Геном Варвары-Красы или Пикмаллион

Пролог. Пик

“Без этих троих мне никогда бы не стать
настоящим человеком.”
Из дневника, найденного на чердаке.

Рослый, атлетически сложенный мужчина лет тридцати пяти в белом докторском халате задумчиво подошел к двери в небольшую больничную палату. Он поправил узкие очки в дорогой оправе, провел рукой по коротко остриженным темным волосам и открыл дверь. В полутьме палаты можно было увидеть одинокую койку с женским силуэтом на ней.

Но как только его тень упала внутрь, девушка с ужасом взвизгнула, скинула простыню, оставшись совершенно голой, а затем вскочила на ноги и мощным толчком бросила себя в идущий под низким потолком канал промышленной вентиляции. Через пятнадцать секунд лишь вмятины на жести канала и пыль в воздухе напоминали о её недавнем присутствии. Доктор проводил взглядом удаляющийся грохот.

– Песец, – сказал он сам себе, усевшись на одинокий пластиковый стул между койкой и непонятным устройством, все еще мигающим разноцветными огоньками.

⁂

Сознание возвращалось не сразу, медленно, будто по капле. В полусне Пик бежал с бешено колотящимся сердцем по лабиринту запутанных коридоров и комнат с поворотами, тупиками, лестницами. На него падает тень. “Кошка!” – кричит подсознание, и, перебирая всеми четырьмя лапками, Пик мчится прочь по коридору. Поворот. Еще поворот. Коридор разветвляется в две стороны. На стене закорючки, их много у дылд. Внезапно Пик знает, что закорючки говорят повернуть направо. Он не очень понимает, что такое “направо”, но лапки послушно несут его в нужную сторону. И вот прямо перед ним кусочек сыра. Пик хватает его и, забившись в темный безопасный уголок, начинает мелко-мелко грызть, наслаждаясь острым запахом и вкусом.

СЫР! Сознание опять прошибает, как током, оно ускоряется, и сон наконец-то уступает реальности. Странной реальности. Кажется, сидишь в старом мятом мешке от муки. Сыто, пыльно и ничего вокруг. Пик лежал в нелепой позе на спине и не мог шевельнуться. Ужас сковывал все его существо: он потерял хвост, вибриссы, почти всю шерстку, а нос, который раньше был длинным и подвижным, теперь сократился и почти не чувствовал запахов. Пик втянул воздух ноздрями, хоть они слушались! Притупленное, как сквозь старую пыльную тряпку, обоняние принесло еле ощутимые тона дылд — кислого металла и противной жгучей жидкости, которыми всегда так сильно воняло в лабиринте с сыром. Но сыром не пахло! Вообще ничего вкусного!

Щелчок, и Пик почувствовал, что может шевелить лапками и головой. Он напряженно принюхался, прислушался, присмотрелся к окружающему его миру. Это было одно из огромных помещений дылд. И он лежал ровно посередине, там, где в норме прошмыгиваешь побыстрее, если уж никак иначе, и надеешься, что кошки тебя не заметят или смотрят в другую сторону. То, на чем он лежал… “Кровать”, – подсказало подсознание. “На них спят дылды”, всплыло в подсознании. Но он-то что тут делает??

Внимание переключилось на пищащий куб с бегающими огоньками. Над огоньками шла серия черных закорючек, складывавшихся в текст:

"Человекоподобный андроид Джери, геном Ru-Смо-ВК-13,
АИ на базе лабораторной мыши Джери А1531."

Пик не знал этих слов и не понимал, как они получились из закорючек, но в человеческих терминах ему на это было, в общем-то, наплевать. А вот "Джери" ему было знакомо и очень приятно. Так говорили дылды, когда брали его на руки, поглаживали по шерстке и давали ему кусочек сыра.

⁂

Прикрытое простыней обнаженное тело клона Варвары-Красы было приковано к больничной койке приборами мониторинга жизнедеятельности на руках-ногах и охватывающим голову обручем меморайтера, работа которого и делала необходимым мониторинг жизнедеятельности. Отсутствие одежды было вызвано вполне прагматическими причинами – так нянечкам и медсестрам было проще ухаживать за живым, но бессознательным телом “спящей красавицы”, как прозвал клона обслуживающий персонал. По той же причине и волосы ее были аккуратно заплетены в длинную, тугую светло-русую косу. Волосы ведь росли. Периодически брить голову наголо было слишком хлопотно, а прическа типа каре тут же пошла бы безнадежными колтунами.

Надо сказать, что насчет Варвары-Красы это была не шутка, хотя зачем исследователям приспичило использовать геном из древнего захоронения, найденного на Русской равнине, для большинства в институте оставалось тайной. Но уж что вышло, то вышло. Да и не то чтобы кого это особенно интересовало.

Впрочем, тело с геномом было единственным, что было заимствовано у смоленской принцессы племени кривичей 758-го года рождения. Сознание лабораторной мыши Джери А1531 с добавленными дополнительными знаниями загружалось во вновь выращенный мозг осторожно и медленно, как будто по капле. И вот оно пробудилось…

Бдительная аппаратура еще несколько секунд следила за организмом подопечной и, убедившись, что процесс завершен и все в порядке, отщелкнула обруч меморайтера с головы и браслеты мониторинга на руках и ногах. Завершая процесс, система издала последнее басовитое “биип!” и послала сообщение, которое по электронным нервам человеческой цивилизации отправилось к наблюдающему за процессом врачу. И не только к нему.

Глава 1 Беглянка

В небольшой индивидуальной палате на одного человека царил разгром, скрытый полумраком слабо освещенной комнаты. В центре стояла пустая больничная койка. Простыня была сброшена на пол и присыпана сверху мусором из вентиляции. У белоснежного медицинского прибора, все еще перемигивающегося лампочками, стоял человек лет тридцати пяти в белом халате. Чисто выбритое лицо с аккуратными усами выражало состояние шока, а зеленые глаза с расширенными зрачками за стеклами узких очков в хорошей оправе уставились в отверстие вентиляционной шахты, проходящей под низким потолком. Наконец, он чуть ожил и устало опустился на легкий стул, стоявший у кровати.

– Песец, – сказал он сам себе, – И не только проекту.

Он задумчиво посмотрел на пустую койку, словно надеясь увидеть там что-то другое, потом на вентиляционную шахту.

– Меня убьют, – грустно констатировал он. И, к сожалению, это была отнюдь не фигура речи.

Впрочем, тридцатипятилетний доктор наук и профессор Карен Ахмедович Мамедов был не из тех людей, кто безвольно опускает руки, когда судьбе придет в голову подшутить над ним. Лицо его напряглось, и он со злостью выдал тираду, которая показала его мастерское владение русским языком, той его частью, которую вряд ли смог бы выучить иностранец, читающий классическую художественную литературу. Подумав немного о ситуации в целом, что явно не улучшило его настроения, он добавил на английском свое мнение о своеобразных отношениях проекта, результата проекта, заказчиков и, увы, самого себя. На очень простом и кратком английском. Скорее даже, американском. Но запас эмоций на этом не иссяк. Других подходящих языков Карен не знал, не на французском же это делать, поэтому последнюю тираду пришлось перевести вновь на Великий и Могучий. На мгновение он подумал, что все-таки надо было как следует выучить немецкий.

– Scheiße! – закончил он, и только тогда его немного отпустило.

Спустив эмоции, он поднялся со стула, вынул из кармана телефон и сказал:

– Вахта.

Телефон задумался, а потом из него раздался чуть скрипучий официальный голос:

– Вахта биологического факультета университета. Кошкин у телефона.

– Вахта? Петр Сергеевич? Это Карен Ахмедович, – откликнулся Карен, – Петр Сергеевич, помогите, пожалуйста! У нас тут небольшое ЧП. Если наружу будет рваться полуголая девица, придержите ее, хорошо? Нет, в полицию звонить не надо, я постараюсь найти и прислать санитаров. Она из психиатрии. Не отпускайте, пожалуйста, если появится. А то стыд-то какой факультету… Да-да, спасибо. Скоро будут.

Дав отбой, он кратко бросил: “Варшавский” и после отклика сказал:

– Григорий Иосифович! Извините, что беспокою, но у нас ЧП. Нельзя ли вас оторвать ненадолго для разговора tête-à-tête? Спасибо большое, Григорий Иосифович! Уже бегу.

И уже вызывая санитаров, он вышел из палаты, аккуратно заперев на ключ дверь.

⁂

За пять минут до этого.

Раздался шорох. Нет, не шорох, скрип. Скрип двери. В стене открылся проем, и свет хлынул в комнату. Пик замер. Свет – это страшно, при свете значительно труднее прятаться. Свет закрыла большая тень.

“КОШКА!” – взорвалось в сознании, и, откинув тряпку, под которой он лежал, Пик прыгнул и юркнул в подвешенный под низким потолком канал промышленной вентиляции.

Внутри было тесно, но для сознания серой домовой мыши теснота значила безопасность. Перебирая лапками под грохот жести, Пик бросился прочь от страшного места, повернул направо, налево, провалился по вертикальной шахте на пару метров вниз, рванул дальше, свернул опять и под треск ломающейся пластиковой вентиляционной решетки рухнул вниз…

⁂

За десять минут до этого.

Умный телефон истошно запищал в кармане и, трясясь от нетерпения, стал проситься наружу. Карен легко шлепнул пальцем по назойливой машинке указательным пальцем с коротко остриженным ногтем, и беспроводная связь выдала ему сообщение на стекло очков, спроецировав его поверх реального вида на коридор учебного корпуса факультета. Так, подопытный субъект из 15-ой палаты загружен и пришел в себя. Надо проверить.

Поморщившись, молодой профессор развернулся и пошел по коридору. Чтобы попасть из учебной части здания в лабораторную к 15-ой палате, нужно было одолеть длинный, причудливо изгибающийся коридор и подняться на один этаж. Карен машинально кивнул головой на приветствие Натальи Курицыной, студентки-третьекурсницы, делавшей у него курсовую работу. Толковая девочка, отметил про себя он; если и дальше будет думать об учебе, а не о мальчиках, надо будет взять в аспирантуру. Может выйти толк. Хотя вряд ли. Большинство выходят замуж и больше о науке не вспоминают.

Может, потому тридцатипятилетний красавец-доктор так и не женился, хотя и был окружен прекрасным полом по самое нехочу. Особенно учитывая, что, кроме биофака, он читал лекции еще и в медицинском институте. Очень уж не хотелось найти умную подругу, разделяющую смысл его жизни, и оказаться причиной тому, как живой пытливый ум тонет в пеленках и теряет интерес к тому, что их сближало. В случае с этой девочкой будет особенно жаль. Талантливая, умная, волевая. Тем более, деньги на аспирантов у лаборатории есть.

Последняя мысль вернула его к подопытному субъекту из палаты номер 15. Собственно, "подопытным" субъект был только на бумаге. На самом деле, это был просто живой товар. Это людьми торговать нельзя, а искусственно выращенное тело без человеческой памяти и сознания, с точки зрения закона, мало чем отличалось от животного или запасного органа. И даже с загруженным искусственным интеллектом представляло собой всего лишь андроида. Попросту биологическую машину, что-то вроде робота-пылесоса, не имеющего никаких гражданских прав и представляющего из себя законный предмет купли-продажи. Вот если такой андроид вдруг выработал бы человеческую личность… Такие прецеденты уже бывали, и закон в этом случае, бывало, вставал на сторону обретшей душу машины. Но это уже проблемы заказчика.

Глава 2 Петя

Натка решительно открыла дверь и зашла внутрь. В аудитории был Петя Соболев. Тот самый хороший мальчик с конспектами и своими бутербродами. А рядом, на парте, прижавшись к этому самому “хорошему мальчику”, сидела совершенно голая девица и жрала его бутерброд. Огромные ярко-синие глаза недружелюбно уставились на Натку с выражением, понятным без слов любой женщине.

С испуганным писком: “Ой, пардон!” Натка, с бешено бьющимся сердцем, как ошпаренная, выскочила наружу. С криком: “Натка, погоди!” Петя бросился за ней.

⁂

А начиналось все более чем обыденно. Студент третьего курса отделения ботаники биофака университета Петя Соболев с сомнением потыкал пальцем уже начавший слезиться кусок сыра на бутерброде. Бутербродов, которые сделала мать, было четыре. Изначально они были сложены попарно друг к другу сыром и заботливо завернуты в бумажную, теперь насквозь пропахшую сыром и маслом бумажную салфетку. Сыра мать не пожалела, нарезав его толстенными кусками. Впрочем, булки и масла она тоже не пожалела. Нет, некоторые деньги в семье двух математиков и программистов были, но после нецелевого расходования фондов деньги на ланч были заменены на вот такие взятые из дома бутерброды.

Вы можете удивиться, а что дитё математиков делало на отделении ботаники? И это и правда не так легко объяснить. Старшие классы Петя провел с двумя закадычными друзьями. Чем именно они занимались, сказать трудно, но самой интеллектуальной шуткой трех мушкетеров было ткнуть приятеля локтем и сказать: “Гы-ы-ы!” После окончания школы один из друзей, сын успешного менеджера западной компании, огрел условный – папа отмазал – срок за пьяное вождение, а другой попытался заняться лицензированным выращиванием медицинской марихуаны, за что получил от полиции серьезный втык с предупреждением. Но, к счастью родителей, троица развалилась и на Петю больше особо не влияла.

Сам же Петя, окончив школу, оказался перед выбором, куда пойти. Первым делом он озадачил родителей заявлением, что он хочет петь. Да-да, петь. Как Элвис Пресли, Челентано и Бритни Спирс. Родители отнеслись к такому желанию позитивно и даже пообещали помочь финансами на покупку инструментов и оборудования, чтобы петь после учебы по вечерам, но продолжили выяснять, чему же он собирается учиться? В смысле специальности, которая позволит ему зарабатывать на самостоятельное существование?

Столкнувшись с гнусным непониманием его загадочной и нежной души, Петя задумался. Итак, мечта провести пять лет, обучаясь пению, увы, отпала, поскольку финансировать степень бакалавра, а тем более магистра в пении родители наотрез отказались. Трудно сказать, повлияли ли на Петю увлечения его друзей или просто это была такая форма отомстить взрослым, но Петя выбрал биологию. И не просто биологию, а ботанику с генной инженерией. В качестве официальной мечты была заявлена благородная цель вырастить марихуану без привыкания, которая спасет многих людей от наркомании. Готовы ли вы поверить Пете, решать вам, тем более, что активное вещество марихуаны – THC – оно и в Африке THC. Неважно, выращено оно или синтезировано еще как, но оно действует так, как оно действует, и никакая генная инженерия тут не поможет, разве что на человеческом геноме. Тем не менее, родители, поморщившись, признали, что биология с генной инженерией – очень перспективная наука, а дитё, перебесившись, все-таки получит на руки хорошую специальность.

Первый год Петя жил в общежитии и получал на руки деньги на еду и расходы. Пуру, сосед по комнате в общежитии, прибыл в сумрачный, дождливый, обдуваемый со всех четырех сторон света град из солнечной Индии и компенсировал тоску по родине и солнцу, куря то, что Петя еще не успел модифицировать. Вдыхая вторичные ароматы того, что совсем не случайно было названо индика, Петя проникся верой, что все в жизни – ерунда, и чуть не вылетел из университета.

Встревоженные результатом родители ввели репрессивный режим, выражавшийся в отмене общежития и карманных денег. Теперь он жил с родителями и ездил в универ каждый день на общественном транспорте. Чем им так не угодило общежитие, Петя так и не понял. В конце концов, Пуру, пойманный полицией с поличным, был с треском выперт из универа, так что оказывать тлетворного влияния на Петю он все равно уже не мог. Но родителей это уже не волновало. А карманные деньги были заменены на проездной и вот эти самые бутерброды, которые мать делала ему каждое утро.

“Все-таки это белок,” – подумал Петя, – “Белок, который очень полезен для накачивания мышц!”

На втором курсе, освободившись от ароматного дыма растения, которое привело его на биофак, Петя понял, что ему нравятся девочки. Ну, не то чтобы ему действительно нравились эти заумные безмозглые задаваки, но любому понимающему гормональный фон парня-второкурсника должны быть очевидны сжигавшие Петю желания. К сожалению, девушки каким-то шестым женским чувством распознавали ботаника, причем не только по специальности, и ответными желаниями к Пете не пылали.

Первой реакцией Пети было обвинить во всем родителей, лишивших его карманных денег. Те, в свою очередь, ответили, что пусть Петя быстрее оканчивает университет и получает зарплату, которую будет волен тратить как хочет. А если уж совсем невтерпеж, может найти подработку, намекнув, что оба так в его возрасте и делали, что не помешало им обоим закончить университет практически на одни пятерки. Петя попытался объяснить, что это плохо скажется на учебе, напомнив им, что четверок у родителей тоже было немало… в общем, разговор не получился.

Ускорить время, чтобы закончить университет раньше, Петя не мог, что, может, было и к лучшему. А как найти подработку, он просто не знал. Точнее, сам-то он думал, что он знает. Вот он, такой замечательный, решает подработать. Следующим шагом он в каком-то офисе, хорошо одетый и в галстуке, объясняет важному начальнику, какой он хороший, и тот кивает головой и соглашается. Возможный дополнительный шаг – Петя стоит в героической позе, может, даже с какой-нибудь лопатой или распечаткой Программы, а все вокруг им восхищаются. Последний этап – Пете дают много денег. Точка. Увы, схема почему-то не работала. Если уж быть совсем точным, то подработку Петя все-таки нашел – на кафедре, санитаром в лабораториях. Однако получаемые за это деньги, увы, даже близко не приближались к тому, о чем мечталось, не говоря уж о героических позах и лопатах. Так что явно пришло время изменить концепцию.

Глава 3 Побег

– Натка, погоди! – завопил Петя и бросился за сокурсницей. Вот она – знающая английский язык! Выскочив в коридор, он бросился к остолбеневшей девушке, которая застыла, пытаясь осознать только что произошедшее.

– Погоди, Натка, твоя помощь нужна! Я совсем не знаю, что делать. А ты английским хорошо владеешь.

Если и до этого она была, мягко говоря, ошарашена, то теперь вообще пришла в состояние столбняка. Английский-то тут при чем?

– Представляешь, сижу в аудитории, только собрался бутерброд есть, тут из вентиляции вываливается эта. Ну, ты видела. Она англичанка-нудистка, каким-то дурацким спортом занимается – голой по вентиляции бегать, по-русски плохо понимает. А ты английским владеешь, можешь расспросить ее. Пошли! – Петя решительно потянул Натку в аудиторию.

Нельзя сказать, чтобы Натка поверила в этот бред, тем более, что Петя и правда практически все это выдумал, просто каким-то непонятным образом ухитрился успеть убедить себя в этом. Однако, то, что женщины решают, что будут делать мужчины, имеет и обратную сторону. Решать женщины категорически ничего не любят. Они предпочитают, чтобы мужчины сами все решали. Если решение задевает женщину, то хороший мужчина и сам решит так, как ей нравится. А если не задевает, то какая разница? Ну, пусть будет англичанка-нудистка. Да хоть масонка-инопланетянка! Лишь бы не занимал ценное время быстрого женского мозга всякой ерундой! И пусть мужик будет сам потом во всем виноват! Тем более, что, по сути, так оно и есть!

Короче, поддавшись Петиному напору, тем более, что из всего сказанного Петей только повелительное: “Пошли!” не звучало полным бредом, а потому на фоне выглядело убедительно, Натка вернулась в аудиторию. Девица внутри бросила на нее быстрый, уже не столь недружелюбный, а скорее любопытный взгляд и снова занялась бутербродом. Бутерброд, к слову сказать, уже почти кончился, и девица начала закусывать бумажной салфеткой, пропитанной сырным запахом. Петя попытался отобрать у нее салфетку.

– Сыр! – пискнула девица и посмотрела на него таким обиженным взором, что Натка поневоле почувствовала женскую солидарность.

– Ты ей другой бутерброд дай, – сказал она, все-таки принимая решение, которое было немедленно исполнено.

Петя вручил девице новый бутерброд, и та, вцепившись в него, вновь начала обгрызать его по краям. Салфетку, впрочем, она все равно не отдала.

– Ну, вот что тут будешь делать, – вздохнул Петя, – Нат, ну я же ни бум-бум в английском! Спроси ее хоть, от кого она так бежала? Её Джери зовут. Ей что, что-то грозило?

И тут оказалось, что девица отлично понимает русский.

– Кошки! – пискнула она, отвлекшись на мгновение от бутерброда.

– Кошки? – удивилась Натка, – Какие еще кошки? Бред какой-то! Она убегала от кошек?

– Кошки! – согласилась девица.

– Кошкин! – вмешался Петя, – Не “кошки”, “Кошкин”! Она удирала от Кошкина! Вахтера нашего, сама знаешь, удивительная сволочь! Джери, ты удирала от Кошкина?

Девица задумалась, а потом решительно выдала:

– От кошкина!

– Натка, надо ей помочь! – горячо затараторил Петя, – Он же не понимает, что это спорт такой, он же вахтер! Увидел голую девицу и бросился ловить. Её как-то надо из института вывести, не привлекая внимания. А то ведь страшно подумать, что Кошкин с ней сделает!

– Съест! – с испугом в глазах подтвердила девица, оторвавшись на мгновение от бутерброда.

– Во! Слышала? – вдохновился поддержкой Петя, – Съест и не подавится, да еще в милицию сдаст. Сама знаешь, как он умеет доставать! А тут еще случай такой. А может, и хуже что. Ты представляешь, Пуру мне говорил, что Кошкин после работы девиц бандитам поставляет, в рабство, проститутками работать. Я не верил, а вот оно как! Оказывается, он правду говорил!

В общем, “Остапа понесло.” Пуру после косяка-другого и правда много чего говорил. А учитывая, что немолодой вахтер Петр Сергеевич Кошкин был немезидой всех опаздывающих или забывающих пропуск студентов, не говоря уже о пытающихся проникнуть в храм науки в нетрезвом виде или каком еще состоянии измененного сознания, то хорошее про него Пуру говорил очень редко. И продажа студенток в сексуальное рабство было еще не самым ярким его рассказом.

Самым оригинальным на памяти Пети было утверждение, что Кошкин – это на самом деле один из тайно правящих планетой инопланетян. И цель его в универе – подрывать обучение новых кадров, чтобы страны БРИК, лишенные образованных специалистов, никогда не вышли на уровень развития западных стран. В тот день Пуру чуть не попался вахтеру и теперь, добавив к индийскому ароматному дыму русской водки, чуть не плакал на Петином плече. Оказывается, злобные галактические оверлорды столетиями губили индийскую науку и образование, поощряя коррупцию, липовые дипломы, бездарные публикации и карьеру неумных, но хитрых профессоров. В результате индийские дипломы воспринимаются в мире как шутка, а лучший индийский университет с трудом держится в самом конце второй сотни университетов в мире. Вот потому-то он, Пуру, и приехал в Россию учиться, но и тут они его достали!

Когда история вмешательства пришельцев углубилась в ретроспективе до вторжения на полуостров ариев, разрушивших имевшуюся там сто тысяч лет назад высокотехнологичную цивилизацию, Пуру заснул, но история запомнилась. В инопланетное происхождение вахтера Петя, разумеется, не поверил. Однако, учитывая, что он и сам не раз опаздывал, забывал пропуск или пытался пройти на факультет в не очень кондиционном состоянии, относился он ко всем байкам Пуру с большим пониманием, и вот надо же – теперь одна из них вспомнилась.

– Надо позвать кого-то из преподавателей, – выдала Натка, но, увы, мысля уже засела в Петином сознании.

Глава 4. Тайна

В кабинете декана биологического факультета повисла тишина.

– Григорий Иосифович, – сказал наконец Карен после паузы, – Вы что, вызываете огонь на себя? Зачем? Поверьте, я не дитё малое. А даже после этого, если до крайностей дойдет, меня тоже не пожалеют.

– Не переживайте, Карен Ахмедович, – мягко ответил Варшавский, закончив свою рюмку и взяв второй ломтик лимона, – Пржемек – бизнесмен, он все правильно понимает. Даже вас задеть было бы очень немало шума, Вы все-таки хорошо известный ученый, и не только в России. А меня и подавно. А именно шума они и стараются избежать. Так что не волнуйтесь, Карен Ахмедович. Уверяю вас, в прошлом ради того, чтобы сначала кафедра, а потом факультет выжили, я и не с такими общался. Поверьте опыту старого человека. Все будет нормально.

– Но если все же что пойдет не так?

– А если что не так пойдет, я еще и наших доблестных стражей госинтересов оповещу. Вы же знаете, у меня хорошие отношения с Владимиром Афанасьевичем. А они очень не любят, когда лезут на их территорию. Конечно, придется делиться, но уж не такое дело, чтоб экономить. Давайте лучше еще по рюмочке… Уверяю вас, очень полезно, особенно сейчас. Стресс снять, сосуды расширить.

Карен машинально разлил еще по рюмке. Декан редко выходил из роли профессора Преображенского из “Собачьего сердца”, но уж когда делал это, как сейчас, говорил очень четко и по делу. Вообще-то декан – должность не такая уж большая, не букашка, уважение вызывает, но к большому чиновнику дверь ногой не откроешь. А вот Варшавский открывал. Были у него знакомства, кроме уже упомянутого Владимира Афанасьевича.

– Вероятно, вы правы, Григорий Иосифович. Вы меня и правда хорошо прикрыли, я вам должен. Но почему?

– Конечно, я прав, – согласился тот, – А что вы мне должны и почему… Видите ли, Карен Ахметович, я уже немолод, небольшой риск меня не сильно волнует. А вот что будет после меня и, главное, кто будет после меня, очень даже волнует. Ну, за успех нашего предприятия, и чтобы ваши страхи не оправдались!

Они подняли рюмки, и на этот раз Карен не стал отпивать по чуть-чуть, а сразу опустошил свою. Декан был прав, стресс надо было снимать и двигаться вперед. Что сделано, то сделано.

Две рюмки была норма Карена, когда плюсы спиртного уже есть, а минусов еще нет и не будет. Неизбалованный алкоголем организм уже ощутил приятное тепло и расслабленность.

– А вот скажите, Карен Ахмедович, чем же вам наш инцидент показался столь рискованным, если не секрет? – спросил декан, – Я, как вы знаете, в цели заказчика не лез, особенно учитывая, что тот ими явно не хотел делиться, но, мне кажется, они достаточно прозрачны, вы не думаете? И не вижу я в них ничего опасного, голубчик.

– Вы знаете, Григорий Иосифович, уж слишком уж много непонятного в этом проекте. Во-первых, ничего незаконного мы не делаем, откуда тогда вся эта секретность? Ну, выполняем мы заказ, сами даже не знаем, для кого. Что мы вообще можем разболтать такого? Да, признаю, заказ на искин интересный, прямо скажем, прорыв. Но на эту тему как раз никакой секретности нет, заказчик позволил статьи публиковать. Тогда что?

– Так, может быть, геном, который они нам передали? – предположил Варшавский, – В перспективе хотят запатентовать, но ведь когда посылают заявку на патент, приходится и всю новую последовательность раскрыть, и белки новые описать, а этого они пока что еще не хотят. Вот и хранят коммерческую тайну.

– Ну, человеческий геном не очень-то запатентуешь, – возразил Карен, – Но когда я его посмотрел, то тоже решил что-то подобное. У людей, сами знаете, геном очень одинаковый, а тут целый букет очень необычных генов. Понять, что они делают, сами знаете, практически невозможно, но полно белков, имеющих отношение к памяти. Причем ни много ни мало, к записи в память. Интересно, правда?

– Возможно, голубчик, возможно. И какие у вас идеи были по этому поводу? – декан явно вернулся в свой привычный стиль разговора.

– Была у меня идея, Григорий Иосифович. Причем беспокоящая идея. А уж не спящего ли агента мы растим? Со встроенной памятью. Сами посудите, с точки зрения коммерческой тайны самого генома, делать это в России – нонсенс. Ясно же, что госбезопасность всю переписку скопирует. Значит, не боятся этого. С чем я готов согласиться, скопировать они, может, и скопируют, но использовать не смогут, просто осядет в архивах. Но все-таки, если геном в секрете хранить, то лучше бы какую частную лабораторию где-нибудь в Швейцарии. Там с такими секретами куда лучше дела обстоят. Зато в Швейцарии любой выращенный андроид документируется с фото, отпечатками пальцев, радужки глаз, детальной группой крови и даже прикусом зубов. А у нас всего этого нет. Доказать, что это андроид, по сути, невозможно. И женское тело, оно тоже неспроста. Подложи такую какому политику, а потом она того по ночам станет уму-разуму учить. Тому, что на тех белках записаны. Как вам такая гипотеза?

Декан задумался, потом налил еще по рюмке коньяка и отпил из своей.

– А вам не кажется, что как-то это уж, если позволите так выразиться, чересчур фантастично, Карен Ахмедович? Вы же не хуже меня знаете, в каком состоянии находится наука. Мы память просто не умеем записывать через геном. Напрямую, да, научились с грехом пополам. Причем все больше пока с грехом и пополам, но хоть что-то можем. А так… записать в гены, и чтобы тело потом само все вспомнило? Фантастика какая-то, я даже не уверен, что такое вообще возможно. Я даже механизм такого переноса памяти представить себе не могу. И вообще, это вы намекаете на то, что только мы с вами, да санитары и смогут опознать этого андроида? И всех свидетелей потом... Не слишком ли уж запутано? Это уже, извините за выражение, какая-то совсем ненаучная фантастика получается.

Глава 5. Мышеловка

Карен сидел за рабочим столом в своем кабинете заведующего лабораторией и пил чай из широкой чашки тонкого фарфора, расписанной волнистым синим узором. Чай был только что заваренный, крепкий, слегка подслащенный и ароматный. Чудо, а не чай. Цвета коньяка. Коньяк, кстати, очень хотелось в этот чай добавить, поскольку итоги дня были не столь радужны. Его предчувствия оправдались на все сто процентов. Санитары обыскали лечебный, исследовательский и учебный корпуса, но не нашли никого подобного сбежавшему экспонату.

Дальнейший опрос студентов и преподавателей тоже ничего не дал. Оный опрос, разумеется, пришлось проводить очень деликатно, но Карен подозревал, что голая девица на факультете все-таки ещё попадает под категорию “Не видели ли вы чего-нибудь странного?” Увы, не видели. Никто не видел. Мышка, как и боялся Карен, забилась в щель и как будто растворилась в воздухе.

Следующим шагом было перечислить опции. Итак, если она по-прежнему на факультете, то рано или поздно она вылезет из темной дыры или на кого-нибудь натолкнется. Если она уже покинула факультет, то в голом виде дойдет только до ближайшего патруля полиции. А если не в голом? Да нет, решил Карен, даже в одежде она будет так выделяться в толпе, что полиции ей не избежать. Значит, надо будет напрячь связи Варшавского, наврав служителям закона что-нибудь про сбежавшую пациентку психиатрии.

Стоп! А этот вариант вообще рассматривать надо? Откуда она одежду-то возьмет? Не говоря уж о том, что надевать и носить ее она тоже пока еще не умеет. Это все было следующими шагами в её обучении.

Карен задумался. Вопрос “Не видели ли вы чего-нибудь странного?” заставил его проиграть события этого дня. Потом еще раз. Потом заново. А потом поперхнуться чаем. Поставив чашку на такое же изящное блюдце, он вытащил из кармана чересчур умный телефон и произнес:

– Алло, Тосенька?

“Тосенькой” был искин университета, впервые созданный несколько десятков лет назад. Тосенька (от имени Тося, если полно – Анастасия) подбирала расписание преподавателей и студентов, обеспечивала замены по болезни и отпускам, отслеживала тесты, успеваемость, начитанные часы и даже вела ведомости на стипендии и зарплаты, в общем, занималась кучей дел, без которых функционирование такой большой организации, как университет, было бы невозможно. Создавший его декан IT факультета, по каким-то одному ему известным причинам, дал искусственному интеллекту столь игривое имя. Имя прижилось, и, несмотря на периодически приходящие из Минобразования пароксизмы политической корректности, все новые и продвинутые версии искина также получали имя “Тосенька”. Просто все к нему привыкли, и никто не решался устраивать хаос на пустом месте.

Точнее, почти никто. Один раз это все-таки случилось. Жаждущие взяток чиновники Минобразования все-таки заставили сменить имя и тональность голоса искина. Нанятая PR-фирма, пообщавшись с чиновниками, подобрала имя, которое точно должно было удовлетворить претензии министерства. Имя было “Даго-Махер”. Именно так, с ударениями на первых слогах. Д`аго-М`ахер должен был создать в университете безопасную зону с абсолютной цензурой, без намёков на то, о чем все студенты и так давно знали и хорошо, если уже давно не занимались, и где ни одна не могла бы сказать вслух “”, ! Было подозрение, что чиновники просто хотели взятку за отказ от переименования и объяснили это пиарщикам. Которые, надо признать, с заданием справились на “отлично”. Однако денег у университета не было, так что пришлось менять имя и голос искина.

Первое время студенты, а также наименее ответственные младшие преподаватели издевались над новым именем, перевирая его как могли. На что Даго-Махер гордо хранил молчание. Это тут же стало популярным способом оправдывать прогулянные лекции. “А Дохлый Магёр мне ничего не сказал!” Это, конечно, не могло послужить аргументом для разговора с министерством. Подумаешь, учебный процесс! Приказ есть приказ!

Однако, к несчастью для министерства, оказалось, что на каком-то редком языке вроде суахили Даго-Махер означает “падшая женщина”. Институт тут же пригрозил подать иск на курирующего требование чиновника. Чиновник попытался свалить все на пиарщиков. Пиарщики пригрозили рассказать, что требовал от них чиновник. В общем, министерство временно отступило и заткнулось, отправив чиновника на стратегический проект курирования детских яслей где-то в Салехарде. Было понятно, что они как-нибудь отыграются, но, обжегшись на имени искина, чиновники оставили его в покое. В результате Тосенька с голосом из советского фильма “Девчата” вернулась в жизнь университета, старательно исправляя бардак, устроенный Даго-Махером.

И вот этот голос бодро и с энтузиазмом давно исчезнувшего прошлого страны зазвучал из телефона:

– Да, Карен Ахмедович!

– Покажи расписание на сегодня и завтра студентки Натальи Курицыной.

– Профессор, я должна вам напомнить, что неформальные отношения со студентками и студентами могут приводить к дисциплинарным мерам.

Кое-чем министерство все-таки смогло нагадить в ответ.

– Да-да, я в курсе. Расписание?

– Сейчас! – бойко ответила Тосенька.

Карен задумчиво посмотрел на появившийся на экране его очков результат. Потом махнул рукой перед носом сначала направо, потом налево, пролистывая дни. Задумался. Аккуратно взяв чашку, он отпил чая, а потом вслух, будто спрашивая сам себя, сказал:

– И на кой черт ей сдалась эта физкультурная форма?

– Она ей ни сегодня, ни завтра не нужна, – все так же бодро вмешалась Тоська.

– Брысь! – рыкнул на нее Карен, не ожидавший, что его еще слушают.

– Поду-умаешь! – фыркнула Тосенька, изобразила звук брошенной на рычаги трубки старинного телефонного аппарата и, похоже, отключилась. Нет, никаких эмоций искин, разумеется, не испытывал, но, натренированный на диалогах из фильмов, умел блестяще их имитировать. Разумеется, к своей пользе. К счастью, под “своей” пользой, Тосенька понимала пользу Университета, так что проблем такая хитроумность не создавала.

Глава 6. Я – кошка?

Нострик вопросительно задрал хвост и с блеском в зеленых заинтересованных глазах решительно направился к Джери.

⁂

На два часовых пояса позже…

Молодая женщина лет двадцати пяти в белом лабораторном халате сидела в небольшом кабинете на двух человек за экраном компьютера. Хозяина второго стола не было на месте, поэтому никто не отвлекал ее от работы. А судя по хорошо использованному дивану, хозяева кабинета любили отвлекаться. Что и понятно, за вторым столом сидел ее муж, с которым они делили не только семейные и личные, но и научные интересы. Собственно, так и познакомились. Но сейчас его тут не было, что давало время поработать без малейших отвлекающих факторов. Пусть даже и очень приятных. Мягкие лампы освещали комнату неярким бежевым цветом, а перед плоским экраном в голограмме летали цепочки сложных биохимических символов, которые она движением указательного пальца решительно сортировала в несколько кучек.

– Орли, подсвети маркеры династии Тимуридов, – сказал она в пространство. Искин ее компьютера был назван в честь археолога Орли Гольдвассер, которая была ее кумиром еще со студенческих времен.

– Исполняю, – раздался женский голос, и висящие в воздухе голубые и зеленые последовательности стали расцвечиваться небольшими красными фрагментами.

Женщина сконцентрировалась на красных участках. Их было немного, но они были важны. По крайней мере, в данный момент. И, главное, создавалось ощущение, что их значительно больше в кучке в правом верхнем углу. Это может означать что-то существенное? Или только кажется?

– Вам пришло письмо от дяди, – сообщила Орли.

Молодая женщина с сожалением взглянула на запутанный узор формул перед ней и вздохнула.

– Не убирай формулы, спроецируй поверх.

– Сделано, – сказала Орли, и впереди формул появился текст на русском.

“Здравствуй, дорогая Машенька,

Пишу тебе, что моя поездка к вам может сорваться. Помнишь тот проект, где ты помогла нам уточнить историю предоставленного нам генокода? Так вот, результат у нас сбежал в буквальном смысле этого слова. И если все будет хорошо, я буду занят исправлением этой глупейшей ситуации”

На этом письмо неожиданно обрывалось. Ни подписи, ни привета, даже фраза до конца не кончена. Уж точку в конце искин, записывающий письмо под диктовку, точно поставил бы. Маша, она же Мария Александровна и племянница Карена, потерла лоб над переносицей и задумалась. Потянулась было к сережке мобильника, чтобы позвонить. Дядю Карена она искренне любила и уважала и, если честно, была с ним более откровенна, чем с родителями. И вообще, что-то тут было явно не так. С другой стороны, вон у нее Тимуриды буквально в воздухе висят, а если он дома, опять языками зацепимся на час. Да и что там может случиться? Но спросить стоит. Она вздохнула и продиктовала:

“Здравствуй, дядя Карик,
Твое письмо оборвалось на самом интересном месте. Пожалуйста, сообщи, все ли в порядке.
Очень беспокоюсь,
Маша”

– Орли, отправь этот ответ и перейди обратно к генам образца e-351.

Пространство перед монитором опять заполнилось цепочками биохимическими символов.

⁂

В комнату приоткрылась дверь, и в нее вошла… КОШКА! Джери, сжавшись в комочек, тесно прижалась к Таше. Кошка, черная как ночь, уставилась на Джери гипнотическим зеленым взглядом и решительно направилась к ней. Джери взвизгнула и обхватила Ташу руками, боясь пошевелиться.

– Петя, возьми Нострика, видишь, Джери его боится.

“Петя” – это альфу так зовут, сообразила Джери сквозь панику, когда тот и правда подхватил кошку на руки. Какой он смелый! Вон кошка даже не сопротивляется. Это ж надо. Джери никогда не встречала альф, которые бы не боялись кошек!

Но при этом Петя боится какого-то “профессора”. Может, он все-таки бета? Да не, как он может быть бета, если он даже кошки не боится? Но ведь боится профессора. Почему? О! – озарила ее догадка. А может, профессор — это кошка? Не, не просто кошка. Кошек Петя не боится. Кошка-альфа! Кот???

⁂

Кот Нострадамус:

Парень подхватил Нострика на полдороге, и тот безвольно повис у него на руках. Нет, если мужику пришла в голову мысль взять его на руки, сопротивляться бесполезно. Разве что можно начать выдираться изо всех сил с истошным мявом, но тогда, как только отпустят, придется удирать. Так что Нострик философски принял неумелые поглаживания, размышляя, надо ли уже выдираться или еще потерпеть, и, немного парализованный этой неопределенностью, ничего делать не стал. В конце концов, на руках у парня плохо не было. Просто не было так хорошо, как он хотел.

Впрочем, ситуация начала резко изменяться к лучшему. Для начала хозяйка отобрала его у парня, уложила на грудь и плечо и стала привычно ласково наглаживать, что-то говоря остальным в комнате. Это было хорошо. Нострик любил хозяйку, и ему нравилось, когда та его гладила, равно как и тепло ее тела и дыхания.

А потом она протянула его незнакомке, и та начала его робко поглаживать. Вообще-то Нострик не любил такие неуверенные поглаживания, но от незнакомки, хотя она и выглядела взрослой, исходила такая нерешительность маленького котенка, который даже не знает, как тыкнуться мордочкой в блюдечко с молоком… Так что Нострик одобрительно замурлыкал и даже одобряюще лизнул поглаживающую руку — нечто неслыханное для него. Поглаживания становились все интенсивнее. Очевидно, глупыш-котенок понял одобрение.

После некоторого времени Нострику это надоело, и он слегка, как останавливают заигравшихся котят, куснул руку, давая знать, что пора бы и прекратить….

⁂