ЭТО, БЛЯДЬ, НЕВЕРОЯТНО!
Она хочет, чтобы я ушел.
В другой ситуации я бы испытал облегчение. Хотя прежде такого и не бывало. Обычно женщины умоляют меня остаться.
Но не она, не та единственная, которую я хочу, — как раз она хочет, чтобы я ушел.
— Уйти? Ты, блядь, издеваешься надо мной? — кричу я, неспособный выражаться иначе.
Она качает головой. Ее глаза блестят от слез, кажется, она вот-вот заплачет.
Видеть ее такой… причиняет боль и приводит в смятение, черт бы все подрал.
Если отталкивать меня для нее так мучительно, то зачем все это?!
— Индия… зачем ты делаешь это?
Я тянусь к ней, но она отдергивается от моего прикосновения.
Руки сжимаются в кулаки, прижимаясь к бокам.
— Я должна.
Ярость и расстройство берут надо мной верх.
— Должна? Почему? Объясни мне это, потому что, я, блядь, не понимаю! Совершенно ясно, что ты хочешь меня, но при этом просишь уйти? И не говори, что это, твою мать, потому что ты мой психотерапевт. Больше это не так, помнишь? — Пальцем я указываю на пол в направлении валяющегося разорванного письма.
— Может, я больше и не твой психотерапевт, но была им. Это важно.
— Для кого?
— Для Совета Медицинских Профессий… и для меня. Ты был моим пациентом. Я лечила тебя. Это никуда не денется только из-за какого-то письма. Если люди узнают, что я сплю с бывшим пациентом, со мной будет покончено. Если Совет получит подобную информацию, я потеряю лицензию на практику.
Беря под контроль раздражение, я пытаюсь смягчить голос и спрашиваю:
— Сколько нужно времени, чтобы ситуация нормализовалась — для нас?
— Этого не произойдет никогда.
Гнев возвращается вновь.
— Это гребаный бред! — рычу я.
— Нет, такова правда. Я злоупотребила своими полномочиями. Стала тем, что презирала. — Слеза скатывается по щеке. Она вытирает ее. — Я доктор, психотерапевт… у которого только что был секс с человеком, которого я лечила.
— Иисусе, Индия. — Я тру лоб в замешательстве. — Я не какой-то чертов ребенок, не знавший, что он делает. Я взрослый мужчина и знаю, на что иду, и чего хочу. И хочу я тебя.
Руками я хватаю ее за плечи, не давая пошевелиться. Смотрю ей в лицо до тех пор, пока она не сдается, чтобы посмотреть мне в глаза.
— Я хочу тебя, — повторяю я. — Не только сегодня. Хочу быть с тобой. Хочу, чтобы были мы.
— Я не могу…
— Слушай…
— Нет. Ты слушай.
Она пытается вырваться, но я не отпускаю ее. Если отпущу, то знаю, что не верну ее.
— Может ты и взрослый мужчина и контролируешь себя, но когда я встретила тебя, ты был в паршивом состоянии и в некотором роде ты все еще проходишь лечение. У меня есть влияние на тебя, на твое восстановление.
Я вперился в нее взглядом.
— Люди влияют друг на друга каждую секунду каждого дня. Это совсем не значит, что они не могут быть вместе.
— Но эти люди не давали клятву, как это сделала я.
Мое тело застывает и становится несгибаемым от раздражения. Как об стенку горох. Она не хочет меня слышать.
— То есть, став доктором, ты также стала долбаной монашкой?
— Нет, это значит, что я не могу трахать пациентов! — резко говорит она.
Мои руки падают вдоль тела. Она закрывает лицо. Я наблюдаю за ней, слушая ее прерывистое дыхание.
Она медленно убирает руки от лица и смотрит на меня. Я вижу то, что она скажет, раньше, чем слова срываются с ее губ, и мои внутренности скручиваются.
— Мне жаль, Леандро, но это было ошибкой. — Она произносит все это шепотом, но мне кажется, будто она кричит. — Я воспользовалась тобой. Мне так жаль. — Руками она обхватывает живот, ее глаза застилают слезы.
В этот момент у меня возникло ощущение, словно я потерял что-то, но настолько ослеплен гневом, что из-за него не могу ясно видеть.
— Ты не использовала меня! — взрываюсь я.
— Можешь мне поверить. Я знаю, что ты используешь секс как способ сбежать от проблем.
Из-за ее слов я внезапно почувствовал себя замаранным, бессловесным. Мне ненавистно, что она может меня заставить так себя чувствовать.
Я стискиваю зубы и говорю:
— Использовал — в прошлом времени, Индия, и ты знаешь это лучше кого-либо. С тобой я занимался сексом потому, что хотел… тебя я хотел.
— Нет, тебе только так кажется, но это не так. Просто ты нашел во мне опору.
— Чушь!
— Нет. Это правда. Просто пока ты не понимаешь этого. Но со временем поймешь.
— Прекрати говорить со мной так, словно я гребаный ребенок, Индия! Я пришел к тебе на сеанс не потому, что склонен к суициду или не контролирую собственную жизнь. Я пришел к тебе за помощью, потому что мне нужно было вернуться за, мать его, руль!
— У тебя было, то есть до сих пор есть посттравматическое стрессовое расстройство. Выпивка и секс были для тебя способом совладать с собой. Ты был в паршивом положении.
— Не настолько паршивом, как ты думаешь.
— В твоей голове рисуются разные картины, потому что ты думаешь о том, о чем хочешь думать.
Я от раздражения взъерошиваю волосы руками.
— Я знаю, что я чувствую, и не в пациенто-терапевтическом смысле. Я хотел тебя с первого взгляда, еще до того, как узнал тебя. И, да, ты помогла мне, но ты не забиралась мне в голову и не меняла образ мыслей. Я хочу тебя, потому что хочу тебя. И других причин нет. — Я ладонями обхватываю ее лицо. — Я хочу тебя, — повторяю я мягко.
Закрывая глаза, она делает короткий вдох.
На какое-то мгновение я подумал, что она моя, но лишь пока она не открыла глаза, и я не увидел в них отречение.
— Прости, Леандро. В свое время ты поймешь, что я права. Покончить с этим всем — правильно.
Я потерял ее.
Ощущение такое, словно грудь прошила пуля.
— Ты так, блядь, ошибаешься, и со временем ты поймешь это! — Я делаю шаг назад, отступая, и разворачиваюсь.
— Карт… — начинает она, дергая меня.
Я останавливаюсь, но не поворачиваюсь. Не могу смотреть на нее. Слишком больно. В груди как будто кошмарное кровотечение из образовавшейся там из-за нее дыры.
— Делай с ним, что хочешь. Продай и отдай деньги на благотворительность. Мне, блядь, похер.
— Мне жаль, — шепчет она за моей спиной.
— Ну да, я уверен в этом. — Мои слова пропитаны сарказмом.
Я дергаю дверь и торможу. Достаю из кошелька карту и бросаю ее на столик в коридоре.
— Если Джетт до сих пор хочет заниматься картингом, позвони этому парню. Он поможет Джетту начать.
Я рискую взглянуть на нее.
Она плачет.
— Мне жа…
— Да-да, я понял и в первый раз. Хорошей гребаной жизни, доктор Харрис.
И я с силой захлопываю дверь, уходя из ее дома и ее жизни.