И про дознавателя, и как он всех опрашивал. И про Чезаре, который вместе с ним и старшим принцем пытается выяснить, что за тварь напала. А я впервые в жизни просто слушала голос, пропуская мимо ушей суть. Никто не умер — это главное. Я чуть не погибла — это… второстепенное, но кажется, это знание и толкало поступать не так, как должны вести себя приличные даэ. Это, и тот шёпот. «Тебе никогда не стать женщиной, пока Анна жива. Ты обречена вечно быть её тенью…»
Я помнила эти слова. Но нет. Я не буду её тенью. Я не для того выходила из тени матушки, чтобы вновь оказаться в чужой. Не для того стала герцогиней, в конце концов. В тех местах, где руки супруга касались меня, кожу покалывало, но это было приятно. От этих касаний становилось теплее. А он продолжал гладить мою руку, и склонился практически к уху, не замечая, насколько это непохоже на то, как мы вели себя друг с другом раньше.
Я осмелела и погладила его по волосам, как всегда хотела. Запутала пальцы в шелковистых тёмных прядях, слегка слипшихся от пота. А потом в голове снова всплыли слова твари: «дворняжке никогда не стать герцогиней, раз она не нужна своему герцогу». И я потянулась к нему, сама касаясь губами его губ.
Я ожидала чего угодно. Что Рэй отпрянет и сбежит — право, это было вполне в его духе. Что начнёт рассказывать, почему неправильно делать что-то подобное, когда я только пришла в себя. Или, может, он и вовсе меня отчитает и потребует никогда не прикасаться без разрешения? Но вместо этого его глаза потемнели, напомнив штормовое море на картинах, а взгляд стал острым. И Рэйнер тихо прошептал:
— Магическое истощение может влиять и так, — но это не звучало попыткой отговорить. Я словно слышала его мысли. Сумбурные и невнятные, но о том, что это помогает. И я думала, что он отстранится.
Но вместо этого супруг сам притянул меня к себе, увлекая в мягкие объятия. Холод отступал, а вместо него тело обволакивало неведомое раньше тепло. Я так хотела этого, и даже не позволяла себе думать…
И думать больше не пришлось, потому что супруг полностью перехватил инициативу в свои руки. Никакие книги не могли подготовить к тому, как обжигают желанные прикосновения, к тому, как растекается по всему телу покалывание, согревающее замерзшие руки. Как правильная и уместная ночная сорочка летит на пол, а ласковые ладони гладят по плечам, спине, и нигде не встречают сопротивления. Я потерялась в этих ощущениях, потерялась в нём, в его запахе и вкусе.
Не было ни боли, ни страха, ни желания плакать. Ничего из того, чем меня пугали. Были лишь мы. И это казалось подлинной магией, древней, как сам мир.