Гамак из паутины

Ночь была темная, скорее южная, чем сибирская. Уличное освещение уже отключили. Казалось, во всем большом городе светится только одно окно. Но вот и это желтое пятно исчезло. Серой тенью на шоссе метнулась машина. Габаритные огни, словно трассирующие пули, прочертили ее след в черноте сентябрьской ночи.

10 сентября, воскресенье

02 часа 45 минут

Я зашел в дежурную часть сдать пистолет. Здесь было тихо, пусто, и от стен, обитых бежевым кожзаменителем, слегка пахло химией. Капитан Борисов, почти лежа на широченном столе, что-то записывал в журнал. Заметив меня, он на мгновение оторвался от своего занятия и бросил:

— Подожди, Ильин.

По его изрезанному морщинами усталому лицу я понял, что вздремнуть не удастся, тяжело вздохнул и, усевшись на стул, стал терпеливо дожидаться, когда он освободится. Наконец, дежурный положил трубку, щелкнул рычажком на пульте и, пригладив зачесанные назад седые волосы, повернулся ко мне:

— Пистолет пришел сдавать? — и, не дожидаясь ответа на свой вопрос, сообщил: — Рядом с райотделом, у здания «Метростроя», ребята из медвытрезвителя обнаружили раненого в тяжелом состоянии. Его доставили в Дорожную больницу. Поезжай-ка туда, допроси, а я уголовный розыск организую, пусть покрутятся, место людное, должны быть очевидцы.

— А осмотр? Ведь затопчут все.

— Не беспокойся, на месте происшествия остался сержант, будет тебя дожидаться. За экспертом я сейчас пошлю, — сказал Борисов и, увидев вошедшего в дежурку милиционера, обратился к нему: — Грищенко, твоя машина на ходу?

— Колесо полетело, — огорченно буркнул тот, — минут через тридцать сделаю.

Тридцать минут меня совсем не устраивали, и я, вспомнив, что сегодня дежурит оперуполномоченный ОБХСС, мой друг Семен Снегирев, с надеждой выглянул в окно. На площадке перед райотделом сиротливо стоял горбатенький «Запорожец».

Тишину коридора разрезал искаженный устройством громкой связи голос Борисова: «Оперуполномоченные уголовного розыска, срочно в дежурную часть!». Широко распахнулась одна из многочисленных дверей, и навстречу выскочили Петр Свиркин и Роман Вязьмикин.

Худой, внешне нескладный, но очень подвижный Свиркин пришел в наш райотдел сразу после окончания школы милиции. В наставники ему определили уже опытного опера, каким не без основания считался старший лейтенант Вязьмикин, и тот, со свойственной его характеру методичностью, принялся делать из Петра классного оперативника. Свои поручения Роман преподносил в несколько иронической форме, но Свиркин не обращал на это внимания, понимая, что за каждым советом кроется доскональное знание розыскной работы.

Увидев меня, Петр бросил на бегу:

— Здрасьте, Николай Григорьевич.

— Что стряслось, Николай? — чуточку флегматично пробасил Роман, останавливаясь и поглаживая большие казацкие усы.

Я в двух словах объяснил ситуацию, и он с легкостью, не очень вяжущейся с его громоздкой фигурой, бросился догонять своего подопечного.

Снегирев мирно спал за столом, опустив голову на папку с бумагами. Во сне он причмокивал губами и походил на розового хирувимчика. Когда так спят, будить всегда жалко, я постоял пару секунд и слегка притронулся к его плечу:

— Семен, выручай, надо срочно допросить потерпевшего, а наша машина сломалась, подбрось до больницы…

С трудом оторвав помятую щеку от импровизированной подушки, он укоризненно посмотрел на меня, послушно поднялся и поплелся к выходу.

03 часа 02 минуты

Кряхтя, охая и поскрипывая, снегиревский «Запорожец», выписав несколько опасных для своего существования поворотов, промчался мимо вокзала, проскочил тоннель, пробежал по Владимирской, влетел на пандус к приемному покою и, ахнув, впился кривыми ногами-колесами в асфальт.

Идти со мной Семен отказался:

— Вот от этого, Коля, ты меня уволь. Я лучше вздремну, — он поудобнее развалился в машине. — Ты же знаешь, я слабонервный, а там врачи… кровь…

Подойдя к двери приемного покоя, я с силой вдавил кнопку звонка и держал ее до тех пор, пока не услышал быстрые шаги. Медицинская сестра строго окинула меня взглядом, скользнула глазами по погонам и спросила:

— Что вы хотели, товарищ старший лейтенант?

— Следователь Ильин, — представился я и поинтересовался: — К вам доставили раненого, могу я с ним побеседовать?

— Он умер, — тихо ответила сестра.

От досады я чуть не грохнул кулаком по двери. Нет смысла говорить о ценности человеческой жизни. Мы боремся за нее каждый день. Это наш долг. Но другая наша святая обязанность — найти преступника. Скажу честно, в тот момент я подумал только об одном: оборвалась очень важная нить.

— Пойдемте, я вас провожу, — вырвала меня из оцепенения медсестра.

Сашка Стеганое, с которым мы были знакомы еще со школы, протянул жесткую, сухую от постоянного мытья спиртом руку — настоящую руку хирурга:

— Врачевателю человеческих душ, привет!

Я хмуро проговорил:

— Он что-нибудь успел сказать?

Стеганое развел руками:

— Увы, друг мой, увы… Пациент скончался до моего прихода. Пойдем, посмотришь.

На каталке, под простыней с расплывчатым больничным штампом, угадывались очертания тела. Я достал из папки бланк протокола осмотра и попросил Сашку:

— Найди, пожалуйста, парочку понятых.

Стеганое кивнул и неторопливо прошествовал к двери. Вернулся он минут через пять с двумя девушками в ладно сидящих белых халатах и, положив им на плечи руки, по-отечески представил:

— Верочка и Анечка, наши практикантки.

Девушки смущенно улыбнулись.

Сняли простыню. Для меня это всегда один из самых неприятных моментов в работе. Не завидую следователям прокуратуры, они имеют дело с покойниками гораздо чаще. Лицо погибшего было залито кровью, одежда тоже. Я вздохнул и приступил к осмотру.

Стеганов склонился к ногам убитого и озадаченно проговорил:

— Что же это он, бедняга, в одних носках гулял?.. Нет, не похоже, носки чистые…

Признаться, отсутствие обуви меня тоже удивило, но анализировать это обстоятельство было еще рано и, сделав пометку в протоколе, я, не отвечая на вопрос хирурга, продолжил осмотр. Сантиметр за сантиметром обследовав голову и тело, я ничего не мог понять.

— Где же ранение? — вырвалось у меня.

— Сейчас посмотрим, — Стеганов отстранил меня, профессионально, быстро и ловко осмотрел голову неизвестного, расстегнул на нем рубашку, удивленно хмыкнул и забормотал что-то под нос. Практикантки сосредоточенно наблюдали. Тем временем Сашка принялся с еще большей тщательностью изучать голову. Убрав с виска погибшего слипшиеся от крови волосы, он показал маленькую, меньше сантиметра, волнообразную рану. — Удар пришелся в височную артерию и смерть наступила от обильной кровопотери.

— Чем же это его? — подумал я вслух.

Сашка сказал:

— Это тебе, великий детектив, и предстоит узнать, а я — пас. Как говорится, это выходит за рамки моих скромных познаний. Обратись к судебным медикам.

Дверь, скрипнув, приоткрылась, и показалась круглая, с большими залысинами, голова Снегирева.

— Привет медицине! — Он перевел взгляд на меня. — Побеседовал?

— Опоздали мы…

Семен подошел к каталке и боязливо глянул на труп.

— Н-да, — невесело протянул он.

Когда мы с ним вышли из больницы, над Обью стелились белые языки тумана.

03 часа 15 минут. Свиркин

Петр, поеживаясь от ночного холодка, наклонился и постучал в окошко диспетчерской такси. Лысый, с одутловатым лицом, пожилой мужчина недовольно посмотрел на него сквозь толстое стекло:

— Что вы хотели, гражданин?

Петр приложил к стеклу удостоверение. Мужчина повернулся на стуле и открыл дверь диспетчерской. Когда Петр вошел в темное помещение, мужчина оценивающе оглядел его долговязую фигуру и не очень приветливо произнес:

— Что хотели, товарищ лейтенант?

— Задать пару вопросов, — сухо ответил Свиркин и сразу перешел к делу. — Вы ничего подозрительного сегодня ночью не замечали?

— Не замечал, мне своих хлопот хватает.

Петру не понравился тон, которым это было сказано, и он уже совсем было собрался одернуть диспетчера, но вспомнил наставления своего старшего товарища — Романа Вязьмикина. Одно из них звучало так: свидетелю от тебя ничего не надо, это ты пристаешь к нему со своими дурацкими вопросами, поэтому будь вежлив даже и без взаимности.

— Извините, но недавно у «Метростроя» был найден раненый мужчина… — терпеливо объяснил Свиркин, хотя сгорал от желания найти зацепочку, чтобы начать строить версии.

Диспетчер, чувствуя неловкость за свою резкость, развел руками:

— К сожалению, ничего не заметил, но вот когда я приехал, Серега Пахтусов сказал, что милицейская машина кого-то увезла в вытрезвитель.

— А кто такой Пахтусов? — быстро спросил Петр.

— Таксист наш, он меня подменял, пока я домой ездил перекусить…

— В какое время?

— Сейчас скажу, — диспетчер посмотрел на часы, — та-ак, уехал я примерно в два часа, Серега сидел здесь, приехал я в три, минут десять посидел, и вы подошли… Гак вы у сержанта спросите, — диспетчер указал на стоящего у здания «Метростроя» милиционера, — он должен знать.

Советы иногда бывают полезны, но этот запоздал, с сержантом Петр разговаривал пять минут назад, и поэтому он, поблагодарив, спросил:

— Как мне вашего Пахтусова найти?

— Сложно, — покачал головой диспетчер, — он по всему городу мотается. Если сюда заедет, направлю к вам, только скажите куда. Если нет, ищите утром в парке, когда смену будет сдавать, он из третьего.

Свиркин объяснил, как его найти, и распрощался.

04 часа 12 минут. Вязьмикин

Роман уже второй час, перешагивая через тюки, чемоданы и вытянутые ноги, бродил по вокзалу. Его движения были неторопливы, и со стороны он походил на старающегося убить время в ожидании поезда пассажира, но глаза цепко оглядывали сидящих, лежащих, снующих по залу людей. В очередной раз спустившись по широкой лестнице на первый этаж, он заглянул в комнату милиции.

— Ну как? — прогудел Роман.

— Кое-что есть для тебя, заходи, — пригласил его дежурный. — В соседней комнате Краснояров с одним типчиком разбирается.

Младший лейтенант Краснояров, по-старушечьи подперев подбородок рукой, с полузакрытыми глазами слушал несвязный лепет щуплого человека с исцарапанной щекой и заплывшим глазом. Увидев Романа, он вяло кивнул и так же вяло поинтересовался у задержанного:

— Документы твои где? — Он покосился на свои записи. — Гражданин Нудненко… или все-таки не Нудненко?

Человечек привстал на полусогнутых ногах, для большей убедительности молитвенно сложил грязные окровавленные руки лодочкой, прижал их к разорванной рубахе и заплетающимся языком проговорил:

— Я же сказал — Нудненко… И про документы сказал — у Машки они, в Верх-Туле…

— Ты сиди, сиди, — лениво махнул рукой младший лейтенант, снова покосился в свои записи и, будто никак не мог запомнить фамилию задержанного, по слогам произнес: — Нуд-нен-ко… или все-таки не Нудненко?

Человек с трудом поднял голову и неожиданно пристально посмотрел на Красноярова единственным зрячим глазом.

— Не смотри, не смотри… Десять минут назад ты говорил, что документы потерял, — сказал младший лейтенант, — и откуда у тебя три тысячи, толком объяснить не можешь… — Он повернулся к Вязьмикину. — Будете с ним беседовать?

Роман кивнул:

— Поговорю.

Человечек, откинув назад голову, перевел глаза на него и грустно вздохнул. Краснояров прикрыл веки.

04 часа 17 минут

У здания «Метростроя» наш эксперт-криминалист Глухов оживленно рассказывал что-то широко улыбающемуся милиционеру. Завидев меня, он взмахнул руками:

— Ну, Ильин, сколько же тебя ждать можно? Понятые, эксперт на месте происшествия, а следователя нет. Сержанта задерживаем, а ему работать надо, бороться за трезвенность.

— Все, все, — отозвался я, — сейчас начнем, Сергей Петрович, — и, склонившись к дверце «Запорожца», сказал Снегиреву:

— Спасибо, Семен… Ты домой?

— Какое там… В кабинет.

Милиционер подвел нас с экспертом к очерченной мелом площадке возле забора, где в центре полукруга был нарисован силуэт лежащего с раскинутыми руками человека. Понятые, не решаясь подойти, робко топтались в стороне. Глухов щелкнул фотовспышкой, и на асфальте явственно стали видны пятна крови. Потом он, тяжело охнув, присел на корточки и, что-то бормоча себе под нос, принялся разглядывать маслянистые кляксы неподалеку от силуэта. Я присоединился к нему.

— Машины стояли… и совсем недавно, — пробурчал Глухов, — мне так кажется…

— Мне тоже, — сказал я, — и, по-моему, две…

— Одна из них «Жигули», — эксперт ткнул пальцем в сторону следа протектора, четко обозначившегося на асфальте.

— Марки «BA3-2103», госномер А 54–55 НБ, — серьезно добавил я.

Глухов удивленно вскинул глаза, потом смекнув, буркнул:

— Иди ты… не мешай работать. — Он раскрыл криминалистический чемодан и начал собирать образцы масла и крови, предварительно запечатлев след протектора на фотопленку. Я присел у забора и стал заполнять протокол осмотра.

— Николай, это не твой? — услышал я голос эксперта и подошел к нему.

Рядом с забором, примерно в метре от места обнаружения потерпевшего, лежал мужской комнатный тапочек. Глухов щелкнул затвором своего «Зенита», я поднял тапок и, достав полиэтиленовый пакет, положил его туда.

…Борисов встретил нас мрачно:

— Нда-а, — почесал он затылок, — похоже, «ноль» повесили…

— Не надо так грустно, раскроем, — бодренько ответил я, успокаивая дежурного по райотделу, но на душе было не очень весело, слишком не в нашу пользу складывались обстоятельства. Пока мы не знали даже имени убитого, не говоря уж о другом. Как у нас называют, чистый «ноль», «темняк», то есть нераскрытое преступление, а с этими «нолями» очень даже неловко чувствуешь себя на оперативных совещаниях.

06 часов 23 минуты

Свиркин закончил свой рассказ.

— Как ты собираешься таксиста Пахтусова искать? — спросил я.

— Он найдет, он шустрый парень, — подал голос Вязьмикин, расположившийся на стуле между шкафом и сейфом напротив моего стола.

— Найду я его, Николай Григорьевич, обязательно найду, — горячо заверил Петр. — Если не явится, то к девяти поеду в парк.

— У тебя что? — обратился я к Роману.

— У меня — гражданин Нудненко, а, может, не Нудненко, — ухмыльнулся он. — Во всяком случае, очень подозрительный субъект, худющий, как Петр, только ростом поменьше, ободранный, а в кармане три тыщи… И так складно все рассказывает, аж сомнения сразу берут, не врет ли? Говорит, освободился недавно, восемь лет отсидел, там и заработал. Спрашиваю, где справка об освобождении, про какую-то Машку верх-тулинскую плетет, у нее, дескать, оставил, а адрес не знает, говорит, показать может. Правда, есть маленькое несоответствие в его трепе. Сперва Красноярову говорил, что потерял справку, а потом уже при мне, стал про Машку заливать.

— А где он сейчас? — спросил я.

Так Краснояров его в спецприемник повез, как бродягу, до выяснения личности.

— Это какой Краснояров? Маленький такой? — заинтересовался Свиркин, очнувшись от размышлений.

— Да белый такой, кудрявый, еще мелкими шажками ходит, — пояснил Роман и, пошевелив широкими пальцами вокруг своей коротко стриженной головы, изобразил прическу Красноярова.

— Слушайте, — прервал я оперуполномоченных, — давайте по делу говорить. При чем здесь Краснояров?

— Если по делу, то придется мне в Верх-Тулу ехать, — безрадостно отозвался Роман.

Свиркин вдруг подскочил и взмахнул руками, словно собирался взлететь:

— Ничего понять не могу! Почему потерпевший в носках?!

Роман с едва заметной снисходительностью взглянул на него и хмыкнул:

— Сам-то как думаешь?

Петр загорелся:

— Я так думаю: его мертвого выкинули из машины!

— Ну, мудрец, — вновь хмыкнул Вязьмикин, — он же был живой, когда ребята из медвытрезвителя его подняли.

— Ладно, пусть не мертвого, а раненого, какая разница?!

— Про тапок забыл? — победно глянул на своего молодого коллегу Роман. — Скорее всего, потерпевший с поезда за какими-нибудь беляшами побежал, он же в трико был и рубашке, да еще и тапочки — стандартная одежда пассажиров. Кстати, в это время несколько поездов проходило.

— Тихо, ребята! — вмешался я. — Петр, если ты считаешь, что погибшего привезли на машине, объясни, почему выбрано такое людное место? Все-таки стоянка такси, вокзал… Не слишком ли рискованно? — Я повернулся к Вязьмикину. — А ты мне скажи, пожалуйста, когда это на привокзальной площади в два часа ночи торговали беляшами? А?

Роман задумчиво потеребил ус и ответил:

— Может, и не за беляшами, мало ли зачем? Ты сам, Николай, говорил, что у погибшего на пальце белая полоска от перстня, да и денег у него не обнаружено. Натуральный разбой! Представь, выбегает пассажир из поезда. В тапочках, в трико, в рубашонке, в руке гаманок зажал… Видит его какой-нибудь Нудненко-Чудненко и за ним…

— …В том гаманке — три тысячи, — закончил я за него.

Свиркин хихикнул. Роман дернул себя за ус и спрятался в тени сейфа. Воспользовавшись его молчанием, Петр вскочил.

— Может, погибший левачил? Привез кого-нибудь на вокзал, а тот его и убил, на перстень позарился или на машину.

— Или он тут рядом живет, вот и вышел в тапочках погулять, — не высовываясь из-за сейфа, подал голос Вязьмикин.

— Где же второй тапочек? — в раздумье произнес Петр.

«Действительно», — подумал я и набрал номер телефона.

— Ой, вы знаете, я боюсь его беспокоить, — выслушав мою просьбу, тихо ответила медсестра и, еще более понизив голос, добавила: — Он спит.

— Будите, будите, не бойтесь, — настоял я на своем и через минуту-две услышал в трубке недовольное сопение.

— Я понимаю, — сонным голосом, но в обычной своей манере, произнес Стеганое, — что мы расстались очень давно, что ты соскучился и жаждешь общения со мной… Но не мог бы ты позвонить мне вечерком… домой?

— Не сердись, Саша, посмотри у себя, может, у вас тапочек с ноги погибшего завалился?

— Слушай, старик, какие тапочки? Кто из нас спит?

Ты или я? Он же был в носках! Ты же сам зафиксировал это в протоколе, а Верочка и Анечка подписали. В носках! Повторяю по буквам: Николай, Осел, Слон, Корова…

Абезьян…

— Погоди, — перебил я, — посмотри, может, он в самом деле валяется где-нибудь на полу?

— У нас ничего не валяется! — возмутился Сашка. — В чем сдали, в том и приняли! Понял?! Звони как соскучишься…

Прерывистый зуммер возвестил о конце беседы.

— Ну что, нет второго тапочка? — догадался Роман. — Тогда мы побежали…

Свиркин открыл дверь и столкнулся со Снегиревым.

— Опер УР — вечно хмур! — поддел тот молодого оперативника.

— Нам некогда веселиться, — вступился за него Вязьмикин. — Это ОБХСС себе преступников выискивает, а мы их разыскиваем, нас за каждое нераскрытое преступление бьют.

Семен не успел ничего ответить, как аккуратно был отстранен плечом Романа.

— Вот черти, — пробурчал он, усаживаясь к окну, а затем задумчиво произнес: — Мне кажется, я где-то видел погибшего. Определенно видел. И совсем недавно…

Такого поворота я не ожидал и, не решаясь что-либо сказать, затаил дыхание. Семен словно нарочно не торопился и, устремив глаза в потолок, размеренно продолжал свои размышления:

— Где же я его видел? Так, так, так… Видел я его не раз… Значит, работал в одной из организаций, которые я курирую… Где? В фотообъединении? Нет… Вспомнил! — Снегирев поднял вверх указательный палец.

— Ну-у?! — выдохнул я.

— Дай сигарету.

Я быстро достал пачку и передал ему. Семен закурил и, выпустив струю дыма, небрежно бросил:

— На барахолке.

— Что, на барахолке?

— Видел его.

Забрав из рук Снегирева сигареты, я прикурил и разочарованно протянул:

— Знаешь ли, это все равно, что ты видел бы его в центре города… На вещевой рынок люди приезжают каждый выходной… Ни фамилии, ни адреса ты не знаешь, и узнать это практически невозможно…

— Это как сказать, — добродушно улыбнулся Семен.

— Ты можешь установить личность убитого? — недоверчиво покосился я.

Он с хитрецой взглянул на меня:

— Объясняю как другу. Погибший в джинсовом ряду крутился, было видно, что он там свой человек: здоровался со многими, по плечам похлопывал, беседовал. Правда, сам не торговал и не покупал, но…

— Надо туда ехать! Сегодня же воскресенье, иначе потеряем целую неделю!

— Что ты?! — вскинулся Семен. — Скоро конец дежурства, мне тещу с супругой на дачу везти, а с тобой поедешь на весь день!

— Какой день? Только туда и обратно, а потом вези свою тещу, — я постарался как можно увереннее взглянуть на него, хотя понимал, что «туда» и «обратно» не получится, но, увидев голубые наигранно-доверчивые глаза, рассмеялся и умоляюще произнес:

— Выручай, Семен, а?.. как я без тебя узнаю личность убитого?

— Николай, ведь дела об убийствах расследуются прокуратурой, — слабо попробовал сопротивляться он.

Я укоризненно посмотрел на него:

— Конечно, в понедельник материалы будут у следователя прокуратуры, но ты же прекрасно понимаешь, ничто не заменит поиска по горячим следам. Именно сегодня надо попытаться выжать из дела все возможное.

Семен глубоко вздохнул:

— Как ты насчет кофе?

08 часов 11 минут

«Запорожец» Снегирева, лавируя между машинами и людьми, приближался к вещевому рынку. Чем ближе к «толкучке», тем теснее становился поток автотранспорта, гуще толпа, бредущая по обочине.

— Илья Репин, «Красный ход в Курской губернии», — прокомментировал Снегирев, останавливая машину возле служебного входа.

На территории рынка было вообще не пробиться. От магнитофонно-пластового ряда веяло духом дореволюционной Одессы, смесью рока, диско, цыганщины и еще черт знает чего. Молодые люди, похожие друг на друга, в синей «фирменной» униформе напоминали бы воинское подразделение после команды «разойдись!», если бы не надменные, пренебрежительные лица, да не тяжелые мешки на помятых физиономиях. Они не зазывали покупателей, истошно крича, как торговцы с восточных базаров, а с безразличным видом демонстрировали «последние» пласты, упоминая при этом такие цены, от которых у сердобольных мамаш перехватывало дыхание, и мамаши тянули подальше своих упирающихся, словно молоденькие бычки, сыночков. Сыночки, старательно изображая на розовых, безусых лицах равнодушие, перетягивали родительниц к «джинсовому» ряду, где с «Монтаной» и «Леви» наперевес прохаживались все те же молодые в униформе, да вертелись их одинаковолицые спутницы. И здесь в ходу были такие цифры!.. Немного в стороне небритые мужики предлагали краны, ножовки, кисти, валики для наката с изображением огромных виноградных листьев. На земле красовались давно забытые госторговлей гипсовые собаки и кошки с прорезью для монет. Гипсовое зверье таращилось на всю эту сутолоку, а людское море двигалось, шумело, волновалось, перекатывая людей, как мелкий галечник, и порой выплескивая из своих глубин субъектов, довольно любопытных.

Сделав глубокий вдох, Семен, как опытный пловец, отважно бросился в буруны этого моря, успев крикнуть:

— Жди меня в комнате милиции, я скоро вернусь!

Вернулся он, правда, не очень скоро, но довольный собой.

— Лыков Владислав, — выпалил он, — я кое с кем переговорил, кое-кого порасспросил. Жалко, что я этим Владиком раньше не занялся.

— Адрес его узнал?

— Нет, но это не проблема, — ответил Снегирев и, помявшись, добавил: — Но самое любопытное, что на нашего покойничка, кроме Лыкова, по приметам еще один здешний завсегдатай похож, только фамилию его никто не знает, или говорить не хотят.

— Тогда давай с Лыкова начнем.

Семен взялся за телефон:

— Добрый день, девушка, мне бы один адресок…

10 часов 32 минуты

Вскоре, свернув на проспект Дзержинского, мы подъезжали к дому Лыкова. Квартира находилась на четвертом этаже. Поднявшись, я остановился, восстанавливая дыхание. Снегирев, не торопясь, где-то на третьем этаже. Я позвонил, открылась дверь, и мне стало ясно, что погиб не Лыков, хотя лицо стоявшего передо мной молодого мужчины, действительно, чем-то напоминало погибшего. Лыков удивленно смотрел то на меня, то на поднимавшегося по лестнице Семена. Я представился. В его глазах мелькнула тень беспокойства, но он быстро взял себя в руки:

— Проходите, пожалуйста, хотя мне не понятно, зачем я вам понадобился, вам и товарищу из ОБХСС, — слегка улыбнувшись, кивнул он в сторону Снегирева.

Тот в первую секунду опешил, но тут же вышел из положения:

— Вот она, популярность! Как кинозвезду всюду узнают, только автограф почему-то не просят. И вы, Лыков, наверное, не попросите, да?.

— Разумеется, нет, — снова улыбнулся хозяин.

Прошли в комнату. С любопытством разглядывая книги на стеллаже, Семен, не оборачиваясь, произнес:

— Владислав, что-то я в последнее время твоего двойничка не встречаю.

— Олега, что ли? — усмехнулся Лыков и, заметив, что Снегирев с заинтересованным видом перелистывает снятый с полки томик, с ехидцей спросил: — Есениным увлекаетесь? Могу дать почитать..

— С удовольствием бы, но в данный момент меня больше интересует Олег. Кстати, когда ты его видел в последний раз?

— Да я вообще с ним редко встречаюсь, да и то случайно.

Я вмешался в разговор:

— Так когда, где и с кем вы видели его в последний раз?

— Давно не видел, не помню, когда! Я же сказал, что встречался случайно! Он ко мне не приходил…

Снегирев поставил книжку на место и быстро спросил:

— А кто приходил?

Лыков отвернулся и, глядя на стену, неохотно ответил:

— Мишаня вчера был, деньги занимал. — Он помолчал и, повернувшись почему-то ко мне, резко бросил; — Да поймите же, завязал я с барахлом! На «балку» езжу только с друзьями повидаться!

— Если уж ты «завязал», помоги следствию, хотя бы правдивой информацией. Понял?! — подойдя к нему вплотную, резко сказал Семен, потом мягче добавил: — Меня интересует, когда Олег был на вещевом рынке… Никак не могу запомнить его фамилию. — Он поморщился, как бы пытаясь извлечь эту фамилию из своей памяти.

— Никольский, — подсказал Лыков.

Семен кивнул:

— Точно, Никольский… И как он поживает?

— Не знаю, — повел плечами Лыков.

— Ну-у… — укоризненно протянул Семен.

Лыков опустил голову и, глядя исподлобья, выдавил:

— Ребята говорили, должен сегодня появиться… с товаром, — и, увидев вопросительно поднятые брови Снегирева, пояснил: — Со штанами, будто сами не знаете, что он другим не занимается.

Снегирев удовлетворенно кивнул с видом человека, которому известно многое. Я вклинился в беседу:

— Владислав, кто такой Мишаня?

— Митя Мишин, музыкант из «Меридиана», — изумленно взглянул на меня Лыков, дескать, не знать Мишаню!

— Зачем он занимал деньги? — спросил я.

— Не знаю.

— Сколько?

— Полторы тысячи.

— Владик, а зачем ему столько? — тут же спросил Снегирев.

— Не знаю.

Чувствовалось, что Лыков начинает выходить из себя, сообразив, что поддавшись темпу вопросов, невольно стал говорить то, чего ему совсем не хотелось. Он мог замкнуться, и это тонко уловил Семен.

— Владислав, — улыбнулся он, — не темни… нам нужна твоя помощь.

Лыков покрутил головой, словно ему стал тесен воротник.

— Я и не темню, — уже спокойнее проговорил он. — Мишане привезли джинсы, много, а денег не хватило, вот он и прибежал ко мне… Только не надо впутывать меня в эту историю, я здесь ни при чем. — Он перевел умоляющий взгляд на меня.

Я не отреагировал на его мольбу и жестко бросил:

— Адреса Мишина и Никольского?

Лыков стал заискивающе объяснять, где живет Мишин. Адреса Никольского он не знал, сказал только, что тот живет где-то у нового моста через Обь.

11 часов 13 минут

В машине, развалившись на сиденье, я с деланным оживлением обратился к Снегиреву:

— Ну что, судьба ведет нас к Никольскому?!

— Не знаю, кого и куда она ведет, — нахмурился он, — а меня лично — под огонь жениных батарей, — и, не дожидаясь моих возражений, твердо заявил: — Все, еду домой!

Зная, что не выпущу его из рук, что он и сам не сможет бросить начатое расследование, что оба мы, как говорится, затравились этим делом, я не стал переубеждать Семена.

— Ладно, только подбрось меня до отдела, — спокойно сказал я.

Снегирев недоверчиво покосился на меня и повернул ключ зажигания. Всю дорогу он, насупившись, молчал, а я не дразнил его разговорами. Подрулив к РОВД, Семен сам нарушил молчание:

— Николай, ты иди, а я за бутербродами сбегаю.

— На дачу возьмете? — сделал я недоумевающее лицо.

Семен от такого нахальства оторопел и хотел, видимо, ответить тем же, но передумал и миролюбиво сказал:

— Да брось ты, Коля. Мы же со вчерашнего обеда ничего не ели, а нам еще к Никольскому.

Мне оставалось только удивиться его выдержке и сказать:

— Беги, я в уголовный розыск загляну. Может, у них что-нибудь проявилось.

Свиркин и Вязьмикин пили чай.

— В рабочее время чай распиваете?!

Свиркин смутился и торопливо поставил стакан:

— Так мы не завтракали, и дежурство наше кончилось.

Вязьмикин не отреагировал на мое замечание и продолжал громко швыркать.

— Давай, давай, Рома, — усмехнулся я, — сейчас Семен бутерброды принесет, будешь всухомятку давиться.

— Так бы сразу и говорил, — пробасил тот, отставляя стакан в сторону. — Я сейчас еще чаю накипячу.

— Николай Григорьевич! — с жаром воскликнул Петр. — Я Пахтусова, таксиста, нашел! Он на месте происшествия в начале третьего видел две машины. Они вплотную к забору стояли. Одна — «Жигули», красного цвета, другая — личная «Волга», ГАЗ-24, вишневая, буква «А» перед цифрами стояла Плохо только, что Пахтусов не заметил, когда машины уехали. Помнит, что когда «Спецмедслужба» подъезжала, их уже не было.

— Молодец, Петя, — похвалил я лейтенанта, — работай по машинам, — и, повернувшись к Вязьмикину, спросил: — У тебя что-нибудь есть?

Он устало махнул большой рукой:

— Ноги гудят… Ночь не поспи, да еще и по этажам полазь с этим поквартирным обходом… Пусто. Никто, как обычно, ничего не видел. Спали, говорят… И, действительно, что нормальному гражданину ночью делать? Ты не знаешь случайно, Николай?

Я почесал затылок и ничего не ответил.

— Вот то-то и оно, — удовлетворенно заключил Роман.

— А по Нуденко ты работал? — поинтересовался я.

Вязьмикин с укором посмотрел на меня:

— Слушай, дай чай попить… Где там твой Снегирев?! Не могу же я голодным ехать в Верх-Тулу искать подругу этого Нуденко.

— Идет! — оживленно выкрикнул Свиркин, высматривавший в окно Семена.

12 часов 24 минуты. Свиркин

Когда Петр попросил у капитана областной ГАИ составить список владельцев «Жигулей» красного цвета, тот озадаченно переспросил:

— Всех?!

Петр решительно кивнул. Капитан уныло посмотрел на него, помолчал, потом тяжело вздохнул:

— А можно что-нибудь попроще, а, лейтенант?

Лицо Свиркина разочарованно вытянулось. Ему стало ясно, сколько документов нужно переворошить, чтобы удовлетворить его просьбу, ведь в Новосибирске столько красных «Жигулей»…

— Можно и попроще, — грустно согласился он. — «Волга» ГАЗ-24… Госномер начинается с буквы «А». Цвет — вишневый…

— С этого бы и начинал, — обрадовался капитан.

Через несколько минут у Петра были адреса трех владельцев вишневых «Волг».

— Если все-таки понадобятся тебе эти «Жигули», — напутствовал его капитан, — приходи в понедельник. Тебе документы дадут, выписывай, покуда сил хватит.

12 часов 55 минут. Свиркин

Дверь открыла жена Краскова, автолюбителя, значившегося в списке под номером один.

— Только лежит под ней, лучше бы продал! — в сердцах бросила она. — Опять сломалась, вторую неделю чинит. Вот и сегодня с утра в гараже пропадает.

До гаражей было рукой подать. Пройдя по длинному коридору мимо множества пронумерованных металлических ворот, Петр остановился у распахнутого гаража Краскова. Из полумрака слышался жизнерадостный мужской хохот.

— Мне бы хозяина, — нерешительно произнес Свиркин, вглядываясь в темноту.

— Славка, это жена тебе покупателя нашла! — раздался дискант из едва различимой в полутьме группы и утонул в хохоте. На свет вышел невысокого роста, но крепкого телосложения лысоватый мужчина.

— Я хозяин, а что вы хотели? — спросил он и, обернувшись в сторону гаража, крикнул: — Да тихо вы! Раскатились!

Петр представился. Владелец «Волги» снова обернулся и попросил:

— Ребята, быстренько разбежались. У меня деловой разговор.

Из гаража, один за одним, похохатывая, вышли «ребята» в возрасте от тридцати до шестидесяти лет и разбрелись по своим кельям.

— Вы уж извините, собрались тут с друзьями посудачить.

— Ничего, ничего, — успокоил его Свиркин. — Скажите, Вячеслав Климович, у вас машина действительно не на ходу?

Хозяин «Волги» усмехнулся:

— Это вам жена, наверное, сказала?.. Да нет, на ходу, это я ей так говорю, а то надоела совсем. То туда вези, то сюда. Обленилась! В магазин — и то на машине норовит. На беду себе эту «Волгу» завел. Я ее в Сирии заработал. Ишачил там, как проклятый. А жарища! Меня туда в командировку посылали, сварщик я. Ну и заработал этот тарантас себе на горе.

Петр терпеливо и не без интереса слушал Краскова, который с увлечением рассказывал о далекой арабской стране, о ее нравах, обычаях, людях.

— А что?! Я и деньжат подзаработал, и сирийцам показал, как у нас в Сибири вкалывают! Я им говорю, что нам ваши плюс сорок?! Вот я в Тюмени работал, — он взял Петра под локоть и потянул в гараж, — я сейчас вам расскажу…

Свиркин высвободил руку и не совсем к месту, как показалось Краскову, спросил:

— Вячеслав Климович, этой ночью вы никуда не ездили?

Красков оторопело посмотрел на него.

— Нет, спал. Разве поедешь? Жене-то сказал, что машина того… А вы по аварии какой-нибудь проверяете?

— Да почти, — уклонился Свиркин.

— Можете посмотреть мою машину, целехонька, — обиделся владелец «Волги».

13 часов 03 минуты

Никольский, как сообщили нам в адресном бюро, жил Но улице со странным названием Лесозавод. Свернув с Владимировской вниз к Оби, туда, где раньше была Чернышевская пристань, Снегирев остановил машину около старого деревянного двухэтажного дома. Мы поднялись по лестнице с крутыми скрипучими ступеньками на второй этаж и постучали. На стук из квартиры никто не вышел.

— А вдруг погибший не Никольский, а еще один его двойник? — с грустной иронией проронил Семен.

— Все может быть, — в тон ему ответил я и постучал в дверь напротив.

Тишина. Я снова постучал.

— Кто? — раздался за дверью хриплый старческий голос.

— Откройте, пожалуйста, — попросил я, — мы тут к вашему соседу пришли, а его нет…

Дверь приоткрылась, но ровно настолько, чтобы говорящий мог высунуть голову. На нас уставились красные, маленькие, настороженные глазки, удивленно-изучающе хлопая редкими ресницами. Одутловатую физиономию старика покрывала мелкая сетка морщин и бледно-фиолетовых жилок, на голове торчали клочки седых волос.

Семен оттеснил меня и дипломатично начал:

— Отец, вы уж нас извините…

— Да, ничо, ничо, — перебил старик, — вы к кому пришли-то?

— К Никольскому. Не знаете, где он?

— Холера его знает. Он молодой, а я старый. Разве уследишь за ним. То туды, то сюды… Вчерась, вроде, дома был. Сегодня, врать не буду, не видал.

— А шума вчера у него не было? — попытался выяснить я.

Старик долго разглядывал нас, потом пробурчал:

— Не слыхал, я вообще недослышу, так что извиняйте, — и закрыл перед нашим носом дверь.

Мы переглянулись.

— Очень содержательный разговор, — съязвил Семен.

Я только пожал плечами и направился к другим дверям. Скрип дверных шарниров заставил меня обернуться. Из небольшой щели был виден глаз нашего собеседника. Старик смотрел на нас и молчал. Мы тоже ничего не говорили. Наконец он прохрипел:

— Вы у Карповны поспрашивайте, она с Олегом в дружбе живет. Вона ее дверь.

Дверь, на которую указал взгляд старика, нам открыли сразу. На пороге стояла крепкая пожилая женщина. Поздоровавшись, я спросил, как нам найти Никольского.

— А вы кто ему будете? — поинтересовалась она.

Я развернул удостоверение и показал его женщине. Она достала из кармана халата очки, водрузила их на нос и, взяв документ, медленно шевеля губами, стала изучать его, пригляделась к фотографии и вскинула на меня глаза, сверяя фото с оригиналом. Плюсовые линзы очков делали ее глаза большими, как у пчелы. Осмотр, похоже, удовлетворил ее, так как она, придерживая на груди халат, чуть отошла в сторону, пропуская нас:

— Проходите.

В комнате, несмотря на полдень, было сумрачно. Карповна пододвинула нам стулья, а сама тяжело опустилась на табурет и вопросительно посмотрела на меня.

— Вы не знаете, как нам найти Никольского? — повторил я свой вопрос. — Говорят, вы с ним в дружбе живете?

— Вам наговорят, — резко ответила хозяйка квартиры. — Это, верно, Ванька-алкаш натрепал?

— А что, неправда?

— Да какая там дружба?! Олег-то нас, соседей, и за людей, поди, не считает. Все свысока смотрит.

— Выходит, сосед на вас наговорил? — вставил Семен.

Карповна мельком глянула на него и ответила, обращаясь ко мне:

— Ванька что угодно наговорит. Сегодня он трезвый, с похмелья мается, поэтому и тихий, как божий одуванчик, а выпьет — покою от него нет… Дружба наша с Олегом простая: он пьет, я бутылки сдаю. Гости у него часто бывают, коньячком балуются, армянским. Иной раз за вечер пять-шесть бутылок высадят.

— Почему же он сам бутылки не сдает? — спросил Снегирев.

— Брезгует, не желает унижаться, — ответила Карповна и поджала губы, а потом, помолчав, задала вопрос, который, видимо, ее интересовал с момента нашего прихода: — Вам-то он зачем понадобился? Проворовался, поди?

Я ответил вопросом:

— Почему вы так решили?

— Так он же экспедитором в кафе работает…

— Ну и что? — наивным тоном поинтересовался Снегирев.

— А то! На зарплату так коньяки не глушат, — не глядя на Семена, сердито ответила хозяйка. — Видать, другие доходы есть.

— С кем же он пьянствует? — миролюбиво сказал я.

— А не поймешь с кем, — проворчала Карповна. — То ли мужики, то ли бабы… Все в штанах одинаковых, жинсы называются. Молодые все, сами знаете, какая она, молодежь…

— Скажите, — обратился к ней Снегирев, — а мужчины со свертками или с чемоданами к нему не приходили?

Я посмотрел на Семена. Вот что значит ОБХСС, все свое выясняет.

— Были и с чемоданами, — кивнула мне хозяйка, — всякие были.

Я все еще не был уверен, что погибший и Никольский одно и то же лицо, и поэтому спросил:

— Может, у кого-нибудь из соседей есть фотография Олега.

— Откуда? Он с ними не сильно якшается. Богатый больно, — съехидничала Карповна. — Две машины…

— Как две? — переспросил Семен.

— А так, — объяснила мне хозяйка. — Одна — красная, настоящая, а другая — на пальце. Так сам Олег говорит… Это перстень у него такой большущий, золотой, с камнями.

Я вспомнил незагорелую полоску на пальце трупа, вспомнил, что таксист Пахтусов видел у здания «Метростроя» красные «Жигули», и во мне стало крепнуть убеждение, что убит именно Никольский.

— Да, чуть не наврала! — хлопнула себя по лбу Карповна. — Совсем из ума выжила. Есть карточка! У Мишки из четвертой квартиры, они с Олегом на завалинке весной фотались.

Мишка оказался здоровенным детиной лет двадцати пяти. Удостоверение оказало на него магическое действие, и он, недолго порывшись в комоде, подал мне фотографию. Можно было вскрывать квартиру Олега Никольского. На снимке, наполненном весенними лучами солнца, он и Мишка щурились в объектив, лица были веселые, у Олега — чуть самодовольное. Как мало походило это лицо на то, которое, Стеганов накрыл больничной простыней! Я показал фото Семену, и тот кивком головы дал мне понять, что он тоже не сомневается — на снимке погибший. С разрешения владельца фотографии я опустил ее в карман пиджака. Выяснив у Михаила, что Никольский имеет машину «Жигули» марки ВАЗ-2106, госномер А 48–34, я попросил Снегирева съездить за экспертом. Пора было приступать к осмотру квартиры Никольского, а без эксперта этого делать не следовало.

13 часов 43 минуты. Свиркин

Доктора наук Брусничкина дома не оказалось. Его старенькая мать посоветовала:

— Удумал же! Детей и жену в «Волгу» свою усадил и покатил к узбекам, а я вот хозяйство в деревне оставила, сижу тут, как сторож, охраняю ихние мебеля… Вторая неделя уж пошла, как уехал. Вот так-то, милай.

14 часов 27 минут. Свиркин

Жена владельца третьей вишневой «Волги» нервно покрутила в руках милицейское удостоверение и, беспокойно заглядывая Петру в глаза, проворковала:

— На работе, ни выходных, ни проходных… И у вас тоже служба не дай бог… Что-то случилось?

— Автодорожное, — коротко ответил Свиркин, — среди проезжавших мимо машин была и вишневая «Волга».

— А-а-а, — облегченно протянула женщина, но настороженность в ее глазах не пропала.

На вопрос, где был ночью ее муж, она не очень уверенно ответила:

— Дома… где же ему еще быть?

Узнав, где работает муж, Петр направился к нему.

В окошечке пивного ларька гостеприимно горела вывеска: «Пиво есть» с изображением кружки и рака, которого большинство и видит-то только на картинках. День был довольно прохладный, хотя и светило солнце, поэтому народу у киоска было немного. Большие красные руки с массивным перстнем лихо подхватывали пустые банки, бидоны, канистры, затягивали их внутрь ларька и вскоре выставляли назад уже отяжеленные пенящимся напитком.

За киоском, в тени клена, скромно притулилась вишневая «Волга». Петр неторопливо подошел к ней и с равнодушным видом уличного зеваки заглянул внутрь. На светло-коричневом чехле заднего сиденья едва заметно проступали тщательно замытые разводы бурого цвета.

Петр шагнул к киоску и стукнул в дверь. Дверь распахнулась, и мимо оперуполномоченного прошмыгнула, старательно прикрывая лицо рукой, жена владельца третьей автомашины ГАЗ-24. Она, не оглядываясь, быстро направилась к автобусной остановке. Петр задумчиво посмотрел ей вслед и вошел в ларек…

— Поди, опять с девками катался, — ворчливо добавила Карповна, — только и делал, что развлекался. Отвеселился теперь, поди? — мгногозначительно посмотрела на меня хозяйка.

— Отвеселился…

Я сидел за столом и дописывал показания Карповны, когда в коридоре заскрипели половицы и в комнату заглянул Глухов:

— Сидишь пишешь?.. Сам не отдыхаешь и другим не даешь. Ведь с постели меня твой Снегирев поднял. Ночью вызывали и днем выспаться не дают… У меня один приятель долго терпел вот такие же воскресные выдергивания, а потом обиделся…

— Сергей Петрович, ты уж прости, но, сам понимаешь, ты у нас первый человек в этом деле, без тебя никак, — сказал я, прекрасно зная, что Глухов не очень любит, когда его нахваливают.

— Ладно тебе, — буркнул он, — пошли, что ли, квартиру вскрывать?

— Это как же без хозяина? — возмутилась Карповна, догадавшись, о какой квартире идет речь. — Непорядок это. Вы хозяина дождитесь.

— Нет уж, мамаша, мы его дожидаться не будем, — невесело хмыкнул Глухов, — как говорит один мой приятель, из морга не возвращаются.

Карповна только руками всплеснула.

В комнату погибшего мы вошли вдвоем с Глуховым. Карповна и Михаил, тот самый парень, что дал нам фотографию Никольского, приглашенный в качестве понятых, мялись у порога. Было сумрачно. Раскидистые тополя, росшие у самых стен дома, скрадывали дневной свет.

— Слушайте, в таких условиях я работать не могу! — недовольно заявил эксперт. — Зажгите свет!

Снегирев шагнул в комнату, щелкнул выключателем, но свет не загорелся. Семен еще несколько раз щелкнул. Безрезультатно.

— Может, пробки перегорели? — подсказал Михаил. — Пойдемте, я покажу, где его щиток… — И они с оперуполномоченным вышли.

Я осмотрелся. Действительно, покойник жил далеко не бедно. Обычная печь отделана изразцами, дорогая мебель, японская стереоаппаратура; неплохая, хотя большей частью составленная из книг, приобретенных в обмен на макулатуру, библиотека.

— Пока они там сделают, — буркнул Глухов и, наигрывая на губах марш для духового оркестра, принялся за дело: сфотографировал обстановку в комнате, достал кисточки, баночки с порошком, дактопленку.

Я подошел к журнальному столику, на котором лежала раскрытая книга, и в это время неожиданно зажегся торшер, стоявший тут же. Его яркий свет желтым пятном упал к моим ногам, заиграл на полированной мебели.

— Наконец-то, — пробурчал Глухов, не отрываясь от своего занятия.

Появился Снегирев и удивленно произнес:

— Ты понимаешь, пробки были выкручены… А вы что при местном освещении? Люстру бы включили.

— Мы вообще ничего не трогали, — покрывая белым порошком поверхность стола, буркнул эксперт. — Покойничек свет забыл выключить, когда из дома уходил.

— Может, он пожара боялся и поэтому пробки перед уходом выкрутил? — предположил Семен и направился к платяному шкафу.

Глухов заметил его движение и гаркнул:

— Не трогай ничего!

Я поддакнул:

— Семен, ты поосторожней, могут пальчики остаться.

Размахивая кисточкой, Сергей Петрович огорченно констатировал:

— Похоже, кроме отпечатков пальцев хозяина никто следов не оставил.

— Слушай, ничего страшного, если я эту книжку возьму? — спросил я у него.

Эксперт покосился на журнальный столик:

— Бери, я там уже обработал.

Под книгой Дрюона лежала небольшая полоска бумаги с написанным от руки текстом: «От С — 100, С — 15».

Глухов через мое плечо взглянул на бумажку.

— Ребус какой-то…

Когда эксперт наконец разрешил проникнуть в платяной шкаф, Семен, недолго порывшись, без лишних слов, но с достоинством протянул мне большую бумажную этикетку с изображением ковбоя и надписью «Монтана».

14 часов 32 минуты. Свиркин

Видимо, жена владельца третьей вишневой «Волги» достаточно хорошо описала внешность оперуполномоченного, так как не успел Петр войти в пивной киоск, как большеголовый мужчина в засаленном халате радушно улыбнулся и, сделав гостеприимный жест, попросил минуточку обождать. Потом согнулся к окошечку и крикнул, что пиво кончается и очередь можно не занимать. Петр присел на обшарпанный табурет с железными ножками, стоящий в углу рядом с большим баком, и принялся рассматривать обстановку в этой полутемной каморке. Продавец пива быстро обслужил покупателей, напоминая каждому о его обязанности ждать отстоя пива, и, выставив наружу последнюю канистру, захлопнул окошечко и ловко развернул табличку. Теперь кружка и рак оказались внутри киоска, сообщая Петру, что пиво есть, а прохожим, что его нет в наличии.

— По кружечке? А, товарищ оперуполномоченный! — сверкнул золотой коронкой продавец пива.

Петр категорически отказался и полюбопытствовал, откуда тому известно, что он работник уголовного розыска. Вопрос вызвал у мужчины приступ жизнерадостного гоготанья.

— Я милицию за версту чую! — оптимистично сообщил он и, внезапно прервав смех, добавил: — Если серьезно, жена сказала, что вы мной интересуетесь. Вы с ней не столкнулись?

— Столкнулся, — многозначительно ответил Свиркин.

Мужчина весело загоготал:

— Она у меня такая! Любого обскачет!

Петр выждал, когда смешливый продавец пива немного успокоится, и сухо предложил:

— Давайте перейдем к делу.

— Давайте, — охотно согласился тот, устраиваясь напротив Свиркина, так, что его обтянутые линялыми джинсами^колени уперлись в острые коленки Петра.

— Вашу машину видели сегодня ночью у здания «Метростроя», — испытывающе глядя, сообщил Свиркин.

— Ну и что? — озадаченно спросил продавец пива.

— Вы там были? — почти утверждающе спросил Петр.

— Был, а что?

— Чехол заднего сиденья вашей машины в каких-то замытых пятнах. Что это за пятна?! — не сводя глаз, быстро проговорил лейтенант.

— Кровь, а что? — с еще более озадаченным видом выдохнул продавец пива.

Петр от такого признания слегка ошалел и машинально спросил:

— Чья кровь?!

— Скотская, а вы что подумали?! — начиная что-то соображать, чуть взвинченно воскликнул продавец пива.

Петр, все так же пристально глядя, раздельно произнес:

— Что вы делали ночью на вокзале?

— Друга встречал, а что, нельзя?

— Можно, — ответил Свиркин и быстро спросил: — Как его фамилия?

— Карлов, он директор вагона-ресторана, — слегка раздраженно принялся объяснять продавец пива. — Он из поездки приехал, я всегда его встречаю, он мне мясо привозит, фрукты… Вот и сегодня встречал, да мешок полиэтиленовый дырявый попался, сиденье испачкал, вот и пришлось замывать… А что случилось?

Петр, помня наставления Вязьмикина, уклончиво ответил:

— Проверяем одно обстоятельство. Кстати, где живет ваш друг?

— На Затулинке, вот и встречаю, автобусы в это время не ходят, а на такси у него денег нет, — продавец пива неожиданно разразился громогласным гоготом и, просмеявшись, предложил: — Если вы меня в каком-то обстоятельстве подозреваете, то можете у Карлуши спросить, я вас отвезу.

Петр вежливо отказался и с металлической ноткой в голосе спросил:

— Как же увязать ваши показания и показания вашей жены?

— В смысле?

— Она говорит, что всю ночь вы были дома, — склонив голову набок, с легкой ехидцей пояснил Петр.

— А что тут увязывать, наврала она вам. Решила на всякий случай сказать, что я дома был. Мало ли что…

— Предусмотрительная у вас жена, — тем же тоном похвалил Свиркин.

— Настоящий Штирлиц! — опять загоготал продавец.

— Почему вы выбрали именно это место для стоянки? — спросил Свиркин, сдерживая легкое раздражение, вызванное беспричинной веселостью собеседника.

— А я и не выбирал, еду по Челюскинцев, у самой площади мне красный «Жигуленок» дорогу пересек и шмыг к забору. Думаю, а я что, хуже? И за ним следом, рядом и встал. Тем более Карлуша знает, если меня внизу нет, значит, у «Метростроя». А вскоре и он нарисовался, мы и поехали.

— Сколько человек было в «Жигулях»?

— Я не присматривался толком, но, по-моему, один.

— Как он выглядел?

— Не знаю, — пожал плечами продавец пива, — я на него не смотрел, я на вокзал смотрел. Карлушу выглядывал.

— Вам ничего не говорит фамилия Никольский? — быстро спросил Петр.

Продавец удивленно посмотрел на него:

— Говорит, а что?.. Он в нашей столовой работал, если вы имеете в виду Олега Никольского?

— Почему вы говорите о нем в прошедшем времени? — въедливо поинтересовался Свиркин, не сводя глаз с лица собеседника.

Тот вскинул брови и почесал лоб.

— А как я могу еще говорить, если он уже скоро год, как уволился?

— И вы больше с ним не встречались?

— Зачем он мне нужен?! Джинсы я и без него достану! — ответил продавец и снова затрясся от гогота.

15 часов 36 минут. Вязьмикин

Дом, где живет участковый инспектор милиции, знал каждый житель Верх-Тулы, и поэтому Роман без труда нашел его усадьбу. Войдя в калитку, он увидел греющийся на солнышке желтый мотоцикл, шныряющих между его колесами кур и ленивого пса, безучастно посмотревшего на оперуполномоченного и вновь закрывшего глаза. Пес, должно быть, устал от бесконечных посетителей и уже давно утратил желание лаять на них. Роман кашлянул. Пес приоткрыл один глаз. Никто не отозвался. Тогда Вязьмикин басовито крикнул:

— Хозяин дома?!

Пес привстал, выкинул передние лапы, прогнул спину и протяжно зевнул.

— Хозяин дома?! — так же громко повторил Роман.

Пес опустил голову набок, удивленно взглянул на него, решил, видимо, что пора и власть применить, и, без особой охоты, гавкнул. Роман добродушно погрозил ему толстым указательным пальцем, и пес снова растянулся на земле, окончательно убедившись в отсутствии агрессивности со стороны гостя. Услышав за спиной возглас: «Что шумишь?», Вязьмикин обернулся и увидел показавшуюся из сарая взлохмаченную голову мужчины, который по случаю выходного дня, очевидно, был занят домашними делами.

— Доброго здоровьица… Вы участковый будете? — сказал Роман.

— Ну…

— Я из уголовного розыска.

Участковый недоверчиво посмотрел на него.

— Да я не из вашего райотдела, — пояснил Роман и развернул удостоверение.

Хозяин мельком, но зорко глянул на документ и пригласил:

— Проходи в избу, я сейчас. Руки вытру.

— Некогда мне заходить.

— Ну как желаешь.

— Меня Мария интересует. Есть, говорят, у вас в селе такая.

Участковый нахмурил лоб и почесал затылок:

— Мария?.. Мария? Понял! Только ее не Мария, а Марфа, по паспорту, зовут, — наконец сообразил он.

— Марфа Посадница, — хмыкнул Роман.

— Во-во, — усмехнулся участковый инспектор, вытирая руки каким-то старым халатом. — Как кто освободится, сразу к ней, пока снова не посадят, живет. А там, глядишь, и другой освобождается. Это ты точно подметил… Марфа — посадница. Никак не могу отучить ее от этого дела, сколько уж раз штрафовал за то, что живут у нее без прописки… Да толку… Совсем развинтилась девка.

— Не покажешь, где она живет?

— Отчего не показать, покажу, — участковый кивнул в сторону мотоцикла, — садись…

Когда Роман втиснулся в коляску, инспектор с грустью посмотрел на просевшее колесо, постучал его кончиком сапога, размышляя, вероятно, о том, что можно было бы и пешком дойти.

— Поехали! Поехали! — уже командовал Роман.

Еще молодая, но уже довольно потрепанная жизнью Марфа, увидев участкового, наигранно обрадовалась и бойко стрельнула глазами по большой фигуре Вязьмикина, но участковый не дал ей рассыпаться в любезностях и сурово одернул:

— Товарищ из города приехал. — Он указал глазами на Романа. — Так что ты не разглагольствуй, ему некогда. Что спросит — отвечай без утайки… Ты меня знаешь!

— Еще бы, — фыркнула та в ответ и настороженно взглянула на Вязьмикина.

Роман крутнул свой казацкий ус и без обиняков спросил:

— Вам знаком гражданин Нудненко?

Женщина отвела глаза и ничего не ответила.

— Знаком, знаком, — ответил за нее участковый, — по глазам вижу — знаком. — Он подошел к Марфе и негромко произнес: — Мария, не кобенься… Ты меня знаешь.

— Ну известен! — бросила колючий взгляд хозяйка.

— Мне бы его справочку об освобождении, а то задержали Нудненко без документов, он говорит, у вас справочка-то, — пояснил Роман.

— Нету у меня никакой справочки! — взорвалась женщина.

— Мария! — осадил ее участковый. — Тебя просят справочку об освобождении из мест лишения свободы гражданина Нудненко, поняла?!

— Сейчас посмотрю, может, завалялась где.

Женщина принялась переставлять посуду на столе, как будто документ мог быть среди грязных стаканов и огрызков хлеба.

— Мария, ты вон в ту сумочку глянь, — участковый кивнул на черную, с потрескавшимся лаком дамскую сумочку, висящую на гвоздике над разбросанной постелью.

Марфа порылась в сумочке и, вытащив оттуда розовый длинный листок, удивленно округлила глаза.

— И правда… Ты, что ли, Василич, подложил?

Инспектор поморщился:

— Мария…

— Дайте-ка сюда справочку, — протянул руку Роман. — Я, с вашего позволения, с собой ее возьму.

Женщина с безразличным видом пожала плечами:

— Берите, на кой… она мне?

15 часов 27 минут

Опечатав дверь квартиры Никольского, мы вышли на улицу. Глухов, похлопав пухлой ладонью по крыше «Запорожца», проворчал:

— Как сажусь в него, так удивляюсь…

— Чему? — открывая дверцу, подозрительно спросил Снегирев.

— Как нормальные люди, вроде меня, сюда влазят? — усмехнулся эксперт.

— Нормальные люди, Сергей Петрович, в костюмах пятьдесят шестого размера не ходят, — сказал я, откидывая переднее сиденье. — Пролазь…

Глухов сунул мне фотоаппарат и дипломат с криминалистическими принадлежностями и, глубоко вздохнув, протиснулся в салон.

Когда машина, с трудом преодолев крутой подъем, вырулила на Владимировскую, Снегирев задумчиво произнес:

— Николай, ты не думаешь, что таксист видел у «Метростроя» «Жигули» Никольского?

— Думаю или нет, а машину искать нужно, тем более что мы знаем и марку, и номер.

— Вы ищите, ищите, — подал голос эксперт, — только вначале меня до автобуса подбросьте.

— Мы тебя до самого дома довезем, — успокоил я Глухова, — только сначала в облГАИ заскочим, это по пути…

Дежурный по областному отделу Госавтоинспекции удивленно поднял голову:

— Что-то вы сегодня зачастили? Недавно ваш опер был, долговязый такой. Тоже «Жигулями» интересовался, только ему не одни, а все красные подавай…

Выслушав меня, капитан включил рацию, и в эфир понеслось: «Всем постам, всем постам. Я — «Волхов». Разыскивается автомашина «Жигули», ВАЗ-2106, красного цвета, госномер А 48–34 НБ. Машина угнана в ночь с субботы на воскресенье. Преступник, возможно, вооружен. При задержании соблюдайте осторожность». Повторив свое сообщение, дежурный отключил связь. Я уже собрался уходить, но в это время затрещала рация: «Волхов», «Волхов», ответьте шестнадцатому. Прием».

Шестнадцатый пост ГАИ сообщил, что в Бугринской роще, недалеко от пляжа, им обнаружена объявленная в розыск машина, и попросил дальнейших указаний.

Капитан вопросительно посмотрел на меня.

— Пусть ждет, скоро подъеду, — бросил я.

Снегирев дремал, опустив голову на руль.

— Домой?

— Нет, в Бугринку. Обнаружена машина Никольского.

— Ты что, с ума сошел? — Семен сопроводил свой возглас протестующим жестом руки. — Все, что можно было, сделали. Что тебе еще надо? Не поеду… Да у меня и горючки не хватит.

Я молчал, понимая, что мы оба очень устали и его сейчас нельзя останавливать, разрядка просто необходима.

— Поедет, поедет, куда ему деваться? — пытаясь улечься на заднем сиденье, пробурчал Глухов. — И горючку найдет… — Он похлопал Снегирева по плечу. — Никуда мы, Семен, от этого Ильина не скроемся.

— Меня же жена ждет, теща. Мне их на дачу везти и вообще… — начал успокаиваться Снегирев.

— Ладно! Бросаем все и едем домой спать! — резко ответил я и отвернулся к окну.

— Тоже дело, — благодушно поддакнул Глухов.

Семен повернул ключ зажигания и буркнул:

— Поехали на заправку…

— Я же говорил, что поедет, — резюмировал эксперт, продолжая свои попытки устроиться поудобнее.

15 часов 58 минут

— Приехали! — разбудил меня голос Снегирева.

Я открыл глаза и увидел в десятке метров от нас, между деревьями, красные «Жигули», желто-голубой мотоцикл инспектора ГАИ и его самого: молодого, подтянутого, в сверкающих сапогах, перепоясанного белыми полосами ремней.

Когда я подошел, он доложил, что машину Никольского обнаружили рыбаки, обратившие внимание, что к ней никто не подходит в течение нескольких часов. Фамилии, домашние адреса и место работы рыбаков он записал.

— Где бы нам найти понятых? — прервал я его рассказ.

Осенний пляж был пуст. Только на середине реки покачивались на волнах надувные лодки с нахохлившимися фигурками любителей рыбной ловли.

— Может, начнем пока, а там, глядишь, и подойдет кто-нибудь, — предложил Семен.

— Вот оно и видно, что ты институт народного хозяйства заканчивал, — с кряхтением выбираясь из «Запорожца», ворчливо проговорил Глухов. — Недостатки образования сказываются: плохо уголовно-процессуальный закон знаешь… Без понятых и начинать нельзя.

— Где же их взять? — огляделся по сторонам Снегирев.

Положение спас инспектор ГАИ:

— У железнодорожного моста, на камнях, кажется, кто-то рыбачит. Съездить?

— Если можно побыстрее, — попросил я.

Инспектор уселся на своего желто-голубого коня и, привстав на стременах, помчался вдоль берега.

— Хорошо-то как! — мечтательно проговорил Глухов, когда мотоцикл инспектора скрылся за деревьями. — Воздух, река, травка… Сидим в кабинетах, ишемические болезни сердца наживаем, природу не замечаем, а тут… Тишь-то какая!

— Хотел я сегодня природой насладиться… — проворчал Семен и покосился на меня.

Я молча проглотил этот вполне заслуженный упрек.

Не успели мы выкурить по сигарете, как послышался рокот мотоцикла и появился инспектор с двумя мужчинами в брезентовых дождевиках.

Я разъяснил понятым их права и обязанности, и мы начали осмотр. Глухов щелкал затвором фотоаппарата, снимая «Жигули» со всех сторон. Снегирев уселся на пенек поодаль, чтобы не вызывать нареканий эксперта. Я достал платок, открыл дверцу автомашины и попросил понятых подойти поближе. Они заглянули в салон и поморщились. Все заднее сиденье и пол около него были, как пишется в протоколах, в пятнах бурого цвета, похожих на кровь. На полу лежал тапочек, точно такой же, как найденный при осмотре места происшествия у здания «Метростроя». Если бы в момент нападения Никольский был за рулем, кровь была бы и здесь.

— Сергей Петрович! — откликнул я Глухова.

Тот плечом оттеснил понятых и уставился на тапочек.

— А ты переживал, Николай, вот и второй, — проговорил он и, не оборачиваясь, крикнул: — Снегирев, принеси-ка мой чемоданчик!

Семен послушно исполнил его просьбу. Эксперт достал пробирки, скальпель и принялся изымать образцы крови. Я обошел машину и опять же с помощью платка, чтобы не оставить отпечатков пальцев, попробовал открыть багажник. Крышка легко подалась вверх. Обычный набор: запаска, лопата, трос, камеры, ключи, домкрат и другие принадлежности, какие всегда возят с собой автомобилисты. Мое внимание привлек торчащий из-под камеры уголок картонки. Это была багажная бирка. Такие прикрепляют в аэропортах к чемоданам. Ее нужно было изъять, но пока эксперт не запечатлеет на пленку расположение вещей в багажнике и не попытается снять с них отпечатки пальцев, этого делать не следовало, и я, опустившись на четвереньки, принялся ползать вокруг машины, раздвигая руками начинающую увядать траву. Это, похоже, позабавило понятых: они заулыбались, но вовремя погасили улыбки. На них уже сердито и строго смотрел инспектор ГАИ.

— Ильин! — услышал я голос Глухова и обернулся в довольно-таки неудобной позе. — Замри!

Не успел я отреагировать, как эксперт щелкнул затвором фотоаппарата и расхохотался. Инспектор ГАИ смущенно улыбнулся, но, покосившись на понятых, прикрыл улыбку рукой, имитируя кашель. Удовлетворенный удачным кадром, Глухов вернулся к своему занятию.

В траве, кроме пожелтевших от влаги и времени, твердых, как камень, окурков, консервных банок да битых бутылок — этих извечных спутников «культурного» отдыха, — я ничего не обнаружил. Оттирая зелень с коленей, я спросил у Глухова:

— Ты закончил?

— Заканчиваю, — отозвался эксперт, — можешь забирать свою бирку.

— Как с отпечатками?

— Пусто, все бензином протерто…

17 часов 31 минута

В полупустой столовой мы долго и молча боролись с бифштексами. Наконец я не выдержал:

— Какие будут версии?

— Убийство из ревности! — большим глотком допивая компот, заявил Глухов. — Сам же говорил, что Никольский женщин очень уважал. Вот обманутый муж подкараулил его и… рогами…

— На теле погибшего следов характерных для удара рогов не обнаружено, — усмехнулся я. — Но версия «обманутый муж» требует проверки.

Глухов тыльной стороной ладони вытер полные губы и произнес:

— Рекомендую обратить внимание на протекторы, если я не ошибаюсь, а ошибаюсь я, как ты знаешь редко, у «Метростроя» была именно эта машина. Помнишь след?

— Помню, конечно.

— Вот и я говорю: что Никольский там делал?

— Может, левачил? — вмешался Снегирев.

— Эту версию еще утром выдвинул Свиркин, — сказал я. — Давай что-нибудь поновее.

Семен поднял глаза в потолок и вдруг встрепенулся.

— Николай, переходи к нам в ОБХСС, не надо будет с покойниками возиться… Машина в Бугринке, Никольский у вокзала, выкрученные пробки в его квартире… Нет, не вижу никакого просвета.

— Дело говорит Семен, — подхватил Глухов. — Иди в ОБХСС. Видишь, какой он кругленький да розовый, ему же сроки расследования по ночам не снятся.

Снегирев допил кефир, поставил стакан на стол и невозмутимо ответил:

— Хороший цвет лица — признак здоровья. Больше молочного употреблять надо… А что касается сроков, так у нас они тоже есть.

— Ты мне другое скажи, — остановил его Глухов, — откуда в багажнике аэрофлотовская бирка?

Снегирев, не задумываясь, ответил:

— Может быть, случайно. Подвозил кого-нибудь или сам куда-нибудь летал.

— Может, и случайно, — устало согласился я, вставая из-за стола.

18 часов 34 минуты

Мы завезли Глухова домой и, распрощавшись с ним, поехали в райотдел.

Вид у Свиркина и Вязьмикина был еще тот, но и мы с Семеном выглядели не лучше. Все-таки тридцать часов на ногах давали о себе знать. Несмотря на усталость, Роман оживленно встретил нас:

— Я же говорил, этот Нудненко-Чудненко ни при чем! Деньги им заработаны честно, в местах лишения свободы. В справке об освобождении черным по белому написано, что выдано на руки три тысячи четыреста тридцать два рубчика семнадцать копеечек. Вот так-то…

— По-моему, ты говорил, он тебе не нравится, — вставил Петр, не упуская возможности подпустить шпильку своему наставнику.

Роман невозмутимо пробасил:

— Мало ли, что говорил. Нравится, не нравится, а человек правду сказал. Это всегда хорошо. Краснояров тоже порадовался…

— Слушайте, а кто такой Краснояров? — спросил Семен.

— Вы что, Семен Павлович, Красноярова не знаете? — искренне удивился Свиркин.

— Петя, кончай, — остановил я его, — рассказывай лучше, что узнал.

Петр, размахивая руками и в лицах изображая своих собеседников, принялся рассказывать о посещениях владельцев вишневых «Волг».

— Съездил я к этому директору вагона-ресторана. Карлов его фамилия, — закончил свой обстоятельный рассказ Свиркин. — Он слово в слово подтвердил показания пивника, только про мясо никак не хотел говорить. Твердит одно: где я его возьму? Не было никакого мяса! Пришлось в киоск возвращаться, изымать чехол, — Петр кивнул в угол, где лежал бежевый сверток. — На экспертизу надо отправить.

— А водителя «Жигулей» Карлов не запомнил? — спросил я.

— Нет, — покачал головой Петр.

— Плохо… Похоже, продавец пива к смерти Никольского отношения не имеет… А вот тот, кто сидел за рулем… — заметил я и рассказал оперуполномоченным о том, что удалось установить нам с Семеном.

— Нда-а… — прогудел Роман, — знать бы, кто сидел за рулем…

— Все! — резко поднялся я. — Пошли отдыхать!

Круг подозреваемых сужался, но от этого задача не становилась проще.

19 часов 48 минут

Дом, в котором вместе с тещей, женой и двумя детьми жил Снегирев, находился неподалеку от моего. Семен подвез меня к подъезду и затормозил. Прежде чем выйти из машины, я предложил сходить к нему и вместе покаяться перед его женой.

— Своя будет — будешь каяться, — уныло отрезал он. — Разберемся…

— Тогда будь здоров.

— Пока, — слабо махнул рукой Семен.

Во дворе мальчишки играли в футбол. Один из них неудачно пробил по импровизированным воротам, сооруженным из картонных ящиков, и мяч подкатился к моим ногам. Ребята выжидающе посмотрели на меня: бежать за мячом или дяденька пнет его? Я пнул.

В квартире было пусто. Должно быть, родители уехали в гости к брату. Я снял башмаки, ноги гудели. Пройдя в комнату, стянул форменный пиджак и упал на ^иван. Закрыл глаза и попытался заснуть, но из головы не шел Никольский, странная волнообразная рана на его виске, кровь, вывернутые пробки, полоска бумаги с непонятной записью, этикетка от джинсов, рассказ Петра с насторожившей меня фразой продавца пива: «Джинсы я и без него достану!», вынужденные откровения Лыкова, аэрофлотская бирка. «Что может дать эта бирка?» — подумал я и провалился в темный колодец тяжелого сна.

21 час 49 минут

Я не сразу сообразил, что меня разбудило. Очумело подскочив, я сидел на диване и слушал, как противно трезвонит телефон, но не мог заставить себя подняться и протянуть руку к трубке.

Наконец я переборол себя:

— Слушаю.

— Ну ты и спишь! — раздался бодрый голос Снегирева. — Чувствуется, что холостяк. Пришел домой, и никаких забот!

Я понемногу стряхнул с себя сонную одурь и даже нашел силы съязвить:

— Ты что, уже отошел после нокдауна?

— Нокдаун откладывается. Жена с тещей и детьми уехала на дачу электричкой, оставив очень миленькую записку, — усмехнулся Семен и поинтересовался: — Как ты думаешь, что можно узнать, имея на руках багажную бирку аэрофлота?

Я пожал плечами, словно Снегирев был рядом и мог видеть меня.

— Наверное, не знаешь? — продолжал Семен. — Так вот, пока ты спал, я взял трубку и позвонил коллегам в Толмачево, озадачил их. Они, конечно, поворчали, но обещали помочь. Вскоре перезвонили и сообщили, что бирочка наша была прикреплена к чемодану, а чемоданчик принадлежит некоему гражданину Семушкину Игорю Аркадьевичу, и прибыл этот Семушкин к нам из города на Неве субботним рейсом, в девять утра местного времени. И было у него два чемодана, даже чемоданища — общим весом под семьдесят кило!

Пока Снегирев рассказывал, сон окончательно слетел с меня.

— Работа по высшему классу! — восхитился я.

— Погоди, не перебивай, я еще не все сказал, — с ноткой гордости отозвался он. — Когда ребята мне выдали эту информацию, я им коньяк пообещал, за твой счет, разумеется, а потом совсем обнаглел и упросил их связаться с Ленинградом, выяснить, что за человек этот Игорь Аркадьевич. Ребята, конечно, обругали меня всякими нехорошими словами, но согласились, у них прямая связь есть.

Семен замолчал.

— Не томи же! — взмолился я.

— Ладно уж… Семушкин И. А. — студент одного из ленинградских вузов, вернее был студентом, в прошлом году привлекался за спекуляцию джинсами, но дело прекратили за недоказанностью, а Семушкина за пропуски занятий отчислили. Ему двадцать три года, он, как и ты, холост и тоже живет с родителями.

— Ну ты даешь! — выдохнул я.

— Да ладно, — скромно ответил Снегирев. — Спи дальше, я пойду душ приму.

22 часа 17 минут

Снегирев долго не подходил к телефону.

— Семен, ты машину отогнал в гараж?! — едва услышав его голос, крикнул я.

— Это ты, Николай?! — рявкнул он. — Ты что, сдурел?! Я же тебе русским языком сказал: я в ванной, душ принимаю…

— Не шуми, очень тебя прошу!

— Ты же знаешь, до зимы я машину под окнами держу, — уже спокойнее ответил Семен.

— Заводи машину, я бегу к тебе! Все остальное потом!

Мое напряжение передалось Снегиреву, и он ответил:

— Я уже вышел!

Позвонив в райотдел, я попросил дежурного срочно направить передвижную милицейскую группу по указанному мной адресу, кубарем скатился по лестнице, не дожидаясь лифта, выскочил из подъезда и побежал по направлению к дому Семена. Свет фар ослепил меня. Взвизгнули тормоза, распахнулась дверца.

— Куда?! — бросил Снегирев.

Упав на сиденье, я назвал адрес. «Запорожец» рванулся в темноту.

— К Мишину, что ли? — спросил Семен, проскакивая на красный свет. — Так я завтра к нему собирался.

Я молча кивнул. Сейчас не хотелось ни о чем говорить. Машина вырулила к дому номер пять. В первом подъезде света не было. Я бросился из «Запорожца», успев крикнуть Снегиреву:

— Будь осторожнее!

Рванулся в подъезд. Семен за мной. Хорошо, что выключатель оказался слева, я стал искать его именно там. Ярко вспыхнула лампа. На площадке первого этажа…

Но в этот момент я увидел холодные злые глаза и светлую полоску лезвия.

— Руки к стене! Не двигаться! Буду стрелять! — заорал над самым моим ухом Семен, еще утром сдавший пистолет.

Я кинулся к Семушкину и выбил нож.

Рядом стоял побелевший, с затравленными глазами Митя Мишин.

Раздалось завывание милицейской сирены, и в подъезд ворвались два молоденьких белобрысых сержанта. Я показал глазами на отскочившего к стене Семушкина, и они, быстро подхватив его под руки, вывели из подъезда.

— В отдел его, мы будем позже, — кинул я вслед.

22 часа 33 минуты

На город спускалась ночь. Изредка хлопали двери подъездов. Последние прохожие возвращались домой. Город погружался в сон. Мы молча стояли на крыльце и курили.

— Николай, объясни, как это тебе пришло в голову? — затушив сигарету, спросил Семен.

Я не знал, что ответить, как объяснить то внезапное внутреннее озарение, когда напряженная работа мозга, неоднократное сопоставление фактов приводит к единственно верному решению? Скорее всего, это и называется интуицией. Я знал одно — последним толчком послужил звонок Семена. Фамилия Семушкин заставила меня вспомнить и «С» на записке, и этикетку «Монтана», и то, что джинсами спекулировали и убитый Никольский, и Мишин. Я представил себе следующий ход «С». Я мог ошибиться и вызвать насмешки со стороны Снегирева, но я не имел права отбросить возникшую догадку, не проверив ее, так как мое бездействие могло стоить человеку жизни. Вот тогда-то я и бросился звонить… Но сейчас, сразу после случившегося, я не мог внятно растолковать это, и не нашел ничего лучшего, как отделаться весьма непритязательной шуткой.

— Читай Конан Дойля, — улыбнулся я. — Дедукция, Семен, дедукция…

— Ладно, Шерлок Холмс, — хлопнул меня по плечу Снегирев. — Идем к Мишину, а то он уже, наверное, заждался своего спасителя.

22 часа 41 минута

Дверь в квартиру была приоткрыта. Семен толкнул ее и пропустил меня вперед. Мишин сидел за столом, уронив голову на руки. Услышав наши шаги, он поднял ее. Лицо его все еще было бледно. С трудом разжав пересохшие губы, Мишин, еле ворочая языком, начал:

— За что он меня?.. Я же для него… я же ему… А он, он убить меня хотел! Сволочь! Подонок! — последние слова Мишин уже выкрикивал, подпрыгивая на стуле.

— Не надо истерик! Сядь! — процедил я.

Хотя сказано это было тихо, Мишин сразу обмяк и только пробормотал:

— За что? За что?..

— Надо думать, есть за что, — жестко бросил Семен.

— Нет, нет, — кинул умоляющий взгляд Мишин, — я ему ничего плохого не сделал!

Мы промолчали.

— Вы все знаете?! — горестно вздохнув, он сам же ответил: — Конечно, знаете. Иначе, зачем бы вы здесь оказались?

Видимо, он решил, что нам все известно о его делишках, и мы приехали только за тем, чтобы задержать его за спекуляцию, и случайно спасли ему жизнь. Разубеждать Мишина мы не стали.

— Мы, Дмитрий, многое знаем. Но лучше будет, если ты сам все расскажешь, — сказал Снегирев.

— Да, так будет гораздо лучше, — подтвердил я.

Он внимательно смотрел на нас, решая что-то для себя, и вдруг неожиданно вскочил и выбежал из комнаты. Мы бросились было за ним, но он тут же вернулся назад. В трясущихся руках Мишин держал большой чемодан. Лицо Дмитрия покрылось испариной, негнущимися пальцами он с трудом справился с замками, резко откинул крышку и швырнул чемодан на середину комнаты.

— Вы за этим приехали?! — выдавил он. За распахнутой дверью виднелся еще один такой же чемодан.

Мы переглянулись. Снегирев поднял выпавший из чемодана пакет, покрутил его в руках и сообщил:

— «Монтана».

— Дмитрий, — обратился я к Мишину.

Он вздрогнул и посмотрел на меня так, будто от моих дальнейших слов зависит его жизнь.

— Дмитрий, — повторил я, — поскольку ты сам, добровольно, — я сделал ударение на слове «добровольно», — выдал нам предмет спекуляции, мы сейчас все официально оформим… Дай-ка мне пару листков бумаги.

— Бумагу? — непонимающе уставился Мишин, потом чуть не бегом кинулся к секретеру, открыл дверцу и стал беспорядочно выкидывать на стоящий рядом стул документы, фотографии, паспорта на бытовую технику и, наконец, извлек пачку писчей бумаги. — Хватит?

Я улыбнулся:

— Хватит…

Закончив писать, я протянул протокол Мишину. Его руки никак не могли успокоиться, и он кое-как вывел свою подпись.

— Сколько мне дадут? — пролепетал Мишин. — Только не обманывайте, скажите правду.

Я объяснил, что наказание определяется судом. Закон безжалостен к закоренелым преступникам, но, вместе с тем, гуманен к лицам, оступившимся впервые, к тем, кто еще не потерян для общества, кто раскаивается и помогает следствию в установлении истины. У Мишина был только один выход — говорить правду. Ни я, ни Снегирев не торопили события. На кухне из плохо завернутого крана капала вода.

Мишин начал говорить. Он сидел, прикрыв глаза руками, и рассказывал, рассказывал. В такие минуты перебивать нельзя.

Прошлым летом Дмитрий во время отпуска был в Ленинграде. В одном из ресторанов встретил представительного мужчину, отрекомендовавшегося, как Клюев Даниил Михайлович, искусствовед. Они понравились друг другу. Встречались еще несколько раз. Однажды искусствовед спросил, сможет ли Мишин продать в Новосибирске джинсы. Отказать своему новому знакомому Дмитрий не решился и принял предложение. Через некоторое время, уже когда Дмитрий вернулся из отпуска, в его квартиру постучал Семушкин, передал привет от Клюева и пятьдесят джинсов по сто пятьдесят рублей за штуку. Пришлось бегать по знакомым и занимать деньги, но барыш стоил того — семь с половиной тысяч! «Брошу халтурить по свадьбам и похоронам!» — обрадовался Мишин. Хмель наживы вскружил голову. Он, конечно, знал, что преступает закон, но некогда было задумываться над этим — деньги дождем сыпались в его раскрытые ладони… Раз за разом приезжал «курьер» — Игорь Семушкин. Когда его долго не было, Мишин сам звонил Клюеву… Порой среди ночи не спалось, хотелось бросить все, ведь уже куплены машина, капитальный гараж, но сил не хватило, появилась привычка иметь деньги всегда, много денег, чтобы в любой момент, засунув руку в карман, можно было ощутить их ласковый шелест. Деньги легко доставались и исчезали еще легче, будто ненасытный ветер выдувал их…

Мишин прервал свою исповедь, попытался вынуть сигарету, ничего не получилось: руки ходили ходуном. Тогда он разорвал пачку, изломав несколько сигарет, и закурил, делая глубокие, судорожные затяжки. Огонек сигареты рывками побежал к фильтру. Тяжело, очень тяжело давалось признание. И по тому, как решительно он это делал, было ясно: ему не надо мешать. И мы продолжали слушать.

В этот раз все было как обычно. Клюев сообщил: «Жди Игоря в субботу, утренним рейсом». Мишин прождал все утро, но напрасно, он встревожился, но ближе к вечеру Семушкин позвонил, пообещал принести «товар» в воскресенье, однако не одну, а две партии. На сто джинсов денег у Дмитрия не хватало и пришлось перехватить у знакомых. Сегодня, в двенадцать часов, пришел Игорь. Получив пятнадцать тысяч, передал чемодан, который Мишин сразу же убрал на антресоли. Всегда спокойный Семушкин был не в себе, спросил, есть ли выпить. Выпили. Долго, не разговаривая, слушали музыку. Да и о чем было говорить? Около пяти часов «курьер» ушел. В начале одиннадцатого Мишин включил телевизор, показывали футбол. Внезапно погас свет, и Дмитрий решил, что это во всем доме, но услышал за стеной возглас комментатора: «Какой великолепный удар!».

Мишин умолк. Вероятно, ужас последующих событий промелькнул в его мозгу, но он взял себя в руки и продолжал:

— Я подумал, выбило предохранители, а щиток у нас в подъезде, и вышел на лестничную площадку. Там тоже было темно. Только я собрался идти за спичками, — лицо Мишина перекосила гримаса, как от боли. — И тут меня кто-то схватил сзади и зажал рот. От неожиданности я не смог даже шелохнуться… Потом свет, крик, вы… отлетевший в сторону нож и страшные глаза Семушкина… За что он меня?!. За что?

Обязав Мишина явкой в райотдел, мы оставили его наедине со своими мыслями и переживаниями. Ему было о чем поразмышлять.

11 сентября, понедельник

00 часов 03 минуты

Оставив «Запорожец» на площадке перед райотделом, мы с Семеном вошли в ярко освещенное помещение дежурной части. Увидев нас, молодой, с резко обозначенными чертами лица старший лейтенант, еще утром сменивший Борисова, поднялся и протянул мне лист бумаги.

— Держи, Ильин, за тебя работать пришлось… Это объяснение Семушкина.

Мы склонились над листом, на котором было старательно выведено: «Я признаю себя виновным в хулиганском поступке. Вчера я прилетел из Ленинграда в гости к девушке, с которой познакомился на прошлой неделе у себя в городе. Знаю только ее имя — Людмила, адреса не знаю. Мы договорились встретиться в ресторане «Новосибирск» в субботу. Там мы познакомились с Мишиным, который сидел за нашим столом. Все крепко выпили. Не помню, как оказались у него. Проснулся я на следующий день. Людмилы не было. Мишин в оскорбительной форме отозвался о ней и смеялся надо мной. Потом мы опять пили до вечера, и я снова опьянел. Мишин стал хвастаться, как он увел от меня мою девушку. Мы поссорились, и он стал выталкивать меня среди ночи на улицу. Я разозлился и хотел ударить его ножом, но работники милиции меня остановили. Убивать Мишина я не хотел. Сопротивления работникам милиции я не оказывал. В своем поступке раскаиваюсь. Обещаю, что подобного больше никогда не совершу. Написано собственноручно…»

— Во дает! — хмыкнул Снегирев. — Что-то незаметно, чтобы он пьяный был.

00 часов 14 минут

Передо мной, вальяжно развалившись, сидел самоуверенный, модно одетый молодой человек. Его можно было бы назвать красивым, если бы не излишне правильные, напоминающие манекенов, черты лица, отдающие слащавостью и презрением к окружающему миру. Я смотрел в его светлые, наглые глаза, и неприязнь постепенно перерастала в ненависть, хотя следователь должен быть всегда спокоен, объективен и так далее. Я знал, у меня есть доказательства его виновности и будет добыта еще не одна улика. Чтобы не выплеснуть охватившее меня чувство, я перевел взгляд на Семена. Тот сидел у окна, сложив на груди руки, и тихонько насвистывал.

— Хорошо, что вы раскаиваетесь, — повернулся я к Семушкину. — Но вы забыли упомянуть, как привезли джинсы Никольскому и получили за них деньги… Ночью, а это было самое удобное для вас время, вы подошли к его дому. Помните, как погас свет? Как вышел Никольский? Как скрипели под вашими ногами ступени, когда вы несли тело в машину?.. Вы вернули себе «товар», забыв вернуть полученные за него деньги… Да, кстати, вы не знаете, куда пропал перстень Никольского?

— Прекратите меня разыгрывать, — сухо прервал Семушкин, — я вам не гимназистка. — Он положил ногу на ногу и спокойно добавил: — Вы же читали это, — кивнул он на объяснение. — В чем виноват — раскаиваюсь. А вашего Никольского, или как его там, я и знать не знаю! Давайте лучше спать пойдем, — с издевкой улыбнулся Семушкин, скривив тонкие губы.

Чтобы сдержать себя, я стал смотреть в окно. Было тихо. Изредка, сверкая под лучами уличных фонарей, проносились машины. Снегирев, продолжая насвистывать, с любопытством разглядывал Семушкина.

«Спать, так спать», — подумал я и вызвал милиционера, который увел Семушкина в изолятор временного содержания.

08 часов 32 минуты

Мама с трудом растолкала меня. Короткий сон не снял головную боль. Для порядка я сделал несколько приседаний, от которых весело захрустели суставы, и побежал принимать душ. Стало легче. Пощипывание одеколона на свежевыбритом подбородке и чашка крепкого кофе окончательно исцелили меня, солнечное утро, встретившее во дворе, вернуло бодрость.

Дежурный по райотделу передал мне изъятые у Семушкина при личном обыске сигареты, коробок спичек и несколько купюр разного достоинства. Все это я разложил на своем столе.

Дверь распахнулась, и ворвался Петр Свиркин.

— Николай Григорьевич, говорят, вы раскрыли убийство?!

— Похоже, раскрыли, — кивнул я, — садись.

Петр пристроился на стуле сбоку от моего стола.

— Это все, что у него было с собой? — удивился он. — А где же остальные вещи, говорят, он из Ленинграда?

— Из Ленинграда, — ответил я, машинально крутя в руках коробок спичек, — а вещи, наверное, в гостинице.

Повернув коробок еще раз, я заметил на нем цифру «45», написанную корявым почерком, как обычно бывает, когда пишут на весу.

— Смотри, — показал я Петру коробок. — Что бы эта цифирь могла значить?

— Какую это вы тут цифирь обсуждаете? — раздался бас Вязьмикина, он и ввалился в кабинет. — Что же получается? Работали по убийству вместе, а убийцу задерживаете без нас! Как в Верх-Тулу — так Роман, как автолюбителей отлавливать — так Петя… Уж и позвонить не мог, — укоризненно прогудел он, — мы бы подсобили. Теперь парни ехидничать будут, скажут, ОБХСС и следователи вместо уголовного розыска работают…

— Ладно, не сердись, — улыбнулся я, при виде отчаяния, которое Роман старательно пытался изобразить на своем лице. — Мы больше не будем… Скажи-ка лучше, что может записать на спичечном коробке находящийся в чужом городе человек?

Вязьмикин втиснулся на стул между шкафом и сейфом и пробасил:

— Мало ли что… Номер дома, квартиры, маршрут автобуса, шифр камеры хранения… Что в голову взбредет, то и запишет.

— Все верно, только на шифре — буква и три цифры, — задумчиво произнес я.

Свиркин подскочил, словно его ударило током:

— А если это номер ячейки камеры хранения?!

— Логично, — согласился я.

— Николай Григорьевия, я добегу до вокзала, проверю?! — Он кинулся к двери.

— А если эта ячейка не на вокзале, а на автовокзале, или на аэровокзале, а их у нас два, — остановил я Петра.

Вязьмикин усмехнулся и прогудел:

— Николай пусть сбегает, он шустрый парень. Все равно проверять будем…

— Ладно, беги, — махнул я рукой.

— Красноярову привет передавай! — крикнул вдогонку Роман.

09 часов 35 минут

Дверь медленно распахнулась, и в кабинет торжественно вошел Петр. Лицо его сияло, на вытянутых руках он бережно нес большой черный «дипломат». В эту минуту Петр напоминал средневекового посла, прибывшего с дарами ко двору московского государя. Два тощих, с реденькими бородками, аксакала в ватных халатах, вошедшие следом за ним, усиливали это впечатление. Они морщили почерневшие от солнца лица в свойственной народам востока улыбке и мелко-мелко кивали головами.

— Кто-то сомневался?! — с пафосом в голосе спросил Петр.

У нас не было оснований возражать ему.

Заметив мой недоуменный взгляд, Свиркин пояснил:

— Это товарищи понятые, они присутствовали при вскрытии ячейки.

Старички еще более интенсивно затрясли бородками.

Роман выбрался из своего закутка, забрал из рук Свиркина «дипломат» и, водрузив его на стол, попытался открыть замки.

— Что, не открывается? — полюбопытствовал Петр.

— Открывается, — буркнул Вязьмикин и, взяв из коробочки скрепку, изогнул ее.

Когда он откинул крышку, Петр охнул:

— Столько денег я ни разу в жизни не видел!

Старички бесстрастно смотрели на пачки купюр разного достоинства.

Роман усмехнулся:

— Можешь их теперь даже потрогать.

— Пересчитай, пожалуйста, — попросил я, принимаясь осматривать внутренности чемоданчика.

В кармашке лежали авиабилет до Ленинграда, паспорт Семушкина и перстень: золото с платиной, с шестью небольшими бриллиантиками. При виде перстня аксакалы зацокали языками. Пересчитав деньги, Петр округлил глаза:

— Тридцать тысяч!

10 часов 22 минуты

Дежурный по изолятору временного содержания открыл дверь. Беспощадная ночь наедине с самим собой сделала невероятное. Семушкин сидел в углу камеры, сжавшись в комок и подтянув колени к подбородку. Услышав скрип шарниров, он бросил на нас такой взгляд, от которого мне стало не по себе.

— Я не хочу, не хочу… Не расстреливайте! — забормотал он и вскочил на ноги.

Его блестящие глаза смотрели мимо меня. Лицо, потерявшее выражение самодовольства и наглости, почти не выделялось на фоне побеленных стен. Губы потрескались от сухости, и он быстро облизывал их языком.

— Гады! Менты! — взвизгнул Семушкин и, размахивая руками, перебежал в другой угол и встал к нам спиной. Потом, резко развернувшись, разразился хохотом и лукаво подмигнув, спросил: — Думаешь, если пришел с Никольским, — он ткнул в пространство за моей спиной длинным, тонким, трясущимся пальцем, словно там, действительно, стоял убитый им человек, — так я признаюсь?! Дудки! — Его лицо, руки и все тело непрерывно дергались. — Очную ставку подстроил?! Не выйдет! Пусть он говорит, будто я убил его, а я все равно не признаюсь! Дудки! — Голос Семушкина с каждым словом становился все более невнятным и вдруг перешел на визгливый вопль. — Я-то живой, а он мертвый! Ему не поверят, не поверят!.. Мне поверят!

Он забегал по камере. Мы с милиционером, вероятно, выглядели испуганно-глупо. Внезапно Семушкин вжался спиной в стену и в упор посмотрел на меня.

— Вы, правда, поверите мне? А? — просяще забормотал он. — Ведь он же труп, его нет, зачем вы его привели? Он вам все наврет!

Я молчал.

— А-а-а! Ты сам решил меня убить! Ты хочешь денег?! Не дам. Мои! — Он кинулся под нары и начал быстро шарить руками, потом вскочил и заорал: — Украли! Украли-и! Мои деньги украли! Все, все украли!.. Зачем я убивал?!. Отдайте мои деньги! — просяще забормотал он с еще большей настойчивостью и вдруг кинулся на нас с нечленораздельным воплем, но, сделав несколько шагов, стал медленно оседать, как бы сползая по стене, хотя стоял посреди камеры.

— Вызывайте психбригаду! — приказал я милиционеру, захлопывая дверь камеры.

11 часов 48 минут

Я аккуратно сложил в папку документы по делу Семушкина, чтобы отнести их в прокуратуру, когда вошел Снегирев.

— Мне сейчас сказали, что Семушкина забрала псих-бригада? Он что, на самом деле с ума сошел? — с порога засыпал меня вопросами Семен.

«Информация распространяется мгновенно, не успела «скорая» отъехать, все всё знают», — подумал я и, завязав тесемочки на папке, ответил: — Похоже, на самом деле.

— Так что ж его и судить не будут? — забеспокоился Семен.

— Будут. Если врач прав, то в момент совершения преступления Семушкин отдавал отчет своим действиям. Значит, суда ему не избежать… — ответил я, бросая папку с документами в портфель.

20 сентября, среда

09 часов 07 минут

Я стоял у окна. Хлесткие порывы ветра срывали начинающие желтеть листья, швыряли их на землю, снова подхватывали и бросали в лица прохожим. Прохожим было не до листьев, подняв воротники, они боролись со своими готовыми сорваться и взмыть в небо шляпами. Я не сразу узнал Снегирева — нахлобученная до самых бровей шляпа с узкими полями, в которую он крепко вцепился обеими руками, скрывала верхнюю часть его лица.

Прикинув по времени, когда Семен будет проходить мимо моего кабинета, я открыл дверь.

— Семен, тебя не унесло? — поинтересовался я вместо приветствия.

— Не говори, настоящий тайфун…

— Зайди, — пригласил я, — переговорить надо.

Расстегнув видавший виды синий плащ, Снегирев опустился на стул.

— Хочу тебя обрадовать, — сказал я. — Дело по обвинению Мишина и К° в спекуляции джинсами поручено расследовать мне.

— Рад за тебя, — усмехнулся Семен, — в Ленинград поедешь…

Я развел руками:

— С удовольствием бы, но… дел по горло.

Снегирев насторожился:

— Что ты этим хочешь сказать?

— То, что в Эрмитаже побываешь ты… Мой начальник уже договорился с твоим.

— Знаю я эти Эрмитажи, — буркнул Семен, — в пассаж бы успеть заскочить… Опять Галина ворчать будет, — грустно добавил он, потом оживился: — Вообще-то, я не против!

— Вот и отлично, — я открыл сейф и подал Снегиреву отпечатанный на машинке список вопросов, которые ему предстоит выяснить в городе на Неве.

Пробежав его глазами, Семен хмыкнул:

— Спасибо…

— Пожалуйста, — вежливо ответил я. — Да, забыл тебе сказать, вчера был у следователя прокуратуры Осипова, он допрашивал меня об обстоятельствах задержания Семушкина, тебе это еще предстоит. Оказывается, волнообразная рана на виске Никольского образовалась от удара обычным складным ножом «Белка», тем самым, что я выбил из рук Семушкина, просто лезвие было непрочно закреплено в рукоятке и в момент удара немного проворачивалось по осевой линии. Осипов показал мне заключение эксперта.

— А мы-то гадали, — протянул Семен и встал, намереваясь идти.

Я остановил его:

— Кстати, Осипов просил зайти не только для допроса, он тоже приготовил задание для тебя.

— И как у тебя только язык повернулся про Эрмитаж говорить, — укоризненно вздохнул Семен.