Женщина и нечистая сила

Жила у нас в Тверии одна женщина, вдова, а может, разводка. Несколько лет провела она так в одиночестве, пока не сказала себе: сижу я тут заброшенная, всеми покинутая, ни мужа, ни детей, ни родича какого, чтобы в жены взял, поеду-ка я за границу, проведаю родных и близких. Собралась и уехала из Страны Израиля.

По пути, на постоялом дворе в городе Галаце пристала к ней всякая нечисть и целую ночь не давала покоя. Проснулась она в смятении, но точно чувствовала, что что-то с ней не так. На следующую ночь — та же напасть. Те, не к ночи будь помянуты, терзали ее до самого утра. И на третью ночь снова то же. Встала она и поменяла место ночлега, только у нее самой никакой перемены не случилось. И как мучили ее там, так мучили и здесь. Обратилась она за советом к цыганкам, к гончару сходила, но что бы они ни делали, ничего поправить не сумели. Напротив, там, где искала спасения, нашла огорчение, потому что нечистая сила набралась пущей смелости и мучила ее горше прежнего.

Заплакала та женщина и стала спрашивать: неужто нету праведника в этой стране, чтоб написал мне оберег? Сказали ей: есть тут такие, что пишут обереги, но если ты ищешь полного избавления, поезжай в страну государя императора, в Садагору, к ребе Авроому-Яакову, сыну цадика Исроэла Ружинского.

Собрала она свои пожитки и отправилась в Садагору. Приехала и остановилась у жены Авроома-Исера, которая держала постояльцев. И если они предпочитали готовить сами, дозволяла им варить на своей плите и плату взимала лишь за ночлег. Так она обходилась со всеми приезжими, тем паче — с той, что прибыла из Страны Израиля.

Когда та вселилась, дело шло к вечеру, и пока она расположилась сама и разложила вещи, солнце зашло и сделалось темно. Подумала та женщина: лягу и отдохну с дороги, а назавтра встану пораньше и пойду к цадику. И в простоте сердца решила, что нечистые остались в Галаце и за ней в Садагору не пошли, потому что Галац расположен на земле короля Румынии, а Садагора — в стране Его Величества императора. А того она не знала, что все границы, которые устанавливают меж собой страны и народы, в вышних ни за что почитаются, поскольку наверху губерний не различают, и если духам захочется, они воспаряют ввысь и летят себе с одного края земли на другой беспрепятственно. Но едва она прилегла на кровать, тут же явились те и устроили ей такой прием, что Б-же избави, — до того расшумелись, что их голоса услыхали их товарищи в Садагоре и тоже не замедлили прийти. Если б не был положен предел ночи и не установлен срок тьме, кто знает, удалось ли бы ей выбраться из их лап живой.

Когда рассвело, она встала, надела свое платье и пошла ко двору цадика. Встретил ее казначей и спросил: куда ты направляешься, женщина? Достала она свой платок, развязала узелок, вынула золотой червонец и вручила ему, чтобы позволил ей тут же пройти к цадику. Взял казначей червонец и хотел проводить ее внутрь. Явился к нему искус наживы и стал нашептывать: женщина, давшая червонец, может дать еще один и еще один. Сказал себе казначей: один хорошо, а два — лучше, не говоря уж о трех или четырех. Глянул на нее приветливо и сказал: уж не из Страны ли Израиля ты пришла? Что нового на Святой земле? Отвечала она: не расспрашивай меня, милый человек, с того дня, что выехала я из Страны Израиля, настигла меня беда великая, так что я и себя не узнаю. Будь милостив, проведи меня немедля к ребе. Закатил казначей глаза к небесам и горестно так вздохнул, как тот, кто печалится печалью всех живущих, и сказал: много бед есть в нашем мире, и твоя беда уж верно не мала, но милосердие Создателя еще больше, так что не отчаивайся, потому что сегодня никак нельзя попасть к нашему ребе. Подожди до завтра, и я введу тебя прежде других, и ручаюсь тебе, что наш ребе даст тебе свое благословение, и с той минуты и до конца дней твоих не будешь знать ни горя, ни лиха. Вернулась та женщина ни с чем в свою временную обитель и принялась ждать завтрашнего дня.

Ночью снова терзала ее нечистая сила. Снесла она все муки, оттого что крепка была ее уверенность, что назавтра непременно попадет к цадику. И когда прокричал петух и отлетели от нее ночные гости, вскочила с постели, омыла лицо и руки, надела платье и поспешила в путь. Но то, что случилось с ней вчера, постигло ее и сегодня. Едва она ступила во двор, встретил ее казначей и спросил: куда поспешаешь, женщина? Она отвечала: я тороплюсь к цадику. Уста ее говорят, а руки развязывают узелок на платке и достают золотой червонец и подают казначею, чтобы дозволил ей войти. Казначей червонец опустил в карман, а ей сказал: не ты ли была тут вчера? Вздохнула женщина и сказала: я была тут вчера, и я стою тут сегодня, будь добр, исполни обещанное и проводи меня к ребе. Казначей огладил бороду и сказал: верно, я полагал проводить тебя нынче к ребе, только вот уже три дня, как ребе, долгие ему лета, уединился от мира, сидит себе взаперти во внутренней комнате и никому не позволяет к нему входить. Но завтра я сам введу тебя к нему. А про себя казначей подумал: будет завтра и будет послезавтра, червонец последует за червонцем. Ибо насколько истинный праведник неподвластен жажде наживы, настолько его слуги лихорадочно ищут обогащения, а искус наживы — он не гордый, он и мелкими людьми не брезгует. Так прошло двенадцать дней. Всякий раз, как она приходила ко двору цадика, встречал ее казначей и брал у нее червонец золотом, закатывал глаза к небесам и обещал ей то, что обещал, пока не истратила она все свои сбережения, но так и не удостоилась предстать пред ребе. А по ночам те, которых даже днем поминать не стоит, мучили ее и глумились над нею.

Сидит та бедолага на узле с пожитками и сама с собою рассуждает. Я снялась с места и отправилась вдаль в поисках избавления, а не только не нашла избавления, но и удвоила свои муки и все свои деньги потеряла. Теперь у меня нет средств даже на дорогу к родичам. Владыка мира, где доброта Твоя и где Твое милосердие?

Заметила хозяйка дома огорчение своей постоялицы и сказала ей: что ты сидишь, словно невеста, над которой свадебный балдахин обвалился? Не иссякла милость Его, Благословенного, и нет причины отчаиваться, не приведи нас Б-г. Что не удалось сегодня, удастся завтра. Выслушала ее прибывшая из Тверии, поглядела на жену Авроома-Исера и сказала: если давши деньги я не попала к цадику, теперь, когда у меня нет больше денег, я и подавно к нему не попаду. Отвечала ей хозяйка: фу-фу-фу, все деньги да деньги, или ты полагаешь, что всем твои деньги надобны? Дам я тебе совет без всяких денег, даром дам. Надень другое платье, смени турецкий платок, что у тебя на голове, чтобы казначеи тебя не узнали, и утром ступай ко двору ребе. А как придешь, сразу направляйся туда, где стряпают, а дойдешь — смело отворяй дверь и входи на кухню уверенно, и все стряпухи решат, что тебя послала ребецн, и ни о чем тебя не спросят, а напротив, прикинутся, будто вовсе тебя не замечают. А когда придет ребецн присмотреть за стряпней, выйди и расскажи ей все как есть. И думаю я, что она наставит тебя и научит, как попасть к ребе. Дала ей хозяйка дома свое платье, из тех, что носят женщины в землях империи, и несколько раз объяснила ей, куда пойти и как пройти и все к тому касающееся, да так ясно и подробно, словно весь путь проторила.

Когда рассвело, встала та женщина с постели и надела платье, данное ей женой Авроома-Исера, и отправилась ко двору и добралась с миром до дома, где стряпают. Приблизившись к двери, набралась храбрости и толкнула ручку и оказалась наконец внутри. Тут у нее глаза разбежались, потому что никогда в жизни она не видела такого изобилия. Вот горшки с мясом, а вот ковши с соусом и судки с рыбой, и миски, и бутылки, и банки, полные овощей и фруктов — протертых с сахаром, вареных и тушеных. И один пар поглощает другой, и ароматы один другого душистее. И десять женщин стоят там — одна месит тесто, другая потрошит рыбу, третья жарит мясо, четвертая крошит овощи. И все, как одна, умножают усердие, потому что думают, что ту женщину не иначе как ребецн послала наблюдать за их работой. И два огня, огонь плиты для мясного и огонь плиты для молочного, трещат и полыхают, а на конфорках восседают себе котлы и кастрюли, наполненные мясом с подливой для больных, и рожениц, и стариков, и бедняков, которые кормятся со стола цадика, помимо блюд, которые готовятся для его домочадцев и приближенных и для учащихся ешивы. И во всякий день ребецн приходит сюда проверять, все ли делается по правилам, молочные блюда — для тех, кто ест молочное, мясные — для тех, кто мясное.

Прошло немного времени, вошла ребецн. Увидела незнакомое лицо в кухне и спросила: кто ты и что тебе тут надобно? Простерлась та бедняжка у ее ног и стала целовать подол ее платья, а сама плачет и всхлипывает. Жалость охватила ребецн, и она сказала: встань, женщина. Разве я — попадья, Б-же избави, чтобы целовать подол моего платья? Я такая же еврейка, как и ты. Чего ты просишь? Может, ты хочешь поговорить с раввином? Открыла бедняжка рот и собралась все объяснить. Явились ее муки у ней перед глазами — и она лишилась чувств. Ребецн ее подняла, усадила на стул и велела подать ей чашку кофе для поддержания духа. Подкрепившись, та собралась с силами и рассказала, как осталась она безмужняя, одинокая, словно камень в поле, и как вдруг одолела ее тоска по родне, живущей за пределами Страны Израиля, и она собралась, покинула Тверию и переплыла море. Рассказала, как несколько дней качало ее на корабле и как она мучилась морской болезнью, пока не прибыла в Галац. А в Галаце напали на нее нечистые духи и Лилит и терзали ее по ночам, пока не истощились ее силы окончательно. Тогда ей посоветовали поехать в Садагору за помощью и избавлением. И вот она приехала в Садагору и двенадцать дней ежедневно ходит ко двору цадика, и во всякий день встречает ее один и тот же казначей, а может разные казначеи, и берет у нее червонец золотом и со дня на день откладывает ее встречу с ребе. Уже кончились все ее сбережения, а она так и не удостоилась видеть цадика. А нечистые мучают ее по ночам все сильнее и яростнее.

Горе этой женщины тронуло душу ребецн, разгневалась она на казначеев и прочих слуг, которые из сребролюбия ожесточают сердце свое и подавляют в себе добрые намерения. Наконец гнев в ней остыл, и она повела с женщиной ласковую беседу. И так ей сказала: подожди, я дам тебе письмо к моему мужу-раввину. Тут же велела принести ей письменные принадлежности и бумагу и села писать о той несчастной женщине, скорбной душою, и о том, как жестоко обошлись с ней жадные казначеи. Так она писала, как добрая и речистая заступница, ибо была мудра — дочь рабби Аарона из Карлина. Письмо вручила той женщине и сказала: мой муж, да продлятся годы его, как правило, по утрам выходит из своей комнаты послушать в ешиве утреннюю молитву. А теперь идем со мной к его комнате, и, когда он выйдет, положи письмо у него на подоконнике и возвращайся туда, где ты остановилась.

Взяла женщина письмо и встала у окна. Когда раввин вышел из своей комнаты, она положила письмо на подоконник. По возвращении раввин увидел письмо. Взял его в руки и окинул взглядом. Улыбнулся и сказал: ребецн, да продлятся дни ее, пишет мне письмо, так сяду и прочту. Прочел он и как возопит словами псалмопевца (57:5): Среди львов я лежу! Возможно ли, чтоб люди так гонялись за наживой, что не пожалели, обидели душу во Израиле? Велел привести к нему ту женщину и собрал всех своих казначеев и приказал им вернуть ей все, что они у нее забрали, и еще велел принести ей поесть для подкрепления, потому что от великого трепета силы оставили ее и она опять лишилась чувств. Восемь человек понадобилось, чтобы заставить ее очнуться, поднять на ноги и поддержать пред ребе.

Когда она пришла в себя, раввин обратился к ней и сказал: расскажи мне все, а я послушаю. Укрепила уста свои и повела рассказ о том, как приехала в Галац, город, который находится в другой стране. А там, то есть в Галаце, оказалась после того, как плыла морем, поскольку все, кто выезжает из Страны Израиля за пределы Страны Израиля, плывут морем, оттого что море великое отделяет Святую землю от прочих земель. И вот добралась она до Галаца и наняла себе комнату в заезжем дворе и предполагала отдохнуть немного с дороги и отправиться дальше, навестить своих родственников. И тут, то есть там, в Галаце, вдруг напала на нее нечистая сила и донимала ее целую ночь. И не одну только ночь, но еженощно — стоило ей лечь в постель, как они тут же слетались. Так в первую ночь, и во вторую ночь, и в третью ночь, и еще несколько ночей. Она пошла вопрошать гончара и цыганок. Они взяли у нее деньги и добавили ей огорчения. Она стала плакать и говорить: неужто нету праведника в этой стране, чтоб написал мне оберег? И посоветовали мне ехать в Садагору. Я собралась и поехала. Так я приехала в Садагору и поспешила пойти к ребе, долгие ему лета. Встретил меня казначей и сказал: приходи завтра. Ну, я и пришла назавтра. Так с Б-жьей помощью прошло завтра, и еще одно завтра, а за ним — еще, пока не минула их целая дюжина, а я все в том же положении. И сказала мне жена Авроома-Исера: ступай к ребецн. Ну, я пошла к ребецн, долгие ей лета, и все ей рассказала, и ребецн, долгие ей лета, дала мне послание, и я принесла это послание к ребе, да продлятся дни его, и ребе, долгие ему лета, получил его как бы по императорской почте. И велел ребе, долгие ему лета, позвать меня. Ну, позвали меня, и я пришла. И вот я стою тут пред ребе, да продлятся дни его, и прошу и умоляю — ой, ребе, сжалься надо мной, нет у меня больше сил.

Глубоко вздохнул раввин и сказал: поезжай в Яссы, есть в Яссах площадь, а на площади — рынок, приходи туда утром и обойди ту площадь семь раз. Там ты увидишь маленького еврея в потертой ермолке, он бродит себе да посмеивается. Скажи ему: еврей, дорогой, что ты тут делаешь? Он тебе ответит: меламед я, учу малышей Торе. Тут ты ему скажи: еврей, дорогой, я тоже хочу учиться, может, ты и меня поучишь. Он постарается увернуться и пойти своей дорогой. Ты же схвати его за пояс и скажи: не отпущу тебя, пока не избавишь меня от моей беды. Дал ей ребе свое благословение, велел собрать для нее провизию в дорогу и отпустил с миром.

Поехала та женщина и благополучно прибыла в Яссы. Наняла себе комнату в доме для приезжих и там дождалась утра. Едва занялся день, пошла на рыночную площадь и стала обходить ее — все, как наставлял цадик из Садагоры. Уже она собиралась обойти площадь в седьмой раз, как перед ней возник, словно из-под земли вырос, маленький еврей, а на голове у него — потертая ермолка, какие нашивали старики, верные Израиля, в том далеком поколении. Поглядела женщина, видит — он ходит себе и посмеивается, в точности как обрисовал ей цадик из Садагоры. Изумилась она, обомлела и лишилась дара речи. Тут ноги взяли и сами понесли ее и подвели к старцу, а уж уста ее сами открылись и начали говорить: еврей, дорогой, что ты тут делаешь? Он в ответ: я учу малышей Торе. А она ему: я тоже хочу учиться, может, ты и меня поучишь. Усмехнулся он и хотел увернуться и пойти своей дорогой. Поспешила женщина и сунула руку ему за пояс, сказав: ребе, я не отпущу тебя, пока не избавишь меня от моей беды. Улыбнулся он и сказал: наш Авроом-Яаков — сколько б я ни скрывался от него, он все равно меня найдет. Потом сделался серьезным и обратился к ней: слушай, что я тебе скажу. Иди на старый рынок и купи себе новую метлу, потом возвращайся туда, где остановилась, а как смеркнется, ложись в постель, одетая во все одежды, что теперь на тебе, башмаков не снимай и метлу крепко держи в руках. Поутру я приду и трижды постучу к тебе в окно, а ты, когда услышишь третий стук, выходи ко мне через окно и метлу из рук не выпускай. Потом посмотрим, что делать будем.

Сделала женщина все, как велел ей тот старец. Пошла и купила новую метлу, вернулась в заезжий дом, где остановилась, и легла в постель, не раздеваясь и не снимая башмаков, а метлу держала в руках. Прочла «Шма» на сон грядущий и смежила веки. Ночь еще не кончилась, а она уж услышала три стука в окошко. Поспешно встала с постели, отворила окно и выпрыгнула наружу. Там поджидал ее тот старец. Он ей подал знак идти следом, шли они, шли, вышли из города и пришли к высокой горе. Когда подошли к горе, старец сказал: метлой, что у тебя в руках, вымети мусор у низовья горы, да не мети сверху вниз, а напротив — снизу вверх мети, с низкого места вверх по склону. Послушалась она и так и сделала, а старец стоит рядом и ее подбадривает: мети, мети. Так она мела и подметала, пока весь мусор не вымела, ни пылинки не осталось. Сказал ей старец: брось метлу позади себя, больше она тебе не понадобится, оттого что избавилась ты полным избавлением. Бросила она метлу позади себя и хотела поблагодарить старца за труд и беспокойство, но никого не нашла. Туда-сюда поглядела, но старец тот исчез, будто его и не было.

С тех пор нечисть ее больше не трогала и больше не показывалась ей ни там и ни в каком другом месте на свете, и уж конечно не здесь, в Тверии, ибо помимо того, что у нечистых, что за пределами Страны Израиля, нет права являться сюда, святость Земли нашей хранит ее жителей.

Так спаслась та женщина благодаря заступничеству истинных праведников, милость которых к народу Израиля велика, и очи их беспрестанно обозревают все, чтобы обуздать напасти и злодейства и своим милосердием принести нам избавление.