией и потом, уже совершенно серьезно, говорил:

— Никуда я не пойду из «Торпедо».

И действительно не ушел. Более того, он был одним из тех «китов», на которых наш клуб, пережив трагедию шестьдесят третьего года, сумел устоять под ударами судьбы и вновь выйти в число лидеров советского футбола.

Прошли годы. И вот сегодня я снова часто встречаю двух замечательных некогда хавбеков. И невольно думаю: кто бы мог предположить, что так сложится их судьба? Коля Маношин, я бы сказал, полностью использовал свои возможности. Он закончил военный факультет Института физкультуры имени Лесгафта, много работал над повышением своих знаний.

Недавно в Московском городском комитете физической культуры (примерно, в январе семьдесят четвертого) решили собрать бывших преподавателей и воспитанников футбольной школы молодежи. Здесь я и увидел Маношина — стройного, подтянутого, одетого в форму капитана Советской Армии. Мы долго расспрашивали друг друга о житье–бытье. Коля рассказал, что назначен главным тренером Вооруженных Сил по футболу, поделился своими планами.

Конечно, в разговоре — как всегда, когда встречаются старые торпедовцы, — вспомнили о Воронине.

— Ты его видишь? — спросил Николай.

— Да, вижу. Мы ведь живем рядом. Да лучше бы не видеть…

— Все так же?

— К сожалению.

И мы молчим горестно, пожимаем плечами и не смотрим в глаза друг другу, словно стыдимся чего–то и перед кем–то виноваты. А ведь мы и в самом деле виноваты перед ним. Все вместе.

В течение первых пяти–шести лет моего пребывания в команде мы все видели в Валерии пример для подражания. Его трудолюбие, серьезность отношения к тренировкам, искреннюю любовь к футболу, умение правильно и предельно рационально строить режим можно было брать за образец. И его скромность, невосприимчивость к славословию тоже.

Однако тонкость его натуры, поэтичность, я бы даже сказал, аристократизм в сочетании с его личным обаянием и большой популярностью, как это ни странно, сыграли с Валерием плохую шутку.

Воронин как магнит притягивал к себе людей. У него было огромное количество знакомых и друзей. Причем среди них были люди, представляющие интересный, заманчивый для Валерия мир театра, искусства, журналистики. Он стал своим человеком в спортивной редакции агентства печати «Новости», в театре «Современник», на

киностудии «Мосфильм»… К сожалению, как часто бывает, вокруг знаменитостей больше оказывается мнимых друзей, чем истинных. А дружба обязывала. Она обязывала заслуженного мастера спорта Воронина удовлетворять желание своих многочисленных приятелей удостоверить, так сказать, документально их близость с признанной «звездой» зеленого поля. А способ для этого существует лишь один — застолье.

Валерий долго и искренне сопротивлялся всевозможным соблазнам, но, увы, он не оказался тем железным человеком, который может пройти без моральных потерь сквозь медные трубы.

И Воронин начал поддаваться натиску всевозможных искушений. Сначала медленно, постепенно. То, что происходило с ним в шестьдесят шестом, шестьдесят седьмом году, видели в ту пору только мы, игроки «Торпедо». Видели, но делали вид, что не видим.

Конечно, судьбу свою решает прежде всего сам человек. Но мы не пробовали бороться за него. Тренеры не желали портить отношения с известным, признанным, пользующимся огромным авторитетом игроком. Ребята считали, что проявить к нему строгость, сказать в глаза, что он подводит их, — значит совершить нетоварищеский поступок. Сделай какой–нибудь новичок хоть сотую долю того, что делал Валерий, — с него бы, как говорится, семь шкур спустили. А тут отвратительная игра в молчанку. В существовании «двух законов» в наших футбольных и хоккейных командах — один для «звезд», другой для «обыкновенных смертных» — одна из причин того, что иногда мы бессмысленно несем тяжелые людские потери. Сначала — в спорте. Потом — в жизни.

К сожалению, почти так же не сумел выдержать экзамен на зрелость, на умение найти свое место в жизни наш левый крайний Олег Сергеев. А я вспоминаю с нескрываемым удовольствием того Олега, крепкого физически, выносливого, сильного, который мог совершать бесчисленное количество своих челночных рейдов по краю, изматывая, истощая до предела защитников соперника.

— Ваш Сергеев — сущий дьявол, — жаловались они не раз.

Мы знали замечательные качества нашего форварда и использовали его на полную мощь. Часто именно его неутомимость, активность, зажигательность были той искрой, которая приводила в движение торпедовский механизм и задавала необходимый ритм. Так было в матче первого круга чемпионата СССР 1960 года против ЦСКА. Это была наша первая в сезоне встреча с армейцами, от нее ждали многого, и стадион в Лужниках был полон.

Звучит свисток судьи. Центровая тройка разыгрывает мяч, отдает его в глубину. Начало спокойное, чинное, академичное. Следует пас Сергееву. И вдруг все преобразилось. Наш левый крайний делает резкий рывок вдоль ленточки, обходит кого–то из армейцев, срезает угол к штрафной. Кто–то бросается ему наперерез, Олег успевает откинуть мяч Иванову, Валя в одно касание выдает пас «на ход» Гусарову, следует удар, и даже великолепный бросок Разинского не спасает положения. Счет открыт. На 59‑й секунде!

Еще не стих гул на трибунах, а Олег, словно заведенный, уже дважды прорывался к чужим воротам. По нему, словно по камертону, мы настроились на бурный, неизменно нарастающий темп. Удар Гусарова — 2:0. Три великолепных прохода Сергеева. Защита армейцев явно не выдерживает его рывков. Багрич вынужден остановить Сергеева откровенно грубым приемом. Штрафной исполняет Иванов. Он вовремя заметил «брешь» в стенке, пас Гусарову, и тот великолепным ударом доводит счет до 3:0. А на 31‑й минуте сольный проход Сергеева и его «шут» заставляют наших соперников в четвертый раз начать с центра. Только однажды потерпели такое поражение от автозаводцев армейцы, это было в 1946 году, когда с тем же счетом (0:4) уступили им в дополнительной тридцатиминутке кубковой встречи.

На следующее утро московские газеты писали о силе и мощи коллектива, о высоком мастерстве победителей, об энтузиазме одиннадцати, но мы прекрасно знали, что главным героем был наш неугомонный Олежка.

В 1949 году в юношеской команде Метростроя появился маленький, щупленький на вид, но очень смелый и агрессивный пятнадцатилетний форвард Боря Батанов. Руководство клуба долго спорило — ставить или не ставить этого подростка, сумеет ли он вписаться в состав и быть полезным команде. В первом же матче Борис Батанов ответил на этот вопрос, забив в ворота соперников три мяча. Он пришел в раздевалку грязный, с окровавленными коленками, в изорванной майке, но радостный, счастливый.

— Вот это боец! Настоящий боец! — сказал тогда о мальчишке тренер. Но прошло много времени, прежде чем эти слова стали повторять любители футбола.

Со спортивным клубом Метростроя Батанов был связан долгие годы, он прошел здесь путь от дебютанта юношеской команды до основного игрока первой. Его уже знали многие из тех знатоков, глубинных, «сверхнастоя- щих» любителей футбола, которые регулярно посещают матчи на первенство Москвы. Они не раз спрашивали друг друга:

— И чего этого парня в мастера не возьмут? Стоящий…

И вдруг Батанов исчез. Пришло время служить в Вооруженных Силах СССР. Судьба занесла его в одну из частей Черноморского флота. Здесь он овладевал сложной боевой специальностью, а в свободное время занимался футболом. Способного игрока скоро заметили, и он очутился в команде мастеров спортивного клуба Черноморского флота. В пятьдесят восьмом году его пригласили в ленинградский «Зенит», и он отыграл в нем почти два сезона, потом решил вернуться в родную Москву. Тогда–то Батанов и попал к нам в «Торпедо».

Поначалу игра Бориса выглядела простой, прямолинейной, открытой для чужих защитников.

Однажды вечером, после ужина, мы сидели на скамейке в Мячиково и вели беседы о том, что кого волнует.

— А Батанов–то вряд ли нам подойдет, — сказал один из форвардов. — Не торпедовский у него почерк.

— Верно говоришь, — прогремел в темноте голос неизвестно откуда появившегося Виктора Александровича. — Почерк еще не торпедовский. Но то ты, парень, проглядел, что характер у него наш, автозаводский, рабочий. Значит, все у него получится.

Прав был Маслов. Борис удивлял даже нас, самых преданных делу ребят, своей необычайной работоспособностью и высоким чувством ответственности. Свою работоспособность он дополнял тонкой наблюдательностью, острым желанием учиться, перенимать все нужное, интересное у товарищей. И благодаря этому на наших глазах совершилось чудесное превращение. С каждым днем, с каждым матчем исполнительское мастерство Бориса приобретало все более яркий и самобытный рисунок, все чаще мы отмечали его успехи, интересные тактические ходы, важные творческие находки, и, наконец, настал момент, когда на одном из разборов Маслов, улыбаясь, сказал:

— Вчера ты, Борис, действовал на поле более по–тор- педовски, чем любой из старожилов нашей команды.

В годы успехов торпедовцев о наших форвардах писали часто, в том числе и о Батанове. Но как писали?! Все обозреватели восхваляли его только за огромную работоспособность. Было бы крайне несправедливо и неверно видеть в этом главное его достоинство, хотя работоспособность, игровая выносливость его были поистине удивительны. Однако еще большим достоинством следует признать его редкое игровое чутье и ярко выраженный комбинационный талант. Именно два этих последних качества и позволили Батанову стать «мозговым центром» «Торпедо», диспетчером атак, творцом и зачинателем многих ярких и эффективных комбинаций.

Я мог бы вспомнить десятки из них. Но приведу лишь два случая, показывающие, как мысль и действие Батанова оказывали решающее влияние на ход матча.

Москва. 12 июля 1960 года. Центральный стадион «Динамо». В присутствии 60 000 зрителей мы играли с хозяевами поля. Борьба шла упорнейшая, но счет до перерыва оставался 0:0. В раздевалке Борис, словно бы невзначай, говорит Сергееву:

— Олег, как начнем, сделай сразу два–три рывка, если сможешь.

После перерыва он и в самом деле непрерывно питает мячами левый фланг. Подтягивает туда Маношина. Потом точно рассчитанным пасом «отодвигает» направо Гусарова, подтягивается к нему, снова получает мяч. Уходит налево. Играет в «стенку» с Сергеевым и вдруг превосходным пасом в разрез выдает такую передачу Гусарову, что тому остается лишь протолкнуть мяч в сетку. 1:0! С этим счетом и закончился матч.

Другой пример. 30 июня этого же года в Лужниках мы играли с ташкентским «Пахтакором». Счет до 33‑й минуты не был открыт. Вот Доронин получил мяч и стремительно повел его по левому краю, к угловому флагу. Тройка наших форвардов и следующий за ними вплотную Воронин стали наваливаться на ворота соперников. Каждого из них сопровождал «сторож» из «Пахтакора». В коридор, образовавшийся вдруг между двумя «смежными парами», стремительно, резко, неудержимо бросился из глубины никем не прикрываемый Батанов. Четкий пас от Доронина, и Климов — вратарь «Пахтакора» — оказался бессильным отразить мяч.

Борис был в числе тех торпедовцев, которые не бросили команду в трудную минуту и помогли ее возрождению своим мастерством и самоотверженностью.

Но, пожалуй, ярче всего высокий класс мастерства Батанова проявился при переходе команды на новую тактическую схему — от «дубля ве» к «4–2–4». Как известно, далеко не все форварды, имевшие уже опыт игры в качестве оттянутого в глубину инсайда, смогли приспособиться к новым условиям и задачам, стать «челноками» команды, взять на себя важнейшие организационные, диспетчерские функции.

Батанов сумел. И это объяснялось прежде всего его огромным трудолюбием, которое позволило ему легко справляться с повышенными нагрузками, а во–вторых, его глубоким пониманием сути современного футбола

Отмечу еще две особенности его творческого портрета Одним из основных признаков классного игрока сегодня я считаю умение своевременно и точно дать пас. Если хотите проверить правильность моего заключения, дайте самому себе во время посещения очередного матча несложное «задание»: проследить за качеством выполняемых передач. И вы увидите, что именно низкий уровень их исполнения губит на корню многие интересные замыслы, срывает темп атак, помогает защитникам успешно осуществлять свою разрушительную работу.

Борис Батанов был одним из виртуозов паса. Пас его всегда был точен по замыслу и по исполнению: по адресу и по силе удара. Он владел в совершенстве искусством дать в острой ситуации такой пас, чтобы соперник не перехватил его, не дотянулся до мяча, а партнер успел к нему вовремя. Поэтому после передач Батанова на поле почти всегда создавалась острая ситуация, поэтому так часто завершались голом комбинации, начатые им

Интересной чертой дарования Батанова, заставляющей удивляться многих зрителей и делать ошибки наших соперников, являлась внешняя алогичность многих его тактических ходов. Постараюсь разъяснить, что я подразумеваю под этим. Мы начали атаку, идем вперед. Мяч у Батанова. Слева двигаются три партнера, которым противостоит лишь один «неприятельский» защитник. Ка залось бы, сам бог велит отдать пас сюда. Но нет, неожиданно для всех, и прежде всего для соперников, Борис посылает передачу направо, туда, где возле одного тор- педовского форварда находятся сразу два опекуна.

— Ох, — разочарованно вздыхают трибуны.

— Что он, не видит?! — кричат наиболее горячие болельщики.

Но затем все стихают, и через несколько секунд стадион взрывается гулом оваций: оказывается, наш игрок, выскочивший на передачу от Бориса, лихо, на скорости обошел своих опекунов, сразу оказался в идеальной позиции и забил гол. Забил! На световом табло загорается фамилия Иванова, Гусарова или Метревели, все яростно аплодируют им. И забывают Батанова, забывают, что это его «неуклюжий» ход привел к голу!

Играл Батанов мягко, изящно и никогда не грубил.

— Я за красоту, Витя, — признался он мне. — За настоящую красоту футбола.

Любовь к красивому, изящному он перенес и в жизнь. Каждый раз, встречаясь с Борисом, я с удовольствием отмечаю, что одет он строго по моде, что все на нем сидит как–то особенно ладно, просто заглядишься. При этом ему органически чужды крикливость, экстравагантность. Как и в игре, его девиз: простота, изящество, точное и непременное соблюдение пропорций.

Пожалуй, труднее всего писать о Валентине Иванове — нашем капитане и бессменном лидере. Потому что о нем уже и до меня много сказано — хорошего, заслуженного и очень верного. Писали про Валентина как про выдающегося дирижера «Торпедо». Правильно. Писали как о тонком, филигранном технике. Тоже правильно. Писали как о человеке, умевшем забить самый важный, самый ценный, решающий гол. Правильно. И все–таки из всех его достоинств я бы выделил одно: его удивительное умение выбирать место и отрываться от соперника.

Тут мне хотелось бы остановиться. В последнее время у нас стали много размышлять над причиной резкого снижения результативности нападающих. При этом пишут и говорят о постановке удара по воротам, об умении наших форвардов сильно и точно поразить цель.

Но на таком ли низком уровне это умение? Придите на тренировку любой из наших команд высшей лиги, и вы с удивлением вынуждены будете признать, что это совсем не так. Вы увидите, как точно попадают в нижние и верхние углы ворот наши старые знакомые — те, у кого в официальных играх результативность остается на неизменном нуле. Более того, вашему взору представится, что многие из них на учебных занятиях показывают завидное умение бить не только из статического положения, но и в движении, с хода, с лета, с высокой и низкой передачи. Но наступает турнирный матч, и все исчезает вдруг словно по мановению волшебной палочки.

А все дело в том, что наши знакомые в состязаниях на первенство страны, на кубок или в других официальных встречах постоянно находятся в теснейшем контакте с защитниками соперника, в условиях активного противоборства с их стороны и не имеют порой и десятых долей секунды для того, чтобы нанести прицельный удар.

Так, значит, все зависит от защитников? Отнюдь нет. Каким бы высоким мастерством ни обладал игрок обороны, ему трудно или почти невозможно уследить за подвижным, умеющим хорошо играть без мяча нападающим.

Хорошо играть без мяча! Это едва ли не самое главное в футболе. Вот этим высшим футбольным искусством в совершенстве владел Иванов. Я играл с ним много лет и никогда не переставал удивляться одному обстоятельству: натиск противника отбит, угроза от своей штрафной площадки на этот раз отведена. Я овладел мячом, быстро внимательным взглядом окидываю поле и всегда вижу свободным Валентина. Он уже ушел от своего подопечного, он готов к свободному приему мяча, к свободной игре. Причем так бывало не только в начальной стадии атаки, но еще чаще — при ее завершении.

— Опять защитники упустили Иванова, — кричали зрители, когда Валя, словно на тренировке, никем не прикрытый, со сравнительно короткой дистанции буквально расстреливал чужие ворота. Но дело было не в защитниках, а в высоком мастерстве форварда, умевшего то ли молниеносным рывком, то ли незаметным, неожиданным смещением, то ли несколькими обманными движениями выйти на удобную открытую огневую позицию.

Валентин Иванов на протяжении многих лет входил в состав сборной страны. Возвращаясь в команду из очередной поездки, он привозил с собой интересные рассказы о том, что увидел и услышал за рубежом, об отдельных технических и тактических новинках. Начиная с шестьдесят пятого года торпедовские тренеры неизменно привлекали Иванова в качестве своего помощника, чувствуя, видно, что рано или поздно он сменит их. Нельзя забыть еще об одном важнейшем качестве Валентина: отличном футбольном зрении. Он как никто другой умел великолепно видеть поле, и это помогало ему делать, как выражаются шахматисты, самые сильные ходы, обеспечивавшие нашей команде почти форсированный выигрыш.

Валентин многие годы был капитаном команды, и его спортивный авторитет сыграл немалую роль в ее становлении, успехах, в преодолении тяжелого кризиса шестьдесят третьего года. Мы все ценили его большое футбольное дарование. На поле Иванов был со всеми на «ты». Он беззаветно отдавал себя игре, товарищам, коллективу.

В жизни все было сложнее. Торпедовцы шестидесятых годов в большинстве своем были ребятами душевными, широко открывающими сердца дружбе. Наш лидер отличался в этом от других. Когда я пришел в команду, они с Эдиком Стрельцовым составляли отдельную группку в нашей семье, не афишируя ее обособленности, но давая понять это своими поступками. Когда Стрельцова не стало в команде, Иванов вместо того, чтобы сблизиться с ребятами, еще более отошел от них, замкнулся, казался далеким, почти чужим. Эту маленькую трещинку никто не замечал при Маслове, в период побед и успехов, но она сразу проявилась, когда он ушел.

С Гусаровым мы познакомились в 1953 году. Он играл в линии атаки за команду мальчиков ЦСКА, я — в обороне спортклуба «Фили». Однажды наши команды встречались между собой, и мы с огромным трудом выиграли со счетом 3:2. Два мяча в наши ворота провел Генка, поразивший нас в ту пору агрессивностью, точностью и силой удара. Потом мы встретились в Футбольной школе молодежи. Для большинства из нас дальнейшая спортивная судьба была не ясна, а Гена твердо знал свой путь.

— Пойду в свой ЦСКА, — не раз оповещал он ребят. И в самом деле, после окончания учебы он оказался в этом прославленном клубе. Однако армейские тренеры не разглядели в этом парне его индивидуальности. Гусаров надолго засел в дубле. Ему ясно давали понять, что на переход в основной состав особенно надеяться нечего.

В декабре 1957 года Маслов предложил Геннадию перейти в «Торпедо», и уже на следующий сезон о Гусарове заговорили как о спортсмене, подающим надежды. А в шестидесятом — он был назван вторым среди лучших центральных нападающих страны.

В команде Гену называли «аристократом», вероятно, потому, что он учился в таком известном и популярном институте, как авиационный. Он успешно закончил его и мечтал серьезно работать по специальности. В бытность его в «Торпедо» я всегда помню Геннадия с книгой в руках — то с учебником по высшей математике, то с какой- нибудь литературной новинкой. Человек он был общительный, необыкновенно живой, эмоциональный и всеми впечатлениями о прочитанном охотно делился с нами.

— Люблю, когда человек красиво мыслит, — признался однажды он.

Сам Геннадий красиво мыслил и в жизни, и на футбольном поле. Именно это качество помогло ему быстро вписаться в торпедовский коллектив, стать «своим человеком» в пятерке форвардов, рядом с такими поэтами футбола, как Метревели, Иванов, Батанов… Гену отличала высокая индивидуальная техника, а главное — сильный, отлично поставленный удар с обеих ног. Это делало его грозой вратарей. Не раз даже до меня, через все поле, доносились их крики, обращенные к защитникам:

— Держите Гусарова!

Но и это не всегда помогало. Только в официальных играх на первенство и кубок он провел в ворота соперников, выступая за наш клуб, 69 голов. А выступал он за нас три–четыре года. Вот и подумайте, насколько эффективной по сравнению с другими была его игра.

Сейчас, с вершины прошедших лет, хорошо видно, какую большую роль сыграл Гусаров в нашей команде. Стоит лишь сосредоточиться, и тут же видишь Геннадия на острие наших атак, то яростно рвущимся вперед сквозь оборонительные заслоны, то поражающим ворота соперников из самых неожиданных положений, в самых сложных ситуациях.

Например, матч первого круга чемпионата страны 1960 года с таллинским «Калевом». Тринадцать минут спокойной, равной игры. Очередное наступление на ворота гостей. Их защита плотно «держит» каждого из торпедовцев и медленно отходит на свою территорию. Мяч попадает Гусарову. Молниеносным взглядом он окидывает поле: все партнеры плотно прикрыты. Что делать? Гусаров принимает решение: немедленно, почти без подготовки, с дистанции в 25 метров бьет по воротам. Мяч с силой влетает прямо в «девятку». В дальнейшем мы выигрываем этот матч с общим счетом 6:0. После окончания второго тайма эстонские футболисты признались, что их буквально деморализовал первый гол.

В этом же поединке Геннадий еще раз заставил соперников начинать с центра поля, но сделал это уже совсем по–иному. Тонко, изящно разыграл он сложную многоходовую комбинацию с Ворониным, Фалиным и Метревели, в решающий момент красиво оторвался от своего защитника, вышел на открытую позицию и буквально с пяти метров головой послал мяч в сетку. Вот это умение действовать разнообразно, постоянно держать соперника в напряжении, удивлять неожиданными ходами — было едва ли не самой характерной его чертой, которую хорошо знали и использовали его партнеры. В московском «Динамо», куда Геннадий перешел в шестьдесят третьем году, он не встретил такого взаимопонимания, как в «Торпедо», стиль игры команды был совсем иным, чем тот, для которого он был создан. И его талант несколько потускнел, хотя еще долго он был на виду и время от времени призывался под знамена сборной.

Когда я пришел в московское «Торпедо», Слава Мет- ревели отыграл уже здесь полтора сезона и считался старожилом, но ничем не выделялся среди других. И вдруг в Сочи, куда мы приехали, как обычно, на учебно–тренировочный сбор, он оказался в центре такого пристального, такого трогательного (а затем и надоевшего всем нам) внимания, что нас, новичков, это просто удивило. Его с утра до вечера окружали мальчишки, к нему приходили в гости взрослые, о нем чуть ли не каждую неделю помещала информацию местная газета. В то время (весной пятьдесят восьмого) Слава еще не был тем виртуозом, каким стал позже. А «ларчик» открывался просто: оказывается, что здесь, в Сочи, начал Слава свою футбольную карьеру, здесь играл за сборную школьников города, отсюда уехал в горьковское «Торпедо», а оттуда к нам.

В статьях, которые мне пришлось читать о футболе, авторы, в подавляющем большинстве профессиональные журналисты, объясняли высокий класс игры Метревели как нечто богом данное. Мы же, торпедовцы, знаем, как настойчиво, серьезно и, главное, вдумчиво шлифовал Слава свой природный талант. Он внимательно присматривался к тому, что и как делают его коллеги в других командах, жадно и много читал отечественную литературу по футболу и буквально «мучил» своими вопросами Маслова.

— А это зачем?

— Скажите, как бы следовало поступить в таком случае?

Славу любили в команде. Легкий, покладистый характер создавал вокруг него атмосферу дружелюбия и глубокого расположения к нему. Его искренняя преданность футболу подкупала еще больше. Как только дарование Славы начало проявляться в полную силу, ко всем многочисленным делам и заботам прибавилось еще одно, быть может, самое трудное — отбиваться от гонцов с родной стороны. Родители Славы жили в Тбилиси. В этом городе жили и тысячи горячих почитателей Славиного таланта. И их родной команде «Динамо» очень не хватало Мет- ревели. В этом убеждали его посланцы столицы Грузии, прибывавшие к нам чуть ли не после каждой игры, в которой отличился Слава.

А он, отбив очередную, увы, нелегкую атаку, говорил счастливо и убежденно:

— Никуда я от вас не уеду, ребята. Мы с вами еще таких дел натворим!..

Однако, когда из команды ушел Маслов, Слава одним из первых покинул наш футбольный корабль. Но это не было клятвоотступничеством. Наоборот, тут проявился благородный, честный характер южанина: так он протестовал против несправедливости, допущенной по отношению к Виктору Александровичу.

С великим удовольствием и радостью вспоминаю игру этого замечательного мастера. В бытность его в нашей команде, случалось, говорили, что Метревели «грешит» индивидуальной игрой. Но разве это можно было считать недостатком? Наоборот, это высшая форма футбольного искусства. И наш товарищ был одним из тех немногих, кто в совершенстве овладел ею. Метревели умел в нужный момент смело, решительно и эффективно вести борьбу один на один с защитниками противника. Когда соперники прибегали к массированной обороне, когда в ход пускалась пресловутая персоналка, дело часто решал именно Слава. Часто при помощи артистичного дриблинга и своей «космической» скорости он взламывал старательно подготовленную соперниками оборону, выигрывал территорию, отвлекал на себя все новые и новые силы, а затем неожиданно, умно и точно играл в пас. После этого партнерам чаще всего оставалось лишь протолкнуть мяч в сетку или расстрелять ворота с открытой позиции. Как–то на досуге перелистывал я изданный в 1972 году справочник «Все о футболе». В нем имеется список ведущих советских мастеров кожаного мяча. С горечью и сожалением я не нашел там имени Валентина Денисова, который славился в конце 50‑х годов как замечательный техник, истинный виртуоз игры.

После чемпионата мира 1958 года у нас в команде Валентина стали называть «наш Пеле». Было в игре этого мастера действительно что–то напоминающее великого бразильского футболиста — такая же кошачья мягкость движений, великолепное «чувство ситуации». Мне импонировало его уважительное отношение к мячу. Сколько его помню, он всегда держит его в ногах или на голове, выходит в свободное время поработать над каким–либо сложным приемом или просто пожонглировать. Игру он любил самозабвенно. Однажды он сказал мне:

— Ты знаешь, Виктор, я, кажется, готов сам платить деньги за то, чтобы мне разрешили играть.

Каждый предстоящий матч был для него великим праздником и… великим мучением. За день или два он начинал волноваться, спрашивая то и дело:

— Как ты думаешь, поставят меня в состав?

Если ставили — он играл великолепно, и, я думаю, тренерам никогда не приходилось сожалеть о своем решении. Никто на поле не действовал так старательно, с такой удивительной самоотдачей, как он. Одно удачное выступление, другое. Все идет отлично, товарищи хвалят Валентина и вдруг… без всякого объяснения его имени не оказывалось в составе. Один матч. Другой. Третий. Очень нервный, чувствительный, с обостренным самолюбием Валентин не выдерживал… и срывался.

Конечно, никто не станет оспаривать абсурдность такого поведения. Но, к сожалению, часто чуткости и душевности не хватает нашим футбольным тренерам. Тренеров ругают и снимают за то, что они недобрали очки, а не за душевную черствость и бездарность. А ведь порой именно невнимание и бессердечие оказываются теми причинами, из–за которых не растет техника, игроки не проявляют воли и боевого напора, что, в конечном итоге, сводится к недостатку злополучных турнирных очков.

Сейчас, начиная свою жизнь как бы заново, перейдя по примеру многих своих старших товарищей на тренерский путь, я размышляю о том, почему так происходит. Ведь дело тут не в каком–то случае, в одном или двух

примерах. Причина глубокая и требует своего изучения.

Лично я думаю, что все зависит от общей культуры и педагогического таланта тренера.

За долгие годы пребывания в команде мастеров «Торпедо» мне довелось познакомиться со многими из них — Маслов, Жарков, Морозов, Марьенко, Золотов, Иванов… Но если бы меня спросили, кто оказал решающее влияние на мое воспитание (именно воспитание!!) как спортсмена и гражданина, я бы — да не обидятся на меня мои бывшие педагоги — назвал секретаря парткома завода имени Лихачева — Аркадия Ивановича Вольского.

Нетрудно представить, как занят секретарь парткома на автогиганте. Он нужен всем, и ему нужны все и всё — план, качество, труд и отдых, культура и быт многотысячного коллектива, в целом их судьба, заботы, многогранная жизнь каждого человека в отдельности. Однако при всей своей занятости Аркадий Иванович часто навещал нас и находил всегда время побеседовать чуть ли не с каждым игроком. Он знал всех по имени и отчеству, знал наши биографии. Приезжая в команду, он никогда не забывал расспросить об успехах спортсменов в учебе, поинтересоваться самочувствием, поговорить по душам. Он смотрел на спорт как на важную государственную работу, и в этой работе для него не было мелочей.

…Нам не дано, к сожалению, способности оценивать лучшие дни и мгновения нашей жизни в тот момент, когда они совершаются. И только когда они уйдут безвозвратно, мы начинаем понимать их значение. Так и я, только сейчас, много–много лет спустя, понял, что лучшие дни своей спортивной жизни я пережил в шестидесятом. И дело не в том, что мы выиграли чемпионат и кубок. Мы чувствовали себя творцами прекрасного, жили на одном взлете, составляли единое целое, то, что объединено коротким словом «команда».

Мне посчастливилось держать в руках книгу известного врача XVIII века Акселя Мунте — «Легенда о Сан- Микеле». В ней есть и такие слова:

«То, что человек сохраняет для себя, он безвозвратно теряет, но то, что он отдает людям, — навеки остается ему».

В том памятном 1960 году мы отдавали свое умение, мастерство, любовь к футболу людям — щедро, искренне, без остатка. И поэтому те, кто пережил со мной эти годы, навсегда остались в моем сердце как дорогие друзья.

ПУТЬ НЕЛЕГКИХ ИСПЫТАНИЙ

В последний день октября 1960 года стали мы обладателями кубка и той, четвертой в истории отечественного футбола командой, которой посчастливилось сделать «дубль». Потом побежали дни праздников — встречи, выступления перед рабочими завода, школьниками, перед многочисленными поклонниками московского «Торпедо», которых оказалось куда больше, чем мы думали. И отдых.

Только в один из первых дней нового года команда собралась вновь на свой сбор. Мы с радостью встречаемся после длительного перерыва, раздаются шутки, громко звучат голоса. И вскоре уже тесно становится в небольшой комнате.

До начала тренировки еще пятнадцать минут, но кто- то из особенно нетерпеливых уже подбросил мяч вверх, и он со звоном упал на пол. Это послужило как бы сигналом, и ребята, уже давно одевшие тренировочную форму, двинулись в манящий своим простором спортивный зал. И он сразу наполняется глухими ударами: бум… бум… бум!

Ровно в одиннадцать часов появляется Виктор Александрович Маслов. Его сейчас же окружают тесной гурьбой, сердечно приветствуют, забрасывают вопросами.

— Потом. Все потом. А сейчас за работу! И так уже сколько времени потеряли, — говорит он.

На тренировке он был бодр, весел, то и дело подгонял нас:

— Резвей, резвей, чемпионы!

И все работали охотно. От прославленных ветеранов до занявшего — при построении — свое место на крайнем левом фланге пришедшего в основной состав из группы подготовки Шурика Абаева. И никаких сомнений, никаких тревожных предчувствий в нашей светлой судьбе не было ни у кого.

В конце февраля пришла пора собирать чемоданы: нас снова ждал юг. Но команду покидали шесть торпедовцев, все боевое ядро. Леня Островский, Коля Мано- шин, Валера Воронин, Слава Метревели, Валя Иванов, Борис Батанов «переезжали» в Тбилиси, где в ту пору был назначен сбор тех, кто входил в главную команду страны. На юге я не видел человека более нервного, более подавленного, чем Виктор Александрович Маслов.

— Я в сущности не знаю, какой у меня коллектив. Не знаю, на что нацеливать людей, на что рассчитывать, — то и дело жаловался он.

Успокоился он несколько, когда в конце марта, после поездки в Голландию, вернулись наши сборники. Маслов не дал им отдохнуть: на вечер того же дня была назначена двусторонняя игра между основным и дублирующим составом. Она завершилась вничью, но привела нашего наставника совсем в уныние.

— Ничего не клеится. Ничего, — разводил он руками в раздевалке.

После ужина Виктор Александрович вызвал к себе в номер Валентина Иванова, Валерия Воронина и меня. Когда мы пришли, там сидел второй тренер нашей команды — Владимир Иванович Горохов, человек необычайно трудолюбивый, добрый и отлично знающий свое дело.

Без какой–либо подготовки, без излишней дипломатии Маслов сразу перешел к делу:

— У нас назначена контрольная игра с московским «Динамо». Но команды нет, и выходить в таком виде, в каком вы были вчера на поле, — значит обрекать себя на разгром. Отказаться — пойдут кривотолки. Я спрашиваю вас: что же нам делать?

— Надо играть, — спокойно сказал Воронин и с выражением наивности на лице посмотрел на тренера. Все рассмеялись. Смеялся и Маслов. Но потом вдруг опять взбунтовался:

— Ничего смешного нет! Мы забыли о том, какое имя носим. — Он весь побагровел от волнения, то и дело останавливался, чтобы откашляться. А мне вдруг очень захотелось успокоить Виктора Александровича, дать ему понять, что дело обстоит далеко не так плохо, как кажется. Я встал: — Защита послезавтра сыграет хорошо. Это я обещаю.

— А полузащита тем более, — улыбнулся Воронин.

— Нападение присоединяется к предыдущим ораторам, — поставил точку Иванов.

Накануне весь день шел дождь, и, когда мы вышли на поле адлеровского стадиона, оно выглядело так, словно его только что обработала авиация «противника»: выбоины, бугры, содранный травяной покров. И все же игра получилась. Наши ребята, особенно в линии атаки, даже на таком грунте сумели показать отличную технику. Действовали интересно, живо, разнообразно. Пришедшие поглядеть на своих товарищей футболисты московского «Локомотива», воронежского «Труда», ленинградского «Адмиралтейца» не раз горячо аплодировали им. Никто не ожидал, что прикидочная игра в начале сезона будет такой острой и интересной. Особенно хорош был Олег Сергеев, который оставил буквально без сил выступавшего против него В. Кесарева. Я пишу — буквально, потому что видел, как после матча (он закончился со счетом 3:1 в нашу пользу) динамовец не сумел дойти до раздевалки и долго лежал на скамейке за воротами, окруженный своими болельщиками и друзьями.

— Ну, молодцы! Порадовали старика, — восторженно говорил после игры Маслов.

Весь обратный путь в автобусе гремели песни — веселые, бравурные. Настроение поднялось не только у Маслова. Мы снова почувствовали себя единым коллективом, который может постоять за себя.

8 апреля были сыграны первые официальные матчи XXIII чемпионата СССР по футболу. Проводился он опять по системе с двумя предварительными подгруппами. В нашей собрались серьезные соперники — «Динамо» (Тб), «Нефтяник», «Локомотив» (М), «Шахтер», СКА (Ростов н/Д), «Адмиралтеец», «Авангард» (X), «Даугава», «Труд» (Воронеж), «Спартак» (Вильнюс). Столько же — одиннадцать — коллективов насчитывалось и во второй подгруппе.

Если общее число коллективов сохранилось, то сама формула розыгрыша первенства по сравнению с предыдущим годом изменилась резко. Теперь все участники после предварительных игр делились только на две группы — «высшую», в которой 10 команд вели спор за медали всех достоинств, и «низшую», где остальные 12 коллективов определяли, кому остаться в клане сильнейших, а кому покинуть его. Причем в группах учитывались все очки, набранные на начальном и заключительном этапах состязания. Такая система потребовала, видно, немалого напряжения ума от ее изобретателей, но футболистам она откровенно не нравилась, да и не могла нравиться.

Мы начинали сезон в Донецке против местного «Шахтера». Играть в этом городе всегда трудно: во–первых, соперник достаточно серьезный, во–вторых, влюбленные в свою рабочую команду, яростно болеющие за нее зрители… Но в тот раз мы выиграли сравнительно легко. Приз, учрежденный местной газетой лучшему игроку матча, был вручен Валерию Воронину. В «Советском спорте» про нас написали, что мы выступили в присущем нам агрессивном, остро атакующем стиле.

Казалось, небо над головой снова было безоблачным. Но тем, кто был на палубе нашего спортивного корабля, виделось, что далеко не все похоже на идеальную обстановку предыдущего года. Теперь, случалось, после возвращения в Москву после очередного турне некоторые игроки без разрешения отправлялись по домам и точно так же, без разрешения, опаздывали на день–другой в Мячиково.

В шестом туре предварительного турнира неожиданно откровенную грубость допустил на поле Саша Медакин.

Зачем я пишу про все это сейчас, много лет спустя? Тем более что проступков серьезных не было: мелкие нарушения, пустяковые опоздания, ничего не значащие прогулы. Но, безусловно, все эти нарушения были страшны тем, что утверждали в команде обстановку всепрощения, а тем самым снимали с нас обет святости перед своим спортивным долгом, который мы сами себе дали когда–то.

Виктор Александрович Маслов, сделавший так много для команды, собравший ее по винтику, теперь не замечал или не хотел замечать, что винтики понемножку начали ржаветь.

Почему? Ответить на этот вопрос невозможно. О причинах такого поведения можно лишь только догадываться. Может быть, он, о мужестве которого я говорил в этой книге не раз, вдруг почувствовал робость перед вчерашними мальчиками, ставшими благодаря его усилиям известными и яркими «звездами»; может быть, считал, что здание слишком прочно и не поддастся ударам судьбы; может быть, занятый своими многочисленными повседневными заботами, попросту не находил времени для того, чтобы серьезно заняться воспитанием своих парней… Да, объяснить, какая из причин здесь срабатывала (или все вместе понемногу), — трудно. Но факт остается фактом: там, где исчезает обстановка высокой творческой требовательности друг к другу, где отходят — пусть хоть в малом — от железного закона нерушимости спортивной дисциплины, — там возможны, а может быть, даже неизбежны серьезные срывы, горькие и обидные отступления.

Это все я вижу и понимаю «задним числом», с дистанции прожитых дней. А тогда мне, более чем кому–либо, жизнь наша, судьба наша казались радужными, неспособными породить и тени беспокойства. Тем более что дела у нас на предварительном этапе чемпионата шли как нельзя лучше. 33 очка было в нашем багаже, когда мы делали решающую «пересадку в финальный поезд». У лидеров другой подгруппы — ЦСКА и киевского «Динамо» насчитывалось по 29 очков. И многие обозреватели писали, что вопрос о чемпионе уже решен или почти решен. И мы, по–видимому, уверовали в это. Красочный стенд в нашем домике в Мячиково весь был увешан хвалебными журналистскими панегириками в наш адрес.

Между тем раздавались и предупреждающие сигналы. Вот что, например, писал в своей статье «Промежуточный финиш позади» (после первого круга предварительного турнира) заслуженный мастер спорта Николай Морозов:

«По сравнению с прошлым сезоном заметно потускнел игровой почерк чемпиона и лидера первой подгруппы — московского «Торпедо». В этом году своим успехом коллектив обязан прежде всего хорошей игре защитных линий и вратаря А. Глухотко.

Линия же нападения (и особенно в отсутствие В. Иванова) ничем не блещет и не напоминает прошлогоднюю. Глубокое начало развития атаки Г. Гусаровым и Б. Батановым не способствует давлению на ворота соперников в штрафной площади. Проходы же крайних нападающих становятся эпизодическими, а их подачи не имеют логического завершения в силу вакуума, создающегося в середине».

Или вот еще одно очень важное свидетельство: «…Не столь ярко в нынешнем сезоне по сравнению с прошлогодним проявляет себя в роли организатора атак торпедовец В. Иванов. Он всегда был сильнейшим стратегом в коллективе автозаводцев. Сейчас создается впечатление, что Иванов передоверил ряд своих функций Б. Батанову и полузащитникам, а сам стремится чаще выйти на удар, чем помогает это сделать другим. Конечно, организаторские способности Б. Батанова, В. Воронина, Н. Маношина следует развивать. Но Иванов должен быть в этой четверке первой скрипкой. Пока же он ею не является. Может быть поэтому снизилась результативность автозаводцев и появилась сомнительная приверженность к победам с преимуществом в один гол».

Статьи и другие публичные выступления с аналогичными оценками появлялись по ходу чемпионата все чаще и чаще. Однако им в нашей команде не придавали серьезного значения. Более того, считали, что у некоторых сложилось предвзятое отношение к «Торпедо». Виктор Александрович Маслов и тут хранил отнюдь не завидное спокойствие.

Пишу об этом не для того, чтобы обидеть или бросить хотя бы тень на Виктора Александровича Маслова — человека, которого искренне люблю, которому отдаю должное на страницах этой книги. Однако я пишу историю своей команды и обязан ее объяснить. Я вижу свой долг перед тем, кто возьмет на себя труд прочесть эту книгу, провозгласить: велик подвиг тренера, сумевшего поднять свою команду от уровня «середнячка» к чемпионскому великолепию. Но еще выше подвиг того, кто умеет бережно сохранить и расширить завоевание, поддержать в своих воспитанниках высокий моральный и физический потенциал, уберечь от самодовольства, зазнайства, самоуспокоенности. Несколькими годами позже, взойдя на капитанский мостик киевского «Динамо», Маслов показал всей стране, всему нашему футбольному миру, что обладает этим высшим искусством тренера–воспитателя. В шестьдесят первом, командуя «Торпедо», он еще не обладал им.

И в клубе царило полное спокойствие. И руководство завода не высказывало никаких претензий — очковый запас у нас был достаточный, мы оставались лидерами, какие могли быть претензии к команде? Вот это–то невнимание к существу дела, пока видимые результаты еще позволяли прикрывать глубокую трещину, оказалось в конце концов решающим фактором. Механизм сломался внезапно для окружающих, сломался, когда машина неслась вперед на полном ходу, а это всегда неизбежно приводит к аварии.

События развивались быстро. Начиная с шестого тура предварительных игр мы захватили лидерство и не отдавали его никому на протяжении четырех с половиной месяцев. С 7 мая по 15 сентября мы возглавляли турнирную таблицу сначала в первой подгруппе, а затем в «первой десятке», где собрались все основные претенденты на золотые медали.

Однако лидерство лидерству рознь. Если в предварительных играх наша поступь хотя бы в цифровом выражении выглядела уверенной, то совершенно иной она стала на заключительном этапе турнира. В трех встречах финала всего одно очко! В результате имевшийся запас растаял, как лед под жарким солнцем.

14 сентября 1961 года мы приехали в столицу Украины. На привокзальной площади висел огромный плакат: «Сегодня: «Торпедо» (Москва) — 34 очка. «Динамо» (Киев) — 33 очка. А завтра? Завтра все будет по–иному». Волею судеб древний город на Днепре вновь стал ареной главного действия.

Год назад в номерах гостиницы, где разместились торпедовцы, слышались веселые шутки, смех и боевые возгласы в адрес хозяев. Ребята жаждали борьбы, это чувствовалось по всему.

Теперь все было по–иному. Не было пороха в торпе- довских пороховницах. Ребята ходили хмурые, а скорее, безразличные. Я пытался поговорить с одним, с другим, по кто–то, кажется Саша Медакин, сказал:

— Не приставай, Витек. И без тебя мораль прочтут…

Наступил час получения установки па игру. В те решающие минуты все зависело от нашего Виктора Александровича. Мы еще были лидерами, и я думал, что старший тренер напомнит нам о нашем чемпионском звании, о нашей потенциальной силе, в заключение скажет, как год назад:

— Нам нечего хитрить, парни. Мы достаточно сильны, чтобы сказать себе и сопернику: наш девиз — атака, атака и еще раз атака!

Но Маслов тоже, видно, чувствовал себя не в своей тарелке. Обычно немногословный в таких случаях, он долго объяснял, что киевляне не так сильны, как о них говорят и как это может показаться. И чем больше он развенчивал хозяев поля, тем ясней становилось, что «проф», наш неустрашимый «проф» побаивается их и отнюдь не может поручиться за ход матча.

О самом состязании не могу сказать ничего интересного. То, что произошло тогда на центральном стадионе Киева, журналист Аркадий Галинский, живший в ту пору в столице Украины, назвал коротким выразительным словом — закономерность. Закономерным был наш проигрыш хозяевам — 0:2! Объясняя его, автор писал:

«В отчетной встрече мы увидели у чемпиона полный сумбур, порой беспомощность, растерянность и в конце концов то, что сама команда отрицала всей своей сутью — откровенную силовую игру, вдруг перешедшую в прямую грубость».

Действительно, матч, который обязан был стать лучшим в нашем годовом списке, стал едва ли не самым худшим в нашей биографии. Даже такие яркие игроки, как В. Иванов и С. Метревели, поникли и почти не были заметны на поле. Достаточно сказать, что защитник киевлян А. Сучков, которого сделали на сей раз персональным «сторожем» С. Метревели, увидев пассивность своего подопечного, стал во втором тайме смелее и относительно чаще уходить вперед, включаясь в атаки, помогая своим форвардам и хавбекам.

Когда мы вернулись в Москву, небо над столицей было хмурым, часто сыпал холодный дождь. Погода полностью соответствовала нашему настроению: у всех было такое ощущение, будто в Киеве нас не просто обыграли, а отобрали золотые медали.

В Мячикове воцарилась заупокойная тишина. Некоторые ребята отпросились съездить домой. Маслова срочно вызвали к какому–то начальству. В назначенный час на очередную тренировку из 30 оставших на базе спортсменов вышло четырнадцать. Стали играть на двое ворот и в азарте вовсе не заметили, как к игровому полю подрулила машина. Из нее вышел Вольский.

— Здравствуйте, Аркадий Иванович. — бросились мы к нему.

— Здравствуйте, хлопцы. Что же это вас так мало стало? Или проигрыш всех сразил? Сознавайтесь!

Видно, выглядели мы не очень бодро и отвечали не совсем весело, потому что в конце концов секретарь парткома сказал:

— Не нравитесь вы мне. Нужно, по–моему, влить вам свежей рабочей крови… — и уехал. Мы думали, что он рассердился. А оказалось иначе: через два дня во Дворце культуры автозавода состоялась встреча команды с представителями цехов. Такие свидания с болельщиками не раз бывали и раньше: перед началом сезона или в конце. Обычно на них мы слышали торжественные речи, нам выражали любовь и благодарность, мы отвечали обещаниями не уронить чести мундира.

Сейчас же нас строго и требовательно критиковали. Предъявляли нелицеприятный счет и Валентину Иванову, и Валерию Воронину, и Славе Метревели, и мне… Но именно в этой строгой критике мы видели, как сильно и преданно любят автозаводцы свою команду, как болезненно переживают за ее судьбу.

Когда мы возвращались к себе в Мячиково, впервые за последние дни в автобусе зазвучала песня — широкая, бодрая, дружная.

Все было вроде как прежде. И как прежде мы заиграли в матче с «Пахтакором», который проходил в Москве. Дело было не только в рекордном для сезона счете — 6:0! Вновь на поле завязывались интереснейшие комбинации, быстро и умно менялись местами нападающие, придумывали интереснейшие тактические ходы, вводили в прорыв товарищей.

В газетах замелькали заголовки «Торпедо» — снова лидер». После крупного выигрыша у «Пахтакора» мы возвратились на верхнюю строчку турнирной таблицы, правда по соотношению забитых и пропущенных мячей. Очков у нас было столько же, сколько у киевлян — 36. Положение создалось как нельзя острое. Теперь судьбу чемпионата решало каждое очко, каждый удачный или неверный шаг. А все это предъявляло особые требования к морально–волевой и физической закалке участников футбольного марафона. Ведь недаром говорят люди, понимающие толк в спорте, что на финише каждая крупица энергии ценится на вес золота. Что и говорить, одного желания победить, даже если оно очень велико, мало. Успех приходит к тому, кто умеет в каждом поединке счастливо сочетать игровое мастерство, выносливость, недюжинную силу.

Мы шли вперед, словно по тонкому льду, опасаясь каждую минуту провалиться… Но вот еще один тур и блестящая, вновь одержанная в остро атакующем стиле победа над ЦСКА — 3:0. Киевляне в этот же день делают ничью (2:2) с московским «Локомотивом». Теперь мы вновь единоличные лидеры с 38 очками, у киевлян — 37, у московского «Спартака» — 35. И у него игра с нами в следующем туре.

Когда начинается футбольный матч? Многие скажут: со свистком судьи… Но это совсем не так. Для одних он начинается уже тогда, когда длинные, многотысячные очереди выстраиваются у билетных касс и спор о том, кто победит, приобретает такую остроту, такую силу, что увлекает за собой самых тихих и спокойных. Для других — в тот момент, когда толпа заполняет до предела бетонные громады трибун и все вокруг наполняется трепетностью ожидания. А для большинства зрителей, конечно, тогда, когда судья, появившись в центре поля, нарушает воцарившуюся тишину протяжным, манящим свистком.

Можно твердо сказать, что матч с московским «Спартаком» начался для нас в тот момент, когда автобус, на маршрутных стеклах которого было выписано «Торпедо», увозил нас из Лужников после победы над армейцами.

«Спартак». В 1960 году, когда мы стали чемпионами и обладателями кубка, превратности календаря не дали нам ни разу встретиться между собой. В следующем же сезоне мы имели уже две встречи. Первую — в товарищеском состязании на празднике открытия Спартакиады профсоюзов, когда борьба закончилась ничейным результатом 2:2. Затем в первом круге финальной части чемпионата в острейшей схватке красно–белые выиграли — 4:3. И вот теперь судьба сводит нас снова. Ребята ждут реванша: я вижу это отлично. Но дело не только в отмщении. От этого матча зависело очень многое в нашей судьбе.

— Если мы победим, будем чемпионами, ребята, помните об этом, — сказал тогда на собрании Валентин.

Но мы проиграли «Спартаку». И тем обиднее был проигрыш, что сражались мы самоотверженно и стойко. С первых минут наши крайние форварды прорвали неприятельскую оборону, и в течение десяти минут мы держали чужие ворота под током высшего напряжения. Потом «Спартак» предпринял две контратаки, нервы наши не выдержали, и счет стал 0:2.

Казалось бы, игра сделана. Но команда находит в себе силы переломить судьбу. Счет — 2:2! Мы продолжаем атаковать. Каждый надеется, что вот–вот придет такой желанный успех. И вдруг снова неожиданность. Короткий рывок «Спартака». Все его нападающие и полузащитники перекрыты. Но в этот момент резко по краю проходит Анатолий Крутиков. Следует навес на дальнюю штангу, ошибка вратаря, и мы проигрываем 2:3!

Я считаю, что к этому матчу наша команда за сравнительно короткий срок восстановила свое боевое настроение, сбросила «игровое брюшко» и могла в случае удачи в этом матче рассчитывать на самый благоприятный для себя исход чемпионата в целом. Но восстановление это, конечно, произошло не естественно, не за счет накопленных физических и технических резервов, а в результате своеобразной «психологической вспышки». Это помогало до поры до времени. Первая же неудача лишила команду остатка сил. И через несколько дней мы по существу безвольно отдали игру (0:1) ереванскому «Спартаку». Киевляне вышли вперед на три очка, и стало ясно, что нам их не достать. А потом, также не проявив должных волевых качеств, мы уступили донецкому «Шахтеру» в финале Кубка СССР.

Таким образом, мы сдали свои позиции. Но было ли это таким уж большим отступлением? Разве завоевание серебряных медалей в чемпионате СССР и одновременный выход в финал Кубка страны могут рассматриваться как страшный разгром? Поэтому нам был не понятен смысл развернувшихся событий.

Не может команда вечно удерживаться на самой вершине — ведь и другие в тяжелой и долгой борьбе стараются прорваться туда. Важна, вероятно, не оценка и сопоставление занятых и потерянных мест, а серьезное изучение потенциальных возможностей представленных в высшей лиге коллективов, определение их роли в настоящем и будущем советского футбола. Тем более что мы вступили в год очередного чемпионата мира по футболу. Год этапный на пути развития этой игры.

Команде «Торпедо» федерация и Спорткомитет должны были уделить большое внимание, проявить серьезную озабоченность ее судьбой, ведь восемь автозаводцев по- прежнему входили в состав сборной страны, причем трое, В. Иванов, В. Воронин, Н. Маношин, занимали в ней ключевые позиции.

Несмотря на относительную неудачу, наш коллектив в ту пору, по моему твердому убеждению, при самых незначительных педагогических усилиях мог снова вырасти в одну из самых ярких команд. Того же мнения был и один из наших теоретиков, заслуженный мастер спорта Виктор Дубинин, который писал в те дни, что он безгранично верит в «Торпедо», верит, что наличие таких команд, как наша и киевское «Динамо», обогатит советский футбол, поможет серьезно улучшить его международные позиции, его творческие достижения.

Когда закончился чемпионат, мы все искренне переживали свое отступление и не менее искренне надеялись на то, что под руководством своего тренера исправим ошибки и просчеты. Представить «Торпедо» без Маслова мы не могли себе в ту пору — все его очень любили, все ему доверяли, а главное — понимали. И вдруг поразившая нас весть:

— Маслова сняли!

Виктор Александрович уходил из клуба, который поднял на чемпионский пьедестал, тихо и неприметно. Ни торжественных проводов, ни благодарности, ни доброго слова на прощание.

Я пишу об этом с горечью и болью не случайно. Повышение класса отдельных команд и всего советского футбола в целом, на мой взгляд, неразрывно связано с проблемой тренера–педагога, уровня его знаний, общей культуры, знакомства с последними достижениями передовой методики, теории, практики, со смелостью их творческих дерзаний и способностью спокойно, шаг за шагом создавать команду своей мечты.

Но о каких дерзаниях может идти речь, если тренерская карусель продолжается с прежней силой и поражающей неумолимостью. Я это знаю на нашем горьком опыте: только за последние 10 сезонов в команде сменилось восемь тренеров! И мы не исключение. В команде ЦСКА за восемь сезонов перебывало 5 старших тренеров, в ленинградском «Зените» и ростовском СКА за этот же срок — 6 и т. д.

Стоит ли удивляться после этого, что названные (и многие неназванные) команды буквально лихорадит? Объяснить это не трудно. Чувствуя себя людьми временными, тренеры вынуждены думать только о сегодняшнем дне, о реальных очках нынешнего сезона, об удовлетворении тщеславных надежд руководителей данного клуба или тех, кого он представляет. Тренер современной команды мастеров–это преподаватель высшей квалификации, по существу — научный работник, творец. От расстановки тренерских кадров, от их квалификации прежде всего зависит повышение класса нашего футбола. Вот почему здесь нужна обстановка максимального доверия и максимальной требовательности. То, что происходит сейчас, наносит вред не только самим наставникам, но и разлагающе действует на футболистов и на команды в целом.

Итак, получив серебряные медали за второе место в чемпионате страны и диплом финалистов кубка, мы лишились творческого руководителя. Мы были потрясены и ждали, как приговора, известия о том, кто займет место Маслова.

К счастью, нового тренера не стали искать на стороне. Надо отметить, что руководители клуба всегда, при всех обстоятельствах стараются ставить у руля команды автозаводцев людей, прошедших торпедовскую школу, связанных с командой. Капитанский мостик занял Георгий Иванович Жарков. Болельщики довоенной и послевоенной поры прекрасно помнят его в линии атаки московского «Торпедо» рядом с прославленным Александром Пономаревым и другими выдающимися форвардами. В линии, которую иначе и не называли как грозой вратарей и грозой чемпионов.

Георгий Иванович не любил вспоминать о прошлом: то, что мы знали о его заслугах перед футболом, знали от других или из книг. Да и как нам, торпедовцам, было не знать, например, как проходила встреча нашего клуба в одной четвертой финала Кубка СССР по футболу 1946 года против чемпиона страны, «непобедимой» команды ЦДКА. Армейцы тогда успешно закончили первенство, были на подъеме и не скрывали своего горячего желания сделать «дубль». Накануне поединка тренер ЦДКА Борис Андреевич Аркадьев открыто заявил о решительных намерениях своих питомцев.

Многие были уверены, что автозаводцам не на что рассчитывать в этом поединке: слишком грозным был соперник. Однако вопреки прогнозам поединок сложился очень остро, прошел в упорнейшей борьбе, и основное время результата не дало — 0:0.

Пока на трибунах болельщики уверяли друг друга, что теперь–то автозаводцам не устоять, в раздевалке торпедовцев Георгий Жарков призывал товарищей к победе.

— Ребята, давайте постараемся, все отдадим за честь «Торпедо».

То ли от души шедший призыв взволновал ребят, то ли что другое, но после отдыха не армейцы, а наши пошли в атаку. Георгий Жарков сразу точнейшим пасом вывел на ударную позицию Пономарева, и тот без промедления, сильно пробил по воротам. Владимир Никаноров, вратарь армейцев, совершил бросок, но мяч ударился в штангу, отскочил в поле, и набежавший Василий Жарков (брат Георгия Ивановича) послал его в сетку. Торпедовцы еще трижды заставляли армейцев начинать с центра. И организатором и соучастником всех четырех комбинаций, приведших к взятию неприятельских ворот, был, по всеобщему мнению, Георгий Жарков.

Девиз, провозглашенный им когда–то, ветеран воплощал теперь в своей тренерской работе. Он действительно всего себя отдавал «Торпедо». Старался поднять дух команды, любовно сохранял московские традиции, много работал с людьми…

Но команда — это чрезвычайно тонкий механизм, и малейшая разладка какой–то части сразу нарушает его работу. А у нас разладка произошла в головной детали. Ушел не просто тренер — с Масловым мы утратили то, что нас всех объединяло, что делало нас не только партнерами, а друзьями–единомышленниками, беспредельно преданными своему клубу.

Еще раз хочу особо подчеркнуть, что лично к Георгию Ивановичу Жаркову ни у кого не было претензий ни как к человеку, ни как к тренеру. Наоборот, мы очень ценили его. Но человек не может менять свои тончайшие привязанности по приказу. Кто–то из ребят посчитал, что именно теперь настало время поискать себе лучшее место под солнцем. Кто–то счел себя вправе именно сейчас заявить об исключительности той роли, которую он играет в команде…

Трудно начинался для нас сезон шестьдесят второго года. Восемь торпедовцев в составе сборной улетели в Чили, где начинался очередной чемпионат мира. Георгий Иванович прилагал колоссальные усилия, чтобы «залатать дыры» и по возможности спасти дело. Он смело вводил в бой молодежь. Тогда появились в основном составе «Торпедо» В. Хомутов и И. Афанасьев в защите, Ю. Хромов в полузащите, А. Савушкин, М. Посуэло в линии атаки. Он вселял в нас, ветеранов, чувство уверенности и бодрость, которой нам иногда не хватало в те дни.

Первый матч чемпионата в нашей, второй, подгруппе. Выступали в Кутаиси против местных одноклубников — дебютантов высшей лиги. Переполненный до отказа стадион удивил даже нас, повидавших много стадионов, ажиотажем на трибунах. После разминки всегда спокойный, невозмутимый сибиряк Толя Глухотко поворачивает ко мне бледное лицо:

— Волнуюсь, Витя!

Видно, месяцы неразберихи, суеты и поисков дали себя знать. Я пытаюсь успокоить товарища, но чувствую, что и сам охвачен волнением.

Матч получился трудным. Мы его проиграли по всем статьям — 2:4. В газетах пытались это объяснить тем, что восемь игроков из основного состава играют в это время за океаном. Но могло ли это утешить тех, кто остался? Только доброта, удивительная мягкость Георгия Ивановича помогли нам быстро оправиться от первого поражения, и мы даже вошли в группу лидеров.

Вскоре вернулась домой сборная. Казалось, что с ними команда заиграет по–настоящему. Но, увы, настроение у ребят было плохое: нервное напряжение, испытанное в Чили. После каждой игры — особенно окончившейся неудачно — только и слышно было:

— Я уйду туда–то…

— Этот собирается туда–то…

Одним словом, мы вышли в финальную пульку, но бороться по–настоящему не могли и опустились еще на пять мест вниз.

Пришла глубокая осень, и в команде стало совсем неуютно: шесть боевых торпедовцев, верных игроков основного состава уходили из «Торпедо». Анатолий Глухотко и Николай Маношин — в ЦСКА, Геннадий Гусаров — в московское «Динамо», Слава Метревели — в тбилисское, Леонид Островский — в киевское. Команда, еще два года назад составлявшая гордость и надежду отечественного футбола, рассыпалась, как карточный домик. И никто не предпринял решающих действий, чтобы предотвратить это крушение.

Помню первый вечер, когда я приехал к себе домой после того, как узнал тяжелую весть. Достал альбом с фотографиями и вырезками из газет, на которых мы были запечатлены в момент чествования, в зените своей славы. Победы, звон мячей, влетающих в ворота соперников, восторг трибун, великолепие настоящей игры — все это теперь казалось далеким и нереальным, как сон.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

— Скорей, скорей одевайтесь, ребята, опоздаем на самолет, — уже в который раз предупреждает администратор команды, но его никто не слушает. Ребята обнимают и целуют друг друга, шумно вспоминая эпизоды только что закончившегося матча. Матча, который вернул нашу команду на пьедестал почета. Но мы никак не можем остудить свою радость и приводим в полное отчаяние нашего «доброго гения», администратора Георгия Валентиновича Каменского.

— Товарищи, товарищи, — вновь ввинчивается в общий гам его взволнованный голос, — самолет ждать не будет.

На аэродром мы и правда прикатили, когда все пассажиры рейса Одесса — Москва уже сидели на своих местах. Однако нас никто не ругал за задержку, наоборот, к нашему удивлению, экипаж воздушного лайнера выстроился у трапа и сердечно приветствовал нас возгласом:

— Слава чемпионам СССР!

Мы летели сквозь ночь. Молоденькая изящная стюардесса, проходя вдоль салона от кресла к креслу, предупреждала, что в Москве непогода.

Непогода?! Право, это было неточное слово. После тепла южного города, где несколько часов тому назад мы отыграли свой последний матч в чемпионате страны, столица встретила нас по–зимнему. Широкое летное поле Внуковского аэродрома было занесено снегом. Яростно, пронзительно выл ветер, и от его холодного, пронизывающего дыхания буквально некуда было спрятаться. Вокруг тишина и безлюдье. Только самолеты, словно стадо спящих мамонтов.

— Автобус к аэровокзалу будет? — Какой там автобус в половине третьего ночи, — сказала уставшим голосом стюардесса. И мы двинулись вперед, сквозь поземку, к сверкающей огнями громаде аэровокзала.

И вдруг медь оркестра. Море людей. Над головами плакаты: «Спасибо — «Торпедо». «Вы доказали силу автозаводского характера!» Тысячи голосов подхватывают песню:

Стоим, слушаем и ничего не понимаем. Но вот кто–то узнал одного своего знакомого, кто–то другого…

— Ребята! Да ведь это заводские!

— Лихачевцы наши!

Действительно, это были они. Несколько сот рабочих и служащих автогиганта, искренних почитателей команды, закончив вечернюю смену и услышав о победе в Одессе, не считаясь со временем, приехали сюда, чтобы первыми приветствовать нового чемпиона страны. Их энтузиазм и трогательное внимание ярче слов говорили о той большой любви, которой окружена наша команда и которую мы особенно остро и неизменно ощущали все эти три долгих и трудных года.

Конец шестьдесят второго и начало шестьдесят третьего года были для нас драматичными. Команда, считавшаяся лидером и гордостью советского футбола, с которой мы связывали свои судьбы, распадалась на глазах. И впереди все казалось безрадостным и безнадежным, настроение у ребят опускалось ниже нулевой отметки. Выстоять в это тяжелое время нам помогло то, что наша команда — детище автозавода, что мы — неотъемлемая часть рабочего коллектива.

Есть у нас на Руси веками проверенная пословица: «Друзья познаются в беде». Холодной, зябкой осенью шестьдесят второго и зимой шестьдесят третьего мы смогли убедиться, какое множество искренних, верных, преданных друзей у московского «Торпедо». Хорошо помню, один из номеров нашей заводской многотиражки вышел в те дни с аншлагом: «Лихачевцы твердо верят в свою команду!» Под этим заголовком были помещены письма тружеников завода. Они призывали нас не падать духом, помнить о рабочей чести и гордости, приложить все силы, чтобы восстановить свое доброе спортивное имя.

Нам писали не только автозаводцы. Писали москвичи и ленинградцы, киевляне и жители солнечного Тбилиси… Эти весточки очень помогали нам, они дали понять с особой отчетливостью, какая высокая ответственность лежит на каждом из нас.

В те дни произошло у нас много встреч непосредственно на заводе. Мы приходили во время перерывов или на пересменке в цеха и вели беседы с рабочими, выслушивали их советы, пожелания, их честную, суровую критику.

В январе во Дворце культуры автозавода состоялся вечер встречи команды с лихачевцами. Хотя предстоял сугубо деловой разговор, попасть в зал многим не удалось. Народу набилось столько, что нельзя было пройти ни через фойе, ни через проходы, ни через служебные помещения.

Что же происходило в те часы во Дворце культуры? Я бы сказал так: нас заряжали энергией, уверенностью, сознанием возможности совершить невозможное. Сейчас вряд ли смогу перечислить в точности все, что было сказано тогда. Но основное помнится, и помнится хорошо.

Рассказал о днях своей молодости Герой Советского Союза начальник инструментального цеха Владимир Дмитриевич Федоров, легендарный разведчик Великой Отечественной войны.

— Этот случай произошел лет тридцать назад, — начал он свое воспоминание. — Я, тогда еще молодой рабочий, выступал за первую футбольную команду нашего завода. Играли мы финальный матч на Кубок Пролетарского района и первый тайм проиграли 0:3. И никто, конечно, ни на трибуне, ни среди нас не верил в возможность отыграться. В перерыве к нам в раздевалку прорвался пожилой рабочий. Возбужденно размахивая руками, срывающимся от волнения голосом он закричал на нас:

— Я, говорит, еще на АМО работал, всю жизнь заводу отдал, а вы что же, сорванцы, делаете?! Позорите наше доброе имя. Если хотите просто так, для потехи, играть, айда на пустырь, на безлюдье. А надел автозаводскую майку — отдай игре все. Умри, но отдай…

Вот так, — продолжал Федоров, — накричал, сплюнул род ногу, хлопнул дверью и ушел. Мы оцепенели. Даже как звать его спросить не догадались. Но только во втором тайме словно нам кто ярости добавил. И отыграли три мяча. В добавочное время вырвали победу. Так вот я желаю вам всем в предстоящем сезоне нашей, автозаводской ярости, нашей отваги, нашего оптимизма!

Ему горячо аплодировали. И жарче других аплодировали выступавшим мы. Каждое их слово, взволнованное, страстное, призывное, вдохновляло нас, возвращало веру в свои силы, зажигало энтузиазмом.

Конечно, завод помогал нам не только морально. Партийная, профсоюзная, комсомольская организации серьезно вникали во все дела и нужды команды, делали все, что могли.

На юг мы уезжали с хорошим рабочим настроением. Вез нас туда старший тренер мастер спорта Юрий Золотов.

Юрий Васильевич принял предложение стать старшим тренером «Торпедо» в ту пору, когда на это отважились бы очень немногие. Он знал, что корабль, на капитанский мостик которого он всходит, потерял нормальный ход, что, кроме шести видимых пробоин (уход игроков из команды), есть немало и других повреждений, и все–таки согласился.

Золотов был человеком с высоким чувством ответственности и любил свое дело. На одном из первых собраний сказал:

— Мы не будем, друзья, жить только сегодняшним днем. Поработаем во имя будущего.

Он первый стал нас настраивать на освоение «бразильской» системы с ее известной цифровой формулой 4 + 2 + 4. Тогда, после очередного чемпионата мира, эту перестройку вели все советские клубы. Однако тренеры совершенно по–разному толковали ее. Многие, например, видели в новой схеме лишь ее формальную сторону, т. е. понимали построение 4 + 2 + 4 прежде всего как усиление обороны, отвод на ее рубежи одного лишнего игрока.

Золотов с первых же шагов нашей совместной работы использовал эту систему в другой трактовке. Он ее сформулировал приблизительно так (как я запомнил, когда он первый раз стал разъяснять ее смысл):

— Формула 4 + 2 + 4, — заметил Золотов, — часто смущает сторонников атак. Но эти страхи не имеют под собой почвы. Бразильцы просто очень рационально и умело решили проблему использования площади поля. Ход их рассуждений каков? Самые важные места — это центральные позиции у ворот. Их надо максимально усилить. Два центральных защитника у своих ворот и два центральных нападающих у ворот соперника прочно заняли эти позиции. Центр поля — тоже важнейшая зона, пусть здесь также будут два футболиста. И, наконец, фланги, эти самые удобные плацдармы для организации вторжения, для подрыва и разрушения всех «бетонов» и «сверхбетонов». Следовательно, и на флангах должно быть по два футболиста: один защитник и один нападающий справа, а также слева. При этом следует учитывать важную особенность: именно эти два игрока являются своеобразными трансформаторами, через которые резко усиливается атакующая мощь команды, а в нужный момент — и оборонительная.

Когда наступление развивается, то вперед идут два эшелона по четыре игрока каждый, а когда оно срывается — назад возвращаются два защитника и два крайних нападающих. Таким образом, в атаке команда действует по формуле— 1+2 + 4+ 4, в обороне — 1+4 + 4 + 2.

Свои теоретические концепции Золотов осуществлял на практике. Хотя у нас не сложился еще надежный состав, нам явно не хватало исполнителей высокого класса, старший тренер постоянно нацеливал нас на атаку, на сохранение того стиля и почерка, которые были присущи «Торпедо» в ее самое лучшее время.

В шестьдесят третьем проверялись на прочность не только системы и стиль игры. Проверялись люди, их воля, их характер, их мастерство и закалка. В то трудное время не выдержали испытания талантливые ребята А. Са- вушкин и А. Медакин, стали нарушать режим.

И опять удивил нас Юрий Золотов. Голод на людей в «Торпедо» действительно был очень острый, но старший тренер не побоялся исключить из команды двух отличных игроков.

Решительность действий тренера, его требовательность поднимали дисциплину в команде, укрепляли наш боевой дух. И цементировали ее наши ветераны — настоящие спортсмены, вдохновенные патриоты команды. Валентину Иванову исполнилось 29 лет, но никогда, казалось, он не играл так сильно, с такой предельной самоотдачей. Он тогда оказался самым результативным игроком «Торпедо» и вошел в группу десяти лучших советских бомбардиров, на счету которых было сто и более мячей. Валентин вновь прочно занял место в сборной страны, так же как и другой ветеран — Валерий Воронин. В сборную страны включили Олега Сергеева и меня. Мы старались играть на пределе своих возможностей и своим примером увлекать молодых, которым охотно передавали свой опыт, помогали войти в напряженный ритм чемпионата.

Звание чемпиона страны в 1963 году оспаривали 20 команд. Мы оказались на десятом месте. Для команды, всего лишь три года тому назад сделавшей «дубль», это было падением. Для команды, потерявшей несколько месяцев назад почти половину старого состава, — несомненным успехом. И мы радовались десятому месту, конечно, не самому месту, а тому, что игра налаживалась, что вырастали крылья у молодежи. О команде писали: «Торпедо» стоит на единственно правильном пути». Да мы и сами чувствовали это. Иногда нам не хватало еще взаимопонимания, единого опыта, отсюда и частые срывы в равных поединках. Проигрыши с разницей в один гол, но, увы, отнимавшие два очка. Проигрыши, на которых мы учились, но которые вместе с тем отбрасывали нас все ниже и ниже в турнирной таблице.

Но сквозь тучи неудач уже нередко проглядывало солнце, обещавшее хорошую устойчивую погоду. Разве можно забыть, например, победу над киевским «Динамо» с небывалым для этой команды счетом 7:1. Или два принципиальных матча с московским «Спартаком», один из которых мы выиграли (2:1), а второй, поначалу безнадежно проигрывая, свели вничью (2:2). Постепенно мы обретали психологическую устойчивость и веру в будущее.

— Мы полны оптимизма и готовы к решительной победе за возвращение утерянных позиций, — заявил Юрий Золотов в одном из своих интервью, опубликованном в феврале 1964 года. А через несколько дней в другой газете появилось еще одно интервью о перспективах «Торпедо», которое давал только что назначенный на должность начальника команды Виктор Марьенко, который вскоре стал нашим старшим тренером.

Любая страница жизни Виктора Семеновича Марьен- ко — это отражение его характера. Родился он в сухопутном Донбассе, а испытал себя впервые на крутой океанской волне: в шестнадцать лет окончив «мореходку», он два года отслужил матросом первого класса на торговых судах советского флота, ходил из Одессы в дальневосточные наши порты. Всякое случалось в этих походах: трепал их жестокий тайфун, угрожал разбить свирепый шторм Охотского моря, сковывал ледяным панцирем северный ветер. И все, чего он добился позже на посту старшего тренера московского «Торпедо», стало возможным благодаря тому, что он прошел серьезные жизненные испытания — был он и моряком, и шофером, и студентом, и игроком.

Не один год выступал он на зеленых полях, сначала за донецкий «Шахтер», затем за наше «Торпедо», а когда «поджал» возраст — продержался еще пару лет в харьковском «Авангарде». Всюду играл очень уверенно, надежно, но не более. Восторженных отчетов газетчики о нем не писали, и трибуны не скандировали его имя.

Свои первые шаги на тренерском поприще Марьенко делал в ярославском «Шиннике» под началом знаменитого в прошлом вратаря Анатолия Акимова. Потом получил приглашение к нам.

Сказать откровенно, приход Виктора Семеновича не вызвал большой радости у ребят. Это и понятно: о его тренерских способностях нельзя было еще ничего сказать, а игроком выдающимся он себя не показал.

Тем более что многие считают, и не только болельщики и любители футбола, но и специалисты, что классным тренером современной команды может быть только тот, кто в прошлом был классным игроком. Сторонники этой «теории» в качестве доказательства ссылаются на такие примеры, как Константин Бесков, Михаил Якушин, Никита Симонян, Валентин Николаев, Валерий Лобанов- ский… Но разве не меньше и контрпримеров? Ни Гавриил Качалин, ни Борис Аркадьев, ни Виктор Маслов никогда не были «классиками» нашего футбола. Все зависит от индивидуальности, от природного дарования человека, претендующего на эту роль.

Марьенко, видно, тоже не без тревоги шел к нам. Закаленный судьбою человек, прошедший сквозь шторм и бури, явно волновался, когда его представляли команде, хотя старался это скрыть. Он долго задерживал взгляд на каждом из нас, словно спрашивая, как мы относимся к его приходу.

Как–то возвращаясь в автобусе с матча, я спросил будто невзначай Виктора Семеновича об этом:

— А вы, Виктор Семенович, наверное, боялись идти к нам в команду?

— Конечно, трусил, Виктор. Боялся, что не сумею найти правильный тон с командой, не подберу ключей к характеру каждого, ведь люди у нас разные — и игроки с мировым именем, и зеленые новички… Они раскроют себя только тогда, когда у них полный контакт с тренером.

Действительно, он быстро сумел установить в команде правильные, деловые отношения, в первых же матчах очень смело, без колебаний стал вводить в основной состав молодежь: Сараева, Соловьева, Шаповаленко.

Начинали мы сезон, как уже не раз, в Донецке. Радостное настроение в ожидании большого праздника, заполненные до отказа трибуны и будоражащий звук первого свистка судьи. Но мне помнится тот день другим. Закончив обычную установку Марьенко потряс пачкой телеграмм, зажатых в руке, и сказал:

— Ребята, это добрые пожелания лихачевцев. Завод верит нам. Завод требует, чтобы мы сыграли хорошо…

И потом в течение тех двух сезонов, пока мы были с Марьенко и шли к вершине, мы неизменно слышали эти слова. Не было ни одного состязания, на которое мы вышли бы без напутственных слов лихачевцев.

С «Шахтером» сыграли вничью, хотя все девяносто минут имели подавляющее территориальное преимущество. Когда пришли в раздевалку, Воронин с досадой сказал:

— Эх, Вальки не хватает, он бы сегодня обязательно завалил пару штук…

Действительно, нам явно не хватало в этом матче нашего опытного, мудрого бомбардира. Но уже в Ростове, в следующем матче, мы сумели забить два безответных мяча в ворота хозяев поля. На третий тур приехал Иванов. Словно желая показать ребятам, что не останется в долгу, он забил два гола в Кишиневе, где мы выступали против местной «Молдовы».

Но исключительно важное значение для определения потенциальных возможностей коллектива, для создания необходимого морального климата в команде имел матч с динамовцами Киева на их поле.

Лучшую команду Украины в тот год уже тренировал Виктор Александрович Маслов. Класс этой команды был всегда высокий, а теперь ее возглавлял человек, досконально знавший торпедовский механизм, и это делало соперников еще более грозными.

Мы тщательно готовились к предстоящему испытанию.

Марьенко обратил внимание команды на то, что киевляне, во всяком случае внешне, уже закончили перестройку и действуют по современной системе, выдвигая вперед то четырех, то трех форвардов.

— По–видимому, впереди против нас будет действовать ударное трио киевлян, — объяснил старший тренер, — а именно Базилевич, Каневский, Лобановский. Ребята с очень высокой техникой, с любовью к интересным, остросюжетным комбинациям, но… выполняемым, как правило, в одной плоскости. Они еще не умеют или не хотят маневрировать по фронту…

Учитывая динамовскую «геометрию», мы разработали свой план обороны, тщательно распределили между собой зоны наблюдения и продумали варианты всевозможных ходов при тех или иных осложнениях. Ожидаемый натиск соперников нам удалось сдержать, и мы одержали победу — 2:1. Я хочу процитировать заслуженного мастера спорта Виктора Дубинина, который писал следующее:

«В прошлом году, как все, вероятно, помнят, когда речь шла о примерах наиболее правильного, творческого освоения «бразильской» системы, чаще всего ссылались на трех динамовских китов — Москвы, Тбилиси, Минска. Мне думается, что в неменьшей степени это должно быть отнесено сегодня к московским торпедовцам. Виктор Марьенко и его подопечные показали, что превосходно освоили творческий динамический характер формулы 4 + 2 + 4 и имеют (несмотря на пережитую трагедию) достаточное число надлежащих исполнителей для претворения своих замыслов в жизнь».

Начало было действительно весьма обнадеживающим. Так, в первых пяти матчах чемпионата мы, выступая на чужих полях, набрали 9 очков из 10 возможных при отличном соотношении забитых и пропущенных мячей — 8:2. С таким же результатом впереди нас стояли лишь динамовцы Тбилиси.

На протяжении всего сезона мы спорили в основном с тбилисскими динамовцами, хотя по пятам шли и другие команды — московский «Спартак», донецкий «Шахтер», ЦСКА…

С московскими спартаковцами нам предстояло играть последний матч. Победа выводила на первую строчку турнирной таблицы наших соперников, ничья оставляла на этом месте нас. Подсчитывая при такой расстановке сил все «за» и «против», многие полагали, что мы изберем спокойный вариант. Ведь даже на промежуточном финише быть первыми очень приятно.

Приятно–то приятно, но о спокойной игре мы не думали. Как и в памятном шестидесятом, нашим козырем являлась скорость (или скорости), а кто же при серьезной игре отказывается от своих козырей?

В этом матче торпедовцы проявили максимальную изобретательность, сноровку, агрессивность. Наши форварды действовали на большой скорости, много и тонко маневрировали в глубину и по фронту, чем и взорвали весьма успешно спартаковский «бетон». В результате редкая для таких встреч победа — 5:0.

Почему так позорно проиграли тогда спартаковцы? Я вижу причину в двух различных подходах к ведению игры. В манере паса. Спартаковцы в той игре, как и обычно, отдавали предпочтение передачам «в ноги», или, как мы говорим, «в недодачу». У многих игроков и тренеров сложилось мнение, что именно такие пасы обеспечивают наибольшую точность. Однако при тактически грамотной, быстрой, согласованной игре защитников (а именно так действовала против спартаковцев наша оборона) времени на обработку мяча и взятие его под контроль, а тем более на осмысливание дальнейших действий явно не хватает. Это порождает технический брак и сводит на нет многие интересные и смелые замыслы.

По–иному действовали торпедовские защитники и форварды. Они производили передачу не «в ноги», а на свободное место, «на выход». Это всегда обеспечивало остроту, эффективность и красоту атак «Торпедо». Кроме того, при таких передачах ошибка в метр или даже полтора не имеет существенного значения: адресат хотя и двигается на предельной скорости, но всегда может внести соответствующую поправку.

Вопрос паса — это вопрос развития и срыва атаки. При жесткой аритмии современного футбольного матча побеждает тот, кто умеет все приемы, а особенно передачи выполнять технически безукоризненно, на большой скорости и с предельной целесообразностью. Последнее особенно важно отметить, потому что большинство наших полузащитников и нападающих даже в самых рядовых матчах внутреннего чемпионата сковывает страх потерять мяч. «Пусть он лучше перелетит из стороны в сторону, идет назад, лишь бы был у нас», — рассуждают они. Это неверное убеждение. Если нападающие при нынешних тактических построениях хотят добиться успеха, то они должны постоянно направлять мяч вперед, в длинные и неожиданные полеты, в поисках острых ситуаций. Конечно, при этом потерь будет больше, зато и больше настоящих голевых ситуаций. Иного пути нет.

…Если же вернуться хронологически к шестьдесят четвертому году, то вторая половина чемпионата характеризовалась острейшей дуэлью между торпедовцами и тбилисскими динамовцами. На протяжении нескольких месяцев «Торпедо» занимало бессменно положение лидера чемпионата, и неизменно ровно на очко отставали южане. За каждой нашей победой тут же следовала их. Такая напряженнейшая борьба требовала не только высокого мастерства, но и «железных» нервов, высокой психологической устойчивости.

22 октября в Тбилиси состоялась наша очная дуэль. Наша команда играла неплохо, однако победили хозяева поля с убедительным счетом — 3:1. Обозреватели писали, что нас задавил груз лидерства и страх потерять преимущество в одно очко, которое мы сохраняли столь длительное время. Это абсолютно неверно. Нас подавила мощная и вдохновенная игра тбилисцев, их бурный темп, их острые и умные комбинации. И теперь любители футбола были уверены, что многомесячный спор завершен. Одна из тбилисских газет так и написала накануне матча: «Кто победит, тот и чемпион».

Однако спорт, как и жизнь, полон неожиданностей. Через три дня после нашей встречи опять все изменилось: мы выиграли очередной матч у «Крыльев Советов», а «Динамо» сделало ничью в Алма — Ате, выступая против местного «Кайрата».

Равенство очков. И снова и для нас и для них каждый матч становится хождением над пропастью.

Каждый матч требовал от нас предельной выкладки. После игры ребята теряли 3–4 килограмма веса. На восстановление сил не было времени: игры шли одна за другой, да еще многим предшествовали переезды. В этих условиях и сказалась та огромная подготовительная и воспитательная работа, что велась на весеннем сборе и в течение всего сезона. Снова, как и в шестидесятом, «Торпедо» показывало не только высокую технику, блестящую игру, но и образцовую дисциплину, непреклонный бойцовский характер. Но невиданную ранее стабильностьвыступлений демонстрировали и тбилисцы. В результате этого соперничества мы набрали одинаковое число очков — по 46 из 64 возможных. Лучшее соотношение и лучшая разность были у нас (52:19 против 48:30 у южан), но тогда они в счет не шли. Предстоял дополнительный матч на нейтральном поле.

Не знаю, помните ли вы все, что происходило тогда, но я сохранил все в памяти с фотографической отчетливостью. Матч в Ташкенте 18 ноября 1964 года. Он, несомненно, стал чрезвычайным событием в футбольной истории страны.

Длиннейшая марафонская дистанция в семь месяцев, тридцать два яростных, трудных поединка позади, а все должен решить один матч. Можно ли не волноваться? Да еще кругом твердят: надо победить! Надо! А мы разве не знаем, что надо?

— Ребята, сегодня нужно показать нашу лучшую игру, — такими словами проводил нас на поле Виктор Марьенко.

Мы выходим на поле ташкентского стадиона с горячим желанием победить, чтобы доказать всем, что наша команда снова обрела свою прежнюю мощь. Тбилисцы играли хорошо, но мы их переигрывали, в первом тайме — бесспорно. Я не люблю слово «невезение» вообще, а применительно к спорту особенно, но то, что до перерыва мы не использовали несколько вернейших возможностей забить гол, несомненно. Разве не чудом можно назвать то, что С. Котрикадзе сумел отослать на угловой мяч, посланный с пяти метров могучим Олегом Сергеевым? Или кто забудет момент, когда после сильнейшего удара головой В. Щербакова мяч угодил в штангу, не дойдя до «девятки» нескольких сантиметров?

После отдыха обстановка почти не изменилась. На поле возникали взаимные атаки, но (или мне так казалось) чаще и острее наседали наши ребята. Особенно хорошо действовали Воронин, Иванов и Щербаков. Последний и стал автором первого гола. Оказавшись в зоне штрафной площади перед плотной стеной игроков соперника, он сделал два красивейших финта, вышел из–под опеки и сильнейшим ударом под планку забил гол.

Готовясь к встрече в Ташкенте, мы обсуждали каждую мелочь. Особенно занимал нас такой вопрос, как выбор вратаря. Когда объявили состав, многие были удивлены и разочарованы. Сезон 1964 года отлично провел Анзор

Кавазашвили. Его реакция, видение поля, сыгранность с защитой отвечали именно тем требованиям, которые предъявлял матч. Ничего плохого не могу сказать об Эдуарде Шаповаленко, но Анзору он тогда явно уступал.

Это особенно проявилось после того, как мы открыли счет. Пропущенный гол, поставивший тбилисцев в драматическое положение, вызвал яростный порыв, увеличил их силы, они неукротимо рвались в атаку. До конца матча оставалось минут двадцать, но, несмотря на напряженность игры, мы надеялись удержать счет. В нашей команде произошла замена, вместо В. Иванова тренеры ввели в игру тогда еще совсем молодого В. Сидорова.

Южане непрерывно вели наступление на наши ворота, но защита довольно успешно отражала их натиск, и по существу ни одного острого голевого момента соперникам так и не удалось создать. Только минут за двенадцать до свистка, который мог бы оказаться и финальным, наш Слава Андреюк, разряжая обстановку, послал мяч за лицевую линию.

Угловой пошел подавать Илья Датунашвили. Мы заняли свои места. Последовал свисток. Мяч прочертил в воздухе замысловатую дугу и, совершенно никем не задетый, опустился в наши ворота у задней штанги, где не оказалось Эдика Шаповаленко, который обязан был находиться здесь согласно «боевому расписанию».

Ни на минуту не принижая заслуг динамовцев, которые нашли в себе силы после неудачи продолжить борьбу и прочно перехватить инициативу, я все же должен сказать, что добиться первого успеха им помог случай и досадная ошибка нашего вратаря.

Пишу я отнюдь не для того, чтобы обвинить кого–то (винить даже Эдика особенно нельзя, нечто подобное произошло, как вы помните, даже с Львом Яшиным на чемпионате мира в Чили, когда мы играли против Колумбии), а чтобы начертить психологическую диаграмму проигрыша.

Итак: первый тайм — инициатива, по общему признанию, в наших руках. Второй тайм — открываем счет. Радость, надежда, подъем! Все направлено на то, чтобы удержать счет, все отдают себя игре целиком. И вдруг нелепый, неожиданный прокол. Он–то лишил нас боевого задора. Тем более что в нападении не было Иванова.

Вот почему, мне кажется, хотя счет после основного времени оставался 1:1, исход поединка уже в известной степени был предрешен. Это теперь, размышляя спокойно над причинами нашего поражения, я говорю, что «исход в известной степени был предрешен». Тогда мы даже и думать не смели ни о чем, кроме победы. Однако… Снова ошибается Шаповаленко, пропустивший сильный, но не совсем точный удар от того же Датунашвили. Через несколько минут преследуемый Месхи Андреюк нерасчетливо отпасовал мяч нашему вратарю. Эдик не среагировал на ошибку, и Михаил — «великий» (как называли грузины своего левого крайнего) без труда овладел «подарком». 3:1. Мы опустили руки. А гол, забитый с одиннадцатиметрового в наши ворота, уже ничего не решал.

Проигрывать всегда обидно. Тем более тогда, когда мы долгие месяцы возглавляли турнирную таблицу, провели десятки напряженнейших и победных матчей, а вот в последнем лишились этого. Но в какой–то мере нас утешало то, что мы уступили действительно сильной команде.

…Еще год тому назад, потеряв шесть лучших своих мастеров, мы все думали лишь о том, чтобы удержаться на поверхности, не скатиться вниз… И вот сейчас «утешаем» себя, завоевав серебряные медали, уступив первенство лишь в отчаянной переигровке. Сложное существо — человек!

Окончанию сезона и подведению его итогов был посвящен вечер, организованный парткомом, профкомом, комсомольской организацией ЗИЛа с такой тональностью, что не оставлял и тени для уныния, а заражал верой в наше будущее.

Когда мы подъехали к заводскому Дворцу культуры, то увидели толпы болельщиков, окружившие его. Нас они встретили громким скандированием: «Мо–лод–цы!»

На вечере было произнесено много добрых слов, но никто из футболистов не испытывал при этом чувства неловкости, потому что весь характер выступлений был таков, что не выделял кого–то из нас, а, наоборот, объединял с теми, кто сидел в зале, кто, не добыв билета, ждал на улице, и с теми, кто стоял у станков, у главного конвейера ночной смены…

— Ну, как не поздравить сегодня от всей души тор- педовских ребят, — произносит с трибуны наш почетный гость заслуженный мастер спорта Лев Иванович Яшин. — Как не обнять их, вложивших все свое умение, всю свою страсть в борьбу за спортивную честь завода. Самые лучшие и самые красивые слова, какие есть и какие еще найдут люди, я передаю тем, кто сумел так быстро избавиться от потрясений, еще недавно выпавших на долю торпедовского коллектива. Мы, советские футболисты, благодарим коллектив завода за то, что он воспитал настоящих бойцов, высоко несущих знамя нашего спорта.

Простые, добрые слова выдающегося вратаря потонули в море оваций.

Завод! Именно в то тяжелое для нас время мы по- настоящему осознали его великую причастность к нашей судьбе, свою сыновнюю близость с ним. Завод был для нас матерью–землей, у которой мы, подобно легендарному Антею, черпали силы, которые позволяли нам совершить в середине шестидесятых годов то, что многие считали невозможным.

Говоря так, я имею в виду не только спортивные результаты, хотя и они сами по себе не имеют прецедента в спортивной истории страны, но что важнее — людские судьбы. На одной из них мне бы хотелось остановиться.

Это действительно необыкновенная судьба поистине выдающегося спортсмена. Судьба нашего общего друга, нашего любимца Эдуарда Стрельцова.

Эдик был принят в команду мастеров московского «Торпедо» в 1953 году, когда ему исполнилось едва шестнадцать лет. Его сверстники ходили в школу, выпрашивали у мам и пап деньги на кино, а этот мальчишка с головой футбольного мыслителя и ногами чародея уже носил на груди значок мастера спорта, жил и сражался плечом к плечу с известными мастерами и зрелыми людьми. В 1956 году Стрельцов стал олимпийским чемпионом, заслуженным мастером спорта. О нем наши и зарубежные газеты писали как о редком таланте. Как видим, огромная психологическая ноша легла на плечи паренька, совсем недавно безобидно гонявшего мяч в команде завода «Фрезер» и скромно возвращающегося потом на свое рабочее место, к своему станку.

Я пришел в «Торпедо» в самом конце 1957 года. Эдуард тогда был игроком номер одни. О нем рассказывали были и небылицы. Слава его разрасталась с каждым днем. Мы, молодые игроки, смотрели на него с восторгом и благоговением. Да и могло ли быть иначе? Ведь он был героем олимпийского матча нашей сборной с командой Болгарии, который вывел нас в финал.

Тот матч, как известно, сложился для нас трагически. В первом же тайме получил серьезную травму Николай

Тищенко. Производить замену по олимпийским законам нельзя, и Николай, превозмогая жестокую боль, не покидал поля, старался изо всех сил быть полезным команде. Но фактически это была игра вдесятером. Однако ребята держались стойко, они не пропустили ни одного мяча в свои ворота, к сожалению, не забив ни одного мяча и сопернику.

Дается добавочное время. Старший тренер сборной Гавриил Дмитриевич Качалин ничего уже не требует от ребят, он только просит:

— Надо держаться! Надо!

А сил, кажется, нет на это. На пятой минуте дополнительного времени центральный нападающий болгар — Иван Колев — посылает мяч в ворота Яшина. Произошла смена ворот, а счет по–прежнему 1:0. И тут самый молодой из игроков команды, каким в ту пору был Эдуард Стрельцов, решительно повел за собой всю команду вперед. Мы знали этот эпизод до мельчайших подробностей, он учил нас мужеству, учил сражаться до последнего мгновения.

…Получив передачу с левого края, Эдик блестяще обыгрывает своего опекуна. Впереди еще один болгарский защитник. По правому краю на полной скорости продвигается Валентин Иванов. «Сейчас передаст мяч своему партнеру», — думает каждый сидящий на трибуне. Сложившаяся ситуация, действия нашего форварда, вся его фигура убеждали в этом. Но неожиданно Эдуард бьет по воротам. Бьет сильно, точно, как умел бить только Стрельцов, и мяч влетает в правый верхний угол ворот.

Таких эпизодов в жизни талантливого спортсмена было немало. Свое искусство забивать голы Стрельцов демонстрировал на стадионах Мельбурна и Стокгольма, Софии и Парижа, Хельсинки и Ганновера, и любители футбола, знающие цену красиво забитому голу, восторженно приветствовали его. Эдуард всегда был нацелен на гол. Стремление забить гол было его страстью, делом чести, исполнением заветного желания. Его не могла остановить никакая защита, он, как невидимка сквозь стены, проходил через нее. И если ему удавалось преодолеть сложные оборонительные заслоны, то отнюдь не за счет безрассудной лихости. Наоборот, он проявлял удивительную мудрость, умение мгновенно оценить обстановку, предугадать действия своих противников и точно сыграть против них. Поэтому так часто он был автором и соавтором забитых голов.

Играть со Стрельцовым, жить вместе на сборах, когда я пришел в «Торпедо», мне почти не пришлось. Сборная готовилась к чемпионату мира в Швеции, и игрок № 1 был отозван в ее ряды.

Однако в Швецию Эдуард не поехал. Он был дисквалифицирован за аморальный поступок и вернулся в большой футбол только через несколько лет. И здесь завод не оставил без внимания своего питомца. Руководство завода, тренеры, команда приняли горячее участие в его судьбе. Было сделано немало, для того чтобы он возвратился на завод и на зеленое поле стадиона.

От Эдуарда Стрельцова потребовалось огромное мужество, чтобы после долгого перерыва встать в одну шеренгу с ведущими нашими нападающими. У писателя Юрия Казакова есть такие слова: «Нужно держаться, нужно быть мужественным, чтобы начать все сначала. Нужно быть мужественным, чтобы терпеть и ждать, если талант твой вдруг уйдет от тебя… Талант иногда уходит надолго, но он всегда возвращается, если ты мужествен». И талант вернулся. В 1967 и 1968 годах Стрельцов был почти единодушно признан на основе широкого и представительного опроса лучшим футболистом страны.

Выходя на поле, Стрельцов нередко показывал свою прежнюю игру. Особенно ярко он сыграл в матче с итальянским клубом «Интернационале». После матча в Лужниках римская спортивная газета писала:

«…великолепное впечатление оставила игра центрального нападающего русской команды Стрельцова. С ним не могли сравниться даже такие знаменитости, как Мац- цола, Корсо и Жаир. Он был выше их в искусстве владения мячом и в глубине, яркости футбольного мышления».

Этот замечательный футболист обладал даром одним своим присутствием вселять уверенность в людей, зажигать в них веру в успех. На поле всегда он становился нашим лидером, нашим вожаком. И когда Стрельцов вновь надел торпедовскую майку, мы почувствовали себя увереннее. В том, что в 1965 году мы вернули себе звание чемпионов Советского Союза, несомненно, большая его заслуга.

В заключительном матче в Одессе зрители еще пробирались к своим местам, когда стремительно пронесся по краю наш дебютант Володя Михайлов, красиво послал мяч в центр и набежавший Стрельцов с ходу вогнал его в сетку ворот. Правда, вскоре одессит Саку сровнял счет. Золотые медали сразу превратились в мечту. Но все–таки за пять минут до перерыва Линев сумел забить гол, который стал для нас золотым.

А потом был ночной полет, и незабываемая встреча во Внуково, и яркое торжество большой, красивой, ни с чем не сравнимой победы. Торжество возвращения на пьедестал.

ЛИЦОМ К ЛИЦУ С ФОРВАРДАМИ

Задайте любому любителю футбола вопрос о том, кого он знает из советских форвардов, вам немедленно назовут десятки фамилий от Михаила Бутусова и Петра Дементьева до Эдуарда Стрельцова и Валентина Иванова, перечислят заслуги всех без исключения, кто действует в первой линии. Так же хорошо знают вратарей и полузащитников.

А вот об игроках линии обороны этого не скажешь. Их имена с трудом выволакивают из глубин памяти даже знатоки.

Почему так происходит? Думаю, потому, что для того чтобы правильно и достойно оценить защитника, нужно видеть игру очень глубоко, понимать ее внутренний смысл, уметь оценивать невидимые «невооруженным» взглядом замыслы и решения…

В том, что недооценивают защитников, виноваты в какой–то мере и спортивные журналисты, радио– и телекомментаторы, представители документального кино. Разумеется, здесь не может быть речи об умышленной, нарочитой тенденциозности. Дело гораздо сложнее, оно упирается в степень компетентности. Конечно, куда легче оценить игру форварда: забивает — значит, хорош, забивают с его подач — то же самое. А там уж подставляй звонкие эпитеты, и готово. Вратари тоже всегда на виду, может быть, еще в большей мере, чем форварды, то же самое и современные полузащитники, хотя с ними уже посложнее.

Советский футбол в послевоенные годы выдвинул целый ряд великолепных гроссмейстеров защиты и создал стройную, привлекавшую внимание иностранных специалистов концепцию современной обороны. Вспоминая, например, о приезде в нашу страну в мае 1952 года венгер–ской сборной, ставшей вскоре олимпийским чемпионом, Всеволод Бобров приводит следующие слова ее старшего тренера:

— Коллектив советской сборной — боевая и, безусловно, первоклассная команда. Ваши футболисты показали себя с самой лучшей стороны (один матч мы тогда выиграли у венгров — 2:0, а другой свели вничью — 1:1. — В. Ш.). Особенно следует отметить линию защиты, где выделить кого–либо трудно. Все же стоит назвать понравившихся мне Анатолия Башашкина и Константина Кри- жевского. Центральный защитник Башашкин — несомненно, игрок международного класса. Он отлично чувствует место, тонко разбирается во всех осложнениях, возникающих на поле. Однако еще раз хочу подчеркнуть, что мне не хотелось бы распространяться о действиях отдельных исполнителей, ибо на меня прежде всего произвела необычайно глубокое впечатление игра защиты в целом, ее, так сказать, генеральная стратегия, умело сочетающая контроль зоны с тщательной персональной опекой. Считаю, что мы должны глубоко изучить это «секретное» оружие наших друзей.

Я мог бы привести немало подобных цитат, немало интересных и весьма лестных для наших защитников, для творческой мысли советских тренеров высказываний самых видных и авторитетных иностранных специалистов. Но книга воспоминаний — не диссертация, и поэтому я прошу поверить мне на слово, что такие высокие оценки на самом деле существуют.

Да они не могут не существовать по отношению к футболу, который за двадцать лет своего широкого участия в международной футбольной жизни уже успел стать олимпийском чемпионом и чемпионом Европы, добиться и других заметных успехов.

Меня могут спросить: при чем же здесь оборона, ведь побеждают форварды? Есть даже на этот случай афоризм: «Лучшая защита — наступление». Увы, не знаю, как по отношению к военному искусству, но по отношению к современному футболу с его поразительным в ряде случаев равенством сил, с его тенденциями к частым и острым контратакам — он явно устарел. Я бы его сейчас сформулировал совсем по–иному: «Лучше всего наступать при надежной защите».

Великолепных, надежных защитников в нашем футболе немало. Виктор Чистохвалов, Юрий Нырков, Иван

Кочетков, Михаил Семичастный, Анатолий Башашкин, Константин Крижевский, Борис Кузнецов, Анатолий Крутиков, Манук Семерджян (блестящий исполнитель, великолепный техник и мудрый тактик, увы, так и незамеченный нашими специалистами), Альберт Шестернев, Муртаз Хурцилава, Владимир Пономарев… Список я мог бы продолжать бесконечно. И в этом одно из главных доказательств моего тезиса о том, что не мало было и есть на Руси хороших футбольных защитников.

А как же его расшифровать, это понятие — «хороший защитник»? Что в него входит? Вероятно, не стоит мне обходить стороной этот, на вид сугубо теоретический вопрос.

Спросите любого тренера — он, ручаюсь, недолго подумав, перечислит вам с полдюжины качеств, необходимых классному защитнику, и добавит, что все они — главные. И, конечно, он будет прав. Но я не удивлюсь, если он забудет назвать одно качество, с которого, может быть, и начинается защитник, но про которое очень часто забывают, считая его привилегией хавбеков и форвардов.

Речь в данном случае идет об ударе. Форварду он, понятно, необходим, чтобы забивать голы. А защитнику? Между прочим, для того же самого. Времена защитников — «злых гениев разрушителей» уже давно прошли.

И современный в высшем смысле этого слова игрок обороны — это мастер–универсал, умеющий вовремя пойти вперед, включиться в атакующие действия команды и, если нужно, взять на себя смелость нанесения решающего удара. Тот, кто владеет этим искусством, становится игроком высшего класса и удваивает силы команды. Достаточно сослаться на пример Муртаза Хурцилавы. Когда мы готовились играть с тбилисским «Динамо», тренеры обязательно поручали кому–либо опекать его, постоянно напоминали об этом своими криками вратари. Лучшей характеристикой этому защитнику служат такие цифры: он забил в ворота соперников более 25 мячей, выступая за свой клуб, и шесть — в составе сборной страны. Такому счету позавидует иной форвард. Еще более важным для защитника является владение искусством паса, точной и осмысленной передачи, выполняемой в минимально сжатые временные сроки. Ведь в команде все взаимосвязанно, и атака сегодня начинается уже от своих ворот.

Если ты своими действиями замедляешь игру, ты, несомненно, плохой защитник. Это когда–то, давным–давно тренеры наставляли игроков обороны так: «Отобрал мяч или остановил — посмотри, а потом отдай». Сейчас на такой образ действий мгновенно отреагируют возмущенными возгласами твои же товарищи. И они в сущности будут правы, ибо малейшее промедление у себя в тылу, малейшая нерасторопность при овладении мячом позволит сопернику перестроить свои боевые порядки и во всеоружии встретить нашу контратаку.

Играть быстро и четко научиться сложнее всего, поэтому нужно учиться всю жизнь, на каждой тренировке, подчиняя любое упражнение этой главной цели. Точно также в каждой тренировке необходимо отводить специальное время для изучения техники ударов и передач — этих гамм современного футбола. Владея ими в совершенстве, ты всегда будешь предельно полезен своей команде.

В связи с этим вспоминаю один случай. Точно сейчас не смогу назвать год, но было это тогда, когда еще за нас играл Миша Гершкович. Мы вели трудный матч с «Зенитом», результат его очень был важен как для одной, так и для другой команды. Счет держался ничейный 1:1, время шло к концу, ленинградцы прижали нас к воротам, не дают дух перевести. На их половине остался только Миша Гершкович. И я, отбиваясь от наседающих ленинградских форвардов, все время краешком глаза слежу за маневрами нашего нападающего и жду, не выдастся ли случай, чтобы перевести ему мяч одним дальним ударом.

Время бежит, соперник наседает, мы отчаянно боремся за неприступность своих ворот, но меня ни на одну секунду не оставляет мысль передать мяч Мише. И, наконец, задуманное удалось: моя передача была и сильна и точна.

Дальше все произошло как в сказке: никто и глазом моргнуть не успел, как счет после отличнейшего Мишиного удара стал в нашу пользу.

Таких примеров из моей практики, из практики моих товарищей не мало. Они дороги не сами по себе, а как подтверждение той непреложной истины, что напряженный труд, который ты затрачиваешь на тренировках, неокажется напрасным, обязательно окупится сторицей.

В связи с рассказанным выше эпизодом хочу перейти к характеристике следующей игровой черты, совершенно необходимой для классного защитника, — высокой тактической грамотности, умения тонко и правильно оценивать складывающуюся игровую обстановку.

Приведу лишь один пример, показывающий, что значит это положение на практике. Мы играли с командой ЦСКА. На левом фланге Олег Сергеев делает несколько своих знаменитых скоростных рывков, но оборона армейцев перекрывает их начисто.

Видя, что Сергееву не прорваться, я каждый раз, овладев мячом, отсылаю его дальним посылом направо, как бы приглашаю свою команду перенести центр тяжести наших атак сюда. Своими передачами, наконец, я заставляю их сделать это.

Все чаще и чаще угроза над воротами армейцев нависает с правой стороны. Постепенно, чтобы ослабить нажим, армейские защитники смещаются, на какое–то время ослабевает их внимание к опаснейшему Сергееву. И тогда я делаю дальнюю передачу ему. Стремительный, как удар молнии, рывок, точнейший пас на Стрельцова — и гол! Эдик обнимает Олега, Олег — Эдика. А в перерыве оба подходят ко мне, жмут руки:

— Спасибо, Витя!

И, поверьте, нет минут радостнее этих. Минут, когда понимаешь, что обыграл соперника точным расчетом, навязал ему свое решение, сумел сделать правильный ход.

Нет, играть защитником не менее интересно, чем нападающим или вратарем. И овладеть искусством его ничуть не легче, а в чем–то даже сложнее. Перед тобой все поле. Ты не имеешь права на ошибку ни тогда, когда неприятельский вал накатывается на твои ворота, ни тогда, когда от своих ворот ты начинаешь атаку своей команды. А для этого надо работать, работать и работать.

Молодые игроки нередко боятся больших тренировочных нагрузок, стараются под всякими предлогами увильнуть от них. То ли их пугает, что не хватит сил на игру, что не успеют после тяжелой работы восстановить их к матчу, то ли не приучили себя с первых шагов в спорте к серьезному труду. Такой щадящий режим оборачивается чаще всего против них же. Их жизнь в спорте оказывается недолговечной, а достижения — минимальными. Надо сказать, что в возникающих порой конфликтах тренера, предлагающего игроку более высокие нагрузки, и игрока, отказывающегося от них на основании своих собственных ощущений, почти всегда бывает прав тренер. Особенно если игрок еще молод. В наше время у тренера, определяющего функциональное состояние организма своих подопечных, помимо педагогического наблюдения и, как правило, большого личного опыта, всегда имеются достаточно эффективные средства контроля. В союзе с врачом он может точно определить состояние футболистов и дозировать их нагрузки. У футболистов точный самоконтроль вырабатывается после долгих лет практики, и верить поверхностным ощущениям не следует.

Бывало не раз: начинаешь занятие, а ноги не держат, кажется, что устал до предела, мышцы сопротивляются приказу. Но перетерпишь, как. марафонец на дистанции, и чувствуешь: организм постепенно «врабатывается», ноги становятся послушными, и уже с удовольствием, с радостью продолжаешь тренировку, еще недавно казавшуюся непосильной. За перетренирован- ность мы порой принимаем неподготовленность нашего организма, наших мышц (не разогрели, не возбудили их) к большой работе. Часто именно занятия помогали мне избавиться от плохого настроения, от неважного самочувствия. Движения прогоняли вялость мышц и вялость мысли, а общение с товарищами, шутки, смех, обмен новостями возвращали рабочий настрой. Нет, что ни говорите, а после тренировки, какой бы изнурительной она ни была, чувствуешь себя всегда бодрее и веселее.

Почему я так много «агитирую»? Да лишь потому, что тренировка представляется мне самой важной стороной футбольной жизни. Игра — это как бы итог тренировки, в ней, как в зеркале, отражается наша жизнь, наше отношение к футболу, к команде, к зрителям.

Тренировка. Тренировка. Тренировка… Может быть, кому–то это кажется монотонным и скучным? Ну, что интересного в тренировках, в повторении одних и тех же упражнений и приемов? Нет, мы не роботы, не механические люди. Тренировки — это, как сама игра, всегда творчество, поиск, открытие ранее не изведанных путей. В ней особо важны и внимание, и осмысленное выполнение заданий и упражнений, и умение тщательно анали‑126 зировать каждый свой шаг. В игре все оборачивается именно так, как было на тренировке.

Говорю об этом так много потому, что по своему многолетнему опыту знаю пользу каждодневной и серьезной подготовки. И потому еще, что видел прямо противоположные примеры. Взять хотя бы того же Олега Сергеева. Редко можно встретить игрока с такими исключительными физическими данными. Сильный, быстрый, необыкновенно выносливый, он был создан, казалось, для того, чтобы стать великим нападающим.

— Не обидела природа! — любил он иногда в шутку сказать о себе. На «природу» он и надеялся, был уверен: не подведет. И потому работал мало, позволял нарушать режим. И что же? Только начали о нем говорить, как о восходящей звезде, и наступил закат, ушел с зеленого поля талантливый игрок намного раньше даже средне допустимого срока. И только ли он один?

Ну, а я, наверное, больше любил и люблю футбол, чем самого себя. Нет для меня радости большей, чем услышать призывную трель судейского свистка, выйти из бетонного чрева и увидеть заполненные до отказа трибуны, услышать взволнованный гул многотысячной толпы и стать с равным тебе соперником, как и ты, рвущимся в бой, как и ты, мечтающим о победе, стать с ним лицом к лицу.

Лицом к лицу. Вот написал эту фразу и подумал, что всю свою долгую футбольную жизнь я вспоминаю чаще всего не через какие–то этапные матчи, не через стадионы, на которых доводилось выступать, и не через разноцветье лучших наших и зарубежных команд, а через отдельных игроков, с которыми мы вели бескровные дуэли и чье высокое искусство осело во мне крупицами бесценного опыта. Я очень хочу написать о них. Заранее прошу простить меня за то, что буду делать это без всякой системы, без какой бы то ни было попытки применить здесь определенный порядок. Я вспоминаю, а не составляю табель о рангах.

Начну с Михаила Комана. Почему именно с него? Это нетрудно понять. Свой первый в жизни матч за основной состав московского «Торпедо» я провел в 1958 году, выступая против киевского «Динамо». На установке Маслов нарисовал нам общую картину предстоящего поединка, а затем, взяв меня под руку, стал объяснять:

— Вот Коман. Он очень опасен у ворот, выскакивает неизвестно откуда и добивает буквально все отскоки. Ты, Витя, должен стать его тенью и не дать ему забить гол (игра предстояла кубковая, где цена каждого мяча особенно велика).

Когда Владимир Александрович давал мне индивидуальное задание, я не представлял себе, что мне предстоит. В течение девяноста минут я не знал ни секунды покоя. Мой подопечный был волею тренера резко выдвинут вперед. Он постоянно был в движении. Даже когда атаковали наши, Михаил перемещался по полю, уходил в глубину, совершенно неожиданно оказывался на другом краю поля. Иногда создавалось впечатление, что он совсем выключился из игры и стоит безучастно, но стоило лишь так подумать, как он врывался в нашу штрафную, оказывался у ворот, и тревожный гул трибун словно бы предупреждал о нависшей угрозе, которую этот человек опять создал на поле. Коман в том матче не забил своего мяча, но я вымотался так, что готов был упасть на газон и не двигаться. К счастью, я больше никогда за свою жизнь не получал персональных заданий.

Тут следует сделать одно небольшое лирическое отступление. Я считаю, что с клубом мне повезло. Хотя я не выбирал его сам, это сделал за меня опытный тренер, но мне повезло. «Торпедо» — именно та команда, в которой я мог раскрыть свои способности. Торпедовцы и Маслов всегда выступали приверженцами зонной, позиционной игры в обороне. Как раз такой игры, которая по душе мне. Зонную защиту освоить сложней, и понять сложнее, и требует она от каждого исполнителя, кроме всего, находчивости и сообразительности. Но играть при зонной, убежден, значительно легче. А главное — надежнее.

Вернусь к моему незабываемому для меня дебюту. Михаил Коман, пожалуй, первый показал мне одну из важных черт классного нападающего: умение играть без мяча, постоянно искать позицию, с которой наиболее удобно атаковать. Форвард должен уметь действовать, как летчик–истребитель во время воздушного боя. Вот он бросает самолет в сторону, взмывает вверх, уходит в пике, снова идет в вираж… И наступает момент, когда вконец запутанный противник теряет его из виду, а через секунду из- за хвоста следует неотразимый смертоносный удар.

Если перенестись с небес на зеленое поле стадиона, то, очевидно, задача защитника, выступающего против такого форварда, прежде всего состоит в том, чтобы не дать себя запутать. Не следует даже при персональной опеке немедленно реагировать на каждое перемещение своего подопечного, надо стараться угадать или, точнее, предугадать, что последует за ним. И что не менее важно — все время держать под контролем линию «игрок — мяч» и быть в готовности помешать их сближению.

В 1959 году я впервые был привлечен на учебно–тренировочный сбор сборной страны. Дело было весной, в Сочи шли проливные дожди, и мы выехали для проведения тренировочных занятий и контрольных игр к нашим друзьям в ГДР. Здесь меня поселили в одном номере с Анатолием Ильиным. Прошел день, другой, и Толя, улыбнувшись, сказал мне:

— Вот уж не думал, что ты такой тихий и покладистый в жизни. На поле от тебя житья нет…

— Могу тебе ответить тем же самым, — отпарировал я, и мы расхохотались.

Действительно, как мало мы знаем друг о друге, о наших друзьях–соперниках и часто судим о них только по тем схваткам, что провели на поле.

До тесного знакомства с Анатолием я считал, что он отчаянный забияка. Может быть, такое впечатление сложилось у меня потому, что он всегда шел вперед, был на острие всех атак и ему чаще других приходилось вступать в столкновение с защитой. Перед защитниками он ставил необычайно сложные задачи, в чем ему помогали отличная скорость и безупречно поставленный удар, особенно с левой ноги. Не случайно, вероятно, именно Анатолий забил «золотой гол» в финале олимпийского турнира в Мельбурне, а через два года его неотразимый шут решил спор сборных команд Англии и СССР на чемпионате мира в нашу пользу.

Вернувшийся с чемпионата в Швеции Валентин Иванов рассказывал, как был забит этот замечательный гол, а мы, новички команды «Торпедо», затаив дыхание, ловили каждое его слово, стараясь постичь тайны мастерства этого форварда. Мяч выбил Яшин далеко в поле на Ильина. Тот перешел с ним с левого края на правый и отдал Валентину. Пока следовали передачи от Иванова к Воинову, Ильин на космической скорости ворвался в штрафную площадь, преследуемый двумя защитниками. Воинов тут же направил ему мяч, и он с ходу ударил. Ударившись о штангу, мяч отлетел в сетку ворот.

Впервые мне пришлось играть против Анатолия в 1958 году, в матчах с московским «Спартаком». В первом туре мы сыграли вничью (3:3), а во втором проиграли — 2:3. Из шести мячей, проведенных в наши ворота, Ильин тогда забил сам два или три, а все остальные были «сделаны» с его участием.

В «Спартаке» и сборной СССР тех лет играл Борис Татушин. Его скорость продвижения по полю с мячом превышала скорость Ильина, а рывки вправо вообще не имели себе равных. И все–таки гораздо опаснее было у «Спартака» левое крыло, потому что в отличие от своего товарища Ильин всегда действовал разнообразнее, то брал смело игру на себя, то безупречно играл в пас…

Мы часто говорим о том или ином игроке, что «у него свой игровой почерк». Обычно это звучит как похвала, когда мы под выражением «свой почерк» подразумеваем интересную, своеобразную манеру игры, характерный рисунок бега, приема мяча, филигранность техники.

Но бывает, что почерк игрока составляет богатый набор отлично выполняемых, но уже всем хорошо известных приемов. Этот «почерк» без всякого труда читается противником. Тогда его надо быстро менять, доставать из своего технического и тактического арсенала какие–то новые заготовки. Если арсенал пуст, мастер будет переносить из игры в игру один и тот же рисунок. К такому игроку привыкают соперники, привыкают зрители. Для одних он представляет скучное зрелище, для других — прекрасную возможность заранее продумать свой план действий и выключить «нищего студента» из игры, сделать его безопасным для чужой команды и бесполезным — для своей.

В семидесятом году у себя на базе, в Мячиково, мы смотрели по телевизору передачу из народной Польши. Внезапно на экране показался стадион, на его зеленое поле выбегали футболисты. Диктор объявил:

— Вы видите тренировку мастеров варшавского клуба «Гвардия»…

Перекрывая голос диктора, кто–то из ребят закричал:

— Смотрите, вон парень бежит впереди, как на Юрку Кузнецова похож!

Оказалось, что это был сам Юрий Кузнецов, приглашенный работать в одной из команд братской страны. И мне сразу вспомнился раскаленный солнцем Баку, душный влажный воздух бесконечно длящегося летнего дня, переполненные трибуны и… пронзительный свист. Каждый раз, когда он раздавался, мне казалось, что это персонально в мой адрес.

Мы проигрывали местному «Нефтянику» со счетом 0:2. Могли бы проиграть и больше: нападающие хозяев поля не использовали массу возможностей, которые создал для них Юрий Кузнецов. Он один тогда растрепал, расстроил нашу защиту. Причем, в отличие от Комана, Юрий не бегал по полю, не врывался метеором в штрафную. Спокойно отойдя несколько в глубину, он медленно продвигался на нашу половину, словно орел с высоты, осматривая поле, и вдруг следовала молниеносная передача. Особенность паса, идущего от Кузнецова, состояла в том, что он оказывался недосягаемым для нас, но безупречно точно доходил до адресата. Причем не просто доходил, а выводил его на идеальную позицию для атаки или завершающего гола. Когда мы вернулись в раздевалку, Георгий Иванович Жарков сказал защитникам:

— Вас сегодня обыграл один Кузнецов.

Да, это был человек, который, кажется, и правда мог справиться с целой командой. Мы между собой называли его «лисой» за необыкновенную футбольную хитрость, умение находить такие каверзные ходы, что мы оставались в дураках, настолько они были дерзкими и совершенно неожиданными. Однажды, когда мы уже были в разных клубах с Гусаровым, встретившись, заговорили с ним о разных игроках, Гена дал бакинскому Кузнецову такую характеристику:

— У Кузнецова каждая передача как концовка рассказов О. Генри. Их никогда не угадаешь.

В этом состояло своеобразие игры Кузнецова. Я не знаю в нашем футболе другого такого творца интересных и разнообразных комбинаций, такого опасного для защиты спортсмена. Причем хочу еще раз подчеркнуть, что его тактическая мудрость опиралась на отличное видение поля, виртуозность техники, идеальную отточенность паса и то совершенно редкое качество, которое шахматисты называют способностью просчитывать варианты. Многие защитники, зная, как опасен Кузнецов, чуть упусти его, играли с ним вплотную, «прилипали», не давали возможности «думать». От такого чрезмерного «внимания» у Юры было много травм, и он выступал все реже и реже.

Как защитник, вспоминаю о нем с содроганием. Как молодой тренер, мечтаю, чтобы оказался когда–нибудь у нас в команде игрок, так же идеально владеющий пасом, понимающий его великую силу для построения атаки, преодоления оборонительных заслонов и создания острых ситуаций.

Бакинский «Нефтяник» выдвинул в те годы еще одного сильного нападающего — Аликпера Мамедова. Играя на месте полусреднего (еще при системе «дубль ве») и центрального форварда, он доставлял соперникам массу неприятностей. Алик высоко владел искусством обводки, был превосходным мастером дриблинга, в этом с ним мало кто мог сравниться из игроков его амплуа. Отлично играя в пас, Мамедов в то же время умел и любил проходить к неприятельским воротам сам. Причем он не боялся скученности, с поражающей легкостью и скоростью действовал на предельно ограниченных участках территории и проскальзывал сквозь плотный строй защитников, как слаломист сквозь бесчисленные ворота.

Играть против Мамедова, особенно когда он в паре с Кузнецовым, было невероятно трудно. Вот Алик, получив передачу от Юры, начинает свой знаменитый «скоростной спуск». Виртуозно обходит крайнего защитника, навстречу бросается другой — он мгновенно оставляет и его «за бортом», кто–то третий пытается преградить ему путь, закрыл ближний угол вратарь, и в этот момент следует точнейшая откидка партнеру, который оказался свободным, так как внимание всех привлек к себе Мамедов. В другой раз, когда наша подстраховка оказывалась недостаточно плотной и эффективной. Алик охотно брал инициативу нанесения удара на себя и нередко добивался успеха.

В начале своей футбольной карьеры я застал еще Мамедова в составе московского «Динамо». Хорошо помню его в игре с «Торпедо» в 1958 году, в первом круге чемпионата, когда мы потерпели тяжелое поражение от динамовцев — 2:5. Я тогда был еще в запасе, сидел на скамейке рядом с Виктором Александровичем. Бело–голубые, ведомые Мамедовым, играли прекрасно. Голы влетали в наши ворота один за другим. Маслов, вопреки обыкновению, не злился. Как бы раздумывая вслух, он вдруг сказал:

— Тяжело Марьенко. Против такого черта, как Мамедов, надо молодого выпускать, быстрого.

На матч второго круга в центре защиты был поставлен я. Увы, мы снова проиграли — 2:3. Один гол Мамедов забил после редкого по красоте индивидуального прохода.

Эти два матча показали мне, новичку, какое огромное значение для преодоления современных оборонительных рубежей имеет высокая техника индивидуальной игры.

В связи с этим хочу вспомнить еще двух «последних могикан» индивидуальной игры и их судьбу. Киевлянин Анатолий Бышовец — один из тех центральных нападающих, против которых мне доводилось играть особенно часто. Игра захватывала его целиком, лицо облагораживало вдохновение, жаром горели глаза, но бывало, что в них закрадывались грусть и разочарование. Его стремление сыграть индивидуально, блеснуть обводкой, «проткнуть» чужую оборону молниеносным проходом товарищи принимали за желание порисоваться, выделиться, обратить на себя внимание. Иногда после одного–двух самостоятельных рывков Анатолия команда применяла по отношению к нему высшую меру наказания — отлучала от паса, практически выключала из игры. И тогда тренеры вынуждены были производить замену. Я вздыхал с облегчением: с поля уходил игрок, опасней которого, злей не было у киевлян. Думаю, что в такой первоклассной команде, как киевское «Динамо», которой руководят опытные и мудрые тренеры, не оценили яркой индивидуальности этого игрока, не сумели использовать его широкие возможности для ведения атак.

Нечто подобное случилось и с нашим Мишей Гершковичем, футболистом, несомненно, очень одаренным. Про этого форварда на трибунах иногда говорили: «Ленивый». Могу засвидетельствовать, как человек, который с ним «пуд соли съел», что это неправда. Миша — человек, влюбленный в футбол, очень ему преданный и не жалевший никакого труда на освоение всех его многочисленных премудростей. Особенно много он работал, когда в команде был Стрельцов. Часто я наблюдал за их совместными тренировками. У них, по–моему, была разработана целая программа совместных действий. Мише было чему поучиться у Эдика, а последний охотно, с искренним желанием передавал молодому товарищу свои секреты.

Они понимали прекрасно друг друга на занятиях и так же хорошо понимали друг друга в спортивном бою.

Мне кажется, лучшими днями футбольной жизни Миши Гершковича были именно те, что он провел на поле с Эдиком. Глубоко познавший существо футбола Стрельцов понимал, что в высоком индивидуальном мастерстве юного товарища таится настоящий клад для команды. Эдик поощрял его, хвалил. Миша старался. Во всю силу своей молодости, как метеор, носился он по полю, обходил защитников соперников, выигрывал пространство и безропотно отдавал своему кумиру мяч (или кому–нибудь из других партнеров) для нанесения завершающего удара. Увы, после ухода Стрельцова Мише все чаще и чаще стали вменять в вину склонность к индивидуальному маневру, и в конце концов он принял решение расстаться с командой. Кое–кто у нас даже радовался этому, но квартет с уходом Гершковича не стал более слаженным, и пока в нашей команде я не видел ни одного форварда интереснее его.

У Гершковича есть немало недостатков, как и у каждого из нас, впрочем. И я не возвеличиваю Мишу, а отдаю должное его индивидуальной игре. Пример Гершковича, Бышовца и некоторых других — это не судьба индивидуума (хотя и она должна, разумеется, постоянно интересовать нас). В них отражено отношение к индивидуальной игре как к принципу, как к творческой идее. А оно у нас с чьей–то, увы, нелегкой руки — отрицательное. И хотя пишется и говорится об этом немало, дело до сих пор не сдвинулось с места. Откровенной нивелировкой игроков, принижением роли личного мастерства, негласным запретом, преданием анафеме обводки, а как следствие, забвением дриблинга и финта мы выхолащиваем наш футбол, мешаем его красоте и содержанию.

Я обращаюсь к опыту сборных команд Бразилии, ФРГ, Италии, Англии, к игре таких прославленных клубов, как «Сантос», «Интернационале», «Манчестер Юнай- тед», «Аякс» и многих–многих других. Их сила, их атакующая мощь, их современный футбольный стиль базируются не только на высочайшем исполнительском мастерстве футболистов, но и на преемственности, понимании и поощрении индивидуальной игры.

Со своей стороны, как человек, шестнадцать лет неотступно «проработавший» в обороне, я могу с полным основанием сказать, что против команд, где есть свои Мамедовы, Гершковичи, Бышовцы, Лобановские и им подобные, играть невероятно трудно. Если бы у нас когда–нибудь решили устроить соревнование в искусстве выполнения отдельных технических приемов, я почти уверен, что чемпионом среди футболистов страны по быстроте и точности ведения мяча стал бы Лобановский. Его дриблинг был безупречен, мяч шел рядом, словно привязанный к ноге, и слушался ее малейших, незаметных со стороны движений. Отнять у него мяч было почти невозможно.

Любовь к индивидуальной игре — далеко не единственное и даже не главное достоинство Валерия Лоба- новского. Этот необыкновенно талантливый, разносторонне подготовленный футболист никогда не удовлетворялся тем, что имел. При каждой встрече с ним возникало ощущение, словно ты играешь против него первый раз в жизни. Валерий был неистощим на выдумки, у него в запасе всегда хранились тактические ходы, очень интересные комбинации, и разыгрывал он их со своими партнерами — Базилевичем и Серебренниковым, — которые понимали его без слов.

Значение высокого индивидуального мастерства Ло- бановский утверждал на поле в каждом матче, он проявлял его везде: в пасе, ведении, обводке, приеме и даже в исполнении удара.

Когда я был еще совсем мальчишкой и вместе со своими сверстниками вел отчаянные сражения на филевских пустырях, находились у нас знатоки, утверждавшие, что «после трех корнеров подряд полагается пенальти». Я вырос, но так и не узнал до сих пор, было ли что–нибудь подобное в правилах футбола. А если и не было, то все равно — дыма без огня не бывает. Разговоры о наказании за угловые шли, видимо, от понимания того, какую угрозу они представляют для обороняющейся стороны и какое преимущество дают тем, кто наступает. В дальнейшем я имел возможность убедиться в этом на практике, наблюдая в середине сороковых годов ожесточенные поединки наших лучших команд, оспаривавших звание чемпиона страны.

Однако, придя в команду мастеров, я вскоре увидел, что чары голевой опасности сняты с углового удара. Исчезли мастера острых, точно рассчитанных подач в штрафную, не стало среди форвардов мастеров «игры на высоте». Однажды кто–то разыграл этот штрафной у фланга, отпасовал мяч подтянувшемуся партнеру. Вначале это прозвучало совсем не плохо. Но новинку подхватили, стали повторять из матча в матч, и она превратилась в привычный трафарет.

Но вот появился Валерий Лобановский. Он долго и тщательно отрабатывал на тренировках свой знаменитый удар — «сухой лист». И снова, как много лет назад, взволнованно и радостно гудели трибуны, когда угловой шел подавать Лобановский. Метались в четырехугольнике ворот голкиперы. Нервничали защитники, прикрывая опасные зоны, стремясь предугадать пути грозящей опасности. Но несмотря на это, киевляне снова и снова добивались успеха после выполнения углового, а случалось, мяч от удара Лобановского влетал в ворота, не коснувшись никого из его партнеров. Как же не восхищаться после этого и не ратовать за творческую индивидуальность! Какое это счастье — быть виртуозом, постигать и открывать все новые и новые тайны футбольной техники!

Когда заходит разговор об искусстве меткого и сильного удара по воротам, как это ни странно, перед моими глазами встает Геннадий Красницкий. Мне рассказывали, что, когда он начал в 1953 году выступать за ташкентский «Пищевик», его чуть было не отчислили за отсутствие сильного и точного удара. Он попросил дать ему срок на исправление недостатка. Он избрал довольно сложный и оригинальный способ выработки силы удара: занимался с мокрым, потяжелевшим и разбухшим от сырости мячом. Ставил перед собой различные «сверхзадачи», например: не уйду со стадиона, пока не забью вот с этой точки (с какой–нибудь сложной для попадания, конечно) десять мячей подряд. И не уходил!

Так он стал футболистом, про которого говорили, что у него один из самых сильных и точных в стране ударов. И это качество (в остальных компонентах техники Крас- ницкий особенно не выделялся) сделало его на долгие годы ведущим игроком «Пахтакора» и привело в состав сборной страны.

Я бы хотел, чтобы в трактовке спортивного портрета Красницкого меня поняли правильно. Его не обвинишь в примитивизме. Для своего удара он продумал довольно сложную, но, вероятно, единственно правильную тактику. Пока шел розыгрыш мяча, Геннадий словно бы выключался из игры, отходил назад, в глубину, вел себя очень спокойно. Но на самом деле в эти минуты он выполнял сложнейшую «мозговую» работу, выбирая для себя наиболее удобную позицию, решая сложные тактические задачи. Потом взрыв, молниеносный игровой контакт со Станиславом Стадником и рывок. Ох, уж этот рывок Красницкого! Мяч чуть впереди, скорость нарастает примерно так же, как при падении свободно падающего тела, могучим корпусом сносит все на своем пути и… того и гляди, гол будет забит. Простая игра. Но это была игра своеобразного футбольного короля.

И еще одно очень, на мой взгляд, важное качество Красницкого: его умение поражать цель с дальних дистанций.

В пятидесятых годах, когда я только–только начал выступать на зеленых полях страны, удары нападающих или полузащитников часто наносились с дальних и средних дистанций, голы «делались» с расстояния 18–25 метров. А теперь присмотритесь, что происходит в штрафной площади: иногда кажется, что форварды поставили своей целью не вбить, а внести, вкатить мяч в ворота. А между тем при современной массированной обороне, плотных построениях в районе штрафной площади особенно пригодилось бы умение наших нападающих вести прицельный огонь с дальних, как говорят артиллеристы, закрытых позиций. Однако такого умения у подавляющего большинства игроков передней и второй линий нет. Поэтому такие исполнители, как Геннадий Красницкий, остаются в нашей памяти.

В пятьдесят восьмом году на мою долю выпало большое счастье и большое испытание: участвовать в финальном матче на Кубок СССР по футболу. Нашим соперником был московский «Спартак», вскоре после этого ставший в третий раз за свою историю обладателем золотого «дубля».

Матч начался нашими атаками, и первый тайм мы не выпускали соперников из их зоны. Атака следовала за атакой, но мяч не шел в чужие ворота. Нам здорово не везло: дважды мяч попадал в штангу, один раз Валентин Иванов оказался прямо перед В. Ивакиным, но неожиданно поскользнулся и упал. Угловые удары на вратаря, опоздания к мячу на какие–то считанные доли секунды — все было в те роковые сорок пять минут. Не было только гола.

Долгий опыт меня убедил, что нет ничего опаснее в психологическом и практическом плане такого вот без- гольного натиска. Команда напрягает все силы, бросает на чашу весов запас воли и веры, ждет, надеется, что придет желанный успех, а его все нет. Нет из–за ненужной спешки, из–за непозволительной небрежности, из–за пренебрежения к каким–то очень важным, существенным деталям и, конечно, из–за упорного сопротивления соперников. И вдохновение уходит, и чаша весов начинает постепенно склоняться в сторону соперников.

Так получилось и тогда. Во втором тайме спартаковцы вое чаще стали переходить в наступление. Мы всячески сдерживали их натиск, но он не угасал, а, наоборот, нарастал с каждой минутой. Особенно остро и активно играл Никита Симонян. Мы усердно следили за ним, но на 83‑й минуте он вытащил на себя нашего вратаря и, вовремя красиво отойдя назад, сильно пробил. Я лег под удар, но мяч не остановился, он взвился вверх и, упав на траву, резво покатился к нашим воротам. Саша Медакин едва успел его вынести с лицевой линии. Кто–то из приятелей Симоняна схватился за голову и закричал:

— Никита! Такой мяч не забил!

Невозмутимо, совершенно спокойно, словно это было не в пылу кубкового матча, а где–то на дипломатическом рауте, Симонян посмотрел на партнера и сказал, разворачиваясь, чтобы бежать к центру поля:

— Ничего, еще забью!

В добавочное время выиграли спартаковцы. Единственный гол в наши ворота забил Никита Симонян. Мы первыми поздравили своих недавних соперников. Когда я пожимал руку Симоняну, он улыбнулся и сказал мне:

— Спасибо за честную игру!

Мне довелось выступать против него всего лишь несколько раз. Симонян запомнился своей исключительной для центрального нападающего скоростью, очень разнообразной техникой и тонким пониманием всех тактических осложнений. Была в нем еще одна очень важная для игрока его амплуа черта — настырность. В решающих поединках отдельные неудачи его не расстраивали, и, встретив заслон в одном месте, на одном направлении, он немедленно искал другое, искал лазейки к чужим воротам и, как правило, в конце концов находил их. Не случайно именно ему принадлежат два своеобразных футбольных рекорда: наибольшее число мячей, забитых в кубковых встречах (27), и наибольшее число голов, «сделанных» в течение одного сезона в матчах чемпионата страны (34).

Благодарность за честную игру тоже не была случайной для Симоняна. Он относился к числу тех игроков, которые признают в футболе лишь истинную красоту, высокое мастерство и спор считают справедливым только в мастерстве. Он не переносил грубости, и я вспоминаю его сегодня и как замечательного мастера, и как достойного спортсмена. Деликатный, воспитанный, человек высокой культуры, он зовет к подражанию, он и сегодня учит не только тех, с кем работает на правах педагога, старшего тренера, но и десяти, сотни, тысячи юношей, мечтающих о футбольной славе.

Каждый из тех, кто промелькнул или прошел в моей жизни, с кем мы стояли в футбольных схватках лицом к лицу, запомнился мне чем–то одним, характерным для него. И из этой детали, штриха начинает вырисовываться образ. Вот ростовчанин Олег Копаев. Игрок отличный, агрессивный. Много у него было ценных футбольных качеств, но неизгладимое впечатление оставляла великолепная игра головой, особенно удары по воротам. За шестнадцать лет, проведенных в большом футболе, я не знал ему тут равных.

Рослый, атлетически сложенный, с отлично поставленным прыжком, Олег владел сильнейшим ударом с правой, но все–таки вершиной его мастерства оставались атаки на верхнем этаже. Это его искусство умело использовали партнеры. Они навешивали с флангов на штрафную площадку мячи. Копаев их принимал и вбивал, как гвозди.

Восторгаясь умением Копаева, мы считали, что у него посланный природой дар. Но оказалось, что дело было не в подарке. Как–то я спросил об этом Олега, и он мне рассказал о своих очень интересных тренировках. Специальные стойки с подвешенными мячами, прыжковые упражнения, 15–25 приемов мяча от углового флага с заданием переиграть защитника в прыжке и забить гол ударом головы — вот далеко не полный перечень тех упражнений, с помощью которых он шлифовал свой «дар природы». Зато какой грозой он был для всех защитников и вратарей. Каждый угловой, исполнявшийся ростовчанами, каждая навесная подача в штрафную площадь были реальной угрозой для любого соперника.

Вы не поверите, но очень часто и сейчас, наблюдая за схватками на зеленом поле, я с грустью думаю о том, что нет на нем уже Копаева. Нет его, и теперь уже мяч, забитый в ворота ударом головы, становится чуть ли не музейной редкостью. Как это облегчает жизнь защитников и вратарей! А когда у них наступает легкая жизнь, значит, падает результативность нашего футбола, исчезает зрелищность.

Вспоминая мастеров кожаного мяча, против которых доводилось выступать, я вижу их обязательно в паре с теми, кто был им неизменным и верным помощником.

Например, думаю о Калоеве, и непременно всплывает из глубины памяти доброе, улыбающееся лицо Миши Месхи, который говорит, показывая на Заура:

— Если я ему не накину, как же он забьет?

Действительно, трудно представить себе Калоева без Месхи. Миша носился по краю, кого–то обыгрывал, кого- то, словно магнит, притягивал к себе, а потом выдавал блестящий пас, который очень часто завершал прекрасно чувствовавший мяч его друг Заур. Точно так же великолепно действовали у нас в команде Стрельцов с Ивановым, а затем Стрельцов с Гершковичем, в киевском «Динамо» — Лобановский с Базилевичем, в армейском клубе Ростова — Понедельник и Копаев, у московского «Спартака» — Симонян и Сальников… Эти примеры можно, кажется, продолжать бесконечно. В московском «Торпедо» глубокий след оставила идеальная «слетанность» Александра Пономарева с Петром Петровым, в московском «Динамо» — Константина Бескова и Владимира Трофимова, в ЦДКА — Григория Федотова и Всеволода Боброва.

Уже начав выступать за команду мастеров, я как–то увидел на поле, в матче ветеранов, Бескова и Трофимова. Время отняло у них многое, но не смогло притупить безукоризненное чувство локтя. Нельзя было без удовольствия смотреть на их игру. Каждый из них с закрытыми глазами знал, что сейчас сделает партнер и чего он ожидает от него.

Футбол — это всегда прежде всего команда, одно единое творческое целое. Но внутри этого целого обязательно должны существовать вот такие дуэты, такие маленькие, идеально сыгранные между собой коллективы. Они краеугольные камни этого здания. Против них невероятно трудно играть — ив обороне, и в наступлении.

Когда играешь в футбол долгие годы, кажется, ко многому привыкаешь, многое воспринимаешь как должное и перестаешь всему удивляться. Но даже привычка не может притушить восхищение такими людьми, как Галимзян Хусаинов. Валерия Лобановского я считаю чемпионом ведения мяча, Галимзяна — чемпиона трудолюбия на поле, чемпиона самоотверженности, высшей спортивной честности, вдохновенного, жертвенного отношения к футболу.

На любом поле, в любую погоду, против любых соперников Хусаинов действует одинаково сильно и точно, словно у него не бывает плохого самочувствия и дурного настроения, каких–то своих бед и личных неприятностей. Он всегда образец стойкости, воли к победе.

Помню, мы играли с московским «Спартаком», и дела у соперников шли неважно. Счет в нашу пользу, правда, минимальный, 1:0, но игра у прославленной команды явно не клеилась. В раздевалке мы много шутили, говорили о матче так, словно он уже закончился. Встал тренер, предупредил:

— Товарищи! Надо играть. Вовсю играть. Сейчас Галимзян закрутит…

В самом деле, только вышли на поле — следует стремительный проход Хусаинова. Его останавливаем на правом фланге, но через несколько минут он уже прорывается с левого и неотразимо бьет. Мяч влетает в самую «девятку». И закрутилось. Воодушевленные голом, а еще больше — самоотверженной, яркой игрой товарища, спартаковцы воспрянули и победили, 2:1.

Хусаинов ни в одном матче не позволяет себе и минуты отдыха. Его неутомимость стала легендарной. Для него не существует, казалось бы, неразрешимых задач. Если решение не найдено на одном фланге, он немедленно передвигается на другой, если и тут преследует неудача, отходит в глубину. Он ищет «свою игру» по всему полю и обязательно находит ее. За эти чудесные качества, за великую преданность футболу его любят и уважают все — и товарищи по команде, и соперники.

Такие игроки, как Хусаинов, создают красоту спорта. Такими героями был и будет славен наш футбол.

Эту главу я назвал «Лицом к лицу с форвардами» и действительно постарался вспомнить тех, против кого мне доводилось выступать на стадионах страны, кто раскрывал передо мной секреты нападения и учил меня мудрости защиты.

Пришлось мне сравнительно немало поиграть и против иностранных форвардов — на стадионах ФРГ, Анг — Лии, Югославии, Аргентины, ГДР… Я преграждал путь к своим воротам Смиту и Джонсу из «Тоттенхема», изведал хитрости Маццолы и Риверы, натиск Любаньского и Шолтысека, филигранную технику испанцев… Это великолепные мастера, и их пример только лишний раз подтверждает истину, что футбол — это искусство и как каждое искусство он подчиняется лишь вдохновенным его творцам.

А теперь от форвардов перейду к вратарям.

Скажу несколько слов о тех вратарях, подступы к воротам которых мне доводилось защищать.

Начну, конечно, со Льва Яшина. О нем уже написано так много, что мне трудно сказать что–то новое. Но, с другой стороны, Яшин — вратарь такого широкого диапазона, что каждый играющий с ним может открыть в нем что–то, на что еще не обратили внимание другие.

Часто говорят и пишут, словно делают какое–то открытие: «Яшин руководит защитой! Яшин дает советы защите». Но все вратари кричат, все пытаются руководить защитой Разве в этом дело?

Дело в том, что Яшин дает свои советы удивительно своевременно. Он на какое–то мгновение успевает опередить твою собственную мысль, и когда ты слышишь его голос, то вздыхаешь с облегчением, понимая, что тебе подсказан самый лучший, самый правильный ход. Вот это необыкновенное чутье, это великолепное футбольное зрение и футбольное мышление делают его таким нужным любому защитнику, так высоко поднимают в глазах игроков обороны его авторитет. Играть впереди Яшина — это всегда удовольствие, чувствуешь себя так, словно артиллерист, ведущий огонь по важнейшим целям, расположение которых подсказывает очень опытный наблюдатель.

Не менее важным и поражающим даже самых опытных игроков качеством Льва Яшина является хладнокровие. Он никогда зря не повысит голоса, разве лишь для того, чтобы предупредить защитника: «Бе–ру!» Если что–либо сделаешь не так, успокоит: «Ничего, мол, выкрутимся, не робей…»

Играть с ним было одно удовольствие. Когда знаешь, что в воротах стоит такой человечище, спокойнее, увереннее чувствуешь себя!

«В трудное время пришел к нам в клуб Анзор Кава- зашвили. Вместе с ним выиграли серебряные медали в шестьдесят четвертом и золото шестьдесят пятого. Что можно сказать о нем?

Анзор родился в Тбилиси. Прошел азбуку и арифметику игры в школе местного «Динамо», но в семнадцать лет, не понятый местными тренерами, подался на север, в поисках пристанища. В 1960 году его приняли в основной состав ленинградского «Зенита», и я хорошо помню, как он выступал против нас в двух товарищеских матчах на юге и в двух официальных.

Однако «Зенит» тогда с высшей точки футбольной небесной сферы заметно спустился к горизонту, а Анзор обладает зверским честолюбием. Мы выиграли в шестидесятом «дубль», и его потянуло в «Торпедо». С таким же успехом мог он оказаться в «Динамо», «Спартаке» и ЦСКА…

Однако, попав в команду, быстро проникся торпедов- ским духом, много работал. Даже очень много. С каким–то особым, свойственным южанам темпераментом. Часто, когда оканчивалось основное время тренировки, хватал меня за руку, просил:

— Витя, не откажи, побей!

Я, конечно, не отказывал. Анзор сбрасывал мокрую майку, натягивал свежую и воинственно кричал:

— Ну, давай!

И прыгал, прыгал без конца. Бывало, порвет рубашку на твердом грунте южного стадиона или в кровь раздерет руки, а все продолжает кричать:

— Ну, давай, давай!

Такая серьезная работа, подкрепленная специальной гимнастикой, акробатикой, упражнениями со штангой и гантелями, дала себя знать, когда команду покинул Анатолий Глухотко. Анзор сразу и довольно уверенно занял его место. Правда, первое время он часто играл на публику, совершал эффектные, но далеко не всегда нужные и весьма рискованные броски. Его серьезно покритиковали, да и он сам вскоре повзрослел. Одним словом, к тому времени, когда мы вновь решили начать борьбу за место под солнцем, у нас в воротах стоял вратарь № 2, заменяющий Льва Яшина в сборной. И я должен с полным основанием сказать, что в тех победах, которые мы одерживали, немалая доля принадлежит великолепному Анзору.

Но вместе с тем идеальным стражем ворот он не стал. Почему? Я бы ответил так: Анзор любил себя в футболе, а потом уже футбол. Он большое значение придавал таким вещам, как оценка прессы, отношение зрителей. Если был хоть чуть неуверен в том, что сможет сегодня «блеснуть», отказывался от участия в важном матче (особенно в последние годы), хотя интересы команды требовали непременного его присутствия.

Когда я рассказал об этом как–то одному из своих товарищей, он сказал:

— Витя! Любовь к славе — это чисто человеческие черты характера. Какое они имеют значение?

Имеют! «Человеческий» характер полностью входит в понятие «характер вратаря». Виктор Банников пришел к нам в клуб, пережив годы славы в киевском «Динамо», чьи ворота уверенно защищал восемь лет. Пришел очень обиженный на то, что его в конце концов не поняли в клубе, для которого он так много сделал.

Несмотря на громкую славу и заслуги Банникова, ребята его встретили у нас настороженно: поговаривали, что его мастерство идет к закату. Однако он доказал всем, что есть еще порох в пороховницах. Три года его мастерство, которое тогда едва ли не достигло наивысшего расцвета, не раз выручало «Торпедо» в трудные минуты. Я говорю три года — те, что мы были вместе.

Истинная цена футболиста с номером один на футболке проверяется не только по тому, как он ловит и отбивает мячи, но и как взаимодействует с защитой. Ведь если защита дрогнет, не выдержит, никакой голкипер не спасет положения.

Так вот играть с Виктором было очень трудно. Годы и сотни ответственных матчей, видно, сделали свое дело: он стал очень нервным и невыдержанным. Бывало, уже наступление соперников давным–давно остановлено, мяч у чужих ворот, а он все кричит и кричит, причем кричит зло:

— Ты не так атаковал!

— А вот ты не туда пошел.

Мне, старому волку, такие «концерты» еще довольно легко было переносить, а вот молодежь нашу они пугали, сковывали ее инициативу, а еще того хуже — порождали робость, неуверенность.

Пишу это все отнюдь не для того, чтобы обидеть Витю или бросить тень на его прекрасное мастерство, столько раз доказанное делом и в киевском «Динамо», и в сборной СССР, и в «Торпедо». О серьезном недостатке «психологического» порядка вспоминаю в назидание молодым. Спокойствие, уверенность, выдержка — это самые ценные, самые важные для вратаря качества.

Хорошо, если бы Виктор сам обратил на это внимание и постарался перестроиться. Ведь он, несмотря на свои 34 года, по–прежнему остается в строю, по–прежнему основной вратарь нашего клуба.

В нашей спортивной прессе Виктора Банникова сравнивали с Борисом Разинским. Я помню этого вратаря, мне доводилось играть против него. Он приводил в восхищение своей поразительной легкостью, кошачьей мягкостью прыжка. Сейчас, сопоставляя игру одного и другого, я должен сказать: внешняя схожесть, несомненно, есть. А дальше их разделяет пропасть. Борис, насколько мне известно, не умел критически относиться к своим ошибкам, а тем более тратить энергию, моральные и физические силы на их исправление. Виктор Банников кропотливо работает над совершенствованием своего мастерства, что позволяет ему в течение многих лет оставаться в строю.

Много времени мы провели на футбольном поле вместе с Альбертом Денисенко. Он многое сделал для клуба, старался изо всех сил, но стать ему классным вратарем помешало отсутствие должной отваги. Ребята иногда в шутку между собой называли Альберта «паникер». Но в игре, когда он начинал судорожно метаться от штанги к штанге или кричать: «Славу не закрыли! Численко сейчас забьет!» — было уж, простите, не до шуток.

Вероятно, каждый вратарь (как и любой другой игрок) перед очередным матчем мысленно еще и еще раз оценивает своих предстоящих соперников, решает, с кем будет легче состязаться, а с кем и посложнее. Альберт не умел оставлять свои раздумья при себе. Он приходил ко мне и говорил:

— Витек, у армейцев страшно боюсь Базунова. Это зверь какой–то. Вот ударище–то. Ты уж погляди за ним. Подстрахуй как следует…

Вроде бы ничего особенного не сказал. Но весь матч сидит, словно еж, под черепом и больно колет сознание иглами сомнение, неуверенность в своем вратаре…

Голкиперы «Торпедо» много хорошего и полезного сделали для команды. И говоря об их недостатках, я не принижаю их значение, а только хочу подчеркнуть, какие исключительные качества предъявляет спортивная жизнь к человеку, избравшему для себя это амплуа.

В футбольной команде одиннадцать человек, и каждый из них очень нужен другому. Они неразрывны, хотя каждый выполняет свою роль, «держит» свое место и решает свои персональные задачи. Все эти роли одинаково важны.

Но неодинаково трудны и ответственны. Здесь даже самый отчаянный спорщик согласится, что роль вратаря в команде исключительна. Он — последняя надежда своей команды, последняя преграда на пути соперников, жаждущих забить гол. Он — единственный из одиннадцати, кому не позволено ошибаться. И это определяет особую судьбу вратарей и те исключительные требования, которые мы предъявляем им.

После вратаря я бы поставил на второе место по сложности и многообразию стоящих перед ними задач, по степени ответственности — защитников. Иногда об игроках оборонительных линий говорят, что их дело разрушать. Это все, уверяю вас, старые песни. Защитник, который выполняет свои непосредственные обязанности, сегодня просто никому не нужен. Его не станут держать в классной команде.

Игрок задней линии сегодня — это универсал. От него начинается атака, ему приходится участвовать в ней, а если потребуется, и завершать. Вместе с тем его главными и святыми обязанностями остаются защита собственных ворот от каких бы то ни было посягательств, готовность отважно и умело отстаивать их неприкосновенность. Быстрота, физическая выносливость, первоклассная техника, психологическая закалка, глубокое понимание футбола — этих и многих иных качеств требует от футболиста игра в обороне.

В детстве мы все рвемся играть в нападении, нас зовет отчаянная жажда спортивного подвига, желание забивать голы. Но не дать сильному противнику сломить тебя, в отчаянной, смелой борьбе отстоять ворота команды и тем самым вселить, зажечь пламя вдохновения, вызвать порыв к атаке — это тоже подвиг. Когда точным, предельно рассчитанным ударом ты отсылаешь мяч из штрафной вперед к своему форварду — ты закладываешь первый камень в красивом и стройном здании победы.

И СНЯТСЯ ФУТБОЛЬНЫЕ СНЫ

Мне всегда казалось, что в жизни прожито очень мало, сделано еще меньше, а поэтому и рассказывать особо не о чем. Может быть, именно поэтому ребята прозвали меня «великим молчальником». Однако молчать не значит — не замечать. Все, что происходило на стадионе и у кромки поля, глубоко западало в память и сердце. И вот настало, видно, время поделиться своими мыслями.

Года два тому назад я как–то выступал перед молодыми футболистами, участниками самого массового у нас в стране, а может быть, и в целом мире состязания на приз «Кожаный мяч». Я говорил им о том, как пришел в большой футбол, как работал, учился, радовался и разочаровывался, проигрывал и побеждал. Время от времени я посматривал на часы, ужасался тому, как много отнял у аудитории времени, быстро «сворачивался», но меня забрасывали вопросами, и я продолжал свою бесконечную беседу.

Потом ко мне подошел двукратный олимпийский чемпион, заслуженный мастер спорта Борис Лагутин и сказал:

— Здорово, Витя! Ты должен рассказывать об этом людям. Написать откровенную книгу…

— Да кому она нужна? И кто ее издаст? И где я наберу для нее материал?

Мы расстались, но вскоре мне действительно позвонили из издательства и предложили зайти. А материала… Уже финиш совсем близко, а не сказано и половины из того, что хотелось, что нужно было сказать. Поэтому прошу заранее извинить за ту скороговорку, которой, я уже чувствую, неизбежно будет отмечена эта глава. Ведь книги пишутся не только и не столько ради того, чтобы предаться воспоминанию. Мне хочется воевать на этих страницах за свою любовь, за наш и ваш футбол.

Последнее время мы так часто, так порою откровенно зло ругаем его. Справедливо ли это? В какой–то мере, вероятно, да. Но все–таки иногда мы предъявляем к нему слишком большие претензии и пытаемся оценивать применительно к достижениям представителей других видов спорта. Так, например, мне часто говорили следующее:

— Вот почему вы не возьмете пример с наших хоккеистов? Они уже тринадцатикратные чемпионы мира, а вы…

Достижениям хоккеистов я очень рад, они и в самом деле молодцы. Однако сражаться им приходится с двумя–тремя сильными соперниками–любителями, в то время как нам противостоит вся сила и мощь современной футбольной империи. Это надо помнить, чтобы объективно оценивать факты.

Вот этой самой объективности, трезвости мысли, справедливости оценок истинного значения того, что совершено футболистами, нам как раз часто и не хватает. Постараюсь показать это на примере, свидетелем и очевидцем которого я был.

В справочниках, составленных нашими статистиками, значится, что я сыграл 8 матчей за нашу сборную. Здесь, вероятно, речь идет об официальных встречах. На самом деле счет значительно крупнее. Однако что правда, то правда: далеко не все тренеры главной команды страны видели во мне человека, который им нужен в линии обороны. Обижает ли меня это? Нисколько. У каждого свой взгляд на вещи и свое видение класса. Огорчает ли, что так мало поиграл в футболке с гордой надписью «СССР»? Несомненно.

В тысяча девятьсот шестьдесят третьем меня привлек в сборную ее старший тренер Константин Иванович Бесков, сменивший на этом посту Гавриила Дмитриевича Качалина после фиаско (так во всяком случае считали), которое мы потерпели на чемпионате мира в Чили. Сейчас, случается, я слышал, некоторых игроков чуть ли не силком тащат в сборную. В мое время, когда я только начинал свою футбольную жизнь, так не было. Попасть в главную команду страны, надеть алую майку с гербом нашей Родины, представлять ее на стадионах мира каждый из нас считал за высшую честь. Шло это прежде всего, конечно, от высокой сознательности, от того высо–кого духа патриотизма, который воспитывали в нас тренеры. Немалую роль тут, конечно, играло и острое творческое соперничество: в ту пору на каждое место в сборной было не менее двух–трех «верных» кандидатов.

Пребывание в сборной, работа под руководством такого великолепного педагога, каким являлся Константин Иванович, стала для меня, да, уверен, и для многих моих товарищей из других клубов страны, настоящим университетом. Всегда вспоминаю и буду вспоминать об этих днях с глубокой радостью.

У меня нет возможности описывать нашу жизнь в сборной шаг за шагом, да в этом, вероятно, нет и никакой необходимости. Скажу лишь, что с первого момента Бесков нацеливал всех без исключения игроков на творческий подход к игре, на самое широкое проявление своих индивидуальных качеств, а в целом — на обеспечение широкой наступательной стратегии.

22 сентября 1963 года я вышел впервые в своей жизни на поле гиганта в Лужниках не в торпедовской майке, а в алой с надписью «СССР». Нашим соперником была сборная Венгрии, так же, как и мы, готовившаяся к решающим сражениям чемпионата континента (тогда это соревнование еще носило другое имя — Кубок Европы). Дебют оказался трудным: я играл непосредственно против такого выдающегося мастера современного футбола, как Флориан Альберт. Хотя он и не забил гола, но несколько раз ставил нас в такие положения, что приходилось бросаться под ноги и принимать иные срочные меры. Матч закончился вничью — 1:1. Однако этот счет, по- моему, ни в коей мере не отражает истинного соотношения сил на поле. Господствовала здесь наша команда, и только на редкость неточные удары форвардов сводили это преимущество на нет. Лишь удар Вали Иванова достиг один раз цели.

На следующий день, на разборе, Константин Иванович прежде всего и отметил этот недостаток. Когда дошло дело до нас, он, сделав несколько замечаний, сказал:

— А в общем, справились с задачей хорошо. Ты, Шустиков, просто молодец…

От похвалы я воспрянул, но когда менее чем через месяц к нам приехала для первого матча '/8 финала Кубка Европы национальная сборная Италии, меня в составе не оказалось. Я уже готов был, кажется, «расплакаться», но Константин Иванович пригласил меня на беседу.

— То, что ты не выйдешь на поле, Витя, ни в коей мере не должно тебя расстраивать. Это решение идет не от оценки твоей игры лично, а от общего тактического замысла. Нам нужно максимальное усиление, наступательной мощи. Быстрые, мобильные крайние защитники, нацеленные на движение вперед — Дубинский и Крутиков, опытный Шестернев в центре. И — все. Вот когда поедем в Рим, тебе, вероятно, придется потрудиться.

С глубокой благодарностью вспоминаю об этом. Ценнейшее качество Бескова–педагога — внимание к игроку, желание и умение сделать так, чтобы все было ясно. Трудно сказать, насколько это все дорого и важно, насколько это благоприятствует созданию доброй, творческой атмосферы в коллективе.

Матч в Москве, как известно, итальянцы проиграли со счетом 0:2. Я не буду описывать это состязание в деталях, ибо, несмотря на то что минуло уже более одиннадцати лет, оно свежо в памяти у всех любителей футбола, разумеется, тех, кому помнить его позволяет возраст (ведь уже подросли вполне сознательные болельщики, которым тогда едва минуло пять лет).

Однако на одно обстоятельство мне очень хочется обратить внимание, чтобы еще показать, как часто мы не замечаем успехов нашей обороны, высокого мастерства ее игроков. Когда закончился матч, естественно, ему уделила исключительное внимание наша пресса. И вот сейчас, работая над книгой, я отправился в библиотеку, чтобы пережить заново те волнующие минуты. Я прочел восторженные слова в адрес хладнокровного и расчетливого В. Иванова, агрессивного И. Численко и т. д. Все правильно, кроме одного: ни одного слова об игре защиты. Ни хорошего, ни плохого. Словно ее на этот раз и не существовало.

По–иному смотрели на дело, скажем, иностранные журналисты. Альдо Кораделло, корреспондент римской «Гадзетта делло спорт», писал, например: «Большинство русских специалистов и игроков назвало Риверу лучшим игроком сборной Италии. Однако Ривера не имел возможности сделать что–либо полезное. Его просто слишком тщательно опекали. В Лужниках Риверу было не узнать. Заслуга в том, что лучший нападающий Италии был «аннулирован», принадлежит Шестерневу, который внес тем самым большой вклад в победу советской команды. Не давать в течение полутора часов играть такому игроку, как Ривера, обладающему великолепной техникой, быстрому и умному, задача не из легких. Ше- стернев ее выполнил». Могу подписаться под этими словами, удостоверить их справедливость. И вместе с тем не могу не поражаться тому, как умудряются у нас «не замечать» такие явления.

Поздно вечером, когда спектакль на зеленом поле уже был сыгран, состоялся банкет, на котором президент Итальянской федерации футбола Джузеппе Пас- куале заявил:

— Наша команда покидает Москву с поражением, подобно Наполеону. Однако у француза не было шанса взять реванш, а у нас на «Стадио Олимпико» такой шанс есть…

Это произносилось в шутку, но дальнейшие события показали, что в этой шутке был заключен глубокий смысл. Весь месяц не только итальянская, но и буквально вся европейская пресса не прекращали широко освещать предстоящий поединок, при этом не забывая особо подчеркнуть, что у хозяев поля на этот раз самые высокие шансы.

Дуэли в Риме предшествовал целый ряд событий, больших и маленьких, которые придавали предстоящему матчу, и без того имеющему колоссальный психологический накал, еще большее напряжение. Во–первых, в Москве за грубость и нетактичное поведение был удален с поля крайний нападающий Паскутти, а за восемь минут до конца из–за травмы поле покинул Сормани. На основе этого итальянская пресса развернула целую кампанию в защиту своих игроков, стараясь тем самым поднять боевой дух команды и воодушевить ее, зажечь жаждой реванша.

Во–вторых, на матч в Лужниках впервые за много лет в составе сборной не был заявлен Яшин, а его место занял Урушадзе. Это событие приковало к себе всеобщее внимание, особенно за рубежом. Хотя на пресс–конференции Константин Бесков разъяснил, что отсутствие Льва Ивановича объясняется его физической и психологической перегрузкой, зарубежные журналисты единодушно писали о том, что это «казнь за неудачи в Чили». Казнь не казнь, а мы в сборной тоже считали, между прочим, что Леву не пригласили, считая, что он уже «выдохся». Во всяком случае он был в Москве, но не привлекался ни к одной тренировке и вообще даже не показывался на базе.

И вдруг, как гром среди ясного неба: Яшин едет на «Уэмбли», где состоится «матч века» между сборными Англии и ФИФА в честь столетия английского футбола. Поединок проходил 23 октября, и в тот день имя нашего вратаря буквально знал и повторял весь континент. Он стал героем мирового футбола.

Весть об этом застала нас где–то в пути, и, услышав ее, Валя Иванов улыбнулся:

— Ну, Витька, в Риме будешь прикрывать грудью Яшина.

— Ты думаешь, его вновь вернут?

— Пусть попробуют не вернуть…

Пробовать, конечно, никто не стал. Прибыв на очередной сбор, я застал там Льва Ивановича, который, оказывается, прибыл еще накануне.

— Уже успел потренироваться, — радостно сообщил он.

Мне всегда было интересно следить за людьми, к которым по тому или иному поводу пришло большое признание, громкая спортивная слава. Как они себя ведут?

Яшин вел себя самым обыкновенным образом, словно писали и говорили не про него. Как всегда, был сдержан, немногословен. В воскресенье выдался удивительно добрый день поздней московской осени, и он попросил у Константина Ивановича разрешение съездить на рыбалку. Вернулся минута в минуту, как обещал.

Тренировался ежедневно. О предстоящей игре не говорил. Только однажды, когда я заметил ему:

— Хорошо вам, Лев Иванович, вы вот человек опытный, не волнуетесь. А мне–то каково! — Он как–то устало улыбнулся:

— Как же не волноваться, Витя. Сыграешь плохо — значит, конец. А хорошо в таком матче сыграть трудно. Трудно, но необходимо…

Мы, повторяюсь, часто ругаем наш футбол, наши команды. Как жаль, что миллионы болельщиков не могут пережить хоть один раз то, что мы переживаем, видим десятки раз, что пережили тогда в Риме. Многоликая Италия с ее богатейшей футбольной историей, с освещенными десятилетиями традициями признавалась в безоговорочном уважении к русскому футболу, в своем преклонении и страхе перед ним.

Обстановка перед матчем была очень и очень напряженной. Ведь от его исхода полностью зависело, кто выйдет в четвертьфинал. Итальянская пресса подогревала всячески своих игроков; в день матча многие газеты вышли с аншлагами — «Вперед, Италия».

Константин Иванович Бесков и другие руководители команды всячески стремились оградить нас от этого ажиотажа, но вместе с тем предупреждали, что будет трудно и что в этом состязании надо проявить особое присутствие духа.

— Ребята, я безоговорочно верю в вас и знаю, что сегодня каждый покажет все лучшее, на что он способен, — такими словами он напутствовал нас перед самым выходом на поле.

Я счастлив до сих пор, что сумел тогда оправдать доверие и надежды Бескова. Об этом он сам заявил в печати, и я не могу сейчас отказать себе в удовольствии привести его слова, опубликованные тогда (вырезки из газет я любовно храню до сих пор). Отвечая на вопрос корреспондента о том, кто из наших футболистов сыграл в этом матче наиболее удачно, Константин Иванович заявил:

— В целом все игроки проявили хорошую игровую дисциплину, стремясь выполнить намеченный план игры, и проявили хорошие волевые качества. Выделить среди них можно Л. Яшина, В. Иванова, И. Численко, В. Воронина, В. Шустикова и А. Шестернева. Почему?

…Порадовал Шустиков. Он сыграл в этом ответственном матче лучше, чем играет обычно, был хорош в отборе мяча, а главное — оказался одним из немногих, кто с самого начала не поддался огромному психологическому воздействию обстановки и проявил самообладание, уверенность в себе и спокойствие, которое затем передалось его товарищам по обороне…

Оценка моей игры и игры товарищей по обороне (а она тоже была достаточно высокой) важна и для ясного понимания того, что происходило 10 ноября. Матч СССР — Италия в Риме был редким по накалу бушевавших страстей. Нужно отдать справедливость хозяевам поля: в тот день они сыграли великолепно, показав техничный, красивый и, главное, агрессивный, наступательный футбол.

Для нас — и для игроков, и тем более для тренеров — это ни в коей мере не. было неожиданностью. У «Скуад- ры адзуры» не было иного выбора, чем тот, который она сделала: атака, атака и еще раз атака всеми имеющимися силами и средствами. А силы эти, прямо скажем, были немалые в лице таких футболистов с мировым именем, как Маццола, Ривера, Меникелли, Домингини, Булгарел- ли, — безупречно техничных, ловких, быстрых, выносливых.

В этих условиях римский поединок становился прежде всего открытым общеевропейским экзаменом для нашей обороны, смотром ее реальных возможностей в борьбе с одной из лучших линий нападения мирового футбола.

Нам удалось выдержать этот экзамен. Речь идет прежде всего не об индивидуальном мастерстве (которое, кстати, тоже получило высокую оценку на страницах спортивной прессы Италии, Англии, Франции, ФРГ, Испании, Швеции), а о тактических принципах и методах коллективных действий.

Во–первых, мы сорвали попытку итальянских форвардов стремительными маневрами по фронту растянуть нашу оборону и организовать в ней коридоры для проходов Маццолы и Риверы. Тут сказались умелое сочетание персональной ответственности с зонным контролем, а также высокая физическая подготовка всех без исключения четырех защитников, позволявшая нам от начала до конца состязания вести борьбу на всех участках поля и встречать атакующих еще на дальних подступах к штрафной площадке, при этом четко взаимодействуя с нашими полузащитниками (Воронин — Короленков).

Было бы наивно думать, что, даже зная (его никто и не скрывал) откровенно выраженный наступательный план соперника, мы ограничимся лишь прямым отбивом ударов. Задача, поставленная перед сборной Бесковым, состояла в том, чтобы, постоянно организуя контратаки, держать соперников в напряжении и тем самым ослабить его наступательную мощь.

В осуществлении этой задачи защитники сыграли немалую роль. Их быстрые, точные переводы мяча, а также самостоятельные рейды вперед не раз создавали опасную для соперников остроту. А однажды с четких и быстрых действий защиты началась комбинация, приведшая к голу. Случилось это так. На 33‑й минуте второго тайма один из форвардов хозяев поля, ведя борьбу за навесной мяч, нарушил правила у границы нашей штрафной. Э. Мудрик, не промедлив и мгновения, сделал длинную продольную передачу на выдвинувшегося в зону правого полусреднего Игоря Численко. Увидев это стремительное смещение, к динамовцу тотчас же бросился Факетти, занимавший до этого выжидательную позицию у средней линии поля. Их сближение произошло у самой границы штрафной площадки. Не желая испытывать далее судьбы, Игорь сыграл в пас с Гусаровым. Тот отлично «притормозил», пропустив вперед бросившегося к нему защитника Траппатони, вышел один на один с вратарем и четко забил гол. Сделав это, он тут же стал целовать Численко, а тот в свою очередь не забыл искренне поблагодарить Мудрика.

Недостаточно оценили в том матче, как мне кажется, действия крайнего защитника нашей сборной Крутикова. Несмотря на то что играть пришлось против великолепного, агрессивного форварда, каким мы знаем Анджело Домингини, Толя несколько раз продемонстрировал свои сольные проходы по краю, вызвав бурю восторгов на трибунах, а главное — приведя в ужас итальянцев.

Попутно позволю себе очень кратко остановиться на творческой судьбе этого игрока, ибо она, как мне кажется, имеет далеко не только личное значение. Еще в 1960 году, когда мы выиграли в Париже звание обладателей Кубка Европы, пользующийся высоким авторитетом у специалистов журнал «Франс–футбол» поместил очень большой материал с интересными и разнообразными фотографиями под весьма знаменательным заголовком: «Крутиков — защитник будущего». И в этом, несомненно, была значительная доля истины, которую не все признавали. Одним из первых не только у нас в стране, но и, вероятно, во всей Европе этот левый крайний защитник московского «Спартака» стал практиковать стремительные и глубокие проходы с мячом от своих ворот к штрафной площади соперников, на какое–то время становясь по существу крайним форвардом, активным создателем и участником атаки. Увы, эту новинку не только не поддержали — против нее, по словам самого Анатолия, восставали тренеры и в клубе, и в сборной, проявлявшие чрезмерную осторожность. В результате в 1965 году Анатолий был вообще отозван из главной команды страны и, увы, больше туда уже не возвращался.

На Британских островах, во время финальных игр чемпионата мира 1966 года, мы увидели у лучших сборных нашей планеты, прежде всего у самого чемпиона, игру крайних защитников, которую еще несколько лет до этого показывал, к которой своим мастерством, своей отвагой привлекал наш, увы, не понятый и не поддержанный никем Крутиков.

Матч в Риме 10 ноября 1963 года открыл мне и, надеюсь, многим другим одну чрезвычайно важную истину: огромно преимущество команды, в составе которой есть хотя бы одно «громкое имя». Мы приехали в Италию в очень «удобное» время, когда здесь гремело имя Льва Яшина, ставшего всего несколько дней тому назад героем «Уэмбли». Итальянские газеты так много и так восторженно писали о нашем голкипере, так превозносили его мастерство, что, несомненно, напугали своих форвардов. Об этом говорит совершенно очевидно случай с Маццо- лой, который проиграл Яшину психологическую дуэль и, как известно, не реализовал 11‑метровый удар.

Вряд ли стоит описывать игру Льва в этом матче: и без меня это уже сделано много раз. Скажу лишь, что после него слава Яшина взлетела с новой силой над восхищенным континентом. Та ясная, солнечная осень была для него поистине золотой.

Вечером, после матча, мы все зашли в номер, где жил Лев Иванович чтобы еще раз в спокойной обстановке поздравить его. Здесь уже сидел комментатор Николай Озеров. Стол был закрыт букетами живых цветов. На прибранной кровати лежали первые телеграммы–молнии из Москвы. Один за другим приходили журналисты. Они торопливо задавали несколько вопросов, щелкали блицами и — исчезали. Кто–то предложил Льву Ивановичу исчезнуть, но он покачал головой:

— Ребята, ведь это их работа. Их хлеб. — В этих словах отлично просматривался «весь» Яшин с его большим рабочим уважением к человеку труда.

Через несколько дней мы улетали домой. Первая остановка — Милан. Как только самолет произвел посадку и мы спрыгнули на бетонку, чтобы размять ноги, Леву буквально взяли в плен обворожительные стюардессы с других воздушных лайнеров итальянских компаний. Они наперебой требовали автографы и говорили, кокетливо улыбаясь:

— Ах, как мы ненавидели вас в день матча. Вы ведь все испортили нашей команде…

— Ну, а сейчас? — спросил кто–то из нас.

— Сейчас совсем другое дело. Мы очень, очень любим прекрасного Яшина. И любим всю вашу Россию, у которой такие прекрасные футболисты.

Вот ведь как бывает. Вот ведь к каким оценкам и обобщениям приводит нередко, казалось бы, простая и бесхитростная спортивная игра.

Была еще интересная поездка в Марокко, где мы «открыли» для себя интересный, вполне современный, в самом высоком смысле этого слова, футбол, четвертьфинальные поединки со сборной Швеции в Стокгольме и Москве, товарищеская игра с национальной командой Уругвая. Я не стану останавливаться на этих событиях, ибо ничем особым они не запомнились, но в связи с последним матчем скажу всего несколько слов.

Мы иногда слишком привыкаем к словам, понятиям и оценкам. «Уругвай» — это имя ворвалось в футбольный мир в середине тридцатых годов, уругвайцы ошеломили в ту пору необыкновенной виртуозностью техники и выросшими на ее фундаменте блистательными победами на Олимпийских играх и чемпионатах мира. Гипноз этих достижений был так велик, что еще долго визитная карточка с надписью «Уругвай» принималась с особым уважением и трепетом в каждом футбольном доме. Много восторженных слов было написано об уругвайском футболе наших дней и в советской печати. Но на меня он совершенно не произвел впечатления. Уругвай заметно растерял свое преимущество в технике, а ничем иным не восполнил этой потери.

Теперь память переносит меня в знойную, многоликую, по–своему прекрасную Испанию с ее неповторимыми памятниками старины, где в июне 1964 года, по образному выражению одного из французских журналистов, состоялась «великая европейская коррида». Действительно, ожесточенности, отваги, напряжения моральных и духовных сил решающие матчи на Кубок континента потребовали немало. В полуфинале мы победили датчан (3:0), но и эта встреча была не из легких. Но самое главное предстояло впереди.

Финал Кубка Европы. Мы разыгрывали его в Мадриде, на знаменитом стадионе Бернабеу, в присутствии более чем 120 000 зрителей, встречаясь с национальной сборной Испании. Нужно особо отметить, что это был период цветения испанского футбола и его громкой славы. Главным образом она коснулась знаменитого «Реала», который неоднократно выигрывал Кубок европейских чемпионов или участвовал в розыгрыше его финала. Однако успехи одного клуба и бум, вызванный этими успехами, естественно, не мог не отразиться и на качестве игры сборной. Хотя в ее ряды были не допущены такие «звезды» из иностранного легиона, как аргентинец Ди Стефано, француз Копа, венгр Пушкаш, бразилец Диди, команда располагала большим количеством высококлассных игроков, молодых, полных задора.

Мы часто произносим — «чужое поле», «чужие стены». В различные времена и в различных ситуациях эти понятия несут в себе самый различный смысл. Поле и публика, конечно же, не являются решающим фактором ни в каком случае, но в таких играх, как финал крупнейшего европейского турнира, они, конечно же, имеют исключительное значение. Для подогревания и без того славящейся своим необычайным темпераментом публики были продуманы специальные «мероприятия», а именно: распродажа маленьких национальных флагов и текста национального гимна…

Мы вышли на поле под невероятный гул толпы, выстрелы хлопушек, взрывы дымовых шашек и петард. Яркие, разноцветные ракеты, запущенные с разных трибун, перечертили полуденное небо над столицей Испании. Когда тысячеголосый рев толпы стихал хоть на мгновение, слышалась медь оркестра, исполнявшего «Марш тореадоров». Согласитесь, все это не могло не оказать на нас определенного психологического воздействия.

В день матча шел проливной дождь, поле стало тяжелым и мокрым, но погода не остудила ни зрителей, ни тем более игроков. Матч от начала до конца проходил в редкой по напряжению борьбе. Я не буду описывать ее течения. За шесть минут до конца центрфорвард хозяев поля Марселино, опередив на какую–то тысячную долю секунды прикрывавшего его Алика Шестернева, забил головой второй мяч в ворота Левы Яшина. Испания победила — 2:1.

Я специально не стал рассказывать о ходе этого поединка или давать ему оценки. Тут уж, прошу прощения, хочу прибегнуть к целой серии «свидетельских показаний». Вот они.

Хосе Вильялонга, старший тренер сборной Испании: «…Мне хочется отметить следующее: наша победа в финале нам особенно дорога потому, что одержана в единоборстве с таким сильным и, я позволю себе сказать, великолепным соперником, как сборная СССР. Я видел ее в Риме, в Стокгольме, в Москве против венгров, наконец, видел ее сегодня — яростную, неповторимую, сражающуюся до конца. И я могу сказать со всем основанием: это команда современная, мудрая, интересная, опасная для любого соперника. Ее выступление в первом розыгрыше Кубка Европы завершилось выигрышем почетного приза. Сейчас, в еще более сложных условиях, она сумела завоевать серебряные медали. Считаю, что такое достижение делает честь советскому футболу».

Журнал «Франс–футбол»: «Советы с помощью Константина Бескова создали интересную команду — пожалуй, самую мощную и интересную, какую им когда–либо удавалось создавать».

Джовании Феррари, тренер Итальянской футбольной федерации: «Я должен высказать свое глубокое уважение сборной СССР. Вторично играть в финале — это большое достижение».

Аллен Вейд, тренер Английской футбольной ассоциации: «Всякий англичанин, который посмотрел бы финал этого интересного и молодого соревнования, мог сказать: «Настоящий кубковый финал!» У нас это означает высшую похвалу. В самом деле, Испания и СССР продемонстрировали темп, физическую подготовку, темперамент».

Подобные высказывания я мог бы продолжить, ибо храню пачку вырезок из газет и журналов тех дней. Иностранные специалисты, лучшие футбольные обозреватели Европы предельно высоко оценивали нашу тактику в этом поединке, четкость и слаженность линий, единство творческих устремлений. Наряду с великолепным искусством Суареса, Амансио, Кереда и других испанцев в этой же тональности отмечались имена Иванова, Воронина, Численко, а также многих других наших мастеров.

Казалось бы, после всего сказанного наши игроки вполне могли рассчитывать на торжественную, парадную встречу в родном доме, а Константин Бесков хотя бы на понимание Федерации футбола, какую прекрасную, большую и полезную работу проделал он за предельно короткий срок. Понимание, что нет и не может в данной ситуации быть у сборной наставника более удачного. Именно сейчас, когда она, закаленная в боях на Кубок

Европы, переходила в новую стадию — подготовки и участия в розыгрыше очередного чемпионата мира.

Но случилось нечто совершенно неожиданное: приехав в Москву, мы вскоре с болью и грустью узнали, что Бесков отстранен от руководства командой. Настроение резко упало. Два последних матча сезона — против югославов в Белграде и против Болгарии в Софии — я лично проводил без всякого энтузиазма. Я знал, что никто меня больше так не поймет, как понимал Константин Иванович, никто не сумеет увидеть во мне то, что видел и будил он. Так оно и получилось.

Я навсегда расстался со сборной, но мысли и сердце неотступно с ней. Ее судьба бесконечно близка мне, она волнует меня, как волнует каждого, кому дорог наш футбол. Ведь по результатам выступлений нашей главной команды судят о его достижениях, определяют его истинную силу в огромном мире большого спорта.

Когда я начал работать над книгой, только что отзвучал чемпионат мира в Мехико, события которого продолжали волновать меня, и, естественно, мысли о нем не могли не найти своего отражения на этих страницах. Теперь позади еще один турнир высшего ранга, прошедший летом семьдесят четвертого на зеленых полях Западной Германии. В нем наша сборная, как известно, не принимала участия из–за недостойных махинаций бывших руководителей ФИФА. Но трудно сказать, как бы выступила команда в этом чемпионате, в отборочных играх она не показала убедительного превосходства, того натиска, силы и воли, которые были свойственны ей когда–то. С сожалением приходится констатировать, что в последние годы она все заметнее отставала от уровня лучших команд планеты, к разряду которых еще сравнительно недавно принадлежала.

Поэтому есть смысл разобраться в том, что же отличает сегодня те сборные, которые мы относим к числу лидеров мирового футбола. Что изменилось за четыре года, прошедшие от Мехико до Мюнхена? Что новое открыл нам X, в своем роде юбилейный, смотр славнейших футбольных дружин всех стран и континентов?

Время произвело решительную переоценку мировых футбольных ценностей. Вспомним еще раз 1970 год. Тогда, в Мексике, в восьмерке сильнейших команд планеты четыре представляли Американский континент, и одна из них — Бразилия — вновь надела мировую корону. Вместе с другой, тоже очень яркой командой — Перу — чемпионы были провозглашены выразителями прогрессивных тенденций, наиболее характерными представителями смелого и зрелищного футбола.

На чемпионате в ФРГ все сложилось по–иному. И дело не только в том, что в восьмерку попали лишь две команды от Латинской Америки. Гораздо важнее то, что они уже не являются законодателями футбольной моды. Они уступили свое место новым «гигантам»: сборным командам ФРГ, Голландии, Польши и в какой- то мере Швеции. Именно они показали нам игру, которую пресса сразу же окрестила «тотальным футболом», или «футболом будущего».

Итак, на чемпионате мира законодательно утвержден новый стиль игры. Тут я позволю себе привести одно очень интересное высказывание, принадлежащее выдающемуся чехословацкому спортсмену Йозефу Мосанусту, названному лучшим футболистом мира 1962 года, а ныне успешно занимающемуся тренерской работой. Анализируя итоги чемпионата мира 1974 года, он писал:

«Мне совершенно ясно, что здесь, на стадионах Западной Германии, мы увидели не просто великолепные матчи, а футбол завтрашнего дня, футбол будущего. Его открыли нам не чудотворцы из–за океана, а лучшие команды нашего континента. Таким образом, впервые за многие десятилетия мы можем с гордостью сказать, что Европа превзошла Южную Америку по уровню подготовки футбольных «звезд». Потому что в конечном счете они и только они определяют класс того или иного игрового коллектива, высший уровень всего мирового футбола в целом». Таким образом, рождение новой системы игры определено прежде всего появлением игроков новой формации, дальнейшим и неуклонным ростом исполнительского мастерства. Это еще раз подтверждает древнейшую истину, что нет и не может быть большого футбола без ярких дарований, без «звезд».

«Универсализм», «скоростная техника», «высокая работоспособность», «истинно непревзойденное мастерство» — эти и подобные им термины и определения стали в дни первенства мира и после его окончания обиходными, когда речь шла об оценке сильнейших команд и особенно наиболее выдающихся исполнителей. Еще часто использовали определение «разносторонность» Мне оно очень нравится, оно наиболее точно и четко выражает и характер игры и степень подготовки лучших мастеров кожаного мяча нашего времени.

У каждой футбольной эпохи есть свои кумиры, свои вершины, по которым определяют их существо и суть. От Стокгольма 1958 года и до Мехико 1970‑го им оставался «несравненный» Пеле. Теперь на пьедестал славы и абсолютного признания возведен Йохан Круифф, лидер сборной Голландии‑74. Не будем сравнивать этих великих поэтов современного футбола и спорить, кто из них лучше. Это бесполезное занятие. Однако если бы меня попросили ответить, чем они отличаются друг от друга, я бы сказал, что голландец разностороннее. Конечно, никто не станет утверждать, что Круифф безукоризненно играет на любом месте и, скажем, так же силен в решении оборонительных задач, как и в наступлении. Но его подготовка настолько многообразна, а общая культура игры настолько высока, что он может вполне квалифицированно, на высоком уровне сыграть в любой обстановке и справиться с любой обязанностью, выполнение которой диктует ему конкретная игровая ситуация и его месторасположение на поле в данный момент.

И что особенно интересно: какую бы задачу ни пришлось решать Круиффу — перед ним не встает вопроса о каких–либо технических трудностях. Он виртуозно умеет держать мяч у себя в ногах и отнять его у соперника, выполнить передачу выскакивающему на свободное место партнеру или перехватить чужой пас, который грозил неприятностями его команде. И сил для активного, постоянного участия в борьбе, для всех этих перемещений из конца в конец поля, перемещений в любом темпе у него всегда достаточно.

Несомненно, что Круифф превзошел «короля мирового футбола» Пеле прежде всего не как исполнитель, а как мыслитель зеленого поля, Круифф — «электронный мозг» идеально отлаженной команды — все видит, все знает, всех «заряжает» своими интересными и смелыми идеями.

В том плане, в котором мы сейчас рассматривали «тотальный футбол», Круифф превосходит и своих товарищей по команде, и своих соперников из сборных ФРГ и Польши прежде всего качеством исполнения, широтой понимания своих задач и характером их выполнения. С полным основанием можно сказать, что сам Йохан олицетворяет собою не только совершенство сегодняшнего дня, но и «футболиста будущего».

Но вместе с тем совершенно очевидно, что Круифф при всей его личной одаренности никогда бы не стал, не мог стать столь ярким игроком, будь он в своей команде всего лишь исключением. Счастье Круиффа в том, что рядом с ним были его замечательные товарищи — Неескенс, Реп, Ван Хенсгем, Янсен, Крол, Сурбиер. Он выделялся среди них, но в то же время они были равны ему по классу, были равноправными его партнерами. Круифф лишь полнее выражал достоинства, которыми, пусть не в такой мере, как он, обладают его партнеры, обладает подавляющее большинство игроков сильнейших сборных мира.

Высокая техника, разносторонняя подготовка игроков, их полное и широкое футбольное образование и сделали матчи на очередном чемпионате мира острыми по накалу, захватывающими и удивительно красивыми. Именно это обстоятельство позволило превратить технику и атлетизм в послушных слуг тактики.

Вспоминая и прокручивая мысленно прошедшие состязания, неизбежно приходишь к мысли, что не чемпион мира, команда ФРГ, а голландцы показали истинно «тотальный футбол», игру будущего. Конечно, и у спортсменов из Западной Германии, и у сборной Польши, и у Швеции смена позиций и взаимозаменяемость тоже применяются часто. Однако у них это еще не система. Мюллера никогда не спутаешь ни с одним полузащитником, а Беккенбауер, хотя ему приходится играть и в средней линии, и участвовать в атаке, был и остается выдающимся защитником. В сборных ФРГ, Польши, Швеции каждый футболист, как только ему предоставлялась такая возможность, старался как можно быстрее вернуться на свое «законное» место.

Голландцы же играли по–иному. На первый взгляд это была не игра, а какая–то неразбериха. Когда я смотрел их матчи, то невольно думал о том далеком–далеком времени, когда в футболе еще не произошло разделения на звенья и функции и на зеленых полях царил хаос.

Голландцы, право же, играют, как играли первооткрыватели футбола, но с той лишь разницей, что весь этот хаос подчинен определенному порядку, все их действия определены сложившейся обстановкой. Каждый футболист играет там, где его застала «судьба» в тот момент, когда своя команда овладела мячом. У них не увидишь, чтобы защитник, который во время контратаки оказался на месте нападающего, поджидал своих товарищей, отдавал им мяч, а сам оставался сзади. Нет, в таком случае защитник становится форвардом и остается им до тех пор, пока ход борьбы на поле не заставит его исполнять иную роль.

Когда голландцы отбирали мяч у соперника, вся их команда сразу же бросалась вперед. Расстояние между наиболее выдвинутым к воротам соперников игроком и последним в команде (исключая, разумеется, вратаря) никогда, насколько мне удалось заметить, не превышало 30–40 метров.

Особенно интересно было мне, защитнику, наблюдать за тем, как эта команда разворачивает наступление. Обычно футболисты, непосредственно участвующие в атаке, непрерывно находятся в движении, меняются местами: одни — стремясь уйти от своих сторожей, запутать их, другие — поймать момент и сделать точную передачу партнеру, выбегающему на ударную позицию, как правило, в пределах штрафной площади соперника. Стремительность, мгновенная смена ситуации, головокружительные рейды, смелые, неожиданные комбинации — все это характерно для «серебряных чемпионов» мира, как метко назвал голландцев один из наших журналистов.

Для такой игры надо иметь отменное здоровье, скорость классного легкоатлета, выдающуюся физическую закалку и виртуозное мастерство. Иными словами, для такой игры нужны «звезды». Причем не просто «звезды», а целые «созвездия», ибо тотальный футбол, не приемлет игру одиночек, не приемлет разноплановости действий.

Воплощение этого требования в жизнь характеризует сегодня все сильнейшие команды мира. Возьмите сборную ФРГ, надевшую на себя столь желанную футбольную корону. Я просто перечисляю имена тех, кто участвовал в золотом финале: вратарь Майер, защитники Фогтс, Щварценбек, Беккенбауэр, Грабовски, Мюллер, Хальценбайн. Каждый из них, ну, может быть, за редким исключением не просто хороший игрок, а явление в мировом футболе. И при таком подборе игроков, сплоченных воедино, явлением может стать и становится команда в целом.

Сборная Польши — ее успех явился в известной мере сенсацией, а прогресс оказался самым стремительным и ярким среди всех участников финала. И он тоже объясняется тем, что польский футбол выдвинул целую плеяду ярчайших талантов. Даже присутствие таких блистательных игроков, как Круифф, Мюллер, Оверат, не могло затмить игры Г. Лято, ставшего лучшим снайпером чемпионата. Он провел в ворота соперников семь мячей, но больше результативности поразило его удивительное мастерство, своеобразие игрового почерка. Достойными партнерами этого форварда были и товарищи по линии Шармах, Гадоха, и центральные защитники Гар- гонь и Жмуда, и крайние игроки обороны Мусял и Шимановский, и полузащитники Дейна, Касперчак, Умике- вич, Машчик, заслужившие высочайшие оценки самых строгих специалистов за идеальную сыгранность, гениальную простоту ходов.

Чем больше раздумываешь над ходом последнего чемпионата, тем сильнее тревожит вопрос: если бы не позорное решение ФИФА, прорвалась бы наша сборная в финал, могла бы серьезно противостоять этим командам–звездам? С горечью думаю, что нет. И прежде всего потому, что не найдется сегодня в ее составе достойных исполнителей.

Почему же их нет? Кто в этом виноват? Причин много. Но мне кажется, что больше всего за это в ответе мы, москвичи. И хочу, очень хочу об этом порассуждать вслух, поделиться своими мыслями и думами на этот счет.

Начиная с весны 1936 года, когда был разыгран первый чемпионат СССР для клубных команд, на протяжении почти трех десятилетий верхнюю ступеньку всесоюзного пьедестала почета неизменно занимали московские команды, тем самым подтверждая высокий класс и гордую славу столичного футбола. «Динамо», «Спартак», ЦДКА, «Торпедо» — названия этих клубов звучали как эталоны мастерства, высокого спортивного искусства. Разные по стилю, по манере ведения игры, по творческому почерку, эти знаменитые московские клубы роднились в одном — в постоянном стремлении к совершенству, в неукротимой боевитости, в умении воспитывать настоящих гроссмейстеров зеленого поля.

Но о славе и ведущем положении московского футбола, увы, теперь все чаще и чаще приходится говоритьв прошлом. В самом деле, когда бывало, чтобы столичные команды мастеров два сезона подряд (1971 и 1972 гг.) не смогли пробиться даже в число призеров?! А когда в семьдесят третьем столичные динамовцы сумели буквально «вырвать» на финише бронзу, это событие у нас отмечали как торжество. А я еще отчетливо помню то время, когда на такие «победы» смотрели совсем иначе.

Да и являются ли они московскими сегодня, эти наши московские команды? Помню, мы с товарищем, воспользовавшись перерывом между турами, пришли в семьдесят втором году на матч в качестве зрителей. В Лужниках в тот день кого–то принимало ЦСКА. Мой спутник заглянул в программку и горько усмехнулся:

— Армейцы сегодня установили рекорд: в составе ни одного москвича!

Я проверил — действительно ни одного!

Все меньше земляков встречают любители футбола и в других московских клубах. Даже московский «Спартак», некогда славившийся своей строгой приверженностью к «столичному духу» и раздававший щедро своих воспитанников в другие города и республики (Малофеев, Погольников, Ремин, Адамов…), сейчас везет свое пополнение из Иванова, Нальчика, Курска, Запорожья… И это при наличии своего мощного клуба, который является 19-кратным чемпионом Москвы. Клуба, где постоянную педагогическую работу ведут 7 штатных тренеров, из них 4 — заслуженных мастера спорта!

В чем же причина такого положения? На этот вопрос ответить трудно. Но несомненно, что и мириться с ним далее нельзя ни в коем случае. Оно тревожит не только нас, москвичей, но и всех, кому дорога судьба советского спорта. Вот что писал, например, недавно выдающийся советский форвард тридцатых и сороковых годов, представитель солнечной Грузии, заслуженный мастер спорта Борис Пайчадзе:

«Должен сделать упрек руководителям московского футбола. Столичные команды всегда были правофланговыми, запевалами, они задавали тон остальным… Если мы хотим поднять наш футбол на качественно новую ступень, то обязаны подумать о причинах провала его флагмана. Пока столичные команды будут прозябать в роли середнячков, трудно рассчитывать на дальнейший расцвет игры и сборной СССР».

Необходимо согласиться с этим тревожным, очень тревожным и очень правильным выводом. А что делать? Много задач надо решить. Но если бы меня спросили, я бы ответил так: прежде всего нужно возродить у нашей детворы любовь и уважение к футболу. А то, что получается? Только и слышишь повсюду в адрес нашего футбола в газетах, по радио и телевидению — и то плохо, и то не так… Конечно, недостатков хватает, и обходить их молчанием нельзя. Но разве и сегодня в этом виде спорта мало прекрасного? Разве нет в нем своих героев? Да, конечно же, есть. И надо их примером увлекать мальчишек, возродить в их глазах высокую романтику футбола. Чаще писать о таких чемпионах спортивного долголетия, как Хусаинов и Численко, о таких великанах духа, как Булгаков, о таких новаторах, как Володя Федотов…

Футбол начинается с мальчишек. Это аксиома. Снова и снова вспоминаю свое детство. Еще тогда (а пронеслось оно сравнительно недавно) футбол заполнял собой все дворы, пустыри и зеленые площадки парков. Тысячи «диких» команд резвились на них. Пусть предают мои слова анафеме, но именно этот «дикий» футбол прежде всего и способен дать многоцветье настоящих футбольных талантов, ярких индивидуальностей. Давайте же подумаем над тем, как придать ему новые, современные формы. А то ведь, честно говоря, даже такой по идее «вольный» турнир, как «Кожаный мяч», у нас очень уж заорганизовали.

Однако чего мечтать, когда даже то, что есть, мы не бережем, не используем по–хозяйски. Хорошо помню, как нам впервые сообщили, что при нашей (и при всех других) команде мастеров организуется группа подготовки — «чтобы наладить планомерное воспитание пополнения лучших клубов и создать необходимые условия для роста мастерства юных футболистов». Как горячо мы приветствовали их появление, как надеялись, что будем собирать здесь богатые урожаи талантов. Но прошло с тех пор вот уж тринадцать лет, а «Торпедо» получило отсюда лишь двоих воспитанников. — Дегтярева и Юрина. Каждый согласится: не очень–то высокая «производительность».

Мне сразу же бросилось в глаза, что наша будущая смена пока что откровенно не в ладах с мячом: плохо его останавливают, очень грешат в точности передач, почти ни у кого нет поставленного удара. Подзываю одного:

— Как звать?

— Юра Смирнов.

— Ты почему так плохо останавливаешь мяч?

— А мне никто не показывал…

Действительно не показывают, я в этом сам убедился… Думается, все эти беды происходят оттого, что многие тренеры групп подготовки (отнюдь не только у нас в клубе, а повсеместно) находятся в плену древних понятий и схем, руководствуются давно устаревшей и уже непригодной для воспитания юных футболистов методикой (а новую еще никто не разработал), не испытывают настоящей заинтересованности в результатах своего труда. А главное — за их работой нет никакого контроля, к ним не предъявляется сколько–нибудь серьезной требовательности со стороны руководства команд мастеров и спортклубов.

Является ли откровением то, о чем я пишу? Конечно же, нет. Поднимались эти вопросы не раз, но, как в басне говорится, «воз и ныне там». Вот и получается: детского футбола нет, группы подготовки не отвечают своему прямому назначению… Кто же будет зажигать «звезды» на нашем футбольном небосклоне? Право, немудрено, что их у нас становится все меньше и меньше.

Все течет в этом мире, все меняется, в том числе, разумеется, и футбол. Это естественно. Однако всегда ли и все перемены оправданы, всегда ли они на самом деле отражают передовое, нужное, прогрессивное? Всегда ли отступление от уже существующих, проверенных традиций оправдано? Мой многолетний опыт игрока подсказывает мне: нет, не всегда!

В первый же год своего дебюта, в 1958‑м, я участвовал в финальном матче на Кубок СССР против московского «Спартака». Тогда мы проиграли — 0:1. И в последний год своей жизни в большом футболе, 1972‑й, мы снова вышли в финал. И снова нашим соперником был «Спартак» Но на этот раз удача, к счастью, сопутствовала нам. Семнадцать сезонов, семнадцать сражений за хрустальный приз. По–видимому, человек, переживший такое, имеет право на свое суждение о самом состязании, об отношении к нему, о его вчерашнем дне и дне нынешнем. При этом сразу хочу оговориться: я не считаю свои мысли бесспорными, но тем не менее хочу их сделать достоянием широкой общественности.

Мне довелось участвовать в семнадцати или шестнадцати розыгрышах кубка (однажды, помнится, это состязание у нас умудрились растянуть на два сезона). На основании этого могу сказать, что кубковые матчи — это отличная, может быть, даже ни с чем не сравнимая школа волевой закалки, воспитания высоких бойцовских качеств, высшая проверка своих возможностей, наконец, при соответствующем подходе — прекрасная возможность по–настоящему проверить все наши футбольные резервы.

Но все, о чем я говорю, справедливо лишь при правильном, серьезном отношении к данному соревнованию, к сохранению его первозданной, что ли, структуры.

В последние годы на розыгрыш кубка стали смотреть, с легкой руки некоторых руководителей, как на турнир «второго сорта», как на состязание, от которого отмахнуться неудобно, но на «авось» провести можно и даже нужно.

Это неправильно. Я, например, помню дни пребывания в Англии. Дни игр на кубок установлены здесь уже в течение многих десятилетий, они не меняются, они — священны. Каждый из них превращается в большой и радостный праздник футбола, в день яркой игры, очаровательных неожиданностей, а иными словами, в настоящий день настоящего большого футбола.

Да что там Англия — разве не так когда–то было у нас? Я уже писал в этой книге выше, каким великолепием был отмечен финал кубка в 1960 году, в котором нам противостояли тбилисцы. А сколько раньше, еще совсем недавно, отмечали мы настоящих кубковых матчей, когда более слабый не только отчаянно сопротивлялся сильному, но и побеждал его, когда сплошь и рядом основное время не давало ни одной из сторон преимуществ и назначался третий тайм, а то и переигровка…

Увы, ничего этого нет, потому что сам кубок (я имею в виду, разумеется, соревнование) уже не тот. Могут ли нас удовлетворить, например, сроки проведения предварительных (вплоть до полуфиналов) игр на кубок, избранные в последнее время. По–моему, нет. Они просто- напросто дискредитируют идею этого состязания и его смысл. Потому что какие же это, простите, кубковые соревнования в период учебно–тренировочных сборов, когда не готовы ни команды, ни поля, ни даже зрители. По моему твердому убеждению, кубковые игры должны начинаться тогда, когда команды уже обретают настоящую форму, проводиться не вдали от посторонних взглядов, чуть ли не «секретно», а перед лицом трудящихся городов, которые представляет та или иная команда. Если раньше каждый, подавший заявку, подобно бравому солдату, носил за спиной маршальский жезл, мечтал заявить о себе во весь голос, проявить свой характер, то теперь перед нами совсем иная картина и иные марки.

Я утверждаю, что с тех пор, как сезон стал открываться матчами Кубка СССР ранней весной, когда еще в полях (в том числе и футбольных) не стаял снег, большинство команд не высшей лиги раз и навсегда перестали ставить перед собой далеко идущие цели и все чаще и чаще рассматривают участие в соревновании не больше и не меньше, как возможность проверить свою готовность к первенству. О, кубок, кубок, думал ли ты когда–нибудь, что упадешь так низко. Кстати, совершенно непонятно и то, почему навсегда отключены от этого интереснейшего состязания клубы второй лиги. Ведь именно из наших глубоких–глубоких резервов появились в свое время благодаря кубку такие команды, как «Динамо» (Тбилиси), болошевское «Динамо», сталинградский «Трактор» и многие другие. А сколько ярких талантов, интересных индивидуальностей были выявлены для большого футбола страны кубковыми встречами? Увы, теперь все это в прошлом. Не может, конечно, не вызывать сомнения и удивления принятая у нас в последнее время формула встреч на своем и чужом поле, да еще с коэффициентом на мячи. Забитые дома и в гостях. У кого только могло родиться такое? Ведь для многих клубов грязное сочинское поле, безбожно размытое дождями, становится одновременно и своим и чужим, ибо иначе в марте и быть не может. Весной 1974 года мне довелось быть на юге. Даже краснодарская «Кубань» не смогла принять в своем городе симферопольскую «Таврию», и матч между двумя этими новичками первой группы класса «А», который в иные времена стал, несомненно, шумным событием, прошел в станице Двинской, на скромном стадионе колхоза имени 40-летия Октября. Часто из двух команд, сыгравших на кубок 0:0 и 1:1, одна выходит в следующий тур лишь потому, что по иронии судьбы для одной из них чужое поле по жребию оказалось «своим». Спрашивается, кому нужны такие комедии? Зачем нам в этом отношении слепо копировать крупнейшие международные турниры, зачем переносить чужие выдумки на нашу почву?

Высший смысл внутрисоюзного кубкового матча, на мой взгляд, — его одноразовость, заставляющая обе стороны мобилизоваться до предела, играть только на выигрыш, играть, помня, что права на реванш нет. Только такая постановка вносит в кубок те характерные черты, которые отличают его от любого другого соревнования и придают черты неповторимости — азарт, боевитость, высокую волевую проверку, реальную надежду «непризнанному» мобилизоваться, совершить «чудо», по–настоящему показать себя. Справедливость этих слов подтверждает вся уже довольно долгая и славная история кубка. Я знаю ее наизусть, хотя началась она, когда меня еще не было на свете. Я знаю, что многие соревнования продолжались по два, а то и три дня, вырастая в события, волнующие всю страну, являющие собой пример высокого мастерства, мужества, выносливости, непревзойденных бойцовских качеств.

Нельзя, например, до сих пор читать без волнения о том, как спорили в 1936 году за кубок прославленная команда московского «Спартака» и никому еще не известная, выступавшая за класс «Б» команда тбилисского «Динамо». Слава, популярность соперников были различны, и никого, естественно, не удивило, что поначалу спартаковцы повели со счетом — 3:1. Но вот произошло «чудо» — к финальному свистку динамовцы сквитали счет (3:3), а в добавочное время он не изменился.

Повторная встреча соперников уже вызвала в столице настоящий ажиотаж, и стадион «Динамо» не смог вместить и половины желающих попасть на матч. Теперь уже со счетом 3:1 поначалу выигрывали динамовцы, а красно–белые героическими усилиями отыгрались. Снова 3:3. И вот в добавочное время гости забивают еще три мяча и со счетом 6:3 выходят в полуфинал. Сенсация! Газета «Правда» писала тогда, что такие матчи выходят за рамки «чистого» спорта, они учат мужеству, упорству, непреклонности воли…

В 1972 году, уже заканчивая почти свои выступления, я принял участие в финале Кубка СССР, где мы встречались со старым, испытанным кубковым бойцом — московским «Спартаком». 240 минут борьбы, огромных усилий, ярости не дали преимущества ни одной из сторон. И вот тогда этот спор за высший приз, который подводит итог многомесячной борьбы, решился при помощи… пяти пенальти в каждую сторону. Опять дань западной моде, опять отход от традиций прошлого. Мы забили в тот раз с пенальти на один мяч больше и вроде бы должны были быть счастливы, но какой–то неприятный осадок остался на душе, поверьте мне. Словно мы в чем–то были виноваты перед нашими соперниками, словно взяли что–то без спросу. И думалось: а почему бы не дать командам, как бывало в прошлом (обусловив это положением, разумеется), отдохнуть 24 часа и довести состязание до конца — на радость зрителям и во имя торжества справедливости?

Я понимаю, жизнь идет вперед, ничто не вечно под луной. Но, право, не стоит спешить и, отдавая дань моде, отказываться от того, что приносило нам успехи и радости, служило на пользу советскому футболу. И придумывать то, что не соответствует нашим традициям и не- оправдано жизнью.

Первые дни марта. Последние дни в Москве. Я снова, как и семнадцать лет назад, впервые еду на юг. Впервые — в роли тренера нашего московского «Торпедо». Даже не верится, что колесо перевернулось и новая страница открылась в моей судьбе.

Впрочем, почему же не верится: все эти годы, выступая за команду, я настойчиво готовил себя к будущему, к педагогической деятельности. За плечами остались четыре года учебы в институте, бессонные ночи, проведенные за конспектами, семинары, лабораторные работы, экзамены. Все это не напрасно. Все это ради одной цели и одной любви. Для сочинения, которое нам предложили написать при вступительных экзаменах, я избрал вольную тему. И были в нем такие слова, которые, не стесняясь, я могу привести и сегодня: «Спорт захватывает человека безраздельно. Футбол для меня не кратковременное увлечение, не хобби. Это — веление сердца. Это — на всю жизнь!»

«Футбол — на всю жизнь». Я вынес эти слова в качестве заглавия книги о самом себе, но под ними могли бы подписаться тысячи и миллионы людей.

Вот директор нашего завода Павел Дмитриевич Бородин. Это человек, занимающий большой государственный пост, обремененный многочисленными делами, заботами, отвечающий за колоссальное производство, за судьбу многотысячного рабочего коллектива. Но несмотря ни на что, он на протяжении полутора десятков лет неизменно посещает все главнейшие матчи с нашим участием, переживает у телевизора, спорит о каждой игре, как заправский болельщик. Иногда я задумывался над тем, откуда такая мальчишеская страсть у этого солидного, всегда занятого человека. Но однажды, выступая перед командой, он сам ответил на эти вопросы.

— Ребята, — сказал Павел Дмитриевич, — я по себе знаю, что спорт и футбол, в частности, дают человеку ощущение непроходящей молодости, боевитости, оптимизма. Но дело не только во мне. Футбол нужен заводу. В вашей команде, в ее гордом имени рабочие видят одно из выражений своего «я», своей физической и духовной силы, своей юношеской неукротимости. Не случайно же в дни, когда вы побеждаете, поднимается настроение людей, а с ним — и производительность труда.

А вот другой свидетель — кандидат медицинских наук Александр Михайлович Северов.

— Впервые я попал на настоящий большой футбол в сорок шестом году. В матче на Кубок СССР встречались ЦДКА и «Торпедо». Армейцы были тогда чемпионами СССР, считались непобедимыми, и все прочили им легкую победу. На трибунах только и говорили о том, сколько, мол, они забьют. Я был еще мальчишкой, ничего не понимал, но очень хотел, чтобы непобедимых осилили. И надо же, «Торпедо» помогло осуществиться моей страстной детской мечте. Оно победило грозных чемпионов, да еще как: провело в их ворота, в добавочное время, четыре «сухих» гола. Моему счастью не было конца. Я ликовал. «Торпедо» в моих глазах выглядело тогда сказочным богатырем, сумевшим сотворить «чудо». В этот день команда автозаводцев вошла в мое сердце. Четверть века она прочно сидит там. Четверть века я не пропускаю ни одну игру с ее участием, каждый раз ожидая все новое чудо. И часто — совсем не напрасно…Когда слушаешь эти и подобные им слова, сердце наполняется радостью и сознанием того, что твоя приверженность к спорту отнюдь далеко не личное дело. Играем ли мы сами или сидим на трибунах и смотрим за перипетиями очередного матча — футбол для нас, миллионов граждан своей страны, давно перестал быть просто игрой. Он — выражение нашей силы и юности, нашего стремления к прекрасному, нашего умения бороться и побеждать. Вот почему мы говорим о нем как о всенародной игре. Вот почему он захватывает нас, подобно неукротимому вихрю, с детских лет и остается в нас на всю жизнь!