Желанная герцогиня

Глава третья

Виктран мчался в образе черного скакуна, сметал на своем пути шатры и лавки, не забывал призывно ржать, при этом рискуя выронить узелок со Слезой, уводя за собой лошадей.

Он мчался, и сам еще не до конца верил в то, что сумел не только выйти живым из сокровищницы, но и не утратить важные артефакты.

И мужчина не сомневался в том, что боги помогают ему.

Да, были сбиты ноги, да, на пути выскакивали люди, падали замертво, потому что причинить вреда не могли из-за радрака и их намерения в отношении него оборачивались для них смертью.

Жалел ли этих людей Виктран? У него не было на это времени.

Он мчался уже пятую веху. Останавливаясь ненадолго, чтобы дать отдышаться другим лошадям и найти мелкую речку или колодец, чтобы напиться. Из тридцати лошадей, которых он увел из королевских конюшен, осталось двадцать, но мужчина не сомневался, что до границы может потерять кого-то еще по дороге. Отловят, как только окажутся в видимости людей. За ними точно идет погоня. А в приграничный город зайти все равно придется. Другого пути для него просто нет. Несмотря на то, что в его королевство ведет еще одна дорога, для него она самая небезопасная. Там лучше тракт, там больше людей, больше охраны и постов, через которые пропускают далеко не всех.

В то, что лошадей просто пропустят через ворота — ждать не приходилось. И коней отловят, и боги его знают, что сотворит с ним радрак при нападении большего количества людей. Каждая чужая смерть била не только по сознанию, но и жаркой волной проходила по телу.

И если в угаре погони мужчина старался не обращать на это внимания, то сейчас, когда он откровенно выдохся, все же Виктран морф, а не уникальный породистый конь, который к тому же ограничен страшным артефактом на шее, любая дополнительная нагрузка может стать фатальной. Сейчас он, можно сказать, был наполовину цельным.

Виктран старался не думать о том, что творится у него в желудке. Внутри словно раскалялись угли, и с каждым днем все сильнее. Он не был обычным животным несмотря на то, что морфы перенимают образ полностью.

Когда-то помнится он переживал о том, что инстинкты могут взять верх, и вместо того, чтобы обернуться человеком, его зверь решит завести свою звериную семью.

Отец тогда рассмеялся и успокоил, что это невозможно. Несмотря на то, что морф без труда займёт лидирующие позиции среди любой стаи, тяги к размножению не будет. Такова магия. Только со своим видом, а морф, как ни крути — это человек, обладающий уникальным магическим даром. Помимо прочего он легко может управлять процессами в организме. Естественными потребностями. Такими как опорожнение желудка.

Когда показалась деревня, последняя на их пути, Виктран вознес молитву Священной паре.

Оставалось не так много до бескрайних лесов, до заброшенных земель, на которые Его величество так и не назначил управляющего. Слишком убыточными они считались.

Все удивлялись, как еще стоят несчастные Глиняшки, Адузовцы и Муранки, какими внутренними силами и запасами обладают жители этих деревень, раз дома не опустели.

То ли упрямство, то ли невозможность договориться с соседним эдором.

Но для Виктрана эти земли станут спасением. Он понимал это отчетливо несмотря на то, что близилась зима и пропитания на захудалых территориях найти будет не так уж и легко.

А ему прежде, чем двинутся в дальний путь в столицу, нужно будет восполнить силы. Виктран уже сейчас подошел к тому рубежу, когда действовал на чистом упрямстве, остро ощущая, как магия все чаще отказывается подчиняться, как разум человека побеждает звериный с трудом.

Но когда перед тобой желанная цель, когда она настолько близка — отказаться от нее, значит предать все, к чему стремился.

Эта деревня казалась вымершей.

Виктрана если и удивило подобное, то не настолько, чтобы начать опасаться. Интуиция молчала, а вот разум подсказывал, что погоня не окончена и останавливаться на отдых сейчас нельзя. Он сбавил ход, желая хоть немного отдышаться, уже не бежал, сначала шел рысью постепенно переходя на шаг. Лошади, следовавшие за ним, также сбавили ход.

И все же люди были…

Они словно духи появились внезапно. А может слух стал подводить Виктрана, мужчина уже был не уверен в том, что трезво оценивает окружающую действительность.

Виктран заметил несколько стариков, которые разинув рот наблюдали за табуном лошадей, мчавшихся по кривой, ухабистой дороге.

Оглушительный свист раздался неожиданно, заставив одного из коней встать на дыбы и недовольно забить копытами.

— Егей, постой-ка!

Прямо перед Виктраном, раскинув руки выскочил подросток. Мальчик, не больше восьми ходов от роду, с левой рукой, повисшей плетью.

Виктран не успевал ни отскочить, ни хоть как-то не допустить контакта.

Увы, ребёнок здоровой рукой вцепился в его длинную гриву.

В момент смерти несчастного мальчишки Виктрана словно молнией прошибло: он встал на дыбы, истошно заржал, от чего кровавая пена, струей стекающая по его морде, разлетелась в стороны…

Лишь чудом он не выронил узелок с артефактами. Это было счастливым обстоятельством, от боли, что прошило его тело, мужчина закусил узелок так сильно, что челюсть свело судорогой и разжать ее станет не так — то просто.

Смерть мальчика словно бы на двое расколола сознание мужчины, и кажется, его душу.

Он больше не соображал, что делает. В его мозгу билась лишь одна мысль — бежать.

Стремительно, на пределе сил, он мчался прочь из деревни, мчался так, как никогда в жизни.

Его затухающее сознание затопило божественным гневом. Лишь только в те страшные минуты, Виктран наконец понял суть проклятого артефакта. Понял и испугался по-настоящему.

Абсолютно невиновных не бывает. Хоть раз в жизни, но оступались все: кто в большей степени, кто в меньшей. Если ты лишь своровал, воздействие будет меньшим… Но если ты убивал, если намеренно подводил к гибели, то получишь все в двойном размере, как только на твоей шее окажется радрак, который обязательно активируется.

Исключение составят разве младенцы…

Виктран не был святым, по долгу службы приходилось и карать, и миловать.

Последнее приходило не так уж часто. Ради своего королевства идти приходилось на многое, но ему еще везло…

Везло в том, что воспитание он получил благородное, что отец всегда учил его брать ответственность за все свои поступки, продумывать наперед последствия, принятых им решений, и избегать не нужных жертв. И никогда не поступаться совестью ради гордыни или триумфа над поверженным врагом.

Теперь Виктран точно знал, что это сыграло особую роль в его нынешнем положении. Именно это не дало сойти с ума… не дало утратить себя и позволить радраку убить его.

Однако было кое-что еще… Слишком существенное, то, отчего не отмахнуться, то, что являлось решающим — гибель тех, кто дотронется к нему или попытается помочь.

Все эти смерти, что следуют из-за действия артефакта, в итоге оказываются на совести осужденного, тем самым усиливая действие радрака.

И если те, кто гнался за ним, сами были далеко не безвинны, а потому и откат по Виктрану хоть и был болезненным, но не смог раздробить его сознания, то смерть ребенка, которого Виктран не сумел уберечь, ударила по нему самым сокрушительным способом.

Он больше не мог вернуть себе власть над телом.

Хуже того, его сознание, его «я» с каждым мгновением погружалось в непроглядную мглу, которая, увы, не дарила ни спокойствия, ни тишины… Тьма жалила, звенела, заставляя тело Виктрана дрожать от боли.

Мужчина больше не отличал реальность и явь, и плохо соображал, ни куда мчится, ни что будет дальше…

Последней связной то ли мыслью, то ли приказом, набатом, звучавшим в воспаленном мозгу — унести как можно дальше то, что хранится в узелке. Но вот, что именно там, Виктран уже ответа дать не смог.

Мужчина потерял себя. Черное марево, поглотившее его, имело над ним полную власть, в то время как тело существовало словно бы отдельно. Боль стала основной спутницей, а разум, казалось, навсегда покинул его.

Он не помнил себя, не помнил ничего, лишь отдаленно, какая-то часть его сущности, все еще пыталась докричаться до утомленного сознания. Зачем-то запомнить местность, где Виктран долго пролежал конем, не имея сил подняться. Мужчина не отдавал отчет происходящему и тому, как украденные им кони, взялись выхаживать необычного вожака, от которого веяло божественной магией.

И пусть все это выглядело странно, но едва теплящуюся в нем жизнь, поддержали именно кони. Ему таскали траву, грели своими боками, и терпеливо сторожили… Пока в один момент, Виктран не пожелал напиться… А там и продолжить путь.

Иногда, в мареве проступали чьи-то лица, но ни кто они, ни что значат для Виктрана, мужчина уже не понимал.

Просто образы людей. Разные. Строгое мужское, доброе женское, нежное юной прелестницы. Кто они? И кто он?

Для Виктрана время изменило свой ход. Он больше не отличал реальность и явь, иногда проступающая связь с телом подкидывала ему странные видения: зимний лес, коней, жеребенка, которому мать трепала гриву… Он ощущал привкус прошлогодней, мерзлой травы во рту, талой воды и прелых листьев…

Иногда он мерз, но даже это состояние не могло полностью вызволить его из мглы, которая неизменно была на первом месте.

Мужчина смутно понимал, что его время на исходе. Но больше не желал бороться, ни стремлений, ни ожиданий, ни цели… Ничего. Даже когда его «я» бесцеремонно выдернули криками, диким ржанием и погоней…

Его тело ломало, выворачивало, заставляя не только меняться, но и утратить последнюю разумную часть себя. Он был зверем, каким — Священная Пара знает…

Он брел, бежал, летел…

Словно вторя ему — сменялись сезоны… Холод сменился первой капелью, благоуханием цветов и трелью птиц…

Мужчина жаждал покоя… И покорно ждал, когда его жизнь оборвется… Его почти не стало, мужчина чувствовал влагу, которая делала тело тяжелым и тянула вниз. Ощущал запах озера, слышал крики…

В какой момент он ощутил магию, морф не понял. Но именно эта магия, чужая, живительная, заставила его почти уснувшее «я» встрепенуться. Прогнать муть перед глазами, и услышать голос, точно не его, который грозно требовал: не смей сдаваться!

Лишь спустя мгновение морф понял, что это голос кого-то родного, настолько близкого и дорогого, что ослушаться никак нельзя. И неважно, что это какое-то воспоминание, а не прямой приказ мужчины, находящегося рядом. Пусть его нет поблизости, но не выполнить его волю морф не мог. Да вот беда — было поздно.

Когда он осознал себя вороной, и отчаянно забил крыльями по воде, было слишком поздно. Перья намокли, клюв заполнился водой, дышать оказалось нечем…

На краткий миг, который, впрочем, мужчине показался вечностью, все его чувства и мысли, словно отрезало, стерло чужой, неведомой рукой. Он больше не ощущал тела, да и себя тоже. Мгла накрыла стремительно и в этот раз, морф был уверен, что в последний раз. Он не боялся, но легкое сожаление о чем-то чего вспомнить не мог, пронеслось в его сознании.

Луч яркого зелёного света оказался для морфа неожиданностью. И собственная реакция его тоже удивила. Он всем своим существом устремился к свету, постарался вцепиться в луч, ухватиться… Все эмоции, которые, казалось, угасли, вспыхнули с новой силой и затопили его сознание. Он хотел жить. Неважно как, неважно кем: птицей ли, волком или конем, но жить хотел. Ему еще рано умирать. Он должен что-то сделать. Кому-то помочь. Обязан!

Морф сам был ошеломлён от того, что смог не только открыть глаза и полностью ощутить свое тело, но и вспомнил о том, что на нем артефакт с чудовищными свойствами, но отцепиться от света, которым оказалась незнакомка, не мог. Ему нужно было еще… Потому что с каждым мгновением, тело наполнялось силой, разум больше не болтался в тумане, и пусть он все еще не понял, кем является, это было неважно. Он жив! И будет жить!

В этот момент незнакомка оборвала зеленую нить и ворон не сдержавшись, клюнул жадную женщину.

— Ах ты ж дрянь! — прошипела она, а морф, оттолкнувшись от руки, взлетел.

Выше, выше… пока не скрылся от любопытных глаз. Ему нужно передохнуть. Нужно понять, что делать с украшением на шее, а главное, понять, кто он такой…

Но тело требовало подпитки. И ворон вместо того, чтобы угнездиться на ветке, перевести дух, подумать о питании, вновь взлетел. На этот раз, чтобы вернуться обратно — на озеро, к той женщине, которая могла бы его исцелить. А в том, что могла — он не сомневался.

Его тянуло к ней так сильно, до мушек перед глазами… И несмотря на то, что ему не требовалось прилагать усилий, чтобы взять верх над телом, он смутно помнил о том, что это необходимо, потому что родился не таким и это часть его силы, противиться желанию вновь увидеть девушку, не смог.

Ворон надеялся, что ему еще удастся коснуться ее… И тут его сознание прострелило застарелой болью, перед глазами возникли образы… Худого мальчугана, замертво падающего перед ним… Страх удушливой волной поднялся внутри, ворона затрясло на ветке, но разумная часть быстро опомнилась.

Он же коснулся женщины, хуже того — укусил! Но она жива! Больше того! Весела, играет с детворой, коей чересчур много для того, чтобы быть им матерью… Гувернантка? Да и сама девушка молода для этого, тем более у детей слишком большой разброс по возрасту…

Ворон разглядывал купающуюся незнакомку с жадностью путника, у которого вехим[6] во рту ни капли не было. Ему нравилось то, что он видел. Больше того, он начал мысленно сравнивать эту девушку с другой, чей образ всплыл в голове сам собой: красивой, хрупкой юной леди, в удивительно прекрасном наряде, с сияющими глазами, улыбкой полной затаенной надежды и радости… Но…

Незнакомка привлекала его гораздо сильнее. Ее плавные движения, ее нежность и бережность по отношению к детям. То, как она сдувала непослушные локоны с лица, которые так и норовили закрыть ей обзор, как смеялась, беззаботно, иногда чуть пофыркивая, но при этом зорко следила за тем, чтобы никто не утоп и не испугался воды. Она журила, иногда хмурилась, и дети чутко улавливали перемены, перестав баловаться, но при этом девушка ловко возвращала общий веселый настрой, продолжая учить разномастную детвору плавать… Ни одного крика, ни оплеухи или шлепка, хотя парочка мальчишек точно напрашивались на трепку, когда начали пугать девчонок: ныряя и хватая тех из-под воды за щиколотки, одну даже чуть притопили… Но девушка была бдительна.

Ни жеманства, ни кокетства, притворства или желания покрасоваться перед сопровождающими мужчинами…

Она была настоящей. Какой-то не такой… Не как та, что мерещиться отдаленным эхом в голове. Та другая, красивая, но…. Холодная? А эта… Точно не его окружения, слишком непосредственна и открыта. Ниже по положению…

И почему-то эта мысль отозвалась горечью и болью.

Мужчина, а теперь он точно не сомневался, что являлся мужчиной, несомненно человеком, одаренным магией метаморфизма, а самое главное — неподходящим для этой незнакомки. Их союз стал бы мезальянсом. И отец бы точно этого не одобрил, а вот матушка…

Додумать эту мысль он не успел. Прекрасная дева вышла из воды, прошла за пышные кусты, на которых развесели ткань на манер ширмы, чтобы сменить одежду… И он, как безусый мальчишка, не смог отказать себе том, чтобы перелететь поближе и бессовестно подглядеть за незнакомкой!

Увы, свои планы осуществить не смог. Его вновь мотнуло на ветке, да так сильно, что морф кулем начал падать, тело воспротивилось, сделало взмахи крыльями, вот только его «я» вновь утянуло во мглу…

Сознание вернулось рывком, а с ним и контроль над телом, Виктран с удивлением отметил, что больше не является птицей. Волком стоял перед костром и не мог отвести взгляда от незнакомки.

— Хуже, Ваша светлость… — вздох смутно знакомого старика едва долетел до сознания морфа.

— Это осужденный, — припечатал рядом стоящий стражник, расслабляясь.

Запах страха морф ни с чем бы не перепутал. Его появление напугало всех. Но он отмахнулся от всего лишнего, продолжая наблюдать за девушкой… Ее светлость… Аристократка? Не сходится… Так, как она вела себя на озере, могут себе позволить леди только в своем доме, за закрытыми дверями, а не на виду у прислуги.

Пока Виктран наблюдал за девушкой и ее окружением, люди успокоились, детей отправили в шатры, а незнакомка со стариком вернулась к костру.

Волк не пытался приблизиться стоял, думал, слушал… Слух был острым, позволял не упустить ничего из разговора… Не упустить, жадно ловя каждое слово истории, которая была ему хорошо знакома, а вместе с тем ловить новые образы своего прошлого…

Его сознание словно раздвоилось: морф чутко следил за обстановкой в реальности и вместе с тем был перенесен в собственное прошлое, в котором звучал тихий голос:

«Радрак — мерзость, к которой прибегать не стоит никогда», — тон был поучающим, а потому морф решил, что это кто-то из его учителей. Наверняка они у него были, раз он уверен в том, что является аристократом.

«Проси смерти, умоляй о ней, или убей себя сам! Но не позволь надеть на себя радрак! Никому не под силу его снять. Даже тому, кто надел артефакт на шею осужденного! Помни об этом, и моли!»

Голос оборвался, заставив волка зажмуриться от неожиданности. Если на нем артефакт, то он или не послушал учителя, или был слишком горд для того, чтобы просить… в самом-то деле, не мог же он забыть о таком?

Чувства нахлынули волной, откуда-то взялись обречённость, ужас и мерзость. Они затопили его существо, заставляя заскулить… Не сразу морф понял, что эти чувства принадлежали ему в прошлом.

Волк оборвал скулеж, заметив интерес леди, но тут же смущенно отвел взгляд, когда его живот выдал такую руладу, что впору было от стыда провалиться сквозь землю. Чем занимался волк, раз не раздобыл пропитание, пока его человеческое сознание блуждало во мгле? Виктран задался этим вопросом, но тут же подскочил на лапы. Потому что наконец понял, кто перед ним!

Ее светлость, герцогиня Анастейзи Дарремская, в девичестве герцогиня Моррисон, и лэдор Тирхан Вальский! От этой мысли в груди стало жарко, волк зажмурился, надеясь, что вспомнит, кем является сам, но не смог!

И от разочарования зарычал. Почему память подкинула ему истории сироты, которая досталась в жены мерзавцу, и старого королевского учителя, а о том, кто он — молчит!

Собственные терзания заглушили все. Опомнился мужчина лишь тогда, когда понял, что герцогиня вывалила для него кашу с хлебом в соседних кустах.

То, что для него — не сомневался. А вот тем, что она это сделала после рассказа старого учителя — восхитился. Ненадолго. То ли она храбра, то ли глупа и совершенно не дорожит собственной жизнью. Впрочем, учитывая, кто ее муж, вряд ли она рада такому существованию…

Но сведенный очередной судорогой желудок, больше думать не позволил. Хуже того, его разум противился принятию помощи, а тело уже действовало — жадно поглощало подношение. Морф злился и мысленно распекал себя, разве он не может самостоятельно добыть дичь? Так какого?! Но контроль над телом, увы, принадлежал не ему.

Но больше всего возмутило его другое. Слизав последние крохи каши, волк обошел территорию, спугнул мелких хищников и направился к герцогскому шатру. Минуя стражников, крался на пузе…

Аромат молока и младенца на миг вышибли из морфа все остальные запахи и звуки. «Детеныш. Маленький. Защищать.»

И прежде, чем Виктран сумел взять верх над телом и как-то воспротивиться произволу звериной сущности, уже оказался в шатре… Прямо у корзины с младенцем.

Значит, герцогиня, все же смогла подарить герцогству наследника. Тогда почему она так далеко от дома? Почему подвергает себя и сына опасности? Виктран и раньше мечтал Радану голову открутить, а теперь и вовсе, едва сдерживался от того, чтобы не зарычать и не отправиться на его поиски.

Откуда-то он точно знал, что в таком состоянии может это сделать. Раньше не мог. И никто бы не смог без серьезных последствий для королевства.

Но чувство опасности, которое заставляло его шерсть становиться дыбом, не позволило своевольничать. Он улегся у корзины, повёл носом, определяя обстановку, количество спящих и звучно чихнул. Аромат снотворных трав и чего-то еще, очень знакомого, от чего его загривок вновь встопорщился. Волк настороженно лежал, все его чувства обострились до предела. В какой момент он оказался на лапах, морф не вспомнил бы, но ни первую, ни шестую крысу — не упустил. И только после того, как понял, что это лишь первая, краткая волна, прыгнул к герцогине — будить. Оставаться в шатре — однозначно умереть.