Жаркие летние ночи

Глава 1.

Костя проснулся, когда его грубо толкнули, пихнули, а потом еще и пнули по ногам. Он дернулся, стукнулся лбом о стекло, и наушники съехали с головы.

– Бананы из ушей вытащи! Расселся он тут, хамло! – услышал он, а потом и увидел, как женщина размером с гренадера бесцеремонно пытается устроиться рядом, упихивая на сиденье электрички не только себя, но и кучу баулов.

Место у него было козырное – у окна. Электричка стояла на станции, но на какой именно Костя не услышал, проспал. Он ехал с самого раннего утра, из Москвы в Нижний Новгород, еще не привыкнув, что теперь Горький называется по-новому. Глянул на часы, посмотрел на перрон, где толпились люди, но из его вагона не было видно указателей.

– Не подскажете, какая это станция? – спросил он у женщины, но та поджала губы, потом обозвала его наркоманом и отвернулась.

– Владимир, сынок, – отозвался дедок, сидевший напротив них. Костя благодарно ему кивнул и надел наушники обратно.

Ругаться с женщиной, которая то и дело пихала его локтями, не хотелось, слышать гул людей, набившихся в электричку, как селедки в бочку, тоже. Было жарко, пока электричка стояла, даже ветерок не залетал в окна, и Костя ощутил, что его задница вспотела в джинсах. Но ради настоящих фирмовых Левайсов он был согласен терпеть неудобства. В конце концов, отец только недавно привез их из командировки. В универе ребята едва не померли от зависти, когда увидели его прикид: джинсы, новые найки, футболку с Кобейном и джинсовку в нашивках.

– Вы бы лучше об учебе так беспокоились, как об одежде, – бросила ему тогда деканша, неодобрительно фыркнув, когда Костю вызвали на ковер.

Даже вспоминать об этом было противно, так что Костя поморщился, перемотал кассету в плеере и включил ее заново. В наушниках заиграли Пинк Флойд, и стало не так омерзительно. Он снова вспомнил о том, как с отцом ходил на концерт два года назад. Какая огромная толпа собралась в Олимпийском, какое событие это было для всех. Для Кости это было лучшее воспоминание последнего времени, которое держало его относительно на плаву.

Электричка дернулась и стала набирать ход, следуя к Нижнему Новгороду, но поспать Косте больше не удавалось.

Хотя это было бы спасением от мыслей, заполнявших его голову последние недели. Они нарастали, как снежный ком под белокурой шевелюрой – ругань родителей, отчисление из МАИ, неминуемая перспектива призыва в армию. Да и развал Союза оптимизма не добавлял. Хотя на этот счет отец, наоборот, говорил, мол, не бздехай, Костян, прорвемся. Теперь, без Пятнистого дела проще будет делать.

Косте иногда казалось, что родители то ли считают его скудоумным, то ли никак не поймут, что он уже давно не ребенок, раз думают, что он не слышит их ругани громким шепотом.

Похоже, дело катилось к разводу.

По поводу собственно отчисления Костя не то, чтобы не переживал, в душе он был рад этому, поскольку ни к авиа-, ни к еще какому бы то ни было строению его душа не лежала. Учебник по сопромату ему пару раз даже в кошмарах снился. Но отчисление неотвратимо потянуло за собой следующую проблему, ставшую до кучи еще одним поводом ругани родителей.

Отец свято верил, что любой мужчина должен пройти школу жизни под названием "армия". Мать же, когда речь заходила об этом, каждый раз скатывалась в истерику, в которой лейтмотивом звучало – "Афганистан, убьют, инвалид" и тому подобное.

Винить ее, если уж сказать по справедливости, было сложно – ее родной брат не вернулся из Афгана.

В итоге Костя просто-напросто не выдержал всего этого и позавчера решительно заявил родителям, что на лето едет в Каменку, к бабке и деду. Он там не был уже лет пять, но альтернативы для бегства из этого дурдома у него просто не было. По весне были еще разговоры про море, Сочи и санаторий, вот только кто ж его, двоечника, теперь на море отправит.

"Sorrow" в наушниках скребануло кошачьими когтями по струнам души, курить захотелось безбожно, а тут как раз объявили: "Дзержинск, стоянка 5 минут". Костя попросил приветливого дедка приглядеть за местом и стал проталкиваться к дверям, на ходу вытаскивая пачку Мальборо.

Пока Костя задумчиво курил, из электрички больше выгружалось людей, чем загружалось. Оно и было понятно, бабы с детьми расходились по деревням и дачам, кто поближе, кто подальше от Москвы. Из вагона вывалились небольшой компанией студенты, с огромными рюкзаками и гитарой, один из них стрельнул у Кости сигарету. Тот жадным не был, угостил. С собой в деревню он все равно вез целый блок.

Когда он вернулся в вагон, там стало значительно свободнее, даже женщина с баулами пересела, заняв сразу целую скамью. Дедок дремал, пригревшись на солнышке, сложив руки на своей клюке. Электричка двинулась дальше, и за оставшееся время до Нижнего Костя успел увидеть несколько лоточников, попрошайку и даже женщину, распространяющую новомодный Гербалайф.

До Каменки оставалось еще 150 километров, и прямо от вокзальной площади отходил рейсовый автобус. У Кости с собой был рюкзак и спортивная сумка, так что он сразу с электрички направился к расписанию. В запасе оставалось всего десять минут на то, чтобы отыскать автобус и перекурить. Даже перехватить пирожок в буфете он уже не успевал и теперь злился на себя, что не удосужился захватить из дома хотя бы бутерброды.

Рейсовый автобус № 105Б оказался старым, дышащим на ладан и отвратительно воняющим ЛиАЗом. Туда массово грузились бабульки с сумками на колесиках, занимая лучшие места в этом передвижном аду. Косте показалось, что водитель либо пьяный, либо сонный, но все же в рейс его как-то допустили, поэтому другого выхода не оставалось. В салоне ему досталось место сзади, на колесе, и едва автобус тронулся, Костя ощутил задом каждую кочку и яму на дороге. Всю сонливость водитель растерял, и, вырулив на дорогу, принялся шустро перестраиваться, чтобы побыстрее выбраться из города на трассу. В какие-то моменты на поворотах автобус кренился так, что Косте становилось не по себе.

За городом стало не так тряско, у Кости даже получилось отвлечься на пейзаж за окном, и ему вдруг стало свободнее дышать. Словно стоило вырваться из Москвы и все проблемы стали меньше на него давить. В целом, все было более или менее решено и понятно – восстанавливаться в институте он не собирался, родителям будет полезно разобраться в своих отношениях без него. Взрослые люди, в конце концов. А армия… ну так до осени еще дожить надо было. Все так стремительно менялось, что может к тому времени уже и армии никакой не будет. Осталось только самому проветрить мозги и дать себе передохнуть. Во всяком случае, Костя убеждал себя, что цель его поездки именно в этом. Только маленький противный голосок внутри продолжал ему пищать, что это все равно побег. Трусливое, позорное отступление, когда проиграл по всем фронтам.

Чтобы заглушить его, Костя попытался было читать, все равно батарейки в плеере уже сели. Но спутницей раскинувшейся ближе к концу маршрута пасторали за окном была дорога не самого лучшего качества, и даже никогда не жаловавшийся на вестибулярный аппарат Костя, порадовался, что не успел ничего перехватить, иначе продемонстрировал бы свой перекус всему автобусу.

Булгаков отправился обратно в рюкзак, а Костя вытянул шею, чтобы втянуть хоть немного свежего воздуха из форточки.

Очередной указатель пообещал, что Каменка будет через 10 километров. А скоро и правда показалась колокольня, ещё более разрушенная, чем помнилось Косте. Когда, а главное – зачем с неё спёрли колокол, даже старожилы не помнили.

Сойдя с автобуса, Костя первым делом шагнул к колонке и, повесив на рычаг рюкзак, чтобы не качать одной рукой, умылся да напился, избавляясь от запаха солярки. Не смотря на жару и то, что его немного укачало в автобусе, есть хотелось зверски. Костя потуже затянул на поясе рукава джинсовки, повесил рюкзак за спину и, подхватив сумку, вышел на проселочную дорогу.

– Эй, пижон, ты откудова такой прибарахленный? – окликнул его достаточно молодой голос.

Пожалуй, этого стоило ожидать. Костя повернулся, прищурился от бившего в глаза солнца, с одной стороны пожалев, что очки от солнца остались в рюкзаке, а с другой порадовавшись этому факту. Нельзя было исключать вариант с дракой, и очки было бы особенно жалко.

– Ну, допустим, из Москвы, – ответил он, глядя на парня плюс-минус его возраста, только в вытянутых батиных трениках, белой майке и дурацкой кепочке. По сравнению с ним Костя был не то что прибарахленный, он был почти рок-звездой. – А тебе мой прикид жмет, или что? – добавил он, давая понять, что наезды на пустом месте терпеть не собирается.

– Я ещё не примерял, – деревенский осклабился, демонстрируя отсутствие одного зуба слева, зато справа это компенсировали аж два золотых. – К кому прибыл, Москва? – говор у него был чудной, не вполне поволжский, он как будто специально старался тянуть буквы "а", но память о-кающих предков, видимо, была сильнее.

"И не примеришь", – про себя подумал Костя, но отвечать на эту ремарку не стал. Мало ли, вдруг где в придорожных кустах у него компания друзей с собой.

– К Пантелеймоновым, к деду с бабкой, – ответил он, выжидая, что будет дальше. Солнце жарило макушку, зверски хотелось есть и курить, а ситуация напоминала разборки в каком-то старом вестерне, когда стрелки вот-вот схватятся за револьверы.

– Костя?! – его окликнул еще один голос.

Деревенский повернул голову и, увидев мужчину, немного причудливо одетого – в подрясник и белую кепочку, заметно растерял свой пыл.

– Здрасте, отец Александр. А я вот гостя встретил, думал, проводить, если надо.

Костя с интересом уставился на батюшку, мельком подумав, как должно быть ему было жарко во всем черном на солнцепеке.

– Ну так я его провожу, мне все равно в ту сторону, – сообщил батюшка. – А ты иди куда шел, Витя, Бог в помощь, – добавил он, и деревенскому пацану не оставалось ничего другого, кроме как сплюнуть и развернуться.

– А откуда вы меня знаете? Я вас совсем не помню, – спросил Костя, пока они с батюшкой шли по проселочной дороге. Тому на вид было лет пятьдесят, а может и побольше, поповская борода была перехвачена розовой резинкой, чтобы не мешалась, а общее впечатление было скорее, как от Коровьева, разве что, треснутого пенсне не хватало.

– Как же я могу не знать внучка Мити да Любы? – батюшка усмехнулся в бороду, щедро присыпанную солью седых волос. – Ты ж тут все детство собакам хвосты крутил. Давай-ка с баулом твоим помогу, – он протянул руку за Костиной сумкой.

Возразить толком Костя не успел, сумка перекочевала к батюшке, и тот шустро двинулся вперед, быстрее него самого. Как Костя ни силился, вспомнить он его не смог, впрочем, как и того Витю, с которым едва не схлестнулся. А ведь наверняка в детстве проводили время вместе.

Деревня тоже поменялась, деревья стали выше, кусты гуще. Несмотря на глубинку и развал в стране, эта деревня еще держалась, не вымирала, как остальные. Было слышно косилки на поле, а может, какие другие машины, Костя в них особо не разбирался. В самой деревне было тихо, сонное марево разогнало всех искать тенек и холодок, даром, что время близилось к пяти вечера, а ребятня наверняка была на речке.

Знакомый дом было едва видно за кустами жасмина, который на жаре пах одуряюще. На завалинке дремал дед Митя, сложив руки на животе и забыв прикурить папиросу. Даже дворовый пес вскинулся не сразу, а только когда Костя и отец Александр зашли в калитку.

– Спишь, Митрич, а я тебе тут вон кого привел! – сказал батюшка, когда дед проснулся от собачьего лая.

Дед Митя едва заметно дернулся, размыкая веки, и поначалу уставился на знакомую фигуру батюшки, а потом уже перевел взгляд на внука, которого и сам уже давненько не видел – последний раз больше года назад, когда сын Михаил приглашал их с бабкой в Москву, квартирой новой похвастаться.

– Костя! – он бодро поднялся, хотя Константину в его девятнадцать, шестидесятипятилетний дед казался стариком. Отчасти, наверное, из-за буйной, но совершенно белой шевелюры. – Проходи-проходи! Бабка с утра хлопочет, от пирогов гоняет. Ну ты прямо как с картинки! – он суетился, искренне радуясь приезду Кости, но было и легкое ощущение, будто он смущается, не зная, как вести себя с взрослым столичным внуком.

– Здорово, дедуль, – Костя смущаться не стал, обнял деда, похлопал его по плечу. Тот еще был все равно вполне крепким, Костя чем-то походил на него, и сложением, и тем же пшеничным цветом волос по молодости. Отец был больше похож на бабу Любу, а вот Костя пошел в деда.

– Вечерком еще зайду, – батюшка мешать их встрече не стал и смылся, так что в дом Костя и дед пошли уже одни. Внутри было прохладно, пахло пирогами и самим деревянным домом, запахом, который Костя помнил с детства. Пока они толклись в сенях, из кухни сначала выплыл здоровенный черно-белый кот, а следом вышла и бабуля, тут же принимаясь обнимать и разглядывать внука.

– Ну красавец, красавец. А чего не постригся-то? Сейчас так модно что ли? – спросила она, потрепав его по волосам.

– Модно, бабуль, – Костя ее тоже сердечно обнял, позволив себе с головой окунуться в это ощущение деревенской беззаботности, когда из проблем – только неминуемый, но все равно еще далекий сентябрь с его школой. А пока можно спать, есть, купаться и запоем читать фантастику. К спискам школьной литературы Костя всегда относился скептически.

Он привычным жестом откинул с глаз длинную челку и, войдя в кухню, осмотрелся. Изменение там было только одно – рядом с печкой появилась газовая плита, которую отец Кости, узнав, что в деревню протянули газ, подарил родителям.

– Ба, а ты чего плитой не пользуешься? – Константин увидел, что она так и накрыта заводской картонкой. – Удобно же.

– Да мне с летней кухней как-то сподручнее, опять же, не жарко, – ответила она, снимая полотенца с пирогов. – Иди хоть умойся с дороги, да вещи брось.

Костя решил оставить на потом практический курс по освоению газовой плиты и поднялся в мансарду, где он обычно летом жил. Дед уже поставил там раскладушку и достал матрас, стопка чистого цветастого постельного белья лежала на подушке. Костя открыл окошко, чтобы проветрить, бросил там сумку и оставил джинсовку. Как-то так получилось, что со времени его последнего приезда он вымахал так, что почти доставал головой до стропил.

Спустился, прошел через веранду в сад, где уже дед строгал яблоневую щепу на самовар. Рукомойник висел на прежнем месте, только вот нагибаться к нему пришлось ниже обычного, а ведь раньше едва доставал. Все было вроде привычное, а вроде и другое. Или сам Костя так изменился, что теперь приходилось привыкать заново?

Бабушка гремела тарелками, накрывая стол на веранде, где было попрохладнее. Попутно гоняла кота Семена, который пытался улечься посреди скатерти, словно он главное украшение.

– Может помочь чем? – спросил Костя, ловя кота на очередном подходе к столу.

– Напомогаешься еще! Отдыхай, пирожок бери, – суетилась бабушка, придвигая Косте все сразу – и казанок с картошкой, блестящей от масла, посыпанной свежей ароматной зеленью, и лоснящиеся боками пирожки, и огурцы-помидоры-редиску.

В ответ на все это изобилие Костин желудок издал безнадежно-отчаянное урчание, и он в очередной раз вспомнил, что ел последний раз ранним утром.

– А вы с дедом? – из последних сил соблюдая приличия и сглатывая слюну, спросил Костя.

– Ешь уже! – шутливо прикрикнул на него дед Митя, и Константин сдался – накинулся на еду, так что только за ушами затрещало. Отвлекался только, чтобы Семену его котовью дань отдать.

Дед подсел рядом, захрустел огурцом, и пока Костя ел, рассказывал, как у них дела в деревне. Баба Люба подливала в стакан домашний квас, шикала на кота, который понял, что Костя безвольный и готов отдать ему хоть целую котлету. Прочухав про такой беспредел, к перилам веранды прибежал Полкан, гремя цепью и сопя носом, что как так, кота угощают, а его нет. Пришлось делиться и с ним, а брошенная котлета не успела коснуться земли.

– Ну все-все, хорош баловать их, – сказал дед. – Так про что я говорил-то, – сбился он, почесывая бороду. – А, ну дак как мы с Санычем песок с карьера воровали.

– А кто такой Саныч? – с набитым ртом спросил Костя, раздумывая, влезет в него еще одна добавка или нет.

– Так батюшка нашенский, он провожал тебя. Отец Александр, – напомнил дед Митя и, выудив из треников пачку Беломора, прикурил себе папиросу.

Бабушка пока, не дожидаясь результата Костиных раздумий, положила ему еще добавки, рассудив, что домашней живности слишком много досталось.

– А зачем вы с ним песок воровали? – сильно верующим Костя не был, да и не мог быть, учитывая октябрятско-пионерское детство и комсомольскую юность. Но зачем божьему человеку в принципе что-то воровать, у него в голове плохо укладывалось.

– Так раствор мешать, цемент. Колокольню-то видел? – спросил дед Митя, кивнув себе за спину. Та была видна из любой точки деревни, поскольку была не только высокой, но еще и стояла на холме.

Костя кивнул, но понимания у него не прибавилось.

– Ну тут нашелся один местный, как их там сейчас называют, бизьнесьмен? Грехи говорит, замолить хочу, богоугодное дело сделать, давайте вашу церковь с колокольней восстановим. Тыщелетие крещения Руси недавно было, говорит. Ну дал денег отцу Александру, тот заказал в церковь резной алтарь, то-се, а это дело дорогое и небыстрое. И хлопнули бизьнесьмена, что поделать. Нету больше денег, а уж раз начали, надо продолжать. Ну вот мы с карьера песок и воровали, все дешевле, чем покупать, – рассудил дедок.

– Я могу помочь, если надо, – вызвался он, конечно, не из каких-то религиозных соображений, а из понимания, что сидеть все лето на шее у бабки с дедом, как в детстве, совесть ему уже не позволит.

– Успеется ещё, – повторила за мужем бабушка. – Расскажи лучше, как дома дела? Родители живы-здоровы? – она дождалась момента, когда даже по её меркам внук выглядел сытым.

Костя пожал плечами, вздохнул.

– Вроде все нормально. Ну, мать, конечно, психует из-за того, что я из института вылетел. Отец говорит надо в армию идти. Она в слезы тут же. У них как-то все не ладится, я устал от их ругани, если честно, – признался он.

В лицо Косте бабушка Люба критиковать его мать не хотела, но по тому, как поджались ее губы, он понял, какие слова она держит в себе. То, что мать им не нравится, Костя знал всегда.

– Как же так с институтом-то получилось? – бабушка сменила тему. – Восстановиться нельзя?

– Я завалил зимнюю сессию и к летней меня не допустили, – вздохнул Костя. – Да и подумал… не мое это. Что толку мучиться пять лет, когда мир рушится. Может, отец прав, отслужу, определюсь, чего в жизни хочется, поступлю потом еще куда-нибудь.

– Может ты и прав, – задумчиво сказал дед, потушив окурок и с хрустом поднимаясь. – Вон Саныч то и дело говорит, что мол, что Бог ни делает, то к лучшему. Настоечки вишневой к чаю не желаешь?

– Дед, ты ополоумел что ли? – всплеснула руками бабушка. – Праздник что ли какой – пить посреди бела дня.

– Внук приехал, чем не праздник? – праведно возмутился дед Митя.

– Между прочим, сегодня день святых апостолов Варфоломея и Варнавы, – раздался голос отца Александра, который подошел к ним на веранду. Он обмахивался кепочкой, явно умаявшись. – Нальете чаю страннику перехожему? – протянул он тоненьким голоском, так что было невозможно удержаться от смеха.

– Садись уж, отец Александр, – баба Люба усадила его за стол и стала наполнять ему тарелку.

Дед Митя, рассудив, что с праздником определились, ужом нырнул в дом и буквально через минуту вернулся с пузатым графинчиком, в котором плескалась темно-рубиновая жидкость, и четырьмя рюмками.

– Давай, Саныч, под пирожок, – он стал наполнять рюмки.

– Ну, Господи благослови, – проговорил батюшка, перекрестился, выдохнул и залпом опрокинул в себя настойку. Зажмурился, занюхал пирожком и закусил. Костя изо всех сил сдерживал смех, а потом и сам глотнул из рюмки. Он не понял, где там вишня, он ощутил только голый спирт, от которого перехватило дыхание и выступили слезы. Откашлявшись, он укусил пирожок и перевел дух.

– Что, хороша? – дед Митя тоже уже успел выпить, но в отличие от своих собутыльников закусил только перышком лука.

Бабушка сделала только небольшой глоток ради приличия, а вскоре и вовсе оставила их, перед этим наказав, чтобы не вздумали Костю споить до беспамятства и сами меру знали.

Семен любопытно сунул нос в Костину рюмку, возмущенно чихнул и растянулся на лавке, обиженно повернувшись спиной к столу.

С горячим чаем в вечерних ранних сумерках было особенно приятно сидеть. Вторая рюмка вишневой настойки пошла лучше, они потихоньку приговаривали пирожки. Отец Александр пересказывал историю про то, как они с дедом воровали песок в карьере, а Костя слушал, подперев голову рукой. В саду распелись лягушки и сверчки, солнце катилось куда-то за реку, в деревне стало слышно голоса. Кто звал семью ужинать, кто встречал скотину с пастбища, из дома раздался звук телевизора – баба Люба ушла смотреть очередной повтор Рабыни Изауры.

Вроде пьяным Костя не был, но то ли усталость навалилась, то ли еще что, но в какой-то момент он задремал прямо сидя за столом.

– Костенька! – заметив, что он стал опасно сползать со стола, дед Митя, до того что-то увлеченно обсуждавший с батюшкой, подпер внука плечом. – Умывайся, да иди спать. А завтра уж баньку затоплю, попарю тебя от души.

Сонно угукнув, Костя поднялся и, ощутив неверность в ногах, оперся о стену. Так он и добрался до умывальника, заверив деда, что не упадет.

Выпито было всего ничего, но дневная усталость сказалась – добравшись до своей раскладушки, Константин мысленно поблагодарил бабушку, которая, оказывается, застелила ему постель – сам он с этим уже не справился бы. Сейчас ему по силам было только стянуть с себя одежду, завалиться на раскладушку и отключиться под убаюкивающий стрекот ночных насекомых за окном.

Глава 2.

Костя проснулся от вопля петуха – более типичный деревенский будильник придумать было сложно. Он открыл глаза и лежал, потихоньку осознавая, где он, что он и как. Было уже светло, в солнечном луче кружились пылинки, но хотелось скользнуть обратно в приятную дрему. Глаза сами собой закрылись

Петух завопил второй раз, натужно, словно чем-то подавился, прокашлялся и исправился, выдав еще более громкую трель. Костя потянулся за часами, те показывали четыре утра. Тишина стояла совершенно непривычная после Москвы. Но все же он уловил отдельные звуки – на дворе звякнул умывальник, дальше по улице услышал чью-то корову, которую видимо собирались доить. Захотелось пить и писать, лежать дальше было совсем невозможно.

Он в одних трусах тихонько спустился вниз, дошел до уборной, потом умылся и напился прямо из рукомойника. День обещал быть жарким, в небе не было ни облачка.

– Чего как рано вскочил, Костя? – из дома вышла бабушка, завязывая легкий цветастый халат и направляясь в летнюю кухню.

– Сам не знаю, ба, – Костя вытер лицо и грудь вафельным полотенцем, снятым с крючка в виде грибочка – тот с детства был закреплен за ним. – Вроде я ушёл вчера рано, вот и выспался уже.

– Это главное, если выспался, – бабушка потрепала его по влажным волосам. – Тогда сходи в сарайку, выпусти курей, да яичек свежих собери – сделаю тебе яичницу. Или ты омлет больше любишь?

Костя ответил, что ему совершенно без разницы, в каком виде будут яйца, не хватало еще бабушку заморачивать. Как всем, так и ему. Сходил, разыскал в сумке шорты и футболку, оделся и пошел выполнять поручения. Курам он был безразличен, а вот петух норовил подойти сзади и клюнуть, пока Костя собирал яйца в миску.

– Кыш, иди отсюда, кому говорю, – шипел на него Костя, но петух воспринимал это как личное оскорбление. От курятника пришлось ретироваться как можно скорее, пока петух не заработал себе апоплексический удар. Семен наблюдал за этим с забора, словно говоря "ну и салага же ты, Костя, петуха испугался".

Пока бабушка собирала завтрак, откуда-то успел вернуться дед, Костя не заметил даже когда он ушел. Он уже смотался куда-то за свежей газетой и полностью погрузился в нее, изредка пыхая своим "Беломором".

– Дед, на, попробуй Мальборо, – предложил Костя, которому тут же сразу захотелось курить, даром, что на голодный желудок.

– Костя, не курил бы натощак, – тут же озвучила его мысли бабушка. – Яишенка уж готова.

Дед протянул руку за пачкой и для начала понюхал содержимое, хмыкнул неопределённо и вытащил себе одну сигарету, прикурил. Костя наблюдал за ним поверх тарелки с яичницей на шкварках, ожидая вердикта, а дед явно театральничал, выдерживал паузу.

– Тьфу ты, как будто целоваться через простыню! – вердикт был окончательный и обжалованию не подлежал.

– А ты что, целовался через простыню? – ни капли не обиделся, наоборот, развеселился Костя и, наконец, приступил к завтраку, заодно соорудив себе бутерброд с сыром.

– Всякое бывало, – ответил дед, потом решительно оторвал фильтр у сигареты и докурил ее так. У Кости даже где-то екнуло от такого варварства, но комментировать он это не стал.

В Москве он привык завтракать чашкой кофе и сигаретой, но тут аппетит к нему вернулся в полной мере. Он даже не поморщился, получив цикорий на молоке вместо кофе, управился с яичницей и бутербродами в два счета и уже потом с наслаждением закурил, радуясь, что хоть по этому поводу ему не читают нотации. Дед с бабкой были на редкость либеральными, пока Костя не творил ничего откровенно дикого. Но голова на плечах у него все же была.

– Чем помочь сегодня? – спросил Костя, убрав за собой посуду. – Может на огороде что надо, сорняки там выполоть? – предложил он, понимая, что этим лучше заниматься, пока не разжарило в полную силу.

– Что ж, помоги, коли не шутишь, – кивнула бабушка. – Клубника поспела, пора варенье варить. Я тебе дам лоток, собирай в него аккуратно. Ну и сам кушай, сколько влезет.

Поначалу Косте казалось, что влезет в него много. Вспомнилось детство – сколько клубники он умял с этих самых грядок, срывая по паре ягодок, когда пробегал мимо.

Но сейчас завтрак в желудке не собирался пока делить место. Одолев десяток ягод, все остальные Костя отправил в лоток.

Раньше привлечь его к таким работам было чуть легче, чем невозможно, но сейчас монотонно размеренные действия под плеер в ушах принесли с собой нежданно терапевтический эффект для его перегруженного разума.

Правда, чем выше поднималось солнце, тем тяжелее было работать. Ходить и нагибаться быстро устала спина, так что он плюнул и передвигался по грядкам чуть ли не на коленках, поднимая листья и собирая ягоды. Компанию ему составил Полкан, которого дед пока отпустил на ежедневный променад, и оказалось, что он тоже не дурак пожрать клубники.

– Так, ну ты-то не наглей, товарищ, – Костя отпихнул пса, который профессионально объедал кустики, выбирая только спелые ягоды.

После клубнику нужно было перебрать и помыть, чем Костя занялся на пару с бабушкой, а уж потом она достала медный таз и наотрез отказалась варить варенье на газовой плите.

– Вот что хочешь мне говори, но будет вообще не то, – сказала она, ссыпав клубнику в таз. – Тут свежий воздух нужен, да и на дровах совсем по-другому варится. Иди лучше принеси как раз дровишек, дед обещался наколоть.

Решив, что не мытьем, так катаньем убедит бабушку в преимуществах газовой плиты – за два-то месяца, пока что Костя отправился к дровнику, где и правда аккуратные чурбачки ждали своего часа. По пути Костя заметил деда Митю на картошке. С тяпкой тот управлялся ловко и вполне бодро, но все та же совесть решительно направила Костю к деду после того, как бабушка была обеспечена запасом дров.

Даже воспоминания о сборе колорадского жука – от этой повинности Костя никогда не мог уклониться – сейчас его не остановили.

– Дед, давай помогу, – предложил он, видя, что фронт работ внушительный.

Дед от помощи отказываться не стал.

– Иди вон мотыжку в сарае возьми. И на голову что-нибудь надень, – напомнил он.

Костя быстро смотался за мотыжкой и кепкой и вернулся к деду. Тот уже заканчивал окучивать один ряд и был готов приступить ко второму.

– Так, видишь, как я делаю? Вот тебе надо делать так же, только лучше, – усмехнулся он. – Помни, кусты нежные, так что аккуратно, не поруби стебли к едрене-фене.

Пару минут Костя и правда наблюдал за дедом, а потом, заняв соседнюю от него гряду, взялся за дело. И очень скоро стало очевидно, что опыт и сноровка решают. Дед Митя уже закончил окучивать свой ряд, когда Костя преодолел экватор своего, обливаясь потом. Что ж, по крайней мере, теперь не вызывало сомнений, почему дед такой крепкий и поджарый – с такой активностью никаких турников да отжиманий не нужно.

К тому же, с непривычки Костя еще и мозоли на ладонях натер, но не жаловался. Зато, когда бабушка позвала обедать, едва не уверовал в высшие силы от облегчения.

– Ничего, Костя, до конца лета сноровки прибавится, – дед похлопал его по спине. – Там, глядишь, то одно, то другое, никакой физподготовки к армии не понадобится.

После плотного обеда сил не осталось ни на что, кроме как лежать на веранде, на ветерке и не шевелиться. Дед с бабкой тоже привыкли в полдень отдыхать, так что Костю никто не беспокоил. Он взялся было опять за Булгакова, но дальше второй главы не продвинулся, уснул, уронив раскрытую книжку себе на лицо.

– Костя, подъем. Я баньку истопил! – дед хлопнул его по животу, так что парень мигом подскочил. Солнце уже клонилось к закату, значит, вырубило его больше, чем на пару часов.

– Иду! – зевая, Костя сел и потянулся.

Воспоминания о бане тоже были детские – посидеть немного в парилке, помыться из тазиков, выпить кружку ароматного травяного чая и завалиться спать.

А потому новый опыт, полученный в бане, стал для Кости весьма травмирующим, причем, он мог бы поклясться, в буквальном смысле – дед так отхлестал его дубовым веником, что парень едва не по-пластунски выползал из парилки, покряхтывая и постанывая.

– Дед, если ты так не рад моему приезду, мог бы прямо сказать, – проскулил он, присев на лавку в предбаннике и зачерпнув холодной воды из тазика, чтобы умыться.

– Еще чего, – ответил дед, залихватски закинув на плечо полотенце, и принялся энергично растираться. – Разбаловались вы в своем городе, с душами да ваннами, ни помыться толком, ни попариться. В здоровом теле – здоровый дух, во, как раньше говорили. Вот вы и болеете все поголовно.

Не слушая возражений, он окатил Костю холодной водой из шайки, и после этого выпихнул на воздух.

Косте казалось, что он пьяный, как после вчерашней настойки. Он сидел в одном полотенце на лавке рядом с баней, и у него звенело в голове. Воздух был после парилки упоительным, небо розовело в начинающемся закате. В саду не то что пели, а бешено орали птицы, громче, чем когда-либо. Тело казалось и легким, и тяжелым одновременно, что было особенно странно. Косте казалось, он врастает в лавку, но одновременно хотелось бежать и что-то делать.

– Упарил тебя дед? – оказалось, он не заметил, когда подошла бабуля, и, видимо, она какое-то время просто наблюдала, как пялится в пустоту внук. Костя только кивнул.

– Ничего, это тебе сейчас кажется, что все косточки из тебя вытащили, да перемололи, зато завтра встанешь, будто заново родился. Дед дело знает, – бабуля протянула ему кружку с домашним хлебным квасом. – Сегодня танцы в клубе, – словно, между прочим, добавила она. – Сходил бы, Костенька, чего чистоте зря пропадать, – бабушка лукаво улыбнулась.

– Танцы в клубе? – хмыкнул Костя, сделав большой глоток кваса. – Ну, может, и схожу, погляжу как тут у вас все.

Конечно, на многое он не рассчитывал. Он иногда ходил на дискотеки, топтался у стенки или иногда танцевал с девчонками, но большую часть времени ему там было скучно. И если в Москве еще можно было рассчитывать на хиты, то здесь в глухомани будет за счастье, если местные не танцуют под Песняров.

Уже одевшись и собравшись, Костя понял, что он выпендрился. Даже по московским меркам, что уж говорить про деревенские. Сто процентов кто-нибудь подойдет перетереть за его прикид. Спросят и за джинсы, и за кроссовки, может, даже и за отцовский ремень с бляхой. На футболке у него были Sex Pistols, а сверху он надел красную клетчатую рубашку, как у Кобейна. После бани волосы, конечно, ложиться как надо не хотели, пришлось мочить и приглаживать, особенно челку, которая по-дурацки завилась волной.

С собой он взял подаренный отцом на Новый год Полароид, зря что ли с собой вез? Может, будет что интересное поснимать. Но прежде, чем выдвинулся в клуб, сделал фотографию бабки с дедом.

– Ну, давайте, обнимитесь что ли, – попросил он, поставив их под куст жасмина.

– Вот еще выдумал, – бабушка отнекивалась, едва ли не отбиваясь от деда, при этом совершенно по-женски кокетливо оправляла кофточку.

А дед поступил проще – сгреб ее в охапку и широко улыбнулся, демонстрируя крепкие, только прокуренные зубы.

– Вот и молодцы! – оценил Костя и нажал на кнопку, а через пару минут, помахав карточкой, продемонстрировал результат бабушке и дедушке. – Вот, на память!

Оставив их восторгаться чудесами современной техники, Костя повесил Полароид на плечо и направился в сторону клуба, под сигаретку наслаждаясь летним вечером. Как раз цвела липа, и запах стоял просто одуряющий.

О том, что днем он не ошибся, и в клубе сегодня действительно танцы, музыка его оповестила заранее.

"И снится нам не рокот космодрома…" – донеслось до Кости, и он даже немного приободрился. Земляне всяко лучше, чем Песняры, хотя не Наутилус, конечно.

Клубом оказалось одноэтажное кирпичное здание, перед которым почему-то стояла побитая жизнью скульптура Девушки с веслом, правда весла уже как такового не было. В палисаднике буйно цвели самые разные цветы, видимо, призванные прикрыть общую убогость. Над входом даже гирлянда висела, правда лампочки горели хорошо если через одну.

Тут и там попадались стайки девушек, косящих под Аллегрову и Ветлицкую, одетые из серии "все самое лучшее сразу". Судя по количеству молодежи, люди собрались не только с Каменки, но и других поселков в округе. Пацаны тоже кучковались, курили, что-то обсуждали, поглядывали на девок. Не заметить Костю они естественно не могли.

– О, здорово, Москва! Я ж говорил, что припрется, – от одной из компашек отделился вчерашний Костин знакомый. Все еще в батиных трениках, но теперь еще и в спортивной куртке. Надпись Adidas на груди горела ярким неоном и, по меньшей мере, двумя ошибками.

– Здорово! – сухо, но без агрессии поздоровался Костя, помедлил и протянул руку для пожатия, для начала следуя маминым постулатам о воспитании и вежливости.

Парень, которого отец Александр назвал Витей, с усмешкой глянул на протянутую руку, сплюнул через щель в зубах, цигарку зажав второй стороной рта, но ладонь все же пожал, причем, явно попытавшись сразу продемонстрировать силу. Но Костю крепким пожатием напугать было сложно.

– У вас тут пивка можно выпить или на сухую гуляете? – спросил он, боковым зрением отмечая, что привлек внимание местного женского населения.

– А че сразу пиво, мы че, в детском саду чтоль? – протянул кто-то из его компании. – Деньги есть, Москва?

Костя пока отвлекся на пару снимков, барышни возле скульптуры были уж больно колоритные. Правда, подойти с сигаретой поближе к их начесам он бы ни за что не решился, лаком несло даже на пару метров в сторону.

Деньги у Кости были, правда, немного. Как-то он не рассчитывал, что на деревенской дискотеке придется за что-то платить.

– А сколько надо? – уточнил он, помахивая снимком, чтобы тот проявился.

– Рублей пять, – не растерялся Витя, решив потом поделить навар с бабкой, у которой они брали сивуху.

Красная цена тому напитку был рубль, да и то лишь из-за затраченного на производство сахара. Но деревенских и такое пойло вполне устраивало.

– Махнемся на сигарету Мальборо? – предложил Костя, прикинув в уме нехитрый расчет. Пачка ему стоила около 30 рублей, а вот отдавать пятак за непонятно какое пойло было жалко.

– И что мы будем делать с одной сигаретой? По кругу пустим? – усмехнулся Витя, вкладывая в вопрос максимально скабрёзный смысл. – Гони четыре, и будет тебе счастье.

– За стакан самогона? – усмехнулся Костя. – У вас тут Джек Дэниэлс что ли? – спросил он, а потом понял, что те едва ли знают, что такое Джек Дэниэлс.

– Это че за хрен с бугра? – подтвердил его предположения Витя. – Нет у нас тут никаких Джеков.

Моральную дилемму можно было прочесть на лице деревенского, как в открытой книге.

– А цена не за стакан, а за бутылку, – наконец, сдался он, понимая, что все равно не продешевит.

– Показывай товар, – сказал Костя, хотя уже сильно сомневался, что оно ему нужно. Но врубать заднюю, не разобравшись, что предлагают, не стал.

Витя сделал знак одному из друзей, и тот вытащил из внутреннего кармана потрепанной штормовки бутылку с мутной жидкостью. Больше всего она походила на сильно разбавленное молоко, да ещё с желтоватым оттенком.

Из второго кармана появился граненый стакан.

– И вот это вот вы продаете по пять рублей? – не удержался от смешка Костя, понюхав горлышко бутылки. Пахнуло натуральной сивухой, так что рисковать он не стал. – Ладно, парни, пить я это, пожалуй, не буду, мне и так нормально.

– Сдрейфил что ли? – фыркнул Витя. – Не боись, не ослепнешь.

Но Костя уже решил поискать себе другую компанию, вот хоть бы с местными королевами красоты поближе познакомиться.

– Дамы, можно я вас сфотографирую? – Костя был парнем вежливым, так что прежде всего решил спросить. Девушки обалдели от такого обращения и тут же закивали, принимая наиболее эффектные позы. Костя, не скупясь щелкнул несколько кадров и протянул им карточки, когда они проявились.

– Ничего себе, как круто! – про Полароид девушки только слышали, но живьем не видели. – А можно себе оставить? – они окружили Костю, радуясь возможности познакомиться поближе.

Самая бойкая из них – Лена, уже и сама представилась, и имя москвича спросила, заодно поэффектнее преподнося свои формы.

– Конечно, берите на память, – кивнул Костя, оставил девушек разбираться, кто заберет снимки, те кто лучше получился, или по жребию.

Он все же зашел внутрь клуба, где уже тоже собирался народ. Из колонок доносился «American Boy» Комбинации, девушки пританцовывали на танцполе, который, по сути, был крашеным дощатым полом. Звуку было далеко даже до самого простенького бумбокса, которые бывали на квартирных вечеринках у Костиных однокурсников. Под потолком немного психоделически мерцала светомузыка, отбрасывая красные, синие и желтые отблески на девушек, превращая их боевой раскрас в гротескные маски.

И снова Костя привлёк внимание. В первую очередь, конечно, своим нарядом – в основном парни были в трениках. В джинсах были двое, но не в фирме, а в простых варенках.

Да и прической он отличался – деревенские стриглись коротко. Причём, судя по не слишком ровным челкам, некоторых стригли дома.

Снобом Костя не был, но как-то быстро поймал себя на мысли, что делать тут ему особо нечего. Разве что потанцевать немного для собственного удовольствия…

Потоптался он буквально одну песню, потом к нему начали подходить девушки, наплевав, что это не белый танец. Не прошло и десяти минут, как к Косте подошел Витек, сцапал его за локоть и процедил ему на ухо:

– Пошли, выйдем, – он кивнул в направлении двери, и Косте особо ничего другого и не оставалось.

– В чем дело? – на улице он стряхнул пальцы провожатого со своего локтя и невольно повернулся так, чтобы за спиной была стена и прикрывала тылы.

То, что перед ним сейчас топталось пятеро деревенских, ничего хорошего не сулило.

– Слышь, Москва, ты тут без году неделя, а уже на наших девок губы раскатал. Так вот либо отвали, либо мы поможем, – сказал один из компании.

– Ваши девки сами на меня вешаются. Если им с вами не интересно, это не моя проблема, – парировал Костя, рефлекторно приняв более устойчивую позу – что-то ему подсказывало, что деревенские "помогут" ему в любом случае.

По ним было видно, что ту самую бутылку невнятной жижи они уже распили, разогнав кровь в собственных жилах.

– Борзый, ты, Москва. Борзый и смазливый. А у нас ни тех, ни других не любят, – сказал Витя, сплюнув себе под ноги и расплылся в противной улыбке. – Но ты не переживай. Мы тебе поможем. Морду поправим, заодно и борзости поубавится. Да, пацаны?

– Это мы завсегда! Без проблем! – отозвался нестройных хор голосов.

Костя переводил взгляд с одного на другого, руки сами собой сжались в кулаки. Не то, чтобы он был частым участником уличных драк, да и любых других, но постоять за себя умел – отец позаботился. И пасовать просто так, пусть его сейчас и собирались избивать пятеро, он не собирался. Только Полароид с плеча снял и осторожно положил на низкий внешний подоконник, выбрав местечко почище.

Как Костя и предполагал, никакой дуэли и быть не могло. Навалились все разом, и поначалу ему удалось уклониться от летящего в лицо кулака, и самому атаковать, но потом все смешалось. Какое-то время он стоял на ногах, отбиваясь и раздавая затрещины, но потом кто-то пнул его под колени и он упал. Сцепились, кажется, с Витей, покатились по земле, и неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы не подоспел местный участковый. То ли звезды так сошлись, то ли девки позвали, но драку по итогу разняли.

Костя поднялся, из разбитого носа и губ лилась кровь, но он просто так не сдался. Все пятеро щеголяли кто ссадинами, кто синяками. Витя держался за ребра и утирал с лица кровь вперемешку с соплями.

– Почему я не удивлен, – сказал участковый, оглядывая компанию. – Прошу в отделение, товарищи. Шагом марш.

Вздохнув, Костя снял с пояса клетчатую рубашку, которая перекочевала туда во время танцев, и утерся ею – все равно больше было нечем.

Деревенская гоп-компания уже пыталась уболтать участкового, а Костя молча шел следом за ними, одной рукой придерживая рубашку, а другой Полароид. Ему пришло в голову, что сивуха-таки сыграла ему на руку – координации бойцам явно не доставало.

Идти было не далеко – пункт милиции находился практически в том же здании, что и клуб – в небольшой пристройке к нему, и даже был оборудован клеткой для временного содержания для особо буйных. Бывать в нем Косте, конечно, не приходилось, но он помнил, как еще в прежние времена дед с бабушкой обсуждали, как муж некоей Степановны опять ночевал в той самой клетке после очередного пьяного дебоша.

Кабинет дополнял абсолютно пустой письменный стол, кондовый сейф с облупившейся традиционно зеленой краской, и графин с водой на нем.

– Берем двойные листочки, пишем чистосердечное, все как обычно, – сказал участковый, когда все они разместились в кабинете. Кто-то пытался договориться, кто-то канючил, кто-то сопел и принялся покорно писать, что произошло. Наконец, участковый посмотрел на Костю и прищурился.

– Ты что ли внук Пантелеймоновых? Не успел приехать, уже нашел приключения себе на жо.. кхм..голову? – спросил милиционер.

– Они сами меня нашли… – Костя покосился на деревенских, – приключения ваши.

Свой листочек он тоже придвинул и стал писать, как все было, утаивать ему было нечего.

Участковый, лысеющий мужчина лет сорока, приподнялся и потянул носом.

– Не забудьте написать, что, когда и сколько употребляли, – посоветовал он.

– Я не пил! – тут же сказал Костя, совершенно не желая добавлять себе отягчающих обстоятельств.

Легковерным участковый не был, так что подошел к Косте и наклонился.

– Дыхни, – велел он, и Костя послушно подышал в его направлении. Сивухой не пахло.

– Понятно, вопросов нет, жертва нападения, – сказал он. В отделение вдруг вломилась толпа девчонок.

– Товарищ сержант, мы можем дать свидетельские эти самые… – самая бойкая забыла слово. – Ну короче, рассказать, че там как было, если надо.

– Так, спокойно, барышни! – участковый поднял руку вверх. – Базар не устраиваем. Что, примчались хахалей своих отмазывать?

Этих парней и девушек он знал с самого их детства и искренне считал, что некоторым из них меры принудительного воздействия пошли бы на пользу. И ему не хотелось, чтобы вся компания объединилась против москвича.

– Ну, вообще, мы пришли сказать, что не московский пацанчик драку начал, – сказала еще одна. – Так что он тут, правда, не виноват.

Дело приняло интересный оборот, в итоге разбирательство затянулось до глубокой ночи. Точнее, до раннего утра – когда Костя вышел из отделения, уже занимался рассвет.

Голова у него раскалывалась, и после драки, и после галдежа, который время от времени вспыхивал во время дознания – женская и мужская стороны деревенской молодежи припомнили друг другу все прегрешения. В итоге сержанту даже пришлось пригрозить парням, что без разбирательств составит протоколы на всю компанию, если у кого-то из девушек после всех этих событий появятся следы побоев.

– Эй, Москва, ты заглядывай на танцы-то, – рядом с закурившим на углу отделения Костей появилась одна из его защитниц, вроде, Светлана.

Правда, по тому, как она нападала на одного из парней, Костя понял, что ей важнее не его защитить, а своего хахаля, как выразился участковый, уесть. В том же была и причина приглашения, как ему казалось.

Костя не ответил ей, только неопределенно махнул рукой и двинулся в сторону дома. На танцы он, естественно, больше ходить не собирался. Настроение у него было испорчено, он вдруг особенно сильно осознал, как выделяется на общем фоне, а опускаться до уровня деревенской шпаны он не собирался.

Потихоньку вернувшись домой, он дал себя обнюхать встрепенувшемуся было Полкану и пошел отмываться от засохшей крови, стараясь не сильно греметь умывальником. Рубашку тоже пришлось замочить в холодной воде, ее было банально жалко. Зеркало отразило начавшую опухать бровь, отек, переползающий на левый глаз, расквашенные губы. Одно радовало – нос ему сломать не успели.

Голова трещала, так что он потихоньку шуровал в аптечке, пытаясь найти обезболивающее. Разжившись таблеткой цитрамона, он поднялся к себе наверх и попытался уснуть, а проснулся через несколько часов, когда хлопнули калиткой, и Костя услышал бодрый голос участкового. Ему вообще что ли сон не нужен был?

– Товарищ сержант, утречко доброе! Чегой-та вы к нам? – услышал он деда и понял, что сейчас события ночи станут достоянием общественности. Если уже не стали, учитывая скорость распространения новостей по деревне.

– И вам не хворать, Дмитрий Петрович, – поздоровался участковый. – Да вот, к внуку вашему пришел. Слыхали, чего наши лихачи вечером вчера отчебучили.

Ответа деда Костя не услышал, но понял, что тот еще не знает, судя по тому, что сержант начал обстоятельный рассказ. При этом они переместились на веранду, где бабушка сделала им чай, сладости всякие выставила. Костя понял это по доносящимся до его мансарды звукам.

– Вот я и хотел попросить вашего внука, чтобы он заявление написал на удальцов наших, – завершил свой рассказ участковый.

Вздохнув, Костя поднялся и стал натягивать шорты, рассматривая свою колоритную физиономию в небольшом зеркале. С одной стороны, участкового он понимал, а с другой, ощутил себя какой-то разменной монетой. Света вон вчера хотела им воспользоваться, чтобы ревность вызвать, участковый – чтобы призвать нарушителей к порядку.

– Как будто других методов нет, в самом деле, – ворчливо поделился он с Семеном, покачивавшим толстым пушистым хвостом из-под тюля на окне.

– Батюшки, Костя! – Бабуля схватилась за сердце, когда увидела внука, спустившегося на веранду. – Да как же так, миленький?

– Все окей, ба, уже не болит, – соврал Костя, но расстраивать бабушку еще сильнее не хотел. Дед тоже присвистнул, увидев его закрывшийся глаз.