Жандарм 4

Глава 1

Раньше мне уже приходилось ездить в поезде и тоже за счет жандармерии. Но разница в уровне комфорта была значительна. Тогда я сидел на деревянной лавке в окружении простых работяг, мелких лавочников и мастеровых. Сейчас моим соседом по купе был мелкопоместный дворянин, направляющийся во Францию. Тогда я нюхал «ароматы» чеснока, пота и дешевого ядреного табака. Сейчас наслаждался запахом мужского парфюма, который на себя щедро вылил мой попутчик, и дымом дорогих папирос. Разница значительна и я лениво пытался угадать в чем причина: в том, что в тот раз я был только кандидатом на поступление на службу, а сейчас уже штабс-ротмистр? Или дело в том, что там поезд был внутреннего следования, а сейчас я путешествую на «заграничной» линии и вагонов ниже второго класса я здесь просто не видел?

Про «заграничную» линию со мной поделился сосед. Иван Митрофанович Штоль. Виндава, куда мы следуем, конечно русский город, но в то же время это еще и логистический узел, через который проходит множество маршрутов из России в Европу. Встретить в нем иностранца можно также легко и просто, как и мастерового на улицах Москвы. А уж показывать шик и лоск перед иноземцами наши аристократы любят, а железная дорога принадлежит как раз им. И государственная «железка» тут не исключение, ей ведь тоже в основном дворяне управляют.

Хотя когда мне Агапонов сказал, что еду я с «Рижского» вокзала, почему-то я решил, что проеду через этот город. Но нет, в Ригу поезда тоже отходят, однако ближайший порт, где мне предстоит сесть на пароход, находится именно в Виндаве.

— Так значит, это ваша первая поездка за пределы нашей родины? — затянувшись дымом и вальяжно раскинувшись на диване, обтянутым зеленым сукном, уточнил Штоль.

— Да, — скупо ответил я.

Разговаривать с ним не хотелось. Тип оказался на редкость приставучим, да еще стоило ему узнать, что я впервые посещу Европу, хоть и проездом, тут же стал изображать из себя бывалого путешественника. Хотя до этого всего полчаса назад сам же мне и признавался, что покидает Россию в первый раз. И поведение у него было более… заискивающим, что ли? А дело в том, что когда мы обменялись причинами поездки, я представился членом Русского географического общества, вызвав сразу же уважение со стороны Ивана Митрофановича. И на основе этого он поначалу сделал вывод, что я бывалый путешественник. Сам дворянин отправился во Францию по делам рода. Конкретики он мне не говорил, а мне спрашивать было лень.

Но как же быстро сменилось его поведение, когда им же придуманная иллюзия обо мне развеялась! Скользкий и неприятный тип. От которого я «сбежал» при первой возможности, когда проводник сказал, что перед сном можно поужинать в вагоне-ресторане. Штоль и тут хотел навязаться ко мне в компанию, но удалось отделаться от него намеком, что денег у меня мало и даже себе я позволить хороший ужин не смогу. А всего-то и стоило, что уточнить у проводника о ценах и огорченно нахмурить брови, тихо заметив, будто «про себя», что хватает мне лишь на омлет.

Оказавшись в вагоне ресторане, я с трудом нашел свободное место, вынужденно подсев к даме лет пятидесяти в пышном платье, раскинувшемся на две трети места за столом, и заказал себе ужин. Пока ожидал заказ, неожиданно разговорился со случайной попутчицей, оказавшейся весьма остроумной и острой на язык дамой. Вдова полковника, Анна Кузьминична, ехала навестить внучку. Сама она была родом из-под Самары, из обедневшего дворянского рода. Во мне она нашла не только благодарного слушателя, но и человека, не обижающегося на ее «простецкие» и даже «солдафонские» манеры, и тоже способного поддержать заданный ей тон беседы.

Вскоре принесли заказанный мной рыбный суп из осетра и гренки с ягодным чаем. Брал я по принципу «попробовать незнакомое блюдо» и чтобы не слишком по кошельку ударило.

Обратно я вернулся сытым и в благодушном настроении, которое не смог поколебать даже приставучий Иван Митрофанович. Да и не стал я с ним общаться, улегшись спать.

Утром, оправившись и приведя себя в порядок в отдельной комнатке, которая была одной на весь вагон, я достал из чемодана приобретенные в Москве книги про Аляску и «спрятался» за ними от своего соседа. Тот попытался в первый час вывести меня на разговор, но потерпев сокрушительную неудачу, ушел искать себе собеседника в другие купе. Я этому только обрадовался и уже без притворства углубился в чтение.

Итак, Аляска стала частью России в 1741 году, когда ее открыла экспедиция Витуса Беринга. Отсюда и название пролива между Аляской и Российской империей, Берингов пролив. Уже тогда она была вполне себе обитаема, хоть и жили там родоплеменным строем всякие туземцы. Это-то и позволило ее колонизировать, несмотря на серьезную отдаленность. Для контроля территории на Аляске строили форпосты, а экономика самой удаленной губернии основывалась на торговле с местными племенами. У них скупали шкуры животных, приносимые иногда драгоценные камни, а взамен поставляли посуду, да иные предметы быта. Ну и про лес не забывали, хотя и добывали в основном только те деревья, что годились во флот.

Однако заниматься проблемами Аляски государю было не с руки, слишком она далеко, да и противников там у России почти не было. Поэтому в 1830 году тогдашний император дал добро князю Меньшикову на создание русско-американской компании, взяв за пример Ост-индскую. С того-то момента развитие Аляски не только ускорилось, но и был заложен фундамент того, что привело к созданию из Аляски свободной экономической зоны. Я сделал этот вывод, потому что в книге было написано о привлечении князем различных иностранцев. Видно не нашел единомышленников среди соотечественников и не увидел ничего зазорного в привлечении чужих капиталов. Да и с земледелием на Аляске все было плохо, и князь смог сговорится с испанцами и на их землях в Калифорнии основать форт Росс, где и выращивалось зерно для Аляски.

Очевидно войдя во вкус, да и прецедент был создан, в Аляску ринулись купцы и из других стран. В итоге к 1885 году кроме русских и местных племен на полуострове жили и испанцы, и британцы, и французы и даже представители германских княжеств. И все бы ничего, но в 1891 году на Аляске нашли золото, и ранее неинтересный «большим дядям» полуостров резко стал объектом большой политики.

Британия тут же сделала стойку и наводнила Аляску своими агентами, стремясь перехватить власть над полуостровом. Не отставали от нее и другие «игроки». Из-за удаленности территории от всех крупнейших держав полноценных войск туда никто ввести не мог, но начать бряцать оружием это никому не мешало. Запахло большой войной.

Понимая, что может не удержать полуостров, отец нынешнего императора сделал «ход конем» и объявил Аляску свободной экономической зоной с равными возможностями для купцов всех стран. Желание отобрать полуостров это не отбило, но заметно снизило общую мировую напряженность и от прямых угроз и шантажа страны перешли к торговым «войнам» между купцами.

Из всех держав только британцы не отступились и продолжали «мутить воду», накачивая население оружием и подстрекая то к бунту. Последнее в книге было упомянуто косвенно, но если читать «между строк», то возникает именно такое впечатление.

И вот в такое непростое место, где легко можно сложить голову, меня по сути и сослали. Пусть и под соусом повышения. Интересно, насколько сильно пришлось постараться князю Воронцову, чтобы добиться этого? Ознакомившись с книгой, я теперь не сомневался, что мое направление на Аляску без его участия точно не обошлось.

Виндава встретила меня холодным морским бризом с солоноватым привкусом и на удивление чистой мостовой. Прогуливаясь по ней, я не заметил грязи — все дороги были вымощены булыжником, да и дома в городе были построены в основном из камня. Хотя каких-то архитектурных шедевров я здесь тоже не заметил. Несмотря на свою значимость, городок был провинциальным, что чувствовалось в поведении прохожих, не слишком-то стремящихся себя «подать» и отсутствию или очень малому количеству благ цивилизации. К примеру, цирюлен в городе было всего три, а ресторанов и того меньше — один.

Народа на улицах тоже не сказать чтобы было много. Но про большое количество иностранцев мой временный попутчик не соврал. Их здесь и правда можно было увидеть «на каждом углу». Да и отличить их было просто — мода в России сильно отличалась от европейской. Во всяком случае «обывательская». Дворяне все же в выборе одежды равнялись на Францию, что немного роднило высшее сословие с чужестранцами.

От вокзала до порта мне пришлось пройти немногим более километра, чего хватило составить первое впечатление о Виндаве. Домов выше двух этажей тут просто нет. Улицы относительно широкие — могут разъехаться два экипажа, и хватит еще места для пешеходов. Почему-то я ожидал большей тесноты.

Порт оказался под стать городку — небольшой, всего с тремя причалами для крупных кораблей. Через такой большие объемы что товара, что пассажиров просто «не пролезут». У одного из причалов стоял пароход, на котором мне и предстояло отплыть дальше — во Францию. Но не сейчас, а лишь утром.

Билет мне приобрели лишь на поезд, поэтому пришлось зайти в здание порта и уже там узнавать о возможности попасть на пароход. Но проблем не было, хотя цены кусались. Чтобы добраться от Виндавы до Кале мне пришлось заплатить в пять раз большую цену, чем ушло на билет от Москвы досюда.

Сам пароход был каким-то угловатым. В два этажа, на обоих ярусах вдоль бортов располагается прогулочная палуба, шириной в полтора метра. В центре по бокам — огромные колеса, чьи лопасти и будут толкать корабль вперед. Над ними труба метрового диаметра, возвышающаяся над пароходом метра на два. Окна прямоугольные, как в домах. И по размеру такие же. Да и вообще, было полное ощущение, словно дом поставили на плавучую баржу, да приделали к нему огромные колеса с двух сторон и все.

«Полюбовавшись» пароходом, я заселился в припортовую гостиницу и пару часов истязал себя физическими упражнениями, после чего уставший, но с пустой головой, упал в кровать и вырубился до утра.

Утром, позавтракав в столовой, почему-то претендующей на звание «кафе», что находилась в той же гостинице на первом этаже, я отправился на пароход. Народу возле него скопилось уже изрядно. Даже очередь возникла у трапа, к которой я и пристроился.

Те пассажиры, что уже успели взойти на борт, скрывались в каютах, оставляли там вещи и выходили на палубу, откуда с ноткой превосходства посматривали на еще не взошедших на корабль. Еще и курили почти все. И даже ветер с моря не мог полностью развеять скапливающийся над палубой дым. Как будто пароход сам не справляется — вон, уже часа два его труба дымит — экипаж прогревает котлы.

Внутри пароход оказался намного симпатичнее, чем снаружи. Коридор выложен паркетом, стены до пояса отделаны дорогим деревом, а выше покрашены в светло-голубой цвет. С потолка свисают лампочки через каждые пять метров, «закованные» в стекло в виде цветка тюльпана. Ручки на дверях кают медные и надраены аж до блеска.

Каюта мне досталась двух местная, и как назло моим соседом вновь оказался Иван Митрофанович! Тот этому тоже был не рад, но ничего говорить мне не стал. Лишь слегка скривился при моем появлении. Были на пароходе и одноместные каюты, но билеты на них уже были распроданы до моего прихода в порт.

Штоль пришел в каюту лишь на пару минут раньше меня и, положив свой саквояж около кровати, тут же отправился обратно на палубу. Я же идти никуда не стал. Ну их, курильщиков. Вот отправимся в путь — тогда и выйду на свежий воздух. Так началось мое путешествие по морю.

— Буэээ…

Я покосился на молодую дворянку, что сейчас совсем не аристократично перевесилась через борт парохода и очищала содержимое своего желудка. Мы отплыли от порта три часа назад, а около четверти часа назад отошли достаточно далеко от берега, и началась качка. Неудивительно, что у кого-то разыгралась морская болезнь. Большинство ее предпочитало пережидать в своих каютах, чтобы не позориться перед другими пассажирами, но вот эта девушка почему-то решила, что на свежем воздухе ей станет легче. Ее ожидания не оправдались.

— Возьмите, — протянул я ей платок.

— Благодарю, сударь, — не глядя на меня, приняла она тряпку и тут же вытерла ей губы.

Ее собственный платок был уже весь испачкан и вызывал лишь новые рвотные позывы.

— Можете оставить себе, — сказал я, когда та хотела вернуть мне платок.

Девушка лишь кивнула, и стала дышать ртом, пустым взглядом смотря на волны. У меня же настроение гулять пропало, но в каюту возвращаться не хотелось, и я отправился в ресторан. Был на пароходе и он, являясь основным местом приема пищи у пассажиров. А заодно там же играли музыканты, скрашивая досуг посетителей, и можно было почитать свежую прессу стран мира.

Примерно так прошел весь день. Скучно, под звуки пианино и тихие переговоры пассажиров, коих не тронула морская болезнь. К моему несчастью Иван Митрофанович оказался ей подвержен. Это была еще одна причина, почему я не хотел возвращаться в каюту. Тот мучался как раз находясь в ней.

Засыпая, я надеялся, что уже скоро увижу землю. Путь до Кале занимал чуть больше двух суток и сократить его сном было на мой взгляд наилучшим решением. Увы, но выспаться нам не дали. Около трех ночи в дверь кто-то требовательно забарабанил, а затем раздался недовольный и грозный мужской голос, требовавший что-то на иностранном языке. Хотя понятно, что требовавший — открыть дверь.

Даже будучи спросонья, я автоматом создал водяной щит и вытащил из чемодана револьвер и лишь после этого спросил, кто там и чего незнакомцу нужно.

— Господин Бологовский, — раздался знакомый голос одного из матросов, что драил палубу за неаккуратно блюющими гостями, — пароход остановили для досмотра. Здесь призовая команда германского военного фрегата, требуют открыть дверь.

— А какое право они имеют на досмотр? — возмутился я, не спеша выполнять требование.

— Мы проходим через Датские проливы. Видно в темноте отклонились от курса и зашли в их воды. Откройте, пожалуйста, а то они уже хотят ломать дверь.

Я посмотрел на тоже проснувшегося Ивана Митрофановича и мотнул ему головой, чтобы тот открыл. Мужчина покосился на револьвер в моих руках и молча выполнил мое требование. За дверью оказалась пара солдат и давешний матрос. Те, увидев в моих руках оружие, тут же вскинули карабины и наставили их на меня.

— Господин, положите револьвер, а то они будут стрелять! — испуганно вскрикнул матрос.

— Повторяю вопрос — по какому праву вы меня собрались досматривать? Переведи им, — приказал я матросу.

Тот перевел, после чего старший двойки солдат что-то «пролаял» ему в ответ и махнул стволом карабина мне, чтобы я все же положил револьвер на пол.

— Они — патрульные новообразованной Австрийской империи. Мы в их водах. Проверяют все корабли на наличие преступников, обозначенных в их розыске.

— Так я вроде в этот список не вхожу. Вот посмотрели они на меня, так пусть идут дальше.

— Им нужно осмотреть помещение, чтобы убедиться, что здесь никто больше не скрывается. Господин, пожалуйста, положите оружие. Понимаю, это неприятно, но не создавайте проблем.

Солдаты уже теряли терпение, и я решил послушать матроса. Только когда я положил револьвер и развеял водяной щит, те опустили карабины и бесцеремонно ввалились в каюту. Оттеснив нас с Иваном Митрофановичем к двери, патрульные буквально перевернули вверх дном обе кровати и распахнули дверцы единственного шкафа, где предполагалось пассажирам хранить свое белье. Уверившись, что никого постороннего в каюте нет, солдаты двинулись прочь, а старший еще и демонстративно пнул мой револьвер в угол помещения, подальше от меня.

— Господа, я все уберу, как только закончится досмотр, — пообещал матрос и кинулся вслед за патрульными.

Фрегат германцев-австрийцев убыл лишь спустя час, и все это время пассажиры парохода были вынуждены сидеть по своим каютам. Любви к новой империи это никому не добавило, но патрульным похоже было все равно на наши чувства. А я понял, что зря вчера думал, что дорога скучная. Уж лучше пускай она такой и остается, чем вот такие «побудки».

К счастью, ничего подобного больше не происходило, и еще через сутки пароход причаливал к порту города Кале.