Рэй продолжал молчать, зато начал медленно гладить меня по волосам, и время от времени утирать слёзы. А я всхлипывала и не могла остановиться. Сама не смогла бы объяснить, почему я плачу именно сейчас, но это были слёзы по всему и сразу. По настоящей маме, которую я никогда не знала. Дому, в котором мне не нужно ни с кем воевать. Взаимной любви. Глупому балу, который нужно было провести. И даже по всякой ерунде, вроде мягкой игрушки, которую даэ Белинда выбросила, когда я посмела прилюдно назвать её по имени, а не матушкой. Словно прочитав мои мысли, Рэйнер тихо спросил:
— Почему ты называешь королевскую кобру — матушкой? Она ведь так и не стала тебе матерью, ни формально, ни фактически.
Я думала, мы продолжим говорить про Анну. Поссоримся. Я наговорю ему ещё больше гадостей. А вместо этого Рэй внезапно задал вопрос обо мне, и я от неожиданности даже перестала плакать. Наверное, он на это и рассчитывал. Но я всё равно ответила:
— Я узнала, что она мне не мать, наверное, раньше, чем научилась ходить. Но когда я однажды назвала её не мамой, а по имени, подражая кому-то — меня сначала выпороли на конюшне, как служанку, а потом три недели держали на хлебе и воде. И при любом удобном и неудобном случае она спрашивала, как я должна к ней обращаться. И если я слишком медленно отвечала, наотмашь била по лицу ладонью. Она всегда любила носить много перстней, так что это было больно. Наш семейный лекарь меня лечил, а потом всё повторялось. Но я так и не смогла после этого называть её мамой. А вот матушкой… ей нравилось. За это она меня не наказывала. Так и прицепилось. Не мама, потому что никогда она ею не была. А своё, отдельное слово. Я, наверное, уже и не смогу называть её иначе.
Пока я говорила, дыхание само по себе выравнивалось, а Рэй продолжал осторожно поглаживать меня по волосам. Парой это нас не делало ни в коей мере, но хотя бы я перестала чувствовать себя чужой и одинокой. Лежать с ним так оказалось… уютно? Другое слово мне в голову просто не приходило.
— Королевскую кобру… это ты её так называешь? — до меня вдруг дошло, что Рэй назвал матушку не по титулу, и не по имени.
— Все её так называют, кто имел несчастье ей не понравиться. Или понравиться. И в принципе пообщаться. Если ты когда-нибудь захочешь, чтобы её перекосило от злости, когда она ничего не может тебе сделать — настоятельно рекомендую об этом вспомнить, — он улыбнулся, судя по голосу, и я не удержалась: развернулась к нему лицом прямо в тёплых объятиях. Рэй прижал меня к себе сильнее, уткнулся носом куда-то в шею, и замолчал.
И я тоже замолчала, боясь спугнуть момент. Так мы и лежали вдвоём, даже не следя за временем. Пока Рэй не провёл рукой осторожно по моим плечам, и не заметил осторожно:
— Кори, я понимаю, что с твоей стороны выгляжу редкостной сволочью. Может, даже тряпкой и идиотом, — это прозвучало ужасно виновато. Я развернулась в его руках, а он прижал меня к груди, и продолжил говорить: — Но я правда пытаюсь сделать твою жизнь лучше, чем она была дома. Просто… многое навалилось. Правда, многое. И я боюсь, если ты будешь об этом знать, а у меня не получится с этим разобраться, это навредит в первую очередь тебе. Даэ фир Даланна и этот бал очень невовремя влезли в нашу жизнь.