Разумеется, Рэйнер пытался убедить меня, что слова Вистана ничего не значат. Что дом принял меня, а сам Рэй меня любит. Я даже не спросила вертевшееся на языке: «С каких пор? С того момента, как узнал, что твоя любимая Аннушка травит короля?», это было бы жестоко. Но моего мрачного, больного взгляда, ему, кажется, хватило. То ли Рэй решил, что меня не убедить словами, то ли напротив, забросил идею в чём-то переубеждать.
Я лишь снова жалела, что так и не попросила принца о разводе. Какой смысл во всём этом фарсе, когда мы точно знаем, что наш брак — всего лишь фарс, устроенный ради целей людей, не желавших ни одному из нас ничего хорошего? Лат Вистан считал меня просто пешкой, которую можно обменять на помощь Белинды…
Хотя я так и не поняла, зачем мачехе было им помогать. Возможно, это станет ясно, когда судить станут её саму. Полагаю, мне придётся при этом присутствовать. Но сейчас не хотелось даже есть. Хотелось рухнуть на постель и выплакать все слёзы, которые копились где-то внутри и рвались наружу, раздирая горло.
Рэйнер продолжал бросать на меня тревожные взгляды, а потом куда-то ушёл. Я мрачно поковыляла в свои покои, хотя даже там меня ждала встревоженная Летиция. Очевидно, для неё я оставалась герцогиней, что бы там ни стряслось. А я хотела… не знаю, чего я хотела. Наверное, чтобы меня оставили в покое. И когда Летти помогла мне переодеться — к счастью, молча — рухнула, наконец, куда хотела, и позволила слезам беззвучно литься на подушку.
К несчастью, мне не дали побыть наедине с собой. Вернулся Рэйнер, и очень тихо попросил:
— Летиция, оставь нас, пожалуйста, — и я услышала шелест шагов и юбки, а затем хлопок дверью.
Рэйнер сел рядом на постель и погладил меня по голове, отчего слёзы не остановились, а наоборот, полились ещё сильнее, и я начала всхлипывать, теряя лицо. Что ж, если он не желает оставить меня в одиночестве — сам виноват. Пусть слушает рыдания, если ему так хочется.
Не знаю, сколько времени мы так провели некоторым образом вместе. Я плакала в подушку, а Рэй сидел на постели и гладил меня по спине и волосам. Но в конце концов я устала от собственных рыданий, и развернулась к нему. Наверняка лицо было красным и опухшим, и благоразумная даэ никогда бы не показалась так мужу, но… какой он мне муж, по большому-то счёту? И какая из меня благородная даэ?
— Зачем ты здесь? — собственный голос звучал хрипло, и каждое слово царапало горло.
— Потому что тебе плохо, и ты нуждаешься в поддержке, — отозвался Рэй тут же. — Эта глупая и жестокая практика со стороны церкви ничего не значит. Только мы сами решаем, что в нашей жизни и для нас — правильно, а что нет. Но я вижу, что по тебе слова Вистана ударили больше, чем мне бы хотелось. Выговорись, от этого становится легче. И выпей бульона, пожалуйста. Этот суд был безумно выматывающим, и тебе нужно подкрепиться хоть немного.
Только сейчас я заметила поднос с чашей бульона и какими-то булочками, который Рэй оставил на длинном комоде с зеркалом. Там обычно Летти наряжала меня и красила, но видно, он не нашёл более удачного места. Заботливый и благородный Рэйнер фир Геллерхольц… кто бы мог подумать, что можно устать от чужого благородства?
— Уходи. Тебе нет нужды изображать, что я нужна тебе.
Он покачал головой.
— Я ничего не изображаю, Кори. Я понимаю, я всё это время вёл себя как идиот и совершенно заморочил тебе голову, но ты нужна мне! И я не хочу сейчас с тобой ругаться. Выпей лучше бульону.
Я только махнула на него рукой. Но с места не сдвинулась, и Рэй, конечно, притащил бульон ко мне и передал в руки. Вздохнула и отхлебнула. Готовила Йонна вкусно, и от обволакивающего чувства в горле оно переставало так сильно болеть из-за слёз. Я надеялась, мой дорогой герцог оставит меня в покое, когда я выполню его просьбу. Но вместо этого Рэйнер тихо заговорил:
— Я никогда тебе этого не рассказывал, но мои родители поженились, наплевав на все церковные расчёты. Отец должен был выбрать одну невесту из четырёх «подходящих», а он сначала долго тянул с этим, а потом просто тайком сбежал с мамой и обвенчался. Даже среди латов есть приличные люди, которые просто прониклись идеями своего бога. Вот один из таких моих родителей и поженил. Было несколько свидетелей, так что делу пришлось смириться, как и родителям мамы. Но они за неё были рады, маму очень любили.
И они были счастливы. Я всегда мечтал именно о такой семье, как у них. Когда супруга — это твой самый близкий друг, любимая женщина и та, кому ты можешь доверять безоговорочно, а она может доверять тебе. И пусть история родителей кончилась плохо, пусть это была самая безумная боль в моей жизни, когда мама погибла, но… они были друг у друга целых девятнадцать лет. Так много и так мало. И ни одно расплывшееся пятно в белой с золотом рясе, не сумело им помешать.
— Есть одна проблема, Рэйнер, — криво усмехнулась я.
На язык снова просилось что-то злое. Мол, и сам ты остался без матери, и отец твой одинок уже много лет и горе съело его жизнь. Но я не стала опускаться до жестокости, и сказала иное:
— Твой отец любил твою маму, а ты — просто рисуешь себе воображаемые образы. Сначала Анны, теперь, кажется, мой. Была бы рядом с тобой любая другая женщина — и её образ бы нарисовал.
Рэй глубоко вздохнул и покачал головой. А потом вышел, и, наконец, оставил меня одну… хотя, конечно, прислал ко мне Йонну со сладостями и чаем через некоторое время. К счастью, она уже не пыталась со мной говорить, и быстро ушла, бросая сочувственные взгляды. Но больше в этот вечер никто меня не беспокоил.