Жертва негодяя

Глава 1

Калькутта, Индия, 7 декабря 1808 г.

Какая блаженная прохлада! – внушала себе Перси, усердно обмахиваясь веером. Холодный сезон, и в восемь вечера здесь ничуть не жарче, чем в августовский полдень в Англии. Да и дождя нет, слава небесам. Как долго надо прожить в Индии, чтобы привыкнуть к этой духоте? Она припомнила, каково ей пришлось с марта по сентябрь, – и прохладная струйка пота побежала у нее вдоль спины.

Зато – нет худа без добра – в таком климате можно расслабиться и насладиться полным покоем. Другого выбора, в сущности, не было, кроме как оставить на себе как можно меньше одежды – насколько позволяют приличия – из тончайшего муслина, нежного батиста или струящегося шелка.

Наконец-то завершается год ее ссылки, однако по возвращении в Англию ей будет так не хватать этого кошачьего чувства бездумной томной лености. Она наблюдала из большого Мраморного холла губернаторской резиденции за стайкой молодых леди в приемном зале и думала, что в таком знойном климате у нее есть свои преимущества: прелестные блондинки, обычно нежно-персиковые, от жары «цвели» пунцовыми пятнами, в то время как она, «цыганка» – по их насмешливому определению, – лишь слегка подрумянивалась.

Она довольно быстро приспособилась к местному ритму жизни: на рассвете, по холодку, выезжала на верховую прогулку, в тягучие часы послеполуденного зноя спала или праздно лежала в шезлонге, сберегая силы для вечерних развлечений в светском кругу. Если бы за ней не тянулся шлейф грязных слухов и сплетен, она, пожалуй, смогла бы прийти в себя здесь, в Индии. Но злые языки не оставляли ее в покое.

Сейчас ей очень хотелось очутиться в Англии. Хотелось зелени и моросящего дождика, туманной дымки и ласкового солнца. Истекал оговоренный срок ее изгнания: теперь она могла вернуться домой и надеяться, что папочка простил ее, что ее возвращение в свет не потревожит праздных болтунов.

А если потревожит? С этой нелегкой думой она неспешно прошла из террасы в зал, при этом ее губы привычно изогнулись в самоуверенной улыбке. «К черту этих шипящих кошек с их вкрадчивым шепотком, к черту этих повес, воображающих, что меня достаточно лишь пальцем поманить. Я ошиблась – доверилась мужчине, только и всего. Наука впредь. Распускать нюни – пустое». С этой мыслью Перси резко захлопнула за собой дверь и внимательно оглядела зал с купольным сводом и двойным рядом мраморных колонн.

«Королева Бенгалии» отправлялась в Англию в конце этой недели, и почти все ее пассажиры присутствовали здесь, на приеме у губернатора. Разумеется, им предстоит поближе познакомиться друг с другом в течение многомесячного плавания. Здесь были несколько важных чиновников Ост-Индской компании, путешествующих в качестве суперкарго; группа армейских офицеров; коммерсанты – некоторые с женами и дочерьми; а также ряд благовоспитанных молодых людей – сотрудников компании, уверенно восходящих по карьерной лестнице к власти и богатству.

Перси улыбнулась и игриво помахала веером двоим из них – близнецам Чаттертон, стоявшим у дальней стены зала. Обворожительный лентяй Дэниел и заводной, напористый Коль, еще не скованный узами брака – мамочка не выскажет явного неудовольствия, если Перси вернется домой, помолвленная с этим оболтусом. Не слишком блестящая партия, но все же – младшие братья графа Фламбурга. В их компании было весело, но ни один не сумел по-настоящему взволновать ее. Возможно, никому больше и не удастся такое: ведь она научилась не доверять голосу сердца.

Скромница Эйврил Хейдон, окруженная компаньонками, приветливо помахала ей рукой, и Перси мимолетно улыбнулась в ответ. Любезная Эйврил: прекрасно воспитанная молодая леди, обладающая многими достоинствами – и такая миловидная. Как ни странно, но в светских кругах Калькутты мисс Хейдон – одна из редких здесь «благонадежных невест» – стала единственной сносной собеседницей для Перси. Возможно, потому, что Эйврил, будучи богатой наследницей, не унижалась до неуместных восторгов по поводу графской дочери, впавшей в немилость и сосланной в Индию. Она никогда не поддерживала тех, кто воспринимал леди Перси Брук как мишень для состязания в злословии. Улыбка на лице Перси словно застыла; да, они вполне готовы нанести удар. Правда, никому из них еще не представился такой случай – они тщетно надеялись, что Перси станет искать их расположения или дружбы.

Эйврил тоже будет там, на борту «Королевы Бенгалии», – и за это надо благодарить судьбу, потому что три долгих месяца некуда будет деться от примелькавшихся лиц и тесные пределы корабля вполне могут обернуться «птичьим двором». Она ехала сюда с гневом в сердце – гневом на саму себя – и с сундучком, набитом книгами – они поддерживали ее дух. Теперь же, на обратном пути, она будет радоваться жизни и наслаждаться путешествием.

– Леди Перси!

– Леди Гримшоу? – Перси изобразила вежливое внимание. Старая мегера тоже собралась в плавание, и Перси уже научилась отражать ее атаки.

– Этот цвет вряд ли уместен для незамужней девушки. И ткань слишком тонкая.

– Это сари, ушитое по моей мерке, леди Грим-шоу. Полагаю, что в белых или пастельных одеждах я бы выглядела желчной немощью.

Перси прекрасно знала сильные стороны своей внешности и умела выделить их: темно-зеленая ткань подчеркивала и цвет ее глаз, и золотистый оттенок каштановых волос. Нежная шелковая материя переливалась над тонким батистом нижнего белья – казалось, она вся окутана облаком.

– Гм… Слышала, вы выезжаете на майдан?[1] Ни свет ни заря – и вскачь!

– Позже – слишком жарко для верховой езды, мэм. И меня сопровождает мой грум.

– Грум не спасет доброго имени девушки, моя дорогая. Весьма ветреное поведение. Как бы не надуло!

– Полагаете, мне не следует скакать так быстро? – отозвалась Перси приторным голоском и быстро отошла в сторону, пока матрона не успела изречь нечто сокрушительное.

Перси жестом подозвала слугу и взяла у него бокал пунша – еще одна вольность, не допустимая для леди на выданье. Она шла по залу, отпивая из бокала и морща нос – слишком крепок был напиток, и остановилась, оглянувшись на легкий шум, возникший у дверей. Прибыл новый гость.

– Кто это? – Эйврил подошла к ней и кивнула в сторону дверей. – Бог мой, какой интересный мужчина. – Она искоса рассматривала его, прикрываясь веером.

Действительно, красив. Высокий, худощавый, смуглый от загара; густые и шелковистые темные волосы острижены, что придавало ему суровый вид. Перси замерла на мгновение – но нет, это не мог быть Элис, ей просто привиделось. Ее пробила дрожь – непослушное тело встревожилось, отозвавшись на всплеск забытых чувств.

Мужчина вошел, слегка прихрамывая, но стремительно, словно раздраженный дополнительным вниманием, оказанным его персоне, – и игнорируя это. Гость обозрел зал спокойным взглядом уверенного в себе человека. Его испытующий взгляд остановился на Перси: скользнул по ее лицу и задержался на низком вырезе лифа. Затем также бесстрастно он принялся изучать Эйврил.

Надо же, подумала Перси, словно паша, оценивающий новые приобретения для своего сераля. Но она не обманулась его нарочитой надменностью. Все ее существо откликнулось на его появление – каждой дрожащей клеточкой. Это он! Элис! Спустя восемь лет. Перси едва поборола в себе желание немедленно бежать отсюда.

– Невыносимо, – шепнула Эйврил, мучительно краснея.

– Согласна, это невыносимо. Высокомерный тип. – Перси и не подумала понизить голос, хотя он подошел ближе. «Нападай, – шептал ей внутренний голос. – Бей, пока есть силы, пока он снова не обидел тебя».

– Он явно воображает себя неотразимым романтичным героем, милая. Заметили, как прихрамывает? В стиле готики – прямо со страниц последнего романа.

Элис остановился и обернулся. Он не стал делать вид, что не расслышал их слов.

– Молодая леди забивает себе голову вздорным бульварным чтивом, насколько я понял.

Минувшие годы не притушили живого блеска его янтарных – тигриных, как думала она в детстве, – глаз. Картины прошлого ожили в ее памяти – горько-сладкие, иногда просто горькие, а порой настолько обескураживающие, что она горела от стыда. Она вздернула подбородок, встретив его взгляд ледяным молчанием, но он не узнал ее. Он перевел взгляд на Эйврил и слегка поклонился:

– Прошу прощения, мэм, если заставил вас краснеть. Но нечасто доводится лицезреть такую красоту.

Он теперь стоял вполоборота к ней, и на правой щеке был виден едва залеченный шрам – он шел от мочки уха через скулу и внизу скрывался под белым батистом шейного платка. Только сейчас она заметила, что кисть его правой руки забинтована. И хромота не притворна: он был изранен, и весьма жестоко. Перси подавила в себе инстинктивное желание коснуться его и расспросить о том, что случилось, – раньше она так и поступила бы без колебаний.

Она услышала, как рядом вздохнула подруга:

– Я не отношу это на свой счет, сэр.

Эйврил холодно кивнула, давая понять, что разговор окончен, и вернулась к компаньонкам. Очутившись под их надежной защитой, она обернулась и, увидев, что подруга не последовала ее примеру, весело округлила глаза.

«Мне следует извиниться перед ним, – думала Перси. – Но он так бесстыдно раздевал нас взглядом. И нагрубил мне – так же, как в ту последнюю встречу». Более того, он извинился только перед Эйврил; а ее внешность не вдохновила его на комплименты.

– Любезность моей подруги не уступает ее красоте, – сказала она.

Его янтарные глаза, с теплотой наблюдавшие за Эйврил, вновь обратились на Перси. Он поморщился от ее слащавого тона. А она подумала, что ее замечание было справедливым, он за эти годы действительно стал самонадеянным наглецом.

Пожалуй, ей следовало повернуться к нему спиной и, возможно, легко усмехнуться или небрежно взмахнуть веером – мол, пусть надоедает другим особам. Но Перси не могла сдвинуться с места: избегая взгляда Элиса, она все же невольно посмотрела на его губы. Нельзя сказать, что их кривила усмешка, но ямочка в уголке рта таила некий намек – неожиданный для этого надменного героя. Его губы словно коснулись ее шеи, груди…

– Мне воздали по заслугам, – откликнулся он.

Провокационный тон его фразы вызвал у нее легкое замешательство, но она не сразу поняла, чем именно была шокирована. Через мгновение она осознала, что он теперь воспринимает ее как женщину: видимо, раскусил ту девочку, которую отверг так жестоко. Похоже, он намекал, что теперь вполне заслуживает ее.

Перси твердила себе, что одним усилием воли можно подавить нескромные желания, от которых она сейчас покраснела. Он не узнал ее, а если бы и узнал – его теперь не волнует, что там произошло много лет назад, он высказался тогда предельно ясно.

– Вы отнюдь не похожи на глубоко раскаявшегося грешника, сэр, – нашлась Перси.

Рано или поздно он поймет, с кем разговаривает, но ей не хотелось доставить ему удовольствие своим признанием – пусть не думает, что те события имеют для нее какое-то значение.

– А я и не пытался демонстрировать раскаяние, мэм, просто признал справедливость возмездия. Раскаяние – не развлечение: если прекратишь грешить, станешь лицемером.

– Не знаю, сэр, лицемерите вы или нет, но одно ясно: нельзя заподозрить вас в галантности.

– Вы первая укололи меня, – припомнил он ее слова.

Вроде бы верно, но он лукавил.

– За что приношу свои извинения, – серьезно ответила Перси. Ей ни к чему нечестные приемы – за словом в карман она не лезла. – Однако у меня нет намерений выразить вам свое сочувствие, сэр. Вам явно нравится лезть в драку. – Насколько она помнила, он всегда был по-юношески напорист, порой до злости. И этот пыл чудесным образом преображался – в огонь страсти, когда он любил.

– И это верно. – Он согнул забинтованную кисть и чуть поморщился. – Вам осталось только повидаться с моим противником.

– У меня нет такого желания. Похоже, вы обтесывали друг друга саблями.

– Близко к истине, – согласился он.

В его насмешливой речи она уловила легкий акцент жителя Юго-Западной Англии; отчаянно захотелось домой: к зеленым холмам, суровым утесам и холодному морю, и эта тоска была даже острее, чем впечатление от неожиданной встречи с Элисом.

– Вы до сих пор говорите с юго-западным акцентом, – заметила Перси.

– Северный Корнуолл граничит с графством Девон. А вы? – Казалось, он не заметил некоей странности в ее фразе.

«Он тоже скучает по дому», – подумала она, услышав тихие тоскливые нотки, затаившиеся под холодным рокотом его голоса.

– Я тоже из тех краев.

Она безотчетно протянула ему ладонь, и он пожал ее здоровой рукой, без перчатки. Рука эта была теплой и немного загрубелой, в мозолях от поводьев, кончики его пальцев коснулись быстро пульсирующей жилки на ее запястье. Некогда он вот так же держал ее за руку, так же близко склонившись к ней, она тогда увидела тоску в его глазах, но неверно истолковала ее и повела себя с безрассудством невинности. И он вознес ее на вершину небес, а потом спустил на землю, посмеявшись над ее глупостью.

Нет, она не сможет больше притворяться. Рано или поздно он поймет, кто перед ним, и если она будет скрывать это, он решит, что для нее до сих пор важно то, что произошло тогда между ними.

– Моя семья живет в поместье Коум.

– Вы из семьи Брук? Одна из дочерей графа Уайкоум? – Он шагнул к ней, удерживая ее руку и стараясь заглянуть ей в лицо. – Неужели вы та самая малышка Перси Брук? Да, вы были тогда голенасты и носаты, как утенок. – Он усмехнулся. – Бывало, я сажал лягушат в кармашек вашего фартука, а вы все ходили за мной по пятам. Но вы сильно изменились с тех пор, как мы виделись последний раз. Верно, вам было тогда лет двенадцать. – Он развеселился и сразу помолодел лет на восемь.

– Шестнадцать, – уточнила она подчеркнуто ледяным тоном, отметив про себя слова «голенастая и носатая». – Я помню вас юношей – и ваших лягушек – таких же головоногих, как и вы[2], а я между тем только взрослела. Но мне было шестнадцать, когда вы уехали.

«Шестнадцать, когда я поцеловала вас со всем пылом любви, которая переполняла мое сердце, а вы попользовались мною и умчались прочь. Вас отвратила моя неопытность или дурацкая прилипчивость?»

Нахлынувшие воспоминания затуманили его насмешливый взгляд, Элис нахмурился, воскрешая те события в памяти.

«Похоже, он не помнит – или не желает припомнить. Неужели он мог забыть такое? Наверное, у него с тех пор было столько женщин, что та нескладная девчушка забыта навеки».

– Шестнадцать? Разве? – Он снова нахмурился, вглядываясь в ее лицо. – Что-то… не припоминаю. – Но в его глазах застыл вопрос и некое смущение, словно он пытался вспомнить давний сон.

– Вам незачем утруждать себя. – Перси высвободила руку, слегка склонилась в реверансе и отошла в сторону.

«Итак, он даже не припоминает! Он разбил мое глупое юное сердце, а теперь даже не помнит этого! Настолько я была ему безразлична».

Дэниел Чаттертон перехватил ее посреди зала, и она позволила себе мило улыбнуться. «Я теперь не так простодушна, – упорно твердила она себе, стараясь сдержать свой порыв убежать отсюда. – У меня безупречные манеры и стиль, я весьма самобытна. Да, именно так: я неподражаема. И мужчины восхищаются мною. Хорошо, что мне снова довелось встретиться с Элисом – теперь я могу трезво оценить свои фантазии».

Она надеялась, что воспоминания о том единственном волшебном часе, проведенном в его постели, наконец-то оставят ее.

– Даже не пытайтесь убедить меня, леди Перси, что этот блудный сын не стал для вас кумиром.

Видимо, ее взгляд был не столь безмятежно ласков, как она на то надеялась. Перси пожала плечами; нечего и сомневаться – их перепалка была услышана доброй половиной зала. Она представила, как хихикал и перешептывался за их спинами весь этот кошачий питомник. Чаттертон кивнул на проходившего мимо официанта:

– Еще пуншу?

– Нет, благодарю, он слишком крепок. – И Перси взяла для себя сок манго. Неужели этот арак[3] так затуманил ее взгляд и ударил ей в голову?

Если бы не пунш, этот мужчина не показался бы ей таким притягательным и ее чувства не вспыхнули бы. Снова Перси поднесла фужер к губам, отпила сока и почувствовала, что ее ладонь сохранила легкий аромат Элиса: запах перчаточной кожи, мускуса и еще какой-то – едва уловимый – дорогой пряности. Это был новый сложный и пьянящий запах, не тот, что она помнила. Он стал совсем взрослым. Впрочем, как и она.

– Если вы имеете в виду Элиса Линдона, этого наглеца, который только что беседовал с мисс Хейдон и мною, так я знаю его с детства. Он уже тогда был ветреным и с тех пор, похоже, мало чем изменился. – Она снова покраснела. Нет, у нее нет причин краснеть. – Он уехал из дома, когда ему было двадцать или около того.

Двадцать лет и одиннадцать месяцев. Она купила ему в подарок на совершеннолетие чудесный гребень[4], вырезанный из рога, и собственноручно вышила для него чехол. До сих пор эта вещица хранилась в ее шкатулке, она не выбросила ее, даже когда сбежала с тем, кого возомнила своим возлюбленным.

– Он виконт Линдон, наследник маркиза Айверна, я прав?

– Да. Наши земли граничат, но мы не особенно дружны.

Да, с тех пор, как мать Перси не постеснялась откровенно высказать все, что думает о второй жене маркиза, которая годилась ему в дочери. Были там и некие трения из-за поместий, к тому же у Айвернов не было дочерей, выезжающих в свет, так что семьями они встречались редко – не было желания перекидывать мосты через разделившее их ущелье.

– Линдон уехал из дома примерно восемь лет назад, после размолвки с отцом, – добавила она равнодушным тоном. – Хотя, полагаю, у них в семье и раньше не было мира и согласия. А какое дело привело его сюда, не знаете? – Вопрос был вполне уместен.

– Прием в честь пассажиров «Королевы Бенгалии». Говорят, он возвращается домой. Получил известие о том, что его отец тяжело болен; так что Линдон, может статься, уже маркиз. – Чаттертон искоса посмотрел поверх ее плеча. – Он наблюдает за вами.

Да, она спиной чувствовала его взгляд – так газель чует крадущегося в зарослях тигра – и старалась сохранить самообладание. Три месяца кряду – в крохотной каюте с парусиновыми переборка ми, – так близко от мужчины, который по-прежнему не прочь поозорничать. Лягушек в кармашек фартука он определенно уже не подложит. И если он догадывается о ее чувствах к нему – былых чувствах, – нельзя угадать, как он поступит теперь.

– Неужели? Это в его стиле.

– Он и за мной наблюдает. – Чаттертон смущенно улыбнулся. – Думаю, не потому, что ему понравился мой жилет. Что-то мне становится не по себе – de trop[5]. Большинство мужчин здесь делают вид, что вы им нисколько не интересны, но Линдон смотрит так, словно охраняет свою собственность.

– Он наглец по определению.

Нет, он не рассматривал ее глазами собственника – отнюдь, но даровал ей свое внимание; она же посмела пренебречь им, и теперь он не успокоится, пока не добьется сатисфакции. Он заставит ее – как и всех глупышек – пялиться на него коровьими, затуманенными от страсти глазами.

Перси чуть развернулась – в профиль к виконту – и провела пальчиком по краю жилета Дэниела Чаттертона.

– Лорд Линдон, возможно, не станет восхищаться вашим жилетом, но шелк действительно отменного качества. Он вам весьма к лицу.

– Вы решили на всякий случай пофлиртовать со мной, леди Перси? – усмехнулся Чаттертон. – Хотите досадить Линдону?

– Я? – Она посмотрела на него широко распахнутыми глазами, весьма довольная собой. Надо же – встретилась с Элисом и не провалилась сквозь землю; теперь, верно, можно жить дальше. Она чуть поправила шейный платок Дэниела, убирая складки, – ей хотелось подлить масла в огонь.

– Да, вы! А меня он вызовет на дуэль – или вам все равно?

– У него нет для этого причины. Расскажите мне о нем, тогда я буду знать, как от него спрятаться. Ведь я не виделась с ним лет сто. – Она улыбнулась Дэниелу, придвинувшись к нему чуть ближе – почти до неприличия.

– Придется мне перенять его опыт. – Чаттертон обвел зал настороженным взглядом. – Похоже, это впечатляет наших дам. Я знаю только то, что он лет семь путешествовал по Востоку – с тех пор, как – сами помните – покинул свой дом. Линдон богат – ходят слухи, он получает большие прибыли от торговли самоцветами, а его конек – экзотические растения. Ему привозят коллекционные экземпляры из разных мест, и он отсылает собранное куда-то в Англию – не ради денег, как говорят.

– А как его угораздило так пораниться? – Перси провела веером по руке Дэниела. Элис – она чувствовала – продолжал наблюдать за ними. – Дуэль?

– Хуже. Это был тигр; людоед терроризировал деревню. Линдон поехал за ним на слоне, но зверь сумел в прыжке достать до седла и стащить махаута[6]. Линдон спрыгнул на землю и прикончил бестию ножом.

– Нечего сказать, герой, – беспечно отозвалась Перси, представила страшные когти, длинные белые клыки тигра и невольно содрогнулась. «Какая отвага – спрыгнуть чуть ли не в пасть зверю, рискуя погибнуть страшной смертью», – подумала она. – А что с тем махаутом?

– Не знаю. Жаль, что лицо Линдона изуродовано – оно было привлекательным.

– Изуродовано? Как бы не так! – Она усмехнулась и раскрыла веер. «При чем здесь его лицо? Он мог погибнуть!» – Шрамы скоро затянутся, к тому же такие отметины весьма привлекают женщин.

– Леди Перси, не возражаете, если я заберу своего брата? – Это был Коль Чаттертон, близнец Дэниела. – Знаете, неотложные скучные деловые переговоры…

– Надо же, пришел на помощь, пока кое-кто не бросил мне перчатку, – прервал его Дэниел, округляя глаза.

– Тогда за дело, мистер Чаттертон. – Она снова усмехнулась, видя, что он опечалился. – Работайте усердно.

Она смотрела им вслед, но видела перед собой не этот душный зал с мраморными колоннами, а колыхание высокой травы, где в солнечных бликах чуть заметны золотисто-черные полосы крадущейся смерти; взметнулось мускулистое тело… о, ужас! – пронзительно закричал махаут и – вот он, мужчина, рискнувшей своей жизнью ради его спасения. Пожалуй, придуманный ею эпитет к глазам Элиса – «тигриные» – теперь не кажется столь поэтичным.

Она повернулась – как всегда, импульсивно. Предстоит компенсировать вред, причиненный ее необдуманными словами, и помириться. Ее давнишние волшебные переживания, в которых было столько боли, – все это пустое для него теперь, и ей тоже не стоит придавать этому значения. Слишком долго Элис Линдон будоражил ее воображение.

Но Элис уже не смотрел на нее. Он теперь стоял подле миссис Харрисон, слушал, что она нашептывает ему на ухо, и, опустив очи долу, разглядывал ее выставленные напоказ пышные прелести.

Итак, этот напористый тип, по которому она так долго страдала, оказался заурядным повесой, а его внимание к ней и Эйврил – всего лишь светский ритуал женолюба. Храбрый распутник – все равно распутник. Конечно, ему тоже было небезынтересно спустя столько лет узнать в ней свою соседку-простушку, которая до сих пор надеется на его внимание.

Обидно, что он не удосужился припомнить их отношения. Что ж, она должна забыть о своей обиде – ведь ничего такого у них больше не предвидится. А он уже отыскал женщину по себе: миссис Харрисон, как известно, не стеснялась доставить удовольствие джентльменам по обоюдному согласию.

Перси со стуком поставила свой фужер на столик, ей сразу стало тоскливо среди этой жужжащей толпы, она очень устала и от жары, и от призраков минувшего. Пока она пробиралась к выходу, ее носильщик вынырнул из тени за колонной.

– Мой портшез, Ажей.

Слуга поспешил исполнять приказание, а Перси подошла к миссис Смит-Робинсон – тетушка теперь премного обязана ей за успешно сыгранную роль компаньонки на этом приеме – и сообщила, что уходит.

Она чувствовала себя вымотанной, у нее болела голова, ей хотелось добраться до Англии, забиться в свой угол – и чтобы никогда – никогда больше – не пришлось вести беседы с мужчинами, особенно с Элисом Линдоном. Усилием воли она заставила себя кивками попрощаться со знакомыми и затем неспешно пройти на выход, элегантно покачивая бедрами: подбородок гордо вздернут, а на лице – неизменная улыбка. И ей все удалось.

Элис, принимая предложение Клодии Гамильтон на «вечернюю рюмочку чая», все же заметил, что зеленоглазый шершень покидает зал. Насчет ле ди Клодии у него были некоторые сомнения: вряд ли она ограничится пожеланием спокойной ночи. Он уже сталкивался с ее непорядочным мужем на Гаити на закупках шелка, поэтому вполне разделял мнение Клодии: ее супруг – беспардонный грубиян; понятно, что ей просто необходимо отвлечься.

Перспектива маленького совместного развлечения была заманчива, но ему не хотелось превращать это мероприятие в заурядную интрижку, пусть даже и накануне отъезда. Элис не был склонен к расточительности в чувствах, а леди, по всему видно, была весьма услужлива.

– Это девчонка Брук, – фыркнула Клодия, отслеживая его взгляд. – Бесстыдница. Полагает, что, если она богата и ее отец граф, она может вытворять что угодно, а про внешность и говорить нечего. Она возвращается в Англию на этом корабле. Видно, семья считает, что на родине успели забыть обо всем, что она натворила.

– Они – мои соседи, – заметил Элис; инстинкт подсказал ему, что лучше сразу внести ясность, чтобы избежать дальнейшей неловкости. – А она стала совсем взрослой.

Он не удивился, услышав о скандале, – у Перси хватит ума на любые фортели. Неуклюжая долговязая девчонка всегда была «своим парнем», вечно ходила за ним по пятам, смело лазала по деревьям, удила рыбу и предпочитала ездить на норовистых лошадях. А привязчива была – рассвирепеть можно.

Он задумался, припоминая, как она крепко обняла его и поцеловала. А на следующий день он упаковал свой багаж и, как говорится, отряхнул с башмаков пыль отчего замка Линдон.

Он был тогда раздавлен горем и унижением, а она, верно, пыталась утешить его. Вероятно, он был резок с ней, изливая свой гнев. К тому же напился: почти бутыль бренди, да еще вино, насколько он помнит. Дальнейшие события того вечера размылись в его затуманенном сознании, но даже если ему что и привиделось, он не желал признаваться себе в этом – слишком больно. Перси… нет, ему снился не тот страстный поцелуй девчонки-сорванца, а стройное нагое тело, изогнувшееся в буйной страсти. Черт возьми, он до сих пор испытывал чувство вины за свои ночные кошмары, порожденные пьяным угаром: надо же в таком виде вообразить себе невинную девочку.

Элис снова взглянул на двери, но изумрудные шелка уже ускользнули. Перси Брук теперь не ребенок; похоже, она станет сущим наказанием для того, кого отец предназначит ей в мужья.

– Полагаете, в ее внешности есть изъяны?

Забавно: в глазах Клодии вспыхивали злобные огоньки, когда она припоминала прелести особы моложе себя. Элис не имел намерения расспрашивать ее о позорном поступке Перси. Насколько он помнил, в суровых английских гостиных могут раздуть до слоновьих размеров такой пустяк, как поцелуй на террасе во время бала с мужчиной. Скучная чушь.

– Никакой фигуры, долговязая, лицо асимметричное, да и нос велик, а кожа желтовата. А нрав, уверяю вас, более чем… заносчивый.

– Бедняжка, не слишком высокий отзыв, – усмехнулся Элис, медленно водя кончиком пальца по ладони леди. Она в ответ едва не замурлыкала и придвинулась поближе к нему.

Разумеется, она права, все это можно отнести к леди Перси. Малышка некогда была такой нескладной и невзрачной, словно не вполне оперившийся птенец. Но какое-то чудо – или магия? – помогло ей воспарить: она стала женственно-привлекательной, дразняще загадочной особой. «Пожалуй, все дело в ее осанке, умении владеть собой плюс цельность натуры», – рисовал ее образ Элис. Да, и нечто новое в ней – острый язычок в довесок. Забавно было бы по пути домой попытать с ней удачи – в качестве змея-искусителя.