Жертвоприношение, Откуда у парня сербская грусть

Михаил Поликарпов

Жертвоприношение. Откуда у парня сербская грусть?

(Солдаты третьей мировой. Воины павшей империи. Старые русские.)

Русским добровольцам, павшим в 1992-1995 годах в Боснии, в боях за Сербию и Россию, посвящается.

СОДЕРЖАНИЕ:

Черный пролог ......................

Глава 1. Путь в Боснию...............

Глава 2. Воздух войны. Крещение.......

Глава 3. Как начиналась Третья Мировая. Палачи из цивилизованного мира.

Глава 4. Рождение воина. Как пишутся книги.

Глава 5. Вишеградская хроника. Марш на Дрину. "Царские волки".

Глава 6. Вишеград. Казаки.............

Глава 7. Холодный мир................

Глава 8. "Царские волки" на тропе войны...

Глава 9. Игры патриотов..........

Глава 10. Еще один выстрел в Сараево...

Глава 11. Развязка......................

Глава 12. "Белые волки"................

Эпилог.................................

Приложение (фото, карты)..............

Обложка книги

"Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет,

не останется памяти у тех, которые будут после."(Еккл.1,11)

ПРОЛОГ. (1996 г.).

Черная Пятница. 13 декабря 1996 года. Кто сказал, что это плохой день? Нам всем, правда, грозили массовым освобождением всяких там преступников из СИЗО в этот день "холодной зимы", но пока она была на редкость теплой...

Я бросаю взгляд на часы. На одной из станций московского Метрополитена была назначена встреча двух людей, мы должны узнать друг друга по одежде и приметам. Поток людей как отлив и прилив, все спешат домой. Он выныривает из очередной волны, ощупывая меня взглядом. Я тоже успеваю заметить его до того, как он ко мне подошел.

- Михаил, - представляется он.

- Михаил, - отвечаю я и пожимаю протянутую руку.

Мы вышли. Моего собеседника и попутчика за несколько минут до этого остановили милиционеры и проверили документы. Молодой самоуверенный милиционер пролистал страницы паспорта, посмотрев штампы виз, поинтересовался-проконстатировал: "Вы были во Франции?" Зачем ему это? Ладно, но мы дожили, что патрули - чуть ли не блок-посты - стоят в столице. Проверяют нас... (*Не так давно молодой жгучий брюнет, работающий на моем факультете был также остановлен милицией. Случайно у него не оказалось документов. Парень безуспешно пытался доказать, что он всего лишь еврей. "Молчи, чеченская морда!" - заткнули его милиционеры, воспитывая дубинками.)

Мы зашли в магазин купить чего-нибудь к чаю и оказались в крикливой тесноте прилавков. Взгляд скользнул по обилию разноцветных упаковок, невольно уперся в надпись на стене холодильного "аквариума" - INGMAN. Я киваю на него: "Миша, напоминает ли тебе это что-то? Вспоминаешь?"

" INGMAN," - прочитал он, на секунду задумался, переменился в лице - "Ну, конечно же, Игман..."

Так называется горная гряда к юго-западу от Сараева, ключ к городу, место ожесточенных боев между сербами и мусульманами за контроль над единственным путем, связывавшим Сараево с внешним миром. Слово, по которому равнодушно скользят глаза столичных обывателей, для нас пахнет пороховой гарью, взрывается в мозгу грохотом пулеметов и разрывом НАТОвских авиабомб. В памяти встают стоны раненых, их белые как снег от шока и потери крови лица. Разрезанные буквально на куски четыре сербские девушки-медсестры пропущенные ооновцами через свои позиции, мусульманские "коммандос" повеселились от души. (*Подробнее в главе No11) Мое тело невольно сжимается в комок, мышцы рефлекторно сжимаются пружиной, словно перед броском через простреливаемое снайперами пространство...

Вот уже год как прекратилась война в бывшей Югославии. Белград сотрясают стотысячные демонстрации. Сербов явно не устраивает итог войны - и это одна из причин столь массового движения.

Пока в Белграде бушуют манифестанты, мы сидим в коммуналке, расположенной где-то в центре Москвы, пьем чай и разговариваем - два Михаила. Горыныч - так чаще зовут моего собеседника примерно 36-ти лет от роду. Мы давно знакомы заочно, а теперь, наконец, встретились.

...30 октября 1995 года по пригороду Сараева шел русский доброволец, боец второго батальона первой сараевской бригады войска Республики Сербской. Фронтовик Михаил шагал смело и вел себя дерзко, как, впрочем, держали себя практически все русские. Было прекращение огня. На простреливаемой мусульманами дороге, в просвете разбитых противоснайперских заборов-укрытий он выглядел очень заманчивой мишенью - выделялся российский камуфляж, наша же нашивка на рукаве, и на пилотке сверкала кокарда с двуглавым орлом. И мусульманский снайпер не выдержал - уж слишком раздражал его этот явно русский солдат.

...Горыныч очнулся. Неужели он умудрился упасть на асфальте, споткнулся на ровном месте? По лбу и переносице текла тонкая струйка крови, голова гудела - левая сторона лица опухла. "Наверное, ударился об асфальт", подумал Горыныч. Левый глаз не видел. Горыныч раскрыл его руками, успокоился, ничего страшного, все видно, только двоится. Позже доброволец перевязал лоб, остановив кровь, но на следующий день все же сходил к врачу, так как в голове сильно гудело.

Окулист проверил его по таблице - ничего страшного, зрение не изменилось. Но потом все же решил сделать рентген головы. Глянул на снимок и обмер. "Что там?"- потянулся к снимку Горыныч. "Лежи, не шевелись!"срывающимся с крика на шепот голосом бросил врач. И тут же, опомнившись, заорал: "Носилки!". В черепе была пуля. Срикошетив, а затем чиркнув по лбу, возле брови чуть выше переносицы, она, пробив кожу, прошла в череп сквозь левую глазницу и застряла у его стенки - возле глазного нерва. Горынычу сделали операцию, достав пулю через рот. Сейчас это его талисман, на лбу же осталась отметина. Пуля лишь сместила глазное яблоко - и левый глаз давал двойное изображение пока мозг (или мускул) не адаптировался. (*Я не силен в медицинских терминах, могу что-то спутать, и наверняка какой-нибудь хирург скажет, что такого не бывает. Плевать я хотел, на то что "не бывает". Рекомендую воспитывать в себе здоровое неуважение к невозможному. Это - не художественная книга, а документальная. Сказанному здесь - верить, ибо было. Может, Бог отвел эту пулю - "незаконную", так как действовало перемирие и прекращение огня? История знает много других случаев тяжелых ранений, после которых люди сохраняли жизнь и здравое мышление - примером является тяжелое ранение М.И.Кутузова, которому пуля, пробив глаз, вышла из другого уха.)

А сейчас мы сидим в комуналке. Я - историк, по диплому. Мой тезка Горыныч - инженер-лазерщик. Он тоже когда-то поступал на истфак, но завалил сочинение. Я сам попал на этот факультет через рабфак.

- Странно вот, оба имеем приличное образование, а занимаемся в этой жизни черт знает чем. Это обычно для эмигрантов, приехавших в другую страну - и начинающих там все с нуля, вкалывая до седьмого пота на каких-то грязных работах. Так что мы в какой-то внутренней эмиграции, формально у себя в стране, а фактически - где-то в чужой.

Разговор зашел за полночь. Как и подобает русским, мы рвемся из коммунальных стен в горные выси, сквозь комнатушку проносятся века, события и тени предков.

Горыныч начитан и яростно доказывает, что, сербский язык за пять веков османского ига ушел в себя, не развивался и поэтому сохранил первоначальное значение многих славянских слов. Я возражаю, указав на явные заимствования. Но все же какие у сербов народные сказания, какой эпос! И мы снова возвращаемся к войне, вспоминаем, анализируем, прогнозируем ее последствия. Странная она была в глазах людей, считающих, что война - это бескомпромиссная мясорубка противобоствующих сторон.

Есть макровзгляд на войну - причины (цели), средства, стратегия, тактика, что мы и узнаем из исторической литературы. Но существует жизнь на войне (Есть ли жизнь на Марсе? - Да!!!), о которой без прикрас можно узнать и расказать, только побывав там... Или , если очень повезет, встретить очевидца войны, который сумеет тебе передать тебе свои ощущения и впечатления, не упустив тех деталей и осколков, без которых мозаика не складывается.

В 1987 я разговаривал с полковником в отставке Дмитрием Кирилловичем Ветровым, воевавшим в Великую Отечественную и прошедшим там путь от младшего лейтенанта до капитана. Он рассказывал, как на Волхове в 1942, устанавливалось фактическое перемирие, и бойцы враждовавших сторон спокойно стирали белье на глазах друг у друга. Потом прислали пару десятков снайперов, которые не давали немцам жить спокойно. Их артиллерия начала адекватно отвечать, советские бойцы сильно роптали на наших снайперов. Братания и обмены имели место и на других участках советско-германского фронта и в другие годы. Солдаты понимали друг друга, даже когда им приходилось драться за разные команды и убивать друг друга.

Разговор скачет по всем болевым точкам этого Мира.

- А веришь ли ты, что все делается по американскому плану? Что нас ждет отделение Козакии и республики Идель-Урала? - спросил он.

- Что, газеты "Завтра" начитался? - не очень тактично поинтересовался я и ответил: "Вряд ли. Самое тяжкое мы уже прошли, хотя проблем и крови еще будет немало," - я помнил, что следующий, 1997 год - это год неспокойного солнца, смуты и жертв будет хватать.

x x x

Я все помню как сейчас. Мусульмане подкрались ночью почти вплотную к нашему бункеру. Но их нервы, видать, тоже не железные - как случалось и ранее, в ответ на выстрел часового то ли по шелестящим кустам, то ли, чтобы просто отогнать собственный сон, ельник вокруг нашего поста залился огнем. Сон не стал вечным. "Мафия, вставайте," - этот крик заменил в тот момент "доброе утро". Выскочили из бункера - и сразу попадали, прижимаемые к земле свинцовым ливнем. Наша позиция попала под перекрестный огонь, который вел противник с расстояния в пару-тройку десятков метров - так по крайней мере нам тогда показалось. В сплошном грохоте Денис засек в темноте бойца противника, в рожке у того были трассеры вперемежку с обычными патронами. Призванные помочь мусульманину в ночном бою, они оказали межвежью услугу. Очередь по кусту заставила его замолчать. "А, мамед, ...не сладко!" Но вот автомат Дениса клинит, и он не может встать в полный рост, для того чтобы, ударив ногой, передернуть затвор. Денис как-то странно, в раскорячку вприсядку "танцует", стараясь не попасть под пули. Что проносится в его мозгу в тот момент? Отчаяние не успело прийти, есть какой-то бешеный азарт, опьянение боем... Ранее, в Средние века оружие персонифицировалось - мечам давали различные имена, например "Дюрандаль", "Шуайез". Автомат Дениса звался по синей наклейке на цевье - "Gott mit Uns" ("С нами Бог"). Я не знаю предысторию этого "калаша" - возможно, хорватский трофей.

Я проснулся в ночь с 14 на 15 декабря (1996 года) в четыре утра. Тяжело дышать. Война опять близко подошла ко мне, напомнив, что сон ночью опасен? Ближе к утру пошел долгожданный снег, укрывший город белым ковром. Я встаю и прижимаюсь лбом к холодному стеклу. Там, внизу-вдали переливается огнями нарядный город - Москва. Как же она далека от того безвестного урочища, иссеченного пулями и осколками, от темного блиндажа и тьмы, готовой взорваться очередями. Нам, наверное, никогда не вернуться с той войны пусть все реже, но она является к нам во снах, в образах или воспоминаниях, возвращаясь все снова и снова.

Воевал ли я в Боснии? Слово "воевал" слишком громкое, обыватель предполагает горы трупов и ручьи крови. Нет, скорее я там находился... и участвовал в боевых действиях в составе Русского добровольческого отряда.

Зачем поехали туда, ведь рисковали своей жизнью во имя чего-то там туманного и неясного... Ходили по лезвию бритвы.

(*Дальнейшие мои дни были окутаны другим кошмаром. Эпидемия гриппа, об ужасах которой так долго предупреждали врачи и власти, не состоялась - но компьютер вирус подхватил. Последствия были тяжелыми - в его памяти царил хаос. Если бы строители строили так, как программисты пишут программы, первый случайно залетевший дятел разрушил бы цивилизацию. Тяжело представить нашу жизнь без компьютера, но с компьютером она приобретает оттенок садомазохизма. Причем наверняка основную массу вирусов пишут для того, чтобы продавать к ним программы антивируса. Хотя есть и энтузиасты, создающие электронный СПИД бескорыстно и не желая славы. Я их в чем-то понимаю. Вот бы сделать еще одну приставку, которая бы била по пальцам нерадивых пользователей! На станции метро "Спортивная" желтый кафель облицовки напомнил тестируемые кластеры диска на дисплее... Если только вирусы нового поколения не будут передаваться воздушно-капельным путем... А так как сейчас существуют сетевые принтеры, логично представить и принтерные вирусы... И рекламу: "Наш вирус превратит ваш лазерный принтер в смертельное оружие!")

Недавно я разговаривал с Глебом. Он тоже воевал в Вишеграде.

- Я не хочу об этом вспоминать! - цедил он злобно, - У меня аллергия на названия сербских деревень. Я уже переболел и не хочу к этому возвращаться. Все оказалось зря. Кто хотел знать об этой войне, узнали больше, чем те, кто туда поехал и подставил лоб под пули. У меня есть знакомый военнспец. Он долго изучал карты и расклад полетов и сказал, что либо он ничего не понимает, либо эту войну можно было закончить в течение года.

- Да, Глеб, здравое зерно в этом есть. Им не дали ее закончить.

- Они остановились перед самым финишем и стали ждать, когда победа сама упадет им в руки. А так воевать нельзя. Что там говорил товарищ Сталин? Если враг не сдается..

- ...Его уничтожают. (* Сказал это все-таки М.Горький.)

- Да, а так победоносно про...али войну...

У Глеба - ожог глаз. Но и душа его, я вижу, тоже сильно обожжена.

Как они все разительно отличаются друг от друга - я имею ввиду добровольцев, с которыми мне довелось познакомитья с и в Боснии, и позже, когда я собирал по крупицам информацию о добровольческом движении.

Любимцы богов, избранные умирают молодыми. Еще одна жертва, принесенная на алтарь войны... Поминки по Петру Малышеву были в ноябре 1994 года. Волею случая он погиб в годовщину бойни у Белого Дома. Его друг узнал о гибели Петра из газеты. Оторвав ее от стенда, чуть ли не захлебываясь в слезах скорби и отчаянья, повторял: "Я поеду туда и буду мстить за него... Мстить!..." Петр Малышев, Петруха..., в чьем сердце стучал пепел Бендер, Боснии и Белого Дома?? Он "возлюбил ближних" более, чем самого себя - и отдал за них свою жизнь, погиб с оружием в руках... Отомстили ли мы за него, за других, за Все?

Моя книга написана в странном стиле. Реальность несъедобна, но здесь все правда, все описываемые события имели место, я лишь не указал фамилии многих участников, а некоторым их слегка изменил. Эта книга - попытка дать целостное описание одной мало известной страницы истории - действий русских добровольцев в гражданской войне в бывшей Югославии. Информация об этом нередко появлялась в прессе, но она хаотична и обрывочна, обрастает слухами и домыслами, становясь зачастую темой политических спекуляций. Целостной картины нет, да и быть не может. Один Бог знает, как сложились судьбы многих достойных парней, не уронивших честь России. Один Бог знает, что двигало ими, когда они поехали в Боснию. На эту тему мы говорили не очень часто. Самому себе же я это объяснил. Душа требовала. А сейчас собираю по осколкам мозаику той войны. Тема не совсем законная. Но это было.

x x x

Феномен добровольческого движения органично вписан в русскую традицию. Русский офицер, грек по национальности, Ипсиланти "со товарищи" пытается освободить Грецию в 1821 году; русские добровольцы генерала Черняева воюют в той же Боснии в 1870-х годах. Мне довелось прочесть книгу Николая Максимова "Две войны", посвященную действиям русских добровольцев во время антитурецкого восстания сербов в 1870-х годах, а затем - Российской Армии во время освобождения Болгарии. В книге много параллелей с недавними событиями. Еще больше позабавило меня то, что я нашел там своего однофамильца. Какой намечается сюжет - имеющий к тому же реальную подоплеку! Некая генетическая тяга на Балканы господ (граждан) Поликарповых. Быть может, предка и потомка, разделенных пятью поколениями. Но это - для авторов художественных книг.

В начале XX-го века Россия пела: "Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне..." Русские добровольцы, в том числе позже ставший известным политиком Гучков воевали на стороне буров в 1899-1902 годах против английских войск, ведших колониальную войну. Англо-бурская война дала не только Гучкова, снайперскую стрельбу, форму цвета хаки, но и практическую формулу "Третий не прикуривает". Дело не в том, что "Минздрав предупреждает", а в том, что на первую затяжку - первый огонек - боец противника вскидывает винтовку, на второй - берет на прицел, на третий стреляет. В темноте огонек сигареты в момент затяжки виден на расстоянии до километра. Минздрав, как обычно, прав.

B советскую эпоху власть контролировала и направляла добровольческое движение в нужное ей русло: Китай, Испания, Вьетнам... но все равно это было делом чести: "У каждого офицера должна быть своя Испания!"(*В Испании в 1936-1939 годах погибло около трехсот советских военспецов). Добровольческое движение в изначальном его виде сохранялось в российской диаспоре, сейчас традиция ожила и в современной России. Сжато я бы выразил эту идею так есть у русских традиция давать бой ЗЛУ, даже если этот бой безнадежен. Своеобразный русский "джихад", правда, этот термин неуместен. Бремя белого человека. Крестовый поход. ITER. (*Буквально - "путь". Так назывались крестовые походы в средневековье). С позиции рационалистической это объяснить очень сложно, ответ - в коллективном бессознательном, в тысячелетней памяти моего народа. Выключите на время телевизор, включите свои мозги. Кто мы, ветераны, той балканской войны? Зачем поехали на Балканы? Нет, не ради денег... Меркантильный мотив никогда не фигурировал. Зарплаты русских добровольцев, равно как и сербских бойцов, не хватало даже на сигареты. Лишь в начале 1993 года сербские общины двух городов (Вишеграда и Горажде) доплачивали добровольцам сверх обычных 10-20 DM в месяц убедившись в их реальной боевой эффективности. Я вижу огромную разницу между понятиями "доброволец" и "наемник". К последним я отношу военспецов или "солдат удачи", воюющих с кем угодно ради денег. Граница между добровольцем и наемником проходит там, где кончается борьба за чистоту идеи и начинается борьба за чистоган.

x x x

У меня прошла злость. Она в прошлом. Теперь - что-то вроде апатии, грусти. Все прошло... Но война не отпускает нас. Да, как ни странно, русские становятся большими сербами, чем сами сербы.

- Интересно, а как сербы воевали в Первую и Вторую Мировые войны... Я как-то могу понять их сейчас. Мы приезжаем полные энергии, но на несколько месяцев... А если бы годы - нам бы это тоже все осточертело, и желая сохранить свои жизни, мы вели себя бы крайне осторожно... Думаю, в случае аналогичной войны в России приехавшие сюда сербы также смотрелись бы выигрышно на фоне основной массы русских, - говорю я собеседнику, но тот яростно протестует:

- Нет, ни в коем случае! Ну, в первую мировую войну, они дрались с австрийцами, армия которых была плохой. Как говаривал Суворов, австрийцев только ленивый и не бивал. Достаточно вспомнить "Похождения бравого солдата Швейка", где стороны соревнуются в том, кто в большем числе сдастся в плен..

- Положим, что в Австрии были очень хорошие воины - венгерские гонведы и кроаты (хорваты).

- Но с сентября-то 1914 года русская армия вела наступление в Галиции, в эту мясорубку и были брошены все боеспособные австрийские части. А на долю сербов досталась всякая шушера. Оттого те так доблестно и сопротивлялись до вступления в войну Болгарии. А кроаты - были так, дерьмецо-с. Австрийцев в плен за год боев там сдалось более ста тысяч человек..

- Но в Великую Отечественную тут, в России и на Украине, хорваты себя показали.

- Грабежами и зверствами??

- Да, но и не только... Сейчас, после обретения независимости, хорваты выпустили серию марок - "Хорватская армия под Сталинградом", "Хорватская армия в Воронеже", "Хорватская Армия берет Ростов-на-Дону." Ну, а Болгария это вообще анекдот и позор панславянского движения. Славяне вообще любят друг друга - при условии, что не живут по разные стороны общей границы. И при всей любви болгар к русским и в Первую, и во Вторую Мировые эта страна воевала против России, хотя фактически ее войска с нами в боевых действиях не участвовали...

- Формально участвовали, но на линии фронта шла лишь стрельба в воздух и были братания, а офицеры следили, чтобы процесс братания и совместных пьянок не зашел слишком далеко. А во Вторую сербы вели партизанскую войну на территории, где немецких оккупационных войск практически не было. Были там итальянцы, были хорваты, но наиболее боеспособные части опять-таки перемолол советско-германский фронт. В Югославии были места, на которые не ступала нога немецкого солдата.

- Это не аргумент. Положим, такие места были в любой из оккупированных стран.

- Гарнизоны стояли лишь в крупных городах. Сербы-четники были двух ориентаций - сторонники змигрантского правительства в Лондоне и правительства во вновь созданном сербском государстве. И продолжалась эта необузданная партизанщина и междоусобная война до 1943 года. Бои были не ахти какие, мелкие нападения.

- Ну это если сравнивать с советско-германским фронтом, то да, выглядит все очень бледно...

- А в 1943 году товарищ Сталин решил, что негоже оставлять партизанское движение без контроля и руководства - и нашел для этого, казалось бы, подходящую кандидатуру, мелкого функционера, работавшего на радио Коминтерна без всяких перспектив на продвижение. Доставили к нему того комсомольского работника - Иосифа Броз Тито. Ну, тот вне себя от счастья, и рассказал, как любит и боготворит он Иосифа Виссарионовича, как конспектирует и хранит под подушкой бессмертные творения вождя, как заучивает цитаты наизусть. Вождь же считал себя большим психологом и решил, что это именно тот человек, который нужен. Иосиф Тито получил деньги, оружие, специалистов, был заброшен в Югославию и стал воевать бок о бок с четниками. Те сначала покривились: мол кто такой тут объявился? Но Тито повел себя умно: "Чего нам делить, когда есть общий враг. А там разберемся..." В сорок четвертом разобрались: пришла Советская армия, всех четников - к ногтю. На стороне немцев тогда же воевал и русский корпус, составленный из белоэмигрантов, проживавших в Югославии.

- И их взяли в плен и тоже к ногтю? Заставили разделить судьбу бежавшего от Ленина Шульгина? Ну да, Югославия же была основным центром нашей военной эмиграции. В двадцатые годы югославская армия говорила по-русски. Если бы казакам еще бы и землю дали в Косово, они и стали бы хребтом сербской армии. Они повторяют ту же ошибку и сейчас, разговоров о поселениях русских было много, а до дела, до серьезной их организации не дошло.

- Русские в сорок пятом отошли в Австрию и сдались там союзникам, ну а те передали и белоэмигрантов, и казаков, и прочих гастарбайтеров Сталину, а он их послал далеко на восток...

x x x

Передо мною раскинулся, играя огнями, мегаполис. Москва. Снова спрашиваю себя, зачем мы поехали на эту войну. Может быть, чтобы доказать себе, что мы - русские? Нет однозначного ответа. Каждый решал за себя сам. Добровольно. Есть общие мотивы: склонность к риску (поиск романтических приключений), зов души (русская традиция волонтерства), невостребованность, желание самоутвердиться в этой жизни. Дай Бог, чтобы я оказался никудышним пророком, но почуствовал тогда, что над Балканами сгустилось Мировое Зло... Велась нечестная игра - все на одного. Обидно стало за сербов. За Россию, сползающую на уровень Третьего Мира. Очень сильно запахло Третьей Митровой. И Югославия для меня стала лакмусовой бумажкой, по которой я различал людей, и определял кто есть кто на самом деле.

Не могу поручиться за всех, но знаю точно, что Петр Малышев и Горыныч, Глеб и Денис разделяли мое мироощущение. Мы делали жертвоприношение, кладя на алтарь свои жизни - во искупление той грязи, в которую пала нынешняя Россия. Люди ринулись в центр мировой бури, чтобы с оружием в руках сойтись лицом к лицу со злом.

* ГЛАВА No 1. ITER. ПУТЬ В БОСНИЮ (1994 г.)

Летом 1993-го я окончательно понял, что происходит в Югославии. Понял по крайней мере доказал себе.

К тому времени кровь в этой стране лилась добрых два года. В 91-м Запад поддержал хорватов и словенцев, пожелавших обрести независимостьот Белграда. В жертву при этом были принесены сербы, проживавшие на территории Хорватии. Тысячи людей оказались не просто в положении людей второго сорта - а просто скота. Вспыхнула вековая вражда на национально-религиозной почве. Хорваты-католики подняли клеточно-шахматное знамя Государства Хорватия 1941-1945 годов, вспомнили, как убивали сербов вместе с гитлеровцами при Павеличе (*глава фашистского марионеточного государства Хорватии) и - после полувекового перерыва продолжили это занятие, отыгравшись за Блайбург. (*Город в Австрии, где в 1945 году было уничтожено большое количество хорватских фашистов-усташей. Сейчас считается символом национальной трагедии хорватского народа). Сербы хорошо помнили, как их дважды пытались истребить только в этом веке: в 1941-1945 - немцы и хорваты, в 1914-1918 - австрийцы (суть те же...). И если русские в девяностые годы чаще покорно слушали "Пошел вон!" - и уходили с земель своих отцов, то сербы, народ горячий и непокорный, взялись за автоматы. И тогда мир выступил против сербов - даже Россия промолчала, послушно присоединившись к блокаде сербов. А истинно русским "за державу" стало обидно. Мирясь с несправедливостью по отношению к сербам, бросив их в беде, Россия преступает и любые, элементарные понятия совести, справедливости, международного права, а равно предает собственные национальные интересы. Если, конечно, русские в бывших союзных республиках входят в сферу понятий о национальных интересах России.

Я не могу ничего изменить в мировом масштабе, но чтобы остаться самим собой, с чистой совестью, чтобы быть непричастным к предательству, я понял мой путь лежит в Боснию. Читатель может не знать о вишистской Франции 1940-1943 годов, сотрудничавшей с Гитлером, но во время Второй Мировой войны французы говорили: "Петен спасает наш кошелек, де Голль спасает нашу честь." К Вишистскому правительству далеко не все плохо относились, подписание перемирия, то есть фактически капитуляции Франции перед Германией в 1940 году сопровождалось искренним ликованием масс. Сравнение хромает потому, что наш Петен и кошелек спасал только свой. Потому - бремя чести, жребий де Голля выпало нести простым парням.

Была большая волокита с получением загранпаспорта. После распада СССР я, русский, не имел и российского гражданства. Но, в конце концов, в мае 1994 года я все же стал российским гражданином, имеющим возможность выезжать за границу. А осенью 1993 года я нашел в одной из центральных газет статью журналиста Пятакова, в которой упоминались парни, воевавшие ранее в бывшей Югославии и уехавшие туда по какому-то каналу. Позже я выяснил, что эта, богатая фактурой и изобилововшая пафосом статья, большей частью высосана из пальца. Основой послужили реальные прототипы, но доминировали фантазии автора - сейчас такой бред я отличаю невооруженным глазом. Тогда же взял на заметку журналиста и стал отслеживать его материалы, в которых как-то упоминались добровольцы. После получения загранпаспорта я вышел на Пятакова, а через него - на Петра Малышева, который объяснил мне истинное положение вещей и посоветовал, что надо делать.

Так судьба свела меня с Петром Малышевым - небольшим худеньким пареньком, старше меня года на полтора. С просветленным, иконописным ликом и стальными глазами. В детстве они были голубыми - но у всех людей голубые глаза меняют оттенки, становясь у кого-то мутными, у кого-то бесцветными щупальцами... У Петра, повторяю, глаза были цвета стали. Видимо, нержавеющей. Это был человек прямой и открытый. Рабочий и ювелир, исследователь московских подземелий, страстный наездник, влюбленный в лошадей инструктор верховой езды. В 1989 году "Взгляд" показал фильм о нем Петр держал лошадь в московской квартире (на первом этаже сталинского дома). Фильм повторялся весной девяносто пятого.

Покойный Листьев снимал покойного Петруху, - так откомментировал мне это один из знавших Малышева. Да, это так. Но по иронии судьбы Листьев лежит рядом с Владимиром Высоцким и Отари Квантришвилли. Очень символично - между искусством и криминалом.(*"Латынь из моды вышла ныне..." и MEMENTO MORI ("Помни о смерти") у нас в России обычно переводят как "Не забудь умереть.") Первую встречу Петр назначил мне в сквере у деревянной часовни, на месте которой ныне вырос храм Христа Спасителя. Сейчас я воспринимаю это как символ - именно Петр дал мне первые уроки уроки жизни в условиях войны, предостерег от ряда возможных ошибок и глупостей.

Сам он не знал страха. В его щуплом теле пульсировала дикая отвага, наглядно показывая как выглядели реальные берсерки. (*В скандинавской истории - воины, впадавшие в бешенство во время боя. Сражаясь без доспехов в первых рядах, наводили ужас на противника.)

Об этом говорит случай из его биографии. Ему, тогда еще пятнадцатилетнему мальчишке, ребята на дали покататься на качелях и слегка побили. Смыв кровь, он вернулся и избил... пятнадцать человек, трое из которых прошли армию. На суде сравнение маленького, щуплого Петра и большой группы потерпевших было явно не в пользу последних. Прокурор смеялся до слез - ведь подобные случаи почти невероятны. Обычный человек такого сделать не может. Следствие: Петруху поставили на учет, освободив от службы в армии. (*Сомневающиеся в реальности этой истории могут поднять материалы дела).

- И ты с тех пор почувствовал в себе воина, тягу воевать?

- Нет, с тех пор я почувствовал в себе тягу к мародерке. С побитых я еще и снял часы, - отшутился он.

Он очень хорошо знал круг русской национальной оппозиции. Одно время его женой была дочь Батогова, издателя газеты "Русское Воскресенье", одного из "вождей" общества "Память".

Когда мы познакомились с Малышевым, он уже успел пройти бои в Приднестровье, куда уехал, бросив учебу в каком-то вновь открывшемся университете. Затем была Босния, там Петр крестился - до этого он был в группе "Памяти", придерживавшейся языческих взглядов. После похорон Михаила Трофимова (*Командир добровольческого отряда, погиб летом 1993 года, подробнее см. главу No8.) он ненадолго заскочил в Москву, собираясь опять в Боснию - но ему стало ясно, что тут, в России, что-то намечается. Был в Белом Доме, там пригодилось его знание подземных коммуникаций, через которые он выводил людей из осажденного здания. В конце сентября, еще до кровавой развязки, Петр Малышев задерживался милицией.

- А был ли там еще кто-нибудь из добровольцев? - спросил я его о Белом Доме.

- Да, Загребов.

- А кто это?

- Тот, кто продал сербам казачков...

Тогда Петр поведал мне о людях, которые делали деньги на русском добровольческом порыве. Они становились как бы вербовщиками, получая у сербов деньги. Одним из таких и был Александр Загребов, фигура загадочная и противоречивая.

Вскоре после Белого Дома Малышева "взяли на карандаш". Некто Миша, по "легенде" - военврач, ранее воевавший в Афгане, завсегдатай патриотических тусовок, познакомился с Петром и свел его с корреспондентом Пятаковым, после чего сам исчез.

- Я не удивлюсь, если меня арестуют и на допрос придет тот самый "Миша", - сказал мне Петр. Опытный человек умеет отличить человека с погонами, "опера" от просто обывателя.

Малышев дал интервью Пятакову, содержавшее много информации по своей биографии, преследуя цель отомстить Ярославу Ястребову, которого он считал виновным в гибели ряда русских - тех, кого Ярослав завербовал в 92-93 годах. Я полагаю, что основная причина его нелучших чувств к вербовщикам-посредникам, то, что они "погрелись" на этом, заработали деньги на чужой крови. Газета в присущей ей бесцеремонной манере назвала Ястребова "идейным аферистом". Неожиданно он объявился и подал на газету в суд. Другие добровольцы питали тоже не самые теплые чувства к Ястребову. Его даже где-то в 1993 году пытались убить, более того: думали, что убили и даже ставили свечку за упокой души. Как и положено - по жанру - людям определенного сорта, Ястребов выжил. На этом суде некоторые добровольцы справедливо рассудили, что и Пятаков, и Ястребов один другого стоят, и нет смысла вмешиваться в их свару.

Используя Петра как удобную фигуру, его в 1994 году раскручивали, дав возможность появиться в прессе и на экране. Петр сам говорил: "Из меня делают поджигателя рейхстага". Возможно, он слегка преувеличивал - он был явно не масштаба Димитрова. Все мы ходим под Богом, но Петр пытался делать свое дело.

Петр объяснил мне, как уехать в Боснию. Оказывается, к тому времени "канала" уже год как не существовало. Многократно посетив югославское посольство и познакомившись с реальными проявлениями ментальности сербов, я, наконец, получил визу. Диплом защищен. За спиной - крылья. Я их чувствовал!!! Вещи я отдал хорошему знакомому с инструкцией передать их моим родителям, если я не вернусь до определенной даты. "Возвращаться - плохая примета," - повторял я. - Но чем черт не шутит, может еще увидимся!"

Я жадно вдыхаю события последних дней моего пребывания в Москве. В июне Москву посещает Караджич, выступает на радио, но по моему мнению, неудачно, сказывается то, что русский язык ему не родной.

Последняя июньская "Бессоница" на радиостанции "Эхо Москвы". Нателла Балтянская и Андрей Черкизов беседуют с Александром Невзоровым. В течение первого часа Невзоров спокойно, с тихой издевкой, "ломает" и переубеждает Черкизова - и тот переходит на сторону питерского журналиста. В течение второго часа растерянная и недоуменная Нателла пытается противостоять апологетике Сталина, но это жалкие потуги...

Часы поставлены на обратный отсчет, отбивая последние дни и часы. Я запомнил концерт Макаревича на Красной площади... И вот происходит событие возможно, знамение свыше. За день до отъезда, двадцать девятого июня девяносто четвертого, уже коротко стриженый, я встретил в метро (на "Таганке") крепко сбитого пожилого мужчину в очках, который разговорился со мной. Чем-то его привлек мой внешний вид. Мужчина был "под шофе", пытался угостить меня коньяком. И ехал он то ли с похорон, то ли с поминок. "Какие были люди!" Оказалось, что передо мною бывший летчик, воевавший ранее в Израиле и Анголе. Он сокрушался по поводу своих товарищей, погибших за что-то в этих конфликтах. Назвал себя "диким гусем".

Я сначала не все понял и поинтересовался, за кого же он воевап в Израиле. "За Советский Союз!" - ответил он неожиданно ясно и твердо. "А в Анголе?" - "Да, хрен там разберешь! И те черные, и те! Но я не убивал людей! Когда надо было бомбить, я сбрасывал бомбы и все... Когда же стрелял, выпускал ракету в самолет, я знал, что летчику конец - но я стрелял не в него, а в истребитель," - его явно мучали фантомные боли прошлых войн.

- И много вы сбили самолетов?

- Да штук пять... Я ушел... и мне дали пенсию. Я от нее отказался! Хрен вам! Какие люди погибли, какое племя, цены им нет...

Мы разговорились чуть больше - его звали Геннадий Васильевич, после гибели родителей во время войны он был воспитан бабушкой (дворянкой?), стал военным летчиком. Я даже записал его телефон, но он опомнился и сказал: "Ты, наверное, из прокуратуры. Зря я тебе дал его..." Мы расстались - призрак прошлых войн и я, которому, ее предстояло увидеть.

ПРОЩАНИЕ СЛАВЯН.

Прощальное напутствие было кратким. Через улицу или другой открытый участок, где работает снайпер, лучше перебегать первым. В атаку идти где-то в середине. Всем страшно, но все идут. Не высовывайся, не лезь поначалу на пули - так месяца через четыре боев можно стать нормальным бойцом. Вот и все. Это и есть краткая мудрость, квинтэссеция их боевого опыта. Мне надо добраться до Еврейской Гробли (Еврейского кладбища) в Сараево, где сейчас находится Русский добровольческйи отряд, недавно потерявший в бою своего командира - Александра Шкрабова. Весть об этом быстро достигла Москвы. Еще русские добровольцы есть в Вишеграде, но там война сейчас позиционная, и ехать туда незачем.

Один ветеран-доброволец хотел передать письмо для ребят, но опоздал к поезду - и я увидел его лишь через стекло...

Киевский вокзал чем-то напоминает мечеть с минаретом. Последний образ Москвы - гостиница "Рэдиссон-Чеченская". Мой сосед по купе - излучающий хитрость украинец-снабженец. Едет во Львов, обижен на Россию. Вагон проходит карпатские туннели - вот и Закарпатье, ныне не наше. Чувствуется близость границы - дома стали богаче, все больше и больше каменных особняков. Близость границы повысила благосостояние местных жителей.

Колеса выстукивают знакомые стихи (за знаки препинания не ручаюсь):

"Смутную душу мою тяготит

Странный и страшный вопрос:

Стоит ли жить, если умер Атрид.

Умер на ложе из роз?

..Тягостен, тягостен этот позор

Жить, потерявши царя."

Я еду в самое сердце войны, разгоревшейся в Европе впервые после сорок пятого года, в эпицентр бури. Летом 1991 года югославская "перестройка и демократия" разорвала большую и богатую страну на части. Словения и Хорватия явно тяготели к Германии. Запад признал их право как наций на самоопределение. Но и в Хорватии, и в Боснии на протяжении многих веков жили сербы. И им в новых государствах была уготована участь "райи", стада, просто рабов.

Можно ли было избежать этой войны? Я не думал об этом. Если бы не Горбачев и его податливость... Если бы не трусливое и нерешительное поведение сидевшего в Белграде "коммунистического правительства"... Все сценарии проиграть нельзя. История не знает сослагательного наклонения, никаких "если". Сейчас уже безразлично. Война, как и время, - это ДАНО. Решение должно касаться только персонального моего (твоего, вашего) поведения в данных обстоятельствах. Можно рассуждать и спорить, ставить свечки в церкви, можно топить тоску и отчаянье в водке, но можно действовать. Итак, в 1991-1992 годах Югославия, как и Советский Союз, распалась. Сербы вне старой союзной республики Сербия создали два своих непризнанных "цивилизованным миром" государственных образования - Сербскую Краину во главе с Миланом Мартичем и Республику Сербскую в Боснии - с куда более известным Радованом Караджичем у руля.

Босния. Почему это слово отзывается такой болью в моем сердце... В Югославии Босния считалась уникальной природной крепостью, труднодоступной для вражеских армий, оправдавшей свое реноме еще полвека назад. И потому-то здесь сосредоточен основной военно-промышленный потенциал погибшей Югославии - в случае войны Тито был готов тут сражаться хоть с НАТО, хоть с Советским Союзом. Но когда крепость неприступна для нападения извне, надо что? поднять мятеж, расколоть ряды ее защитников. Когда Югославия распалась, боснийские сербы, фактически брошенные на произвол судьбы официальным Белградом, создали свою собственную республику во главе с поэтом Караджичем. Борьба шла на два фронта - против хорват и мусульман. В этой войне хорват и мусульман поддерживают США и многие европейские страны, Турция и Саудовская Аравия. У них - миллиарды долларов и горы оружия. У сербов Караджича ничего, кроме храбрости и упорства. И мое место ТАМ.

Я думаю об этом под стук колес. Мы просмотрели эту войну - и в том смысле, что люди не помнили, как она началась, когда и из-за чего... Просмотрели и политики, заняв антисербскую позицию, не использовав право "вето" в Совете безопасности ООН при наложении явно несправедливых санкций на сербов. Я себе уже все доказал. Здесь речь не о горах - о войне. Суть войны в том, что Югославия была нужна, пока существовал Советский Союз. Социалистическая, многонациональная, с высоким уровнем жизни.. в этом регионе - и бесспорный военный лидер, Югославия давала альтернативу в соцлагере - и раскалывала его. Но когда Советский Союз стал умирать, такая альтернатива ему стала не нужна, даже опасна, - и ее убили также. Принесли в жертву большой политике и большим деньгам. Основное влияние на это оказали прохорватская позиция Германии, а потом - и поддержка мусульманских сепаратистов Боснии Соединенными Штатами. Раскол страны повлек за собой цепную реакцию гражданской войны. Ведь если Хорватия имеет право выйти из Югославии, то сербы, компактно проживаюшие в ряде ее районов, имеют аналогичное право выйти из Хорватии и либо остаться в Югославии, либо присоединиться к Сербии. Тем более что нарушались и ущемлялись основные гражданские права сербов - в первую очередь, право на жизнь.

А поезд несет меня все дальше и дальше.

Остановка. Как удар топора по плахе - Чоп. Смена колодок у вагонов далее мы едем по другой колее. Исчез столь привычный стук колес, а в соседнем купе двое технарей неутомимо бубнят о железнодорожных технических нюансах - можно сойти с ума. На украинско-венгерской границе украинские пограничники выпрашивают у пассажиров пачки сигарет.

Венгерский пограничник придрался к отсутствию у меня ваучера. Я выезжал за границу впервые и не знал, что кроме визы требуют и его. Мне было приказано выйти и остаться в Украине - несмотря на югославскую визу у меня в паспорте. Я ехал через Венгрию транзитом, и их не должны были волновать мои отношения с Югославией - поезд оставался территорией России. Пришлось играть - я стал объяснять, что не понимаю ломаного русского языка венгра. Поупиравшись, он заглянул в мою декларацию и в какой-то список - и пропустил меня. Был он худ и жилист, голова брита, оттопырены уши, я запомнил его ненавидящий, испепеляющий взгляд. "Явно фашист," - подумалось тогда. Венгрию мы проехали ночью и впечатлений у меня от этой страны не осталось. На выезде венгерские таможеники спрашивают наличие водки и сигарет. - "Ненч?" "Ненч," - отвечаю я.

БЕЛГРАД.

Типичный югославский пейзаж

Ну вот, наконец, Югославия. Поезд едет по ровной, как стол, придунайской равнине - это Воеводина, житница страны, спасшая сербов от голода в экономической блокаде. Везде видны кукурузные и пшеничные поля. Возможно, что это поля будущей войны. Вооруженные силы Венгрии приведены в состояние повышенной боевой готовности.

При подъезде к городу пассажиры изумленно смотрят на изящные развязки автомагистралей и красивые современные дома Нового Белграда. Я впервые увидел и понял, что современные жилые дома могут быть не только страшными коробками, а планировка микрорайонов наталкивать на мысли о том, что если Иван Грозный по легенде ослепил мастеров Барму и Постника после строительства собора Василия Блаженного, то наших архитекторов ослепили ДО.

Дома здесь построены в стиле постмодернизма... Тем, кто этого термина не понимает, попробую объяснить. Постмодернизм - это легкость бытия. Не понятно? Отвлекусь от темы. В Китае происходят соревнования палачей. Первый палач одним взмахом меча аккуратно рубит голову жертве - и лучше, кажется, это сделать невозможно. Но вот следующий палач делает взмах мечом - и жертва стоит с головой - как и прежде, спрашивая: "Ну и что дальше?" - "Тряхни головой," - отвечает палач. Действие. Голова падает. Так вот постмодернизм это та самая голова, которая уже отрублена, но не упала и не осознала этого...

Старый Белград. Пустынные улицы - сказываются санкции, горючее стоит фантастически дорого. Автомобилей очень мало. Сажусь в трамвай и пытаюсь выяснить, сколько стоит билет. "Один динар", - говорит мне серб. Он понимает мою русскую речь! - "Но сегодня бесплатно".

- Почему?

- Сегодня воскресенье, контролеры спят, - объясняет он и для убедительности складывает две ладони и прикладывает их к склоненной голове. В начале 1994 года в Югославии была проведена финансовая реформа, которая ввела новый динар, жестко привязав его к немецкой марке - и сделав их равными. Новый динар равнялся, по-моему, миллиарду старых - это дает представление о маховике гиперинфляции, поразившей осажденную страну. Но все равно курс динара завышен - это чувствовалось по ценам.

Я жадно и быстро ходил по городу - может, больше шансов и не будет. Климат напоминал Сочи. (*Хотя это неверно - Сочи на море, и там субтропики. Может, Ростов или Краснодар?) Белград очень красив. На главной его оси стоит два собора - святого Марка и святого Саввы, наиболее почитаемого в Сербии святого. А еще - правительственное учреждение, напоминающее по стилю Исаакия в Санкт-Петербурге. Я видел две пешеходные улицы - большую, князя Милоша, покрытую квадратными плитами, и еще какую-то, мощенную камнем, резко уходившую чуть ли не спиралью вниз и влево, к рынку и еще одному храму. Эта улица похожа на Арбат - на ней расположились художники, на стенах домов тоже было что-то изображено. Ближе к окраинам встречаются двухэтажные домики, заросшие виноградом и прочей зеленью. Общее впечатление от Старого Белграда - это город "кафан", кафе и закусочных... Мелодии я слышал почти исключительно сербские. Кирилические буквы, двуглавые орлы гербов, те же цвета флага - красно-сине-белый - все это здорово напоминало о России и наших с сербами общих корнях. Казалось, что какой-то шутник только немного изменил русские слова. Может, так могла сложиться история России, если бы была альтернатива в истории.

В Белграде возле неовизантийского собора святого Марка я нашел церковь Святой Троицы, которая окормляется Московским патриархатом. В небольшом помещении храма я увидел каменную доску с фамилиями погибших добровольцев. Отец Василий, для которого русские добровольцы были не в новинку, объяснил мне, как добраться до представительства Республики Сербской - на улице Моше Пийяда. Возле представительства, бетонно-стеклянного модернового здания, был подземный переход с эскалатором, автоматически включавшемся, когда кто-то на него становился. В представительстве одетый в "гражданку" худощавый бородач с веселыми глазами, мой тезка, которому я объяснил, зачем и куда еду, без лишних вопросов выписал мне "дозволу" - пропуск в Боснию, который мне также давал право на бесплатный проезд в автобусе до Сараева. Там же меня угостили кофе, который сербы запивали смесью воды с каким-то цитрусовым соком.

Белград меня удивил - я попал в какой-то рай после Москвы образца 1994 года. На огромных стеклянных витринах ювелирных магазинов не было решеток. В городе жили нормальные люди - там совсем не было "качков", ставших неотъемлемой частью пейзажа брутальной, воровской Москвы. Ночью в парке гуляли парочки - и не было никаких мордобоев! Боже, куда я попал!? Позже я узнал, что Югославия прежде была полицейской страной и весь преступный мир работал под полицией. В городе много цыган-попрошаек, они же сидели около церквей. На стене собора были граффити на какие-то музыкальные темы. В киоске я купил пару югославских газет - по-моему, "Политику" и "Борьбу". Незнакомый до того сербский язык становится понятным - как-будто я его вспоминаю. Хм, никакой националистической истерии в прессе, анализ войны очень взвешеный и толковый. Как во мне просыпается понимание сербского? Генетическая память - или языки настолько родственны, что все очевидно по контексту?

Автобус уносил меня в Сараево - дорога от Белграда заняла восемь часов. Из динамика льется сербская мелодия, в которую прочно въелись мусульманские мотивы - мне она не нравится. Один из пассажиров - молодой парень с оторванной по плечо левой рукой. Из разговора я понимаю, что это - результат ранения.

Мост через Дрину у Зворника охраняли не только полиция, но и несколько противотанковых ежей. Они эффектно показывали, что здесь заканчивается мир и начинается война. Но зачем они тут? Не понимаю. На память приходит один из тезисов Ислама, делящем землю на поле меча и поле мира.

ALEA JACTA EST(x).

(x) Жребий брошен. (лат.)

Жребий брошен. Рубикон перейден, здесь он носит название Дрины - после очередной проверки, объясняя полиции кто я и куда еду, называю имя Славки Алексича (командира отряда в Сараево); на вопрос: "Четник?" - отвечаю: "Четник", сажусь в автобус - и вот я там. Слово "четник" является нам обоим понятным, четко и ясно объясняющим зачем и куда я еду. Какой-то пассажир спрашивает: "Рус?"

- Рус.

- Брача ("Брат"), - почти шепотом, с каким-то благоговением произносит он.

Вот она - Босния. Жадно вглядываюсь в окружающие картины. Пограничный город Зворник. Страна встречает меня руинами домов. Они завораживают взгляд. Под маскировочными сетями стоят, нет - хищно притаились три самоходные артиллерийские установки. Автобус то карабкается, то спускается по горной дороге-серпантину, порою кажется, что облака клубятся под его колесами. Постепенно поднимаемся все выше и выше - вокруг заросшие смешаным (хвойно-лиственным) лесом горы, равнина Дрины мелькнула быстро и незаметно. Поражает воздух - своей чистотой. В дали в дымке синеют вершины. Какие красивые пейзажи! Растоптанный рай... Вспоминается старый, "перестроечных" времен анекдот. Папа Римский, Иоанн Павел II, прочитал труды Маркса-Энгельса-Ленина и пришел к выводу, что конец света может наступить в отдельно взятой стране. Переосмысливаю анекдот - я даже вижу эту страну из окна автобуса.

Езда по горной дороге воскрешает в памяти выступление г-на Пархоменко на "Эхе Москвы". Он, тогда ведущий журналист газеты "Сегодня", в мае 1994 в составе парламентской делегации посетил Боснию и Герцеговину. Я помню его выступление на радиостанции - интервью брал, по-моему, Алексей Венедиктов. Последний задает вопрос по делу - о роли средств массовой информации и... Пархоменко наивен как ребенок - он считает, что предвзятости западных журналистов нет, просто - по его словам, дело в том, что сербы не смогли найти с ними общий язык, и поэтому один и тот же взрыв сербского снаряда показывает четырнадцать операторов, создавая сербам неприглядный имидж. Или он полагает, что так наивны все русские - спокойно скушают эту байку. Не смог "специалист" по Югославии ответить и на достаточно простой вопрос радиослушателя, дозвонившегося в редакцию... Тот же г-н Пархоменко на "Эхе" говорил о том, что много прекрасных дорог - и перекрыть их просто невозможно. Утверждение более чем спорное. Как раз-то дороги и можно все перекрыть блок-постами, тяжелее это сделать с лесисто-кустарниковой местностью по бокам путей. Дороги прекрасны? Да без специального навыка за первым же поворотом можно оказаться в пропасти! Как тут только Македонский с иллирийцами сражался? Ведь и этих дорог не было. Я ему сочувствую. Да и вся средневековая Европа в долгу перед римскими "стройбатами".

Настоящим эпицентром кровавого югославского взрыва стала именно Босния, "Югославия в миниатюре" - гористая и лесистая республика в центре бывшей Югославии, отделенная от нынешней, "белградской" Сербии рекой Дриной. Боснийская этническая карта носит справедливое название "леопардовой шкуры" - настоящая чересполосица народов, все они - и сербы, и хорваты, и мусульмане - южные славяне. "Мусульмане" как-то странно звучит для уха, ведь это слово обозначает религиозную общность, а не национальность. Здесь, в Боснии, это самоназвание южнославянской общины, состоящей из принявших ислам в средние века христиан и ославяненных турок. Ислам принимали здесь добровольно, ради привилегий жить в городах, не платить налоги, быть у руля власти. Очень похоже, как в недалеком прошлом в Союзе вступали в партию. Нонконформисты же, кого все эти материальные блага не прельстили, остались православными, сербами. Прошла такая страшная селекция, генный отбор. Правда, в Боснии был еще и такой феномен, как богомильство. Эта антихристианская ересь, зародившаяся в Болгарии, в веке, кажется, тринадцатом, именно в ряде боснийских районов получила статус официальной религии. А с приходом турок богомилы всей общиной и перешли в ислам. Очень грубо, но логично, можно объяснить и образование именно нынешней этнической карты - в горных районах вроде Тузлы мусульмане имеют богомильские корни, в большинстве же районов Боснии последователи Магомета населяли плодородные, удобные долины рек и города - тут комментарии излишни.

Мы приехали в Пале - горнолыжный курорт, временную столицу Республики Сербской. Ее почему-то пресса упорно называет столицей, но своей столицей сербы считают Сараево, в котором до войны сербская община лишь немного уступала по численности мусульманской. Пале - всего лишь деревенька, точнее - поселок, состоящий в основном из двухэтажных каменных домов. Здесь есть церковь в византийском стиле, казармы, завод "Фамос", где и размещается несколько министерств. В отеле "Панорама", небольшом трехэтажном домике, который весьма скромно смотрелся бы на фоне многих подмосковных особняков, размещается ставка Караджича.

В автобус входит группа молодых шумно ведущих себя парней в камуфляже и с автоматами "Калашникова". Еще через час мы добираемся до Новосараева - в какой-то из моментов, когда он объезжает Сараево с восточной стороны, из окон правого борта автобуса виден контролируемый мусульманами город. Взаимно - мусульмане на какой-то миг видят и автобус, поэтому дорога в этом месте прикрыта бруствером из дерево-земляных укреплений и искореженных остовов автомобилей. Видны пара небольших кладбищ. Одно христианское, с крестами. Другое мусульманское, с квадратными надгробиями. В глубине души радуюсь, что мало шансов попасть под бомбежку: автобус на горной дороге - мишень идеальная. Я представляю себе, мысленно бросая взгляд с высоты птичьего полета на медленно ползущую белую коробочку автобуса, как пилот элементарно выходит на такую цель... Один заход, белое пятно попадает в перекрестье прицела... Пожелание "Счастливой охоты!" сбывается. Вспышка пламени - вот и все, конец пути, души пассажиров возносятся на небо. Но справа - опять крутой склон, заросший густым хвойным лесом. Крутой поворот. Я, похоже, приехал.

Сараево. Вид с сербских позиций на востоке города

* ГЛАВА No 2. ВОЗДУХ ВОЙНЫ. КРЕЩЕНИЕ. (1994 г.)

Карта, иллюстрирующая фактическое положение противоборствующих сторон летом 1994.

Опять в окно вдали мелькнуло Сараево. Вот остановка, по-моему моя. "Грбавица" - такое незнакомое слово произносят сербы. Я не до конца понимаю, что это название района города, но оно по звучанию - "грб" - ассоциируется с другим, известным мне - Еврейской Гроблей (кладбищем), местом дислокации Русского Добровольческого отряда. Я выхожу. С небольшим волнением вдыхаю воздух. Воздух войны, чистый и прозрачный, он немного пьянит. Осматриваюсь. Внизу раскинулся город, вокруг - горы. Кто - где, не ясно. Сербы мне поясняют, как пройти к русским. Пробираюсь среди небольших двух-трехэтажных белых домиков, тесно разбросанных по склону горы. Людей не видно. Между домами там и сям развешаны одеяла и плащпалатки, местами изрешеченные - они не дают мусульманским снайперам вести прицельный огонь по улицам. Вскоре женщина-сербиянка предупреждает меня, что там, куда я иду - стреляет ("пуцает") снайпер. Да уж, блуждать по совершенно незнакомому городу в таких условиях немножко неприятно, можно по незнанию попасть под пулю. Сейчас, много дней спустя, я вижу, как снайпер поймал бы в окуляр прицела нескладную фигурку человека с сумкой, вышедшего на простреливаемый участок словно непуганный дикий зверь - на сидящего в секрете охотника. Тем более, стало потом ясно, первоначально мне по ошибке указали путь не к отряду, а к российскому посту "голубых касок". Наконец я вышел к нужному дому ориентиром мне послужила песня Александра Розенбаума, по-моему, его "казачьей" серии. Под крышей висит черный флаг с черепом - здесь штаб четнического отряда, командир которого - Славко Алексич. На крыльце навалена гора из ковров. На самом доме три черно-белые листовки. Взгляд задерживается на одной из них... Фото усатого мужчины в берете. Майор Войска Республики Сербской. Александр Шкрабов... 1954-1994... Смертью храбрых... На соседнем листке - Анатолий Астапенков... 1968-1994... Одногодок... Мне сюда. Вот она - база русских добровольцев.

Трехэтажный дом по улице Охридская врезан в крутой склон горы Дебелло-Брдо, так что окна на юг, в сторону улицы (и высоты) имеет лишь верхний этаж. Окна двух других этажей выходят только в небольшой садик. То, что дом повернут практически "спиной" к горе, я потом понимаю, и сыграло свою роль в выборе его как штаба - Дебелло-Брдо контролируется мусульманами.

Кричу: "Есть тут кто?" Навстречу выходит, тяжело поднявшись по лестнице, обнаженный по пояс невысокий усатый парень в камуфляжных штанах. На белой груди, контрастной с загорелым лицом, - большой крест на черном шнурке. Вот он, первый русский доброволец, которого я вижу в Боснии. Василий, так он представился, приглашает меня в дом. Я спускаюсь по узким цементным ступенькам в полуподвальный этаж дома - в комнате два дивана, круглый стол. На стене висит РПК - ручной пулемет Калашникова с деревянным прикладом и без сошек, на комоде лежит какая-то деталь от гранатомета. Интерьер очень оживляет гроздь боевых гранат, свисающая с люстры.

Вскоре в дом заваливает шумная компания, в массе своей - в зеленой униформе. Тут не все - часть на Олово, на "положаях". Я сначала не понимаю, где это и что значит "олово". Никаких "шварцнеггеров" не видно - так, обычные парни, среднего роста и телосложения, три человека в синих джинсовых куртках. Люди возбужденно обсуждают проблемы постановки мин, точнее - борьбы с ними. Они сыплют незнакомыми терминами - "кукуруза", "паштет". В этом слэнге мне знакома только "растяжка". Вторая тема - доброволец Крендель попал сегодня под обстрел снайпера. Удачно, пули прошли мимо, пару раз выбивая искры и крошево из асфальта совсем близко от него. Крендель - это невысокий курчавый парень в рубашке и джинсах, он в Боснии дольше всех - с девяносто второго. Я замечаю, что люди в униформе также различаются - тут находится и два наших ооновца. Унпрофоровцы, как их здесь зовут. Офицер, капитан Олег, сегодня устраивал тренировку-соревнование с французами по разминированию. Похоже, что он выиграл - нашел и разминировал все, что поставили натовские коллеги.

Добровольцы рассказывают историю появления здесь ковров. Где-то в конце мая они провели хулиганскую операцию, совершив дерзкий налет на ковровую фабрику, находящуюся на нейтральной территории в Сараево. Мусульмане такой наглости не ожидали и "проспали" рейд, но русские смогли проникнуть на заминированную фабрику и даже вывезти на грузовике хранившиеся там ковры.

В тот же вечер я "приявился" - зарегистрировался. Получил новенький карабин СКС югославского производства, который и стал очищать от смазки. Такой карабин зовется "папавка", официальная же марка - М59/66. Раньше дел я с ним не имел. Знакомый мне автомат Калашникова дали через пару дней. Знаю, читатель прокомментирует - "повысили".

Получаю от ребят инструкцию на ночь - если кто-то молча пытается войти в дом - стреляй без предупреждения. Ночные незваные гости здесь могут пожаловать только с "другой" стороны. База, где находятся русские добровольцы, располагается сразу же под крутым склоном высоты, дальше идет только нейтральная полоса.

Вечером на склоне Дебелло-Брдо сверкают светлячки. Иногда их берут на прицел, принимая за огоньки сигарет прячущихся в зарослях диверсантов. Днем в небе над Сараево видны гирлянды хлопков - это НАТОвские самолеты отстреливают тепловые ловушки, страхуя таким образом свои полеты над городом.

Через пару дней сделал свою первую "экскурсию". Один матерый боец, по кличке Жириновский, сводил новичков, и меня в том числе, к центру города. (*Владимир Бабушкин, погиб в марте 1998 года в России.)Проходим по Еврейскому Кладбищу, обходим простреливаемый открытый участок огородом. Следующий - пробегаем. Мне выпадает бежать третьим... Снайпер может успеть пристреляться. Ну, ничего. Проскочили. На домах висят "смертовницы" листовки с указанием имен погибших и дат их жизни. Спускаемся ниже и оказываемся среди многоэтажных домов. Опять бежим через простреливаемый участок, он начинается сразу за укрытием - небольшой стеной, сложенной из красного кирпича без раствора. Затем мы идем через подземный гараж и попадаем в "прифронтовой" дом - в буквальном смысле этих слов. Где-то внизу, на первом или втором этаже, находится положай - сербская огневая точка, укрепленная мешками с песком. Несколько сербских бойцов, два пулемета - в том числе чешский "Бренн". На стенах наклеены цветные картинки, в основном девушек, вырезанные из журналов. Невооруженным глазом виден французский пост - в бинокль в деталях разглядели белый танк на пневмоходу с маркировкой "UN". Башня его повернута в нашу сторону. UNPROFOR, то есть "United Nations Protection Force", фактически защищает здесь мусульманские позиции. Выясняем, что перед домом и на его крыше установлены мины. Поднимаемся выше, где лучше обзор. Этот дом обстреливается мусульманами с двух сторон - с тылу стреляют с возвышенных мест Еврейского кладбища. Постоянно гремят выстрелы, как будто бы кто-то молотком забивает гвозди. Перебегаем от стенки к стенке, быстро минуя оконные пролеты. Я поднимаю брошенную прежними хозяевами за ненадобностью книгу по истории. Тем же путем возвращаемся назад. Замечаю, что новички - к которым отношу и себя, еще не освоившие основ сербского, пытаются общаться с сербами на странной смеси всех языков, им известных, белорусского, украинского, английского. Они полагают, что существует только два языка - русский и иностранный.

Один из добровольцев - Петр (далее - "Крученый", сам он с Западной Украины), бывший в отряде в тот момент за старшего, взглянув на меня в первый же день, сказал, что уже встречал меня в Боснии ранее. Мой дух уже был здесь??? "Этого не может быть, я тут впервые", - ответил я и тоже согласился, признал, что лицо Крученого мне знакомо. Стали вспоминать различные точки бывшего СССР, где мы могли пересечься. Не нашли. Разгадка пришла через несколько дней. Я сфотографировался на сербскую военную книжку. "Надень мои очки, глянь в зеркало - и сравни это с моей фотографией,"сказал я. Оказалось, что мы были очень похожи, а когда одинаково очень коротко постриглись и побрились, то были почти как близнецы. Петруха был лишь чуть ниже, плотнее, в левом ухе у него - белая серьга (единственный сын в семье).

Пятнадцатого июля девяносто четвертого мы, группа из четырех человек во главе с Кренделем, уехали на положаи под Олово. Перед этим на базу подъехало еще двое парней. Один из них (далее - "Тролль") приехал, по его словам, бороться с агрессивным исламом или что-то в этом духе. Бывший водитель троллейбуса (за что он и получил кличку), а ныне скульптор, резчик по дереву. Это был худощавый и невысокого роста, светловолосый веснушчатый мужчина за тридцать, вспыльчивый, с разукрашенными синими узорами руками. Все эти наколки, правда, были не тюремными, а так, следами юношеского баловства. Слова "агрессивный ислам" в устах этого с виду простого работяги несколько шокировали меня и я высказал ему свою точку зрения о причинах и виновниках этого конфликта.

Добирался скульптор в Боснию извилистым путем, получив югославскую визу в Польше. Перед этим тоже намучался с получением загранпаспорта. Перед приездом на Еврейское Кладбище Тролль вместе с сербом по имени Медрах ездил в Сербскую Краину, к Драгану, но там было затишье, и ему порекомендовали ехать в Сараево. Имя Драгана, командира диверсионного сербского отряда, воевавшего под Книном, символ храбрости и везения, гремело тогда от Загреба до Белграда. Его имя было созвучно слову "Дракон".(*Драган - это худощавый брюнет лет сорока, ветеран Французского Иностранного Легиона. База его отряда была в 1994 году в селе Брушка, к северу от Бенковца. Группа Драгана очень хорошо себя показала еще в 1991 году под Дубровником и Вуковаром. Ядро отряда составляло два-три десятка опытных бойцов, вокруг которых группировались еще несколько десятков парней, обучавшихся мастерству разведчика и диверсанта. Правой рукой у Драгана был русский - по имени Василий, позже в том же 1994 году при проведении разведки в тылу у хорватов подорвавшийся на мине-растяжке и страшно посеченный осколками. Василия вывозили из Книна в Белград. Драган смог увести свое подразделение в Боснию в августе девяносто пятого, прорвавшись сквозь хорватские клещи. В 1996 году, используя свои связи по Легиону, Драган увел свой отряд в Заир. Через несколько месяцев он вывел его без потерь!). Тролль рассказывал нам, как сербы хорошо относятся к русским. В пути они с сербом действовали по следующему алгоритму. Серб просил у местных жителей воды, потом говорил: "Эй, рус, пойди сюда!" Услышав "рус", жители дома накрывали на стол и угощали руса, а заодно и его попутчика, серба.

Приехал и парнишка откуда-то с Украины - зарабатывать деньги. Ему объяснили, что к чему, порекомендовали на заработки отправляться к хорватам через Венгрию, что он и сделал на следующее же утро. Примечателен же он был тем, что прошел ранее какие-то курсы магии, но ничего эффектного, вроде приклеивания тяжелых металлических предметов ко лбу, продемонстрировать не смог. Жаль, а мы уже в шутку раскатали губы на то, как он мины будет с помощью своей магии искать...

ОЛОВО.

Что для вас значит слово "олово"? Легкоплавкий металл, не имеющий самостоятельного значения и годный лишь как добавка к меди, как припой - или все же, на худой конец, для литья пуль при отсутствии свинца? С чем ассоциируется - с оловянным солдатиком, прыгающим в огонь и находящим там свою гибель?..

Итак, пятнадцатого июля группа из четырех добровольцев во главе с Кренделем была переброшена на положай под Олово, на смену находившейся там группе русских. Мы уезжали на пятнадцать дней. Вообще говоря, нас должно было быть пятеро - в нашей смене, но, как я упоминал выше, "маг" быстро исчез. Имя его исчезло также. Кроме Кренделя, Тролля и меня, там был Денис художник примерно двадцати трех лет от роду. Он прибыл в Боснию на несколько дней раньше меня. Денис уже имел боевой опыт - в разведроте десантной части он наводил порядок в Баку в январе девяностого после прокатившихся там армянских погромов. К мусульманам у него свои счеты.

Сараево находилось в окружении сербских позиций, коридор шел лишь через занятые ООНовцами позиции в районе аэропорта и гряды Игман к юго-западу от города. Где-то к северу от столицы Боснии находился городок Олово - одна из точек своеобразного внешнего кольца - или точнее, полукольца, в котором были в свою очередь сербы. Отсюда, с севера мусульмане не оставляли попыток прорваться к столице.

В Боснии в это время было так называемое перемирие, когда боевые действия, не прекращаясь ни на день, были вялотекущими. Но смерть брала свое. В нарушение подписанного соглашения мусульмане продолжали наносить удары по сербским позициям и провели несколько попыток наступления. Месяцем раньше в этом районе погиб командир русского добровольческого отряда, морпех-черноморец Александр Шкрабов.

Мы ехали на Олово в колонне из двух автобусов и одного грузовика ГАЗ-66. Если грубо описать этот маршрут, то фактически мы объезжали Сараево, двигаясь против часовой стрелки. Значительная часть пути машины шли по серпантину, вокруг которого там и сям стояли разбитые, и этим ставшие такими знакомыми и родными, дома. Склоны гор заросли густым лесом. Дорога местами была настолько узка, что при встрече с другой машиной наш автобус долго тихонько пятится, пока не находит площадки, достаточной для того, чтобы разъехаться. Я сижу у окна слева - и смотрю вниз. Я не вижу края дороги моему взгляду открывается лишь пропасть! Да так мы все можем легко погибнуть не доехав до передовой, лишь чуть дрогнет рука или глаз водителя, сжимающего баранку несколько часов!

И вот она, долгожданная остановка. Сербские ополченцы с шумом вываливают из автобусов и располагаются на опушке леса. Мы садимся также и смотрим на небо, синее такое, в редких белых пятнышках облачков, и тихо радуемся, что из-за макушек деревьев не вылетят вертолеты и не устроят братского кладбища из нескольких десятков так беспечно сидящих или разминающих ноги бойцов. Серпантин шоссе оставлял желать лучшего, но и его больше нет. По проселку грузовик с крытым брезентом кузовом потянул вверх группу бойцов. Мы забираемся во второй, неизвестно откуда взявшийся "шестьдесят шестой", но, пройдя немного, он ломается. Мы выходим и идем пешком, неся на себе оружие, снаряжение, боеприпасы. Встречаем пару уже уставших пожилых сербов - они вышли раньше нас. Но вот возвращается ушедший вперед ГАЗ-66, уже пустой, он забирает нас, человек десять сербов и русских, и бросает вперед и вверх. Остановка прерывает поездку неожиданно быстро. Дальше идти только на своих двоих. Слышны спорадические выстрелы. Идем вверх по проселку, потом, возле указателя-плаката "Пази, снаjпер" ("Внимание, снайпер"), сходим на правую обочину и идем среди деревьев - дорога простреливается противником.

Всего в гору пришлось двигаться пешком от того места, где нас высадили из автобусов, около часа. Все яснее слышен шум и гомон - на сербской линии идет пересменка. Бойцы передают позиции пришедшей им на смену другой сводной группе ополченцев, радостно приветствуют своих знакомых, товарищей по оружию. Вот она, линия фронта - и мы идем вправо, местами пригибаясь, по неглубоким окопам - максимум метр плюс бруствер, вокруг растут деревья. Окопы прерываются, потом начинаются вновь. Двигаясь по проводу полевой телефонной связи, словно по нити Ариадны, мы, наконец, выходим к бункеру, где нас встречают несколько уставших русских парней. Мы знакомимся - им ведь среди нас известен только Крендель. Бородач Дмитрий объясняет нам обстановку, позиции соседей и противника. Парни вскоре уходят к месту сбора и последуещего отъезда, а мы остаемся.

Карта Сараева и прилегающих районов. Флажками отмечены база РДО-3 в пригороде Еврейская Гробля (1993-94) и база отряда "Белые Волки" на Яхорине (1994-1995). Крестиком показано кладбище Дони Милевичи, где захоронены русские добровольцы. Желтым цветом выделены временная столица сербов Пале и район хребта Игман, ставшего местом решающих боев в июле 1993 года.

Наши позиции располагались на склоне заросшей елово-буковым лесом горы (плато) Полом, на которой кое-где сохранились вырубленные в каменистом грунте окопы, как объясняют сербы - времен Второй мировой войны. Гора отдаленно напоминала стол, мы занимали самый его край, за нами склон резко уходил вниз под углом градусов сорок - пятьдесят. Внизу шел проселок и тек ручей. Когда мы возвращались с резиновым рюкзаком (бурдюком) за плечами из походов к ручью за водой, карабкаться приходилось, держась за ветви деревьев. Соседняя сербская позиция находилась справа и внизу, метрах в двухстах, часть пути до нее надо было преодолевать бегом, чтобы не нарваться на пулю. Слева сербский положай лежал где-то на расстоянии метров ста и чуть выше. Самые же близкие соседи, мусульмане, засели впереди, метрах в шестидесяти, за поросшей кустарником и молодым ельником седловиной. Позиции противника, уйдя на левый положай, мы разглядывали в бинокль, по-сербски "двузрок". Здесь, кстати, занимал оборону сербский кассиндольский батальон, заметно выдвигавшийся вперед. Вся линия фронта представляла из себя какие-то фантастические трехмерные кривые, на нашем участке она спускалась кривой лесенкой с горы вниз.

А за мусульманскими позициями лежало их село Чевляновичи - мы слышали звуки и рев моторов автомобилей.

Олово, наверное, типичная позиция в сараевских окрестностях, во внешнем полукольце, где идет изнурительная, позиционная война на истощение. Без эффектных атак, без крупномасштабных наступлений. Середина лета 1994 года, но все врут календари. Похоже, что время здесь остановилось. Москва кажется уже бесконечно далекой. Все в другом мире, в прошлой жизни.

Осматриваюсь. Приличная видимость впереди нас была метра на четыре далее шел густой молодой ельник, неровно постриженный пулями и осколками. Из этого зеленого моря и надо ждать нападений - мусульмане, "бали", могли подойти незамеченными совсем близко. Правда, этот ельник местами заминирован, но карт минных полей, даже собственных, нет. Впереди наши разбросали связанные проволокой попарно консервные банки, чтобы крадущиеся в темноте невольно поднимали шум. Полевая сигнализация. По ночам куницы и прочая лесная живность, пытаясь достать остатки мяса и жира из банок, заставляла бойцов нервничать и держать на прицеле невидимку, бренчащего в десятке метров от них. Вправо обзор получше, но не мешало бы и здесь всю эту зелень как-то выжечь.

Так как наши положаи когда-то занимались мусульманами, мины встречались и в нашем тылу. Так что ходить надо было осторожно. Но как? По натоптанным тропинкам? Но там-то я, на месте диверсантов противника, и поставил бы новые мины - дешево и сердито. Позиция наша была важной, но крайне неудобной. Загадку представляло и то, как сербы в свое время ее захватили - никаких следов огненного вала, артнаступления, смешивающего небо с землей и подавляющего волю противника, здесь не было. А штурмовать позиции на крутой горе - дело нелегкое.

Наш положай, громко именуемый бункер (и окрещенный мною "Форт-Рос"), представлял из себя бревенчатый сруб, врытый обращенной к противнику стеною в землю. Две боковые стены - деревянные, четвертой не было. Наши эксперименты показали, что автоматная пуля калибра 7.62, выпущенная с небольшого расстояния, прошивает толстое - сорок сантиметров в диаметре бревно насквозь, поэтому в бою надежной была именно врытая в землю до предпоследнего венца стена. Крыша бункера представляла из себя мягкую подушку из веток и хвои в расчете на то, что фугасная мина гранатомета не взорвется. По бокам от бункера расположились еще две небольшие позиции полуокопчики, в которые и ныряли бойцы во время боя, а ночью несли дежурство. Связи с другими бункерами не было, телефонный провод шел мимо нас, но аппарата мы не имели. Рядом яма для костра, с тентом - чтобы ее не заливал дождь. На этом положае, который в Сараево добровольцы называли только нехорошим словом за его хлипкость и неудобство позиции, было всего четыре русских бойца, неплохо вооруженных. Кроме автоматов "Калашникова" (трех югославской сборки и одного китайской), у нас был один РПД - старый советский "Дегтярь" 1942 года сборки с одним диском. Посланный, наверное, одним "дядей Джо" - другому. Он составляет основу огневой мощи положая. Был у нас и югославский вариант СВД, снайперской винтовки Драгунова, но калибра 7.92 мм. Патроны к ней подходили от немецкого пулемета MG (ЮГО-М53), а с ними оказались проблемы. Довершал наш арсенал югославский гранатомет РБ (версия советского РПГ) и совершенно разбитая "папавка" - симоновский карабин СКС с насадкой, используемый для запуска ружейных гранат тромблонов. Их, гранат и мин основательно не хватало.

Наше, советско-российское оружие в Боснии ценится очень высоко. Воевать же пришлось югославской версией автомата Калашникова - "Заставой" М64, указывающим на год принятия системы на вооружение. Невероятно, но многие сербы считают его именно югославским изобретением, позже улучшенным русскими!!! Впрочем, преимущество российского очевидно. Родной "Калашников" сработан из легированной прочной стали, "Застава" - из углеродистой, ломкой и легко ржавеющей. На дуло навинчивается стакан, при помощи которого можно стрелять тромблонами, используя холостые патроны как метательные заряды. Но можно перепутать патроны в горячке боя, а боевой - это смерть стреляющего: тромблон взовется прямо в стакане. Надо не забыть также специальным рычагом перекрыть газовую камеру. А чтобы отдача от мощного холостого патрона не вырвала крышку ствольной коробки, автомат снабдили кнопкой, удерживающей пружину и крышку коробки. Бессмысленная советская игра, почти народная традиция - разборка автомата за ...дцать секунд здесь стала невозможна. Все равно при стрельбе тромблонами из скверно сделанной "Заставы", ее механизм перекашивает, отчего при перегреве автомат клинит. Капсюльная краска набивается в усики затвора - и тот тоже отказывает. Так что частая чистка и смазка этого оружия - дело выживания.

Все мы одеты в разномастный камуфляж, Крендель - в темнозеленом комбинезоне, я - в видавшей виды югославской пятнашке. На ногах у всех "чизмы" - тяжелые шнурованные полуботинки югославского производства. Один противогаз на всех.

В сербских бункерах ополченцев больше - до восьми-девяти человек. Всего же на линии засело около трехсот сербов, а им противостояло около шестисот мусульманских бойцов. Секрета в этом не было. Обе стороны знали, когда идет пересменка у противника. Видимо, мусульманам было хорошо известно, что наш положайчик обороняется именно русскими, а к нам претензии оказались особые. Противник чувствовал себя уверенно и был активен.

Ночь прошла тихо. Дежурили все по очереди. В первое же утро на положае - "тревога". Крендель, идя к сербам на левый бункер, наткнулся в редколесье на мусульманина. Сняв атомат с предохранителя, попробовал дать очередь, но сделал только один выстрел - впопыхах выжал предохранитель, переведя автомат на одиночный огонь. Только одним выстрелом ответил и "турок". После этой дуэли без секундантов бойцы исчезли, растворившись среди елок. Счет ноль-ноль. На этом все тогда и закончилось, но нам не понравилось, что мусульмане здесь так нагло чуть ли на заходят в гости. Возможно, рассчитывая, что именно в это время (утром) бойцы и спят.

В тот же день я с Денисом прогулялся к сербам на левый бункер. Хотелось посмотреть, как устроились сербы. "О, брача-русы!" - нас пригласили испить кофе бородачи в кепи и пилотках с оловянным эмблемами - сербскими двухглавыми орлами. Ну, что ж, сербы и на войне сербы. Пара бревен в роли скамеек и ящик вместо стола здесь заменили кафану. Кофе варили в турках рядом на небольшом костре. Мы отвечали на стандартные вопросы. Первый и главный из них: "Ельцин - католик?" Ну, кем он еще может быть с точки зрения православного серба, враг России и Сербии? Наши собеседники дивятся тому, что Хасбулатов, который "за Руссию", - мусульманин. А меня сербы поражают тем, что наслышаны и о Потемкине, и о Екатерине Великой. Интересуются, были ли мы в Афганистане, кто по профессии. Им все интересно. Кое-как объяснив хитросплетения российской политики, возвращаемся назад - уже в темноте. На полпути между такими желанными, спасительными островками бункеров нас врасплох застала бестолковая стрельба где-то поблизости. Мы почти на открытом участке. Где враг было не ясно, на мгновение показалось, что мы двигаемся в направлении серьезного боя, бушующего огненного смерча. Мы "отметились", выпустив несколько пуль в сторону противника. Денис, имевший ранее боевой опыт, попросил меня стрелять, выбрав только свой сектор. Стрельба, как летний ливень, внезапно началась и вскоре также резко прекратилась.

На долю судьбу не выпало "крутых" операций. Были вещи неприятные, но я ограничусь лишь парою эпизодов, ведь герои - это те, кто остался в Боснии навечно, о них и стоит петь песни.

Шли вторые сутки на положаях. Нас решили прощупать "на вшивость" как-никак новая смена. В начале одиннадцатого вечера по подозрительному шороху в кустах русский выпустил очередь. В ответ склон залился огнем противник подошел метров на двадцать-тридцать. Обмениваемся бросками гранат. Их "гостинец" падает где-то рядом за позицией. Бункер находится на крутом склоне - поэтому попасть в него очень тяжело, перелеты обычны. Слышу двойное тонкое пение осколков возле правого уха, бункер заволакивает дымом. Меняемся местами - я выхожу из бункера и занимаю позицию рядом с ним. Вскоре перестрелка ослабевает. Кромешная тьма. Неожиданно внизу сзади четко слышны шаги - шуршит листва. Окружены? Это возможно, так как до соседнего сербского бункера около двухсот метров. Стреляем на звук. Шорохи шагов периодически затихают. Откуда-то сверху-справа слышен громкий гортанный протяжный крик. Араб?... Афганец?... И совсем близко. Мы знаем, до утра никакой помощи не будет - в темноте ведь легко перестрелять своих.

Ночь проходит в тревожном ожидании последнего броска мусульман. Тьма кромешная, выколи глаз, я вижу только фосфор мушки моего автомата. Сижу в небольшом окопчике справа от бункера. Ощупываю руками взрыватели двух мин направленного действия и воткнутый между бревен маузеровский штык-нож, чтобы сразу их найти как только... Пара таких мин - "мруд", напоминающих формой маленькие телевизоры, были установлены примерно в метрах десяти от бункера и соединялись с окопом проводами. Так, один "мруд" установлен в месте, откуда мусульманам удобно вести по нам огонь. Есть вероятность, что они придут в эту ловушку. Я должен замкнуть провода в момент их рывка. Бьет дрожь, которая проходит лишь от выстрелов, на какие-то мгновения успокаивающих и разливающих тепло по телу. В голове крутится мысль: "И зачем я сюда приехал?" Но оптимизм берет верх: "Все будет хорошо, я же знаю, когда и как я умру." Пули калибра 7.62 почти не свистят, и, лишь рикошетя, издают звук оборванной струны, остающийся в воздухе несколько секунд. Позже я вспоминал это, по-моему, они берут ноту "ми".(*На самом деле пули свистят, но когда в тебя стреляют с нескольких десятков метров, свист не слышен.)

В четыре утра перестрелка разгорается посильнее. Ветер разогнал облака и стало чуток видно. Меня сменяют, я ухожу в блиндаж, но заснуть не могу. На последний рывок "бали" не решаются. От какого-то пустяка разбирает смех. Катаюсь по полу в бункере и земле, затыкая рот шапкой - ведь могут и услышать. Все, перекис... Я теперь другой.

Ночью на посту, весь превратившись в слух, чтобы не упустить где-нибудь звук звякнувшего металла, полностью сливаешься с лесом. Меня как бы нет - и даже лесная мышь смело бегает по моей ноге. Иногда думаешь, что нечестно охотится на зверей. Они ведь беззащитны. Это просто какое-то убийство. А вот охота с примерно равными шансами, человека на человека - где-то тут и есть высший азарт. Вспоминаются строки Киплинга из "Закона Стаи": "Мойся от носа и до хвоста, Пей с глуби, не со дна. Помни, что ночь для охоты дана, Не забывай - день для сна."

Фантастически красив горный лес в момент рассвета - из черного он постепенно становится серым с едва заметным синим отливом, свет пробивается сквозь кроны деревьев и все эта звенящая тишь окрашивается в цвет хаки. Тишь, готовая взорваться очередями и взрывами...

Война идет вялая. Стрельба спорадическая. Я потерял счет дням. Дежурим, ходим вниз к ручью за водой, в штаб (на "везу") за боеприпасами и продуктами, заготавливаем дрова. Развлекаемся, расказывая друг другу жизненные истории. Нашли с Денисом общих знакомых по СНГ. Боже, до чего мир тесен! Оба значения этой фразы верны. Денис вспоминает, как вынул где-то с год назад самоубийцу из петли и чтобы привести его в чувство, впросил: "Пиво будешь?". На что экс-жмурик, только что вернувшийся из дороги в чистилище, ответил: "А какое - баночное или бутылочное?" Услышав "бутылочное", согласился и пояснил: "Баночное плохое... его не люблю."

Через несколько дней предпринимаются активные действия. Достаточно простая операция: я должен огнем из пулемета с пятиминутным интервалом расшевелить мусульман, а ушедшие влево и чуть выше (на позиции кассиндольского батальона) из гранатомета и тромблонами накроют передовой мусульманский окоп. Старый "Дегтярь" захлебнулся и дал три осечки. Отбросив его, стреляю из автомата. Через пять минут снова хватаю РПД, но он опять подводит. Позже, перебирая на ладони патроны-осечки, Денис говорит: "Считай, что эти шесть патронов сидят в твоей голове." Так и было бы. Но противник тоже ошибается. Иногда.

На следующий день - повторение операции, на этот раз - без сбоев. Эффект есть: мусульманское радио характеризует наши действия как "зверский четнический напад." Вообще-то это клише - стандартный оборот, но странный. Так же как и убийство иногда называется зверским. А что в нем зверского? Убили легко, всадив очередь. Причем же тут зверушки? Вообще, всякие там зверства не в русских военных традициях. Противник - дело другое. Вроде бы тоже славяне, но вобрали в себя утонченный садизм Востока. Известно немало подобных случаев. Не минула сия чаша и русских - Крендель рассказывал нам о судьбе врача Тептина, захваченного в плен больше года назад. Он долго не прожил - мусульмане выместили на нем всю свою ненависть к русским. Потому каждый из нас и носит с собой "последнюю гранату."

Коротаем время за разговорами. Крендель делится с опытом своего там пребывания на этой войне. Обсуждаем, например, гуманитарный маргарин из Норвегии. Находим, что он не универсален: разжигать костер и чистить сапоги, а вот смазывать автоматы или танки заправлять нельзя. Раскаты хохота вводят противника в заблуждение относительно нашей трезвости или просто сильно раздражают - следует попытка нападения. А может быть это был их ответ на тот пресловутый "зверский напад". Атакуют парни в черной форме - их спецназ. Молча. Но безрезультатно. Вообще увидеть противника в этих условиях не очень легко, но в тот момент Тролль был на левом бункере - и ясно видел мелькавшие между елями фигурки. Судя по звукам, стреляют из пистолет-пулеметов - звуки их выстрелов заметно отличаются от "Калашей".

Сербам очень нравится "русский чай" - так они зовут черный чай, потому что сами пьют или кофе, или травяной настой. Настоящего же чая у них нет. У нас бывают гости - командир правого бункера черногорец по имени Младен и его помощник Милан. В отличие от многих ополченцев, они не носят бород. Младен серьезный плотный мужчина с широкопосаженными глазами. Ему за сорок. С Миланом мы познакомились еще в автобусе на Олово. "Маккензи" - так зовут его все. Это веселый стройный двадцатисемилетний с парень со сросшимися у переносицы бровями. Голову выше левого виска украшает белая полоска шрама след от чиркнувшей по черепу пули. Милан ранее воевал в юречном (ударном) отряде, и туда же собирается уйти, когда активная война возобновится вновь. О боевом пути Маккензи говорит факт, что дома у него полтора десятка автоматических стволов-трофеев, "ратного плена". Сам он предпочитает использовать в бою РПК без сошек и носит противоосколочный бронежилет. Кличку же он получил за то, что выстрелил когда-то из гранатомета по УНПРОФОРу. МакКензи - так звали канадского генерала, в тот момент командовавшего ооновским контингентом.

В мировоззрении русских господствует фатализм, без него на войне нельзя. Перед началом боя спокойно выясняем друг у друга, кто сколько будет жить. Правда, пуля - дура, гороскопов не читает. К тому же смерть - не самый худший вариант, поэтому мы все в разгрузочных жилетах носим гранаты-самоликвидаторы. Я - эмпирически - посчитал себя везучим. А что такое везенье? Когда по ночам в лесу играешь в прятки с оружием в руках. Я раньше думал, что человек, если он не двигается, в темноте не заметен. Но в лунную ночь мои очки бликуют - и я вижу две вспышки недалеко от себя, чувствую горячую волну от пуль, на меня сыпется кора. Но тут спасибо не только судьбе. Та ночь была черно-синей, и луна стояла в стороне противника. Крадущийся мусульманин мне не был виден на фоне черной ели, а Тролль, ушедший на другую позицию, увидел силуэт в просвете между черными пятнами деревьев и открыл по ней огонь. Тролль в некоторые моменты похож на лешего растрепанные волосы и пронзительный взгляд, это тоже сыграло роль в выборе его клички. (Леший же по-сербски - "шумски дух").

Везенье - это когда к ногам трех человек скатывается тяжелая оборонительная граната. Разговор о восточной философии прерван. Широко раскрыв глаза, оцепенев, сидим. Гипнотизируем этот цилиндр в шесть глаз - я, Денис и Крендель. Мысленно считаю секунды до взрыва - не знаю, сколько их, шесть или десять. Шесть секунд, полет нормальный... Я знаю, у некоторых людей в такие моменты перед глазами проносится вся их жизнь. У меня же такого не было... Я покаялся ранее или был готов? Мгновения растягиваются успеваю подумать: "Зачем выскакивать и бежать? Все равно разорвет. А может, она не взорвется? Она не должна взорваться.. Не должна..." Не взорвалась.

Было много всего еще. но то ли забылось, то ли вспоминать не хочется. Эти воспоминания я вытягиваю из себя словно клещами. Да, это все мелочи жизни и малозначащие эпизоды боснийской войны.

На обратном пути (тридцатого июля) сербы в автобусе дружно поют какую-то балладу. В смене нет убитых, только раненые. Странная эта война, люди привыкли и ездят словно на работу.

Вскоре после нашего отъезда с Олово (дня через три) мусульмане подловили сербов на какой-то ошибке - на соседнем, не нашем участке. Мусульманский спецназ "Црна Ласта" ("Черная Ласточка"), сбил ополчецев с позиций. Те потеряли убитыми, пропавшими без вести и пленными полсотни бойцов. На Грбавице был объявлен траур, новые "смертовницы" зашелестели на ветру в сербских районах Сараева.

САРАЕВО.

Я запомнил слова одного русского добровольца. Он любил повторять: "Нас здесь все боятся. Мы - здесь короли." Да, эта же фраза "мы здесь - короли", говорят, и была его последней...

В самом начале августа девяносто четвертого к нам приезжает делегация матерей и вдов ранее погибших в Боснии русских добровольцев. А с ними - и Петр Малышев. Боже, как был вкусен привезенный ими русский хлеб! Война, на которую Малышев приехал уже не воевать, снова начала гипнотизировать его. Это было видно невооруженным взглядом. В него стал вселяться "дух воина" это своеобразная эстафетная палочка, которую передают друг другу некоторые русские бойцы, нахально бегающие под пулями и на деле презирающие саму опасность смерти. Петр считал, что к нему он перешел от Михаила Трофимова, павшего в Боснии летом девяносто третьего. Малышев припомнил, как в Приднестровье казак, вооруженный лишь топором, смог захватить бэтээр противника. Он был готов уже и к этому. Петруха пытался "приявиться" в нашем отряде, но сербы на уровне бригады, поссорившись со Славкой Алексичем, не разрешили ему это сделать. Несколько добровольцев, уставших от ситуации "Ни мира, ни войны", уехали домой.

В воздухе витали какие-то натовские ультиматумы. Вроде как на двадцать шестое августа намечалось снятие эмбарго на поставки оружия мусульманам - со всеми вытекающими отсюда последствиями. Русские "голубые каски" нервничали по этому поводу, если не сказать - паниковали. Мы подбадривали их, молоденьких десантников, обещая взять к себе в отряд. В августе обострилась обстановка в Сараево. Удачные мусульманские операции под Олово и Нишичем повлекли за собой ответные действия сербов, и восьмого августа авиация НАТО нанесла удар по сербским позициям на соседней с нами горной гряде. Французы из крупнокалиберных пулеметов (или 20-мм автоматических пушек) обстреляли сербов, в ответ неизвестные снайперы убили двух французских военнослужащих, в том числе одного - на Дебелло-Брдо. К нам на базу после этого зашел Славко Алексич, попросил снайперку. Убедился, что канал ствола чист - из нее не стреляли, но на всякий случай забрал с собой.

В Сараево все чаще вспыхивали перестрелки, в том числе с применением тяжелого вооружения. Наблюдатели ООН за сутки фиксировали от нескольких сот до двух тысяч нарушений о прекращении огня. Это все звучит смешно. Возможно, они считали просто выстрелы.

...Я и Петр Маляшев сидели с автоматами за каменными тумбами в темноте - в районе неожиданно погас свет, где-то рядом звучали выстрелы. Мелькнула мысль: "Неужели теперь это на всю жизнь? That's my life? - как поется в рекламном киноролике..."

Вроде как пора было уезжать, но я ждал, пока "опустится шлагбаум". Я не хотел себе показаться трусом - дождался этого часа "Ч", двадцать шестого или двадцать седьмого августа, и убедился, что ничего страшного, нам обещанного, вроде масштабной мясорубки, массового жертвоприношения с применением НАТОвских сил, не случилось. Как водится, слухи о конце света оказались преувеличенными. Петруха попросил меня тогда написать об этой войне, о добровольцах книгу. Да, я задержался в пути.

БЕЛГРАД. "СВОБОДА".

В начале сентября Тролль и я поехали домой. Малышев сказал, что поедет вслед за нами. Сербская музыка в автобусе теперь казалась такой родной. Сербы пообещали нас обеспечить билетами, но с ними были проблемы, и мы на сутки задержались в Белграде. Ночевали в парке на скамьях. Остановивший нас ночью для проверки документов патруль чуть ли не отдал честь. В Белграде я почувствовал изменения - стала слышна западная музыка. Город поблек. Пахло осенью.

В столице Югославии я и Тролль встретились с корреспондентом радио "Свободы" Айей Куге, освещавшей (то есть затемнявшей) там события этой балканской войны. В конце августа она вместе с двумя русскими журналистами приезжала в Сараево, но там с ними добровольцы разговаривать не захотели и фотографировать себя не разрешили. Белградский телефон корпункта она оставила, я его запомнил - и решил встретиться с ней, как-никак в ее лице говорит Запад - наш противник и инициатор конфликта.

Айя - невысокая полная женщина с острым, пытливым взглядом. Русые волосы коротко подстрижены. Ей за сорок. Родом из Риги. Латышка, значит. У нее два образования - журналистское и психологическое. Смотрим на нее - мы, люди в выцветшем камуфляже, жилистые, худые, обожженные солнцем вояки, пытаясь понять "приемное дите свободного мира". То, что свобода - осознанная необходимость, я понял в Сараево. Смысл этой туманной фразы классика мне объяснила жизнь. В Сараево из всех радиостанций, вещающих на русском языке, мы могли слушать лишь "Свободу", ухмыляясь или скрежеща зубами.

Айя хотела услышать и записать какую-нибудь "жареную" информацию, может быть о наемниках или зверствах сербов. Узнав, что я - историк, она попросила поделиться своими мыслями о войне. Но теплого разговора не получилось - был разный подход к причинам войны. Я объяснил, что называть эту войну религиозной ошибочно и обвинил Запад как поджигателя и инициатора конфликта. Принципиально разный оказался взгляд на то, имеет ли место агрессия сербов в гражданской войне на их собственной территории, к тому же в войне, которую не они сами начали.

- Запад вскармливает исламский фундаментализм - своего же убийцу, говорю я ей и вижу, как меняется выражение глаз корреспондента. Там мелькает недоумение и страх. Ведь я сказал ересь - на Западе считают совершенно иначе. Что ж, истина часто рождается как ересь и умирает как предрассудок. У Айи "срабатывает блокирующая программа" в мозгах - она буквально взрывается ненавистью к сербам.

Моего попутчика это поразило: "Как она ненавидит сербов! За что?" вопрошал он меня после окончания беседы.

- Тролль, ну теперь-то ты видишь, что я был прав... Это ОНИ начали войну против сербов...

- Да, вижу. Я устал, у меня есть мелкие обиды на сербов, но после этого... я обязательно сюда еще приеду - и буду воевать за них.

(*Я припомнил, что Пятаков, через которого я и познакомился с Малышевым, в 1988-1989 работал в московской студии радиостанции "Свобода", получал оч-чень приличные по тем - и нашим - временам деньги - полторы тысячи дойчмарок в месяц. "Зачем же ты ушел? - Ведь ты таких денег больше не получаешь, а они у тебя - главное." - "Видишь ли, "Свобода", ее редакция это "голубая" еврейская тусовка, и чужих они к пирогу эфира - и деньгам - не допускают." Алексей добавил к этому несколько нелестных деталей, характеризующих известных журналистов этой станции. Но Айя, очевидно, не принадлежала к вышеупомянутому коллективу - в узком смысле этого слова.

Интересно, как много может сидеть в демократе цинизма и расизма, если ковырнуть чуть глубже! Якобы много ранее имевший дел с югославами, Алексей охарактеризовал их как тупых, но хитрых людей, в голове которых тикает механизм: "выгодно или невыгодно?" По-моему, это был типичный случай, когда давая негативную характеристику кому-то, человек невольно открывал СВОЕ истинное лицо. Это все из серии: "Скажи мне, что ты думаешь о людях, и я скажу, кто ты".)

x x x

На следующий день после сильной нервотрепки мы сели на поезд. По договоренности с сербской полицией и проводниками через Венгрию ехали как "Унпрофор" (ооновские военослужащие) - венгерские пограничники ставили штампы в паспорта почти не глядя на их владельцев. Нашей попутчицей была семидесятилетняя женщина-украинка, которая в годы Великой Отечественной была угнана на принудительные работы на территорию Рейха - и впоследствии осталась жить в Югославии, выйдя замуж за серба.

Перед украинским пограничником комедию ломать не имело смысла. Тролль, чьи руки были покрыты татуировками, явно на ООНовца не тянул. Пограничник стал искать у нас пистолеты и гранаты, даже карманы и постельное белье проверил, чудак... Всю контрабанду мы везли внутри себя, в своих черепах и душах. При этом огромные баулы попутчицы, занимавшие полкупе, он не тронул а там не то, что пистолет - гранатомет можно было бы спрятать и провести...

Украинско-венгерская граница встретила знакомым стуком рельсов:

"Что я? Обломок старинных обид,

Дротик, упавший в траву.

Умер воитель народов Атрид,

Я же, ничтожный, живу..."

Я вышел в Киеве и далее поехал на перекладных. Так закончилась эта поездка в Боснию.

При чем же тут крещение? Православие у сербов стало элементом национального Сопротивления. И церковь там народная и не сидит у сапога власти. В ходу там заповеди вроде "Убей врага отечества твоего"... Ни я, ни Тролль не были крещены в церкви, но не считаем себя сколько-то ущербными от этого... Уже позже, в России, мне дали другое толкование заповеди "подставь щеку..." Иное, но видимо более верное. "Если тебя ударили по левой щеке, подставь правую, но если в обидчике после этого не проснулась совесть сломай ему челюсть!"

* ГЛАВА No 3. БАЛКАНЫ: КАК НАЧИНАЕТСЯ ТРЕТЬЯ МИРОВАЯ.

ПАЛАЧИ ИЗ "ЦИВИЛИЗОВАННОГО МИРА". (1991-1992 г.г.)

Если действительно нет следа корабля в море, орла в небе и змеи на камне, то скажет ли кто, что нет следа войны в сердце?

Ветер событий последних лет разметал страницы дневников моих воспоминаний. Но яд ненависти и лжи, вылитый в теле- и радиоэфире, остался осадком, черной сажей в моей душе.

Кто-то из знаменитых сказал, что человек - животное общественное. От себя добавлю: обыватель - животное ограниченное. Средний американец скорее уверен, что во время Второй Мировой войны США и СССР воевали друг с другом. Несколько лет назад проведенные опросы общественного мнения в Японии показали, что если половина японцев еще помнила, что атомную бомбу на Хиросиму сбросили американцы, то другая склонялась к мысли, что это сделал Советский Союз. Обыватель в Америке вряд ли отличит "Югословакию" от "Чехославии"...

А что мы знаем о войне, которая шла не так уж далеко от наших границ в последние лет?

На эмоциональном уровне, как может воспринять большинство людей, все просто - двое договорились и решили скушать третьего, так как втроем было тесно. Им-то и вдвоем не ужиться, но помирили... Как метко замечает восточная пословица: "У Аллаха своих баранов нет. Если он их кому-то дает, значит - у кого-то берет." У католиков-хорватов и босняков-мусульман нашлись могущественные заступники, "крестные отцы", покровители, давшие "добро" на эту войну, у сербов заступника не нашлось. Точнее, его роль должна была играть Россия, и все делали вид, что она-де и покровительствует этим "агрессорам-извергам". Да что Россия могла, кроме сотрясания воздуха пустыми словами? Катящаяся в пропасть Третьего Мира бывшая мировая держава сама становится колонией.

Этот конфликт - "лаборатория" войн, фактически начавшаяся Третья мировая, которая оказалась совсем непохожей на классические операции вроде "Бури в пустыне". Она больше напоминает Вьетнам. Причем самое сильное оружие такой войны - СМИ. Средства массовой информации. Они, прежде всего, телевидение, - оружие массового поражения. Благодаря им неспециалист просто сойдет с ума, пытаясь разобраться в нынешнем балканском кризисе, основываясь только на сообщениях журналистов.

Вспомним "азы" политической обстановки.

Справка No1: фактически до середины 1995-го существовало три сербских государства:

Республика Сербская Краина (на территории бывшей Союзной Республики Хорватия), во главе - Милан Мартич;

Республика Сербская (на территории Боснии), во главе - Радован Караджич;

Сербия - в составе СРЮ, Союзной Республики Югославии, в войне непосредственно не участвующая.

Под словом "Краина" чаще подразумевается Сербская Краина, реже область Босанская Краина в Северной Боснии. Ну само слово Краина в перевоДе не нуждается. Существует два хорватских государственных образования: Независимое Государство Хорватское (НГХ) и хорватская Герцег-Босния, ныне входящая в состав католико-мусульманской федерации Боснии и Герцеговины.

Справка No2. Запад ввел санкции:

1) На ввоз оружия во все республики экс-Югославии.

2) На Союзную Республику Югославию (СРЮ), взяв ее в практически полную политическую и экономическую блокаду с апреля 1993 года.

ПРЕЛЮДИЯ.

Начиная с середины сороковых, после Победы, Запад поддерживал Югославию, которая вела самостоятельную политику и создававшую альтернативу Русскому Медведю и его Варшавскому Пакту. Да, согласен, Советский Союз был болен. Но так что, "будем лечить или пусть живет?" Убили. Вскрытие показало, что он умер от вскрытия. Когда Красная Империя пала жертвой собственной верхушки, а восточный блок русского влияния рассыпался, Запад счел Югославию более не нужной. Большая социалистическая страна, многонациональная, с высоким жизненным уровнем, лидер движения неприсоединения, с достаточно сильной армией, имевшая много привлекательных черт - такая Югославия оказалась не нужной и опасной для Запада. И этой Югославии более не было места на карте Европы.

Divide et imperа! - "Разделяй и властвуй!" - гласил основной принцип Римской Империи. Задача Запада сильно облегчилась тем, что Югославия возникла как королевство СХС (Сербия, Хорватия и Словения) после почти непрерывно шедших двух Балканских и Первой Мировой войн, на обломках Австро-Венгерской и Оттоманской империй. Югославия соединила в себе народы, хоть и говорящие на близких языках, но принадлежащие к совершенно разным цивилизациям: западно-католической, православной и мусульманской. (*Но ведь все славяне? "Мы - не славяне, а южные австрийцы," - заявил недавно один из лидеров Хорватии.)

Коммунистический режим Югославии не помешал нациям, лелеявшим надежды на раскол страны, создать свои зарубежные лобби-диаспоры.

Лобби - это такое политическое блюдо, готовится из денег и крови, причем хорватское и словенское лобби входят в германскую национальную политическую кухню, а мусульманское и албанское - в американскую. Так, в США сейчас проживает порядка шестисот тысяч албанцев, в то время как в самой Албании - более трех миллионов и в сербском Косово - около двух. Поэтому именно зарубежные общины и стали опорой для волн сепаратизма, поднявшихся в конце восьмидесятых. К тому же, после наступления "горбачевской импотенции" за Балканы стали соперничать Франция и объединенная Германия, которая осознала себя региональной супердержавой и стала проявлять больший аппетит в геополитике.

И вот, в июне девяносто первого на заседании Совета Европы, последовавшим сразу за провозглашением независимости Словенией и Хорватией, канцлер Германии Гельмут Коль потребовал незамедлительного признания новых государств. Такая позиция натолкнулась на противодействие Франции, рассчитывавшей на сохранение единой Югославии. США и Великобритания тогда поддержали Париж.

Тогда же после фактического восстания в Хорватии и Словении, подразделения Югославской народной армии (ЮНА) были выдвинуты на север, где подверглись атакам местных сил самообороны (*то есть незаконных вооруженных формирований). ЮНА потерпела поражение, так как войска шли без боекомплекта, без приказа открывать огонь. Как это знакомо нам по распаду Союза! В Хорватии вспыхнули бои между хорватами и населением Сербской Краины, которое выступило против выхода из состава Югославии. Сербы легли спать, будучи полноправным большинством в одном государстве, когда права не гарантированы и явно ущемляются. В первую очередь - право на жизнь. В программе правого хорватского движения прямо говорилось о необходимости выселения сербов с территории Хорватии. У сербов на памяти был жуткий террор 1941-1945 гг. Сейчас хорваты отказались дать им какую-либо автономию.

Осенью девяносто первого в Совете Европы развернулась дискуссия о границах. Германия настаивала на том, чтобы внутренние границы федерации стали границами международными, французская сторона тогда еще здраво считала, что эти рубежи искусственные, и что настоящие должны больше соответствовать желаниям населения, проживающего на той или иной территории.

Папа Римский Иоанн Павел II поддержал позицию Германии, предложив одновременное признание двух новых республик Германией и Ватиканом. Гражданская война была таким образом "освящена" Святейшим престолом, милосердной католической церковью. Вскоре Париж отказался от своих позиций был принят компромиссный вариант, предполагавший признание новых государств по мере того, как их конституции будут соответствовать принципам, определяемыми созданной для этого комиссией Бадинтера, и установивший крайний срок - 15 января 1992 года. Что касается Боснии, то отсоединение этого государства поставили в зависимость от результатов плебисцита - в дальнейшем это решение было принято простым объединением в коалицию мусульман и хорватов, а сербы в референдуме участия не принимали.

События в СССР и СФРЮ развивались параллельно, драматически резонируя и перекликаясь. Да они и были частями одной игры, ведомой Западом. Осенью 1991 президент США Джордж Буш заявил о готовности признать Украину в случае, если ее население выскажется за независимость на референдуме. Получив подобную поддержку, 1-го декабря 91-го республика вышла из состава СССР. Германия, реализуя свой возросший политический потенциал, ответила односторонним признанием независимости Словении и Хорватии (НГХ) 19 декабря. То есть преступив международные договоренности, не дождавшись сроков, определенных Советом Европы. Конституции же, соответствовавшей принципам, принятым в Западной Европе, Хорватия не имела. Эффектный ход, и немецкие политики добились выхода к Адриатическому морю. В январе прочие государства Европы также признали эти республики. Вслед за ними независимость Хорватии послушно признала и ельцинская Россия - "беловежский обрубок" недавно еще великой страны.

Признав независимость Хорватии, отечественные демократы не только порадели немцам. Тогда Россия объявила себя правопреемником Советского Союза. А значит, формально и вступила в войну с Хорватией. Ведь прогитлеровское правительство Загреба в 41-м объявило нам войну, и этого еще никто не отменял. Нынешнее же Хорватское государство - правовой наследник того, фашистского, существовавшего в 41-45-х годах и и прославившегося беспримерным геноцидом сербского населения. Естественно, Россия не собиралась воевать с хорватами. Более того, наше правительство присоединилось к экономическому удушению сербов вместе с Западом. Оно молчало, когда Бонн, наплевав на все эмбарго, снабжал хорватов "трофейными" МиГ-29 и прочим современным оружием, доставшимся ему с присоединением Восточной Германии. Сербами пожертвовали. Как пешкой в шахматной игре.

Запад исповедовал два взаимоисключающих принципа - неприкосновенности границ и права наций на самоопределения. Политическая шизофрения? Ну это же очень удобно: когда надо поддержать хорватов и резню ими сербов - вспоминают о нерушимости границ. Хорваты самоопределяются по полной программе, зато об аналогичном праве сербов просто забыли... Некорректно рассматривать республиканские границы СФРЮ как государственные - их демаркировали как административные, и потому положения Хельсинкского акта 1975 г. (принцип нерушимости европейских границ) на них не распространяются. Если хорваты полагают, что у них есть правовые основания для выхода из состава Югославии, то у сербского населения Краины есть аналогичные права на то, чтобы выйти из состава Хорватии и присоединиться к Сербии. Сам же акт одностороннего признания этих республик, и позже объявления блокады СФРЮ, есть не что иное как акт агрессии против Югославии.

С чем бы все это сравнить? Например, что на острове Корсика есть люди, борющиеся за откол ее от Франции. Мы признаем независимость острова. Франция не согласится - тогда объявим ее агрессором и наложим санкции мирового сообщества. То же можно сделать с Англией, где североирландцы дерутся за свою независимость, с Испанией - там бунтуют баски, и даже в США, где есть свои сепаратисты в Техасе. Можно также вспомнить Канаду, где хочет отделиться Квебек, или Италию, в которой пытается вычлениться Падания север страны.

Но Запад никогда не сделает этого с собой. Он будет расстреливать и давить своих сепаратистов. А вот с русскими и сербами такое можно творить совершенно свободно.

Политический произвол восторжествовал над законом. Запад возвел на пьедестал "The might is right", то есть "Сильный - прав." Тупому обывателю методично вдалбливали в мозги: сербы - насильники, садисты, убийцы. Хорваты - благородные рыцари. Все это пахло кровью, вспоротыми животами, сожженными селами. Сербы пытались спасти Югославию, но им это не удалось.

С лета 1991 по январь девяносто второго шли ожесточенные бои - с применением авиации, танков и артиллерии. Сербы удержали Сербскую Краину и небольшую часть области "Славония, Бараня и Срем". Все они объединились в республику Сербская Краина, а столицей сделали город Книн. В ноябре 1991-го сербские ополченцы при поддержке ЮНА отбили у хорватов руины Вуковара после трехмесячных боев. Досталось тогда и Дубровнику, курорту на Адриатике. ЮНА до поздней осени "поддерживала нейтралитет" и не вмешивалась в резню.

Словения фактически отделилась малой кровью, там погибло с обеих сторон человек семьдесят, в Хорватии шел счет на десятки тысяч убитых и сотни тысяч беженцев. В Хорватии против сербов воевало множество боевиков из эмигрантских организаций, потомков фашистов-усташей, масса иностранных наемников.

Признавая независимость сначала Хорватии и Словении, а потом и Боснии, под иезуитским предлогом "права на самоопределение", Запад должен был знать, чем это кончится. Ведь есть же там аналитики, умеющие просчитывать события на пару шагов вперед? Югославия, этот пестрый ковер из разных народов, меньше всего подходит для принципа "самоопределения", рожденного европейским либералами прошлого века. Здесь в селе живет один народ, в городе по соседству - другой; в долине один, а на близлежащей горе - другой. Ничем иным, кроме волн резни и изгнаний, кроме моря людских трагедий это кончится не могло.

БОСНИЙСКИЙ КРИЗИС.

Но самый жуткий узел завязался в Боснии и Герцеговине (далее БиГ или просто Босния). Это - сердце страны, Югославия в миниатюре. Ситуация здесь посложнее, чем в Хорватии, но рецепт войны тот же. Последняя перепись населения в Боснии и Герцеговине дала такую картину: сербы здесь составили 32 процента населения, мусульмане - 39.5, хорваты - восемнадцать процентов. Часть людей до вспышки взаимоуничтожения называла себя югославами, уже переплавившись в новую общность. Но потом и югославы раскололись, причисляя себя к тому или иному народу. Поэтому существует и другой расклад: 38 процентов БиГ - сербы, 43 - мусульмане. Средства массовой информации любят давать максимальные оценки для мусульман и минимальные для сербов! Отгадайте, почему.