Железная цепь со строгим ошейником

беседы с участковым Егорушкиным о литературе

Из служебной книжки участкового уполномоченного

отдела милиции N2 г Вологды л-та Егорушкина

Манная каша

Ну и, конечно же, жена ушла.

Я оказался в одинокой квартире, перебитой вдребезги, и стал метаться в поисках хоть одной не оскверненной вещи. Ею оказалась бутылочка корвалола. Помогло.

На второй день я обнаружил на животе каких-то желтых пауков. Что ж, в моем состоянии это был классический вариант. Оставалось только завернуться в простынь и потеть.

На четвертый день я собрал остатки сил и чудом уцелевшие пустые бутылки. Бутылки сдал, купил полторы кружки пива, дотащился до «Букиниста», безжалостно продал академического Кэрролла и томик Юнга и напился.

На шестой день я очнулся, долго пялился на телевизор и вдруг оказался на балконе, где увидел пол-литровую банку, доверху наполненную сыпучим белым веществом. Это была манная крупа.

На седьмой день я сварил себе манную кашу. И вот уже месяц, и вот уже год я не выхожу никуда из дома. Я просыпаюсь по ночам и с огромной тарелкой дымящейся каши, умеренно посоленной и сдобренной чайной ложкой растительного масла, усаживаюсь у окна — за подоконник как за стол. Передо мной - чистый лист бумаги. С каждой ложкой меня все сильней и сильней охватывает чувство неземной легкости. Я выдергиваю карандаш, зачем-то давным-давно воткнутый в горшок с кактусом моей женой. Бросаю блаженный взгляд в небо и пишу эти рассказы.

Мальчик и его папа

У одного мальчика папа практически ничего не соображал. Он все время ловил сына за ухо после уроков у школы и очень громко кричал: «Щенок! Ты хоть понял, кто тебя родил?»

Всем педагогам это, в конце концов, надоело. Они вызвали медиков, и мальчикова папу увезли в желтый дом. В Кувшиново.

И вот, понимаете, мальчик выходит из школы, не чувствует отцовских пальцев на своей ушной раковине, не слышит хриплого, привычного, родного: «Щенок! Ты хоть понял, кто тебя родил?» И бросается в истерику. Для его неокрепшего сознания мир становится зыбким и страшным. Мальчик скидывает одежду и топится в реке, ища в черной воде защиту и успокоение. Отец же узнает о гибели сына, и сердце его не выдерживает. Он накладывает на себя руки, при этом долго агонизируя, чем вызывая жуткие приступы у соседей по палате.

Вот ведь, блин, педагоги! Что ж вы так с детьми-то?

Женщины не едят

Родители Кирилла умерли, когда он был совсем маленький. Его воспитывала бабушка, зубов у которой не было, она употребляла в пищу только кисели, и все приговаривала:

- Мы не едим, а только лачем.

Черт ее знает, что она имела в виду, но у маленького Кирюши сложилось мнение, что все женщины - не едят. Когда бабушка отошла в мир иной, Кирюшу усыновила пара воинствующих гомосексуалистов. И так сложилось, что Кирилл, подрастающий в извращенческой семейке, ни разу не видел особ противоположного пола, вкушающих что-либо. Когда он спрашивал у мамы Сережи, почему женщины не кушают, то непрерывно слышал в ответ: «Да что эти твари вообще могут! Есть - то по-человечески и то не могут!»

Время шло. Природа брала свое. У Кирилла, лишенного женского общества, начались психосексуальные расстройства. Осознав бесполезность борьбы с гетеросексуальностью приемыша, нареченные папа и мама решили его женить: «Внуков хоть понянчим».

И так случилось, что даже на свадьбе, будучи слегка пьян, Кирилл не увидел, чтобы женщины ели. Пить — пили, а есть — ни-ни. И невеста его не ела, по причине недомогания.

И вот, счастливый Кирилл после первой брачной ночи видит свою супругу Анну, - обнаженную, с ярко-рыжими волосами в лучах восходящего солнца - поедающую ногу свадебного поросенка.

Кирилл в недоумении:

- Анна! Но женщина не едят!

- А ведь, я же - ем, дурачок! - улыбается Анна жирными губами.

- Просто меня вчера пучило малость... Иди лучше сюда.

- Значит, я женился на мужчине! О, боже! Нет! Значит, есть еще один пол!- восклицает Кирилл и падает с кровати.

Остаток дней он проводит в каких-то сомнительных религиозных сектах.

Вот, блин, педерасты! Довели ребенка!

Вычурная фамилия

Михаил Альбертович Суфлеров, доверчивый, деликатный инженер, рано полысевший, до безумия любил некую Нину. Но на предложение руки и сердца услышал от нее следующее.

- Михаил Альбертович, ты, конечно, серьезный мужчина, но не богатый, и фамилия твоя меня не устраивает. Больно вычурная.

- В общем, понятно. Только, милая Нина, какую бы ты фамилию хотела? - поинтересовался несостоявшийся жених.

На это Нина только криво улыбнулась и неожиданно икнула. Она слегка покраснела и закрыла перед Михаилом Альбертовичем дверь.

Прошло три долгих года. И вот, около Нининого дома паркуется личный «Мерседес» Михаила Альбертовича. Владелец «Мерседеса» с огромным букетом роз, расчесывая серебряным гребешком шикарные волосы, поднимается к своей возлюбленной. Заветная дверь открывается. На пороге - Нина с синяком под глазом, одетая в мокрый фартук, от нее пахнет перегаром.

- Ой, - говорит она, - это ты... Вы, Михаил Аль... Альбертович...

- Милая Нина! Теперь ты выйдешь за меня! Я богат, волосат и вот, - посмотри! - громко отвечает Михаил Альбертович и протягивает Нине паспорт. На первой странице красной вязью написано «Ик Михаил Альбертович». Тут за спиной Нины появляется здоровенный пьяный мужик в трусах и орет:

- Это еще что за козел?!

- Это - Ик Михаил Альбертович, - робко отвечает Нина.

- Какой, на хер, Ик?

- Я не позволю Нине жить с таким человеком, как вы! - тихо, но твердо встревает Михаил Альбертович, потом получает по лицу и катится вниз по лестнице.

- Вали отсюда, Ик! - последнее, что он слышит перед реанимацией и параличом нижних конечностей.

Вот, блин, алкаши! На фиг!..

Три сестры-тезки

У Ивана Иннокентьевича, - бывшего партийного функционера, а в последнее время депутата городской думы, - долго не было детей. Потому-то, когда у него родился первенец, он на радостях допился до чертей и в таком виде пришел в ЗАГС, где и зарегистрировал свою дочь под именем Маша. Он кричал: «Это в честь прабабки, красной ткачихи и пламенной революционерки». Так и записали - «Маша».

Через год, когда у него снова родилась дочь, после недельного пьянства Иван Иннокентьевич добрался до Загса, где долго бормотал, качался и икал перед тем, как разразиться речью о преимуществах монархии в России и закончил ее так: «Потому-то я и назову свою дочь Марьей в честь зарубежной королевы Марии Антуанетты».

- Но у вас уже есть дочь Маша! - возражали ему.

- Вот и хорошо. Кашу маслом не испортишь! - парировал Иван Иннокентьевич.

- Что поделаешь. Так и запишем - Маша. Депутат все-таки.

Прошел год. У Ивана Иннокентьевича родилась третья дочь. Но так как, он радуется и все пьет водку, его вносят в ЗАГС, где он внезапно хватается за сердце и, чувствуя близость неизбежного, хрипит:

- Называю чадо мое Марией! В честь Богородицы нашей, вседержительницы...

Что поделать, последняя воля усопшего. Так и записывают - Маша.

Вот и подрастают в нашем городе три родных сестры, все Марии Ивановны, и слышат от своих сверстников одни лишь насмешки.

Вот, блин, свяжешься с этим ЗАГСом!..

Е=Mc ²

Отец у Гоши был, деликатно выражаясь, человек своеобразный. Перед тем как отойти ко сну, он говорил сыну:

- Гоша, повтори: Е=Mc².

Гоша повторял.

- А теперь, сынуля, воспроизведи сказанное на маленьком кусочке бумаге в виде формулы.

Гоша воспроизводил. Папа целовал его в нос и делал заключение:

- Когда я умру, помести мне такую же бумажку под одно из век. Если ты не ошибешься и поместишь ее именно там, где необходимо, то услышишь голос, который откроет тебе, где лежит маленькая коробочка. Это - твое наследство.

И вот - похороны. Гоша, склоненный над гробом усопшего отца - в смятении. Наконец, он решается, помещает бумажку с формулой под левое веко и слышит странный голос:

- Ты не ошибся, Гоша! Иди, и найдешь там, где то, что было твоим отцом прятало свои рукописи, там ты найдешь свое наследство - маленькую коробочку.

Гоша от нетерпения симулирует недомогание и сбегает с похорон, спешит к указанному месту - к отцовскому письменному столу. В ящике стола, он находит загадочную коробочку, открывает ее и видит маленькую бумажку. На бумажке написано: «Е=Mc²».

- Ну, блядь! Ну, папа! - восклицает Гоша...

...Я не успеваю закончить - в дверь стучат - приходит моя жена, спрашивает:

- Чего у тебя тут за отстойник? Чем это воняет? Как скотина! Ты хоть, моешься? Ты хоть, помнишь, что у ребенка сегодня день рождения?

- Нет. Я вот тут рассказы пишу. А мыться - я иногда моюсь.

- Дебильные опять какие-нибудь?

- Ну, туповатые просто немного.

- Я на развод подала. Завтра суд.

- Что ж, это логичная концовка затянувшегося бесперспективного супружества.

- Хватит скотину из себя корчить! Вот, я тебе кое-что принесла. Сдохнешь еще до завтра - нас не разведут и мне, как вдове, тебя хоронить придется.

Жена уходит, оставив черную болоньевую сумку. Я, поднявшись из угла, решаюсь выйти наружу.

Осень. Листья на земле. Серые дома. Грязные машины. Вроде бы привычный урбанистический пейзаж кажется мне нереальным. Я смотрю поверх горизонта и вдруг понимаю, что мне принесла жена. Спешу обратно, дабы убедиться в своей правоте. Так и есть. В черной болоньевой сумке - банка манной крупы, бутылочка растительного масла, соль, стопка бумаги и новый карандаш.

Вот, блин...

Директору средней школы N 1

Осипову Афанасию Федоровичу от

преподавательницы русского языка и литературы

Егорушкиной Елены Павловны

заявление.

Работая в вашей школе неделю, я постоянно вижу вас пьяным. Поэтому, обращаюсь письменно. Может быть, все-таки иногда вы бываете трезвым, и до вас дойдет нижеследующее.

Во-первых: прошу обратить внимание на приложенные к заявлению четыре сочинения учеников восьмого класса на заданную мной тему «Самое яркое впечатление прошедшего лета». У вас что, над всеми новыми учителями так изощренно издеваются? Хотя это не удивительно. Имея в вашем лице яркий пример для подражания...

Во-вторых: Я устраивалась работать не в психиатрическую лечебницу, а в школу. Я педагог, а не санитарка! Поэтому прошу уволить меня по собственному желанию и как можно скорее! Иначе, я обращусь, куда следует. Надеюсь, вы понимаете.

В-третьих: если вы все же протрезвеете, то прошу рассказать мне, как молодому, неопытному педагогу, каким образом вам удалось сделать из школы пьяную лавочку, притон! Подозреваю, что ко всему еще и дом терпимости!

Ответ прошу предоставить в письменном виде, так как один ваш вид вызывает у меня отвращение!

Егорушкина Е.П.

10 сентября 1999 года

Самое яркое впечатление прошедшего лета

Я проснулся в полвторого ночи. Чувство необычайной по силе внутренней пустоты говорило мне, что уже все равно... Все равно, что спишь, что не спишь, что идешь, что стоишь... Я заглянул в свое подсознание и увидел черные улицы, еле мерцающие фонари и аптеки. Следуя за своими хромыми мыслями, я оказался на улице. В круглосуточном магазине я истратил сорок пять рублей на водку. Я вовсе не злоупотребляю, и вообще мне нужно было завтра рано на рыбалку с отцом. Но когда чувство глубокого безразличия цепко держит за горло, что еще остается делать?

Я сел в скверике там, где церковь Иоанна Предтечи, стал курить и пить водку... Сумрак в подсознании все сгущался, фонари с аптеками медленно валились набок, я сам чуть не упал под их давлением со скамейки. Меня вовремя окрикнул некий тип с ножовкой по металлу в руках:

- Эй, ты умеешь пилить?

- Да, я умею пилить. Я умею и пилить, и строгать... Но чувство глубокого безразличия цепко держит меня за горло, и фонари с аптеками валятся в моем подсознании в одну кучу.

- Строгать не надо. Пошли.

И мы пошли. Я помахивал бутылкой водки и молчал. Тип сказал, что его зовут Илюша. Наконец, мы подошли к распиленному на три части памятнику Ленина в натуральную величину.

- Вот, пили, я уже устал, - сказал Илюша.

Я стал пилить и пить водку. Илюша сидел на асфальте, слушал, как визжит ножовка, и качал головой как тунгус.

- Илюша, ты, что качаешь головой, как тунгус? У тебя что, - неврастения?

- Нет, - ответил он, - чувство глубокого безразличия пронзает мою душу, и белая яхта в моем подсознании качается туда-сюда. Но ветра нет... Плыть некуда... И мне все равно - пилить памятник или качать головой туда-сюда. Вот только рука устала, аж посинела, - Илюша показал синюю руку.

Тут мы заметили, что рядом стоят два мужчины, по-очереди пьют что-то из трехлитровой банки и смотрят на нас.

- Хотите пилить? - спросил я.

- Нам все равно. Мы пьем ацетон. Мы из коллегии адвокатов. Чувство глубокого безразличия овладело нашими адвокатскими мозгами, а в наших подсознаниях стоит мутный английский смог над свалкой английских каминов, - сказали мужчины, начали пилить и пить ацетон.

Потом к нам подошел зэк Фикса. Он держал на привязи печального окровавленного монстра. Мы безразлично посмотрели на них и спросили Фиксу:

- Хочешь пилить?

- Мне все равно. Чувство глубокого безразличия режет мне глаз. Из моего подсознания вылезают монстры и ходят туда - сюда. Одного я привязал, потому что мне все равно, что привязывать, что отвязывать.

- Вот пусть он и пилит, - сказал Илюша.

Монстр стал пилить и кровоточить. Из моего подсознания выпал фонарь и треснул монстра по лбу, прибавив еще одну рану. Тут приехала милиция. Мы подумали, что нашей компании крышка, но милиционеры сказали:

- Чувство глубокого безразличия охватило нас. Мы ездим по городу и ищем преступников. Но нам все равно, найдем мы их, или не найдем. В подсознании у нас пусто - большая невспаханная межа.

- Тогда заберите его, - сказали адвокаты, указывая на кровоточащего монстра и распространяя смог из своих подсознаний по скверу.

Когда смог рассеялся, начало светать. И мы пошли по домам. Илюша все-таки выронил яхту из своего подсознания - она упала и сломалась. Монстры, из подсознания зэка Фиксы, печально качались на детских качелях и кровоточили. Весь сквер был усеян фонарями, обломками каминов и аптек.

А мы уходили домой... И нам было все равно, что сидеть в сквере - что не сидеть; что идти домой - что не идти; что пилить Ленина - что не пилить.

Самое яркое впечатление прошедшего лета

Когда все развалено и находится в хаотическом положении, когда все взорвано, у меня за спиной вырастает крыло. Я люблю разруху. Почему одно, а не два? Я давно улетел бы в Гренландию, если бы вырастало два, не парился бы тут за партой с Лехой-лысым. Лысый он по-настоящему, а не бритый. Это - от ума. А почему в Гренландию - вам все равно не понять. Вы ж не разбираетесь в метафизике.

К разрушенным объектам влечет меня не как демоническое существо. Совсем нет. Поверьте, в демонических существах нет ничего заманчивого. Они все поганые и тупые. Меня влечет разруха с научной точки зрения, научный азарт, если хотите. Там, где происходит разрушение материальных объектов, происходит столкновение пространства и времени, возникает разрыв, через который можно увидеть - если обладать специальными знаниями и способностями - параллельный мир. Мы с Лехой-лысым спорим: а можно ли туда войти? Я говорю - да, а он меня называет «вонючим идеалистом». Вот мы с ним и решили выбрать объект энергетически покруче, чтобы разрыв побольше был.

Сначала мы взорвали телефонную станцию, но - ни фига. Так, обычное дело: узкий тоннель, белый свет - ничего интересного. Тогда мы решили (я первый допер) взорвать вытрезвитель, на Петина. Позвонили ночью: типа, заложена бомба. Взрывать нужно ночью - эффект лучше. Из вытрезвителя всех эвакуировали. Совсем пьяных прямо так на землю побросали, а что? Лето - тепло. Те, кто потрезвее - убежали. Менты матюгались, думали - розыгрыш. Когда МЧС подъезжала, мы и рванули. Вы не подумайте - никто не пострадал. Если с людьми взрывать, то это уже не разруха, а нечто другое, не имеющее к науке никакого отношения.

Дак вот, когда мы рванули вытрезвитель, эффект был удивительный, впечатление яркое. На нас дохнуло мистическим морозом Гренландии, и с Лехой-лысым мы сделали несколько важных научных выводов. Но я излагать не буду - вы же все равно не разбираетесь в парапсихологии и метафизике - по лицу видно.

Самое яркое впечатление прошедшего лета

Все лето я провел в подвале, в темноте. Один дворник держал меня там на железной цепи со строгим ошейником. Каждый день он приходил, включал свет и молча смотрел своими глазами в мои, давал кусок черного хлеба, а иногда лепешку с чем-то кисло-сладким, наливал в миску воды и обливал меня керосином из бутылки, видимо, чтобы я не завшивел.

В темноте я слышал, как в земле шевелятся черви, видел фиолетовые и ярко-зеленые человеческие фигуры, они разговаривали между собой, бросали на меня удивленные взгляды и показывали в мою сторону пальцами. Вначале я этого пугался, потом привык, - пытался с ними заговорить, но они тут же исчезали.

Самое мучительное было, когда тишина превращалась в гудение. Меня всего будто сдавливало, тогда я бормотал не имеющие смысла фразы. Это помогало.

Однажды, то ли во сне, то ли наяву я видел бесконечность. Это была огромная пустая картонная коробка, летящая в пустоте. У нее не было дна. Если бы я забрался в нее, то увидел бы, как рождаются миры, планеты, различные существа. Но я был на цепи.

Еще я видел однажды сад и огромную голую розовую женщину, прохаживавшуюся от дерева к дереву. Когда она заметила меня, пришел дворник, включил свет, и сад с женщиной исчезли. Дворник стал смотреть на меня и бесшумно, не размыкая губ, двигать челюстями. У меня внутри звучала нудная скрипичная музыка. Я вздохнул и плюнул ему на бороду. Дворник перестал жевать, достал носовой платок, вытер плевок и, слегка пошаркивая по земляному полу, ушел.

Однажды я почувствовал, что превратился в большую каплю какого-то тяжелого вещества. Я потек по всем координатам сразу. Разбил какие-то стекла, вышиб своей массой несколько дверей. Сколько времени то продолжалось, неизвестно. Внезапно пришел дворник, включил свет, посмотрел на меня, отцепил от батареи парового отопления и на цепи вывел наружу. Дворник привязал меня к дереву, как собаку, и ушел.

Поэтому я хожу теперь в темных очках. Мне их прописал врач.

Самое яркое впечатление прошедшего лета

Всю ночь моего отца била дрожь. Матери у меня нет. Мой отец всю ночь просил живой рыбы. Холодной рыбы на его горячий лоб. Я не спал, отвернувшись, смотрел на обои, как Раскольников, хотя никакой старушки я не убивал.

Я тогда еще не знал, что у моего папы белая горячка. И утром, когда открылись магазины, пошел и купил двух аквариумных рыбок-телескопов, с такими выпученными глазами. Мне их дали в маленьком целлофановом пакетике с водой.

Когда я шел домой, меня схватила за рубаху Маша из параллельного класса и стала быстро говорить; я ничего не понял. И хотя я знал, что это неправда, все равно спросил:

- Опять, Машка, ты на городской свалке рылась? - настроение у меня просто такое было.

- Ты, Жора, дурак, что ли! - уже вразумительно сказала Маша, поправила прическу и закурила. Она курила «Парламент». Вот откуда она деньги берет на всякое такое - это еще вопрос.

- Ты мне нужен, Жора, позарез. Пошли со мной кое-что покажу, - сказала Маша уже серьезно.

Мне сделалось любопытно. Я даже забыл про дрожащего, дохнущего папу. На Маше был замечательный кожаный пиджак фиолетового цвета, и я сказал:

- Дашь пиджак поносить - пойду.

- Все же ты, Жора - даун. Пиджак-то женский, - ответила Маша и мы пошли.

Мы шли мимо деревянного дома, где раньше был Клушинский магазин, а теперь - неизвестно что. Потом, по улице Гоголя, где все старые одно-и-двухэтажные дома, в которых, по всей видимости, проживают наркоманы, зэки-убийцы и дешевые проститутки. И потом оказались за Домом культуры, а теперь - психотерапевтическим платным центром. Маша указала на канализационный люк пальцем с длинным ярко-фиолетовым, в тон пиджака, ногтем и сказала:

- Хочешь пиджак поносить - открывай.

Я помялся, заметил, что Маша невъебательски умная и не без усилий открыл люк

- А теперь лезь туда.

Ничего не оставалось, я взял пакетик с телескопами в зубы, -предварительно сделав на нем узелок, чтобы вода не плескалась - и полез.

На самом дне я обнаружил круглый стол. Пришли четыре мужчины с рыбьими головами, одеты они были в черные костюмы. Один мужчина, видимо, самый главный, со щучьей головой, сказал: «Садитесь». Появились стулья, им всем побольше, а мне такой - средний. Рыбьими глазами мужчины смотрели на меня и только поправляли галстуки. В полумраке, во влажном застоявшемся воздухе, слышалось капанье воды и чьи-то постанывания.

- Слушайте, мне страшно, - сказал я.

Мужчины молчали.

- Ладно, ладно. Вот у меня есть это, - я положил пакетик с телескопами на стол. Заключенная в нем вода приняла форму прозрачного холмика, а телескопы внутри сильнее выпучили глаза и забеспокоились. Господа, казалось, заулыбались, пожали мне по очереди руку, потом подали прозрачный пакетик взамен моего, с какой-то радужной жидкостью. Низкорослый мужчина с головой окуня помог мне подняться наверх.

Маша сидела на земле с бутылкой «Джин-тоника» и курила.

- Держи, - протянул я ей пакетик с радужной жидкостью. - Что это?

Маша объяснила, что если капельку этого вещества нанести на член, то ни одна женщина не откажет, что оно бешеных денег стоит. Потом отдала мне свой фиолетовый пиджак, и мы расстались.

Я пришел домой, папы не было. Он выбрался на улицу и умер у подъезда. Соседи рассказали, как он сообщил перед смертью, что весь мир заключается в его мозгах. И потому, когда он умрет, то и весь мир умрет вместе с ним. Но это так - постскриптум.

Елене Павловне Егорушкиной

от директора школы Осипова А.Ф.

объяснительная.

Милая Елена Павловна! Да, я привык выпивать, работа очень нервная. Как мне удалось устроить в школе пьяную лавочку, я не помню. По поводу сочинений ничего сказать не могу. Ничего я не понял. Но уверен, что над вами никто не издевается. Зачем это восьмиклассникам? Просто у них половое созревание, вот вам и кажется. Воспитательные меры... (неразборчиво)... так что дом терпимости - не мой стиль.

А вы, Елена Павловна, а вы! Мне нравится ваша фигура и голос. Бросайте вашего мужа-мента, на хрен! А я обещаю - брошу пить. Мы нарожаем детей, и вы будете их воспитывать, как захотите. Я в молодости был симпатичным, и дети у нас будут симпатичными, а это уже полдела! А у вашего мужа-мента и наследственность ментовская! А у меня гены дворянские!

А увольняться я вам не позволю, и не просите, потому что (заляпано чем-то жирным).

Р.S. Тут вот пришел физрук Носов с «Рябиной на коньяке», очень рекомендую, сладкая такая и оборотов нужное количество, не то что (заляпано чем-то жирным).

И вот он мне напомнил, что у вас есть ребенок, надо полагать, от вашего мужа-мента. Но это ничего! Вы его сдайте в приют. Ни в коем случае не оставляйте с мужем. Я уже двадцать лет в педагогике и знаю, как мент ребенка воспитает. Он ему всю психику поломает. Так что уж лучше в приют. А лично мне ментовского отпрыска в своем доме не надо. Приходите одна. С нетерпением жду!

10 сентября. Осень. Афоня Осипов

P S .PS. Дайте физруку Носову пятнадцать рублей до аванса!

Участковый Егорушкин прочитал четыре сочинения на тему «Самое яркое впечатление прошедшего лета» учеников его жены Елены Павловны, объяснительную директора школы Осипова на заявление Елены Павловны об уходе, передернул затвор табельного оружия, сунул его в кобуру, почесал колено и сказал:

- Не плачь, Лена. Сейчас я этого директора пристрелю, а детям для начала уши поотрываю. Вот, блин, писатели нашлись!

На самом деле, участковый Егорушкин сам себя считал писателем. Он уже полгода трудился над приключенческим романом. Никого пристреливать и никому уши отрывать, участковый Егорушкин не собирался. Он так, пошутил. Он вообще был добрым милиционером.

Елена Павловна, наконец, успокоилась. До слез ее довел пьяный физрук Носов, который принес «издевательские» школьные сочинения и «возмутительную» объяснительную директора Осипова. Физрук Носов распространял неприятный запах и требовал пятнадцать рублей до аванса, за что получил от участкового Егорушкина в морду. И когда участковый Егорушкин вышел на улицу, то услышал, как физрук Носов протяжно воет от боли и обиды в кустах акации с еще не опавшими листьями. Это не вызвало у участкового Егорушкина никаких эмоций. Он был полностью поглощен мыслями о прочитанном. Одно сочинение, из принесенных физруком Носовым, написал мальчик Петя со странной фамилией Лей. В нем он описывал свои впечатления о лете, которое провел в подвале, куда посадил его на цепь некий дворник. Это вовсе не являлось «издевательской шуткой», как решила Елена Павловна. Участковому Егорушкину было известно: недавно на соседнем участке, в одном из подвалов заброшенного дома, археологи из Москвы обнаружили мальчика. На шее мальчика был строгий ошейник с железной цепью, намертво прикованной к батарее парового отопления огромным замком. Бедный подросток был так плох, что плачущие родители лишь после долгих уговоров представителей органов позволили его допросить. Оказалось, что какой-то изверг, (по описанию - бородатый мужик с метлой) хитростью заманил мальчика в подвал и, изловчившись, посадил его на цепь. Что характерно, никаких домогательств и издевательств со стороны маньяка не последовало. Он приходил каждый день, включал свет, оставлял черный хлеб, воду, иногда лепешку с чем-то кисло-сладким и уходил. То же самое описывал и Петя Лей в своем сочинении. И еще характерная деталь: жертвы подвергались профилактическому обливанию керосином (от вшей).

«Так что, блин, - решил участковый Егорушкин, - все это не просто так. Это получается не просто маньяк, а серийный маньяк» - и завернул в оптовый магазин за китайской вермишелью, где она стоила дешевле.

У участкового Егорушкина была своеобразная привычка - дергать дверцу холодильника туда-сюда и пожирать китайскую вермишель прямо так, из пакета, сухую. Это помогало ему думать. Холодильника под рукой не оказалось, поэтому пришлось ограничиться просто пятью пакетиками вермишели по рубль девяносто. Употребив их в тиши осеннего Кировского сквера, на немного загаженной голубями скамейке, участковый Егорушкин позвонил из кукольного театра, справился по своим служебным каналам о местожительстве Пети Лея, и отправился туда.

Дверь квартиры открыл худой и грустный чернявый поэт, любовник жены хозяина. Он так и сказал:

- Здравствуйте. Я по вашей одежде вижу, вы - милиционер. Скорей всего, участковый. А я - поэт, любовник жены хозяина. Хозяин отсутствует, и мы с его женой занимаемся любовью и выпиваем. Не хотите присоединиться? Я имею в виду не к занятиям любовью, а к выпиванию.

Участковый Егорушкин немного запутался, но взял себя в руки и проследовал за чернявым поэтом на кухню, где сидела жена хозяина, принял предложенную рюмку, почесал колено и, наконец, сказал:

- Ну, блин!

На кухне было прохладно и хорошо. В открытую форточку залетали желтенькие листья и падали на колени жены хозяина. Сентябрь.

Жена хозяина подтвердила, что сын ее, Петя, внезапно исчез в начале лета. Искать его не стали: «мало ли, дело молодое». Так же внезапно, в конце лета он появился, сказал, что болят глаза. Окулист ему выписал темные очки. Вот и все.

- Как это - «все»? - возмутился участковый Егорушкин.

- А что? - ответил вместо жены хозяина чернявый поэт. - Дальше он пошел в школу. Я ему еще денег на новый портфель добавлял. Пятьдесят рублей.

- Вы вообще помолчите! Я с гражданкой разговариваю. Где же был ваш сын, гражданка? Что он сказал?

- Да ничего он не сказал, - снова ответил чернявый поэт, - его никто и не спрашивал. Вам же объяснили, его отвели к окулисту. Окулист выписал темные очки. Я на очки тридцать рублей добавлял.

- Ладно, - участковый Егорушкин занервничал, - гражданка, ответьте, пожалуйста, где ваш муж?

- Ее муж в подвале, - ответил чернявый поэт.

Участковый скрипнул зубами, он стал терять терпение:

- В подвале? Что он там делает?

- В подвале. Что это вы на меня так смотрите нехорошо? - забеспокоился чернявый поэт. - Внизу, в подвале. А что он там делает, я не знаю.

- Самогонный аппарат он там делает! - наконец заговорила жена хозяина возбужденно. - Скотина потому что, и моральный урод. Он сначала романы писал мистические - разбогатеть хотел. Не получилось. Вот теперь самогонкой хочет торговать. Посадят ведь скотину! Урода морального. Хватит уже о нем, гражданин начальник. Давайте лучше выпьем и побеседуем о чем-нибудь.

- Да, - поддакнул чернявый поэт, - например, о литературе.

Участкового Егорушкина передернуло: сегодня вечером его ожидал визит тещи, Эммы Константиновны, и долгая, нудная беседа о литературе - такая уж у них была в семье традиция. Участковый Егорушкин не выдержал и перешел на строгий, неприятный официальный тон:

- Беседовать о литературе будете без меня. Гражданка Лей, покажите, где ваш сын. И позвольте мне побеседовать с ним наедине.

Ему тут же показали и позволили.

Петя Лей сидел в своей комнате на раскладушке в позе сикха. Половину его лица закрывали темные очки. В полумраке - шторы были задернуты - его субтильная фигура отбрасывала три тени.

- Ну что, Петя, - бодро начал участковый Егорушкин, - давай побеседуем. О дворнике с бородой, о подвале, о том, почему ты скрыл от милиции случившееся и решил поведать о нем в литературной форме. Видишь, я все знаю. Вот давай и побеседуем.

Петя покачался из стороны в сторону на своей раскладушке и тихо ответил:

- Хорошо. Давайте побеседуем. Только не об этом.

- Почему не об этом?

- Неужели вам все это интересно? Мне уже нет. Неужели нам не найти другой темы? Например... - Петя задумался. - О литературе.

- Вот, блин! - воскликнул участковый Егорушкин. - Хватит тут мне! Ты что, не понимаешь? По городу ходит опасный маньяк и сажает детей в подвалы. А ты тут!.. А ну, хватит качаться!

Петя перестал качаться, попроси на него не кричать, поправил очки и рассказал тихим отстраненным голосом все то, что участковый Егорушкин уже знал из сочинения.

- А в каком доме тот подвал, я точно не знаю. У нас все дома в районе, а, следовательно, и подвалы - одинаковые, - почти шепотом закончил Петя и снова стал качаться.

- Не понимаю я, как можно взрослого парня заманить в подвал, - почему-то тихо, вторя собеседнику, сказал участковый Егорушкин.

- Дворник объяснил, что там собачка в проводах запуталась. Надо помочь ее спасти.

- А, вообще-то, почему ты решил, что он дворник?

- У него метла была.

- Вот, блин. Как же он тебя на цепь-то посадил?

- Ну, как, как! Двинул чем-то сзади по башке. Знаете, надоела мне эта беседа, лейтенант. Не зря говорят, что менты тупые, - с легким раздражением заявил Петя Лей. - Знаете что?

- Что?

- Вы идите лучше домой. Попейте кофе. Сформулируйте вопросы, как следует.

- ...А ты?

- А я тут посижу.

Участковый Егорушкин вышел из Петиной комнаты, плотно закрыл за собой дверь и понял, что запутался.

На кухне было пусто. «Наверное, пошли любовью заниматься» - подумал участковый Егорушкин, попил воды из-под крана и вышел наружу.

На выходе из подъезда его встретил физрук Носов с бейсбольной битой в руках. Он был пьян и агрессивен:

- Ну что, ментяра? Побеседуем?

- О чем? - уточнил участковый Егорушкин и увидел двух здоровых парней, явно разделявших агрессивные намерения физрука Носова.

- А побеседуем о литературе! - сказал один парень.

- О Прусте. О Марселе. О его многотомной эпопее «В поисках утраченного времени», - вторил ему другой.

- Знаете, - хладнокровно, помня о наличии табельного оружия в кобуре, стал говорить участковый Егорушкин, - сегодня вечером у меня уже намечена беседа о литературе с одной моей родственницей. Так что...

Что именно, участковый Егорушкин договорить не успел по причине обрушившегося на его голову удара бейсбольной биты.

- Брезгуешь, значит? - уже на земле услышал он голос физрука Носова и был избит до потери сознания.

Из служебной книжки участкового уполномоченного

отдела милиции N 2 г Вологды л-та Егорушкина

Толик и чудеса сантехники

У нормальных людей употребление наркотиков и алкоголя сопровождается подрывом здоровья, депрессняками, ломками, разрушением семьи и судьбы, а у меня ко всей этой дряни добавилось еще засорение раковины на кухне. Пришлось звонить в ЖЭК - вызывать сантехника. И вот - только попал в вену - раздался стук в дверь. Дождавшись прихода, я ее открыл. На пороге стоял Джонни Депп.

- Твою мать-то за ногу! - незнакомым голосом воскликнул я. - Не надо было димедрол с джефом бодяжить!

- Почему? - спросил Джонни Депп.

- Глючит.

- Не удивительно, - направив острый взгляд мне в глаза, заявил Джонни Депп,- сказано: «Чтобы стать человеком знания, нужно быть воином, а не плаксой. Нужно биться и не сдаваться, не жалуясь и не отступая до тех пор, пока не станешь видеть для того, чтобы понять - ничто не имеет значения». Дон Хуан, Карлоса Кастанеды.

- Ну-ну. Я в курсе. Только это ты к чему?

- К тому, что быстрее шевелиться надо. Сейчас девчонки приедут. Кстати, Толик, твой новый сантехник.

- Какие девчонки? И где твои инструменты?

- Инструмент у меня один и он всегда со мной, - отмахнулся Толик, беспардонно зашел на кухню и стал рыться в холодильнике. - Не густо, не густо... Сказано: «Мы - то, что мы едим». Сразу видно, что - ты. Практически пустое место.

Он заставил меня чистить гору картошки, пояснив, что тантрический секс требует немало энергии. Мне было не по кайфу сопротивляться, и я ограничился лишь слабым поматюгиванием

Потом пришли девчонки - пять проституток. Толик принялся с ними «кувыркаться». Я же, отклонив предложенное «посвящение в тайну тантрического секса» по причине ослабленной наркотиком потенции, под визги и хохот кочумал на кухне, слушал любезно предоставленный мне диск с мантрами, смотрел на засоренную раковину и периодически вмазывался. Все это блядство продолжалось до утра.

Наконец, проститутки ушли. Улыбающийся Толик подтянул трусы, встал около раковины и предался медитации, очень громко мыча божественный слог «Ом». Когда духовные нужды были справлены, его вдруг понесло:

- Небольшая проповедь. Знаешь, Александр, сантехника - это возвышенная вещь. Водопроводные трубы - как вены человеческого организма. По ним, словно кровь, течет вода Мирового океана. Знаешь, что это значит? Это значит, что из твоего крана в твой дом поступают миллиарды молекул воды священных рек - Нила, Ганга и Иордана. Надо это только правильно понимать. Я тебе сейчас кратко объясню, как именно.

- Не надо! Блин! Худо мне ото всего этого уже! - взвыл я.

- Ладно, как хочешь...- обиженно вздохнул Толик и внезапно подпрыгнул с поднятыми руками на одной ноге.- Такое специальное упражнение Дзен. Вот послушай, Упанишада Чандоджья...

Я не выдержал и стал бессодержательно, но громко и зло материться в адрес ЖЭКа, сантехников, проституток и всего остального. Толик же невозмутимо бормотал Упанишаду и сосредоточенно глядел на застоявшуюся мутную воду в раковине. Закончил он так:

- Жертвоприношение и благочестивые дела есть наша дань. А сейчас, Александр, ты увидишь чудеса сантехники. Воочию,- стянув трусы до колен, Толик помочился в раковину. Вода в ней закружилась вьюном, хрюкнула и исчезла.

Гордо заявив:

- Сказано: «Да не прекратится сей поток до конца дней», - Толик оделся и ушел.

Стало необычайно тихо, даже вода из крана не капала... Вмазываться было не чем. Пришлось лезть в нычку за деньгами. Там было пусто - денег не было. Был кактус, который мне давным-давно подарила бывшая жена и записка: «Александр, мне пришлось расплатиться с девчонками. Извини. Все равно бы ты деньги истратил на какую-нибудь гадость, чем усугубил бы свою карму. Вот тебе взамен пейот, кушай на здоровье. Толик». Я всхлипнул. Жестокий отходняк схватил за горло. Челюсти не разжимались, руки тряслись, внутри было холодно. Я чуть не заплакал.

Вот ведь сволочь... Хорошо, что в наличии оказалась бутылка водки. Выпил, чуть полегчало. Допил и побежал в ЖЭК.

- Где этот ебучий мистик! - заорал я на жэковскую конопатую тетку. - Я ему щас третий глаз вышибу! Деньги! Последние деньги спиздил!

- Не выражайтесь, - невозмутимо ответила конопатая. - Мистик у нас один, электрик Сема. Глаза у него два и он уже целую неделю не просыхает.

- Мне нужен сантехник Толик. На Джонни Деппа похож. Ну, на индейца, типа киргиза.

- Таких у нас - нет. Идите, не мешайте работать.

- Как так!?

- Как? Об косяк, - спокойно ответила тетка и подняла телефонную трубку.

Ничего не оставалось, я пошел.

На выходе меня остановила сухонькая старушка:

- Молодой человек, кого вы ищете?

Я в нецензурных выражениях объяснил - кого, почему и зачем. Старушка выслушала, покачала белой головой, сняла с шеи медальон и показала мне:

-Это он? - в золотом сердечке помещалась фотография Толика в полный

рост. Толик был голый, только перья в башке.

Я утвердительно кивнул.

- В нем действительно текла индейская кровь. Горячий был парень. А какой сантехник! Мастер! Но как вам удалось с ним встретиться, не понимаю... Толик умер, уже вот тридцать восемь лет назад. Это его могила на Горбачевском кладбище с крестом из водопроводных труб. Знаете?

Кто ж в нашем городе не знает эту достопримечательность... Я вздохнул в ответ и пошел занимать деньги.

- Если вы его встретите, передайте привет от Лели из третьего подъезда, - раздалось мне вслед.

И вот теперь, стоит мне коснуться рукой функционирующей водопроводной трубы, как мой нос начинает светиться зеленым светом. Таким ярким, что можно даже читать в темноте.

Очнулся участковый Егорушкин на земляном полу в подвале. Ему было очень больно. Особенно голове. В тусклом свете он различил сидящего на корточках мужчину с рыжей бородой. Воняло кислятиной и перегаром.

- Вот до чего дошли...- заговорил мужчина с рыжей бородой. - Среди бела дня людей избивают и бросают в подвал. Пить будете?

- Воды, - слабым голосом произнес участковый Егорушкин.

- Воды нет. Только брага и самогон.

- Вот блин! Тогда - браги!

- Стакан десять рублей.

Участковому Егорушкину, несмотря на боль, стало очень смешно:

- А! Вы, наверно, отец Пети Лея. Торгуете, значит, самогоном, - давясь от смеха, сказал он.

- Да, - нисколько не удивился папа Пети Лея, - дак, что будете покупать?

Участковый Егорушкин, наконец, ощутил свое тело - кости целы, табельное оружие - на месте, голова только гудела, но это ничего, а вот в карманах было пусто. Обокрали.

- Гады! Последние деньги вытащили, - пожаловался участковый Егорушкин.

- Жаль, - разочарованно пробормотал папа Пети Лея.- Значит, не будете покупать. А ведь, самогон у меня - мистический. Раньше проза у меня была мистическая, а теперь - самогон. Выпьешь его побольше и попадаешь в разные мистические места, - он вздохнул, а потом жалобно предложил: - Хорошо. Я вам дам стакан браги бесплатно, только вы со мной побеседуйте.

- О литературе? - приподнявшись на локте настороженно спросил участковый Егорушкин.

- Нет, зачем же. О моей жене. Мне кажется, она мне изменяет. Я уж все делал - ну, чтобы мне не казалось. Я, знаете, даже прозу писал мистическую... Я даже написал одну поэму, основанную на реальных событиях... Но меня не публиковали. Тогда я стал гнать самогонку. Может, это меня избавит от подозрений... Как вы думаете?

Участковый Егорушкин ничего не думал, - он беззвучно, из деликатности, давился смехом.

- Вижу, как вам больно, - посочувствовал папа Пети Лея. - Хорошо, давайте, если хотите, побеседуем о литературе. Например, побеседуем о Прусте.

Участковый Егорушкин прекратил смеяться и неожиданно вскочил на ноги:

- О Прусте, говорите! Нет уж, спасибо! Я пойду. До свидания.

Но, уходя, он вдруг обернулся и неприятным ментовским тоном спросил:

- Интересно, а где это вы трудитесь? И кем?

- В ЖЭКе, дворником, мету. По совместительству раньше мистическую прозу писал, а теперь...

- И борода у вас, значит, настоящая? - перебил участковый Егорушкин.

- Конечно. А какая она должна быть?

- Искусственная! - зло прошипел участковый Егорушкин, и, грязно ругаясь чему-то своему, внутреннему, прихрамывая, удалился.

Из служебной книжки участкового уполномоченного

отдела милиции N 2 г Вологды л-та Егорушкина

Толик и книжки его матери

«С Толиком я познакомился ночью на улице. Мы были нетрезвы и разговорчивы. Я дал ему свой телефон. Как-то вечером он мне позвонил и предложил двухтомник Бродского за бесценок. Я, конечно, согласился. Прибежал по указанному адресу. Вы видели дом Толика? Двухэтажный перекошенный дом с нависшим над землей балконом. На этом балконе, грозившем рухнуть, стоял Толик - лысый, маленький, очень смешной.

- Ты что, пьян? - приветствовал я его.

- Да. Заходи.

Я с трудом открыл тяжелую, грязную дверь и зашел, в полумраке поднялся на второй этаж. В большой комнате, имевшей форму призмы, среди пустых перевернутых шкафов, на пыльном полу сидел Толик и глупо улыбался.

- Принес? - спросил он.

- Что? - спросил я, робко оглядываясь.

- Деньги!

Я протянул Толику двадцатку. Он немедленно принялся колотить кулаком по полу. Тут же прибежали какие-то бабки и продали Толику бутылку самогона. Я слегка оцепенел, но все же спросил:

- Толик, а где Бродский?

- Вот, - ответил Толик и достал из старинного чемодана толстенную книгу в бархатном переплете бордового цвета. Естественно, это не был Бродский, это был каталог. Мелким почерком в нем были записаны все мыслимые книги Земли! Все книги! Всей Земли! На всех языках...

- Здесь нет только пергаментов и рукописей в свитках. Ну и само собой - того, что уничтожено - чего нет вообще, - раздался голос Толика.

- Господи! Что это?

- Это каталог книжек моей матери. Есть еще деньги?

Я протянул Толику двадцатку. Он стал колотить лбом об пол, прибегали бабки... Раза три-четыре...

Я очнулся в вытрезвителе.

Вечером мне позвонил Толик.

- Ты по-испански читаешь? - спросил он.

- Нет, а что?

- Плохо, раз не читаешь. Ну, тогда на русском покупай у меня Борхеса. Пять книжек за двадцатку.

Я достал из заначки все деньги и побежал к Толику.

Он постучал рваным ботинком по полу. Прибегали бабки...

- Где Борхес? - строго спросил я.

- Вот, - ответил Толик и достал из-под дивана каталог книжек его матери, - огромную книгу в бархатном переплете бордового цвета.

- Толик, Толик! Подожди! - запротестовал я. - А где твоя мать? А где все эти книги?

- Мама умерла, а книжек пока нет, - ответил Толик, глупо улыбнулся и принялся прихлебывать из щербатой чашки самогон.

- Что значит - пока?!

Толик не отвечал и зверски колотил ботинком по полу. Прибегали бабки, приносили самогон...

Я очнулся в вытрезвителе...

Вечером позвонил Толик и сказал:

- Покупай за двадцатку...

- Эй! Подожди! - заорал я в трубку.- Какого черта? Что вообще происходит?

- Покупай за двадцатку Беркли, но учти - на латыни.

Я прибежал к Толику и снова заорал:

- Вот! Вот последняя двадцатка! Где Бродский? Где Борхес? Где все это?! Беркли - где?

- Потише, - сказал Толик, глупо улыбаясь, и подал каталог книжек его матери. И опрокинул пустой стеллаж на пол. Прибежали бабки...

Мы пропили все из моей квартиры. Осталась только кровать со сломанной ножкой. Через неделю я очнулся. Толик не звонил. Мы и телефон, и телефонные провода пропили. Просто пришла милиция, меня забрали и вот я здесь...»

- Бред какой-то, - сказал следователь, прочитав.

- Возможно. Я вас понимаю. Сам когда-то был ментом, - слабым голосом произнес я. - Но ведь все так и было.

- Ладно, подпишись под каждым листом и иди.

- Подождите. А Толик где?

- Пить надо меньше. Толик твой под поезд бросился.

- Господи, дак он что - мертв?

- И очень даже сильно. Еле от рельсов отскребли. Видимо, белая горячка. Иди домой.

И я пошел домой. Там я упал на уцелевшую кровать и так лежал три дня. Без воды (мы и сантехнику всю пропили), без еды, без сна. Лежал, пока ко мне не стали колотиться в дверь и кричать:

- Открывай! Мы знаем, что ты здесь.

Я добрался до двери и открыл. На пороге стояли два мужчины в синей форме.

- Вы кто?

- Я начальник вокзала, - ответил один. - А это - начальник почты. На твое имя пришло семь товарных составов. Быстро распишись и забирай их на фиг! Они движению мешают.

- А что в них?

- Книги всякие.

- Книги?

Сознание мое помутилось. Все книги Земли - теперь мои! Все. На всех языках. Кроме, конечно, пергаментов и рукописей в свитках. Ну и, само собой, тех, что уничтожены и тех, которых вообще - нет...

Что касается Толика, то он, бросился под один из поездов, шедших на мое имя. Несмотря ни на что, он сейчас в Раю, а там ведь не нужны книжки. Разве что каталог его матери, в бархатном переплете бордового цвета.

Офицеры МВД в глубине души очень несчастны. Большинство от нечистой совести, а некоторые - такие, как участковый Егорушкин - от личной неприязни к Мировому Злу. Это самое Зло в их микрокосме превращается в бесконечное, неделимое множество и скрывается за пределами вселенной. На деле же оно - всего лишь кучка убогих делинквентов, дурных психопатов, больных, в общем, людей. Но осознать сей факт таким офицерам МВД - не дано. Вот они и мучаются от внутреннего диссонанса.

Так считала теща участкового Егорушкина, Эмма Константиновна, эффектно молодящаяся дама.

- Ну, как? - спрашивала она у зятя, - добился гармонии микрокосма и макрокосма?

- Не знаю, - хмурился участковый Егорушкин.

- Ни черта ты не добился! Если бы добился, давно бы пошел к своему брату в ИЧП. На самосвале возить... Что он там возит-то?

- Навоз возит! - отвечал участковый Егорушкин и начинал звереть.

- Вот, вот. Фекалии, значит. А фекалии что в психоаналитической символике обозначают?

- Не знаю, - цедил сквозь зубы участковый Егорушкин и чувствовал, что готов пристрелить тещу.

- Деньги обозначают! Давно бы уж деньги греб лопатой. И не жила бы моя дочь с тобой в эдакой халупе, и сигареты бы давно курил приличные, а не эту дрянь!

- Знаете что, мама!..

- Я одно знаю. Мой покойный муж пистолетом в носу не ковырял

Далее следовал банальный скандал, а затем, после примирения, инициатором которого всегда была Елена Павловна, наступало время для беседы о литературе. На это раз, тема, которую обычно заявляла Эмма Константиновна, была следующей: «Почему Кафка боялся своего тела, и как это повлияло на мировой литературный процесс». Участковый Егорушкин хмурился, слушал хриплый голос Эммы Константиновны и, не ощущая вкуса, жевал домашнюю выпечку с маленькими яблочками - китайкой. Выпечка была делом рук Эммы Константиновны. Под окном у нее росла яблоня с китайкой, поэтому яблочки никогда не переводились в жбане на балконе. Эмма Константиновна сама их не употребляла, а использовала в приготовлении выпечки, которую непременно таскала с собой, когда ходила к кому-нибудь в гости. Экономно и культурно.

У участкового Егорушкина тупо болела голова. Ему было жалко себя. На его избитую внешность ни жена, ни теща не обратили внимания. Последняя небрежно бросила: «Полюбуйся, дочь! Опять твоего напинали!» На что участковый Егорушкин возразил: «Почему опять? И почему напинали? Меня бейсбольной битой били!» Но в ответ удостоился лишь презрительной усмешки.

Свой приключенческий роман участковый Егорушкин писал при помощи «Ицзин». Втайне от жены он ночами запирался на кухне, пожирал китайскую вермишель, дергал дверцу холодильника, подбрасывал монетки и, по выпавшим гексаграммам, строил перипетии и сюжетные ходы. Дописав роман до половины, участковый Егорушкин не без торжественности предал свой труд на суд Эммы Константиновны. И сейчас, он слушал беседу о Кафке не перебивая - терпеливо ждал вердикта - быть его роману участником мирового литературного процесса, или же просто блеснуть и сгинуть в мейнстриме...

Эмма Константиновна работала в театре гримершей, там-то она и научилась изредка эпатировать слушателей нецензурной бранью. На этот раз она не упустила момента:

- Дак вот, Лена. Ладно - Кафка. А то ведь и твой чумоход кое-что написал, вместо того, чтобы деньги зарабатывать! Вот, блядь, уёбок, постмодернист хуев!

Участковый Егорушкин дернулся и переменился в лице. Эмма Константиновна достала рукопись его романа и продолжила:

- Вот послушай, Лена, что он тут пишет. Наугад читаю: «Это конец», - подумал майор. И правда, это был конец, он опоздал. Мутанты окружили майора. Один, самый мерзкий, с десятью зубастыми головами, росшими из пальцев, попытался схватить майора за ухо». Так, вот еще: «Изгнание упадка не вышло. Ее кишки падали на белый кафель, радужно переливаясь в лучах зари. Но это было лишь начальная трудность». Джойс чуханый выискался! Что скажешь, Лена?

Елена Павловна ничего не сказала, она громко ойкнула, и так и осталась сидеть с приоткрывшимся ртом и круглыми глазами.

- Это еще ладно, - не унималась Эмма Константиновна. - Вот еще, наугад: «Сопли у подвешенного к потолку человека-скунса были ядовиты. Одна из них упала на руку майора и прожгла ее до кости. Майор стерпел и лишь мужественно скрипнул зубами». Да-а... Это уже не смешно.

Никто и не смеялся. Елене Павловне стало даже страшновато - не ожидала она, что отец ее ребенка пишет - вот такое. А участковому Егорушкину стало невыносимо горько. Он встал со своего кресла, подошел к Эмме Константиновне, взял у нее рукопись, аккуратно сложил ее стопочкой, положил в служебную папку и как можно бесстрастнее произнес:

- Я давно хотел сказать, Эмма Константиновна, что наш сын вас боится. Говорит, что вы накрашенная Баба Яга. Когда вы к нам приходите беседовать о литературе, мы его оставляем на ночь в садике.

- Ну и что? - искренне удивилась Эмма Константиновна. - Ребенок свободен в оценке людей. Тем более, кровных родственников.

- А еще, - добавил участковый Егорушкин, направляясь к выходу, - ваша выпечка кислая и невкусная.

- Придурок! - раздалось ему вслед. - Она кисло-сладкая!

Но участковый Егорушкин уже захлопнул за собой дверь и этого не слышал.

Физрук Носов проснулся от звонка, открыл дверь и тут же получил в морду. Участковому Егорушкину не составило труда найти его местожительство. Очнувшись на полу, физрук Носов увидел сначала удивленную морду мастифа Музиля, хозяином которого он являлся, а потом строгого, но в то же время отчего-то грустного участкового Егорушкина.

- Ну что, блин, физрук Носов, - сказал участковый Егорушкин, - побеседуем о литературе?

- Я не против, - ответит физрук Носов, не вставая с пола, только у меня водка кончилась. Разве что занять у кого? Или продать чего?

- У меня, физрук Носов, принцип: денег не занимать, - ответил участковый Егорушкин.

Они продали футбольный мяч физрука Носова с автографом вратаря Мышкина, и очень сильно напились. Участковый Егорушкин читал отрывки из своего романа, а физрук Носов плакал. То ли от чувств, то ли ему просто было жалко мяч. В минуты просветления участковый Егорушкин говорил:

- Я тебя, физрук Носов, блин, все равно посажу за организованное нападение на служителя Закона, то есть на меня.

- Не сади! Прости дурака! - жалобно просил физрук Носов, а мастиф Музиль подвывал и пускал слюни.

- Хорошо, - соглашался участковый Егорушкин. - Не посажу. Потому что мне твоего пса жалко. Вон как он к тебе льнет. Но ты, физрук Носов, должен помочь мне поймать маньяка.

- Это не пес. Это собака. Я помогу. Мне только его приметы нужны. Опиши их.

Участковый Егорушкин описывал приметы. Медленно приближалась ночь. Когда четвертая бутылка была допита, физрук Носов и участковый Егорушкин взяли железную цепь со строгим ошейником, собственность мастифа Музиля, и пошли ловить маньяка.

Из служебной книжки участкового уполномоченного

отдела милиции N 2 г Вологды л-та Егорушкина

Ушлый Толик и мой брат

Я устроился сторожить базу со сложным названием ОАО «Стройснабсбытпроект». Мне это вообще даже не выговорить, но мой напарник Толик выговаривал. И не было ни одного дежурства, чтобы он чего-нибудь с базы не утащил. То доску умыкнет, то какую-нибудь железяку.

Принес кошку, спрашивает:

- Видишь, кота спиздил, Кузю? У кладовщицы. Пойду, продам. Жалко тока, что он без ошейника. А то б дороже. Может, ты купишь?

- Нет.

- Вообще-то Кузя хороший, умный. Видишь, как уркает. Пусть тут остается.

И эта гнусная блохастая тварь всю ночь мерзко пищала. Это бы все ладно, но Толик еще хватал мои книжки и спрашивал:

- Это что?

- Не видишь, Толик, разве? Книга называется «Философия о будуаре», автор Маркиз де Сад. Издательство «Наука», с очень обширными комментариями.

- Про маньяков?

- Не совсем.

- А вот вчера по телевизору рассказывали по маньяка, он школьницам глаза булавкой выкалывал. Я пошел.

Но никуда Толик не уходит, а начинает увлеченно пересказывать историю маньяка в таких подробностях, будто сам был в его шкуре.

- Будуар это что?

Я объясняю.

- А!.. А, ну я пошел.

И никуда не уходит.

- Толик, дай мне книжку.

- Эту, что ли? Ну, на. Я пошел. Вон туда, - Толик показывает грязным пальцем в окно, книжку не отдает, никуда не уходит, открывает рот и протяжно рыгает.

Тут он меня так достает, что я не выдерживаю:

- Знаешь, Толик. Я тебя скоро познакомлю со своим двоюродным братом. У него есть самосвал. Он на нем приедет, и ты всю базу вывезешь, на фиг!

- Когда?

- А вот когда ты меня своими идиотскими вопросами перестанешь донимать, перестанешь лапать мои книжки, включать эту дебильную «Европу плюс» на всю громкость и будешь, хоть изредка, стирать носки и мыть свои ноги. А то воняет, аж тошнит.

И Толик исполнил мои скромные пожелания. На самом деле я ему наврал. Мой брат повесился второго января 2000 года...

Когда на базу завезли новые стройматериалы, Толику сделалось плохо. Он бился головой об стол, гремел немытой полулитровой банкой и выл:

- Шурик! Шурик! Посмотри, сколько добра! Где твой брат? С самосвалом!

- Мой брат болен. Когда выздоровеет, не знаю.

Бедный Толик всю ночь таскал на себе кирпичи, битум, шифер и еще черт знает чего - где-то ныкал, чтобы днем продать.

Он так утомился, что под утро икал, заикался и громко пускал газы.

Однажды, кладовщица оставила на ночь под нашу охрану корову. Толик ходил около мычащего животного кругами часа два и подозрительно краснел. Наконец, не выдержал, вбежал в сторожку, бросил мою книжку на пол, а меня схватил за грудки:

- Шурик! Я не шучу! Где твой двоюродный брат? Если он болеет, я сам на его самосвале повезу ее за город, в деревню!

- Куда? Кого? - выдавил я.

- Гады! Видишь, как скотинка мучается! Я ее увезу и продам в хорошие руки. Бабушкам в деревню.

- Толик. Мой брат самосвал разбил, а сам повесился...

Толик побагровел. Я подумал: «Мне конец».

- Сволочь ты, вместе со своим братом. Придется теперь на трассе машину ловить, - сквозь зубы произнес Толик. Отпустил меня, убежал и не вернулся.

На трассе он попал под КАМАЗ. Мне удалось найти книжку про любимых Толиных маньяков, но зря - он ее не прочитал, его не спасли.

Теперь я один сторожу базу со сложным названием. Прохожусь по ней с фонариком. Внимательно смотрю. Но в три часа тридцать минут я притворяюсь, что страдаю лунатизмом и открываю ворота: мой брат и ушлый Толик вывозят с базы материальные ценности. Кому они их продают ночью, одному Богу известно.

Участковый Егорушкин очнулся и увидел в тусклом свете мужчину с рыжей бородой, прикованного цепью со строгим ошейником к батарее центрального отопления. Рядом лежала метла.

- Где это я? Сколько времени? - спросил участковый Егорушкин.

- В подвале. Сейчас ночь, - с трудом ответил мужчина. Лицо его было в кровоподтеках, рубашка рваная.

- Ты кто?

Мужчина что-то неразборчиво ответил, простонал и закашлялся.

- Проснулся! - раздался вдруг радостный голос физрука Носова. - Ну, ты и нажрался, участковый! Не помнишь, что ли, ничего?

- Это кто на цепи сидит? - спросил участковый Егорушкин.

- Это маньяк. Мы ж его поймали. Он, кроме того, что маньяк, он еще и самогонщик. Опохмеляться будешь? Мы ж у него самогон конфисковали.

Участковый Егорушкин взял протянутый стакан с самогоном, выпил, внимательно посмотрел на мужчину на цепи и узнал в нем папу Пети Лея.

- Дурак ты, физрук Носов! - сказал участковый Егорушкин. - Это ж папа Пети Лея. Он не может быть маньяком. Он отец жертвы.

- Признали! - обиженно произнес папа Пети Лея. - Снимите ошейник, пожалуйста. Шею давит.

- Сам ты дурак, участковый! - возмутился физрук Носов. - Жрешь до потери логического мышления. Сам же описывал приметы: дворник, с рыжей бородой, из подвала. Я тебе такого и нашел. Ты стал его бить и требовать признания. Он не признавался. Тогда ты у него конфисковал самогонку, посадил его на цепь, чтобы он одумался, выпил стакан и вырубился. Эй ты, маньяк! Так было?

- Не совсем, - ответил папа Пети Лея. - Били меня - вы, и самогонку у меня почти всю выпили тоже - вы. Снимите с меня ошейник, пожалуйста. Ошейник, кстати, тоже на меня вы одели.

Папа Пети Лея еле сдерживался от слез. Ему было очень больно, обидно и жалко самогонки. Когда участковый Егорушкин его освободил, он поднялся, потер шею, схватил метлу и двинул ею физрука Носова в морду. Физрук Носов замер от неожиданности, а папа Пети Лея, не выпуская метлы из рук, сказал:

- А я так думаю, участковый. Насколько я понял, вы ищите маньяка, который сажает детей в подвалы?

- Кстати, и вашего сына тоже, - поддакнул участковый Егорушкин подобострастно, ему было стыдно за все это безобразие.

- Дак вот! - продолжил папа Пети Лея. - Этот маньяк и есть физрук Носов.

Физрук Носов тут же ожил, тряхнул головой и накинулся на папу Пети Лея, сбил его с ног и стал пинать, приговаривая: «Меня метлой по лицу!» Участковый Егорушкин еле его оттащил.

Зажав нос, из которого шла кровь, папа Пети Лея невозмутимо обосновал свое обвинение:

- Вот видите, участковый, что он вытворяет. Это же зверь. И улика есть - это же ошейник его собаки. Он, когда вы спали, проговорился. Пожалуйста, улика. И вообще все физруки - педофилы, по себе знаю. Знаком был с таким в детстве.

- Какие, педофилы! - заорал физрук Носов, сдерживаемый участковым Егорушкиным. - Какие педофилы! У меня собака есть! Все думают, он кобель, а она - сука! А мужская кличка для маскировки. А улика вот у тебя - метла! И борода! Пусти, участковый, я ему щас морду расшибу по-любому.

- Вы мне и так уже нос разбили, - сказал папа Пети Лея и на всякий случай поднял с земляного пола метлу. - А что метла? Метла не улика. А бороду и приклеить можно.

- Все! - еще громче заорал физрук Носов, пытаясь вырваться из рук участкового Егорушкина. - Ну, всё, маньяк!

- Хватит уже! - наконец, удалось вставить участковому Егорушкину. - Не может быть физрук Носов тем самым маньяком. Больно уж он брутальный. А там дело утонченнее, что ли.

- Тогда, это мой знакомый, чернявый поэт, - предположил папа Пети Лея. - Он достаточно утонченный и подозрительный. И еще я подозреваю, что он любовник моей жены.

- Любовник? Поэт? - заинтересовался физрук Носов. - Давайте-ка, выпьем скорей!

Выпили. После того, как выпили по третьему стакану, физрук Носов радостно заорал гекзаметром:

- Люблю я поэтов! Пойдемте к нему поскорей, продолжим расследовать дело.

Идею никто отвергать не стал, а папа Пети Лея позволил бесплатно прихватить изрядное количество самогонки, чтобы идти не с пустыми руками.

Чернявый поэт имел жену и трех болезненных сыновей. В ту ночь они были разбужены криком физрука Носова: «Ты с женой моего друга спишь, скотина!» Жена и три болезненных сына чернявого поэта забились под одеяла и затихли. Видеть, как физрук Носов избивает главу их семейства, им не довелось, довелось только слышать.

- В чем дело? Прекратите! - кричал между ударами чернявый поэт. - Да, я любовник жены вашего друга, но это не дает вам права так себя вести!

- Мало того, что ты любовник жены моего друга! - вопил физрук Носов, распаляясь. - Ты еще, как мы выяснили с нашим участковым - маньяк! За это получи еще! Получи еще и признавайся!

Внезапно раздался выстрел. Жена чернявого поэта и три болезненных сына под одеялами вздрогнули. Один сын, самый младший и самый болезненный, заплакал от страха. Но ничего страшного не произошло: просто участковый Егорушкин выстрелом в потолок из табельного оружия остановил избиение. Он по-новой опьянел и неразборчиво, но твердо предложил:

- Друзья! Хватит драться! Давайте лучше выпьем и побеседуем о литературе. Например, о моем приключенческом романе. Сейчас я вам его прочитаю.

Уже забрезжил скупой сентябрьский рассвет, когда на кухне чернявого поэта участковый Егорушкин заканчивал чтение своего неоконченного романа. Слушатели очень утомились следить за нудными приключениями майора, противоборствующего мутантам. Только три болезненных сына поэта, как зачарованные, внимали участковому Егорушкину, и когда он закончил чтение, в один голос спросили:

- А продолжение будет?

Участковый Егорушкин оглядел опухшую, избитую, безумно уставшую от прослушивания публику. Публика смотрела на крашеные нечистые кухонные стены, затаив, из приличия, негативные эмоции. Физрук Носов кусал свой красный кулак.

- Не знаю, - тихо произнес участковый Егорушкин.

Потом он сложил стопочкой рукопись, положил ее в служебную папку и пошел домой. Он даже не попрощался, так ему стало нехорошо.

Из служебной книжки участкового уполномоченного

отдела милиции N 2 г Вологды л-та Егорушкина

Принцесса Гренландии

На географии Артем всегда вертелся, учительницу не слушал, и поэтому так и не узнал: что живет он на круглой планете, что на ней есть материки, океаны, острова, моря, реки, горы, проливы, заливы и, наконец, Гренландия.

Артему постоянно не везло. Он был косоглаз, рыж и невзрачен. Страдал клептоманией, пироманией, токсикоманией, бросался в бродячих кошек, собак и людей портфелем. Мама к нему относилась равнодушно, а папа все время ломал по-пьяни ноги и бил Артема костылем по голове, покрикивая: «Ах ты, косое ублюдство, мы сейчас тебя исправим!» Артем даже хотел повеситься, но он любил школу, несмотря ни на что. И это загадочное слово «параллелограмм» вызывало в нем дрожь, по спине шли мурашки, и он снова шептал: «параллелограмм».

Соседка по парте, дородная Ирина, щипала его за ногу и шипела: «Заткнись, косоглазый идиот». Но Артем все равно шептал: «параллелограмм» и делалось ему хорошо и спокойно.

А в Гренландии в это время росла девочка по имени Изабель — принцесса Гренландии. Она жила в белом замке, на завтрак ей подавали левый глаз мурены в ежевичном соусе. Все гренландцы восхищались ее красотой и умом; и даже огромный белый кит, сын Моби Дика, пускал фонтан и по-человечьи, на гренландском языке кричал «Изабель, ты прекрасна!»

Артем вырос, уехал из города, заработал денег, убивая чеченцев, исправил косоглазие и задумался. Думал он три дня и три ночи. Не спал, не ел, а все ходил по площади Минутка в Грозном, и только утирал капли пота и крови со лба платком, на котором было вышито «Изабель».

Но в голове оставалась пустота, а на сердце тоска.

Изабель тоже не спалось. Она чертила геометрические фигуры на грифельной доске и плакала. Фрейлины все время спрашивали по-датски: «Что с вами, милая?», а она визжала и матюгалась на чисто русском языке. Вся Гренландия подумала, что Изабель сошла с ума. Вся Гренландия впала в депрессию и перестала выходить на работу - постилась и молилась о здоровье принцессы Изабель своему гренландскому богу, имя которого скрыто сорокаградусным морозом.

По дороге домой, в вагоне, пропахшем человеческим потом, Артему снилась ледяная девушка. Она вся была изо льда, прозрачная, прекрасная, а ее сердце в форме параллелограмма трепетало и кровоточило. Артему на верхней полке было муторно и беспокойно.

Прошло три года. Артем женился. Принцесса Изабель стала королевой. Артем организовал ООО и стал зарабатывать достаточное количество денег. Королеве Изабель удавалось мудро править Гренландией, и подданные исправно платили налоги, уже и забыв о ее сумасшествии. Помнил о нем лишь почерневший от старости седой шаман Том. Он вычислил по льду, по планетам, по специальным Гренландским рунам, по клыкам моржей, что королева Изабель до сих пор нездорова. И он пришел к ней во дворец, добился аудиенции, и сказал - сидящей в огромном хрустальном кресле, королеве - после длинной ритуальной паузы:

- Я шаман Том. Изабель, я знаю, что с вами, я вычислил, что нужно делать.

Настороженно и холодно посмотрела Изабель на шамана Тома, но сердце ее беспокойно затрепетало.

- Вам знакомо слово «параллелограмм»? - спросил шаман Том.

- Да, - ответила Изабель. - Это - геометрическая фигура.

- Но именно она магическим образом указывает на то, что на Северо-западе России вы должны найти косоглазого рыжего мужчину по имени Артем. После того, как вы его найдете - доставьте его сюда, в Гренландию. И вы обвенчаетесь, - сказав так, шаман Том начал вдруг задыхаться. Он сумел еще добавить:

- Это обязательно! Ваш ребенок должен принять материальную форму! - и умер.

Огромный белый кит, сын Моби Дика, доставил тело шамана Тома до ближайшего айсберга и на прощание по-человечески, на гренландском языке прошептал: «Покойся с миром». Вся Гренландия в тот день наблюдала на небе радугу, а Артем плевал с балкона и пил пиво. Перед его глазами стоял дым от сигарет, от выхлопных газов и от курицы, которую жарила на кухне его жена. И вдруг внутри Артема, будто что-то перевернулось, и он закричал на чистом гренландском языке: «Ихтин блюха рет!» - «Что это со мной!» От его крика Изабель уронила раскаленный чугунок с гадательными углями на пол, на выложенную на нем мозаикой пентаграмму, а на кухню ворвался древнеирландский герой Кухулин, оказывавший иногда услуги правителям Гренландии.

- У вас муж случайно не косоглазый и рыжий? - спросил он с древнеирландским акцентом у жены Артема Анны.

Анна схватила горячую курицу и ответила:

- Мне рукам горячо!

Вошел Артем. Он уже все понял. Он пожал протянутую Кухулином руку, и, глотнув пиво, сказал:

- Никуда я не поеду. У меня здесь - работа, жена, жареная курица. А там? Морозы, монархия, тюлени и скользкий лед.

- А, принцесса!? - возразил Кухулин.

- Да, ну к черту! Мне теперь она ни к чему, - ответил Артем, и в Гренландии тут же началась война.

Гренландия наполнилась жуткими призраками - бесплотными демонами изо всех преисподней мира. По ночам подданных Изабель мучили кошмары, а днями у них все валилось из рук. В Гренландии стали рождаться ненормальные дети, а психиатрические дома не вмещали больных. И по всей земле стали твориться жуткие вещи - отголоски войны в Гренландии. Люди запутывались в действительности, их дома взрывались и рушились, их самолеты отказывались слушаться и падали, их животные умирали от гренландского гриппа, а их посевы сохли.

В замке Изабель поселились мрак и запустение, а в море плавал кверху брюхом белый кит, сын Моби Дика.

Артем кому-то чего-то недодал, где-то ошибся, разорился, развелся, быстро спился, обезумел. Седой и немытый сидел он у Лазаревской церкви и просил денег. К нему слетались ангелы, но он их не видел, что они говорили - не слышал. Магические усилия Изабель были тщетны, прекратить войну в одиночку она не могла. Изабель сидела в дальней комнате замка и от отчаяния плакала. Когда слезы кончились, Изабель умерла. Один лишь Гренландский бог видел это. Он дохнул на тело Изабель сорокаградусным морозом, и она превратилась в ледяную статую. Артем спал, и во сне ему явились чеченцы, которых он убил. Чеченцы вырвали Артему язык. Когда он проснулся, то увидел ангелов и шамана Тома, которые осуждающе смотрели, молчали и как будто ждали чего-то. Артем попытался с ними заговорить, но обнаружил что не может. Артем вскочил на ноги и побежал. Необходимость добраться до края земли, где ждало избавление, гнала его вперед. На географии Артем всегда вертелся, учительницу не слушал, и не знал, что земля не плоская, а круглая, и что никакого края земли нет.

До сих пор Артем бежит, под его ногами крутится Земля. До сих пор в Гренландии идет война, а в пустынном замке, в дальней комнате хочет расплакаться и не может девушка изо льда, прозрачная прекрасная принцесса Гренландии Изабель.

Жизнь Елены Павловны - реальная жизнь - была фикцией. Ночью, в белой кружевной сорочке, она доставала из темной комнаты огромный старинный сундук с игрушками. Кроме кукол, в нем был разборный картонный дом, почти настоящий ? большой и чудесный, с садом, прудом и даже качелями-лодочками. Елена Павловна собирала дом, расставляла маленькие деревья в саду, наливала воду в пруд из кофейной чашки, доставала кукол, и все оживало... С детства от Елены Павловны скрывали, что она страдает сомнамбулизмом. Зная это, участковый Егорушкин никогда ей не мешал. Но на этот раз, возвративший с поисков маньяка, пьяный и грязный, он своей служебной папкой случайно задел картонное сооружение и оно со вздохом рухнуло. От неожиданности Елена Павловна - с куклой в руке, которая только что разговаривала хозяйкиным голосом, - застыла; и так и осталась застывшей на полу, на коленях, над разрушенным домом; в своей белой кружевной сорочке. Осталась до звонка будильника.

Участковый Егорушкин отыскал заначенную бутылку коньяка, уселся на табуретке около холодильника, стал пожирать китайскую вермишель, прямо так - сухую, и пить из горлышка коньяк. На душе было погано, а в мозгах - муторно... После звонка будильника перед его мутным взглядом возникла удивленная положением, в котором себя обнаружила, в сорочке и с куклой, Елена Павловна. На вопрос в ее глазах участковый Егорушкин мерзко огрызнулся:

- Чего вылупилась, лунатичка? Иди вон в психбольницу! Лечись, блин.

Будто что-то вспыхнуло в глазах Елены Павловны и погасло. Она бессмысленно посмотрела на пачку сигарет, закурила и монотонно заговорила:

- Нажрался, свинья, поганец вонючий, гнида подзаборная, урод, сволочь...

Участковый Егорушкин утвердительно качал головой. Елена Павловна, не прекращая ругаться тусклым голосом, позавтракала, надела темный строгий костюм и пошла на работу, в школу. А зря... Ночью директор школы Осипов, страдающий алкоголизмом, и его друг журналист Рома, бросивший беременную жену «по причине ее внезапно проявившегося меркантильного характера», школу подожгли. Причем так хитроумно, с помощью бензина и взрывчатки, что она сгорела буквально за час. Пожарные только руками развели. На поджог директора Осипова и журналиста Рому подвигнули в научных целях два восьмиклассника, само собой, за деньги и за водку. «В научных целях и за водку» директор Осипов школы не пожалел и оставил коллектив без рабочего места.

Если бы участковый Егорушкин узнал о поджоге, это бы его не тронуло... О нехорошем восприятии окружающими своего романа он под действием коньяка уже забыл. Сидя на кухне, пожирая китайскую вермишель, открывая и закрывая холодильник, он был поглощен мыслями о маньяке. Правда, нечто мешало их течению. Напрягшись, участковый Егорушкин понял: это «нечто» - остатки домашней выпечки Эммы Константиновны. Куски лепешки с кисло-сладкой китайкой - чужеродное тело в недрах холодильника. Участковый Егорушкин вытащил их оттуда и вместе с тарелкой вышвырнул в открытую форточку. И к нему пришло озарение. Участковый Егорушкин даже как-то по-женски взвизгнул от неожиданности.

Через минуту он перебирал бумаги Елены Павловны. Отыскав сочинение Пети Лея, радостно воскликнул: «Вот, блин, мама! Ну, все!»; процитировал вслух: «Наливал в миску воды, давал кусок хлеба, а иногда лепешку с чем-то кисло-сладким»; и, с криком: «Ну, мама! Блин! Кисло- блин, значит -сладкая! Научилась, значит, бороды-то клеить!», выскочил из квартиры.

На работе в театре Эмма Константиновна очень не любила клеить усы и бороды актерам, оправдываясь тем, что у нее это плохо получается. Получалось это у нее хорошо, просто она до сих пор ненавидела покойного отца, который часами заставлял чесать свою внушительную бороду старинным серебряным гребнем. Поэтому, любая растительность на лицах мужчин, с которой приходилось сталкиваться Эмме Константиновне, вызывала у нее депрессию

На улице участковый Егорушкин увидел Петю Лея, который ходил вокруг канализационного люка и периодически поправлял свои огромные темные очки. «Вот поперло! Как в анекдоте!» - подумал участковый Егорушкин и бодро крикнул:

- Эй, Петр! Тебя-то мне и нужно!

- А мне, видимо, вас, - Петя Лей остановился на месте и сложил руки у нижней чакре. ? Ну, как, сформулировали вопросы?

- Да уже не надо! Сейчас пойдешь со мной. Будешь опознавать, - заявил участковый Егорушкин довольным тоном.

- Ни фига, лейтенант, я опознавать не буду, пока мы не побеседуем о литературе.

Участковый Егорушкин сразу весь сник:

- Ну, блин! Да что же это! Ты что, в школе не можешь о литературе побеседовать?

- Сегодня ночью школа сгорела. Я думаю, ее подожгли. Но об этом потом.

- Раз школа сгорела, тогда, значит, будешь беседовать о литературе с ребятами во дворе, - гнул свое участковый Егорушкин. ? Потом будешь. А сейчас пошли.

- Знаете, лейтенант, у меня такое ощущение, что у ребят во дворе устойчивое чувство безразличия к литературе. Да и не только к ней.

- Хватит мне зубы заговаривать, - рассердился участковый Егорушкин. - Пошли!

Но Петя Лей и не думал двигаться с места:

- Вы, лейтенант, не нервничайте. Я недолго. А потом пойдем.

Участковый Егорушкин почесал колено, понаблюдал за кружением желтых листьев вокруг субтильной фигуры Пети Лея, которая отбрасывала три тени, закурил и согласился:

- Черт с тобой, беседуй.

Петя Лей тоже закурил, сел в позу сиддха прямо на люк и начал:

- Знаете, лейтенант, когда я читаю книжку, то подсознательно, происходящее в ней привязываю к определенным местам, реально существующим. В основном к местам привычным. Местам нашего города. У вас так же?

- Не замечал.

- Странно, но дело в том, что привязка к месту с логической точки зрения не имеет никакого смысла. Например: читаю «Сто лет одиночества», а мне представляется место между забором и сарайкой, во дворе, где я раньше жил. У нас там не было мусоропроводов и контейнеров. Приезжала специальная машина. Она стояла всего десять минут и те, кто опаздывал, украдкой скидывали мусор из своих ведер туда, в то место. Ну, между сарайками и забором место, которое у меня ассоциируется со «Ста годами одиночества». А за забором, между прочим, был детский сад. Помойку, в общем, устроили, нелегальную. Дохлые кошки, вонища, ржавые гвозди. Один мне однажды впился в пятку. Было очень больно. Я ходить не мог неделю - мазал пятку поганой мазью Вишневского. Вот... Но скажите мне, при чем здесь Хосе Аурелиано Буэндиа, стоящий у стены в ожидании расстрела?

- Не знаю.

- Или еще. Например - «Тропик Рака». У меня этот «Тропик Рака» ассоциируется с кафе «Чебурашка», где мы воровали пирожные с друзьями. Почему?

- Ты, Петя детские-то книжки читаешь?

- Например?

- Ну, там... Фенимор Купер, Гарри Поттер, Шерлок Холмс, Мутанты Икс...

- Иногда. Нудные они какие-то. Ассоциируются они у меня с нашей речкой Золотухой, где говно из канализации течет. Дак вот...

- Подожди! Ты это, давай быстрее, - занервничал участковый Егорушкин. - Добеседывай. Пора уж.

- Сейчас, сейчас. Дак вот. Сегодня я дочитал «Коллекционера». И все у меня в подсознании, пока я читал, это люк торчал, - Петя Лей постучал кулаком по люку, на котором сидел. - Почему?

- Не знаю.

- А у меня такое предчувствие, что сейчас выяснится - почему. Я из-за этого и пришел. Вы читали «Коллекционера»?

- Ну, там маньяк держал в подвале жертву. Сам я не читал, мне теща рассказывала.

- Теща?! - Петя Лей вдруг вскочил на ноги, да так резко, что у него чуть очки не свалились. - Вот как вы выражаетесь: «блин!» То-то я думаю, из окна вашего дома подозрительно знакомая еда недавно вылетела. Вот и все ясно теперь.

- Что ясно? - поморщился участковый Егорушкин. Петя Лей подскочил к нему и аккуратно взялся двумя пальцами за пуговицу кителя.

- Ваша теща и есть тот дворник, который держал меня в подвале. - Доверительно и небрежно произнес он.

- Да уже знаю я! - обиженно выпалил участковый Егорушкин, отстраняясь. - Ладно, ты давай это... - Тут он задумался. - Дак ты знал, что ли? Путал, что ли, меня?

- Нет. Только что догадался, - ответил Петя Лей. - Вы же сами сказали: подвал, жертва, теща. Внимательней нужно быть к структуре Логоса, товарищ лейтенант. А вот теперь идемте к вашей теще. Нам ведь еще неизвестен мотив ее поступка? Ведь не известен?

- Нет, не известен, - промямлил участковый Егорушкин.

- А это - самое интересное!

Мотив преступления оказался незатейливый. Отпираться Эмма Константиновна, нисколько не удивленная своим разоблачением, не стала. За завтраком, который поражал воображение — икра, кофе с коньяком, фрукты — поведала, как тяжело она переживала смерть своего мужа, подполковника КГБ. Какой стресс испытала! Дабы заглушить внутреннюю боль, Эмма Константиновна стала сажать детей в подвалы. Это производило отличный психотерапевтический эффект.

- Проблема только одна была, - завершила Эмма Константиновна свое признание и налила всем кофе. - Бороды я клеить не люблю. И не метлы и фуфайки у меня аллергия.

- А почему вы, Эмма Константиновна, - поинтересовался Петя Лей, намазывая икру на рогалик, - почему вы вообще меня выпустили? Я уж думал, что так там, в подвале и останусь навсегда.

- Что ты, как можно! Учебный год ведь начинался! Я что, изверг - лишать ребенка знаний.

Участковый Егорушкин, не прикасаясь к тещиным угощениям, сидел на стулике и медленно краснел.

- Я смотрю, - продолжил разговор Петя Лей, ? у вас, Эмма Константиновна, очень большая и хорошая библиотека. Можно я буду к вам приходить - книжки читать?

- Конечно, конечно. У меня есть прижизненное издание Густава Майринка. Ты же читаешь по-немецки?

- Немного.

- Ничего, подучишь. Ты еще молодой совсем, у тебя все впереди. Вот зятю моему уже поздно, да и ни к чему ему немецкий. Вместо того чтобы зарабатывать со своим двоюродным братом деньги на самосвале, он всякой ерундой занимается: бедных женщин, вроде меня, тревожит своими дурацкими расследованиями, и романы про мутантов пишет. Он, Петя, тебе не давал читать свой роман?

- Нет.

- Вот и хорошо. И не проси. А еще у меня есть Сведенборг. Почти прижизненное издание. Ты читаешь на латыни?

- Немного.

- А вот мой зять... ? но Эмма Константиновна не успела договорить, участковый Егорушкин ударил кулаком по столу так сильно, что один персик не удержался и в наступившей тишине шлепнулся на пол.

- Да вы что? Блин! - закричал участковый Егорушкин. - Какой, блин, Густав Майринк! В тюрьму сейчас, мама, я вас поведу! Допрыгались вы! И вообще, Эмма Константиновна, давно хотел сказать, что будь моя воля, я бы всех теток, чтобы людям не мешали жить, после сорока пяти - отстреливал.

- Точнее, не после сорока пяти, в после менопаузы, - уточнила Эмма Константиновна и стала чистить апельсин. - Что ж, это не ново. Вот, например, у Томаса Пинчона...

- Хватит, блин! Сейчас я! Где мои наручники! - участковый Егорушкин начал рыться в карманах. Заметно было, что глаза его блестят, но не от злости, а от наворачивающихся слез. Петя Лей издал дурацкий смешок:

- Да бросьте вы, лейтенант! Глупости какие! Родную тещу арестовывать, над вами же смеяться будут.

- А ты вообще молчи! Книжки он будет приходить читать! Уши пообрываю! - сказал, будто проскулил участковый Егорушкин и сел обратно на свой стулик.

Эмма Константиновна принесла запотевший графин с водкой, налила. Все выпили. Петя Лей - маленькую рюмочку, Эмма Константиновна ? побольше, а участковый Егорушкин - стакан. Ему тут же стало нехорошо - сказалась дурацкая ночь - он упал лицом в вазочку с черешневым вареньем. Его выключило.

Посапывая во сне, заботливо прикрытый пледом, участковый Егорушкин не слышал, как Эмма Константиновна сказал - «Умаялся, бедный, шутка ли - о мутантах всякую чушь писать!»

Потом позвонили в дверь - принесло директора школы Осипова и журналиста Рому. Их мучили похмелье и мания преследования. Потом прибежал чернявый поэт, он написал стихотворение и жаждал «ушей благодарного слушателя». Потом завалился вспотевший физрук Носов. Он хотел многого, но не умел сказать - чего. Потом в квартире появился папа Пети Лея, он хотел кушать и принес на продажу самогон. Самогон у него отобрал физрук Носов и стал его вместе с директором Осиповым пить. Потом пришла Елена Павловна. К себе домой идти ей не хотелось, рабочее место сгорело, а еще ее привел неприятный вопрос: почему же с детства от нее скрывали наличие в ее психике такого недуга, как лунатизма. Когда Эмма Константиновна попыталась найти деликатный ответ на вопрос дочери ? пришли представители органов, привели свидетелей и предъявили ей обвинение. Они и без вмешательства участкового Егорушкина вычислили, кто сажал детей в подвалы. А также предъявили обвинение физруку Носову, который ударил одного из представителей органов, защищая честь хозяйки квартиры. Заодно предъявили обвинение папе Пети Лея, который стал предлагать представителям органов самогон за деньги. А журналист Рома и директор школы Осипов сами нарвались на обвинение, они настолько опьянели и расчувствовались, что признались в поджоге школы. Чернявому поэту никаких обвинений не предъявили - за попытку прочитать свое новое стихотворение его без лишних слов определили в психбольницу. Елене Павловне тоже никаких обвинений не предъявили, но она решила следовать за своей матерью, расценив происшедшее как недоразумение.

Участковый Егорушкин не мог видеть, как всех увели, распихали по ментовским бобикам и увезли - он спал. Он спал, и во сне наблюдал за движением аквариумных рыбок-телескопов в пруду игрушечного дома своей жены, который во сне приобрел очертания сказочного замка принцессы Гренландии, где-то на самом-самом краю Земли. Во сне ему казалось, что все-все чудесно, прекрасно и вечно. И чувство глубокого безразличия царило в подсознании. И душа участкового Егорушкина пребывала в благости.

Когда участковый Егорушкин проснулся, то обнаружил свое лицо в вазочке с черешневым вареньем. В квартире никого не было. Лишь Петя Лей сидел на полу в позе сикха, отбрасывал три тени и читал огромную книгу.

- Петя, - сказал участковый Егорушкин, - скажи, что это у тебя за фамилия такая странная? Китайская, что ли?

- Возможно, - ответил Петя Лей.

- А может, гренландская?

- Может, гренландская.

- Ты, Петя, наверное, не хочешь говорить о своей фамилии, ты хочешь побеседовать о литературе?

- Да нет, - ответил Петя Лей, - достаточно.

И захлопнул книгу.

Эпилог

Саша Егорушкин пил третью неделю. Из участковых его поперли, оружие и фуражку отобрали, а наручников у него и вообще не было. Саша Егорушкин давно ничего не ел. Жена ушла, а сам себе готовить он просто не догадывался. И он давно не беседовал о литературе - кому интересно общаться с мычащим, небритым, пьяным существом?

Саша Егорушкин сидел в ломаном кресле, вытянув голые бледные ноги и пил дешевое спиртное, смотрел мультфильм про дятла Вуди и думал о том, чего бы еще пропить. Сегодня он уже пропил академического Кэрролла и томик Юнга, но этого было мало...

Когда выпивка кончилась, Саша дернулся, с трудом встал и в полусогнутом положении вылез на балкон. Было холодно. Тяжелые октябрьские тучи нависли над его измученным организмом. Как побитое животное, Егорушкин огляделся, стер со лба испарину и вдруг увидел банку с белым сыпучим веществом. Это была манная крупа. Откуда взялись силы - непонятно. Саша схватил банку и, будто сорвавшись с цепи, побежал на кухню.

Через пять минут он с огромной тарелкой дымящейся манной каши, сдобренной ложкой растительного масла и умеренно посоленной, осторожно, чтобы не расплескать, добрался до окна, придвинул ногой стул и уселся за подоконник как за стол. Из форменной рубашки Саша достал «Служебную книжку» раскрыл ее, выдернул из горшка с кактусом карандаш, зачем-то давным-давно воткнутый туда его женой, посмотрел на небо и, пока еще, дрожащей рукой написал заглавие: «Манная каша».

Вологда 95-03