Сергей Булыга Желтая жемчужина


В Бескрайнем Океане, много южнее тех мест, где обитает Бородатый Змей, затерялся один маленький, всеми забытый остров. Точнее, это был даже не остров, а высокая, почти отвесная скала, которая своей вершиной уходила едва ли не до самых облаков. На том маленьком острове жили найраны. Их было очень много, тысячи и тысячи; жилища их, теснясь одно к другому, лепились меж камней и поднимались до самой вершины скалы. Однако только нижние жилища были обитаемы, а чем выше, то есть чем дальше от воды, тем чаще и чаще попадались брошенные гнезда. И, наконец, выше хижины старого Уллу уже не селился никто. Когда-то, говаривал Уллу, найраны занимали всю скалу от подножия до самой вершины. А в рунах было сказано, что прежде на острове жили враги, найраны же пришли из-за моря и истребили их и заселили их жилища, но, правда, не все, а лишь те, что были близко от воды.

О, вода! Вся жизнь найранов проходила у воды – охота, ловля рыбы, собирательство. Море их кормило и растило. Но и оно же убивало. Море было прекрасным в затишье и страшным в шторм. А лунными осенними ночами, когда планктон идет из глубины и волны становятся огненно-красными, когда рассерженно шипит прибой и на берег вот-вот может выйти Многоногий Зверь… Тогда найраны, стоя на порогах своих хижин, пели тихую Песню Печали. Вот ее текст. Наша высокая и крепкая скала – это всего лишь малая песчинка среди бескрайних морских вод. Знайте, о все: когда-нибудь придет Большой Прилив, наша скала не выдержит и рухнет, и волны сомкнутся над ней. И никого, и ничего здесь не останется. Так будет долго, целый год. Зато потом, когда опять наступит осень, тогда из морской глубины вновь поднимется планктон, и кто-то пока неизвестный будет жить в новых жилищах на новой скале и петь свою, новую Песню Печали. Ибо у всякого народа есть своя весна и своя осень. Такой был текст. А осень…

Осень – это не только осенние штормы, а прежде всего угасание. Народ, пришедший к своей осени, очень не любит перемен; обычаи, дарованные предками, становятся незыблемым законом, о новшествах никто и говорить даже не смеет. Правда, и прошлое тоже мало кого интересует. О прошлом помнят только старики, но и те по большей части молчат, а если и пускаются в повествование, то толку от этого мало, потому что легенды и сказания в их изложении весьма отрывочны и непонятны. Ну а что же касается главной, истинной мудрости предков, которую они запечатлели в древних рунах, то она и вовсе безгласна, ибо найраны давно, уже несколько поколений тому назад, утеряли тайну чтения. Тайна утеряна, а руны сохранились. Неровные ряды этих диковинных значков, рисунков и узоров во многих, порой самых неожиданных местах, покрывали прибрежные камни. Можно было подолгу стоять, склонив голову набок, смотреть на полустертые руны и гадать, предполагать и сомневаться в верности своих догадок.

А можно было прыгнуть вниз, нырнуть как можно глубже, широко раскрыть глаза и любоваться открывшимся зрелищем. На морском дне особенно красиво было в солнечные дни. Там едва шевелилась морская трава, к камням лепились гроздья мидий, сновали гребешки, а в зарослях кораллов плавали стайки креветок. И там же, на дне, утопая в песке, можно было пробраться в просторный и тенистый грот, позавтракать трепангами, а после, уже задыхаясь, торопливо вынырнуть. Потом, уже на берегу, среди серых камней и полустертых тайных надписей, среди обломков серой скорлупы и серых разбросанных перьев – всегда хотелось тотчас посмотреть наверх, на синий небосвод, на ослепительное солнце. Гли-гро не знал, зачем это он делает, ему так хотелось, и всё. Быть может, это оттого, что древние найраны поклонялись солнцу? Ведь не зря же знак солнца так часто повторялся в рунах. А может быть, тому была еще какая-либо причина?

А по ночам, засыпая, Гли-гро мечтал о счастье. Он знал: счастливым можно стать лишь тогда, когда добудешь желтую жемчужину – большую, яркую до ослепления. Но вот о том, какое оно, это счастье, легенды молчали. Равно как и о том, где можно отыскать эту заветную жемчужину. Однако же Гли-гро был как никто другой настойчив и с утра до вечера без устали нырял, бродил по дну, вскрывал ракушки, задыхался, всплывал, вновь нырял. Порой в ракушках он отыскивал жемчужины – белые, красные, синие. А в небе раз за разом поднималось и садилось солнце – ярко-желтое.

Легенды рисовали прошлое по-разному. В одних оно было великим и славным, в других беспокойным и воинственным, а в некоторых попросту тяжелым и голодным. Вот эти-то последние легенды найраны вспоминали всего чаще. А было это так: сказитель тихо пел о давних временах, прошедших в изнурительных походах, эпидемиях, в деяниях жестоких королей, которые творили беззакония, казнили, изгоняли своих подданных, помыкали ими, как хотели – и слушатели, замерев от ужаса, смотрели один на другого и невольно думали, что какое же это великое благо, что всё это в прошлом! Нет больше королей, нет гвардии, нет палачей, чиновников, доносчиков, найраны – свободное племя, и каждый из них занят тем, что ему больше всего по душе, и каждый селится там, где захочет, и ни с кем не делится добычей, не служит в гвардии и не боится палача, чиновники не отмечают в рунах исполнения повинностей, доносчики не прячутся среди камней, ибо давно уже всякий найран предоставлен только самому себе и, значит, каждый может отыскать заветную жемчужину и стать бесконечно счастливым.

Однако далеко не все стремились к этому загадочному, призрачному счастью. Ведь жизнь, как известно, преисполнена и множества других, пусть и весьма прозаических, но тем не менее нужных забот: необходимо содержать в порядке дом, кормить семью, петь заклинания, которые отводят беды и болезни, и, наконец, нужно просто отдыхать. А отдых – это вам не легендарная жемчужина, отдых – вот он, перед тобой, искать его не надо, и в то же время разве он – это уже не счастье? Так рассуждали многие. Вот почему в погожий летний день великое число найранов обычно с самого утра и до позднего вечера возлежало на прибрежных камнях. Старики вспоминали былое, старухи дремали, хозяйки же как правило о чем-то спорили или же со смехом разнимали передравшихся детей, ну а мужчины, те время от времени прыгали в воду и поднимали со дна гроздья устриц, чья прохладная сладкая мякоть считается очень полезной в жару.

Так, как и все, отдыхал и Гли-гро.

Но разве можно долго улежать на раскаленных серых скалах, когда внизу, в приятной голубой прохладе, цветут затейливые заросли кораллов, ползают усатые лангусты, а осторожный гребешок при первой же опасности поспешно прикрывает створки – и за тобой через узкую щель наблюдает десяток его настороженных глаз?! Ноги вязнут в мельчайшем песке, вокруг, сверкая чешуей, плавают диковинные рыбы, а вверху, через толщу воды, горит бледно-желтое солнце. А если там же, наверху, у самой поверхности воды ты увидишь медуз, то это значит – скоро шторм.

Обычно шторм длился по несколько дней. Спасаясь от него, найраны забивались в жилища, и те из них, которые оказывались без должного количества съестных припасов, голодали. Но это не самое страшное. Вот, вы послушайте: надрывно завывает ветер, огромные волны взлетают все выше и выше, весь остров сотрясается – и неустойчивые камни с грохотом падают вниз… порою увлекая за собой жилища тех, кто имел неосторожность поселиться слишком низко, у самой воды. Несчастные кричат! Но их никто не слышит! Ветер ревет, прибой гремит, клокочет! Свист! Вой!..

А после шторма наступала тишина. Море молчало. И найраны молчали. Выйдя из своих домов, они молча смотрели то вниз, на оголившиеся камни, то вверх, то есть туда, где до самой вершины скалы виднелись древние, давным-давно заброшенные гнезда. И все они вновь устояли, не сорвались и не разрушились. Да, снова думали найраны, селиться там, наверху, было бы намного безопаснее. Но как туда добраться, как преодолеть отвесные скальные уступы? Нет, это просто невозможно! И снова у кромки воды возникали новые жилища.

Шторм – это смерть. Но зато он приносит к берегу великое множество ракушек. Гли-гро ныряет до изнеможения, поспешно взламывает створки, ищет… и находит алые, зеленые, оранжевые, голубые, черные жемчужины. Он с каждым днем заплывает все дальше и дальше, ныряет, задыхается, торопится, боится. Он знает – где-то в глубине живет ужасный Многоногий Зверь. Зверь этот очень ловко прячется среди камней и каждый раз появляется совершенно внезапно. Сверкая белыми холодными глазами, Зверь жадно тянет к жертве восемь своих длиннющих извивающихся ног, сплошь усеянных ужасными присосками, и щелкает огромным ярко-красным клювом. И у Гли-гро тоже есть клюв, которым он легко вскрывает панцири моллюскам. Но теперь только бегство спасает найрана. Беглец, задыхаясь, плывет, вытягивает шею над водой, без устали гребет широкими размашистыми крыльями, а сзади, настигая, мчится Многоног и глухо, надрывно кричит и тянет к жертве устрашающие щупальца!..

Ну а потом, уже на берегу, с трудом отдышавшись и успокоившись, Гли-гро подолгу смотрит на вершину острова, на древние заброшенные гнезда, до которых ему никогда не добраться, и, разбросав крылья, ложится отдохнуть на раскаленный камень. Рядом с ним плещется море, на дне которого, как говорят, сокрыто счастье. А в небе светит солнце, похожее на желтую жемчужину.

И вот как-то однажды, лежа на камнях, Гли-гро подумал: а ведь так оно и должно быть! Ибо поскольку мир несправедлив, то и жемчужина должна быть для всех недоступна, и поэтому она живет не в море и не на острове, а в небе. Жемчужина счастья всплывает над морем и светит, греет и дарует жизнь, а потом, уставшая, тонет в волнах, потом вновь всплывает, вновь светит. О чем же тогда сказано в легендах? Кому дано подняться в небо? Конечно, никому, ведь это невозможно. И, значит, счастье недоступно. И, значит, больше незачем нырять, вскрывать ракушки, задыхаться от удушья и спасаться бегством от врага, а можно, как и все остальные его соплеменники, целыми днями лежать на камнях и, вытянув длинную шею, хватать прибитых к берегу креветок.

Да только разве он голоден? Нет. Поэтому в тот день Гли-гро до поздних сумерек лежал себе, смотрел на бледные тела медуз, мелькавшие в волнах, и щурился от ярких желтых бликов – отражений вознесенного на небо счастья. И ночью он почти не спал, а, стоя на пороге своей хижины, пел тихую Песню Печали.

А утром разразился страшный шторм! В небе сверкали ослепительные молнии, огромные, доселе никогда не виданные волны с ужасным ревом бросались на скалы и разбивали хижины, смывали камни, содрогали весь остров. Казалось, наступил Большой Прилив, который поглотит и найранов, и остров…

Однако шторм внезапно стих, небо быстро просветлело и остров озарился солнцем. И в самом деле, подумал Гли-гро, какое это счастье – видеть в небе желтую жемчужину! Да, она недоступна, никто не в силах ею завладеть, но зато она радует всех. Быть может, в этом и сокрыт смысл древней легенды?

Вот только многим из найранов больше никогда уже не увидеть солнца. Ужасный шторм смыл сотни гнезд, и теперь, залитые ярким светом, у воды сверкали, высыхая, серые безжизненные камни. А на одном из них лежал…

Нет, Гли-гро не ошибся; он много раз видел его изображения, высеченные в рунах, он слышал о нем страшные легенды…

А вот теперь на одном из прибрежных камней неподвижно лежал человек. Человек – это зло; он рожден убивать, а сам же он неподвластен смерти. И то, что он теперь лежит не шевелясь, это обман. Просто человек затаился и ждет.

Так оно и случилось. Вскоре человек медленно встал, осмотрелся. Прошел по берегу, наткнулся на гнездо…

Гли-гро поспешно отвернулся… и вздрогнул от раздавшегося крика, от второго!.. Потом опять стало тихо. Еще немного подождав, Гли-гро с опаской глянул вниз…

Человек, привалившись спиной к скале, сидел и разбивал и жадно пил найраньи яйца, бросая скорлупу в плескавшиеся рядом волны. Насытившись, он встал, еще раз осмотрелся… и полез наверх.

Человек поднимался с трудом, оступался. Порой камень под ним не выдерживал, а порой ломалось гнездо, и тогда он хватался рукой за второе, за третье. Найраны, завидев его, разбегались. Крик ужаса, бессильной злобы и отчаянья стоял над островом. Злой рок, пришедший из легенды, губил насиженные гнезда. Злой рок бессмертен и неутомим. Уж лучше бы пришел Большой Прилив и погубил найранов вместе с островом; такая гибель много легче, нежели бессильно наблюдать за тем, как рушится твой дом.

А человек поднимался все выше и выше. Даже добравшись до заброшенных жилищ, он и там не остановился, а продолжал свой подъем. Гли-гро смотрел на человека и – о, ужас! – чувствовал, что ненависть к нему проходит, а на смену является зависть. Нет, даже не зависть, а нечто другое. Когда человек оступался, Гли-гро замирал. Он боялся – а вдруг упадет?

Человек, подтянувшись на крепких руках, упирался ногой, поднимался, опять упирался. Крошились гнезда, оторвавшиеся камни летели вниз и, ударяясь о скалы, тонули в прибрежной воде.

Никто и никогда так высоко не поднимался. Чем выше, тем ближе к жемчужине, к счастью. И если ты не можешь стать счастливым, так хочется хотя бы посмотреть на то, какое же оно – счастье других. И, глядя вверх, на человека, Гли-гро шептал полузабытые молитвы, надеясь, что они хоть как-нибудь помогут человеку, не дадут ему сорваться вниз.

А человек становился все меньше и меньше. Он то исчезал за уступами скал, то вновь появлялся, то вновь исчезал. Солнце било в глаза, ослепляло до слез, но Гли-гро неотрывно смотрел на вершину скалы и гадал – что же дальше?

Поднявшись на вершину, человек исчез.

Шло время. Человек не появлялся. Гли-гро, обеспокоившись, взошел на самый край гнезда и посмотрел наверх – не видно. Тогда он осторожно выгнул шею и, уцепившись лапами, навис над пропастью и снова глянул вверх.

Человек беспокойно ходил по вершине и пристально смотрел по сторонам. Ветер трепал ему волосы, солнце слепило глаза, а он всё всматривался в даль – и, похоже, ничего там не видел.

Зато внизу лежало множество камней. И, вдруг подумал Гли-гро, стоит лишь ослабить лапы и расправить крылья… О, нет! Гли-гро поспешно отшатнулся и, весь дрожа, прижался к шершавой, надежной скале.

Под вечер человек спустился вниз, лег между камнями и заснул. А утром снова разорил гнездо, насытился, поднялся на вершину и целый день смотрел по сторонам. Море было пустынно.

На третью ночь Гли-гро спустился к человеку. Тот беспокойно спал, ворочался, о чем-то вскрикивал. Он был не страшен, а скорее беспомощен…

Зато у него на груди сверкал ослепительно-желтый кружок, привязанный на тонкой желтой паутине. Кружок был маленький, он был похож на солнце, на жемчужину. Так вот что придавало человеку сил и делало его бессмертным! Он каждый день, как только всходило солнце, взбирался на вершину… Но зачем? Ведь он вполне мог жить внизу. Он разорял бы гнезда, насыщался, лежал на горячих камнях, отдыхал… Непонятно! И еще больше было непонятно то, зачем Гли-гро так пристально следит за человеком и словно бы чего-то ждет. Но чего? И от кого? От злейшего врага!

И тем не менее…

С утра до вечера…

Ни на один миг не отвлекаясь…

Гли-гро следил за человеком. Он чувствовал, он был уверен – это очень важно, важнее всех таинственных легенд, важнее полустертых рун и, может быть, даже важнее жемчужины счастья.

И он не ошибся. Однажды человек, забравшись на вершину, посмотрел на горизонт… и закричал! и замахал руками! опять закричал!..

Вот тут-то и произошло прозрение: Гли-гро увидел черный силуэт врага на фоне голубого неба, его растрепанную голову и машущие руки – и радостно вскрикнул. Его озарило, он вспомнил! Он этого, конечно, никогда не видел, но, тем не менее, вдруг совершенно ясно представил себе древнюю волшебную картину: несчетное число найранов, парящих в небе. Они не падают, они летят как легкие пушинки, их крылья мерно поднимаются и опускаются; найраны подлетают к острову, садятся на его вершину, вновь взлетают – высоко, туда, где солнце, желтая желанная жемчужина. Так вот какое оно, счастье! Оно и действительно в небе!

А человек уже молчал, смотрел на опустевший горизонт, и его руки безвольно висели вдоль тела.

Ну и что из того?! Зато Гли-гро увидел счастье. Теперь он может сам взмахнуть… Но он не решился. Прижавшись к скале, он глянул вниз, на замшелые скользкие камни, на белую пену прибоя, и вздрогнул от страха. Должно быть, древние найраны не боялись высоты. Они строили гнезда у самой вершины, летали в небе, сочиняли гимны и сражались. А их потомки…

Гли-гро посмотрел на вершину. Там человек сидел на камне и, обхватив голову руками, что-то тихо и негромко говорил. Потом, не дожидаясь вечера, он стал спускаться вниз.

До самых поздних сумерек человек бродил вдоль берега и собирал какие-то обломки – те, что обычно выбрасывал шторм. Он собирал обломки и назавтра. Потом он сплел их воедино при помощи длинных и крепких корней орхидей, затем стащил к воде, сам сел на них и попытался отгрести – не получилось. Найраны понимали – человек собирается уплыть, – и с нетерпением ждали, когда же наконец этот злой рок из ужасной легенды покинет их остров. Шум, радостные крики, возгласы, проклятия стояли над селением.

Один Гли-гро смотрел на человека и молчал. Он понимал: уходит тот, кому доступно счастье, кто носит на груди ослепительно-желтый кружок и не боится высоты. И будь у человека крылья, он бы полетел. Но все равно, даже без крыльев, он не останется здесь, уплывет. А у Гли-гро есть крылья, он мог бы летать, но он трус и поэтому будет сидеть внизу и смотреть на вершину, на древние заброшенные гнезда, до которых ему никогда не добраться.

А человек тем временем стоял на берегу. Должно быть, он пережидал волнение, желая отплыть по спокойной воде. Нескладный плот и самодельное весло – это, конечно же, не самые лучшие помощники в далеком и опасном плавании, однако нужно попытаться. Ведь оставаться здесь, на диком острове среди камней, испещренных какими-то дивными знаками – это безумие. Так что вот только уляжется ветер – и сразу же прочь, прочь отсюда! Да, и еще не забыть про припасы. Человек взял весло, посмотрел…

И увидел Гли-гро. Тот стоял в каких-то десяти шагах от него и, похоже, совершенно не собирался убегать. Взъерошенный, нескладный как и все найраны, Гли-гро нерешительно вытянул шею и раскрыл было клюв… но смолчал.

Человек замахнулся веслом… и застыл – ибо взгляд его встретился с взглядом Гли-гро. Невероятно, поразился человек, ну кто бы это мог подумать, что у этих тварей встречаются такие умные глаза! Человек медленно опустил весло и что-то сказал. Гли-гро не понял слов, но зато он услышал мысль:

– Ты кто?!

Гли-гро едва заметно улыбнулся и подумал в ответ:

– Я Гли-гро. Мне шесть лет.

– Схожу с ума, – подумал человек, затем отбросил в сторону весло и с надеждой спросил:

– Ты ведь птица?

Гли-гро подумал:

– Я найран. А что такое птица, я не знаю.

Человек отступил от него, осмотрелся.

– Это древние руны, – подумал Гли-гро. – Их нам оставили наши предки. Но мы, увы, не умеем читать. И мы скоро умрем. Придет Большой Прилив, и остров утонет. Но перед тем, как мы расстанемся, прошу тебя…

Гли-гро молчал. А человек смотрел на него, хмурился и ждал.

– Прошу тебя, – еще раз в мыслях повторил Гли-гро. – Мне стыдно признаваться. Ты, бескрылый, можешь мне помочь…

А дальше…

Мысли у него смешались. И как он ни старался, он никак не мог успокоиться…

Но человек и без того все уже понял. Наклонившись к Гли-гро, он взял его на руки, прижал к груди, поднес к скале и, не отпуская от себя, стал взбираться наверх.

Он поднимался осторожно, по несколько раз проверяя надежность опоры. Весь остров молчал; найраны удивленно наблюдали за своим собратом, который, преисполненный безумия, доверил свою жизнь их злейшему врагу. Ну а Гли-гро не видел ничего – ни их, ни вершины, ни желтой жемчужины в небе, а видел только маленький желтый кружок на груди человека. А еще ему было так страшно, что ему казалось, будто он уже внизу, разбившийся о камни, а человек прижимает к своей груди лишь только одну его глупую доверчивую душу.

Добравшись до вершины, человек осторожно поставил найрана на камень и отвернувшись, чтобы не смотреть ему в глаза, стал поспешно спускаться к воде.

Волнение на море улеглось, плот беспрепятственно отчалил от берега и начал быстро удаляться. Человек, не давая себе передышки, усердно работал веслом. Ему очень хотелось хоть бы мельком оглянуться, но он не решался. Еще раз заглянуть в глаза найрана было выше его сил.

А Гли-гро, распластавшись на самой вершине, смотрел ему вслед и с болью чувствовал, как что-то липкое и гадкое сжимает грудь, теснит дыхание и заставляет чаще биться сердце. Ведь раньше он никак не мог себе представить, что высота способна так страшить и в то же время так неудержимо звать, переворачивая душу, призывая:

– Прыгни! Прыгни! Да, ты не умеешь летать, ну и что. Падение – это прекрасно!..

Гли-гро неподвижно лежал на скале и, презирая себя, вдруг подумал, что счастье – недоступное ему – это преодоление страха.

Загрузка...