Женщины и звезды

Табак благоухал изысканно и дерзко, раскрывая бутоны звёздами навстречу вечереющему небу. Таисия, сидя с пяльцами на крыльце, улыбнулась тайне, сокрытой до времени в чреве: животик круглый, а не огурцом – верная примета – будет девочка.

– Грех сегодня работать, – остановилась, покачала головой соседка Клава. – Праздник большой ведь…

– А я в плохое не верю! – беззаботно рассмеялась Таисия, неосторожно уколов палец на левой руке, но совсем чуть- чуть, только ойкнула, всплеснула рукой и тут же продолжила вышивать диковинные цветы и бабочек над ними.

…Такой красивой малышки в Г. ещё не видели: глаза голубые, как цветки льна, лучистые и ясные, и волосы, как этот самый лён, мягкие, белоснежные, и кожа нежная, будто мрамор с прожилками. Только левая рука у новорожденной была совсем чёрной. Кое-кто из местных сплетниц даже не преминул предположить, что, дескать, Таисия с негром согрешила – оттого и брак. Да и девчушка непонятно на кого похожа – Тарас обычный мужик, и даже выпивает и поколачивает Таисию, да и сама она, не сказать, что дурнушка, но и не Мисс Совершенство.

Но это, конечно, была напраслина: уже сколько лет Таисия не выбиралась никуда дальше райцентра, где и выучилась на библиотекаря. А какие там иноземцы? В областной центр да в Гомель только с мужем иногда за вещами. Но много ли их нужно в деревне?

***

С тех пор, как в местной школе появилась молодая учительница с неизменной длинной белой шёлковой перчаткой на левой руке, французский стал любимым предметом даже у лентяев, ранее не интересовавшихся иностранными языками.

Директор не могла нарадоваться. Побольше бы таких преподавателей, давно бы подняли уровень культуры на селе. Даже считавшийся неисправимым хулиганом второгодник Пахоменко, и тот оставался после уроков на занятия кружка, который вела Француженка, как любовно называли за глаза Марину Тарасовну. И старательно грассируя, прилежно учил главную роль в «Синей птице», естественно, на французском, отрывок из которой выпускники готовили к последнему звонку.

– Что вы? – скромно отмахивалась от похвал директора школы Елены Юрьевны Француженка, не принимая заслуги на свой счёт. – Это не я, это ученики у меня талантливые.

Но Елена Юрьевна, тем не менее, написала длинное письмо в районную газету, в котором подробно рассказала об успехах молодой учительницы, и что в их селе чуть ли не каждый месяц ставятся теперь спектакли на французском языке, и вложила в конверт фотографию Марины Тарасовны.

А вскоре в «Местном времени» появилась статья «Село, которое говорит по-французски».

Некоторые завистники (а таковых у Марины Тарасовны тоже было немало), правда, посчитали статью антисоветской, дескать, русский надо учить, а не французский.

Но сама Елена Юрьевна быстро заставила таковых прикусить язычки: русский русским, а разве плохо читать Рембо и Мопассана в оригинале?

В кулуарах учительской время от времени, тем не менее, продолжали шептаться:

«А что ей ещё делать? Семьи-то нет, времени – сколько угодно – хочешь кружки веди, хочешь – на гитаре играй».

О гитаре говорили с усмешкой, это была отдельная история, из-за которой школа на несколько месяцев осталась без учителя пения. Дело, как говорится, прошлых лет, но нет, да и вспомнят о нём в селе.

Молодой учитель попал в Г. по распределению из самой Москвы. Сельские барышни сходили по нему с ума, забрасывали записками, но взаимностью он никому не отвечал и вообще никому ничего не обещал, а тем более жениться и увести в столицу, где, поговаривали, у него была невеста. Однако это не помешало Андрею Сергеевичу как-то после педсовета вызваться проводить Марину Тарасовну.

Полдороги они оба молчали.

– Вы знаете, – совсем по-мальчишески улыбнулся вдруг педагог. – Дети вас за глаза Француженкой называют, и, вы знаете, вам очень идёт. Вы такая изящная, стройная, просто вылитая Марина Влади, только ещё красивее, из фильма «Колдунья»…

Молодому человеку показалось вдруг, что Марина Тарасовна вздрогнула при этих словах, и совершенно некстати вспомнилось, как однажды кто-то полушёпотом сказал об учительнице «ведьма». Не понятно, на чём основаны подобные слухи. Такая красавица, умная, интеллигентная, на Влади похожа. Колдунью… От таких мыслей стало жутковато, да и вечер предупредил о своём приближении розовой каймой на горизонте. Но молодой человек поспешил прогнать тревожащие мысли.

–Знаете, что меня удивляет, – начал он издалека. – Такая красивая образованная молодая женщина – и не замужем? Разве мало женихов вокруг? Или нет достойного в деревне? Как это модно сейчас говорить, принца ждёте на белом коне?

Молодой человек щеголевато тряхнул соломенным чубом и многозначительно посмотрел на учительницу и с удивлением заметил, что она вдруг как-то сразу сжалась, и как назло ещё усадьба эта на пути, о которой тоже ходят всякие мистические слухи.

– А вы знаете, какое прозвище у вас? – через силу улыбнулась учительница.

– Знаю! Шопен, – неестественно рассмеялся учитель. – А я ведь в детстве и впрямь мечтал стать композитором. Но… – развёл руками. – Дети, они ведь чувствуют всё, и это хорошо, что вы у них ассоциируетесь с французским, а я с музыкой. Значит, мы на своём месте. Математичку, например, прозвали Цаплей, а физрука и вовсе Горынычем.

– Да, нам с вами повезло, – со спокойной улыбкой согласилась Француженка.

Сбоку от дороги сквозь деревья проступали контуры старины.

Выражаясь точным языком архитектуры, двухэтажная усадьба на окраине села относилась к эпохе зрелого классицизма. Выражаясь образно, его колонны смотрелись в зеркала прудов-близнецов, окружённых хороводами яблонь. Тогда же в девятнадцатом веке, был построен и храм в центре села, придававший окрестностям праздничный вид.

Молодой человек опустился на поваленное бревно и звучно, нараспев продекламировал:

«Рояль был весь раскрыт, и струны в нём дрожали, Как и сердца у нас за песнию твоей». Фет… Сто с лишним лет назад написал, а как современно… Ведь правда?

Андрей Сергеевич сорвал вдруг росший под ногами цветок, нарочито громко вдохнул его аромат:

– Табак. Каким-то ветром занесло. Видимо, с теплиц. Их много вокруг, табаков.

И, отбросив цветок, резко притянул девушку к себе, так что она только вскрикнула, и впился губами в губы.

Насилу высвободившись из нежданных объятий, учительница беспомощно оглядывалась вокруг, но тщетно: вечером даже те, кто не особенно верил в слухи о призраке барина, боялись забредать в эти места.

– Простите, – опомнился молодой человек. – Не знаю, что это со мной. Наверное, очарование здешних мест подействовало. Такая красота… Это озеро, старинный парк, – он увлёк девушку вглубь аллеи за собой.

– Я вот ещё что хотел всё время спросить, но стеснялся, вы меня уж извините, если что, за бестактность…

Марина Тарасовна уже знала, что за вопрос её хочет задать Андрей Сергеевич, и молча стянула с руки перчатку.

Крик учителя пения слышали во всём селе, на следующий день он уехал обратно в Москву, а за Мариной Тарасовной ещё больше упрочилась слава колдуньи. Впрочем, ученики верили её мягкому голосу и лучистому взгляд, а отнюдь не слухам.

Была у Марины Тарасовны и своя любимица, правда, этот факт она старалась скрывать даже от самой себя, ведь у хорошего учителя все ученики равны, а, следовательно, любимчиков быть не может.

Большеглазая рыжеволосая Алёнка играла в «Синей птице» Митель, обожала, разумеется, французский и, поступать, конечно, собиралась на инъяз, чтобы преподавать, как любимая учительница Марина Тарасовна, французский. Она, конечно, делала всё возможное, чтобы подготовить (что там греха таить!) любимицу к вузу. И даже, когда та некстати заболела под конец учебного года, после уроков и репетиции кружка занималась с Алёнкой на дому, хоть девочка и жила через две деревни, и добраться до неё можно было только пешком или если кто подбросит на лошади.

Но в этот раз никакой повозки не встретилось ни по пути туда, ни обратно.

Марина Тарасовна старалась идти как можно быстрее, ведь вечерняя прохлада уже смешивалась с запахом табаков, а она едва достигла барской усадьбы, где каждый раз её снова и снова настигали тревожные воспоминания. Усилием воли учительница заставила себя думать о приятном. Так бабушка когда-то наказывала перед сном «думай о хорошем», и она рисовала в воображении неведомый край, где ласково море, где много цветов, похожих на наши табаки – только ярче – и немного на бабочек.

Марина Тарасовна вспоминала смешливое лицо Алёнки, которое, впрочем, время от времени грустнело, когда девочка со вздохом сожалела, что пропустила несколько репетиций подряд, а ведь у неё одна из главных ролей; но утешалась тем, что простуда уже почти отступила и уж точно сдастся в плен здоровому румянцу к генеральной репетиции.

Мысли о хорошем вдруг оборвались холодком в груди, как будто окунули в прорубь с головой: позади хрустнула ветка.

«Показалось или птица», – тщетно пыталась унять сердцебиение учительница, но подозрительный звук повторился опять. Внезапная догадка заставила побежать: кто-то крался за ней, может быть, от самого дома Алёнки. Уже совсем близко его шаги и дыхание.

Марина Тарасовна резко развернулась, приготовившись обороняться, хотя единственным оружием в её руках была сумка с бумагами и учебниками, но не всегда знания – сила.

Перед испуганной учительницей стоял смуглый человек в широкополой соломенной шляпе и скалил зубы в улыбке. И вдруг ухватил её за руку в белой перчатке.

Учительницу осенила догадка, и она нервно рассмеялась, мигом освобождаясь от вынужденной детали одежды, маскировавшей так пугавшую односельчан отметину.

Молодая женщина бросила перчатку во врага, предвкушая, как тот попятится с криком. Но незнакомец только удивлённо вскинул брови, поднял с земли перчатку и пробормотал что-то на незнакомом языке.

Марина Тарасовна не помнила, как она добралась до дома – произошедшее было настолько необычным, что казалось метаморфозами сна. Только на руке не было перчатки. Значит всё-таки явь.

***

В этом году последний звонок обещал быть особенным, и дело не только в «Синей птице», которую так старательно готовили выпускники. О главном сюрпризе до поры директор не говорила никому. Время тянулось медленнее, чем в очереди за сапогами в день завоза, но, наконец, солнце долгожданного утра взошло над селом, как водится, под клич петухов. Нарядные дети и взрослые потянулись к просторному одноэтажному зданию буквой П с большим актовым залом.

Марина Тарасовна волновалась, как школьница, поправляя за самодельными кулисами крылья синей птице – всем классом красили гусиные синькой и нашивали на подсиненный тюль.

И теперь девочка-горлица в синем платье, взмахнув руками-крыльями, величаво выпорхнула на сцену.

В зале зааплодировали. Марина Тарасовна, довольная, пробежала взглядом по первым рядам и едва не вскрикнула.

Рядом с директором сидел теперь тот самый так испугавший её на днях человек, только теперь он был без соломенной шляпы – в светлом деловом костюме и при галстуке.

Птица покружила по сцене и под аплодисменты вернулась за кулисы, Тильтель и Митель спели на французском песенку о счастье и, раскланявшись, последовали за синей птицей, а на сцену уже поднималась Елена Юрьевна, в этот день особенно нарядная и торжественная.

– «Дружба народов» в нашем скромном учебном заведении не просто слова, – таинственно объявила директор. – Теперь у нашей школы есть друзья на Кубе, и сегодня они у нас в гостях. Знакомьтесь, это учёный-селекционер дон Алехандро и его переводчик Андрей. Русский язык наш гость пока не знает, зато отлично говорит по-французски, в котором все вы преуспели.

– Я говорит русский трем аль и трем аль читать, – широко улыбнулся кубинец.

– Дон Алехандро узнал о нашей школе из газеты. Из названия статьи он понял, что где-то рядом есть школа, в которой все дети чуть ли не в совершенстве говорят по-французски и попросил переводчика перевести эту статью.

В знак согласия стоявший рядом с гостем высокий худощавый человек в очках кивнул.

– И захотел побывать в нашей школе, – продолжала директор. – И вот он здесь.

Марина Тарасовна расстроилась: надо же как неудобно получилось, он просто узнал её по фото в газете. Надо будет извиниться перед иностранным гостем за брошенную в лицо перчатку. Однако после тожественной части он сам разыскал Француженку.

– Простите, что напугал вас тогда вечером, – чуть смущённо улыбнулся мужчина и продолжал на чистейшем французском. – Я узнал вас по фотографии в газете, но не был до конца уверен, что это вы…

– И вы извините меня, – пробормотала учительница.

– Я искал вас, чтобы вернуть вам вашу вещь, – протянул кубинец перчатку, и осторожно взял в ладони руку Марины Тарасовны в точно такой же белой перчатке и галантно поднёс её к своим губам.

– Это знак, – многозначительно улыбнулся Алехандро, что вам нужно жить под жарким солнцем.

1.

… Даже не знаю, почему, но в этот раз я решила встретиться с Жанкой. В школе мы были не то, чтобы подругами, но одно время даже сидели за одной партой, а как-то были влюблены в одного мальчика, но он, естественно, выбрал меня. Обычно я стараюсь провести часы, оставшиеся до «Курского соловья» или ночного проходящего поезда южного направления с пользой. Но на этот раз мне не хотелось ни деловых встреч, ни даже ехать в Химки к дальним родственникам. Что же касается московских достопримечательностей, то, пожалуй, не покривлю душой, если скажу, что большую часть их уже видела. Причем, профессия журналиста позволяет бывать в таких местах, куда не всегда удаётся попасть среднестатистическому москвичу. Конечно, презентации, КВН-ы, концерты и т.п. открывают только одну, парадную, сторону столицы. Но и журналистам провинциальных изданий интересны в первую очередь не московские будни, а победы земляков (история же чаще пишет свои самые пышные страницы поближе к Кремлю).

К тому же, времени с учётом московских пробок оставалось разве что на встречу в кафе с … чуть опять не назвала Жанку подружкой.

В общем, невообразимый в час пик людской поток Метрополитена нёс меня на встречу с бывшей одноклассницей. Мы и в университете учились вместе, в нашем, курском, педагогическом, но на разных факультетах. Я – филолог, Жанна – математик-информатик. В промежутке между парами мы иногда сталкивались в коридоре, сплетничали на ходу. А как-то на мой День рождения Жанна принесла в университет большую светло-желтую розу и вручила мне её в раздевалке, когда мы собирались домой. И заодно поставила в известность, что не сможет вечером прийти ко мне в гости. (Я устраивала небольшую дружескую вечеринку). Вечером бутон сжался, а края лепестков потемнели. Газета не спасла их от морозов, на самый разгар которых обычно приходится мой День рождения. И как отчаянно я не пыталась реанимировать цветок в ванной, наутро лепестки все-таки осыпались.

Не знаю, почему я думала, поднимаясь по эскалатору, о розе…

«УЖЕ НЕ МОДНО!» – неожиданно попались мои мысли в ловушку воздействия на массовое подсознание. Над надписью с баннера сокрушенно смотрела на меня блондинка в сарафане, склеенном из сигарет.

«Да я и не курю», – подумала я в ответ. И выбравшись, наконец, из гремящего метро на свободу на «Третьяковской», набрала номер Жанны.

«Я вас поздравляю. Вы позвонили лучшей девушке на свете. Если бы я был мужчиной, я бы ух!» – сообщил мне в режиме ожидания идиотский голос, мало похожий на Жаннин.

Поздравление, видимо, предназначалось звонившим мужского пола, хотя на счет лучшей девушки на свете… Жанна совсем не красавица, но проблема не в этом, а в том, что она всегда слишком чувствовала это, хотя и говорила о своих комплексах только в порывах откровенности, которые, впрочем, находили на неё не часто.

Впрочем, её грубые черты лица уравновешивают роскошные кудри лисьего цвета, в детстве – длинные, до самого пояса – особая гордость её мамы. Потом, когда окончив университет, Жанна пошла работать в школу и стала Жанной Михайловной, своё золотое богатство она собирала в скромный учительский хвост. Но Жанной Михайловой она пробыла только два года, а потом варварски обрезала под «каре» свою красу и материнскую отраду и пошла на курсы крупье. Недолго проработав в местном казино, Жанна уехала в Москву, где вроде бы быстро сделала хорошую карьеру, о чем гордо, хотя и как-то обтекаемо, говорили её мама и старший брат.

– Привет, Марина, – сразу узнала мой номер бывшая одноклассница.

Встретиться договорились в уютном и почти всегда шумном кафе в торгово-развлекательном центре «Атриум» прямо напротив Курского вокзала через два часа. (« Закончу работу в восемь-девять» – вздохнула Жанна).

А пока, не мудрствуя лукаво, я отправилась в Третьяковскую галерею, где как раз проходила выставка работ Тулуза Лотрека. Афиши для «Мулен Руж» навеяли воспоминания о Париже, который годом раньше я увидела глазами туриста и привезла на память о нем туфельки с ремешками, переплетающимися на щиколотке и, конечно, целую сумку подарков и сувениров. Увидела в первый раз, но через пару недель мне предстояло ехать в командировку в Брюссель, и я уже нашла в Интернете информацию об очень удобном экспрессе, соединяющий обе столицы всего лишь двумя часами, умноженными на скорость.

И все это тоже каким-то образом было связано с моим желанием увидеть Жанну…

… Она успела вернуть своим волосам достойную их длину и теперь её, появившуюся во вращающихся дверях, невозможно было не заметить и сидя за столиком «подальше от входа». Одежда Жанны – черная водолазка и бесформенные коричневые брюки – спорила с природной яркостью её волос и ещё больше оттеняла её и без того светлую кожу с задорными отметинами-веснушками.

Увидела меня издалека и Жанна, и, приземлившись за столик, опустила на его глянцевую поверхность длинные ярко-красные ногти, которые после посещения маникюрного салона ещё не успел хотя бы мало-мальски испортить ни один внешний фактор.

– Выглядишь просто… – я хотела добавить что-то вроде «сногсшибательно», но вместо этого сказала. – И похудела.

За два года некогда плотная Жанна стала носить одежду размера на два меньше, чем раньше.

– Не надо! Я не худая! Я стройная, – почему-то обиделась Жанна, так, что я даже слегка растерялась и принялась оправдываться.

– Ну да, «худой» от слова «худо». Я и имела в виду «стройная».

– Стараюсь, – откинула волосы назад Жанна и стала торопливо расстегивать сумочку. Звонил мобильный.

– С подругой в баре, – кокетливо, но с мягким вызовом пропела она в телефон. – Какая разница, в каком?.. Нет, ты её не знаешь… Мне что, нельзя после работы посидеть с подругой в баре?.. Ладно, пока.

Подошла официантка.

Заказали «капучино».

– Эмилио звонил, – поставила меня в известность Жанна. – Ревнует.

– Испанец?

– Кубинец.

– А-а… А где ты кубинца нашла?

– В Москве, Марин, кого хочешь, найдешь, – и выдержав интригующую паузу, добавила. – Сосед по лестничной площадке.

– А в Москве он что делает?

– Работает, – ответила она грустно. И неожиданно добавила. – А по тебе сразу видно, что ты … – Марина выдержала ещё одну паузу… – не из Москвы.

– «Провинциалка» ты хотела сказать? – позабавило то, как Марина обошла это слово.

– Потому что ты на каблуках.

Каким образом на пути от входа к столику Марина успела заметить, какая на мне обувь (а на мне были те самые туфли с ремешками– память о Париже) для меня так и осталось загадкой.

– А москвички обувают, что поудобнее. И одежду носят практичную и потемнее, потому что, когда постоянно ездишь на метро…

Фразу Жанна не окончила, но итак было понятно, что именно она имела в виду. Я хотела было возразить, что на каждый случай хороша разная одежда и обувь и что, конце концов, совершенно не обязательно «быть из Москвы», что и сама Жанна, когда жила в нашем почти южном городе, отнюдь не прочь была щегольнуть в чем-нибудь ярком.

Но до «… соловья» оставалось всего ничего, и тратить полчаса на ненужный спор не хотелось.

– Где проводишь свободное время? – спросила я, чтобы как-то разрядить обстановку.

– Его у меня почти нет, – вернула Жанна своему голосу обычный тон, ставивший окружающих в известность о том, что его обладательница всегда пребывает в прекрасном расположении духа. – Все никак не могу куда-нибудь вырваться…

Жанна рассказала, что из казино ей пришлось уйти из-за какого-то скандала, и теперь она работала где-то в бухгалтерии, пока на небольшую зарплату, которой едва хватает на то, чтобы снимать квартиру.

–Приходится на всем экономить, – вздохнула Жанна. – Но Эмилио обещал пригласить меня на Кубу.

Что-то в интонациях беззаботного Жаниного голоса останавливало от дальнейших расспросов о кубинце и его родине, и я поспешила заполнить возникшую неловкую паузу новым вопросом.

–А здесь, в Москве, где бываешь? Ну… в каких-то особенных местах, таких, которые стоит обязательно увидеть.

Говорить о Москве Жанне было, явно, приятнее, чем о Кубе.

–У меня в кинотеатре один знакомый работает… – увлеченно начала она.

– Кинотеатров у нас в Курске своих хватает, и 3D, и 5D… – не впечатлил знакомый из кинотеатра. – Недавно ещё один построили с пятью кинозалами. Лучше о парках, дворцах расскажи, красивых московских уголках, как Царицыно.

– А вот в Царицыно я ещё не была, – нахмурилась Жанна. – Некогда… Как белка в колесе, на бешеной скорости. Ни остановиться, ни оглядеться.

– А зачем тогда в Москве жить, если даже не успеваешь её посмотреть и всю зарплату тратишь на квартиру? – отомстила я за туфли.

– Как зачем? – почти не обиделась Жанна и посмотрела на меня так, как взглянул бы альпинист с дублёной кожей на убежденного домоседа, обратившегося к нему с нелепым вопросом «зачем тебе высота и ветер?». – Само ощущение, когда смотришь в окно и видишь много-много других окон. И огней. И все это шумит. Как будто какой-то поток разноцветных огней. И ты в этом потоке. Я живу на пятнадцатом этаже, и когда смотрю из окна на этот город и понимаю, что я уже москвичка…

Мысль снова оборвала официантка. Принесла кофе.

Рядом, на фоне декораций, изображавших уголок старинной Франции, начал концерт неизвестный, но очень красивый певец, а мимо непрерывным потоком шли люди. Многие были в темном.

Песни были о любви, и те, что на слуху, и те, которые я и Жанна слышали впервые, но раствориться в «Sous le ceil…» было некогда.

Москва наступала со всех сторон огнями, куда-то торопила.

Официантка принесла счет.

– А ты видела цветочные часы в Парке победы? – вспомнила вдруг Жанна.

– Нет.

– Как будешь следующий раз в Москве, я тебе обязательно покажу. Циферблат из цветов, и стрелки точное время показывают. Я сверяла!

Цифры на моем мобильном показывали, что до отправления поезда осталось двадцать минут. Пора было идти на вокзал.

– А у нас в городе тоже ландшафтный дизайн появился. Павлины, ёжики… Давно домой не ездила?

– А что там делать? Мои ко мне сами приезжают.

Каблуки туфель из Парижа предательски стучали по московскому асфальту, выдавая во мне провинциалку. Жанна тихо шла рядом в каких-то шлепках, обильно украшенных нелепыми разноцветными «звездочками».

– На Черкизовском купила «на каждый день», – заметив, что я смотрю под ноги, стала оправдываться Жанна. – А так дома у меня стоят «на шпильке» за десять тысяч. Мама как посмотрела, говорит: «Тоненькая тесемочка, а так дорого». Но ты же понимаешь, классическая качественная обувь и стоит соответственно.

Жанна торопливо проводила меня до вагона и поспешила обратно к метро. А надвигающаяся ночь обещала снова захлестнуть её и других москвичей огнями и не смолкающим шумом никогда не спящего города.

2.

Смотреть на цветочные часы я поехала без Жанны. Звонить ей больше почему-то не хотелось. Что-то подсказывало, что и она не обрадовалась бы моему звонку.

Поздняя осень металась под ногами последними пожухлыми листьями, грозила вот-вот просыпаться первым снегом.

Собственно говоря, я могла бы доехать до Парка Победы и двумя неделями раньше, когда возвращалась из Брюсселя (а заодно с пусть короткого, но, главное, свершившегося- таки свидания с Парижем!), но тяжелые сумки и позднее время суток звали на вокзал.

Теперь же мне не мешало ничего, кроме холода.

Вечерняя Москва мерцала, как Новогодняя ёлка. Кутузовский проспект, как огромная река с двухсторонним течением бесконечным потоком машин нес мимо огни и шум, а я вдруг подумала о том, что все-таки совершенно не знаю Москву. Ведь два раза была на Поклонной горе, и… «слона-то я и не приметил». Но что такое слон по сравнению с цветочными часами, занесенными в книгу рекордов Гиннеса как самые большие в мире цветочные часы? Но об этом я узнала из Интернета уже после встречи с Жанной, вбив в поисковик «Москва Парк Победы цветочные часы». Хотя ведь те оба раза были зимой, и это несколько оправдывало меня в собственных глазах…

Мобильник издал несколько отрывистых сигналов. SMS-ка от… нет, уже не друга, но ещё не любимого… что-то между…

Короткое сообщение: «Привет, москвичка! Как там столица?»

«Москвичка» вызвало улыбку. «Почти любимый» ревновал к большому городу. Городу с лицом-циферблатом. С детства Москва была для меня в первую очередь большими кремлевскими часами, возвещавшими с телеэкрана о смене лет.

Теперь очертания другого циферблата, уже почти стертые дождями и приближением зимы, смотрели на меня укоризненно.

Но храм Георгия Победоносца незакатным солнцем, увенчанным крестом, призывал забыть о том, что, как всегда, скоро отходит поезд, и вспомнить… и помнить…

Цветочные часы показывали Минуту Молчания…

… Шум метро, как обычно, накрыл с головой, заставив снова ощутить себя ионом всего этого подмигиванья-клацанья огромного города… Реклама наступала со всех сторон улыбками, буквами, мобильными телефонами, алыми розочками, горами, стройматериалами, но, кажется, теперь я знала, почему Жанне так нравится растворяться во всем этом изо дня в день… Я же просто спешила на поезд, запоздало сожалея, что забыла сверить часы…

1.

Мобильник запульсировал на столике, вызванивая почти беззаботные ритмы. «Надо сменить мелодию», – подумала Инга, хотя раньше солнечные летние звуки, струящиеся из недр телефона по сигналу входящего, почти всегда поднимали её настроение. Инга ленивым, но быстрым механическим движением потянулась к мобильному, посмотрела на высветившийся на экране номер и поморщилась. Звонил Вадим.