Рэй вновь посмотрел на пустой лист бумаги, и на каплю чернил, что сорвалась с кончика пера, пока он задумчиво смотрел в бумагу, как в зеркало. Порвал листок на клочки, взял новый. И, наконец, заставил себя писать, как есть:
Дорогая Анна! Мудрость твоего теплого взгляда, что я чувствую через строки, всегда будет согревать меня, даже когда у тебя уже будут внуки и правнуки. Я никогда не осмелился бы оскорбить тебя, толкая на предательство, поэтому ни о какой измене никогда не могло быть и речи.
Но разговор или улыбка — не измена, верно? А значит, их ты можешь дарить, если того желает твоё несомненно щедрое сердце. Я рад, что ты хорошо отнеслась к Коринне, девочке и так досталось, и ей нужна любая поддержка, которую мы можем дать.
По этой же причине я вынужден отказать тебе во встрече. Это ранит моё сердце и терзает душу, но сейчас, увы, совсем не время, чтобы говорить лично. Я надеюсь, что и ты, и Его Высочество, согласитесь приехать на бал в честь годовщины нашей свадьбы, но до этого события я останусь с Кори.
Пиши мне, прошу тебя. Без острых строчек твоего почерка мир тускнеет, и краски утекают из него, словно вода из пальцев, стремительно и неотвратимо. Я очень скучаю, но тебе ли не знать, что долг для таких как мы превыше всего.
С любовью и грустью, навеки отдавший тебе сердце, Р.
Рэй постарался вложить в послание как можно больше терзавшей его грусти, надеясь, что его сердечная подруга будет милосердна. Но всё равно отрезал себе пути к отступлению, назвав год необходимым сроком, когда их общение будет только в переписке. Будет ли этого достаточно? Не попытается ли Анна перевернуть события? Этого он не знал, однако самое сложное дело было окончено, и Рэй мог приступить к другим.
Обычно он старался отправлять к Анне гонца, а не магического вестника — она не любила напоминаний о том, чего теперь лишена. Да и когда она умела творить волшебство, сил у неё было не в пример меньше, чем у самого Рэйнера, так что даже тогда он предпочитал лишний раз её не расстраивать. Но в этот раз важнее было поставить точку достаточно быстро, чтобы она не успела ничего предпринять. Поэтому птичка, сотканная из невесомого синего тумана, забрала у Рэйнера послание, и улетела в окно.
Ещё быстрее было бы через зеркало, но тогда придётся передавать послание третьим лицам, а этого не могли себе позволить они оба. И всё же, эту проблему он решил. Пусть временно, и пусть с потерями — хоть как-то. А вот что делать с предупреждением Релана…
Понятно, что: внять, предпринять все возможные и невозможные меры защиты, начать дискредитацию нынешнего Первосвященника, из-за которого собственно и все проблемы. Цели-то были, а вот средств у него особенно и не наблюдалось. И это не только удручало Рэйнера, но ещё и мешало жить. Нутром он чуял, что где-то в верхах творится заговор, но кто к нему причастен? Кому это выгодно, кроме церкви Светлейшего?
Ясно одно: первой мишенью станет он сам. Как там Кори говорила? «Ты даже вслух поминаешь не нашего бога, а драконьих, и всё ещё не за решёткой!» Девочка-то просто от гнева и расстройства сорвалась на нём, но вложить ей это в голову мог только один человек. И этот человек, точнее даже «эта дама», очень настроена на то, чтобы маги и магия отошли на второй план, а лучше и вовсе исчезли.