Гарем моего мужа

Глава 9.2.Признание

Заира

Тимур заходит, и мы смотрим в глаза друг другу. Пожираем друг друга жадно. Я боюсь дышать, чтобы не спугнуть момент. Мне кажется, что он тоже не дышит.

После вечности в зрительном контакте Гареев нервно отмирает, отворачивает голову в сторону и цедит сквозь зубы:

— Ложись на край кровати.

Сползаю с барного стула и выполняю указание. Не глядя на меня, раздевается. Любуюсь накаченным телом. Не могу не отметить эрекцию, и сама горю от желания. Тимур присаживается на край кровати, кидает подушку к спинке и устраивается полулежа.

Хочу развязать пеньюар, но слышу окрик:

— Не трогай!

Вздрагиваю и смотрю на мужчину. Нужно все ему объяснить.

— Тимур, я…

— Молчи, — прерывает меня Гареев, — я долго думал, как тебя наказать. Адекватно моим мучениям. Физической боли мне недостаточно, хочу, чтобы страдала также как я. Ты как-то упоминала, что будет считаться пыткой. Я устрою тебе пытку.

Что он несет такое? Какой-то бред сумасшедшего. Хочу его утешить, непроизвольно дергаюсь к нему.

— Не трогай, — произносит четко, — не приближайся ко мне. Если дёрнешься — пристегну к кровати и оставлю так до утра? Поняла?

Сглатываю ком и киваю головой. Я уже ничего не понимаю. Зачем он вообще пришел и что от меня хочет.

Тимур протягивает руку в сторону и нажимает на кнопку над тумбочкой. В комнату заходит Насира и невозмутимо встает перед кроватью.

— Раздевайся, — кидает Гареев.

Глаза Насиры сияют. Она сбрасывает форму и остается нагой. Девушка очень красива. Не могу этого не отметить. От этого еще больнее, в груди печет и жжет.

Ее движения плавные. Откидывает косу за спину. Мягкой кошачьей походкой приближается к ложу. Облокачивается на грудь Тимура и садится на него сверху. Его руки глядят бедра, скользят выше, обхватывают грудь.

— Я так скучала, Тимур, — лихорадочно шепчет Насира, — я знала, что придет время, и ты меня позовешь.

— Помолчи, детка, — большими пальцами Гареев ласкает маленькие соски. Идеальная грудь красиво смотрится в мужских ладонях.

Насира выгибает спину. Толкается грудью в ладони. Напрашивается на дальнейшие ласки. Тимур подается навстречу и лижет темные соски.

Девушка запрокидывает голову. Гареев целует длинную шею. Руками приподнимает ягодицы и твердью входит в лоно.

— Трахни меня, Насира, — приказывает и падает на спину. Девушка начинает свой танец. Грациозно двигается сверху.

Его руки ласкают тело. Касаются всех изгибов.

Зачарованно за ними наблюдаю, не могу оторвать глаз.

Непроизвольно тянусь к телефону и делаю несколько фото.

Инстинктивно хочу уйти, свешиваю ноги с кровати.

— Куда? — рявкает Тимур, — я тебя еще не отпускал.

Вздрагиваю и отползаю на другой конец постели.

Смотрю на спину Насиры. Она также прекрасна.

Гареев садится на кровати. Грудью вжимается в грудь. Руками ласкает спину, спускается к ягодицам. Приподнимает их над собой и начинает вбиваться снизу.

Смотрит на меня через плечо Насиры. Затуманенными колодцами прямо в сердце. Видимо, я должна что-то в них прочитать, но сейчас вижу только пустоту.

Насира стонет и обмякает в больших руках. Падает головой на плечо. Тимур догоняет вскоре, и я встаю с кровати.

Прохожу неспешно в ванную и встаю перед унитазом. Отторгаю съеденный ужин до последней крошки. Чувствую, что волосы убирает вверх рука.

— Не трогай, — рявкаю холодно, — продолжайте без меня.

Чувствую, что стоит рядом и смотрит сверху. Молчит. Правильно. Слова лишние. Вздыхает и уходит.

Жду немного, нажимаю на кнопку слива. Чищу зубы и принимаю душ. Возвращаюсь в спальню. Никого уже нет.

Беру свою подушку. Иду на диван и укрываюсь пледом.

Токсикоз выматывает. Нет сил даже на слезы. Охватывает ледяное безразличие.

Тимур пробил дно. Насира — мусульманка, она не может считаться невольницей. Почему он на ней не женился. Прекрасно смотрятся вместе.

Просыпаюсь в солнечных лучах. Потягиваюсь на диване. Вспоминаю вчерашний вечер и выбрасываю из головы. Кладу руки на живот и пытаюсь почувствовать жизнь. Важен только мой ребенок. Нам больше никто не нужен. Сейчас я нас покормлю и придумаем, что делать дальше.

Из комнаты выходить нельзя. Мне не оставили вариантов. Все-равно придется пересекаться с Насирой. Надо просто пережить этот первый момент. Нажимаю на кнопку вызова.

Входит и гордо вскидывает подбородок. Спокойно прошу завтрак, а потом сменить постель.

Появляется вскоре с подносом. Наблюдаю за грациозными движениями. Вообще не выказывает никакого смущения. Мне бы такое самообладание. Не могу унять любопытства и задаю вопрос:

— Почему он на тебе не женился?

Насира прикусывает губы, но быстро берет себя в руки. Расправляет плечи и отвечает:

— Я абхазка. Верю в единого бога Анцэа. У нас еще добиблейская монотеистическая религия. Мы не относимся к людям писания. Мусульмане могут жениться только на иудейках и христианках, а я к ним не отношусь.

Тяжело вздыхаю. Понятно. Если бы Тимур мог выбирать, то явно предпочел бы Насиру. Сердце тихонько поднывает, но я в зародыше душу этот порыв.

Девушка вскоре уходит, в комнату заходит Гареев. Отвожу от него глаза, не хочу на него смотреть. Встает за спиной и обнимает.

— Не трогай, — хриплю не оборачиваясь. Делает шаг назад.

— Я не знал, что тебе будет так плохо, — глухо говорит мне в спину, — я хотел, чтобы ты страдала, но это был перебор.

Сегодня солнце упадет на землю. Неужели Гареев извиняется? Не могу поверить в услышанное. Просто разрыв шаблонов.

— Мне жаль, что ты не можешь жениться на любимой женщине, — с сарказмом отвечаю я.

— О чем ты говоришь, Заира? — физически ощущаю, что хочет ко мне прижаться, но не решается.

— Насира — не человек писания. Ты не можешь на ней жениться, — указываю на известный факт.

— Я никогда ни на ком не хотел жениться кроме тебя, — в волосы мне выдыхает Тимур.

— А Аида? — чувствую, как вокруг меня начинает кружиться мир.

— Аиду выбрал отец, — проводит пальцами по моим рукам и добавляет — хотя я тогда не был против.

— Не трогай меня, Тимур. Уйди сейчас, пожалуйста, — прошу ослабевшим голосом. — Мне можно выйти на улицу?

— Да, — отвечает коротко, — завтра тебя отвезут в офис, подпишешь документы на увольнение.

— Я никак не смогу остаться? — делаю обреченную попытку.

— Нет, это не обсуждается, — припечатывает и покидает комнату.

Сижу и не могу опомниться. Что это было? Гареев таким витиеватым способом признался мне в любви? Вот только сегодня в это верится с трудом. Не после вчерашнего треша. Но в груди все-равно порхают предательские бабочки. Нужно переловить их всех сачком.